Абрамов Сергей Александрович. Рыжий, Красный и человек опасный (Сказка-быль)

   - Теперь я слежу за Кузьмичом, - продолжал Павел Филиппович, - а ты, Витька, клади свою, не медли. Ну?
   Витька замахнулся было, чтобы грохнуть об стол рукой, но тихий Сомов вдруг вякнул:
   - Стой!
   Витька изучал только что свои кости. Павел Филиппович гипнотизировал перепуганного Кузьмича, а Сомову заданий не поступало, и он все время смотрел на стол. И первым заметил неладное. На столе вместо "пять - три" лежала все та же "шесть - один", которая должна была - а это уж точно! находиться в руке Петра Кузьмича.
   - Где? - выдохнул Павел Филиппович, и Петр Кузьмич раскрыл ладонь: костяшка "пять - три" была у него.
   - Все, - подвел итог Витька. - Конец игре.
   - Что ж это такое? - спросил Петр Кузьмич дрожащим голосом.
   - Темнота, - сказал Витька, для которого все вдруг стало ясно, как "дубль - пусто". - У нас сколько профессоров в доме живет?
   - Сорок семь, - быстро сказал Петр Кузьмич, которому по его общественной должности полагалось знать многое о доме и еще больше о его жильцах.
   - То-то и оно. Про телекинез слыхали?
   - А что это?
   - Управление предметами одной силой мысли. Скажем, хочу я закурить, пускаю направленную мысль необычайной силы, и сигарета из кармана Сомова прямо ко мне в рот попадает.
   Сомов машинально схватился за карман, а Витька засмеялся:
   - Дай закурить. - Получив сигарету, прикурил, продолжал: - Я-то так не могу. Это пока гипотеза. А сдается мне, что кто-то из наших ученых хануриков гипотезу эту в дело пристроил. И силой мысли экспериментирует на наших костяшках. Вот так-то... - Он затянулся и пустил в воздух три кольца дыма. Четвертое у него не получилось.
   - Ну, я найду его, я... - Петр Кузьмич даже задохнулся, предвкушая победу силы мести над силой мысли.
   - Ну и что? - спросил Витька. - А он тебе охранную грамотку из Академии наук: так, мол, и так, имею право.
   - На людях опыты ставить? Нет у него такого права! Пусть на собаках там, на обезьянах, прав я или нет? - Он опять превратился в привычного Петра Кузьмича, грозу непорядков, славного борца за здоровый быт.
   И Павел Филиппович, и тихий Сомов, и даже нигилист Витька, для которого зеленая трешница была сильнее любой мысли любого ученого, поняли, что Петр Кузьмич всегда прав. Или, точнее, правда всегда на его стороне. И он найдет этого профессора, тем более что их всего-то сорок семь, число плевое для Петра Кузьмича, два дня на расследование - нате вам голубчика.
   Но невдомек им всем было, что не профессор неизвестный стал причиной их бед, а рыжий пионер с пустячной моделью самолета, бросивший на прощание наивные слова об ужасных последствиях права сильного.
   Глава третья
   КЕША, ГЕША И СТАРИК КИНЕСКОП
   - Ну, что я тебе говорил? - Геша злился, он не любил, когда его унижали. А тут его унизили, еще как унизили, и Кешку унизили, а тот не понимает или не хочет понимать (вот что значит здоровая психика!).
   Геша привык к мысли, что у него самого психика малость подорванная. Он привык к этой мысли, но ни секунды ей не верил. Сам-то Геша точно знал, что его нервы - канаты. Он знал это точно, потому что тренинг нервной системы давно стал его привычным занятием. Он мог перейти реку не по мосту, а по перилам моста. Он мог спокойно положить за пазуху лягушку, хотя она холодная и мерзко шевелится. Он вполне мог спать на гвоздях и даже спал однажды, но вбить их было некуда - матрас легкий, и гвозди в нем не держались, поэтому Геша рассыпал их на простыне и проспал всю ночь без сновидений. Хотя было жестковато.
   Но крепкая нервная система Геши была тем не менее очень тонко организована. Геша злился, и лишь крепкие нервы не позволили ему выместить злость на Кеше, который втравил его в эту позорную и унизительную историю.
   - Что я тебе говорил! - повторил Геша. - Стену лбом не прошибешь. А здесь - стена.
   - Бетонная, - согласился Кеша. - Особенно Кузьмич.
   - Все хороши. Ты подумай, Кешка, с кого нам пример надо брать! У кого мы учиться должны! Страшно представить...
   - Ты не прав. Не все же взрослые таковы, не обольщайся. Эти - досадное исключение.
   - Могучее исключение, - мрачно сказал Геша. - На их стороне сила.
   - Сила всегда на стороне взрослых. С этой силой приходится мириться, пока не вырастешь. Но ею можно управлять, сам знаешь.
   - Теория заданного наказания?
   - Точно, - подтвердил Кеша. - И теория обхода запрета. И наконец, главная теория - теория примерного поведения.
   Теории эти были разработаны многими поколениями мальчишек и девчонок и успешно применялись Кешей и Гешей в их нелегкой жизненной практике. Скажем, теория заданного наказания. Кеше хочется в кино, но его желание заранее обречено на провал. Возражения известны: "Надо делать уроки" (хотя они сделаны!), "Ты был в кино позавчера" (хотя он смотрел совсем другой фильм!), "Ты должен сходить в прачечную" (хотя он успеет сделать это до кино!). Как Кеша поступит? Придя домой после школы, забросит портфель в угол и сообщит родителям потрясающую новость: он сейчас же отправляется в велосипедный поход по Московской кольцевой дороге до позднего вечера. Сто против одного, что ему не разрешат идти в этот мифический поход. Он расстроен, обижен. Он молча делает все уроки. Он идет в прачечную, булочную, молочную и бакалею. Он возвращается домой, нагруженный продуктами, и скорбно интересуется: может, хотя бы в кино разрешат сходить? И еще сто против одного, что ни у кого из родителей не поднимется рука на это скромное (по сравнению с велосипедным походом) желание.
   Кеша и Геша, бывало, пользовались теорией заданного наказания, однако не злоупотребляли ею. Все-таки она несла элемент обмана - пусть невинного, пусть искупленного целым рядом благородных деяний, но обмана, как ни крути. Не любили они и теорию обхода запрета, предельно ясную теорию, но... построенную на вранье. Применять ее можно было лишь в самом крайнем, самом безвыходном случае.
   Лучше и надежнее всех, по мнению друзей, выглядела теория примерного поведения. Краткий афористический смысл ее удачно выразил Кеша: "Веди себя хорошо, и родители тоже будут вести себя хорошо". Но, честно говоря, она не всегда удачно срабатывала. И к сожалению, не всегда по вине детей...
   - Какая теория подойдет здесь? - спросил Геша.
   - Мне больно говорить, но, думаю, теория обхода запрета.
   - Риск?
   - Благороден. Ибо запрет абсолютно бессмыслен. Чистой воды эгоизм. Эгоизм вульгарис.
   - Как? - не понял Геша.
   - Суровая латынь, - объяснил Кеша. - Так говорили древние римляне, которых мы проходили в прошлом году. Дух древних римлян был стоек и несгибаем. Они пошли бы на хитрость и провели испытания после обеда.
   Геша нес ответственность за ходовую часть испытаний. Социальная их основа его не трогала: римляне так римляне.
   - А если они опять "козла" стучать будут?
   - Не будут, - заверил Кеша, - надоест.
   По молодости лет Кеша недооценивал терпения козлятников и их невероятные игровые способности. Он мог бы и просчитаться, не вмешайся в эту историю могучая и загадочная сила, которую Витька назвал телекинезом. Забегая вперед, скажем, что в ее названии Трешница не ошибся. Но лишь в названии.
   - Пойдем пока ко мне, - сказал Геша.
   - А баба Вера?
   - Баба Вера уехала к бабе Кате в Коньково-Деревлево на весь день.
   Геша жил с бабой Верой в трехкомнатной квартире и имел собственную большую комнату, набитую паяльниками, радиолампами, отвертками, пассатижами, конденсаторами, полупроводниками, и так далее, и тому подобное. Гешина комната была предметом вечных ссор с бабой Верой, которая желала убрать ее, вопреки Гешиному законному сопротивлению.
   Кроме вышеперечисленных атрибутов ремесла в Гешиной комнате находились диван-кровать, письменный стол с дерматиновым верхом, залитый чернилами, машинным маслом, бензином, расплавленной канифолью, Гешиной кровью от многочисленных производственных травм, стояло два венских стула, тумбочка и на ней первый советский телевизор КВН-49. Телевизор был стар, но работал на редкость хорошо. А японская пластмассовая линза позволяла даже разглядеть выражение лица знаменитого хоккеиста Валерия Харламова или не менее знаменитого певца Иосифа Кобзона. Геша свой телевизор любил, холил его и нежил, менял в нем разные детали и не признавал никаких новомодных марок типа "Темп" или "Рубин", украшавшего столовую Кешиных родителей.
   Еще у Геши был замечательный стереомагнитофон "Юпитер", который он тут же включил, и из двух мощных колонок-динамиков звучала грустная песня на хорошем английском языке. Пел некто по фамилии Хампердинк. Ни Геша, ни Кеша не знали содержания этой песни, но певец грустил умело, а грусть интернациональна и не требует перевода. Тем более что друзьям тоже было не слишком весело.
   - Хорошо поет, - сказал Кеша.
   - Мастер, - подтвердил Геша.
   - Не то что наши, - согласился третий голос.
   - Это ты сказал? - спросил Кеша.
   - Нет, - сказал Геша. - Я думал, это ты.
   - Это я сказал, - сообщил третий голос.
   - Кто ты? - спросил Кеша, и трудно поручиться, что в голосе этого мужественного мальчика совсем не было страха.
   - Ну, я, - раздраженно сказал третий голос. - Не видите, что ли?
   И тут Кеша и Геша увидели некоего старичка. Старичок стоял в вальяжной позе и смотрел на Кешу и Гешу со снисходительной улыбкой. Старичок был малоросл, одет в полосатую рубашку с длинными рукавами и белые чесучовые брючки, давно не знавшие утюга. И белыми-то они были изначально, может, лет сто назад. Еще на старичке наблюдались сандалеты, сквозь которые виднелись игривые красные носки, И вообще, старичок выглядел как-то несерьезно: и улыбочка эта фривольная, и периодическое подмигивание левым глазом, и поза его. Не говоря уже о самом его появлении.
   Любой рядовой взрослый человек испугался бы невероятно. Кеша и Геша, к счастью, не были взрослыми. Кеша и Геша не вышли из того прекрасного возраста, когда не существует для человека пресловутая холодная формула: "Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда". Все может быть, все возможно в нашем замечательном мире! Стоит только поверить в невозможное, как оно тут же исполняется, только поверить уж надо полностью, без опасений и осторожничания. Но взрослые не могут не осторожничать. Есть в них намертво вросшая жилка здорового скептицизма, настолько здорового, что мешает он верить в снежного человека, в летающие тарелки, в зеленых человечков со звезд.
   Но Кеша и Геша не были взрослыми. Они, увидев старичка у телевизора, смешного старичка в красных носках, приняли этот факт за реальный и потребовали разумного объяснения этому факту.
   - Вы откуда взялись? - строго спросил Геша, потому что в данный момент именно он был хозяином.
   - "Откуда, откуда"... - сварливо сказал старичок. - Из телевизора, вот откуда.
   - Вздор, - строго заметил Геша. - Во-первых, я свой телевизор знаю, во-вторых, вы там просто не поместились бы, а в-третьих, так не бывает...
   - Ах, Геша, Геша, - грустно сказал старичок, - от тебя ли я слышу эти скучные слова: "Так не бывает". Бывает, Гешенька, все.
   И тут он вдруг стал уменьшаться, потом таять, потом совсем исчез, а телевизор заговорил голосом диктора Балашова:
   - Ну, а теперь бывает?
   Но это никак не мог быть диктор Балашов, потому что телевизор Геша из сети выключил, это он точно помнил, да и сейчас посмотрел, проверил - верно, выключил.
   А старичок вновь возник будто бы из ничего, встал у телевизора, ухмыльнулся и вдруг закашлялся, схватившись за грудь. Кашлял он долго и натужно, потом отдышался, сказал хрипло:
   - Все легкие в пыли, мука какая... Любит твоя бабка уборки устраивать спасу от нее нет. Повлиял бы ты на нее...
   Тут молчавший до сих пор Кеша (и, надо заметить, оторопевший от всех этих чудес) вмешался в разговор:
   - Вот что, товарищ. Бабка бабкой, но кто вы такой и что делаете в чужой квартире?
   Тут старичок ловко подпрыгнул, уселся на край стола-ветерана, заболтал ножками в детских сандаликах:
   - Резонный вопрос, Иннокентий. Кто я? По-вашему, наверно, я - дух. И квартира эта мне не чужая, я здесь давно живу - с тех пор, как сей телевизор купили.
   - Так в телевизоре и живете? - саркастически спросил Кеша.
   - Так в телевизоре и живу, - подтвердил старичок, не замечая, впрочем, сарказма. - Дело в том, что я - дух телевизора.
   Вот тут взрослые поступили бы однозначно. Немедленно согласились бы со старичком, сделали вид, что верят ему во всем, успокоили бы его, заставили потерять бдительность, а сами в это время позвонили бы в больницу имени доктора Кащенко и вызвали отряд санитаров с крепкими смирительными рубашками. И зря. Потому что старичок психически вполне здоров, и еще: он взял бы да исчез в телевизоре - ищи-свищи. И за ложный вызов врачей пришлось бы отвечать по всей строгости советских законов.
   Ни Кеша, ни Геша к телефону не бросились. Более того, они очень заинтересовались сообщением старичка.
   - Как это - дух? - с сомнением спросил Кеша.
   - А будто ты не слыхал, что у вещей есть душа. Вот говорят: сделал мастер вещь и душу в нее вложил. И живет в такой вещи душа мастера...
   - Так телевизор на конвейере делали. Может, сто человек. Один лампу ввернул, десятый гайку закрутил, сотый тряпочкой протер. И в смену у них тыща телевизоров. В каждый душу вкладывать - души не хватит.
   - Знакомо рассуждаешь, - расстроился старичок. - И многие так же рассуждают. Поэтому у нас вещи без души и делают: тяп-ляп - и готово. А если еще и хозяин к вещи так относится, то ей через месяц-другой на свалке место.
   - А как же к ней относиться?
   - С душой, Кешенька, с душой. Тогда любая вещь долго служить будет. Вот как Гешин КВН-49.
   - Выходит дело, вы - моя душа, - засмеялся Геша. - Это, значит, я вас туда вложил. - Он кивнул на побитый ящик телевизора. - Так, когда его отец купил, меня еще, может, и на свете не было...
   - Верно, - согласился старичок. - Я - ничья не душа. Я сам по себе.
   - Тогда почему вы именно мой телевизор выбрали?
   - По разнарядке. Направление мне сюда вышло.
   - От кого направление?
   - От начальства, конечно...
   Тут Кеша сообразил, что с такими бессистемными вопросами они до истины долго не доберутся. Нужна последовательность.
   - Вот что, - сказал он решительно, - вы нам все по порядку расскажите: что за духи, откуда вы, где работали до Гешиного телевизора, что за начальство у вас. В общем, подробненько и не торопясь.
   - Ты у нас прямо отдел кадров, - захихикал старичок и опять закашлялся. - Вы бы лучше пылесосом погудели, почистили бы кавээнчик-то. Ты совсем разленился, - вдруг набросился он на Гешу, - заднюю стенку снял, а на место кто будет ставить? Великий русский поэт Пушкин?
   Тут Геша сообразил, что заднюю стенку он действительно забыл на место прикрутить - с тех пор как менял лампу. А времени тому недели две уже... Да-а, стыдновато...
   - Ладно, - подвел итог Кеша. - Ты, Гешка, сооруди пылесос и погуди им, как выражается товарищ. Я позвоню отцу, скажу, что испытания модели временно отменяются.
   Они вышли из комнаты, и Геша спросил друга:
   - Слушай, Кешка, куда мы влезли? Это же мистика какая-то, бабкины сказки...
   - Ты спишь? - спросил Кеша.
   - Нет.
   - И я не сплю. А старичок существует?
   - А вдруг это галлюцинация?
   Кеша был умный мальчик, почти отличник, и с чувством юмора у него тоже все было в порядке.
   - Если это галлюцинация, - сказал он, - то довольно любопытная. Как ты считаешь?
   - Не без того, - согласился Геша.
   - А значит, будем галлюцинировать дальше. - И добавил сердито: - Не теряй времени, пропылесось хорошенько и стенку прикрути... Кстати, как его зовут? - Он подошел к двери Гешиной комнаты и крикнул: - А как ваше имя, дедушка?
   - Кинескопом меня кличут. Старик Кинескоп.
   Глава четвертая
   КЕША, ГЕША И ЧУДЕСНЫЙ МИР ДУХОВ
   Кеша сел на венский стул, предварительно скинув с него какие-то радиодетали. Геша устроился на полу, потому что второй стул тоже был занят радиодеталями, а Геша относился к ним бережно и с пиететом. Старик Кинескоп удобно примостился на диване, забравшись на него с ногами, поглядывал на свой кавээн - вычищенный и с прикрученной задней стенкой, улыбался довольно... Со стенкой, конечно, Геша виноват, забыл он о ней тогда в суматохе. А сейчас привернул накрепко новыми блестящими винтиками.
   - Ладно, - сказал Кинескоп, закончив любоваться своим кавээном, приступим, пожалуй... Ну, так с чего начать?
   - С начала, - сказал рациональный Кеша.
   Кинескоп задумался, уперся кулачком в подбородок, как "Мыслитель" работы французского скульптора Родена, улыбался чему-то своему - видно, вспоминал это давнее Начало. Хорошо ему сейчас было: просто, по-домашнему, не то что в телевизоре торчать с утра до утра.
   Ребята молчали, не торопили его: понимали, что история будет долгой, а долгая история с бухты-барахты не рассказывается. Тут раскачка нужна.
   Но вот старичок раскачался, начал мечтательно:
   - Давно это было... Вы тогда не родились. И родители ваши не родились. И прародители ваши тоже еще не появились. Жили тогда на земле духи - злые и добрые. И звались они по-разному: водяными, лешими, домовыми, русалками. Это наши духи, русские. О заграничных - всяких там эльфах, гномах - я не говорю. Тех же щей, да пожиже влей... Обязанности у них были строго разграничены. Домовой, к примеру, за дом отвечал, за хозяйство. Кто поопытнее, тому большие дома доверялись, иной раз целые замки. Ну, а у кого способностей меньше, тот в домишках жил, и хозяйство у такого поменьше было. Лешие - те в лесу. Водяные - в прудах там, в озерах. Русалки - все больше по морям, их редко видели. Ну и прочие тоже... Жили так веками, не тужили, к условиям давно приспособились. Но вот началась эпоха Великого Технического Прогресса, и кончилось наше спокойное житье...
   Тут старик Кинескоп сделал паузу и посмотрел на своих слушателей. Слушатели ждали продолжения. Впрочем, слушатели по-разному ждали продолжения. Геша скептически: мол, давай-давай, дед, заливай помаленьку... Кеша с вежливым интересом, за которым все-таки проглядывало доверие к старику: пока все общеизвестно, в детском саду проходили, а вот что ты дальше нам новенького сообщишь?..
   Старик улыбнулся ласково - рот у него расползся почти до ушей, нос сморщился, - но удовлетворился сосредоточенным вниманием публики, продолжил:
   - Дальше жить по-старому стало невозможно. Сами посудите: раньше домовой свое хозяйство наперечет знал. Кастрюли там, ведра, печка русская, иногда корова или свиньи. Все несложно. А теперь? Телевизоры, комбайны всякие, холодильники, пылесосы, автомобили - ужас! Не сразу, правда, все это появилось. Постепенно, понемногу. Но уже тогда, в самом начале, стало нам ясно: нужна специализация.
   - Какая специализация? - не понял Геша.
   - Обыкновенная, - терпеливо пояснил Кинескоп. - Узкая. По профессии. А для этого учиться требовалось. Были, конечно, и консерваторы, ретрограды и рутинеры: дескать, жили по-старому - и неча менять. Где они теперь? Сгинули. Шуршат где-нибудь по лесам-болотам, прохожих-полуночников пугают. Ученье свет... Я тогда молодой был, головастый, по радиоделу пошел.
   - А где учились? - скептически поинтересовался Геша. - Школа, что ли, специальная была?
   - Зачем специальная? Обыкновенная - человеческая. Институт, университет, техникум - мало ли у вас учебных заведений? Всеобщее образование...
   - Так с людьми и учились?!
   - Не совсем с людьми... Можно, конечно, и с людьми, да только хлопотно. Документы нужны, на лекции ходи обязательно, на физкультуру - зачет по лыжам сдавай... Нет, ребяточки, гораздо спокойнее просочиться куда-нибудь в дымоход над аудиторией: и слышно, и видно - красота! Так пять лет и проучился. И все так же, не лентяйничал. А что диплома нет - так не за бумажку старался. Нам бумажка без надобности, нам знания нужны. А бумажка ваша - это видимость одна...
   - В каком институте курс слушали? - официальным тоном спросил Геша.
   - В радиотехническом. Но это позже. А поначалу в радиомастерской знаний набирался. Я ведь до телевизора в радиоприемнике работал. А потом переучился.
   - А что же вы все в кавээне?
   Кинескоп потупился, засопел. И Кеша остервенело посмотрел на Гешу, задавшего явно бестактный вопрос. Но старик перехватил взгляд, сказал успокаивающе:
   - Да ничего, верный вопрос... Стар я, ребяточки, и склероз уже проглядывается, и соображаю туго. Поздно переучиваться. Содержу кавээн в порядке, и ладно... Вроде бы неплохо работает телевизор, а, Геша?..
   - Неплохо, - сказал бестактный Геша. - Только ж это я его ремонтирую.
   - А вот врешь! - возмутился Кинескоп. - Ты его не ремонтируешь, ты его реконструируешь. А скажи честно, разве ж он сам отказывал когда-либо?
   - Да вроде нет... Схема у него хорошая.
   - Схема... - протянул старик. - Духи в этих развалюхах хорошие были, энтузиасты. Да что говорить, это ж мы телевизорную промышленность начинали. Только кто поумней - давно дальше пошли. Вот дружок мой, Реле, тоже в кавээне начал. А теперь где? Теперь он всей системой промышленного телевидения в универмаге "Москва" ведает. Был я у него, смотрел, прекрасный специалист. А учились вместе... Или вот Регистр. В телецентре устроился, в Останкине. Он меня на экскурсию водил, показывал, объяснял, да все зря: отупел я, что ли... - И Кинескоп заплакал.
   Плакал он жалобно, утирал кулачком слезы, буквально-таки ручьями бегущие по коричневому сморщенному личику, всхлипывал, сопел.
   Кеша с Гешей бросились к нему, начали утешать. Кеша из кармана платок достал - не очень чистый, даже грязноватый скорее, совал старику:
   - Вот платок, возьмите... Да не расстраивайтесь вы, честное слово! Подумаешь, телецентр! Там все новенькое, да и меняют оборудование каждый день. Тоже мне работа - не бей лежачего. Вот кавээн - это дело!..
   Нехитрые Кешины утешения неожиданно подействовали. Кинескоп перестал реветь, взял платок, вытер слезы, сложил его аккуратно, но Кеше не отдал, себе в карман сунул. Может, по рассеянности.
   - Дело, говоришь? Верно... Да я не о том жалею. Я о потерянном времени жалею. Какие возможности! - Он всплеснул ладошками: - Учись не хочу. Вон мои кореши в большие люди вышли. Один турбину на Красноярской ГЭС обслуживает шутка ли! Другой в Ту-114 летает - тоже пост! А третий... До него и не добраться: всем московским метро ведает, у него самого сотни две духов в подчинении. А все потому, что учился. Ни на минуту самосовершенствования не прекращал. - Кинескоп поднял вверх указующий перст и потряс им значительно.
   - Там же начальник есть! - удивился Кеша. - Начальник управления...
   - "Начальник"... - передразнил его Кинескоп. - Так то человек, а это дух. Ты, брат, не путай людей с духами. У вас свои функции. У нас - свои.
   - Выходит так, - сказал Геша. - Раз метро хорошо работает, в том заслуга вашего приятеля.
   - А как же? Вестимо дело. И помощников его.
   - А люди ни при чем?
   - Не понимаешь ты меня, парень. А вроде не дурак... Если люди без души к делу относятся, так там и духам делать нечего: не пойдет дело. А работает с душой человек, у него дело спорится. И дух ему тогда во всем помогает. Я разве сам лампу в телевизоре сменить могу? Не могу. Я могу ее подольше работать заставить - это да. Так не вечно же... И разве не было у тебя так: смотришь ты телевизор и вдруг подумаешь, что неплохо бы такую-то лампу заменить? А, было?
   - Было, - сознался Геша.
   - Вот, - удовлетворенно хмыкнул старик. - Это ж я тебе подсказывал.
   - Телепатия? - Кеша даже вперед подался.
   - Вроде бы, - поскромничал Кинескоп. - Обычная штука... И везде так же: духи все наперед знают и толковым людям помогают. В контакте работаем.
   Тут Геша руку поднял, как будто на уроке в школе:
   - А у нас в квартире еще духи есть?
   Кинескоп помялся, пожевал губами.
   - Так, чтоб постоянных, - двое нас. А приходящие есть.
   - Кто же?
   - Дух телефонной сети. Который за подстанцию отвечает. Он и к тебе, Кеша, заглядывает... А живет вот этот... - Он кивнул на выключенный магнитофон.
   - А где он? - Кеша и Геша даже в один голос спросили это.
   - Ушел, - грустно сказал Кинескоп. - К тебе, Кешка, ушел.
   - Да ну? А зачем?
   - Брат у него там живет. У тебя то есть...
   - В магнитофоне?
   - Ну да... Они духи хорошие, добрые, грамотные. Хотя и молодые. Твой, бывает, и к нам заходит. Все ко мне пристают: расскажи да расскажи, как раньше духи жили. А расскажешь - смеются: темные вы, дескать, были, страшно подумать!.. Твой-то, Кешка, вообще головастый малый. Он у тебя и за магнитофоном следит, и в телевизоре кумекает.
   - В "Рубине"?
   - В нем.
   - Так он же цветной!
   - То-то и оно. Специальность новая, еще не совсем освоенная. На ходу учиться приходится.
   - Он у нас то в зелень отдает, то в красноту. Цвет отрегулировать нельзя.
   - Не суди строго, - сказал Кинескоп. - Как будто мастер из телеателье много в том понимает. А парень, я слышал, неглупый, в институте заочно учится. Рыжий (это твоего, Кешка, так зовут, а нашего - Красный) говорил как-то, что ему с ним, с мастером этим, работать - одно удовольствие. А Рыжий хоть и молодой, а вдумчивый, далеко пойдет.
   Кеше мучительно захотелось тут же вскочить и мчаться домой: познакомиться с Рыжим и его братом. Но он понимал, что это бессмысленно: раз они до сих пор не показывались, так и сейчас не станут. Хотя Кинескоп-то появился...
   - Слушайте, дедушка, - спросил Кеша, - а почему вы людям никогда не показываетесь?
   Кинескоп посмотрел на Кешу как... как... ну, как на сумасшедшего, психа ненормального.
   - А кто ж в нас теперь поверит?
   - Никто не верит, - согласился Кеша. - Но вы же есть?
   - Это как сказать, - загадочно усмехнулся Кинескоп. - Ты своему отцу о нас скажи - он поверит?
   Кеша подумал немного, прикинул все "за" и "против" и решил с огорчением: