Страница:
– Алик, чудес не бывает. До моего отъезда ты не знал, с какой стороны к планке подходить.
– А теперь знаю.
– Ты потрясаешь основы моего мироощущения. – Отец любил высказываться красиво.
– Придётся тебе их пересмотреть. Факты – упрямая вещь.
– Так-таки взял?
– Так-таки взял.
– С третьей попытки? – отец ещё на что-то надеялся.
– С первой. – Алик безжалостно разрушал его надежды.
– Чудеса в решете! Слушай, а может, ты с Фокиным сговорился? – отец искал лазейку, чрезвычайно беспокоясь за своё мироощущение. Ему не хотелось пересматривать основы: лень и трудно.
Алик обиделся. Одно дело – не верить в бабу-ягу, другое – в реальное, хотя и удивительное явление. Тем более, свидетелей – навалом. И если Фокин не внушает доверия…
– Можешь позвонить Биму, Строгановым, отцу Гулевых – ты же с ним в шахматы играешь.
– Подтвердят?
– Трудно опровергнуть очевидное.
– Ну, ты дал, ну, молодец! – Тут отец повёл себя совсем как Фокин в спортзале. Даже встать не поленился, ухватил Алика обеими руками за голову, потряс от избытка чувств. – Как это ты ухитрился?
Предвкушая развлечение, Алик заявил:
– Понимаешь, сон вчера видел. Вещий. Будто выпустил джинна из бутылки, то есть из кувшина. А он мне, на радостях, говорит: будешь прыгать в высоту «по мастерам».
– Кто говорит? Кувшин?
– Да нет, джинн.
– Так-так. А как его звали? Омар Юсуф ибн Хоттаб?
– Можешь себе представить – Ибрагим.
– Редкое имя для джиннов… А что-нибудь пооригинальнее ты не придумал?
– Можно и пооригинальнее. Во втором сне я в трубинском лесу на бабу-ягу напоролся. Отгадал три её загадки – между прочим, плёвые, – она мне и говорит…
– «Будешь прыгать в высоту „по мастерам“… Понял». Третьего сна не было?
– Был, – сказал Алик, наслаждаясь диалогом. – Будто я в воскресенье попал в мамин институт. А там Брыкин меня отловил, усадил в какое-то кресло, подвёл датчики и перестроил мне это… как его… модуляционное биопсиполе в коммутационной фазе «Омега».
– И ты стал прыгать в высоту «по мастерам»?
– Ну, это уж – факт.
Отец упал в кресло и захохотал. Он всегда долго хохотал, если его что-то сильно смешило, всхлипывал, повизгивал, хлопал в ладоши, вытирал слёзы. Мама сердито говорила, что смеётся он крайне неинтеллигентно, но сама не выдерживала, начинала улыбаться: уж больно заразителен был «неинтеллигентный» смех отца.
Алик ждал, пока он отсмеется, сам похмыкивал. Наконец отец утомился, вытер слёзы, спросил:
– А если серьёзно? Тренировался?
Что ж, вчерашние прыжки в саду можно назвать тренировкой. Пойдём навстречу родителю-реалисту.
– Было дело.
– И прыгнул?
– И прыгнул.
– Я же говорил, что есть в тебе огромные потенциальные возможности, да только ленив ты до ужаса, ленив и нелюбопытен.
Алик отметил, что отец дословно повторил предполагаемую фразу. Отметил и похвалил себя за сообразительность и умение точно прогнозировать реакцию родителей. Это умение здорово помогает в жизни. Кто им не обладает, тот страдалец и мученик.
– Как видишь, я не только могу стихи писать…
Подставился по глупости, и отец тут же отреагировал:
– Стихи, положим, ты не можешь писать, а только пробуешь. А вот прыгать… Скажи, метр семьдесят пять – это очень много?
Вот тебе раз! Восхищался, восхищался, а чем – не понял.
– Достаточно много для первого раза.
– Будет второй?
– И второй, и десятый, и сотый. Я всерьёз решил заняться лёгкой атлетикой. Завтра в пять – тренировка. Бим ждёт.
Отец снова вскочил и запечатлел на лбу сына поцелуй – видимо, благословил на подвиги.
– Если не отступишь, буду тобой гордиться, – торжественно объявил он.
– Не отступлю, – пообещал Алик.
Да и куда отступать? Сказал «а» – перебирай весь алфавит. Кроме того, глупо обладать талантом – пусть с неба свалившимся – и не пользоваться им. Как там говорится: не зарывай талант в землю.
– А теперь знаю.
– Ты потрясаешь основы моего мироощущения. – Отец любил высказываться красиво.
– Придётся тебе их пересмотреть. Факты – упрямая вещь.
– Так-таки взял?
– Так-таки взял.
– С третьей попытки? – отец ещё на что-то надеялся.
– С первой. – Алик безжалостно разрушал его надежды.
– Чудеса в решете! Слушай, а может, ты с Фокиным сговорился? – отец искал лазейку, чрезвычайно беспокоясь за своё мироощущение. Ему не хотелось пересматривать основы: лень и трудно.
Алик обиделся. Одно дело – не верить в бабу-ягу, другое – в реальное, хотя и удивительное явление. Тем более, свидетелей – навалом. И если Фокин не внушает доверия…
– Можешь позвонить Биму, Строгановым, отцу Гулевых – ты же с ним в шахматы играешь.
– Подтвердят?
– Трудно опровергнуть очевидное.
– Ну, ты дал, ну, молодец! – Тут отец повёл себя совсем как Фокин в спортзале. Даже встать не поленился, ухватил Алика обеими руками за голову, потряс от избытка чувств. – Как это ты ухитрился?
Предвкушая развлечение, Алик заявил:
– Понимаешь, сон вчера видел. Вещий. Будто выпустил джинна из бутылки, то есть из кувшина. А он мне, на радостях, говорит: будешь прыгать в высоту «по мастерам».
– Кто говорит? Кувшин?
– Да нет, джинн.
– Так-так. А как его звали? Омар Юсуф ибн Хоттаб?
– Можешь себе представить – Ибрагим.
– Редкое имя для джиннов… А что-нибудь пооригинальнее ты не придумал?
– Можно и пооригинальнее. Во втором сне я в трубинском лесу на бабу-ягу напоролся. Отгадал три её загадки – между прочим, плёвые, – она мне и говорит…
– «Будешь прыгать в высоту „по мастерам“… Понял». Третьего сна не было?
– Был, – сказал Алик, наслаждаясь диалогом. – Будто я в воскресенье попал в мамин институт. А там Брыкин меня отловил, усадил в какое-то кресло, подвёл датчики и перестроил мне это… как его… модуляционное биопсиполе в коммутационной фазе «Омега».
– И ты стал прыгать в высоту «по мастерам»?
– Ну, это уж – факт.
Отец упал в кресло и захохотал. Он всегда долго хохотал, если его что-то сильно смешило, всхлипывал, повизгивал, хлопал в ладоши, вытирал слёзы. Мама сердито говорила, что смеётся он крайне неинтеллигентно, но сама не выдерживала, начинала улыбаться: уж больно заразителен был «неинтеллигентный» смех отца.
Алик ждал, пока он отсмеется, сам похмыкивал. Наконец отец утомился, вытер слёзы, спросил:
– А если серьёзно? Тренировался?
Что ж, вчерашние прыжки в саду можно назвать тренировкой. Пойдём навстречу родителю-реалисту.
– Было дело.
– И прыгнул?
– И прыгнул.
– Я же говорил, что есть в тебе огромные потенциальные возможности, да только ленив ты до ужаса, ленив и нелюбопытен.
Алик отметил, что отец дословно повторил предполагаемую фразу. Отметил и похвалил себя за сообразительность и умение точно прогнозировать реакцию родителей. Это умение здорово помогает в жизни. Кто им не обладает, тот страдалец и мученик.
– Как видишь, я не только могу стихи писать…
Подставился по глупости, и отец тут же отреагировал:
– Стихи, положим, ты не можешь писать, а только пробуешь. А вот прыгать… Скажи, метр семьдесят пять – это очень много?
Вот тебе раз! Восхищался, восхищался, а чем – не понял.
– Достаточно много для первого раза.
– Будет второй?
– И второй, и десятый, и сотый. Я всерьёз решил заняться лёгкой атлетикой. Завтра в пять – тренировка. Бим ждёт.
Отец снова вскочил и запечатлел на лбу сына поцелуй – видимо, благословил на подвиги.
– Если не отступишь, буду тобой гордиться, – торжественно объявил он.
– Не отступлю, – пообещал Алик.
Да и куда отступать? Сказал «а» – перебирай весь алфавит. Кроме того, глупо обладать талантом – пусть с неба свалившимся – и не пользоваться им. Как там говорится: не зарывай талант в землю.
8
Когда Алик подошёл к школе, электрические часы на её фронтоне показывали шестнадцать пятьдесят. До начала тренировки оставалось десять минут. Чуток подумал: прийти раньше – посчитают, что рвался на тренировку, как восторженный пацанёнок; опоздать минуты на две, на три – рано записывать себя в мэтры. Пока размышлял, большая стрелка прыгнула на цифру одиннадцать.
Пробежал по холлу, где висели коллективные фотографии выпусков всех лет, красовалась мраморная доска с именами отличников, спустился по лестнице в подвал и… оказалось, что Бим уже выстроил в зале спортсменов. Наскоро переоделся, встал в дверях.
– Извините за опоздание, Борис Иваныч.
Ребята бегали по залу, всё время меняя ритм. Бим посмотрел на часы, крикнул:
– Резвее, резвее… – подошёл к Алику. – Почему опоздал?
– Не понял: только прийти в пять или это – уже начало тренировки.
– Запомни на будущее: если я говорю – в пять, в три, в семь, значит, в это время – минута в минуту – ты должен стоять в строю. Идею уяснил?
– Уяснил.
– Всё. Марш в строй!
Пробегавший мимо Фокин махнул рукой. Алик рванулся за ним, пристроился сзади. Думал: зачем ненужная и выматывающая беготня, если он пришёл сюда прыгать в высоту? А Бим, словно нарочно, покрикивает:
– Темп, темп… Радуга, нажми, еле ноги переставляешь.
Ясное дело: еле переставляет. Хорошо, что двигаться способен, впору – язык на плечо, брякнуться на маты где-нибудь в тёмном уголке и подышать вволю.
Фокин обернулся:
– Крепись, старикашка. Ничто не вечно под луной…
Каков орелик! Побегаешь так – поверишь, что и ты не вечен, несмотря на твои щенячьи пятнадцать лет.
А Бим знай шумит:
– А ну, ещё кружочек… В максимальном темпе… Наддали, наддали… Радуга, не упади…
Смеются… Откуда у них силы смеяться? У Алика не было сил даже обидеться, своё уязвлённое самолюбие потешить. Но именно оно не позволяло ему выйти из строя, плюнуть на всё и умотать домой. Бежал, как и все. Помирал на ходу, но бежал. Сила воли плюс характер… Берите пример с Александра Радуги, не ошибётесь…
– А-атставить бег! – зычно командует Бим.
Наконец-то… Алик обессиленно плюхнулся на лавку: передохнуть бы. Как же, ждите!
– Радуга, почему расселся? Быстро в строй!
Вскочил как ужаленный, зашагал вместе со всеми. Подлый Фокин смеётся, подмигивает. Подножку Фокину… Так тебе и надо, не будешь злорадничать.
– Радуга, прекратить хулиганство. На подножки силы есть, а на тренировку – извини-подвинься?
– Я нечаянно, Борис Иваныч. С непривычки ноги заплетаются.
– А ты расплети, расплети. А я помогу.
Интересно – как поможет?
– Всем на корточки! Па-апрыгали!..
Ох, мука… А Бим-то, оказывается, садист, компрачикос, враг подрастающего поколения, достойной смены отцов. На что сгодится поколение, которое ещё в отрочестве отдало все силы, прыгая на корточках? Чёрт, икры будто и не свои… А негодяй Фокин коленкой норовит в зад пихнуть.
– Борис Иваныч, Фокин ведёт себя неспортивно.
– Фокин, веди себя спортивно.
– Борис Иваныч, я Радуге помогаю, подталкиваю, а он – неблагодарный…
– Радуга, разрешаю один раз тоже повести себя неспортивно.
Благородно со стороны Бима. Не будем торопиться, подловим моментик, отметим неразумным хозарам. То бишь Фокину.
– Закончили прыжки. Сгруппировались у дверей… По трое, через зал – прыжками… Па-ашли!.. Левая нога, правая нога, левая нога, правая… Радуга, шире мах!..
Раз, два, левой, канареюшка жалобно поёт…
– Следите за Радугой… Радуга, а ну-ка, сам, в одиночестве… Левая нога, правая нога, левая нога… правая… Вот такой шаг должен быть, а вы всё ляжки бережёте, натрудить боитесь. Начали снова… Левая нога, правая нога…
Алик прыгал и чувствовал нечто вроде гордости. Впервые в жизни его поставили в пример, и не где-нибудь – в физике там или в литературе – в спо-о-орте! Не фунт изюму, как утверждает отец. В своё время фраза показалась элегантно-загадочной, начал вовсю щеголять, потом как-то наткнулся в словаре Даля: фунт – четыреста граммов; всё сразу стало будничным и скучным.
– Радуга, о чём думаешь?
– О разном, Борис Иваныч.
– То-то и плохо, что о разном. Думать надо о том, что делаешь. В данном случае – об упражнении. Отвлёкся – уменьшил шаг.
Вот тебе и раз! Алик до сих пор считал, что бег, прыжки или там плавание не требуют сосредоточенности. Оказывается, требуют, иначе ухудшаются результаты. Но зачем об этом знать ему, если он прыгает, так сказать, по доверенности: он – исполнитель, сколько надо, столько и преодолел, и думать-то не о чём. Выходит, есть о чём, если Бим говорит: уменьшил шаг. Может, сие самих прыжков в высоту не касается? Проверим впоследствии…
– Стоп! Кончили упражнение. Три минуты – перерыв. Расслабились, походили… Не останавливаться, Радуга…
Никто и не останавливался. Алик ходил вдоль стены, чувствуя смертельную усталость. Почему-то саднило горло: глотаешь – как по наждачной бумаге идёт. Ноги гудели, и покалывало в боку. Стоит ли ломаться ради полной показухи? – думал Алик. Ведь он и так прыгнет выше всех, кто пришёл на тренировку, и выше Фокина распрекрасного. Ишь – вышагивает, дыхание восстанавливает… Алик попробовал походить, как Фокин, – вроде в горле помягче стало. И всё-таки: зачем ему эта выматывающая тренировка? Плюнуть на всё и – прыгать, как получается. А получиться должно, Алик свято уверовал в силу джинна, бабы-яги и брыкинского инверсора-конвергатора.
– Борис Иваныч, частный вопрос можно?
– Валяй спрашивай.
– Может, я без тренировок прыгать буду?
– Без тренировок, парень, ещё никто классным спортсменом не стал.
– А если я самородок?
– Любой самородок требует ювелирной обработки, слыхал небось?
– А в Алмазном фонде лежат золотые самородки, и никакой ювелир им не требуется.
– Потому и лежат, Радуга. Камень и камень, только золотой. Как говорится, велика Федора… А вот коснётся его рука мастера, сделает вещь, заиграет она, заискрится, станет людям радость дарить. Это и есть искусство, Радуга. Так и в спорте, хотя аналогия, мягко говоря, натянутая… Идею уяснил?
– Уяснил.
А у Бима-то, оказывается, голова варит. Ишь какую теорию развернул. Демагогия, конечно, но не без элегантности. Пожалуй, Алик к нему был несправедлив, когда считал его «человеком мышцы вместо мысли». И мышцы налицо, и мысли наблюдаются. Что-то дальше будет?
А дальше придётся ходить на тренировки. Бим – человек принципиальный, ему «лежачие самородки» не нужны. Выгонит из зала за милую душу, и останется Алик при своих волшебных способностях на бобах. Можно, конечно, явиться в Лужники, разыскать тренера сборной, упросить его, чтобы посмотрел Алика. Не исключено – оценит, возьмёт в команду. Только опять-таки тренироваться заставит. Талант – талантом, а труд – трудом. Не поверит же он в версию «бабы-яги»?
Ладно, придётся стиснуть зубы и потерпеть – до той поры, пока признают. Станет знаменитым – начнёт тренироваться «по индивидуальному плану». И пусть тогда попробуют вмешаться в этот «план», пусть сунутся…
– Закончили перерыв. Подготовить сектор для прыжков. – Бим засёк время и ждал, пока вытащат маты, поставят стойки. – Быстрее надо работать, копаетесь, как жуки… Вот что, ребяточки, в воскресенье – районные соревнования по лёгкой атлетике. Сейчас попрыгаем, посмотрим, кто из вас будет защищать честь школы. Контрольный норматив – метр шестьдесят. Идею уяснили?
Попрыгать – это дело душевное, можно и себя показать и к другим присмотреться. Прыгнул – передохнул, посидел…
А у Бима – иное мнение.
– Для разминочки установим высоту метр сорок и – пошли цепочкой через неё. Темп, темп, ребяточки…
Опять – двадцать пять! Бегом – к планке, перелететь через неё (высота – детская!), прокатиться по матам, бегом обратно, снова – к планке, снова – взлёт, падение (больно падать: маты – не вата…), снова бегом…
– Резвее, резвее, Радуга, ты же – самородок, не отставай, в породе затеряешься…
Запомнил Бим, змей горыныч, не простил вопроса. Всё-таки не любит он Алика, старается уколоть. Ничего, Алик ему покажет, что такое «модуляционное биопсиполе в четвёртом измерении», дайте только срок, будет вам и белка, будет и свисток.
– Стоп! Закончили… Подготовиться к прыжкам.
А как готовиться? Как Фокин: приседая, с вытянутыми руками. Сил нет. Лучше посидеть, расслабиться… Ох, до чего же приятно…
Бим пошёл к планке, проверил рейкой высоту.
– Итак, метр шестьдесят. Начали!
Кто прыгнет? Фокин. Соловьёв из девятого «б». Двое парней – тоже из девятого. Алик был не знаком с ними, видел на переменках, но даже не здоровался. Двое – из седьмого, «олимпийские надежды».
Высоту все взяли с первой попытки, семиклашки тоже. Поставили метр шестьдесят пять. Все взяли, семиклашки завалились. Один, что подлиннее, со второй попытки перемахнул. Другой не сумел. Пошёл на третью попытку – опять сбил планку.
– Отдохни, Верхов, – сказал ему Бим.
Фамилия – Верхов, а верхов взять не может. Сменить ему за это фамилию на Низов.
Метр семьдесят. Фокин – с первой попытки. Радуга, Соловьёв – тоже. Двое девятиклассников прыгали трижды, один – взял, другой – отпал. Семиклашка тоже сдался. Гроссмейстерская высота!
Метр семьдесят пять. Фокин – вторая попытка. Соловьёв – третья. Радуга – из тактических соображений – вторая. Безымянный девятиклассник – побоку.
– Прекратим на этом, – сказал Бим.
– Борис Иваныч, давайте ещё… – взмолился Фокин.
– Успеешь, Фокин, напрыгаться. Объявляю результаты. От нашей школы в команду прыгунов включаю Радугу, Соловьёва и Фокина. Думаю, что на соревнованиях наши шансы будут неплохими. Метр восемьдесят – метр восемьдесят пять: надо рассчитывать на такую высоту, Фокин и Соловьёв вполне её могут осилить. Ну, а тебе, Радуга, задача: для первого раза попасть в командный зачёт.
«Невысоко ж ты меня ценишь», – подумал Алик и спросил не без ехидства:
– А если я в личном выиграю, что тогда?
– Честь тебе и слава.
– Думаете, не сумею?
– Не думаю, Радуга. Всё от тебя зависит. Пока нет у тебя соревновательного опыта – ну, да это дело наживное. Не гони картину, Радуга, твои рекорды – впереди.
Спасибо, утешил. Алик и без него знал всё о своих рекордах. Можно, конечно, выждать, не рыпаться сразу, уступить первенство на этих соревнованиях кому-нибудь – тому же Фокину, лучшему другу. Но снисходительная фраза Бима подстегнула Алика. Сам бы он сказал так: появилась хорошая спортивная злость. Какая она ни хорошая, а злость компромиссов не признаёт. Нет соревновательного опыта? Он и не нужен. Будут вам рекорды, Борис Иваныч Мухин, будут значительно раньше, чем вы ждёте, если ждёте их вообще от нескладного и нахального (по вашему мнению) парня, которого вы вчера ещё и за человека-то не держали.
Шли с Фокиным домой, купили мороженое за семь копеек в картонном стаканчике – фруктовое, лучшее в мире. Фокин сказал невнятно, не выпуская изо рта деревянной лопатки-ложки:
– Ты на Бима не обижайся.
Получилось: кы на кина не окикася. Алику не впервой, понял.
– За что? – он сыграл недоумение, хотя прекрасно знал, что имел в виду Сашка Фокин.
Фокин доскреб палочкой остатки розовой жижицы, проглотил, причмокнул, с сожалением выбросил стаканчик в урну.
– Ну, Бим сказал: командный зачёт. Это он в порядке воспитания, ты ж понимаешь.
Алик пожал плечами, помолчал малость, но не стерпел всё-таки:
– А воспитывать меня поздновато. Да ещё таким макаром. Человек, брат Фокин, любит, чтобы его хвалили. У него от этого появляется стимул ещё лучше работать, учиться или там прыгать-бегать.
– Не у всякого появляется. Кое-кто нос задерёт.
– Но не я, брат Фокин, не я, не так ли?
– Чёрт тебя разберёт, Алька, – в сердцах сказал Фокин. – Мы с тобой два года дружим, как ты в нашу школу поступил. И до сих пор я тебя до конца не раскусил.
Алику польстила откровенность друга. Выходило, что он, Алик Радуга, личность загадочная, неясная, местами демоническая. Но для приличия решил отмести сомнения.
– Не такой уж я сложный. Парень как парень. И оттого, что прыгаю чуть лучше других, нос задирать не буду. Не в том счастье, Сашка… Вот ты спортом всерьёз занимаешься. А зачем?
– Как зачем? – не понял Фокин.
– Очень просто. Хочешь стать чемпионом? В тренеры готовишься? В институт физкультуры двинешь?
– Ты же знаешь, что нет.
– Верно, ты на физтех пойдёшь, у тебя физика – наиглавнейшая наука. Тогда зачем ты нервы в спортзале тратишь?
Фокин усмехнулся. Сейчас он чувствовал себя намного мудрее друга, который – хоть и считает себя гигантом мысли – вопросы задаёт наивные и нелепые.
– Если бы я нервы тратил, бросил бы спорт. Я, Алька, ради удовольствия над планкой сигаю, о чемпионстве не думаю. Да и возможности свои знаю: не чемпионские они.
– С чего ты так решил?
– Посуди сам. Знаменитый Джон Томас в шестнадцать лет прыгал на два метра и два сантиметра. Какую высоту он брал в пятнадцать – не знаю, не нашёл данных, но, думаю, не меньше ста девяноста пяти. Мне пятнадцать. Мой потолок сегодня – сто восемьдесят. Ну, одолею я через пару лет двухметровый рубеж – что с того? А ведь Томас давно прыгал, сейчас планка заметно поднялась…
Алику захотелось утешить друга.
– Неужели среди чемпионов не было таких, которые «распрыгались» не сразу, не с пелёнок?
– Были. Брумель, например. В наши пятнадцать он брал только сто семьдесят пять, и всерьёз в него мало кто верил.
– Вот видишь. А ты, дурочка, боялась.
– Так то Брумель, Алька…
– А чем хуже Фокин?
Он только рассмеялся, но без обиды – весело, легко, спросил неожиданно:
– В кино смотаемся? В «Повторном» «Трёх мушкетёров» крутят.
– Идёт, – сказал Алик.
И они пошли на «Трёх мушкетёров», где обаятельный д'Артаньян показывал чудеса современного пятиборья: фехтовал, стрелял, скакал на лихом коне, бегал кроссовые маршруты. Только не плавал. И чемпионские лавры его тоже не прельщали, он искал первенства на дворцовом паркете и мостовых Парижа.
Алик смотрел фильм в третий раз (если не в пятый), но мысли его были далеко от блистательных похождений бравого шевалье. Алик считал, прикидывал, сравнивал.
Джон Томас – сто девяносто пять. Вероятно, нынешние чемпионы в свои пятнадцать лет прыгали метра на два – не меньше. Что ж, чтобы не шокировать почтеннейшую публику, установим себе временный предел: два метра пять сантиметров. С таким показателем ни один тренер мимо не пройдёт. Другой вопрос: сумеет ли Алик преодолеть двухметровую высоту? Он надеялся, что сумеет, верил в надёжность вещих снов. Пока они его не подводили. Да и он не подвёл своих «дароносцев»: никого не обманул «ни намеренно, ни нечаянно, ни по злобе, ни по глупости». И условие это сейчас казалось Радуге нехитрым и лёгким: зря он его опасался.
Пробежал по холлу, где висели коллективные фотографии выпусков всех лет, красовалась мраморная доска с именами отличников, спустился по лестнице в подвал и… оказалось, что Бим уже выстроил в зале спортсменов. Наскоро переоделся, встал в дверях.
– Извините за опоздание, Борис Иваныч.
Ребята бегали по залу, всё время меняя ритм. Бим посмотрел на часы, крикнул:
– Резвее, резвее… – подошёл к Алику. – Почему опоздал?
– Не понял: только прийти в пять или это – уже начало тренировки.
– Запомни на будущее: если я говорю – в пять, в три, в семь, значит, в это время – минута в минуту – ты должен стоять в строю. Идею уяснил?
– Уяснил.
– Всё. Марш в строй!
Пробегавший мимо Фокин махнул рукой. Алик рванулся за ним, пристроился сзади. Думал: зачем ненужная и выматывающая беготня, если он пришёл сюда прыгать в высоту? А Бим, словно нарочно, покрикивает:
– Темп, темп… Радуга, нажми, еле ноги переставляешь.
Ясное дело: еле переставляет. Хорошо, что двигаться способен, впору – язык на плечо, брякнуться на маты где-нибудь в тёмном уголке и подышать вволю.
Фокин обернулся:
– Крепись, старикашка. Ничто не вечно под луной…
Каков орелик! Побегаешь так – поверишь, что и ты не вечен, несмотря на твои щенячьи пятнадцать лет.
А Бим знай шумит:
– А ну, ещё кружочек… В максимальном темпе… Наддали, наддали… Радуга, не упади…
Смеются… Откуда у них силы смеяться? У Алика не было сил даже обидеться, своё уязвлённое самолюбие потешить. Но именно оно не позволяло ему выйти из строя, плюнуть на всё и умотать домой. Бежал, как и все. Помирал на ходу, но бежал. Сила воли плюс характер… Берите пример с Александра Радуги, не ошибётесь…
– А-атставить бег! – зычно командует Бим.
Наконец-то… Алик обессиленно плюхнулся на лавку: передохнуть бы. Как же, ждите!
– Радуга, почему расселся? Быстро в строй!
Вскочил как ужаленный, зашагал вместе со всеми. Подлый Фокин смеётся, подмигивает. Подножку Фокину… Так тебе и надо, не будешь злорадничать.
– Радуга, прекратить хулиганство. На подножки силы есть, а на тренировку – извини-подвинься?
– Я нечаянно, Борис Иваныч. С непривычки ноги заплетаются.
– А ты расплети, расплети. А я помогу.
Интересно – как поможет?
– Всем на корточки! Па-апрыгали!..
Ох, мука… А Бим-то, оказывается, садист, компрачикос, враг подрастающего поколения, достойной смены отцов. На что сгодится поколение, которое ещё в отрочестве отдало все силы, прыгая на корточках? Чёрт, икры будто и не свои… А негодяй Фокин коленкой норовит в зад пихнуть.
– Борис Иваныч, Фокин ведёт себя неспортивно.
– Фокин, веди себя спортивно.
– Борис Иваныч, я Радуге помогаю, подталкиваю, а он – неблагодарный…
– Радуга, разрешаю один раз тоже повести себя неспортивно.
Благородно со стороны Бима. Не будем торопиться, подловим моментик, отметим неразумным хозарам. То бишь Фокину.
– Закончили прыжки. Сгруппировались у дверей… По трое, через зал – прыжками… Па-ашли!.. Левая нога, правая нога, левая нога, правая… Радуга, шире мах!..
Раз, два, левой, канареюшка жалобно поёт…
– Следите за Радугой… Радуга, а ну-ка, сам, в одиночестве… Левая нога, правая нога, левая нога… правая… Вот такой шаг должен быть, а вы всё ляжки бережёте, натрудить боитесь. Начали снова… Левая нога, правая нога…
Алик прыгал и чувствовал нечто вроде гордости. Впервые в жизни его поставили в пример, и не где-нибудь – в физике там или в литературе – в спо-о-орте! Не фунт изюму, как утверждает отец. В своё время фраза показалась элегантно-загадочной, начал вовсю щеголять, потом как-то наткнулся в словаре Даля: фунт – четыреста граммов; всё сразу стало будничным и скучным.
– Радуга, о чём думаешь?
– О разном, Борис Иваныч.
– То-то и плохо, что о разном. Думать надо о том, что делаешь. В данном случае – об упражнении. Отвлёкся – уменьшил шаг.
Вот тебе и раз! Алик до сих пор считал, что бег, прыжки или там плавание не требуют сосредоточенности. Оказывается, требуют, иначе ухудшаются результаты. Но зачем об этом знать ему, если он прыгает, так сказать, по доверенности: он – исполнитель, сколько надо, столько и преодолел, и думать-то не о чём. Выходит, есть о чём, если Бим говорит: уменьшил шаг. Может, сие самих прыжков в высоту не касается? Проверим впоследствии…
– Стоп! Кончили упражнение. Три минуты – перерыв. Расслабились, походили… Не останавливаться, Радуга…
Никто и не останавливался. Алик ходил вдоль стены, чувствуя смертельную усталость. Почему-то саднило горло: глотаешь – как по наждачной бумаге идёт. Ноги гудели, и покалывало в боку. Стоит ли ломаться ради полной показухи? – думал Алик. Ведь он и так прыгнет выше всех, кто пришёл на тренировку, и выше Фокина распрекрасного. Ишь – вышагивает, дыхание восстанавливает… Алик попробовал походить, как Фокин, – вроде в горле помягче стало. И всё-таки: зачем ему эта выматывающая тренировка? Плюнуть на всё и – прыгать, как получается. А получиться должно, Алик свято уверовал в силу джинна, бабы-яги и брыкинского инверсора-конвергатора.
– Борис Иваныч, частный вопрос можно?
– Валяй спрашивай.
– Может, я без тренировок прыгать буду?
– Без тренировок, парень, ещё никто классным спортсменом не стал.
– А если я самородок?
– Любой самородок требует ювелирной обработки, слыхал небось?
– А в Алмазном фонде лежат золотые самородки, и никакой ювелир им не требуется.
– Потому и лежат, Радуга. Камень и камень, только золотой. Как говорится, велика Федора… А вот коснётся его рука мастера, сделает вещь, заиграет она, заискрится, станет людям радость дарить. Это и есть искусство, Радуга. Так и в спорте, хотя аналогия, мягко говоря, натянутая… Идею уяснил?
– Уяснил.
А у Бима-то, оказывается, голова варит. Ишь какую теорию развернул. Демагогия, конечно, но не без элегантности. Пожалуй, Алик к нему был несправедлив, когда считал его «человеком мышцы вместо мысли». И мышцы налицо, и мысли наблюдаются. Что-то дальше будет?
А дальше придётся ходить на тренировки. Бим – человек принципиальный, ему «лежачие самородки» не нужны. Выгонит из зала за милую душу, и останется Алик при своих волшебных способностях на бобах. Можно, конечно, явиться в Лужники, разыскать тренера сборной, упросить его, чтобы посмотрел Алика. Не исключено – оценит, возьмёт в команду. Только опять-таки тренироваться заставит. Талант – талантом, а труд – трудом. Не поверит же он в версию «бабы-яги»?
Ладно, придётся стиснуть зубы и потерпеть – до той поры, пока признают. Станет знаменитым – начнёт тренироваться «по индивидуальному плану». И пусть тогда попробуют вмешаться в этот «план», пусть сунутся…
– Закончили перерыв. Подготовить сектор для прыжков. – Бим засёк время и ждал, пока вытащат маты, поставят стойки. – Быстрее надо работать, копаетесь, как жуки… Вот что, ребяточки, в воскресенье – районные соревнования по лёгкой атлетике. Сейчас попрыгаем, посмотрим, кто из вас будет защищать честь школы. Контрольный норматив – метр шестьдесят. Идею уяснили?
Попрыгать – это дело душевное, можно и себя показать и к другим присмотреться. Прыгнул – передохнул, посидел…
А у Бима – иное мнение.
– Для разминочки установим высоту метр сорок и – пошли цепочкой через неё. Темп, темп, ребяточки…
Опять – двадцать пять! Бегом – к планке, перелететь через неё (высота – детская!), прокатиться по матам, бегом обратно, снова – к планке, снова – взлёт, падение (больно падать: маты – не вата…), снова бегом…
– Резвее, резвее, Радуга, ты же – самородок, не отставай, в породе затеряешься…
Запомнил Бим, змей горыныч, не простил вопроса. Всё-таки не любит он Алика, старается уколоть. Ничего, Алик ему покажет, что такое «модуляционное биопсиполе в четвёртом измерении», дайте только срок, будет вам и белка, будет и свисток.
– Стоп! Закончили… Подготовиться к прыжкам.
А как готовиться? Как Фокин: приседая, с вытянутыми руками. Сил нет. Лучше посидеть, расслабиться… Ох, до чего же приятно…
Бим пошёл к планке, проверил рейкой высоту.
– Итак, метр шестьдесят. Начали!
Кто прыгнет? Фокин. Соловьёв из девятого «б». Двое парней – тоже из девятого. Алик был не знаком с ними, видел на переменках, но даже не здоровался. Двое – из седьмого, «олимпийские надежды».
Высоту все взяли с первой попытки, семиклашки тоже. Поставили метр шестьдесят пять. Все взяли, семиклашки завалились. Один, что подлиннее, со второй попытки перемахнул. Другой не сумел. Пошёл на третью попытку – опять сбил планку.
– Отдохни, Верхов, – сказал ему Бим.
Фамилия – Верхов, а верхов взять не может. Сменить ему за это фамилию на Низов.
Метр семьдесят. Фокин – с первой попытки. Радуга, Соловьёв – тоже. Двое девятиклассников прыгали трижды, один – взял, другой – отпал. Семиклашка тоже сдался. Гроссмейстерская высота!
Метр семьдесят пять. Фокин – вторая попытка. Соловьёв – третья. Радуга – из тактических соображений – вторая. Безымянный девятиклассник – побоку.
– Прекратим на этом, – сказал Бим.
– Борис Иваныч, давайте ещё… – взмолился Фокин.
– Успеешь, Фокин, напрыгаться. Объявляю результаты. От нашей школы в команду прыгунов включаю Радугу, Соловьёва и Фокина. Думаю, что на соревнованиях наши шансы будут неплохими. Метр восемьдесят – метр восемьдесят пять: надо рассчитывать на такую высоту, Фокин и Соловьёв вполне её могут осилить. Ну, а тебе, Радуга, задача: для первого раза попасть в командный зачёт.
«Невысоко ж ты меня ценишь», – подумал Алик и спросил не без ехидства:
– А если я в личном выиграю, что тогда?
– Честь тебе и слава.
– Думаете, не сумею?
– Не думаю, Радуга. Всё от тебя зависит. Пока нет у тебя соревновательного опыта – ну, да это дело наживное. Не гони картину, Радуга, твои рекорды – впереди.
Спасибо, утешил. Алик и без него знал всё о своих рекордах. Можно, конечно, выждать, не рыпаться сразу, уступить первенство на этих соревнованиях кому-нибудь – тому же Фокину, лучшему другу. Но снисходительная фраза Бима подстегнула Алика. Сам бы он сказал так: появилась хорошая спортивная злость. Какая она ни хорошая, а злость компромиссов не признаёт. Нет соревновательного опыта? Он и не нужен. Будут вам рекорды, Борис Иваныч Мухин, будут значительно раньше, чем вы ждёте, если ждёте их вообще от нескладного и нахального (по вашему мнению) парня, которого вы вчера ещё и за человека-то не держали.
Шли с Фокиным домой, купили мороженое за семь копеек в картонном стаканчике – фруктовое, лучшее в мире. Фокин сказал невнятно, не выпуская изо рта деревянной лопатки-ложки:
– Ты на Бима не обижайся.
Получилось: кы на кина не окикася. Алику не впервой, понял.
– За что? – он сыграл недоумение, хотя прекрасно знал, что имел в виду Сашка Фокин.
Фокин доскреб палочкой остатки розовой жижицы, проглотил, причмокнул, с сожалением выбросил стаканчик в урну.
– Ну, Бим сказал: командный зачёт. Это он в порядке воспитания, ты ж понимаешь.
Алик пожал плечами, помолчал малость, но не стерпел всё-таки:
– А воспитывать меня поздновато. Да ещё таким макаром. Человек, брат Фокин, любит, чтобы его хвалили. У него от этого появляется стимул ещё лучше работать, учиться или там прыгать-бегать.
– Не у всякого появляется. Кое-кто нос задерёт.
– Но не я, брат Фокин, не я, не так ли?
– Чёрт тебя разберёт, Алька, – в сердцах сказал Фокин. – Мы с тобой два года дружим, как ты в нашу школу поступил. И до сих пор я тебя до конца не раскусил.
Алику польстила откровенность друга. Выходило, что он, Алик Радуга, личность загадочная, неясная, местами демоническая. Но для приличия решил отмести сомнения.
– Не такой уж я сложный. Парень как парень. И оттого, что прыгаю чуть лучше других, нос задирать не буду. Не в том счастье, Сашка… Вот ты спортом всерьёз занимаешься. А зачем?
– Как зачем? – не понял Фокин.
– Очень просто. Хочешь стать чемпионом? В тренеры готовишься? В институт физкультуры двинешь?
– Ты же знаешь, что нет.
– Верно, ты на физтех пойдёшь, у тебя физика – наиглавнейшая наука. Тогда зачем ты нервы в спортзале тратишь?
Фокин усмехнулся. Сейчас он чувствовал себя намного мудрее друга, который – хоть и считает себя гигантом мысли – вопросы задаёт наивные и нелепые.
– Если бы я нервы тратил, бросил бы спорт. Я, Алька, ради удовольствия над планкой сигаю, о чемпионстве не думаю. Да и возможности свои знаю: не чемпионские они.
– С чего ты так решил?
– Посуди сам. Знаменитый Джон Томас в шестнадцать лет прыгал на два метра и два сантиметра. Какую высоту он брал в пятнадцать – не знаю, не нашёл данных, но, думаю, не меньше ста девяноста пяти. Мне пятнадцать. Мой потолок сегодня – сто восемьдесят. Ну, одолею я через пару лет двухметровый рубеж – что с того? А ведь Томас давно прыгал, сейчас планка заметно поднялась…
Алику захотелось утешить друга.
– Неужели среди чемпионов не было таких, которые «распрыгались» не сразу, не с пелёнок?
– Были. Брумель, например. В наши пятнадцать он брал только сто семьдесят пять, и всерьёз в него мало кто верил.
– Вот видишь. А ты, дурочка, боялась.
– Так то Брумель, Алька…
– А чем хуже Фокин?
Он только рассмеялся, но без обиды – весело, легко, спросил неожиданно:
– В кино смотаемся? В «Повторном» «Трёх мушкетёров» крутят.
– Идёт, – сказал Алик.
И они пошли на «Трёх мушкетёров», где обаятельный д'Артаньян показывал чудеса современного пятиборья: фехтовал, стрелял, скакал на лихом коне, бегал кроссовые маршруты. Только не плавал. И чемпионские лавры его тоже не прельщали, он искал первенства на дворцовом паркете и мостовых Парижа.
Алик смотрел фильм в третий раз (если не в пятый), но мысли его были далеко от блистательных похождений бравого шевалье. Алик считал, прикидывал, сравнивал.
Джон Томас – сто девяносто пять. Вероятно, нынешние чемпионы в свои пятнадцать лет прыгали метра на два – не меньше. Что ж, чтобы не шокировать почтеннейшую публику, установим себе временный предел: два метра пять сантиметров. С таким показателем ни один тренер мимо не пройдёт. Другой вопрос: сумеет ли Алик преодолеть двухметровую высоту? Он надеялся, что сумеет, верил в надёжность вещих снов. Пока они его не подводили. Да и он не подвёл своих «дароносцев»: никого не обманул «ни намеренно, ни нечаянно, ни по злобе, ни по глупости». И условие это сейчас казалось Радуге нехитрым и лёгким: зря он его опасался.
9
До стадиона Алик добрался на троллейбусе, закинул за плечи отцовскую «командировочную» сумку, поспешил к воротам, над которыми был вывешен красный полотняный транспарант: «Привет участникам школьной олимпиады!»
«Стало быть, я – олимпиец, – весело подумал Алик. – Это вдохновляет. Вперёд и выше».
Взволнованный Бим пасся у входа в раздевалку под трибунами, мерил шагами бетонный створ ворот, поглядывал на часы.
– Явился, – сказал он, увидев Алика.
– Не буду отрицать очевидное, – подтвердил Алик, спустил на землю сумку.
Бим тяжело вздохнул, посмотрел на Алика, как на безнадёжно больного: диагноз непреложен, спасения нет.
– Язва ты, Радуга. Жить тебе будет трудно… – Счёл на этом воспитательный процесс законченным, спросил деловито: – Ты в шиповках когда-нибудь прыгал?
– Борис Иваныч, я не знаю, с чем это едят.
– Плохо. – Бим задумался. – Ладно, прыгай в обычных тапочках. Результат будет похуже, да только неизвестно: сумеешь ли ты с первого раза шиповки обуздать? Не стоит и рисковать…
– А что, в шиповках выше прыгается? – заинтересовался Алик.
– Повыше. Ничего, потом освоишь спортивную обувку. Иди переодевайся и – на парад.
Форма школы: белые майки, синие трусы с белыми лампасами. Алик вообще-то предпочитал красный цвет: с детства за «Спартак» болел. Но ничего не поделаешь: Бим в своё время стрелял по «бегущему кабану» за команду «Динамо», отсюда – пристрастие к бело-синему…
Прошли неровным строем вдоль полупустых трибун, где пёстрыми островками группировались болельщики – папы, мамы, бабушки, школьные приятели и скромные «дамы сердца», приглашённые разделить триумф или позор начинающих рыцарей «королевы спорта». Родители Алика тоже рвались на стадион, но сын был твёрд. «Через мой труп», – сказал он. «Почему ты не хочешь, чтобы мы насладились грядущей победой? – спросил отец. – Боишься, что мы ослепнем в лучах твоей славы?» – «А вдруг поражение? – подыграл ему Алик. – Я не хочу стать причиной ваших инфарктов».
Короче, не пустил родителей «поболеть».
– И правильно сделал, – поддержал его Фокин. – Я своим тоже воли не даю. Начнутся ахи, охи – спасу нет…
Постояли перед центральной трибуной, выслушали речь какого-то толстячка в белой кепке, который говорил о «сильных духом и телом» и о том, что на «спортивную смену смотрит весь район». Под невидимыми взглядами «всего района» было зябко. Набежали мелкие облака, скрыли солнце. Время от времени оно выглядывало, посматривало на затянувшуюся церемонию. Наконец избранные отличник и отличница подняли на шесте флаг соревнований, и он забился на ветру, захлопал.
– Трудно прыгать будет, – сказал Фокин.
– Почему? – не понял Алик.
– Ветер.
– Слабый до умеренного?
– Порывистый до сильного.
– Одолеем, – не усомнился Алик.
– Твоими бы устами… – протянул осторожный Фокин.
Он надел тренировочные брюки и куртку, медленно-медленно побежал по зелёной травке футбольного поля вдоль края. Алик тоже «утеплился» – слыхал, что нельзя выстуживать мышцы. С трудом преодолевая чёткое желание посидеть где-нибудь в «теплышке», последовал за Фокиным: если уж держать марку, так до конца. Посмеивался: Бим сейчас зрит эту картину и радуется – был у него лодырь Радуга, стал Радуга-труженик, отрада сердцу тренера.
Впрочем, долго «отрадой» побыть не удалось. Фокин досеменил до сектора для прыжков, притормозил у длинного ряда алюминиевых раскладных стульев, именуемых в просторечии «дачной мебелью».
– Садись, Радуга.
– А разминка? – спросил удивлённый Алик.
– Береги силы.
– Ну уж дудки, – возмутился Алик. Как так: он с Фокина берёт положительный пример, тянется за лидером, а лидер – в кусты?
Отошёл Алик в сторонку, начал приседать. Потом к наклонам перешёл. Видит: кое-кто из прыгунов тоже разминается. Кое-кто, как Фокин, силы бережёт. Нет в товарищах согласия. Поодаль за алюминиевым столом судейская коллегия расположилась. Две женщины и Бим. Ещё два парня, по виду – десятиклассники, у стоек колдуют, начальную высоту устанавливают. Положили планку, на картонном табло цифры умостили: один метр шестьдесят сантиметров. Сакраментальная высота!..
На старте бега судья из пистолета выстрелил – понеслись шестеро, отмахали сто метров. Предварительные забеги. В секторе для метания ядра о землю бухают.
– Начали и мы, – сказал Бим.
На груди у Алика пришит номер – седьмой. У Фокина – шестой. У Соловьёва, соответственно, – пятый. Всего участников – Алик посчитал – двадцать три.
Фокин и Соловьёв – в шиповках, Алик – в полукедах. Посмотрел по сторонам: ага, не один он такой сиротка, есть и ещё «полукедники». Все они, ясное дело, считаются резервом главных сил – набраны для полного комплекта. «А вот мы покажем им полный комплект», – злорадно решил Алик, не зная, впрочем, кому это «им» собирается показывать.
Прыгнули. Мама родная, сразу девять человек отсеялось, метр шестьдесят одолеть не смогли. И даже один в шиповках все три попытки смазал, наобнимался с планкой. А трое «полукедников», напротив, остались, включая Алика. Алик невольно начал болеть за свой «антишиповочный клан». Кто в нём? Один – рыжий, длинный, рукасто-ногастый, на чём только майка держится. Дал ему Алик – про себя, разумеется, – прозвище «Вешалка». Второй – тоже не лилипут, но поменьше Вешалки, крепыш в красной майке – «Спартаковец».
Десятиклассники повозились у стоек, приладили картонки: метр шестьдесят пять. Ещё трое «сошли с круга». Вешалка и Спартаковец продолжают соревнования, хорошо. Правда, Спартаковец три попытки использовал, чтобы планку укротить.
– Кто такие? – спросил про них Алик у Фокина.
– Первый раз вижу, – презрительно ответил Фокин, опытный волк районных соревнований, знающий в лицо всех основных конкурентов.
Значит – не конкуренты. Но, тем не менее, прыгают. Вешалка метр семьдесят с первой попытки взял. А Спартаковец не сумел, завалил планку. Будь здоров, Спартаковец, не поминай лихом…
Метр семьдесят пять – уже серьёзный рубеж. Прыгают восемь человек. Бим за столом, вероятно, рад до ужаса: вся его команда уцелела, не споткнулась ни об одну высоту. А кстати: имеет ли Бим право судить соревнования, если в них участвуют его питомцы?
Алик спросил об этом у многоопытного Фокина.
– Не имеет, но пусть тебя это не волнует, – объяснил многоопытный Фокин. – Да здесь все такие: преподаватели физкультуры из разных школ. Кто бег судит, кто метания. А ученики соревнуются.
«Стало быть, я – олимпиец, – весело подумал Алик. – Это вдохновляет. Вперёд и выше».
Взволнованный Бим пасся у входа в раздевалку под трибунами, мерил шагами бетонный створ ворот, поглядывал на часы.
– Явился, – сказал он, увидев Алика.
– Не буду отрицать очевидное, – подтвердил Алик, спустил на землю сумку.
Бим тяжело вздохнул, посмотрел на Алика, как на безнадёжно больного: диагноз непреложен, спасения нет.
– Язва ты, Радуга. Жить тебе будет трудно… – Счёл на этом воспитательный процесс законченным, спросил деловито: – Ты в шиповках когда-нибудь прыгал?
– Борис Иваныч, я не знаю, с чем это едят.
– Плохо. – Бим задумался. – Ладно, прыгай в обычных тапочках. Результат будет похуже, да только неизвестно: сумеешь ли ты с первого раза шиповки обуздать? Не стоит и рисковать…
– А что, в шиповках выше прыгается? – заинтересовался Алик.
– Повыше. Ничего, потом освоишь спортивную обувку. Иди переодевайся и – на парад.
Форма школы: белые майки, синие трусы с белыми лампасами. Алик вообще-то предпочитал красный цвет: с детства за «Спартак» болел. Но ничего не поделаешь: Бим в своё время стрелял по «бегущему кабану» за команду «Динамо», отсюда – пристрастие к бело-синему…
Прошли неровным строем вдоль полупустых трибун, где пёстрыми островками группировались болельщики – папы, мамы, бабушки, школьные приятели и скромные «дамы сердца», приглашённые разделить триумф или позор начинающих рыцарей «королевы спорта». Родители Алика тоже рвались на стадион, но сын был твёрд. «Через мой труп», – сказал он. «Почему ты не хочешь, чтобы мы насладились грядущей победой? – спросил отец. – Боишься, что мы ослепнем в лучах твоей славы?» – «А вдруг поражение? – подыграл ему Алик. – Я не хочу стать причиной ваших инфарктов».
Короче, не пустил родителей «поболеть».
– И правильно сделал, – поддержал его Фокин. – Я своим тоже воли не даю. Начнутся ахи, охи – спасу нет…
Постояли перед центральной трибуной, выслушали речь какого-то толстячка в белой кепке, который говорил о «сильных духом и телом» и о том, что на «спортивную смену смотрит весь район». Под невидимыми взглядами «всего района» было зябко. Набежали мелкие облака, скрыли солнце. Время от времени оно выглядывало, посматривало на затянувшуюся церемонию. Наконец избранные отличник и отличница подняли на шесте флаг соревнований, и он забился на ветру, захлопал.
– Трудно прыгать будет, – сказал Фокин.
– Почему? – не понял Алик.
– Ветер.
– Слабый до умеренного?
– Порывистый до сильного.
– Одолеем, – не усомнился Алик.
– Твоими бы устами… – протянул осторожный Фокин.
Он надел тренировочные брюки и куртку, медленно-медленно побежал по зелёной травке футбольного поля вдоль края. Алик тоже «утеплился» – слыхал, что нельзя выстуживать мышцы. С трудом преодолевая чёткое желание посидеть где-нибудь в «теплышке», последовал за Фокиным: если уж держать марку, так до конца. Посмеивался: Бим сейчас зрит эту картину и радуется – был у него лодырь Радуга, стал Радуга-труженик, отрада сердцу тренера.
Впрочем, долго «отрадой» побыть не удалось. Фокин досеменил до сектора для прыжков, притормозил у длинного ряда алюминиевых раскладных стульев, именуемых в просторечии «дачной мебелью».
– Садись, Радуга.
– А разминка? – спросил удивлённый Алик.
– Береги силы.
– Ну уж дудки, – возмутился Алик. Как так: он с Фокина берёт положительный пример, тянется за лидером, а лидер – в кусты?
Отошёл Алик в сторонку, начал приседать. Потом к наклонам перешёл. Видит: кое-кто из прыгунов тоже разминается. Кое-кто, как Фокин, силы бережёт. Нет в товарищах согласия. Поодаль за алюминиевым столом судейская коллегия расположилась. Две женщины и Бим. Ещё два парня, по виду – десятиклассники, у стоек колдуют, начальную высоту устанавливают. Положили планку, на картонном табло цифры умостили: один метр шестьдесят сантиметров. Сакраментальная высота!..
На старте бега судья из пистолета выстрелил – понеслись шестеро, отмахали сто метров. Предварительные забеги. В секторе для метания ядра о землю бухают.
– Начали и мы, – сказал Бим.
На груди у Алика пришит номер – седьмой. У Фокина – шестой. У Соловьёва, соответственно, – пятый. Всего участников – Алик посчитал – двадцать три.
Фокин и Соловьёв – в шиповках, Алик – в полукедах. Посмотрел по сторонам: ага, не один он такой сиротка, есть и ещё «полукедники». Все они, ясное дело, считаются резервом главных сил – набраны для полного комплекта. «А вот мы покажем им полный комплект», – злорадно решил Алик, не зная, впрочем, кому это «им» собирается показывать.
Прыгнули. Мама родная, сразу девять человек отсеялось, метр шестьдесят одолеть не смогли. И даже один в шиповках все три попытки смазал, наобнимался с планкой. А трое «полукедников», напротив, остались, включая Алика. Алик невольно начал болеть за свой «антишиповочный клан». Кто в нём? Один – рыжий, длинный, рукасто-ногастый, на чём только майка держится. Дал ему Алик – про себя, разумеется, – прозвище «Вешалка». Второй – тоже не лилипут, но поменьше Вешалки, крепыш в красной майке – «Спартаковец».
Десятиклассники повозились у стоек, приладили картонки: метр шестьдесят пять. Ещё трое «сошли с круга». Вешалка и Спартаковец продолжают соревнования, хорошо. Правда, Спартаковец три попытки использовал, чтобы планку укротить.
– Кто такие? – спросил про них Алик у Фокина.
– Первый раз вижу, – презрительно ответил Фокин, опытный волк районных соревнований, знающий в лицо всех основных конкурентов.
Значит – не конкуренты. Но, тем не менее, прыгают. Вешалка метр семьдесят с первой попытки взял. А Спартаковец не сумел, завалил планку. Будь здоров, Спартаковец, не поминай лихом…
Метр семьдесят пять – уже серьёзный рубеж. Прыгают восемь человек. Бим за столом, вероятно, рад до ужаса: вся его команда уцелела, не споткнулась ни об одну высоту. А кстати: имеет ли Бим право судить соревнования, если в них участвуют его питомцы?
Алик спросил об этом у многоопытного Фокина.
– Не имеет, но пусть тебя это не волнует, – объяснил многоопытный Фокин. – Да здесь все такие: преподаватели физкультуры из разных школ. Кто бег судит, кто метания. А ученики соревнуются.