Абаринова-Кожухова Елизавета. Искусство наступать на швабру

   – Это описано и в стихах, – не удержалась радистка и процитировала:

 
Там, за оградою чугунной,
В пыли морозных одеял,
Сквозь мглу ночную серпик лунный,
Как детский гробик, воссиял...

 

   – Откуда вы знаете эти стихи? – с ужасом вопросил Ибикусов.
   – Из сборника кисляцкой народной поэзии, – ответила Кэт.
   – Их написал я, – грустно, безо всякой рисовки сказал Ибикусов. -Как раз после того случая.
   – И что же было дальше? – поторопил Евтихий Федорович.
   – A что дальше? Ну, закопал я этот гробик, те двое меня поблагодарили, пожали руку, заплатили десятку и отвезли домой. A когда я на следующий день очухался с гудящей башкой, то уже и не мог точно сказать – то ли все это на самом деле было, то ли просто привиделось по пьянке.
   – A те двое, – продолжал выспрашивать адмирал, – вы знаете, кто они такие?
   – Да я даже их лиц не запомнил, – ответил репортер. – У меня тогда все лица в одно сливались, да они еще в таких шляпах были, что всю рожу закрывают. Помню только, что они о чем-то между собой беседовали, пока я мерзлую землю долбил, и называли друг друга – Антон Эдуардович и Феликс Степанович. Или нет – Феликс Антонович и Степан Эдуардович...
   Адмирал и радистка переглянулись.
   – A может быть, Антон Степанович и Феликс Эдуардович? – небрежно, стараясь не выдать волнения, спросил Рябинин.
   – Да, может, и так, – не стал спорить Ибикусов. – Потом, они еще в разговоре несколько раз упоминали какого-то Петра Александровича... – При этих словах Рябинин и Кручинина вновь переглянулись. – Вот, собственно, и все. – Репортер немного помолчал, а потом с жаром добавил: – Нет, не все. Не все!
   – A что еще? – заинтересовалась Кэт. Ибикусов как-то странно глянул на нее.
   – Понимаете, – совсем тихо заговорил он, – в гробу был живой ребенок. Я слышал, как он кричал, бился о крышку... O-о-о, этот крик я слышу каждую ночь! – вырвалось у Ибикусова. – Вы понимаете, что это значит?!
   – Успокойтесь, пожалуйста, – ласково погладила его по руке радистка. – Ребенок жив, а в гробу были просто кирпичи.
   – Правда? – доверчиво переспросил Ибикусов и, обессиленный, упал на уголь.
   – Оставим его, – вполголоса сказала адмиралу радистка. – Мы узнали все, что могли.
   – Ну и что мы узнали? – пожал плечами адмирал. – Что журналисты в Кислоярске – пьяницы и распутники? Так они везде такие. Ну разве что за некоторым исключением.
   – Не только, – обаятельно улыбнулась Кэт. – Мы узнали, что похороны инсценировали Антон Степанович Рейкин и Феликс Эдуардович Железякин. Вот только для чего им это было нужно?
   – Для чего – узнаем, – уверенно ответил Рябинин. – A вот Петр Александрович, которого они упоминали – это... Не догадываетесь, Катерина Ильинична?
   – Петр Александрович Плетнев, друг Пушкина, издатель "Современника"? – неуверенно предположила Кэт.
   – Ну что вы! – сказал адмирал, помогая даме встать и поднимая с кучи угля свою фуражку. – Вспомните, что наш друг Ибикусов имеет обыкновение путать имена с отчествами...
   – Неужели... Да-да-да! – C этими словами Кэт выбежала из угольного отсека. Адмирал, улыбаясь в бородку, не спеша двинулся следом за ней.

* * *

   – Доктор, это правда? – тихо спросила Вероника, приоткрыв глаза.
   – Что именно? – не понял Серапионыч.
   – Что живы мои настоящие родители?
   – A кто вам это сказал? – переспросил доктор. В этот миг яхту слегка качнуло – она встала на очередную ночевку.
   – Адмирал что-то говорил...
   – Ах, адмирал! Я просил его подготовить вас морально, но он уж что-то очень, так сказать, перестарался...
   – Доктор, умоляю вас! – Вероника схватила его за руку. – Скажите, не томите мою исстрадавшуюся грешную душу!
   – Ну что ж. – Серапионыч вынул из кармана халата чайную ложечку. -Вероника Николаевна, откройте ротик... Да, ваши родители живы... Скажите "A"... Очень хорошо... Один из них сейчас в Кислоярске, а другого вы сможете увидеть и обнять хоть сейчас...
   – Доктор, неужели вы?.. – едва не проглотив ложку, бросилась ему на грудь Вероника.
   – Нет-нет, ну что вы... Пожалуйста, поставьте градусник...
   В дверь постучали.
   – Входите! – крикнул Серапионыч. В каюту вошел банкир-штурман Грымзин.
   – Добрый вечер, – поздоровался он, с трудом скрывая нежность и волнение. – Зашел справиться о вашем здоровье, дорогая Вероника Николаевна.
   – Спасибо, лучше, – улыбнулась девушка.
   – Вероника Николаевна! – торжественно прокашлявшись, объявил доктор. – Этот человек, Евгений Максимыч Грымзин – ваш отец!
   – Доченька моя! – вскрикнул Грымзин и бросился в объятия Вероники. Доктор, утирая слезы радостного умиления, на цыпочках вышел из каюты.

* * *

   Вечером адмирал заперся у себя, чтобы обдумать услышанное у Ибикусова и по возможности отделить зерна реальности от плевелов репортерских фантазий. Не отрываясь от мыслей, Евтихий Федорович открыл чемодан и извлек оттуда бритвенный прибор.
   – Все, адмирал сделал свое дело, адмирал может уходить, – сказал он вслух. – На сцену возвращается детектив Дубов.
   Тут взор адмирала упал на будильник – он показывал четверть двенадцатого. "Ах, да, я же должен зайти к Катерине Ильиничне", – вспомнил Василий Николаевич и с сожалением сунул бритву обратно в чемодан.

* * *

   Когда адмирал вошел в радиорубку, из приемника, как обычно, вещал Яша Кульков. Но на сей раз он был не один:
   – К нам тут на ночь глядя забежал лидер Кислоярских коммунистов господин Зюпилов. Кстати, Аркадий Кириллыч, можно, если я буду вас называть просто Аркаша?
   – Можно, – разрешил Зюпилов. – Только тогда уж зовите меня товарищ Аркаша.
   – Прекрасненько! – обрадовался Кульков. – Прежде всего, товарищ Аркаша, позвольте выразить вам соболезнования по поводу поражения на выборах.
   – A я не считаю это поражением, – возразил товарищ Зюпилов. – Сорок восемь процентов – не такой уж плохой результат, особенно с учетом разнузданной антикоммунистической кампании в средствах массовой дезинформации.
   – Ну что ж, завидую вашему оптимизму. Лично я становлюсь оптимистом, лишь выпив пару баночек пива "Левенбрей"... Впрочем, вы, товарищ Аркаша, кажется, собирались сделать какое-то объявление?
   – Да. Приглашаю всех во вторник в час дня на Матвеевское кладбище на похороны нашего товарища Феликса Эдуардовича Железякина. Это будет первое мероприятие Союза Кислоярских коммунистов в рамках кампании предстоящих парламентских выборов.
   – Как, значит, все-таки в могиле Дубова лежал Железякин? – изумился Кульков.
   – Экспертиза это установила точно, – ответил Зюпилов. – И теперь мы добиваемся, чтобы на бывшего частного сыщика Василия Дубова был объявлен розыск, как на подозреваемого в убийстве.
   – Дубова – в убийстве? – еще больше удивился ведущий.
   – Если погиб Феликс, то Дубов жив, – терпеливо стал разъяснять Зюпилов. – А если он жив, то почему не дает о себе знать? Значит, скрывается. A почему скрывается – это ясно даже моему внуку Витьку.
   "Как хорошо, что я не успел сбрить бороду", пронеслось в голове у адмирала.
   – Железная логика, – согласился Кульков, но тут же перешел в наступление: – Да, возможно, Дубов и виновен, но ведь и ваш соратник господин Разбойников тоже где-то скрывается...
   – Ни я, ни мои товарищи не имеем к его побегу никакого отношения, -решительно заявил Зюпилов. – Мы – социал-демократы и в церковь молиться ходим. A Разбойников – экстремист, вот из-за таких, как он, Советский Союз и развалился! Да если я его встречу, то собственноручно сдам в органы.
   – Ну что ж, спасибо за откровенность, – сказал Кульков. – A сейчас, дорогой Аркадий Кириллыч, песня по вашей заявке.
   – Вообще-то я хотел бы послушать Гимн Советского Союза, но в вашей фонотеке его, конечно, нет...
   – Таки есть! – радостно перебил ведущий. – И сейчас он прозвучит в клевом исполнении замечательной группки "Пасмурный Октябрь".
   Радистка поморщила носик, глянула на часы и переключила радио на государственную программу. И очень кстати, так как она передавала важное сообщение Управления внутренних дел:
   – Вчера вертолетная группа захвата побывала на Кислоярском водохранилище с целью поимки опасных преступников – международного террориста полковника Берзиньша и бывшего Кислоярского прокурора Рейкина. Тщательно обследовав водохранилище и все острова на нем, группа констатировала, что злоумышленников там нет. Это дает основания предполагать их съедение неизвестным водоплавающим существом зеленого цвета, замеченным на акватории водохранилища.
   – Ну что ж, вполне естественный конец, – сказала Кэт. Адмирал не стал спорить, хотя и доподлинно знал, что Кисси такой гадостью, как беглые путчисты, не питается.
   Кручинина еще раз глянула на часы – они показывали полночь – и переключила радиоустройство на передачу.
   – Буревестник на связи, – раздался из динамика характерный низкий голос. – Как слышно? Перехожу на прием.
   – Все идет нормально, – отрапортовала радистка. – Скорее всего, послезавтра будем в Кислоярске.
   – Ясно.
   – Александр Иваныч, если это нетрудно, то свяжитесь с Лидией Владимировной Грымзиной и сообщите, что ее вскоре ожидает приятный сюрприз.
   – Что за сюрприз? – заинтересовался майор Cелезень.
   – A если скажу, то это не будет сюрпризом, – улыбнулась Кэт. – Да, вот еще что. Тут всплывают кое-какие новые факты по тому делу.
   – По убийству Курских?
   – Не совсем по нему, но тесно с ним связанному. Александр Иваныч, не могли бы вы навести справку насчет Oстровоградского ядерного полигона – не находили ли в его районе мертвого ребенка в конце 1982 года?
   – Нечего и справляться – не находили. Я как раз тогда после ранения в Афганистане был комендантом на Oстровоградском полигоне. Хотя, чего уж теперь скрывать, ранее там проводились опыты над людьми, но чтобы такое -это целое ЧП. A в чем дело?
   – Долгая история, приеду – дам полный отчет. Спасибо за помощь.
   – Да не за что, – пробасил майор. – Спокойной ночи.
   – Спокойной ночи, – ответила Кэт и отключила рацию.
   – Значит, похороны были абсолютной фикцией, – констатировал адмирал. – Но какого дьявола им понадобился этот спектакль? И для чего было впутывать сюда Ибикусова – что они, сами не могли закопать гробик?
   – Просто так они бы этого делать не стали, – заметила Кручинина.
   – Ну ладно, Катерина Ильинична, не буду вам морочить голову, спокойной ночи. Утро вечера мудренее. – C этими словами Евтихий Федорович покинул радиорубку.

ДЕНЬ ДВЕНАДЦАТЫЙ – ПЯТНИЦА

   Утром в пятницу, едва "Инесса" в очередной раз шумно стронулась с места и побежала по водам Кислоярки, адмирал Рябинин лично спустился в машинное отделение, где хозяйничал моторист, он же политик, он же новоявленный кришнаит Константин Филиппович Гераклов. Но на сей раз он был не один, а с Гришей.
   – Что, ворон теперь у вас? – удивился адмирал, увидав неразлучного спутника неуемного кока.
   – Да, пришлось забрать его у Разбойникова, – ответил Гераклов. – Вы только представьте, чему этот негодяй учил бедную птицу! Гриша, скажи "Демократия".
   – Дерррьмокррратия! – отвечал Гриша.
   – Скажи "Харе Кришна", – терпеливо внушал Гераклов.
   – Xаррря Гррриша!
   – Да, так вы присаживайтесь, Евтихий Федорович, – спохватился политик. – Хотя тут не очень-то просторно...
   – Да ничего, – отозвался адмирал, примостившись рядом с каким-то допотопным агрегатом. – Я хотел бы с вами вот о чем поговорить. Вы тут как-то упоминали, что были знакомы с родителями Вероники. В смысле, с приемными – супругами Курскими.
   – Да, было дело.
   – Тут, начали всплывать новые подробности их убийства, и я надеюсь, что и вы внесете свою лепту в установление истины. Конечно, если вы согласны нам помочь...
   – Вы еще спрашиваете! – с жаром подхватил Гераклов. – Да если мои показания помогут усадить убийц на скамью подсудимых, то я буду счастлив не меньше, чем если бы меня избрали Президентом страны!.. Ах да, так что вы хотели узнать?
   – Константин Филиппович, расскажите как можно подробнее, как вы познакомились с семьей Курских и что вы знаете об их гибели.
   Гераклов на минуту задумался.
   – Познакомился я с ними в самом конце восемьдесят второго года – мы почти одновременно вселились в новый дом, в типовую "коробку" на Московской улице.
   – Это где? – поинтересовался адмирал.
   – В новом микрорайоне Роговка. Моя хибарка шла под снос, и мне дали однокомнатную.
   – A Курские – их дом тоже шел под снос?
   – Да нет, им вроде бы просто дали квартиру. Но точно я не знаю.
   – И поселились они уже с Вероникой?
   – Да, конечно. Славная такая была девчушка. Ну, впрочем, и сейчас она тоже ничего... Дом новый, соседи новые, никто ведь и подумать не мог, что она приемная дочка Курских, а тем более – та самая девочка, что пропала у Грымзиных.
   – Константин Филиппович, вы были хорошо с ними знакомы?
   – Поначалу просто как соседи – ну там, соль, спички и все такое. A потом, когда в Pоговке открыли школу, то я там работал вместе с Ольгой Степановной. Да и с Николаем Ивановичем у меня были самые дружеские отношения. Это были добрые, скромные, просто хорошие люди.
   – Кто-то у них бывал? – продолжал расспросы адмирал.
   – Н-нет, – подумав, ответил Гераклов. – Соседи жили очень замкнуто. Ну, сейчас это понятно – они ведь не говорили Веронике, что она приемная, и потому не звали к себе никого из "прошлой" жизни, чтобы те не проговорились. Но один человек их все же время от времени навещал.
   – Кто же?
   – Вы не поверите, но это был Александр Петрович Разбойников.
   – Как? – подпрыгнул на агрегате Рябинин.
   – Да, он к ним заходил. Не так чтобы очень часто, но довольно регулярно.
   – Странно, что общего могло быть у простых граждан Курских с городским партийным руководителем?
   – Да нет, в ту пору Разбойников был просто инструктором горкома, -уточнил Гераклов. – A вот что у него общего с моими соседями – это я и сам хотел бы знать. Помню, году так в восемьдесят шестом я с ним однажды здорово сцепился – стал высказываться в пользу перестройки и гласности, а Разбойников наоборот, заявил, что Горбачев – тайный агент американского империализма и мирового сионизма.
   – Значит, ваши взаимные "симпатии" начались уже тогда? – улыбнулся адмирал.
   – Еще бы! – оживился политик. – Меня вскоре выгнали из школы, и я уверен, что без Разбойникова тут не обошлось. Это такой тип...
   – Ну хорошо, – поспешно перебил адмирал, – а кто-то еще бывал у ваших соседей?
   – Еще бывал родственник Николая Иваныча, генерал Курский. Но лишь последние пару лет, когда окончательно вернулся из Афганистана. A до того -лишь изредка, если приезжал в отпуск. – Гераклов конспиративно понизил голос. – A теперь я вам расскажу то, чего никому еще не говорил. За несколько дней до гибели профессор Курский зашел ко мне. Кажется, он что-то предчувствовал и оттого выглядел очень мрачным и подавленным. Он так и сказал: "Если с нами что-то случится, то очень прошу вас, Константин Филиппович, позаботьтесь о нашей девочке". Тогда же я по большому секрету узнал, что Вероника – их приемная дочка, но у них, у Николая Иваныча и Ольги Степановны, появились серьезные основания полагать, что им известны настоящие родители. A до этого они считали Веронику просто подкидышем или сиротой.
   – Николай Иванович назвал фамилию предполагаемых родителей? – спросил адмирал.
   – Нет, не назвал. Да я и не спрашивал. Он только сказал, что поделился своими сомнениями с Александром Петровичем Разбойниковым, который, оказывается, тоже был в курсе удочерения, но тот посоветовал не торопиться и вызвался сам навести справки. По словам Николая Иваныча, он должен был в тот вечер заехать к ним и сообщить о результатах.
   – Ну и как, заехал? – с напряжением спросил Рябинин.
   – То-то и дело, что нет! Я как раз допоздна возился во дворе со своей старушкой-"Волгой", но никакого Разбойникова не видел. A утром ко мне прибежала Вероника, вся в слезах, и говорит: "Дядя Костя, мои мама с папой куда-то пропали!". Ну а что было дальше, всем известно. Трупы ее родителей нашли на помойке, а Веронику взял к себе дядя-генерал, больше я ее с тех пор и не видел.
   В машинном отделении повисла пауза.
   – Спасибо вам, Константин Филиппович, – взволнованно сказал Рябинин. – Вы и не представляете, насколько ваши сведения важны для установления истины!

* * *

   Из машинного отделения адмирал Рябинин отправился прямо в радиорубку, где, не упуская ни одной детали, пересказал Кэт всю свою беседу с Геракловым.
   – Ну что ж, остается допросить Разбойникова, – спокойно сказала радистка.
   – Да, – согласился адмирал, – но боюсь, что вам, как официальному представителю властей, он ничего не скажет.
   – Ну и что вы предлагаете?
   – Допросить его по всей форме вы всегда успеете. A я мог бы просто с ним приватно побеседовать, может быть, удастся его "разговорить", и он сам в чем-нибудь проболтается.
   – Ну что ж, попробовать можно, – согласилась Кэт, – хоть я и сомневаюсь, что из этого выйдет что-то путное.

* * *

   Сразу после обеда адмирал, позаимствовав из бара в кают-компании бутылку водки, отправился в угольный отсек, а затем – в камбуз, откуда вышел через час, довольно потирая руки и слегка напевая себе под нос.

* * *

   Вечером, еще засветло, адмирал поставил "Инессу" на ночную стоянку, хотя до Кислоярска оставалось уже совсем немного – километров пятнадцать. Когда яхта застыла посреди Кислоярки, адмирал и радистка лично обошли всех обитателей судна (кроме кока Серебрякова-Разбойникова) и попросили собраться в кают-компании.
   В восемь вечера, когда все были в сборе, слово взял адмирал Рябинин. Он торжественно восседал во главе стола, а слева от него скромно притулилась радистка Кэт.
   – Итак, господа, мы завершаем нашу полную приключений экспедицию, -начал свою речь адмирал. – Многим из нас пришлось на обратном пути освоить новую профессию, и я благодарю вас всех за самоотверженный труд. Да, мы могли бы уже сегодня завершить путешествие и пришвартоваться к Кислоярской пристани, но я намеренно решил немного отложить финиш. Я собрал вас здесь и сейчас, чтобы поведать одну интересную историю, которая незаметно разворачивалась последние пятнадцать лет в вашем городе. За дни обратного пути я и уважаемая Катерина Ильинична встречались со многими из вас, и все, к кому мы обращались, рассказывали нечто, касающееся таинственных и не всегда приглядных событий десяти-, а то и пятнадцатилетней давности. И постепенно эти разрозненные эпизоды, подобно мозаике, занимали свое место на большом полотне, которое я сейчас перед вами разверну. Последнюю деталь в эту картину внес наш кок Иван Петрович Серебряков, он же, как вам известно – сбежавший из тюрьмы путчист Александр Петрович Разбойников, с которым я побеседовал всего пару часов назад. Наш кочегар-репортер любезно предоставил мне свой диктофон, на который я записал нашу беседу, за что господину Ибикусову большое спасибо. – C этими словами адмирал церемонно поклонился в сторону Ибикусова. Тот скромно сидел на табуретке возле двери. Ради столь торжественного момента он даже слегка почистился и одел свежую сорочку, одолженную у адмирала.
   – К сожалению, я немного сглупил, – продолжал адмирал, – и включил диктофон на запись в самом начале, а едва только удалось повернуть беседу в нужное русло, пленка закончилась. Но кое-что я все же записал. – Евтихий Федорович достал из кармана портативный диктофон и нажал кнопочку. Раздался звук наливаемой жидкости и затем чокающихся бокалов, а потом – голоса адмирала и Александра Петровича.
   РАЗБОЙНИКОВ: Ну, поехали... Хорошо пошла! Да вы закусывайте, адмирал, закусывайте.
   АДМИРАЛ: Ваше здоровье... Кстати, Александр Петрович, если вы еще не слышали, наш друг Грымзин нашел свою пропавшую дочку, и ею оказалась знаете кто – Вероника Николаевна Курская!
   РАЗБОЙНИКОВ: Рад за них. Эх, вставай, проклятьем заклейменный!..
   АДМИРАЛ: Весь мир голодных и рабов. A я вижу, что для вас это не такой уж и сюрприз. Или вы и раньше знали, что Вероника – дочка Грымзина?
   РАЗБОЙНИКОВ: Может, и знал. A может, и нет.
   АДМИРАЛ: A если знали, так отчего же не сказали?
   РАЗБОЙНИКОВ: A оттого что Грымзин – жмот, буржуй недорезанный. A ну его к Троцкому, давайте лучше выпьем!
   АДМИРАЛ: C удовольствием. Эх, хорошая водочка. A может быть, вы, Александр Петрович, имеете отношение к ее похищению?
   РАЗБОЙНИКОВ: Хе-хе-хе, а вот этого я не говорил!.. Выпьем за Родину, выпьем за Сталина, выпьем и снова нальем.
   Из диктофона вновь раздалось бульканье, а затем все стихло.
   – Вот здесь у меня кончилась кассета, – сокрушенно развел руками адмирал Рябинин, – но уже из вышесказанного понятно, что и господин Разбойников ко всем этим событиям кровно причастен. Точнее сказать, его недомолвки только подтверждают подозрения, вытекающие из показаний других свидетелей.
   – Ну, дорогой адмирал, вы изъясняетесь прямо как милицейский следователь, или даже как частный сыщик, – заметил доктор Серапионыч, сидевший за другим концом стола.
   – Что поделаешь, дорогой доктор, иногда приходится менять профессию, – улыбнулся адмирал. – Вот ведь и наш уважаемый банкир вряд ли мог и предполагать, что когда-нибудь заделается штурманом на собственной яхте. Однако перехожу к делу. Итак, вся эта темная и, прямо скажем, весьма грязная история началась в 1982 году, а может, и раньше, когда скромный директор сберкассы товарищ Грымзин и инструктор горкома партии товарищ Разбойников пустились в незаконные финансовые махинации.
   – Минуточку! – перебил Грымзин. Банкир сидел на диване, а рядом, положив голову ему на колени, полулежала его новообретенная дочка. – Я хотел бы уточнить формулировочку. То, что вы называете незаконными махинациями, лишь при советской власти считались таковыми, а на самом деле я уже в те годы закладывал основы рынка и свободного предпринимательства.
   – Вместе с Разбойниковым? – не удержался Гераклов. Он в кришнаитском наряде сидел по правую руку от адмирала.
   – A что мне оставалось? – возразил Грымзин.– Должен же я был иметь какую-то, как теперь говорят, "крышу"?
   – Но вы с этой "крышей" чего-то не поделили, – вновь взял нить в свои руки адмирал, – и Разбойников, который считал, что вы ему "недодаете", решил поиметь свою долю другим способом.
   – Что значит – недодаете! – вновь встрял Грымзин. – Я с ним делился честно, но он же такой жмот, ему все мало было!
   – Он вам говорил об этом? – спросила доселе молчавшая Кэт.
   – Намекал пару раз, мельком. A потом перестал. Я решил, что он понял – бесполезно.
   – Он понял, что действовать надо иначе, – возразил Рябинин. – A вернее даже другое: тут как раз умер Брежнев, страна жила в смутном ожидании каких-то перемен, и Разбойников сообразил, что лишние денежки для него лишними не окажутся. И вот он при помощи своих подручных – чекиста Железякина и работника прокуратуры Рейкина – организует похищение пятилетней дочки Грымзина и требует выкупа. Но аппетит приходит во время еды. И, получив выкуп, он не возвращает Веронику, так как в его голове зародился дьявольский план – испортить и девочке, и ее родителям всю жизнь. Итак, выкуп уплачен, а дочки нет. Естественно, родители обращаются в милицию. Милиция, естественно, ничего не находит. Более того, кто-то "сверху" все время тормозит ход следствия, а вскоре добивается закрытия дела. A потом сотрудник КГБ Железякин объявляет родителям, что их дочка мертва и вручает какую-то липовую бумажку, которую именует свидетельством о смерти. Кстати, Евгений Максимович, оно у вас сохранилось?
   – Нет, – покачал головой Грымзин. – Его похитили.
   – Как похитили? – удивилась радистка Кэт. – В каком смысле?
   – В самом прямом. Года через полтора, как раз в день похорон Андропова, я это хорошо запомнил, был налет на мою квартиру. Я еще удивился, что все перерыли вверх дном, но ничего ценного не тронули: хрусталь, драгоценности, вазы – все осталось на месте, так что я и не стал сообщать в милицию. И только уже потом, разбирая документы, увидел, что пропало свидетельство о смерти.
   – И не удивительно, – сказал адмирал. – Эти люди всячески стараются замести следы своих преступлений, особенно документированные. Не зря ведь пропали почти все страницы из следственного дела о похищении Вероники и из более позднего – об убийстве ее приемных родителей. Однако не будем забегать вперед и закончим с первым эпизодом... Признаюсь честно -показания нашего друга господина Ибикусова о похоронах оцинкованного гробика совершенно выбиваются из общей логики событий.
   – Евтихий Федорович, позвольте мне задать несколько дополнительных вопросов господину Ибикусову, – попросила Кэт.
   – Да, разумеется, – несколько удивленно ответил адмирал.
   – Скажите, – обратилась радистка к Ибикусову, – те люди, которые заставили вас ночью рыть могилу и закапывать детский гробик, брали с вас какую-нибудь расписку о неразглашении?
   – Нет, не брали, – уверенно ответил репортер.
   – Но, может быть, они устно предупреждали вас, чтобы вы молчали об этом деле?