Страница:
Царь подошел к столу и принялся перебирать сокровища. Выбрав колечко попроще, он с легким полупоклоном преподнес его Анне Сергеевне:
— Сударыня, это то немногое, чем я могу отблагодарить вас за неоценимую услугу!
Судя по виду Анны Сергеевны, она была бы не прочь швырнуть это колечко Путяте прямо в морду, а заодно и высказать все, что о нем думает, но ей все же каким-то чудом удалось сдержать себя и даже поблагодарить всемилостивейшего монарха:
— Спасибо, Государь, ваша щедрость воистину не знает пределов.
— Да, моя щедрость меня погубит, — не то в шутку, не то всерьез согласился Путята. И тут же доказал эти слова, извлеча из кучи сокровищ тот самый кувшинчик, который накануне так приглянулся Каширскому.
— А это вам, мой дорогой ученый друг. Если желаете, я велю выбить надпись: «Господину Каширскому в знак признательности от Путяты».
— Спасибо, не надо, — вежливо отказался Каширский и чуть не выхватил кувшинчик у Путяты из рук.
— А тебя чем бы я мог отблагодарить, мой верный и благородный Петрович? — оборотился Путята к Соловью.
Петрович низко поклонился и еще раз приподнял шляпу:
— Лучшей благодарностью для меня будет, ежели эти нечаянные драгоценности и впрямь хоть сколько-нибудь помогут нашим бедным простым людям!
«Хорошо устроился», — злобно подумала Анна Сергеевна. — Сам весь в белом, а я — в дерьме с ног до головы!"
Каширский тут же принял эту «телепатему», ибо и сам испытывал сходные чувства. Он устремил на Петровича пристальный взор и, почти не разжимая губ, зашептал:
— даю вам... Или нет, освобождаю вас от вчерашней установки!
И не успел Каширский договорить, как Петрович сделал шаг вперед, обвел мутным взглядом всех, кто был в палате, сорвал с себя шляпу и, швырнув ее оземь, стал ожесточенно топтать. И Путята, и Лаврентий Иваныч, и все остальные с немалым изумлением глядели на него, лишь Каширский смиренно взирал на выходки Петровича, как бы говоря: «А я тут не при чем».
Но Петрович, очевидно, так не считал. Ткнув пальцем в сторону Анны Сергеевны, он надсадно заверещал:
— Вот они, главные ворюги! Это они, царь-батюшка, тебя обворовать хотели, а я им не дал! Все кругом воры и мироеды, одни мы с тобой честные люди, а эти все только и глядят, как бы трудовой народ обобрать!..
Выдав сию обличительную речь, Петрович в изнеможении опустился на пол рядом с растоптанной шляпой.
Царь-батюшка многозначительно молчал, как бы ожидая, что еще «выкинет» Петрович. И не дождавшись, вкрадчивым голосом обратился к Анне Сергеевне и Каширскому:
— Тут вот господин Петрович намекал, будто бы вы меня обворовать хотели. Не желаете ли вы лично развеять эту инси... исни... инсинува... в общем, этот наговор?
— Придурок, — желчно бросила Глухарева. Каширский же, напротив, не преминул блеснуть научным слогом:
— Дело в том, Государь, что наш уважаемый Петрович имеет ярко выраженную тенденцию смешивать плоды воображения с действительностью, чего я отнюдь не желаю поставить ему в укоризну, ибо вызвано это объективными причинами, как-то несоразмерное употребление горячительных напитков и как следствие — некоторые симптомы недуга, который в научном обиходе именуется делириум тременс, а в просторечии белою горячкой...
— Что-о? — воспрял с пола Петрович. — Да я тебе щас покажу, у кого из нас белая горячка! Ты у меня увидишь, ворюга, кузькину мать!..
— Ну, теперь вы сами можете убедиться, Государь, случай весьма запущенный, — спокойно заметил Каширский.
— Грабить буду! — вдруг пуще прежнего завопил притихший было на миг Петрович, раздирая на груди нарядный кафтан. — Всех перережу, всем кровь пущу!
Однако ржавых ножей на привычном месте он, увы, не обнаружил — тот образ, в коем бывший Грозный Атаман пребывал со вчерашнего вечера, их не предполагал. Впрочем, отсутствие ножей ни в коей мере не сбавило боевого задора Петровича.
Но что было дальше, незадачливые кладоискатели так и не узнали — воспользовавшись общим замешательством, они незаметно выскочили из царской палаты, оставив Путяте с Лаврентием Иванычем расхлебывать последствия гипнотических экспериментов над подопытными лиходеями и душегубами.
* * *
* * *
* * *
— Сударыня, это то немногое, чем я могу отблагодарить вас за неоценимую услугу!
Судя по виду Анны Сергеевны, она была бы не прочь швырнуть это колечко Путяте прямо в морду, а заодно и высказать все, что о нем думает, но ей все же каким-то чудом удалось сдержать себя и даже поблагодарить всемилостивейшего монарха:
— Спасибо, Государь, ваша щедрость воистину не знает пределов.
— Да, моя щедрость меня погубит, — не то в шутку, не то всерьез согласился Путята. И тут же доказал эти слова, извлеча из кучи сокровищ тот самый кувшинчик, который накануне так приглянулся Каширскому.
— А это вам, мой дорогой ученый друг. Если желаете, я велю выбить надпись: «Господину Каширскому в знак признательности от Путяты».
— Спасибо, не надо, — вежливо отказался Каширский и чуть не выхватил кувшинчик у Путяты из рук.
— А тебя чем бы я мог отблагодарить, мой верный и благородный Петрович? — оборотился Путята к Соловью.
Петрович низко поклонился и еще раз приподнял шляпу:
— Лучшей благодарностью для меня будет, ежели эти нечаянные драгоценности и впрямь хоть сколько-нибудь помогут нашим бедным простым людям!
«Хорошо устроился», — злобно подумала Анна Сергеевна. — Сам весь в белом, а я — в дерьме с ног до головы!"
Каширский тут же принял эту «телепатему», ибо и сам испытывал сходные чувства. Он устремил на Петровича пристальный взор и, почти не разжимая губ, зашептал:
— даю вам... Или нет, освобождаю вас от вчерашней установки!
И не успел Каширский договорить, как Петрович сделал шаг вперед, обвел мутным взглядом всех, кто был в палате, сорвал с себя шляпу и, швырнув ее оземь, стал ожесточенно топтать. И Путята, и Лаврентий Иваныч, и все остальные с немалым изумлением глядели на него, лишь Каширский смиренно взирал на выходки Петровича, как бы говоря: «А я тут не при чем».
Но Петрович, очевидно, так не считал. Ткнув пальцем в сторону Анны Сергеевны, он надсадно заверещал:
— Вот они, главные ворюги! Это они, царь-батюшка, тебя обворовать хотели, а я им не дал! Все кругом воры и мироеды, одни мы с тобой честные люди, а эти все только и глядят, как бы трудовой народ обобрать!..
Выдав сию обличительную речь, Петрович в изнеможении опустился на пол рядом с растоптанной шляпой.
Царь-батюшка многозначительно молчал, как бы ожидая, что еще «выкинет» Петрович. И не дождавшись, вкрадчивым голосом обратился к Анне Сергеевне и Каширскому:
— Тут вот господин Петрович намекал, будто бы вы меня обворовать хотели. Не желаете ли вы лично развеять эту инси... исни... инсинува... в общем, этот наговор?
— Придурок, — желчно бросила Глухарева. Каширский же, напротив, не преминул блеснуть научным слогом:
— Дело в том, Государь, что наш уважаемый Петрович имеет ярко выраженную тенденцию смешивать плоды воображения с действительностью, чего я отнюдь не желаю поставить ему в укоризну, ибо вызвано это объективными причинами, как-то несоразмерное употребление горячительных напитков и как следствие — некоторые симптомы недуга, который в научном обиходе именуется делириум тременс, а в просторечии белою горячкой...
— Что-о? — воспрял с пола Петрович. — Да я тебе щас покажу, у кого из нас белая горячка! Ты у меня увидишь, ворюга, кузькину мать!..
— Ну, теперь вы сами можете убедиться, Государь, случай весьма запущенный, — спокойно заметил Каширский.
— Грабить буду! — вдруг пуще прежнего завопил притихший было на миг Петрович, раздирая на груди нарядный кафтан. — Всех перережу, всем кровь пущу!
Однако ржавых ножей на привычном месте он, увы, не обнаружил — тот образ, в коем бывший Грозный Атаман пребывал со вчерашнего вечера, их не предполагал. Впрочем, отсутствие ножей ни в коей мере не сбавило боевого задора Петровича.
Но что было дальше, незадачливые кладоискатели так и не узнали — воспользовавшись общим замешательством, они незаметно выскочили из царской палаты, оставив Путяте с Лаврентием Иванычем расхлебывать последствия гипнотических экспериментов над подопытными лиходеями и душегубами.
* * *
Рыжий уже знал об итогах экспедиции и с нетерпением поджидал своих гостей.
— Где ж вы запропали? — говорил он, приветствуя кладоискателей. — В город въехали утром, а ко мне пожаловали к самому обеду!
— Нет-нет, не надо обеда! — замахала руками Надежда. — Все как будто сговорились нас накормить. Сначала Дормидонт, потом Владлен Серапионыч затащил в харчевню, а потом еще отец Александр...
— Погодите, а при чем тут отец Александр? — удивился Рыжий.
— Ну, мы решили подвезти Васятку до Сорочьей, а разве от отца Александра так просто отделаешься? — засмеялся доктор. — Вот и пришлось еще и с ним почаевничать...
— Не беспокойтесь, господин Рыжий, свои трофеи мы направили прямо к Государю вместе с Петровичем, — заверил Дубов. — Надеюсь, ничего по дороге не пропало?
— Нет-нет, все прибыло в целости и сохранности, — успокоил хозяин. — Государь очень доволен и просил передать вам свою искреннюю благодарность.
— За что? — удивилась Надежда. — Ведь находки-то пустяковые!
— По правде сказать, мы не очень-то надеялись вообще хоть что-то найти, — поделился Рыжий. — Я, конечно, не знаю, какова ценность клада, но, думаю, в любом случае больше, чем ноль. А наш Государь привык довольствоваться малым. Поверьте мне, он ценит благие намерения не меньше, чем результат. И умеет быть благодарным. И еще он просит всех нас пожаловать сегодня же к нему, чтобы поблагодарить лично.
— О-ой, — чуть театрально простонал Василий.
— А нельзя ли обойтись без личного визита? — уточнила Надя дубовское междометие.
— Нет-нет, ну как же! — возмутился Рыжий. — Очень прошу вас, хотя бы ради меня.
— Ну, ради вас — так и быть, — дал себя уговорить Дубов. Остальные молча с ним согласились.
— Надеюсь, очень много времени это не займет? — осторожно спросил Серапионыч. И пояснил: — Вечером мы думаем возвращаться домой, а до того хотелось бы еще по городу прогуляться...
— Ну, это само собой. Обещаю вам, что все произойдет быстро и по-деловому. Государь — человек занятой и при всем желании долго задерживать вас не будет. — И вдруг Рыжий по-доброму, как-то по-человечески улыбнулся: — Как я понимаю, обедать вы не хотите, но осушить чарку за успешно проделанный труд вы, разумеется, не откажетесь?
Разумеется, от такого предложения никто отказываться не стал, тем более что вино у Рыжего было очень вкусное и вовсе не «бьющее в голову».
После первой чарки Рыжий сказал, будто продолжая начатую, но прерванную беседу:
— Кстати, Надя, насколько я помню, вы вчера, еще до отъезда, успели повидаться с княгиней Минаидой Ильиничной?
— Ну да, кончено, — ответила Надя, не очень понимая, отчего Рыжий об этом вспомнил, но уже предчувствуя что-то не совсем хорошее. Минаида Ильинична была супругой погибшего князя Борислава Епифановича, и Чаликова, не без оснований полагая, что злодеи могут желать смерти и княжеской вдове, решила ее предупредить об опасности.
— С ней что-то случилось? — затревожился Дубов.
— Да, случилось, — с запинкой сказал хозяин. — После вашей встречи княгиня отправилась к Государю, где... нет, ну, про подробности я не в курсе, знаю только, что она пересказала ему ваш разговор...
— О Господи, зачем? — выдохнула Надежда.
— Государь успокоил Минаиду Ильиничну и приставил к ней своего личного охранника... — Рыжий вновь замолк.
— И что? — не выдержала Чаликова.
— В общем, я опять-таки не знаю подробностей, но... Ее больше нет.
Надя чувствовала, что Рыжий знает больше, чем говорит, но по каким-то причинам не рассказывает о подробностях — может быть, щадя чувства своих гостей.
— Боже мой, если бы я знала... — только и могла вымолвить Надежда.
— Уверен, Надя, что здесь нет вашей вины, — заметил Рыжий, то ли искренне так думая, то ли просто желая утешить Чаликову. — Когда что-то должно произойти, то этого уже не миновать.
И если для Нади известие о смерти княгини Минаиды Ильиничны было печальной новостью, не более того, то Василий ясно понял: каждый час их пребывания в Царь-Городе чреват смертельной опасностью не только для него, Василия Дубова, и его спутников, но и, наверное, для других людей, в том числе и таких, о чьем существовании он даже не догадывался.
— Где ж вы запропали? — говорил он, приветствуя кладоискателей. — В город въехали утром, а ко мне пожаловали к самому обеду!
— Нет-нет, не надо обеда! — замахала руками Надежда. — Все как будто сговорились нас накормить. Сначала Дормидонт, потом Владлен Серапионыч затащил в харчевню, а потом еще отец Александр...
— Погодите, а при чем тут отец Александр? — удивился Рыжий.
— Ну, мы решили подвезти Васятку до Сорочьей, а разве от отца Александра так просто отделаешься? — засмеялся доктор. — Вот и пришлось еще и с ним почаевничать...
— Не беспокойтесь, господин Рыжий, свои трофеи мы направили прямо к Государю вместе с Петровичем, — заверил Дубов. — Надеюсь, ничего по дороге не пропало?
— Нет-нет, все прибыло в целости и сохранности, — успокоил хозяин. — Государь очень доволен и просил передать вам свою искреннюю благодарность.
— За что? — удивилась Надежда. — Ведь находки-то пустяковые!
— По правде сказать, мы не очень-то надеялись вообще хоть что-то найти, — поделился Рыжий. — Я, конечно, не знаю, какова ценность клада, но, думаю, в любом случае больше, чем ноль. А наш Государь привык довольствоваться малым. Поверьте мне, он ценит благие намерения не меньше, чем результат. И умеет быть благодарным. И еще он просит всех нас пожаловать сегодня же к нему, чтобы поблагодарить лично.
— О-ой, — чуть театрально простонал Василий.
— А нельзя ли обойтись без личного визита? — уточнила Надя дубовское междометие.
— Нет-нет, ну как же! — возмутился Рыжий. — Очень прошу вас, хотя бы ради меня.
— Ну, ради вас — так и быть, — дал себя уговорить Дубов. Остальные молча с ним согласились.
— Надеюсь, очень много времени это не займет? — осторожно спросил Серапионыч. И пояснил: — Вечером мы думаем возвращаться домой, а до того хотелось бы еще по городу прогуляться...
— Ну, это само собой. Обещаю вам, что все произойдет быстро и по-деловому. Государь — человек занятой и при всем желании долго задерживать вас не будет. — И вдруг Рыжий по-доброму, как-то по-человечески улыбнулся: — Как я понимаю, обедать вы не хотите, но осушить чарку за успешно проделанный труд вы, разумеется, не откажетесь?
Разумеется, от такого предложения никто отказываться не стал, тем более что вино у Рыжего было очень вкусное и вовсе не «бьющее в голову».
После первой чарки Рыжий сказал, будто продолжая начатую, но прерванную беседу:
— Кстати, Надя, насколько я помню, вы вчера, еще до отъезда, успели повидаться с княгиней Минаидой Ильиничной?
— Ну да, кончено, — ответила Надя, не очень понимая, отчего Рыжий об этом вспомнил, но уже предчувствуя что-то не совсем хорошее. Минаида Ильинична была супругой погибшего князя Борислава Епифановича, и Чаликова, не без оснований полагая, что злодеи могут желать смерти и княжеской вдове, решила ее предупредить об опасности.
— С ней что-то случилось? — затревожился Дубов.
— Да, случилось, — с запинкой сказал хозяин. — После вашей встречи княгиня отправилась к Государю, где... нет, ну, про подробности я не в курсе, знаю только, что она пересказала ему ваш разговор...
— О Господи, зачем? — выдохнула Надежда.
— Государь успокоил Минаиду Ильиничну и приставил к ней своего личного охранника... — Рыжий вновь замолк.
— И что? — не выдержала Чаликова.
— В общем, я опять-таки не знаю подробностей, но... Ее больше нет.
Надя чувствовала, что Рыжий знает больше, чем говорит, но по каким-то причинам не рассказывает о подробностях — может быть, щадя чувства своих гостей.
— Боже мой, если бы я знала... — только и могла вымолвить Надежда.
— Уверен, Надя, что здесь нет вашей вины, — заметил Рыжий, то ли искренне так думая, то ли просто желая утешить Чаликову. — Когда что-то должно произойти, то этого уже не миновать.
И если для Нади известие о смерти княгини Минаиды Ильиничны было печальной новостью, не более того, то Василий ясно понял: каждый час их пребывания в Царь-Городе чреват смертельной опасностью не только для него, Василия Дубова, и его спутников, но и, наверное, для других людей, в том числе и таких, о чьем существовании он даже не догадывался.
* * *
Глухарева и Каширский шли по одной из красивейших улиц Царь-Города, застроенной роскошными теремами, каждый из которых представлял собой высочайшее произведение искусства. Однако ни Анна Сергеевна, ни ее спутник не обращали ни малейшего внимания на окружающую красоту — их мысли и разговоры были совсем иной природы: о том, как вернуть утраченные драгоценности. Само собою, ни Анну Сергеевну, ни Каширского никак не устраивало, что откопанные на берегу Щучьего озера сокровища попали не в их карман, а в государственную казну.
— Вот ведь мерзавец! — кипятилась Глухарева. — Я ему верой и правдой служила, а он...
— Не волнуйтесь, Анна Сергеевна, нервные клетки не восстанавливаются, — привычно успокаивал ее Каширский. — Давайте мыслить реалистически: в полном объеме клад нам уже не вернуть, но по закону нашедшим полагается четвертая часть, и на нее мы могли бы попретендовать.
— Ну и флаг вам в руки, — раздраженно бросила Анна Сергеевна. — Претендовать-то можно, да хрен вы чего добьетесь!
— А что, если привлечь Эдуарда Фридриховича? — выдал следующую идею господин Каширский. — Хотя его методы абсолютно антинаучны, но иногда парадоксальным образом приносят плоды. А мы взамен могли бы предложить ему пятьдесят... Нет, хватит и сорока процентов выручки.
Анна Сергеевна встала, как вкопанная:
— Да вы что, охренели?
— А чем вас не устраивает такой вариант? — пожал плечами Каширский.
— Если Херклафф узнает, то все себе заберет! — процедила Глухарева. — А то вы его не знаете.
— Увы, знаю, — вынужден был согласиться «человек науки». — А вот ежели, например...
Однако озвучить очередной план (скорее всего, столь же утопичный) Каширский не успел — на них наткнулся какой-то господин, который брел по улице, блаженно глядя в небо и при этом что-то себе под нос напевая.
— Не видите, что ли, куда прете? — обрадовалась Анна Сергеевна возможности поскандалиться. — А если пьяны, то сидите дома!
— Да-да, сударыня, вы правы, я пьян! — мечтательно проговорил прохожий. — Но не от вина, а от счастья, что живу в стране, где такой замечательный... да что там замечательный — великий царь!
— Ну вот, еще один спятил, — прошипела Анна Сергеевна и ткнула Каширского в бок. — Признавайтесь, ваша работа?
— Нет-нет, уж здесь я не при чем, — искренне возмутился Каширский. — Видите — человек влюблен и счастлив.
— Совершенно верно, — подхватил прохожий. — Нет сегодня на свете человека счастливее боярина Павловского!
— Кто это — боярин Павловский? — не поняла Анна Сергеевна.
— Я! — радостно отвечал прохожий. — Самый верный и бескорыстный слуга нашего обожаемого царя Путяты, вдохновитель всех, идущих вместе с Государем в светлое будущее!
И, раскланявшись, боярин Павловский полетел дальше — видимо, в светлое будущее, оставив Анну Сергеевну и Каширского там, где они находились. То есть в не очень светлом настоящем.
— Анна Сергеевна, а вы не желаете идти вместе с Путятой в светлое будущее? — усмехнулся Каширский. Анна же Сергеевна была настроена далеко не столь благодушно:
— Убить его мало!
— Тоже мне Софья Перовская, — хохотнул Каширский.
— А вот кого я точно жажду замочить, так это Дубова, — сказала Анна Сергеевна уже тише и безо всякого запала. Каширский понял, что теперь она говорит совершенно серьезно. И столь же серьезно ответил:
— Ну, вы уж сколько раз пытались... гм, пытались это осуществить, и всегда неудачно.
— Вот именно, и такое впечатление, будто он заговорен, — согласилась Глухарева. — И всякий раз становится у меня на пути. Вы знаете, сколько раз этот мерзавец срывал наши замыслы?
Каширский принялся загибать пальцы на обеих руках, но вскоре сбился со счета:
— Много.
— Значит, надо мочить! — подытожила Анна Сергеевна.
— Боюсь, что это и впрямь невозможно, — чуть помедлив, заговорил Каширский. — Вы очень верно заметили — как будто заговорен. И я даже знаю кем — Чумичкой. А с ним тягаться мне, увы, не под силу... Даже с моей высокой квалификацией, — скромно добавил ученый.
— А Херклаффу? — вдруг спросила Анна Сергеевна.
— Что — Херклаффу?
— А ему по силам?
— Ему — да. Хотя и тут еще фифти-фифти.
— Тогда у меня есть план. — Анна Сергеевна принялась что-то шептать на ухо своему сообщнику, что выглядело несколько странно, особенно учитывая, что буквально только что госпожа Глухарева громогласно высказывала готовность к цареубийству.
По мере того, как Анна Сергеевна излагала свой убойный план, глаза и рот Каширского открывались все шире и шире — должно быть, Глухарева, от которой можно было ожидать всего, чего угодно, предлагала нечто такое, чего от нее не ожидал даже ко многому привыкший Каширский.
Однако он был отнюдь не единственным слушателем — едва Анна Сергеевна начала шептаться, среди уличных булыжников невесть откуда возникла белая мышка с длинным серым хвостиком. Выставив вперед круглое ушко, она внимательно прислушивалась к шепоту Глухаревой, как будто могла что-нибудь услышать.
— Ну, как? — спросила Анна Сергеевна уже обычным голосом, и мышка, вильнув хвостиком, скрылась за булыжником, так и не замеченная собеседниками.
— Видите ли, почтеннейшая Анна Сергеевна, — заговорил Каширский, едва успев справиться с изумлением, — с точки зрения теоретической науки и просто здравого смысла ваша идея — полный нонсенс. И это еще очень мягко сказано. Право же, я и не подозревал в вас увлечения научной фантастикой.
— А спорим, что не фантастика?! — взвилась Анна Сергеевна, которая не терпела, когда ей перечили.
— И спорить нечего — нонсенс и фантастика, — самоуверенно отрезал Каширский и подал Анне Сергеевне руку: — Идемте, хватит здесь «светиться».
— И все-таки попомните мое слово — я своего добьюсь! — уже на ходу заявила госпожа Глухарева.
— Вот ведь мерзавец! — кипятилась Глухарева. — Я ему верой и правдой служила, а он...
— Не волнуйтесь, Анна Сергеевна, нервные клетки не восстанавливаются, — привычно успокаивал ее Каширский. — Давайте мыслить реалистически: в полном объеме клад нам уже не вернуть, но по закону нашедшим полагается четвертая часть, и на нее мы могли бы попретендовать.
— Ну и флаг вам в руки, — раздраженно бросила Анна Сергеевна. — Претендовать-то можно, да хрен вы чего добьетесь!
— А что, если привлечь Эдуарда Фридриховича? — выдал следующую идею господин Каширский. — Хотя его методы абсолютно антинаучны, но иногда парадоксальным образом приносят плоды. А мы взамен могли бы предложить ему пятьдесят... Нет, хватит и сорока процентов выручки.
Анна Сергеевна встала, как вкопанная:
— Да вы что, охренели?
— А чем вас не устраивает такой вариант? — пожал плечами Каширский.
— Если Херклафф узнает, то все себе заберет! — процедила Глухарева. — А то вы его не знаете.
— Увы, знаю, — вынужден был согласиться «человек науки». — А вот ежели, например...
Однако озвучить очередной план (скорее всего, столь же утопичный) Каширский не успел — на них наткнулся какой-то господин, который брел по улице, блаженно глядя в небо и при этом что-то себе под нос напевая.
— Не видите, что ли, куда прете? — обрадовалась Анна Сергеевна возможности поскандалиться. — А если пьяны, то сидите дома!
— Да-да, сударыня, вы правы, я пьян! — мечтательно проговорил прохожий. — Но не от вина, а от счастья, что живу в стране, где такой замечательный... да что там замечательный — великий царь!
— Ну вот, еще один спятил, — прошипела Анна Сергеевна и ткнула Каширского в бок. — Признавайтесь, ваша работа?
— Нет-нет, уж здесь я не при чем, — искренне возмутился Каширский. — Видите — человек влюблен и счастлив.
— Совершенно верно, — подхватил прохожий. — Нет сегодня на свете человека счастливее боярина Павловского!
— Кто это — боярин Павловский? — не поняла Анна Сергеевна.
— Я! — радостно отвечал прохожий. — Самый верный и бескорыстный слуга нашего обожаемого царя Путяты, вдохновитель всех, идущих вместе с Государем в светлое будущее!
И, раскланявшись, боярин Павловский полетел дальше — видимо, в светлое будущее, оставив Анну Сергеевну и Каширского там, где они находились. То есть в не очень светлом настоящем.
— Анна Сергеевна, а вы не желаете идти вместе с Путятой в светлое будущее? — усмехнулся Каширский. Анна же Сергеевна была настроена далеко не столь благодушно:
— Убить его мало!
— Тоже мне Софья Перовская, — хохотнул Каширский.
— А вот кого я точно жажду замочить, так это Дубова, — сказала Анна Сергеевна уже тише и безо всякого запала. Каширский понял, что теперь она говорит совершенно серьезно. И столь же серьезно ответил:
— Ну, вы уж сколько раз пытались... гм, пытались это осуществить, и всегда неудачно.
— Вот именно, и такое впечатление, будто он заговорен, — согласилась Глухарева. — И всякий раз становится у меня на пути. Вы знаете, сколько раз этот мерзавец срывал наши замыслы?
Каширский принялся загибать пальцы на обеих руках, но вскоре сбился со счета:
— Много.
— Значит, надо мочить! — подытожила Анна Сергеевна.
— Боюсь, что это и впрямь невозможно, — чуть помедлив, заговорил Каширский. — Вы очень верно заметили — как будто заговорен. И я даже знаю кем — Чумичкой. А с ним тягаться мне, увы, не под силу... Даже с моей высокой квалификацией, — скромно добавил ученый.
— А Херклаффу? — вдруг спросила Анна Сергеевна.
— Что — Херклаффу?
— А ему по силам?
— Ему — да. Хотя и тут еще фифти-фифти.
— Тогда у меня есть план. — Анна Сергеевна принялась что-то шептать на ухо своему сообщнику, что выглядело несколько странно, особенно учитывая, что буквально только что госпожа Глухарева громогласно высказывала готовность к цареубийству.
По мере того, как Анна Сергеевна излагала свой убойный план, глаза и рот Каширского открывались все шире и шире — должно быть, Глухарева, от которой можно было ожидать всего, чего угодно, предлагала нечто такое, чего от нее не ожидал даже ко многому привыкший Каширский.
Однако он был отнюдь не единственным слушателем — едва Анна Сергеевна начала шептаться, среди уличных булыжников невесть откуда возникла белая мышка с длинным серым хвостиком. Выставив вперед круглое ушко, она внимательно прислушивалась к шепоту Глухаревой, как будто могла что-нибудь услышать.
— Ну, как? — спросила Анна Сергеевна уже обычным голосом, и мышка, вильнув хвостиком, скрылась за булыжником, так и не замеченная собеседниками.
— Видите ли, почтеннейшая Анна Сергеевна, — заговорил Каширский, едва успев справиться с изумлением, — с точки зрения теоретической науки и просто здравого смысла ваша идея — полный нонсенс. И это еще очень мягко сказано. Право же, я и не подозревал в вас увлечения научной фантастикой.
— А спорим, что не фантастика?! — взвилась Анна Сергеевна, которая не терпела, когда ей перечили.
— И спорить нечего — нонсенс и фантастика, — самоуверенно отрезал Каширский и подал Анне Сергеевне руку: — Идемте, хватит здесь «светиться».
— И все-таки попомните мое слово — я своего добьюсь! — уже на ходу заявила госпожа Глухарева.
* * *
Государь принимал Дубова и его спутников не в том почти затрапезном наряде, в котором он обычно ходил, а в парадном царском облачении: при роскошной короне и в кафтане, отороченном соболями да горностаями и усыпанном драгоценными камнями. Правда, все это на нем сидело довольно мешковато. Да и престол, на котором восседал Государь, был ему не то чтобы не по размерам, а лучше сказать — Государь и его трон приходились друг другу совершенно чужеродными предметами и при соприкосновении оба чувствовали себя не очень уютно. Видимо, Путята и сам это понимал, поэтому при виде дорогих гостей он соскользнул с трона и торопливыми шажками чуть вразвалочку направился в их сторону. Василий заметил, как неодобрительно вздохнул бородастый дьяк при столь вопиющем нарушении вековых обычаев.
Надя украдкой разглядывала Путяту — вблизи, при всей внешней «нерепрезентабельности», он все же производил впечатление государственного мужа, пребывающего в утомительных заботах о делах государственных. «А может, не стоит его судить по нашим меркам, — промелькнуло в голове у Чаликовой. — В конце концов, каждый правит, как умеет. А его так учили...»
Престол окружали многочисленные царедворцы, одетые почти столь же богато, как Путята. Среди них путешественники сразу узнали градоначальника князя Длиннорукого, стоявшего одесную царя, и главу Потешного приказа князя Святославского. Немного поодаль можно было заметить и боярина Павла.
Слева от трона стоял небольшой столик, на котором сиротливо поблескивали те немногочисленные драгоценности, которые должны были считаться кладом царя Степана.
Это показалось Василию несколько странным — убогость находок явно не соответствовала пышности приема, оказываемого кладоискателям. Оставалось удовлетвориться объяснением Рыжего, что царь ценит не столько результат, сколько прилежание. Хотя из слов Путяты этого вовсе не вытекало:
— Очень благодарю вас, дорогие друзья, за ваше благородное дело. Вы и представить не можете, как ваша находка поможет нашему государству и народу. Низкий вам поклон от всей души!
И Путята низко, чуть не до пола поклонился кладоискателям.
— Ну, скажите же что-нибудь, — шепотом попросил Рыжий.
Сказать ответное слово вызвалась Чаликова.
— Благодарим за добрые слова, но едва ли это, — Надя кивнула в сторону столика, — очень сильно поможет вашему государству и народу.
Путята проследил за взглядом Чаликовой, потом обернулся к вельможе, стоявшему за троном:
— Лаврентий Иваныч, и это что, все? Ага, понимаю, вы решили преподнести гостям стриптиз.
— Сюрприз, Ваше Величество, — вежливо поправил Лаврентий Иваныч и сделал знак в сторону одной из дверей.
Двое молодых стрельцов внесли в палату огромные подносы со щедро наложенными драгоценностями, в которых Дубов и его товарищи тут же узнали то, что они накануне обнаружили в тайнике «за аистом» и там же оставили.
При виде сокровищ рука Серапионыча непроизвольно потянулась во внутренний карман за скляночкой, и лишь отсутствие поблизости того, во что можно было бы влить ее содержимое, заставило доктора отказаться от сего благого намерения. Трудно сказать, что в этот миг творилось в душе Чаликовой, но понимая, что Путята наблюдает за ними, Надежда старательно изобразила на лице полное равнодушие. И лишь Василий негромко произнес:
— Один — ноль.
Впрочем, едва ли кто-то из бывших в Палате понял, что он имел в виду. Да никто и не прислушивался — общее внимание было ослеплено блеском драгоценностей.
Единственным, на кого они не оказали должного впечатления, как ни странно, оказался князь Длиннорукий.
— Государь, позволь мне уехать домой, — попросил он, подойдя к Путяте.
— А что такое? — ласково глянул на него царь.
— Супруга моя захворала, — сокрушенно промолвил градоначальник. — Вот хочу опытного лекаря найти...
— А чего искать-то? — перебил царь. И возвысил голос: — Любезнейший Серапионыч, можно вас на пару слов?
— К вашим услугам. — На ходу пряча скляночку обратно во внутренний карман, доктор не спеша подошел к трону.
— Нужна ваша помощь, — сказал Путята. — Нет, не мне, и даже не князю, а почтеннейшей Евдокии э-э-э... Даниловне.
— Очень, очень вас прошу! — князь даже уцепился за пуговицу Серапионыча, будто опасаясь, что тот убежит. — Я вас и отвезу потом, куда скажете, и заплачу, сколько попросите — только помогите!
— Это мой долг, — с достоинством ответил доктор.
— Ну так поедемте прямо теперь же, — не успокаивался князь. — Конечно, если вы, Государь, меня отпустите.
— Да ради бога, ступайте, — великодушно махнул рукой царь. — Кстати, передайте супруге мой привет и пожелание скорейшего исцеления.
— Передам, Государь, непременно передам, — зачастил Длиннорукий. — Так едемте же, Серапионыч, едемте!
Исчезновения доктора и градоначальника никто не заметил, даже Дубов с Чаликовой. Пока все, кто был в палате, любовались и восхищались сокровищами, они подошли к боярину Павлу.
— Пал Палыч, а что такое приключилось с княгиней Минаидой Ильиничной? — напрямую спросила Надежда. — Господин Рыжий что-то говорил, но мы толком ничего так и не поняли. Ведь она погибла?
— Да, — печально кивнул боярин Павел. — И при весьма странных обстоятельствах.
— При каких же? — вступил в беседу Василий. — Если это, конечно, не государственная тайна.
— Да какая уж там тайна, — вздохнул Пал Палыч, — когда о ней весь город гудит... В общем, поскольку появились сведения, что жизнь Минаиды Ильиничны под угрозой, то Государь предоставил ей охранника, чьим заданием было сопровождать княгиню повсюду.
— Что ж, разумное решение, — одобрил Дубов.
— Однако все это очень скоро закончилось — охранник исчез бесследно, а в опочивальне княгини ее прислуга обнаружила... — Боярин Павел даже замялся, не решаясь договорить. — В общем, то немногое, что от нее осталось.
— Херклафф, — побледнев, чуть слышно проговорила Надежда.
— Что, простите? — не расслышал Пал Палыч.
— Скажите, как выглядел этот охранник? — едва справившись с волнением, спросила Чаликова. — Такой приличный господин средних лет, со стеклышком в глазу, и выговор, как у иностранца?
— Да нет, вид он имел самый обычный, — ответил боярин Павел. — Хотя погодите, княгинина горничная и вправду заметила, что он изъяснялся как-то не совсем по-нашему.
— Ну ясно, это единственное, что ему не удалось скрыть, — отметил Василий. И успокаивающе положил руку Наде на плечо: — Не корите себя, Наденька, вы не виноваты. Вы же хотели, как лучше.
Тут раздался громкий голос Путяты:
— Господа, все налюбовались драгоценностями? В таком случае прошу еще немного внимания.
Когда в царской палате затишело, Путята заговорил вновь — с волнением и оттого слегка путанно:
— Вы, наверное, уже слышали, а кто не слышал, я скажу. У меня для вас очень печальная весть. Вчера лютой смертью погибла вдова князя Борислава Епифановича, княгиня Минаида Ильинична. И это несмотря на то, что ее плотно охраняли. Значит, наши враги не успокоились и вновь плетут свои злодейские сети. Но я сейчас о другом. После Борислава Епифановича остались трое малолетних детей, и наш общий долг — позаботиться о сиротах. Если возникнет надобность, я сам даже готов их усыновить.
Терпеливо выслушав возгласы царедворцев о бесконечной доброте и благодетельности своего Государя, Путята продолжал:
— Говоря о вещественном, о телесном, нельзя забывать и о вечном, о божественном. — Приняв постное выражение лица и возведя честные очи к побеленному потолку, Государь промолвил голосом тихим и проникновенным: — Я каждодневно молю Боженьку, чтобы он спас нашу землю от всех напастей и ниспослал нашему многострадальному народу счастие и благоденствие.
А Надежде почему-то вспомнился Салтыков-Щедрин. Вернее, один из его нарицательных персонажей, Надя только не могла припомнить, какой именно. Но явно не Угрюм-Бурчеев.
— Так вот, о духовности, — продолжал Путята. — Вы думаете, злато, сребро и чудные адаманты — это все, что привезли наши гости? А вот и нет. Стриптизы не кончились, господа! Прошу вас, Лаврентий Иваныч.
Лаврентий Иваныч махнул рукой, и стрельцы внесли в палату два мешка и стали проворно выкладывать из них на дорогой персидский ковер содержимое: иконы и старые рукописные книги.
— Два — ноль, — тихо проговорил Дубов.
— Что вы с ним сделали? — Чаликова резко рванулась вперед.
— С кем, простите? — Путята доброжелательно подался в ее сторону.
— С доном Альфонсо! — почти выкрикнула Надя.
— С доном Альфонсо? — переспросил Путята, как бы пытаясь что-то вспомнить, но безуспешно. — Что за дон Альфонсо? — оглянулся он на Лаврентия Иваныча.
Тот извлек из-под кафтана записную книжку и, поднеся ее к самому носу, перелистнул несколько страничек.
— Дон Альфонсо — это Ново-Ютландский рыцарь, мой Государь. Он втерся в доверие к нашим уважаемым друзьям, — Лаврентий Иваныч почтительно кивнул на Дубова и Чаликову, — а затем вероломно похитил все это, — Лаврентий Иваныч столь же почтительно кивнул в сторону мешков и их содержимого, — и пытался вывезти из страны.
— Ай-яй-яй, вот ведь как нехорошо получается, — нахмурился царь. — И заметьте, господа, сей Ново-Ютландский подданный покусился даже не на золото, не на драгоценные каменья, а на самое заветное — на наше славное прошлое и на наши Святые Иконы! — И, многозначительно помолчав, Путята заключил: — А кое-кто все еще сомневается, что рыцари — не все, конечно, некоторые — куют крамолу на наши обычаи, на нашу древнюю веру!
— Что вы с ним сделали? — с тихой яростью повторила Чаликова.
— Об участи сего разбойника, сударыня, вам незачем беспокоиться, — бесстрастно глядя прямо в глаза Надежде, отчеканил Лаврентий Иваныч. — С ним поступили по справедливости.
И Лаврентий Иваныч на миг приставил ладонь к горлу, как бы поправляя покривившийся воротник.
— Ну ладно, довольно об этом, — поспешно проговорил Путята. — Давайте потолкуем о более приятном. Конечно, я прекрасно понимаю, что вы свершили это благодеяние не ради почестей и наград, и все же хотел бы вас чем-нибудь отблагодарить. И очень прошу — считайте это не платой за услугу, а знаком моего личного к вам расположения и глубочайшего уважения!.. Конечно, я мог бы подарить вам что-то из ваших же находок, но это, по-моему, было бы не совсем умно. Поэтому просите у меня всего, чего желаете — и я постараюсь выполнить. Госпожа Чаликова?
— Ничего мне от вас не надо, — резко, почти грубо ответила Надежда.
— Понимаете, Государь, нам действительно ничего не нужно, — попытался Василий сгладить Надину дерзость. — Для нас величайшим счастием была уже сама возможность побывать в Тереме, провести увлекательное разыскание и разгадать тайну. А наградой нам будет сознание, что мы принесли хоть какую-то пользу Кислоярскому народу.
Услышав такое, Путята еще раз соскочил с трона и бросился пожимать руки Дубову и Чаликовой:
Надя украдкой разглядывала Путяту — вблизи, при всей внешней «нерепрезентабельности», он все же производил впечатление государственного мужа, пребывающего в утомительных заботах о делах государственных. «А может, не стоит его судить по нашим меркам, — промелькнуло в голове у Чаликовой. — В конце концов, каждый правит, как умеет. А его так учили...»
Престол окружали многочисленные царедворцы, одетые почти столь же богато, как Путята. Среди них путешественники сразу узнали градоначальника князя Длиннорукого, стоявшего одесную царя, и главу Потешного приказа князя Святославского. Немного поодаль можно было заметить и боярина Павла.
Слева от трона стоял небольшой столик, на котором сиротливо поблескивали те немногочисленные драгоценности, которые должны были считаться кладом царя Степана.
Это показалось Василию несколько странным — убогость находок явно не соответствовала пышности приема, оказываемого кладоискателям. Оставалось удовлетвориться объяснением Рыжего, что царь ценит не столько результат, сколько прилежание. Хотя из слов Путяты этого вовсе не вытекало:
— Очень благодарю вас, дорогие друзья, за ваше благородное дело. Вы и представить не можете, как ваша находка поможет нашему государству и народу. Низкий вам поклон от всей души!
И Путята низко, чуть не до пола поклонился кладоискателям.
— Ну, скажите же что-нибудь, — шепотом попросил Рыжий.
Сказать ответное слово вызвалась Чаликова.
— Благодарим за добрые слова, но едва ли это, — Надя кивнула в сторону столика, — очень сильно поможет вашему государству и народу.
Путята проследил за взглядом Чаликовой, потом обернулся к вельможе, стоявшему за троном:
— Лаврентий Иваныч, и это что, все? Ага, понимаю, вы решили преподнести гостям стриптиз.
— Сюрприз, Ваше Величество, — вежливо поправил Лаврентий Иваныч и сделал знак в сторону одной из дверей.
Двое молодых стрельцов внесли в палату огромные подносы со щедро наложенными драгоценностями, в которых Дубов и его товарищи тут же узнали то, что они накануне обнаружили в тайнике «за аистом» и там же оставили.
При виде сокровищ рука Серапионыча непроизвольно потянулась во внутренний карман за скляночкой, и лишь отсутствие поблизости того, во что можно было бы влить ее содержимое, заставило доктора отказаться от сего благого намерения. Трудно сказать, что в этот миг творилось в душе Чаликовой, но понимая, что Путята наблюдает за ними, Надежда старательно изобразила на лице полное равнодушие. И лишь Василий негромко произнес:
— Один — ноль.
Впрочем, едва ли кто-то из бывших в Палате понял, что он имел в виду. Да никто и не прислушивался — общее внимание было ослеплено блеском драгоценностей.
Единственным, на кого они не оказали должного впечатления, как ни странно, оказался князь Длиннорукий.
— Государь, позволь мне уехать домой, — попросил он, подойдя к Путяте.
— А что такое? — ласково глянул на него царь.
— Супруга моя захворала, — сокрушенно промолвил градоначальник. — Вот хочу опытного лекаря найти...
— А чего искать-то? — перебил царь. И возвысил голос: — Любезнейший Серапионыч, можно вас на пару слов?
— К вашим услугам. — На ходу пряча скляночку обратно во внутренний карман, доктор не спеша подошел к трону.
— Нужна ваша помощь, — сказал Путята. — Нет, не мне, и даже не князю, а почтеннейшей Евдокии э-э-э... Даниловне.
— Очень, очень вас прошу! — князь даже уцепился за пуговицу Серапионыча, будто опасаясь, что тот убежит. — Я вас и отвезу потом, куда скажете, и заплачу, сколько попросите — только помогите!
— Это мой долг, — с достоинством ответил доктор.
— Ну так поедемте прямо теперь же, — не успокаивался князь. — Конечно, если вы, Государь, меня отпустите.
— Да ради бога, ступайте, — великодушно махнул рукой царь. — Кстати, передайте супруге мой привет и пожелание скорейшего исцеления.
— Передам, Государь, непременно передам, — зачастил Длиннорукий. — Так едемте же, Серапионыч, едемте!
Исчезновения доктора и градоначальника никто не заметил, даже Дубов с Чаликовой. Пока все, кто был в палате, любовались и восхищались сокровищами, они подошли к боярину Павлу.
— Пал Палыч, а что такое приключилось с княгиней Минаидой Ильиничной? — напрямую спросила Надежда. — Господин Рыжий что-то говорил, но мы толком ничего так и не поняли. Ведь она погибла?
— Да, — печально кивнул боярин Павел. — И при весьма странных обстоятельствах.
— При каких же? — вступил в беседу Василий. — Если это, конечно, не государственная тайна.
— Да какая уж там тайна, — вздохнул Пал Палыч, — когда о ней весь город гудит... В общем, поскольку появились сведения, что жизнь Минаиды Ильиничны под угрозой, то Государь предоставил ей охранника, чьим заданием было сопровождать княгиню повсюду.
— Что ж, разумное решение, — одобрил Дубов.
— Однако все это очень скоро закончилось — охранник исчез бесследно, а в опочивальне княгини ее прислуга обнаружила... — Боярин Павел даже замялся, не решаясь договорить. — В общем, то немногое, что от нее осталось.
— Херклафф, — побледнев, чуть слышно проговорила Надежда.
— Что, простите? — не расслышал Пал Палыч.
— Скажите, как выглядел этот охранник? — едва справившись с волнением, спросила Чаликова. — Такой приличный господин средних лет, со стеклышком в глазу, и выговор, как у иностранца?
— Да нет, вид он имел самый обычный, — ответил боярин Павел. — Хотя погодите, княгинина горничная и вправду заметила, что он изъяснялся как-то не совсем по-нашему.
— Ну ясно, это единственное, что ему не удалось скрыть, — отметил Василий. И успокаивающе положил руку Наде на плечо: — Не корите себя, Наденька, вы не виноваты. Вы же хотели, как лучше.
Тут раздался громкий голос Путяты:
— Господа, все налюбовались драгоценностями? В таком случае прошу еще немного внимания.
Когда в царской палате затишело, Путята заговорил вновь — с волнением и оттого слегка путанно:
— Вы, наверное, уже слышали, а кто не слышал, я скажу. У меня для вас очень печальная весть. Вчера лютой смертью погибла вдова князя Борислава Епифановича, княгиня Минаида Ильинична. И это несмотря на то, что ее плотно охраняли. Значит, наши враги не успокоились и вновь плетут свои злодейские сети. Но я сейчас о другом. После Борислава Епифановича остались трое малолетних детей, и наш общий долг — позаботиться о сиротах. Если возникнет надобность, я сам даже готов их усыновить.
Терпеливо выслушав возгласы царедворцев о бесконечной доброте и благодетельности своего Государя, Путята продолжал:
— Говоря о вещественном, о телесном, нельзя забывать и о вечном, о божественном. — Приняв постное выражение лица и возведя честные очи к побеленному потолку, Государь промолвил голосом тихим и проникновенным: — Я каждодневно молю Боженьку, чтобы он спас нашу землю от всех напастей и ниспослал нашему многострадальному народу счастие и благоденствие.
А Надежде почему-то вспомнился Салтыков-Щедрин. Вернее, один из его нарицательных персонажей, Надя только не могла припомнить, какой именно. Но явно не Угрюм-Бурчеев.
— Так вот, о духовности, — продолжал Путята. — Вы думаете, злато, сребро и чудные адаманты — это все, что привезли наши гости? А вот и нет. Стриптизы не кончились, господа! Прошу вас, Лаврентий Иваныч.
Лаврентий Иваныч махнул рукой, и стрельцы внесли в палату два мешка и стали проворно выкладывать из них на дорогой персидский ковер содержимое: иконы и старые рукописные книги.
— Два — ноль, — тихо проговорил Дубов.
— Что вы с ним сделали? — Чаликова резко рванулась вперед.
— С кем, простите? — Путята доброжелательно подался в ее сторону.
— С доном Альфонсо! — почти выкрикнула Надя.
— С доном Альфонсо? — переспросил Путята, как бы пытаясь что-то вспомнить, но безуспешно. — Что за дон Альфонсо? — оглянулся он на Лаврентия Иваныча.
Тот извлек из-под кафтана записную книжку и, поднеся ее к самому носу, перелистнул несколько страничек.
— Дон Альфонсо — это Ново-Ютландский рыцарь, мой Государь. Он втерся в доверие к нашим уважаемым друзьям, — Лаврентий Иваныч почтительно кивнул на Дубова и Чаликову, — а затем вероломно похитил все это, — Лаврентий Иваныч столь же почтительно кивнул в сторону мешков и их содержимого, — и пытался вывезти из страны.
— Ай-яй-яй, вот ведь как нехорошо получается, — нахмурился царь. — И заметьте, господа, сей Ново-Ютландский подданный покусился даже не на золото, не на драгоценные каменья, а на самое заветное — на наше славное прошлое и на наши Святые Иконы! — И, многозначительно помолчав, Путята заключил: — А кое-кто все еще сомневается, что рыцари — не все, конечно, некоторые — куют крамолу на наши обычаи, на нашу древнюю веру!
— Что вы с ним сделали? — с тихой яростью повторила Чаликова.
— Об участи сего разбойника, сударыня, вам незачем беспокоиться, — бесстрастно глядя прямо в глаза Надежде, отчеканил Лаврентий Иваныч. — С ним поступили по справедливости.
И Лаврентий Иваныч на миг приставил ладонь к горлу, как бы поправляя покривившийся воротник.
— Ну ладно, довольно об этом, — поспешно проговорил Путята. — Давайте потолкуем о более приятном. Конечно, я прекрасно понимаю, что вы свершили это благодеяние не ради почестей и наград, и все же хотел бы вас чем-нибудь отблагодарить. И очень прошу — считайте это не платой за услугу, а знаком моего личного к вам расположения и глубочайшего уважения!.. Конечно, я мог бы подарить вам что-то из ваших же находок, но это, по-моему, было бы не совсем умно. Поэтому просите у меня всего, чего желаете — и я постараюсь выполнить. Госпожа Чаликова?
— Ничего мне от вас не надо, — резко, почти грубо ответила Надежда.
— Понимаете, Государь, нам действительно ничего не нужно, — попытался Василий сгладить Надину дерзость. — Для нас величайшим счастием была уже сама возможность побывать в Тереме, провести увлекательное разыскание и разгадать тайну. А наградой нам будет сознание, что мы принесли хоть какую-то пользу Кислоярскому народу.
Услышав такое, Путята еще раз соскочил с трона и бросился пожимать руки Дубову и Чаликовой: