И тут Алик уходит окончательно.
И просыпается.
И просыпается.
19
Великая сила – привычка. Казалось бы: каникулы, валяйся – не хочу. А проснулся в семь утра. Зарядку сделал. По набережной побегал. Покряхтывая, стоял под холодным душем, вызывая уважение у отца (он ещё в постели нежился) и щемящую жалость у матери (она завтрак готовила).
Только-только из-за стола встали – звонок в дверь. Лучший друг Фокин явился – не запылился.
– Привет!
– Здорово.
– Что случилось?
– А что случилось?
– Ты мне невинность не строй, – рассердился Фокин. – Докладывай: почему проиграл?
– Знаешь уже?
– В «молодежке» информация напечатана.
– Что пишут?
– Первое место у Пащенко. – Достал из кармана смятую газету, прочитал вслух: – «К сожалению, юный и перспективный спортсмен Александр Радуга, о котором наша газета рассказывала читателям, не сумел показать хорошего результата и не попал в тройку призёров». Почему не попал?
Версия имелась, придумывать нечего. Да и врать нынче можно без опаски.
– Перетренировался.
– Говорил я тебе…
Алик не помнил, чтобы Фокин говорил о том, но удобней согласиться, не спорить.
– Дураком был, не слушал умных речей.
– Теперь слушай. Собирайся – едем в Серебряный бор купаться.
– Не-а, – лениво сказал Алик. – Дома останусь, – подумал, ещё раз соврал: – Отец просил в бумагах помочь разобраться.
– Надолго?
– На весь день. (Врать так уж врать.)
– Жалко… А может, выберешься? Попозже…
– Если только попозже. Скорей бы уходил лучший друг, хотелось побыть одному, подумать кое о чём, а поедешь с Фокиным – разговоров не избежать, всяких бодреньких утешений, восклицаний типа: «Всё ещё впереди!»
– Постарайся, старикашка, будем ждать.
Скрылся. Только дверь за ним захлопнулась – телефон трезвонит. Вешалка прорвался.
– Привет!
– Здорово.
– Что случилось?
– А что случилось?
Сложилось неплохое типовое начало беседы-соболезнования. Но дальше Пащенко ушёл от фокинского варианта.
– Я тебе вечером звонил, а ты уже спать улёгся.
– Устал как собака.
– Видно было.
– Поздравляю тебя с победой.
– Надолго ли? Ты к осени совсем озвереешь, на двести десять летать станешь. Как кенгуру.
– Кенгуру прыгают в длину, а там другие рекорды. Боб Бимон: восемь метров девяносто сантиметров.
Теперь Алик уел Пащенко. Пустячок, а приятно. Хотя кто его знает: Вешалка мог с кенгуру нарочно подставиться – для утешения…
– Сдаюсь, эрудит. Двинули в Нескучный сад?
Конец разговора – по типовому варианту.
– Не могу. Отец просил помочь разобраться в бумагах.
– Вечерком увидимся?
– Звони…
Сострадатели… Что-то Дашка запаздывает, не звонит – пора бы. Она тоже «молодежку» выписывает. А, вот и она, Дарья свет Андреевна…
– Алик, что ты делаешь?
Ни тебе «здрасьте», ни тебе «что случилось?»…
– Говорю с тобой по телефону.
– Неостроумно.
– Зато факт.
– Алик, поехали к нам на дачу, шашлыки будем жарить, в лес пойдём, там лес хороший, светлый, хулиганов нет…
Умница Дашка! Ни полсловечка о вчерашних соревнованиях. Чего-чего, а такта ей хватает.
– Дашк, не могу я.
– Почему?
Врать Дашке по шаблону Алик не собирался.
– Есть дело.
– Какое? Секрет?
Ну, какие у Алика от неё секреты? Но говорить не стоило: увяжется с ним, а хотелось побыть одному.
– Потом скажу. Вечером.
– Тогда я тоже не поеду на дачу. Дома посижу. Дождусь, пока позвонишь.
Такой жертвы Алик принять не мог.
– Не выдумывай глупостей. Поезжай, тебя родители ждут. А часам к семи вернёшься. Сможешь?
Обрадовалась:
– Конечно, смогу.
– Тогда я вас целую. Физкультпривет.
Собрал отцовскую сумочку, с недавних пор перешедшую к сыну по наследству, закинул её за спину.
– Ма, к обеду буду.
И отправился знакомой дорожкой в школу. Поздоровался с нянечкой, спросил: открыт ли зал? Переоделся в пустой раздевалке. Никто сюда не заглянет. Нянечка информировала: безлюдно в школе. Половина учителей в отпуск разошлись, а остальные – кто не успел уйти – раньше полдня не заявятся: нечего им здесь делать.
Притащил из подсобки в зал маты: тяжело, конечно, одному, но посильно. Установил стойки. Высоту определил: сто семьдесят пять сантиметров. На ней вчера впервые споткнулся, с неё и шагать решил. Размялся хорошенько. Отмерил разбег. Пригляделся, где толкаться станет. Пару раз с места на планку замахнулся: вроде руки-ноги шевелятся. Можно начинать.
Разбежался, стараясь держать шире шаг, толкнулся в полную силу – шёл, как на рекорд. И прошёл над планкой – не шелохнулась она. Полежал на матах, улыбался, смотрел на высокий потолок – весь в грязных разводах, как небо в облаках. Лето – время ремонтов. Забелят маляры облака на потолке – смотреть не на что будет.
Вскочил, снова разбежался, полез на высоту и… Что за чертовщина: только что одолел планку с привычной лёгкостью, а сейчас – вот она, лежит рядом на матах. Почему?
– Левая нога у тебя, как чужая…
Резко вскочил с матов: кто сказал? У стены на низкой скамеечке сидел Бим.
Алик уставился на него, спросил глупо:
– Откуда вы взялись?
– Из двери, – сказал Бим и встал. – Будем прыгать по порядку. Начнём с техники. Она у тебя минимум пять сантиметров съедает. Спусти планку на метр шестьдесят.
– Не мало ли? – попытался сопротивляться Алик, но Бим мгновенно пресёк сопротивление:
– В самый раз. Не до рекордов пока. И не спорить со мной!
И Алик покорился Биму. Более того: покорился с непонятной радостью, как будто отдавал свою судьбу в хорошие руки. Как щенка.
Только спросил:
– Как вы думаете, что-нибудь получится?
– Из чего? – не понял Бим.
– Ну, из меня…
Бим по-прежнему недоумевал:
– Ты же прыгал на двести пять сантиметров?
– Прыгал… – не объяснять же ему, с чьей помощью прыгал.
– А будешь выше. Иначе я на тебя время не тратил бы. И чтоб осенью обставить Пащенко! Не как вчера…
– А откуда вы знаете про вчера? – спросил и сам удивился: что ни вопрос – глупость несусветная. А ведь вроде малый – не дурак…
– На трибуне сидел, – язвительно сказал Бим. – Ряд двенадцатый, место тридцать второе. Ещё вопросы ожидаются?
– Нет, – засмеялся Алик. Легко засмеялся, без напряжения. Как будто и не было вчерашнего провала и жизнь начиналась только сейчас – в этом светлом и прохладном школьном зале.
– А раз так, начнём помаленьку.
И они начали. И тренировались всего полтора часа; больше Бим не разрешил. Сказал:
– Хватит надрываться. Нагрузки надо прибавлять постепенно. Придёшь завтра в десять ноль-ноль. Идею уяснил?
– Уяснил, – ответил Алик.
А после обеда закрылся в своей комнатёнке и написал стихи. Такие.
Кто прыгнет выше Радуги?
Да сам Радуга и прыгнет.
Сам.
Без помощи вещих снов, без мистики, без антинаучной фантастики. А кто не верит – пусть кусает локти: приятного аппетита.
На радостях позвонил Дашке.
– Ты дома? А я стих написал…
– Ой, Алик, прочитай!
– Когда?
– Немедленно.
– Тогда жду тебя во дворе через минуту.
– Через полминуты… – повесила трубку.
Через полминуты – это он успеет. Сунул в карман листок со стихами, хлопнул дверью – чуть штукатурка не обвалилась. Помчался вниз, перепрыгивая сразу через три ступеньки – всё-таки шестой этаж, а не четвёртый, у Дашки – преимущество в расстоянии. Бежал – улыбка в поллица. Шуму – на весь подъезд, как только жильцы терпят. Выскочил во двор, а Дашка уже стоит ждёт, тоже улыбается.
Ох, и счастливый же человек, этот Алик Радуга, позавидовать можно!..
Только-только из-за стола встали – звонок в дверь. Лучший друг Фокин явился – не запылился.
– Привет!
– Здорово.
– Что случилось?
– А что случилось?
– Ты мне невинность не строй, – рассердился Фокин. – Докладывай: почему проиграл?
– Знаешь уже?
– В «молодежке» информация напечатана.
– Что пишут?
– Первое место у Пащенко. – Достал из кармана смятую газету, прочитал вслух: – «К сожалению, юный и перспективный спортсмен Александр Радуга, о котором наша газета рассказывала читателям, не сумел показать хорошего результата и не попал в тройку призёров». Почему не попал?
Версия имелась, придумывать нечего. Да и врать нынче можно без опаски.
– Перетренировался.
– Говорил я тебе…
Алик не помнил, чтобы Фокин говорил о том, но удобней согласиться, не спорить.
– Дураком был, не слушал умных речей.
– Теперь слушай. Собирайся – едем в Серебряный бор купаться.
– Не-а, – лениво сказал Алик. – Дома останусь, – подумал, ещё раз соврал: – Отец просил в бумагах помочь разобраться.
– Надолго?
– На весь день. (Врать так уж врать.)
– Жалко… А может, выберешься? Попозже…
– Если только попозже. Скорей бы уходил лучший друг, хотелось побыть одному, подумать кое о чём, а поедешь с Фокиным – разговоров не избежать, всяких бодреньких утешений, восклицаний типа: «Всё ещё впереди!»
– Постарайся, старикашка, будем ждать.
Скрылся. Только дверь за ним захлопнулась – телефон трезвонит. Вешалка прорвался.
– Привет!
– Здорово.
– Что случилось?
– А что случилось?
Сложилось неплохое типовое начало беседы-соболезнования. Но дальше Пащенко ушёл от фокинского варианта.
– Я тебе вечером звонил, а ты уже спать улёгся.
– Устал как собака.
– Видно было.
– Поздравляю тебя с победой.
– Надолго ли? Ты к осени совсем озвереешь, на двести десять летать станешь. Как кенгуру.
– Кенгуру прыгают в длину, а там другие рекорды. Боб Бимон: восемь метров девяносто сантиметров.
Теперь Алик уел Пащенко. Пустячок, а приятно. Хотя кто его знает: Вешалка мог с кенгуру нарочно подставиться – для утешения…
– Сдаюсь, эрудит. Двинули в Нескучный сад?
Конец разговора – по типовому варианту.
– Не могу. Отец просил помочь разобраться в бумагах.
– Вечерком увидимся?
– Звони…
Сострадатели… Что-то Дашка запаздывает, не звонит – пора бы. Она тоже «молодежку» выписывает. А, вот и она, Дарья свет Андреевна…
– Алик, что ты делаешь?
Ни тебе «здрасьте», ни тебе «что случилось?»…
– Говорю с тобой по телефону.
– Неостроумно.
– Зато факт.
– Алик, поехали к нам на дачу, шашлыки будем жарить, в лес пойдём, там лес хороший, светлый, хулиганов нет…
Умница Дашка! Ни полсловечка о вчерашних соревнованиях. Чего-чего, а такта ей хватает.
– Дашк, не могу я.
– Почему?
Врать Дашке по шаблону Алик не собирался.
– Есть дело.
– Какое? Секрет?
Ну, какие у Алика от неё секреты? Но говорить не стоило: увяжется с ним, а хотелось побыть одному.
– Потом скажу. Вечером.
– Тогда я тоже не поеду на дачу. Дома посижу. Дождусь, пока позвонишь.
Такой жертвы Алик принять не мог.
– Не выдумывай глупостей. Поезжай, тебя родители ждут. А часам к семи вернёшься. Сможешь?
Обрадовалась:
– Конечно, смогу.
– Тогда я вас целую. Физкультпривет.
Собрал отцовскую сумочку, с недавних пор перешедшую к сыну по наследству, закинул её за спину.
– Ма, к обеду буду.
И отправился знакомой дорожкой в школу. Поздоровался с нянечкой, спросил: открыт ли зал? Переоделся в пустой раздевалке. Никто сюда не заглянет. Нянечка информировала: безлюдно в школе. Половина учителей в отпуск разошлись, а остальные – кто не успел уйти – раньше полдня не заявятся: нечего им здесь делать.
Притащил из подсобки в зал маты: тяжело, конечно, одному, но посильно. Установил стойки. Высоту определил: сто семьдесят пять сантиметров. На ней вчера впервые споткнулся, с неё и шагать решил. Размялся хорошенько. Отмерил разбег. Пригляделся, где толкаться станет. Пару раз с места на планку замахнулся: вроде руки-ноги шевелятся. Можно начинать.
Разбежался, стараясь держать шире шаг, толкнулся в полную силу – шёл, как на рекорд. И прошёл над планкой – не шелохнулась она. Полежал на матах, улыбался, смотрел на высокий потолок – весь в грязных разводах, как небо в облаках. Лето – время ремонтов. Забелят маляры облака на потолке – смотреть не на что будет.
Вскочил, снова разбежался, полез на высоту и… Что за чертовщина: только что одолел планку с привычной лёгкостью, а сейчас – вот она, лежит рядом на матах. Почему?
– Левая нога у тебя, как чужая…
Резко вскочил с матов: кто сказал? У стены на низкой скамеечке сидел Бим.
Алик уставился на него, спросил глупо:
– Откуда вы взялись?
– Из двери, – сказал Бим и встал. – Будем прыгать по порядку. Начнём с техники. Она у тебя минимум пять сантиметров съедает. Спусти планку на метр шестьдесят.
– Не мало ли? – попытался сопротивляться Алик, но Бим мгновенно пресёк сопротивление:
– В самый раз. Не до рекордов пока. И не спорить со мной!
И Алик покорился Биму. Более того: покорился с непонятной радостью, как будто отдавал свою судьбу в хорошие руки. Как щенка.
Только спросил:
– Как вы думаете, что-нибудь получится?
– Из чего? – не понял Бим.
– Ну, из меня…
Бим по-прежнему недоумевал:
– Ты же прыгал на двести пять сантиметров?
– Прыгал… – не объяснять же ему, с чьей помощью прыгал.
– А будешь выше. Иначе я на тебя время не тратил бы. И чтоб осенью обставить Пащенко! Не как вчера…
– А откуда вы знаете про вчера? – спросил и сам удивился: что ни вопрос – глупость несусветная. А ведь вроде малый – не дурак…
– На трибуне сидел, – язвительно сказал Бим. – Ряд двенадцатый, место тридцать второе. Ещё вопросы ожидаются?
– Нет, – засмеялся Алик. Легко засмеялся, без напряжения. Как будто и не было вчерашнего провала и жизнь начиналась только сейчас – в этом светлом и прохладном школьном зале.
– А раз так, начнём помаленьку.
И они начали. И тренировались всего полтора часа; больше Бим не разрешил. Сказал:
– Хватит надрываться. Нагрузки надо прибавлять постепенно. Придёшь завтра в десять ноль-ноль. Идею уяснил?
– Уяснил, – ответил Алик.
А после обеда закрылся в своей комнатёнке и написал стихи. Такие.
Прочитал себе вслух, подумал: неплохо получилось. И главное, с ходу, залпом. Есть, конечно, шероховатости, рифма не везде удалась. Отец скажет: мыслишка – из банальных. Так ведь не для печати писал – для себя. А для него сия банальная мыслишка сейчас – самая важная, самая главная.
Один сантиметр – как прелюдия боя.
Один сантиметр – и кончается планка.
Разбег и… паденье, как плата за плавность
Полёта. А планка уже под тобою…
Трибуны кипят торопливой рекою
Под небом, смешно облаками измятым.
Один сантиметр остаётся невзятым.
Один сантиметр до чужого рекорда.
Так в планах – как с планкой.
И в спорах – как в спорте:
Без жалости схватка и без сантиментов.
Но вдруг не хватает всего сантиметра
(Проклятая планка!..) для взятья рекорда.
И что остаётся? Постыдность побега?
Беспечность уступки? Покорность расплаты?
Нет! Снова упрямо взлетаешь над планкой…
Какое желанное слово: победа!
Кто прыгнет выше Радуги?
Да сам Радуга и прыгнет.
Сам.
Без помощи вещих снов, без мистики, без антинаучной фантастики. А кто не верит – пусть кусает локти: приятного аппетита.
На радостях позвонил Дашке.
– Ты дома? А я стих написал…
– Ой, Алик, прочитай!
– Когда?
– Немедленно.
– Тогда жду тебя во дворе через минуту.
– Через полминуты… – повесила трубку.
Через полминуты – это он успеет. Сунул в карман листок со стихами, хлопнул дверью – чуть штукатурка не обвалилась. Помчался вниз, перепрыгивая сразу через три ступеньки – всё-таки шестой этаж, а не четвёртый, у Дашки – преимущество в расстоянии. Бежал – улыбка в поллица. Шуму – на весь подъезд, как только жильцы терпят. Выскочил во двор, а Дашка уже стоит ждёт, тоже улыбается.
Ох, и счастливый же человек, этот Алик Радуга, позавидовать можно!..