Страница:
Лицо Камарели покрылось мертвенной бледностью. Безжизненным, потухшим взором еще раз окинул он незнакомку и как подкошенный упал перед экраном.
Очнулся Камарели в постели, подле него сидел врач и держал его за кисть, следя за пульсом по своим круглым карманным часам.
Потом Камарели увидел Вайсмана. Иностранец неподвижно стоял у окна.
Глава четвертая
Глава пятая
Очнулся Камарели в постели, подле него сидел врач и держал его за кисть, следя за пульсом по своим круглым карманным часам.
Потом Камарели увидел Вайсмана. Иностранец неподвижно стоял у окна.
Глава четвертая
ПРОЧИТАННЫЕ ЗНАКИ
Камарели, перенесший тяжелую болезнь, в середине октября, по настоянию врачей, поехал в санаторий на Черноморское побережье.
В конце ноября его навестил Вайсман.
Мучимый угрызениями совести, Камарели чувствовал себя при встрече неловко: как мог он заподозрить этого человека в каких-то недостойных помыслах. Теперь Вайсман представлялся ему самоотверженным ученым и замечательным другом. Надо было во что бы то ни стало искупить свою вину перед ним и заслужить его дружбу и доверие.
Встреча с Вайсманом была первой после долгого перерыва – врачи очень неохотно разрешали навещать больного. Теперь, правда. Камарели окончательно поправился, и только бледное осунувшееся лицо говорило о перенесенной болезни.
– Вы, конечно, сердитесь на меня, – усаживаясь в кресло, обратился к Камарели Вайсман. – Я не до конца был откровенен с вами, но, надеюсь, вы поймете, что причиной этому была лишь наша профессиональная осторожность. Мне хотелось подытожить все опыты, чтобы самому исправить возможные ошибки.
– Напротив, – смущенно потупив голову, отвечал Камарели, – это я должен извиниться перед вами за свое ребяческое поведение. Я поддался внезапному порыву, помешал вам и готов теперь принять любое наказание.
– Я очень рад, что вы уже здоровы и, вероятно, скоро сможете приступить к работе, – не обращая внимания на его покаянный тон, ответил Вайсман.
– Через две недели надеюсь быть в Тбилиси. Я и здесь уже понемногу начинаю работать, – Камарели указал на тетради, лежащие на столе.
– Поэтому-то, наверно, меня и пропустили сюда, что вам уже разрешено заниматься. Экран почти готов, и я ожидал лишь вас, чтобы вынести ему окончательный приговор.
– Знаете, меня больше всего занимает вопрос: каким образом на Марсе оборудовали точно такой же экран, как и в нашей лаборатории? – не отвечая ему, продолжал Камарели.
Вайсман отозвался не сразу.
– На объяснения потребуется очень много времени, боюсь утомить вас, проговорил он после паузы.
– Неужели я так уж плох?
– Значит, вы разрешаете?
– Я весь – внимание.
Вайсман вынул из портфеля, который он принес с собой, несколько книг и тетрадей, разложил их на столе и, закинув ногу на ногу, обратил на Камарели сверкающие стекла очков.
– Ваша гипотеза о прямолинейном излучении электромагнитных волн навела меня на мысль, что проблема телевидения между двумя планетами[12] может быть разрешена с большим успехом, нежели даже между двумя точками земного шара. Прямолинейное движение лучей затрудняет их использование для телевидения на Земле. Поэтому я построил свою работу по иному принципу. Как известно, расстояние между Землей и Марсом сокращается часто весьма значительно. Именно в это время, не теряя своей первоначальной силы, пучок параллельных лучей с Земли легко дойдет до Марса. Но, чтобы уловить эти лучи, необходимый передатчик и приемник.
– В этом-то все дело! – оживившись, воскликнул Камарели.
– Я ни на минуту не сомневался в том,[13] – продолжал Вайсман, – что на Марсе есть жизнь. Действительно, как можно думать, что в необозримом просторе Вселенной, в мире стольких небесных систем, бесчисленных планет, среди которых, безусловно, есть сходные с Землей по своим химико-физическим свойствам, – как можно думать, повторяю я, что во всей Вселенной жизнь ограничена только Землей, что только Земля является каким-то необыкновенным феноменом? Больше того, ученые давно уже пришли к выводу, что среди многих планет нашей солнечной системы именно на Марсе существуют наилучшие условия для развития жизни.
– Да, наши ученые уже не первый год бьются над изучением Марса, но, к сожалению, практические результаты пока не очень велики, – прервал его Камарели. – Ну, а в последнее время… – Он махнул рукой – Вы помните, в августе 1924 гола, когда Марс приблизился на расстояние пятидесяти пяти миллионов километров и телескопы всех обсерваторий мира тщательно ощупывали каждую складку марсианского рельефа, им не только не удалось обнаружить ничего нового, но вдруг исчезли и те удивительные каналы,[14] которые прежде были видны даже на большом расстоянии.
– Вот, вот, именно об этом я и хотел с вами посоветоваться, – оживился Вайсман. – Поразительно: на протяжении многих десятилетий линии этих каналов были отчетливо видны с помощью куда более примитивных телескопов и на гораздо большем расстоянии, нежели в 1924 году, когда крупнейшие и сложнейшие объективы современных телескопов не смогли обнаружить и следа каналов.
– Откровенно говоря, и я был поражен! – признался Камарели.
– Да, это заставило меня призадуматься, – продолжал Вайсман, – и с того времени я начал изучать каналы, вернее сами загадочные линии по старым картам и фотографиям. Я не сомневался в действительном существовании линий Оно подтверждено учеными многих эпох, рисунками и фотоснимками. Для меня ясно, что стройная, графически четкая система линий не могла явиться отражением происходящих на Марсе природных процессов. Значит, напрашивалось объяснение линии проведены разумными существами с какой-то определенной целью. Наиболее убедительной, на первый взгляд, казалась гипотеза каналов. Убедительной, если забыть об их ширине: ведь они достигали от 60 до 300 километров! С нашей точки зрения технически невозможно проведение системы каналов подобной ширины от одного до другого полюса планеты, причем, заметьте, – каналы расположены в определенном порядке: параллельно и треугольниками. Добавьте сюда еще одно странное обстоятельство: в некоторых местах линии вдруг исчезали на несколько недель или дней, и тогда менялась вся система каналов.
– Да, это действительно очень странно! – подтвердил Камарели.
– Когда я стал изучать фотоснимки поверхности Марса, – продолжал Вайсман, раскрывая одну из своих тетрадок, – мое внимание привлекли результаты наблюдений Скиапарелли. Зарисовав один и тот же участок Марса сначала в 1884 году, затем в 1886 году, он обнаружил совершенно непонятное и необъяснимое явление: за два года направление каналов не изменилось, но отдельные линии кое-где исчезли, а кое-где появились новые; изменилась и комбинация углов, – с этими словами Вайсман протянул Камарели фотокопию одного из рисунков.
– Этот рисунок 1884 года. Взгляните внимательно на всю систему, особенно на среднюю ее часть, и сравните вот с этим. – Вайсман указал на рисунок 1886 года. – Это та же система два года спустя. Как видите, параллели и треугольники так изменили свое расположение, что гипотеза каналов вообще теряет всякий смысл.
– Но существует еще и другая версия, – возразил Камарели, внимательно разглядывая второй рисунок, – эти черные линии могут представлять собой берега каналов, покрытые растительностью. Сами каналы не видны, но заросли растений, занимающие большие пространства, как тени, тянутся вдоль каналов.
– А почему некоторые линии порой исчезают? – спросил Вайсман.
– Осенью опадают листья, и линии пропадают, кажется, так это объясняют.
– А ну-ка, взгляните на оба рисунка: территория одна и та же, а линии разные. Листопадом подобное явление никак нельзя объяснить. Ведь тогда линии не изменялись бы, а вовсе исчезали в определенное время года. Нет, нет, листопад – не объяснение. Выдвигался, правда, и еще один. скажу прямо, смехотворный вариант: якобы линии эти – дороги, по которым время от времени передвигаются колоссальные стада животных.
Вайсман придвинул к себе оба рисунка и задумался.
– Когда в 1924 году вдруг сразу исчезли все линии, – заговорил он после короткой паузы, – я сначала растерялся. Если на таком близком расстоянии мы ничего не можем разглядеть, то не являются ли эти загадочные линии просто зрительным обманом? Но хрустальные объективы – чрезвычайно объективны и не допускают галлюцинаций. Я продолжал изучение фотографий и обнаружил одну очень интересную подробность: число и характер параллелей менялись всегда в определенной последовательности. Я много думал над этим, и однажды меня осенило предположение: не являются ли черные линии сигналами, которые Марс упорно шлет Земле?! Со светлой поверхности планеты, – невозмутимо продолжал Вайсман, – невозможна сигнализация лучами. Они затеряются, сольются со светом Марса. А теневые полосы видны хорошо.
– Удивительно, – воскликнул Камарели, – что такая простая мысль никому, кроме вас, не пришла в голову!
– Правда, удивительно, – согласился Вайсман. – Тем более что марсиане прибегли к чрезвычайно остроумному средству: они совершенно прекратили подачу сигналов, надеясь, что с Земли обратят на это внимание и, наконец, поймут, в чем дело.
– Мысль, сбившаяся с верного пути, долго бродит по закоулкам, пока не выберется на дорогу, – задумчиво проговорил Камарели.
– Нить была найдена, – с увлечением продолжал Вайсман, – и потянулся весь клубок. Ведь на Земле ожидали сигналы с Марса? Ожидали. Но задумался ли кто-нибудь об их возможном характере?
– Мне помнится, что тогда по радио слышались какие-то шумы, – ответил Камарели.
– Я знаю о них, но ведь это могло быть простым недоразумением. во всяком случае, шумы не повторялись. – Вайсман потянулся к портфелю, достал небольшую газетную вырезку и прочел ее вслух:
"23 августа 1924 года. Британский радиотелеграф сообщает из Канады: сегодня утром работники одной из радио станций приняли неизвестные сигналы: странный комплекс звуков, не зафиксированный ни в одном радиокоде".
– Возможно, сигналы были поданы с Марса? – спросил Камарели.
– Конечно. Но я ставлю вопрос несколько иначе: на каком языке могут объясняться жители двух планет? Ведь применение сигналов, изобретенных на Земле, возможно только в пределах нашей планеты. Межпланетная же сигнализация должна быть основана на общих и понятных для всей Вселенной знаках.
– Но где такие знаки?
– Эти знаки-пути движения лучей и планет! – произнес Вайсман к в упор посмотрел на Камарели. – Параллели, круги, треугольники, вообще все геометрические фигуры – поистине универсальны, они основаны на общих законах движения энергии и веществ. Если где-то во Вселенной существуют разумные существа, подобные людям, то законы движения, несомненно, будут им так же понятны; как и человеку; лучи во всей Вселенной распространяются одинаково С таких позиций я и стал рассматривать загадочные линии на Марсе. Мое внимание привлекло постоянство суммы параллелей и треугольников. Тщательные наблюдения привели к окончательному выводу: фотографические карты показывали три различных цикла расположения параллелей и треугольников (циклы с удивительной точностью сменялись на протяжении ста лет). Каждый цикл состоял из двенадцати фигур. Заменив фигуры на математические знаки, я получил исходную формулу для постройки экрана.
– Ура, друг мой! – воскликнул восхищенный Камарели, загоревшимися глазами глядя на Вайсмана.
– Я соорудил экран и в течение трех месяцев посылал на северную полусферу Марса невидимые лучи. Наконец, пучок лучей наткнулся, как на удочку, на приемный аппарат Марса, и мой экран слабо засветился. Все время совершенствуя экран, я сумел принять сигналы марсиан. Затем выяснилось, что углы наклонения осей Земли и Марса так противопоставляют северные сферы обеих планет, что лучше всего расположить экран в зоне между 40 и 43 градусами северной широты. Как вам известно, Тбилиси находится именно в этой зоне. Вот и объяснение моего приезда к вам.
Камарели впервые с открытым сердцем протянул Вайсману руку.
– Ну, надо полагать, пришло время воздать кесарево кесарю, – сказал он, радостно улыбаясь.
– То есть? – не понял Вайсман.
– То есть назвать настоящего изобретателя летаргина.
– О, зачем так спешить! – с оттенком неудовольствия ответил Вайсман. Меня беспокоит теперь совершенно другая загадка. Если вы не протестуете, я расскажу о ней в Тбилиси.
– Она связана с экраном? – осведомился Камарели, и вдруг перед глазами его возникло уже забытое (как ему казалось) лучезарные лицо марсианки. Что-то кольнуло в сердце.
Неужели сознание его вновь охвачено мечтой, воплотившейся в реальность благодаря величайшему техническому изобретению?
– Нет. – Ровный голос Вайсмана набатным звоном отдался в ушах Камарели. Загадка родилась совершенно неожиданно. Я столкнулся с ней, наблюдая за путями движения светил, во время изучения формулы экрана. Но – об этом после! Вечером, перед отъездом, я еще раз повидаюсь с вами.
И, пожав Камарели руку, он вышел из комнаты.
Еще одна новая тайна!.. Только бы не была она связана с экраном, а уж все другое он одолеет, выдержит. Только бы избавиться от неизвестности! Неужто предстоит ему самое худшее: видеть в зеркале любимую, слышать ее голос, и, как ночная бабочка, биться о стекло, ломать крылья, но так и не преодолеть преграду; надеяться, что достаточно отворить дверь, чтобы прижать к груди любимую, коснуться ее светлого лица, услышать биение ее сердца, ощутить ее дыхание… и знать, что в действительности вас разделяют сотни миллионов километров и никогда-никогда ты не сможешь приблизиться к ней: знать – за экраном не эта комната, не эта женщина, а леденящая душу черная бездна глядит суровыми глазами вечности.
В конце ноября его навестил Вайсман.
Мучимый угрызениями совести, Камарели чувствовал себя при встрече неловко: как мог он заподозрить этого человека в каких-то недостойных помыслах. Теперь Вайсман представлялся ему самоотверженным ученым и замечательным другом. Надо было во что бы то ни стало искупить свою вину перед ним и заслужить его дружбу и доверие.
Встреча с Вайсманом была первой после долгого перерыва – врачи очень неохотно разрешали навещать больного. Теперь, правда. Камарели окончательно поправился, и только бледное осунувшееся лицо говорило о перенесенной болезни.
– Вы, конечно, сердитесь на меня, – усаживаясь в кресло, обратился к Камарели Вайсман. – Я не до конца был откровенен с вами, но, надеюсь, вы поймете, что причиной этому была лишь наша профессиональная осторожность. Мне хотелось подытожить все опыты, чтобы самому исправить возможные ошибки.
– Напротив, – смущенно потупив голову, отвечал Камарели, – это я должен извиниться перед вами за свое ребяческое поведение. Я поддался внезапному порыву, помешал вам и готов теперь принять любое наказание.
– Я очень рад, что вы уже здоровы и, вероятно, скоро сможете приступить к работе, – не обращая внимания на его покаянный тон, ответил Вайсман.
– Через две недели надеюсь быть в Тбилиси. Я и здесь уже понемногу начинаю работать, – Камарели указал на тетради, лежащие на столе.
– Поэтому-то, наверно, меня и пропустили сюда, что вам уже разрешено заниматься. Экран почти готов, и я ожидал лишь вас, чтобы вынести ему окончательный приговор.
– Знаете, меня больше всего занимает вопрос: каким образом на Марсе оборудовали точно такой же экран, как и в нашей лаборатории? – не отвечая ему, продолжал Камарели.
Вайсман отозвался не сразу.
– На объяснения потребуется очень много времени, боюсь утомить вас, проговорил он после паузы.
– Неужели я так уж плох?
– Значит, вы разрешаете?
– Я весь – внимание.
Вайсман вынул из портфеля, который он принес с собой, несколько книг и тетрадей, разложил их на столе и, закинув ногу на ногу, обратил на Камарели сверкающие стекла очков.
– Ваша гипотеза о прямолинейном излучении электромагнитных волн навела меня на мысль, что проблема телевидения между двумя планетами[12] может быть разрешена с большим успехом, нежели даже между двумя точками земного шара. Прямолинейное движение лучей затрудняет их использование для телевидения на Земле. Поэтому я построил свою работу по иному принципу. Как известно, расстояние между Землей и Марсом сокращается часто весьма значительно. Именно в это время, не теряя своей первоначальной силы, пучок параллельных лучей с Земли легко дойдет до Марса. Но, чтобы уловить эти лучи, необходимый передатчик и приемник.
– В этом-то все дело! – оживившись, воскликнул Камарели.
– Я ни на минуту не сомневался в том,[13] – продолжал Вайсман, – что на Марсе есть жизнь. Действительно, как можно думать, что в необозримом просторе Вселенной, в мире стольких небесных систем, бесчисленных планет, среди которых, безусловно, есть сходные с Землей по своим химико-физическим свойствам, – как можно думать, повторяю я, что во всей Вселенной жизнь ограничена только Землей, что только Земля является каким-то необыкновенным феноменом? Больше того, ученые давно уже пришли к выводу, что среди многих планет нашей солнечной системы именно на Марсе существуют наилучшие условия для развития жизни.
– Да, наши ученые уже не первый год бьются над изучением Марса, но, к сожалению, практические результаты пока не очень велики, – прервал его Камарели. – Ну, а в последнее время… – Он махнул рукой – Вы помните, в августе 1924 гола, когда Марс приблизился на расстояние пятидесяти пяти миллионов километров и телескопы всех обсерваторий мира тщательно ощупывали каждую складку марсианского рельефа, им не только не удалось обнаружить ничего нового, но вдруг исчезли и те удивительные каналы,[14] которые прежде были видны даже на большом расстоянии.
– Вот, вот, именно об этом я и хотел с вами посоветоваться, – оживился Вайсман. – Поразительно: на протяжении многих десятилетий линии этих каналов были отчетливо видны с помощью куда более примитивных телескопов и на гораздо большем расстоянии, нежели в 1924 году, когда крупнейшие и сложнейшие объективы современных телескопов не смогли обнаружить и следа каналов.
– Откровенно говоря, и я был поражен! – признался Камарели.
– Да, это заставило меня призадуматься, – продолжал Вайсман, – и с того времени я начал изучать каналы, вернее сами загадочные линии по старым картам и фотографиям. Я не сомневался в действительном существовании линий Оно подтверждено учеными многих эпох, рисунками и фотоснимками. Для меня ясно, что стройная, графически четкая система линий не могла явиться отражением происходящих на Марсе природных процессов. Значит, напрашивалось объяснение линии проведены разумными существами с какой-то определенной целью. Наиболее убедительной, на первый взгляд, казалась гипотеза каналов. Убедительной, если забыть об их ширине: ведь они достигали от 60 до 300 километров! С нашей точки зрения технически невозможно проведение системы каналов подобной ширины от одного до другого полюса планеты, причем, заметьте, – каналы расположены в определенном порядке: параллельно и треугольниками. Добавьте сюда еще одно странное обстоятельство: в некоторых местах линии вдруг исчезали на несколько недель или дней, и тогда менялась вся система каналов.
– Да, это действительно очень странно! – подтвердил Камарели.
– Когда я стал изучать фотоснимки поверхности Марса, – продолжал Вайсман, раскрывая одну из своих тетрадок, – мое внимание привлекли результаты наблюдений Скиапарелли. Зарисовав один и тот же участок Марса сначала в 1884 году, затем в 1886 году, он обнаружил совершенно непонятное и необъяснимое явление: за два года направление каналов не изменилось, но отдельные линии кое-где исчезли, а кое-где появились новые; изменилась и комбинация углов, – с этими словами Вайсман протянул Камарели фотокопию одного из рисунков.
– Этот рисунок 1884 года. Взгляните внимательно на всю систему, особенно на среднюю ее часть, и сравните вот с этим. – Вайсман указал на рисунок 1886 года. – Это та же система два года спустя. Как видите, параллели и треугольники так изменили свое расположение, что гипотеза каналов вообще теряет всякий смысл.
– Но существует еще и другая версия, – возразил Камарели, внимательно разглядывая второй рисунок, – эти черные линии могут представлять собой берега каналов, покрытые растительностью. Сами каналы не видны, но заросли растений, занимающие большие пространства, как тени, тянутся вдоль каналов.
– А почему некоторые линии порой исчезают? – спросил Вайсман.
– Осенью опадают листья, и линии пропадают, кажется, так это объясняют.
– А ну-ка, взгляните на оба рисунка: территория одна и та же, а линии разные. Листопадом подобное явление никак нельзя объяснить. Ведь тогда линии не изменялись бы, а вовсе исчезали в определенное время года. Нет, нет, листопад – не объяснение. Выдвигался, правда, и еще один. скажу прямо, смехотворный вариант: якобы линии эти – дороги, по которым время от времени передвигаются колоссальные стада животных.
Вайсман придвинул к себе оба рисунка и задумался.
– Когда в 1924 году вдруг сразу исчезли все линии, – заговорил он после короткой паузы, – я сначала растерялся. Если на таком близком расстоянии мы ничего не можем разглядеть, то не являются ли эти загадочные линии просто зрительным обманом? Но хрустальные объективы – чрезвычайно объективны и не допускают галлюцинаций. Я продолжал изучение фотографий и обнаружил одну очень интересную подробность: число и характер параллелей менялись всегда в определенной последовательности. Я много думал над этим, и однажды меня осенило предположение: не являются ли черные линии сигналами, которые Марс упорно шлет Земле?! Со светлой поверхности планеты, – невозмутимо продолжал Вайсман, – невозможна сигнализация лучами. Они затеряются, сольются со светом Марса. А теневые полосы видны хорошо.
– Удивительно, – воскликнул Камарели, – что такая простая мысль никому, кроме вас, не пришла в голову!
– Правда, удивительно, – согласился Вайсман. – Тем более что марсиане прибегли к чрезвычайно остроумному средству: они совершенно прекратили подачу сигналов, надеясь, что с Земли обратят на это внимание и, наконец, поймут, в чем дело.
– Мысль, сбившаяся с верного пути, долго бродит по закоулкам, пока не выберется на дорогу, – задумчиво проговорил Камарели.
– Нить была найдена, – с увлечением продолжал Вайсман, – и потянулся весь клубок. Ведь на Земле ожидали сигналы с Марса? Ожидали. Но задумался ли кто-нибудь об их возможном характере?
– Мне помнится, что тогда по радио слышались какие-то шумы, – ответил Камарели.
– Я знаю о них, но ведь это могло быть простым недоразумением. во всяком случае, шумы не повторялись. – Вайсман потянулся к портфелю, достал небольшую газетную вырезку и прочел ее вслух:
"23 августа 1924 года. Британский радиотелеграф сообщает из Канады: сегодня утром работники одной из радио станций приняли неизвестные сигналы: странный комплекс звуков, не зафиксированный ни в одном радиокоде".
– Возможно, сигналы были поданы с Марса? – спросил Камарели.
– Конечно. Но я ставлю вопрос несколько иначе: на каком языке могут объясняться жители двух планет? Ведь применение сигналов, изобретенных на Земле, возможно только в пределах нашей планеты. Межпланетная же сигнализация должна быть основана на общих и понятных для всей Вселенной знаках.
– Но где такие знаки?
– Эти знаки-пути движения лучей и планет! – произнес Вайсман к в упор посмотрел на Камарели. – Параллели, круги, треугольники, вообще все геометрические фигуры – поистине универсальны, они основаны на общих законах движения энергии и веществ. Если где-то во Вселенной существуют разумные существа, подобные людям, то законы движения, несомненно, будут им так же понятны; как и человеку; лучи во всей Вселенной распространяются одинаково С таких позиций я и стал рассматривать загадочные линии на Марсе. Мое внимание привлекло постоянство суммы параллелей и треугольников. Тщательные наблюдения привели к окончательному выводу: фотографические карты показывали три различных цикла расположения параллелей и треугольников (циклы с удивительной точностью сменялись на протяжении ста лет). Каждый цикл состоял из двенадцати фигур. Заменив фигуры на математические знаки, я получил исходную формулу для постройки экрана.
– Ура, друг мой! – воскликнул восхищенный Камарели, загоревшимися глазами глядя на Вайсмана.
– Я соорудил экран и в течение трех месяцев посылал на северную полусферу Марса невидимые лучи. Наконец, пучок лучей наткнулся, как на удочку, на приемный аппарат Марса, и мой экран слабо засветился. Все время совершенствуя экран, я сумел принять сигналы марсиан. Затем выяснилось, что углы наклонения осей Земли и Марса так противопоставляют северные сферы обеих планет, что лучше всего расположить экран в зоне между 40 и 43 градусами северной широты. Как вам известно, Тбилиси находится именно в этой зоне. Вот и объяснение моего приезда к вам.
Камарели впервые с открытым сердцем протянул Вайсману руку.
– Ну, надо полагать, пришло время воздать кесарево кесарю, – сказал он, радостно улыбаясь.
– То есть? – не понял Вайсман.
– То есть назвать настоящего изобретателя летаргина.
– О, зачем так спешить! – с оттенком неудовольствия ответил Вайсман. Меня беспокоит теперь совершенно другая загадка. Если вы не протестуете, я расскажу о ней в Тбилиси.
– Она связана с экраном? – осведомился Камарели, и вдруг перед глазами его возникло уже забытое (как ему казалось) лучезарные лицо марсианки. Что-то кольнуло в сердце.
Неужели сознание его вновь охвачено мечтой, воплотившейся в реальность благодаря величайшему техническому изобретению?
– Нет. – Ровный голос Вайсмана набатным звоном отдался в ушах Камарели. Загадка родилась совершенно неожиданно. Я столкнулся с ней, наблюдая за путями движения светил, во время изучения формулы экрана. Но – об этом после! Вечером, перед отъездом, я еще раз повидаюсь с вами.
И, пожав Камарели руку, он вышел из комнаты.
Еще одна новая тайна!.. Только бы не была она связана с экраном, а уж все другое он одолеет, выдержит. Только бы избавиться от неизвестности! Неужто предстоит ему самое худшее: видеть в зеркале любимую, слышать ее голос, и, как ночная бабочка, биться о стекло, ломать крылья, но так и не преодолеть преграду; надеяться, что достаточно отворить дверь, чтобы прижать к груди любимую, коснуться ее светлого лица, услышать биение ее сердца, ощутить ее дыхание… и знать, что в действительности вас разделяют сотни миллионов километров и никогда-никогда ты не сможешь приблизиться к ней: знать – за экраном не эта комната, не эта женщина, а леденящая душу черная бездна глядит суровыми глазами вечности.
Глава пятая
КОМЕТА БИЭЛЫ
В комнате постепенно темнеет. Вайсман в глубокой задумчивости сидит у открытого окна. На вечернем небе четко вырисовываются черные верхушки кипарисов.
Солнце уже скрылось, но розовато-сиреневая вуаль заката еще окутывает вдали облака и горы. Звезды, как белые цветы, белые пышные хризантемы, падают, осыпаются.
И среди них – кроваво-красный цветок…
Серебристый декабрьский мороз заглядывает в распахнутое окно, но Вайсман не чувствует холода. Он смотрит на красную хризантему. В руках его – огромные черные очки. Он ритмично постукивает пальцами по черным стеклам, и этот несложный аккомпанемент сопровождает вихрь его мыслей.
На мгновение вихрь затихает, и тогда в сердце его просыпаются тревожные воспоминания.
– Решилось?
– Почти единогласно! – Лба его коснулись нежные бархатистые волосы Геды.
– Ты должен осуществить задуманное, чего бы это ни стоило!
Его согревает горячее дыхание женщины, но в сердце маячит черная тень. И тень эта вопрошает: "Для кого, для кого горят эти глаза?"
– Я исполню все.
Она дрожит, как пойманный в силок дрозд.
– Ты слишком волнуешься, Геда, – ласково говорит он. – У тебя жар. Тебе нужен отдых. Верь мне, я выполню все. Хоть и знаю, куда устремлены твои мечты. Геда, зачем ты губишь себя?
– Каро, мой Каро! – шепчет женщина. – Да, я перед пропастью, но далеко-далеко я вижу счастливую звезду и слышу зов несказанного, жгучего счастья…
– Я выполню все, – повторяет он, пристально глядя в ее глаза. – Но если погибнет мечта? Если манящая издали Обра вдруг обернется зверем?
– Тогда погибну и я, – едва слышно шепчет женщина.
Вайсман надел очки, закрыл окно и включил свет.
– Войдите!
Пришел Камарели.
– Я заставил вас ждать?
– Нет, нет, я как раз отдыхал. У меня сегодня свободный вечер. – Вайсман разложил на столе книги, бумаги.
Камарели сел против него.
– Я хочу побеседовать с вами об одной комете, – заговорил иностранец, раскрывая толстую книгу.
– Появилась новая комета? – поинтересовался Камарели.
– Нет, комета старая, комета Биэлы.[15]
– Мне известна ее история.
– И все же я попрошу вас внимательно выслушать то, что я расскажу. Вайсман, казалось, был несколько взволнован.
– Кое-что о комете Биэлы я должен прочесть вам из книг, – продолжал он.
– Все, что вы сейчас услышите, вам, конечно, давно знакомо, но думаю, конец моего повествования вас удивит.
Камарели насторожился.
– Я слушаю вас с величайшим вниманием.
– Комета Биэла была открыта в 1772 году; затем, 10 ноября 1805 года, она была обнаружена вторично. – Вайсман торопливо перелистал книгу и, найдя нужную страницу, начал читать. "Бессель и Гаусс вычислили по Понсу ее орбиту и период обращения, который оказался равным шести с половиной годам. Комета должна была вновь вернуться к Солнцу 1826 году. Зная об этом, чешский астроном Биэла, находившийся в Богемии и внимательно следивший за движением кометы, 27 февраля 1828 года сумел засечь ее появление. Поэтому комета была впоследствии названа его именем. В 1832 году комета появилась снова, в точно предсказанный срок; однако на этот раз ее появление вызвало панический страх, так как, по расчетам астрономов, орбита кометы пересекала орбиту Земли. Считали, что стоило комете и Земле одновременно пройти точку пересечения их орбит, как катастрофа была бы неизбежна. Встревожился весь мир. Особенно волновался Париж. Достаточно сказать, что в Академии отменили публичную лекцию известного астронома Лаланда, когда распространился слух, что Лаланд якобы предвещал гибель мира".
Вайсман принялся листать вторую книгу.
– А вот, что пишет астроном Вольф: "Слухи породили страшную панику. Весь Париж с ужасом ожидал судного дня. Резко участились случаи нервных заболеваний. Этим пользовались бесчестные служители церкви, которые за неслыханно большую мзду обещали отпущение грехов обезумевшим от страха людям".
– Знаменитый геометр Лаплас, – обратился Вайсман к выдержке из третьей книги, – так описывал возможную катастрофу: "Среди множества комет солнечной системы может появиться и такая, которая столкнется с нашей планетой Результаты подобного столкновения не трудно себе представить. Изменится характер вращения Земли, изменится угол наклонения ее оси. Моря и океаны покинут свои ложа и устремятся к экватору; люди и животные все равно погибнут во всемирном потопе, даже если они уцелеют при страшном толчке в момент столкновения Земли с кометой. Погибнут все народы, погибнет все, созданное человеческим разумом и трудом…"
– Паника, как видите, была вызвана отнюдь не суеверием! – сказал Вайсман, откладывая книгу. – Ведь несущееся со скоростью нескольких километров в секунду, даже сравнительно небольшое, скажем, радиусом в 500 метров, небесное тело, столкнувшись с Землей, способно вызвать опасные последствия.
– Но опасения оказались беспочвенными, – заметил Камарели, – комета, как известно, прошла своим путем, а мы остались целы и невредимы.
– Действительно, – подхватил Вайсман. – страх оказался напрасным, и директор Венской обсерватории Литтров тогда же весьма справедливо указал на причину ошибки перепуганных ученых: "Хотя Земля и будет проходить точку пересечения с орбитой кометы Биэлы, столкновение между ними возможно лишь в том случае, если комета окажется в перигелии 25 ноября.[16] А такой случай, как показывают точные расчеты, возможен только один раз в 2500 лет".
– Отсюда и начинается то «новое», о чем я должен вам поведать, – и Вайсман снова взялся за книгу. – Литтров пошел дальше: он вычислил, что столкновение можно ожидать в 1933 году. Что вы скажете на это?
– Расчеты его были верны, – подтвердил Камарели, – но в 1872 году с кометой что-то произошло: она исчезла. 27 ноября, когда Земля миновала точку пересечения орбит, появился целый караван метеоритов. Ученые сочли их осколками погибшей кометы.
– И это была ошибка, какие мало помнит история науки, – прервал его Вайсман, откидываясь на спинку кресла. – Да, 27 ноября 1872 года Земля прошла точку пересечения орбит, но где тогда должна была находиться комета? Когда она должна была пройти точку пересечения? Расчеты показывают, что комета прошла ее 16 сентября. Значит, к 27 ноября комета уже обошла Солнце и со страшной скоростью мчалась к орбите Юпитера. Что же касается дождя метеоритов, который разразился в атмосфере Земли 27 ноября, то это была всего лишь обычная "ноябрьская группа" метеоритов, так называемые «Леониды». Ни о каких остатках кометы Биэлы, даже если с ней и произошла катастрофа, в данном случае говорить не приходится.
– Но куда же исчезла комета?
– Комета не исчезала. Она продолжает двигаться по своей обычной орбите и, по вычислениям гениального Литтрова, пересечет орбиту Земли 25 ноября 1933 года.
Камарели в упор посмотрел на Вайсмана.
– И в это время Земля будет как раз в точке пересечения орбит, – розным голосом закончил Вайсман.
– Итак?
– Итак. столкновение неизбежно.
– Нужны более веские доказательства, – возразил Камарели.
– Извольте, – Вайсман вновь придвинул к себе бумаги. – Орбита кометы Биэлы, пересекающая орбиту Земли, в свою очередь, пересекается орбитой соседней кометы. Она известна под названием Энке.[17] – Вайсман развернул звездную карту и протянул ее собеседнику.
– Вот положение орбит Земли, Биэлы и Энке: а, в, сорбита Земли; а, е, g орбита Биэлы, d, е, f – орбита Энке. Как видите, сперва пересекаются орбиты Биэлы и Энке, а потом уже Биэла вторгается в орбиту Земли. По моим вычислениям Биэла и Энке 2 августа 1872 года прошли очень близко друг от друга. Но столкновения не произошло. Энке только погасила сверкающую оболочку Биэлы, и погасшая Биэла не видена в телескоп. – С этими словами Вайсман протянул Камарели испещренный формулами и цифрами листок.
Камарели начал спокойно разбирать вычисления Вайсмана. Но чем дальше он углублялся в лабиринт цифр, тем больше росла тревога в его душе. Наконец он отодвинул листок, поднялся и зашагал по комнате.
– Вы правы, – после продолжительного молчания произнес он, – ваш расчет абсолютно верен. К сожалению, когда не было никаких оснований для опасений, люди метались, как перед разверзшейся пропастью, а теперь, когда опасность реальна, никто ничего не подозревает.
– Необходимо предупредить мир, – спокойно сказал Вайсман.
Камарели удивился.
– Какой в этом смысл?
– Наука должна выполнить свой долг!
Камарели снова подсел к столу. Перед глазами его вдруг возник прекрасный образ марсианки, словно вдохнувший в него новую надежду.
– Да, вы правы, – сказал он, наконец, Вайсману, – человечество, конечно, должно знать, что его ожидает.
На следующий день Камарели отправил телеграмму директору Пулковской обсерватории:
Камарели этого было достаточно.
Он решил выступить с докладом в Академии наук.
Камарели читал доклад спокойным, размеренным тоном, чтобы с самого же начала не создавать тревожной атмосферы. О главном он сказал очень осторожно, полунамеками, скрывая под расчетами и цифрами грозящую опасность.
Однако доклад не произвел почти никакого впечатления!
Общее молчание.
Безмолвие нарушил председатель:
– У кого есть вопросы?
– Разрешите? – поднялся молодой ученый-физик.
– Пожалуйста.
– По вычислениям докладчика, ожидается столкновение кометы с Землей. Как полагает докладчик, какими для нашей планеты могут быть результаты столкновения?
Аудитория насторожилась.
– У кого еще вопросы?
Молчание.
Что еще спрашивать? Главное – это.
– В настоящее время, – вновь взял слово Камарели, – я вычисляю массу кометы. Столкновение не повлечет серьезных последствий, если масса кометы не очень велика, но если ее масса и объем остались прежними, то Земле грозит значительная опасность.
– Что могло вызвать уменьшение объема и массы кометы? – снова спрашивает молодой ученый.
– Я уже говорил, что в 1872 году комета Биэлы столкнулась с другой, которая погасила ее оболочку.
– Насколько реальна опасность? Известны ли науке подобные случаи? Земля существует столько тысячелетий, и если ничего не случилось с ней за это время, почему мы должны ожидать гибель в ближайшем будущем?
В зале вздохнули с облегчением.
Камарели отпил воды из стакана.
– Науке известны подобные случаи во Вселенной, – прозвучал его голос. Вот что говорит Фогель: "В 1892 году была обнаружена новая звезда "Nova Aurigae".[18] До 2 ноября 1891 года она принадлежала к звездам тринадцатой величины, совершенно незначительным и малозаметным. В первых числах декабря того же года она выросла до размеров седьмой величины. 7 декабря она достигла шестой величины. 20 декабря она сияла, как светило четвертой величины, а питом постепенно стала уменьшаться и в апреле 1892 года погасла совсем. Возникает вопрос, как мы должны объяснить все эти факты, совершающиеся в космосе? Я думаю, что мы были свидетелями величайшей космической катастрофы. Огромное тело с потрясающей быстротой вторглось в систему нескольких планет и внезапно нарушило ее стройный порядок. Избежав столкновения с центральным светилом этой системы, которое мы должны считать уже почти остывшим, оно пронеслось так близко от него, что сила притяжения, которой обладает тело, вызвала волнение жидкого вещества светила, оболочка его треснула, и воспламенившаяся лава хлынула в небесное пространство в виде протуберанцев".
Солнце уже скрылось, но розовато-сиреневая вуаль заката еще окутывает вдали облака и горы. Звезды, как белые цветы, белые пышные хризантемы, падают, осыпаются.
И среди них – кроваво-красный цветок…
Серебристый декабрьский мороз заглядывает в распахнутое окно, но Вайсман не чувствует холода. Он смотрит на красную хризантему. В руках его – огромные черные очки. Он ритмично постукивает пальцами по черным стеклам, и этот несложный аккомпанемент сопровождает вихрь его мыслей.
На мгновение вихрь затихает, и тогда в сердце его просыпаются тревожные воспоминания.
* * *
– Каро! Тебя посылают! – слышит он радостный шепот.– Решилось?
– Почти единогласно! – Лба его коснулись нежные бархатистые волосы Геды.
– Ты должен осуществить задуманное, чего бы это ни стоило!
Его согревает горячее дыхание женщины, но в сердце маячит черная тень. И тень эта вопрошает: "Для кого, для кого горят эти глаза?"
– Я исполню все.
Она дрожит, как пойманный в силок дрозд.
– Ты слишком волнуешься, Геда, – ласково говорит он. – У тебя жар. Тебе нужен отдых. Верь мне, я выполню все. Хоть и знаю, куда устремлены твои мечты. Геда, зачем ты губишь себя?
– Каро, мой Каро! – шепчет женщина. – Да, я перед пропастью, но далеко-далеко я вижу счастливую звезду и слышу зов несказанного, жгучего счастья…
– Я выполню все, – повторяет он, пристально глядя в ее глаза. – Но если погибнет мечта? Если манящая издали Обра вдруг обернется зверем?
– Тогда погибну и я, – едва слышно шепчет женщина.
* * *
В дверь постучали.Вайсман надел очки, закрыл окно и включил свет.
– Войдите!
Пришел Камарели.
– Я заставил вас ждать?
– Нет, нет, я как раз отдыхал. У меня сегодня свободный вечер. – Вайсман разложил на столе книги, бумаги.
Камарели сел против него.
– Я хочу побеседовать с вами об одной комете, – заговорил иностранец, раскрывая толстую книгу.
– Появилась новая комета? – поинтересовался Камарели.
– Нет, комета старая, комета Биэлы.[15]
– Мне известна ее история.
– И все же я попрошу вас внимательно выслушать то, что я расскажу. Вайсман, казалось, был несколько взволнован.
– Кое-что о комете Биэлы я должен прочесть вам из книг, – продолжал он.
– Все, что вы сейчас услышите, вам, конечно, давно знакомо, но думаю, конец моего повествования вас удивит.
Камарели насторожился.
– Я слушаю вас с величайшим вниманием.
– Комета Биэла была открыта в 1772 году; затем, 10 ноября 1805 года, она была обнаружена вторично. – Вайсман торопливо перелистал книгу и, найдя нужную страницу, начал читать. "Бессель и Гаусс вычислили по Понсу ее орбиту и период обращения, который оказался равным шести с половиной годам. Комета должна была вновь вернуться к Солнцу 1826 году. Зная об этом, чешский астроном Биэла, находившийся в Богемии и внимательно следивший за движением кометы, 27 февраля 1828 года сумел засечь ее появление. Поэтому комета была впоследствии названа его именем. В 1832 году комета появилась снова, в точно предсказанный срок; однако на этот раз ее появление вызвало панический страх, так как, по расчетам астрономов, орбита кометы пересекала орбиту Земли. Считали, что стоило комете и Земле одновременно пройти точку пересечения их орбит, как катастрофа была бы неизбежна. Встревожился весь мир. Особенно волновался Париж. Достаточно сказать, что в Академии отменили публичную лекцию известного астронома Лаланда, когда распространился слух, что Лаланд якобы предвещал гибель мира".
Вайсман принялся листать вторую книгу.
– А вот, что пишет астроном Вольф: "Слухи породили страшную панику. Весь Париж с ужасом ожидал судного дня. Резко участились случаи нервных заболеваний. Этим пользовались бесчестные служители церкви, которые за неслыханно большую мзду обещали отпущение грехов обезумевшим от страха людям".
– Знаменитый геометр Лаплас, – обратился Вайсман к выдержке из третьей книги, – так описывал возможную катастрофу: "Среди множества комет солнечной системы может появиться и такая, которая столкнется с нашей планетой Результаты подобного столкновения не трудно себе представить. Изменится характер вращения Земли, изменится угол наклонения ее оси. Моря и океаны покинут свои ложа и устремятся к экватору; люди и животные все равно погибнут во всемирном потопе, даже если они уцелеют при страшном толчке в момент столкновения Земли с кометой. Погибнут все народы, погибнет все, созданное человеческим разумом и трудом…"
– Паника, как видите, была вызвана отнюдь не суеверием! – сказал Вайсман, откладывая книгу. – Ведь несущееся со скоростью нескольких километров в секунду, даже сравнительно небольшое, скажем, радиусом в 500 метров, небесное тело, столкнувшись с Землей, способно вызвать опасные последствия.
– Но опасения оказались беспочвенными, – заметил Камарели, – комета, как известно, прошла своим путем, а мы остались целы и невредимы.
– Действительно, – подхватил Вайсман. – страх оказался напрасным, и директор Венской обсерватории Литтров тогда же весьма справедливо указал на причину ошибки перепуганных ученых: "Хотя Земля и будет проходить точку пересечения с орбитой кометы Биэлы, столкновение между ними возможно лишь в том случае, если комета окажется в перигелии 25 ноября.[16] А такой случай, как показывают точные расчеты, возможен только один раз в 2500 лет".
– Отсюда и начинается то «новое», о чем я должен вам поведать, – и Вайсман снова взялся за книгу. – Литтров пошел дальше: он вычислил, что столкновение можно ожидать в 1933 году. Что вы скажете на это?
– Расчеты его были верны, – подтвердил Камарели, – но в 1872 году с кометой что-то произошло: она исчезла. 27 ноября, когда Земля миновала точку пересечения орбит, появился целый караван метеоритов. Ученые сочли их осколками погибшей кометы.
– И это была ошибка, какие мало помнит история науки, – прервал его Вайсман, откидываясь на спинку кресла. – Да, 27 ноября 1872 года Земля прошла точку пересечения орбит, но где тогда должна была находиться комета? Когда она должна была пройти точку пересечения? Расчеты показывают, что комета прошла ее 16 сентября. Значит, к 27 ноября комета уже обошла Солнце и со страшной скоростью мчалась к орбите Юпитера. Что же касается дождя метеоритов, который разразился в атмосфере Земли 27 ноября, то это была всего лишь обычная "ноябрьская группа" метеоритов, так называемые «Леониды». Ни о каких остатках кометы Биэлы, даже если с ней и произошла катастрофа, в данном случае говорить не приходится.
– Но куда же исчезла комета?
– Комета не исчезала. Она продолжает двигаться по своей обычной орбите и, по вычислениям гениального Литтрова, пересечет орбиту Земли 25 ноября 1933 года.
Камарели в упор посмотрел на Вайсмана.
– И в это время Земля будет как раз в точке пересечения орбит, – розным голосом закончил Вайсман.
– Итак?
– Итак. столкновение неизбежно.
– Нужны более веские доказательства, – возразил Камарели.
– Извольте, – Вайсман вновь придвинул к себе бумаги. – Орбита кометы Биэлы, пересекающая орбиту Земли, в свою очередь, пересекается орбитой соседней кометы. Она известна под названием Энке.[17] – Вайсман развернул звездную карту и протянул ее собеседнику.
– Вот положение орбит Земли, Биэлы и Энке: а, в, сорбита Земли; а, е, g орбита Биэлы, d, е, f – орбита Энке. Как видите, сперва пересекаются орбиты Биэлы и Энке, а потом уже Биэла вторгается в орбиту Земли. По моим вычислениям Биэла и Энке 2 августа 1872 года прошли очень близко друг от друга. Но столкновения не произошло. Энке только погасила сверкающую оболочку Биэлы, и погасшая Биэла не видена в телескоп. – С этими словами Вайсман протянул Камарели испещренный формулами и цифрами листок.
Камарели начал спокойно разбирать вычисления Вайсмана. Но чем дальше он углублялся в лабиринт цифр, тем больше росла тревога в его душе. Наконец он отодвинул листок, поднялся и зашагал по комнате.
– Вы правы, – после продолжительного молчания произнес он, – ваш расчет абсолютно верен. К сожалению, когда не было никаких оснований для опасений, люди метались, как перед разверзшейся пропастью, а теперь, когда опасность реальна, никто ничего не подозревает.
– Необходимо предупредить мир, – спокойно сказал Вайсман.
Камарели удивился.
– Какой в этом смысл?
– Наука должна выполнить свой долг!
Камарели снова подсел к столу. Перед глазами его вдруг возник прекрасный образ марсианки, словно вдохнувший в него новую надежду.
– Да, вы правы, – сказал он, наконец, Вайсману, – человечество, конечно, должно знать, что его ожидает.
На следующий день Камарели отправил телеграмму директору Пулковской обсерватории:
"Есть основания считать, что комета Биэлы приближается к Земле. Необходимо тщательно проверить звездные фотокарты, чтобы удостовериться, прошла ли комета критическую точку 17 октября 1920 года и 21 апреля 1927 года".Спустя три дня пришел ответ. В фотокартах Пулковской обсерватории комета не значилась, но директор послал запросы в крупнейшие обсерватории мира. Помимо нескольких советских, ответили также две иностранные обсерватории: Гамильтоновская (Калифорния, США) и Бойден-Стейшн (Перу). Сотрудникам их, находящимся в наиболее благоприятных атмосферных условиях, удалось обнаружить неясную тень погасшей кометы. Но как сообщал директор Пулковской обсерватории, на тень кометы никто не обратил внимания и, конечно, появление Биэлы произвело бы сенсацию.
Камарели этого было достаточно.
Он решил выступить с докладом в Академии наук.
Камарели читал доклад спокойным, размеренным тоном, чтобы с самого же начала не создавать тревожной атмосферы. О главном он сказал очень осторожно, полунамеками, скрывая под расчетами и цифрами грозящую опасность.
Однако доклад не произвел почти никакого впечатления!
Общее молчание.
Безмолвие нарушил председатель:
– У кого есть вопросы?
– Разрешите? – поднялся молодой ученый-физик.
– Пожалуйста.
– По вычислениям докладчика, ожидается столкновение кометы с Землей. Как полагает докладчик, какими для нашей планеты могут быть результаты столкновения?
Аудитория насторожилась.
– У кого еще вопросы?
Молчание.
Что еще спрашивать? Главное – это.
– В настоящее время, – вновь взял слово Камарели, – я вычисляю массу кометы. Столкновение не повлечет серьезных последствий, если масса кометы не очень велика, но если ее масса и объем остались прежними, то Земле грозит значительная опасность.
– Что могло вызвать уменьшение объема и массы кометы? – снова спрашивает молодой ученый.
– Я уже говорил, что в 1872 году комета Биэлы столкнулась с другой, которая погасила ее оболочку.
– Насколько реальна опасность? Известны ли науке подобные случаи? Земля существует столько тысячелетий, и если ничего не случилось с ней за это время, почему мы должны ожидать гибель в ближайшем будущем?
В зале вздохнули с облегчением.
Камарели отпил воды из стакана.
– Науке известны подобные случаи во Вселенной, – прозвучал его голос. Вот что говорит Фогель: "В 1892 году была обнаружена новая звезда "Nova Aurigae".[18] До 2 ноября 1891 года она принадлежала к звездам тринадцатой величины, совершенно незначительным и малозаметным. В первых числах декабря того же года она выросла до размеров седьмой величины. 7 декабря она достигла шестой величины. 20 декабря она сияла, как светило четвертой величины, а питом постепенно стала уменьшаться и в апреле 1892 года погасла совсем. Возникает вопрос, как мы должны объяснить все эти факты, совершающиеся в космосе? Я думаю, что мы были свидетелями величайшей космической катастрофы. Огромное тело с потрясающей быстротой вторглось в систему нескольких планет и внезапно нарушило ее стройный порядок. Избежав столкновения с центральным светилом этой системы, которое мы должны считать уже почти остывшим, оно пронеслось так близко от него, что сила притяжения, которой обладает тело, вызвала волнение жидкого вещества светила, оболочка его треснула, и воспламенившаяся лава хлынула в небесное пространство в виде протуберанцев".