Страница:
С одной стороны, резолюция обвиняет Бухарина в "недооценке новых форм смычки социалистической промышленности с сельским хозяйством, недооценке роли совхозов и колхозов при явной переоценке возможностей развития мелкого крестьянского хозяйства". С другой стороны, в этой же резолюции высказывается возмущение упреками Бухарина в адрес ЦК, который "не проводил будто бы решений пленумов ЦК о стимулировании индивидуального крестьянского хозяйства".
В резолюции утверждается, что "вся партия в целом признала в прошлом году, что налоговое обложение недостаточно, что сельхозналог мал, что его надо увеличить".
И в той же резолюции сказано: "Неправильно и фальшиво заявление Бухарина о том, что налоговое «переобложение» является составной частью политики партии".
Как и в борьбе против троцкистской оппозиции, изменение политического курса происходило одновременно с принятием организационных «мер» против своего вчерашнего союзника, одновременно с запретом внутрипартийной критики, с запретом противникам выступать с изложением своих взглядов в печати и на собраниях. Естественно, что поставленные в такие условия бухаринцы выступили, обвиняя большинство ЦК в нарушении норм партийной жизни.
Одинаковые причины приводят к одинаковым следствиям.
Вчера левая оппозиция обвиняла ЦК в зажиме внутрипартийной демократии, а Бухарин, Рыков и Томский категорически отвергали эти обвинения. Сегодня эти же вожди правых, совместно со Сталиным разгромившие в 1923 году троцкистскую, в 1925 году – зиновьевскую, в 1926–1927 годах – объединенную левую оппозицию, предъявляли ЦК и прежде всего Сталину те же обвинения.
На ХV съезде партии Бухарин, Рыков и Томский выступали особенно резко, угрожая тюрьмой участникам левой оппозиции, если они не прекратят фракционной деятельности.
Но ведь вождям правой оппозиции, опытным политикам, наблюдавшим за тем, как Сталин вероломно срывал все внутрипартийные соглашения, должно было быть ясно, что Сталину верить нельзя. И все-таки они его поддерживали и защищали против критики со стороны оппозиции. Вплоть до того, что на ХIV и ХV съездах Рыков и Томский доказывали: нет, не Сталин, а Троцкий и Зиновьев добивались единоличного руководства, а партия вообще никогда не допустит, чтобы кто-нибудь единолично управлял ею и страной. По-видимому, они считали, что смогут обуздать Сталина и при его содействии осуществить свою программу социалистического строительства в СССР. Только это может в какой-то степени оправдать их слепую политику.
Впрочем, и то сказать – он был осторожен. Пока Сталин вел борьбу с левой оппозицией, он был исключительно внимателен к своим правым союзникам. Он горячо защищал Бухарина от нападок левой оппозиции. И даже в октябре 1928 года, уже выступая на пленуме МК и МКК с докладом "О правой опасности в ВКП(б)", то есть, готовя атаку на Бухарина и других, он (правда, не зная еще о свидании Бухарина с Каменевым) говорил:
"Есть ли в Политбюро какие-либо уклоны? В Политбюро нет у нас ни правых, ни «левых», ни примиренцев с ними. Это надо сказать здесь со всей категоричностью. Пора бросить сплетни, распространяемые недоброжелателями партии и всякого рода оппозиционерами о наличии правого уклона… в Политбюро нашего ЦК". (Сталин, ПСС, т.11, стр.236)
А в это время он подготовлял решительный удар против правых, и именно тогда предстал перед Бухариным в своем подлинном обличье тирана, которое Бухарин нарисовал в беседе с Каменевым.
Поняв это, Бухарин и его друзья стали искать встреч с руководителями левой оппозиции. Правда, это было нелегко, ибо Бухарин понимал, как свежи еще следы его многолетней коалиции со Сталиным и как велико в этой связи недоверие к нему левой оппозиции. А тут еще Сталин пустил слух, что Троцкий и Зиновьев присоединятся к нему для борьбы против правых. Об этом говорили в кулуарах Коминтерна и в кругах, близких к Центральному Комитету.
В беседе с Каменевым Бухарин предостерегал его против соглашения со Сталиным и предлагал объединить для борьбы с ним усилия всех внутрипартийных течений.
О своих встречах с Бухариным Каменев послал подробный отчет Зиновьеву в Воронеж и Троцкому в Алма-Ату. Он писал, что Бухарин в отчаянье, что он сломлен и считает, что партия находится на краю пропасти. Он приводил слова Бухарина текстуально:
– Он нас перехитрит. Он – новый Чингис-хан, он нас уничтожит… Если Сталин победит, не останется и помину о свободе. Корень зла в том, что партия и государство слились… Старые деления стали недействительными… Сейчас речь идет не о нормальном различии в политике, но о сохранении партии и государства и о самосохранении противников Сталина… Для него важны не идеи, он беспринципный политикан, жаждущий власти, он знает только месть и удар в спину. Надо объединиться для самозащиты…
Когда читаешь сейчас эти записи, видишь, что Бухарин, пожалуй, лучше всех других понимал Сталина и предвидел будущее.
Во всяком случае, ни Зиновьев, ни Каменев, ни даже Троцкий не вняли предостережениям Бухарина. В том же письме, в котором Каменев послал Троцкому запись своей беседы с Бухариным, он от своего и Зиновьева имени просил Троцкого написать заявление в ЦК с предложением возобновить совместную работу. Письмо полно оптимистической уверенности в скором возвращении к руководству партией. Вместо того, чтобы объединиться, как рекомендовал Бухарин, для борьбы со Сталиным, вожди левой оппозиции апеллировали к Сталину, обещая ему поддержку против правых. Их не насторожило даже то, что, изгоняя из ЦК и Политбюро руководителей правой оппозиции, Сталин избавлялся от последних вождей партии, стоявших у руководства при Ленине. Троцкий отверг предложение Бухарина потому, что, по его мнению, не Сталин, а именно Бухарин являлся представителем наиболее опасного для революции течения.
И никто из них не обратил внимания на пророческие слова Бухарина:
"Сейчас речь идет не о нормальном различии в политике, но о сохранении партии и государства и о самосохранении противников Сталина…"
Все говорило о том, что в лице Сталина они имеют дело с необычным явлением, что в то время, как все они, несмотря на разногласия, являются коммунистами, Сталин свободен от всяких идей и от всяких принципов. Но, кроме Бухарина, никто этого не понял.
Зиновьев и Каменев сделали, как пишет Троцкий, из этой беседы вывод, что можно "схватиться за руль" и что "это можно сделать только поддерживая Сталина, поэтому нужно не останавливаться перед тем, чтобы платить ему полной ценой".
Троцкий же не нашел ничего лучшего, как выпустить в Москве листовку с изложением беседы Каменева с Бухариным, чем по существу предал Бухарина.
Конечно, Сталин и не помышлял о привлечении вождей оппозиции к руководству партией. На протяжении ряда лет он планомерно проводил политику постепенного отсечения – одного за другим – ленинских соратников от руководства партией, чтобы остаться одному самовластным распорядителем судеб партии и страны. Сейчас его замысел близился к осуществлению, и отступать ему не было ни нужды, ни смысла. А слух насчет поддержки его линии Троцким, Каменевым и Зиновьевым распространялся Сталиным в некоторых партийных кругах лишь для того, чтобы запутать и запугать Бухарина, внести смятение в ряды левой оппозиции, помешать оппозиционерам всех течений объединиться, а заодно, может быть, «проверить», кто как будет на этот слух реагировать.
Была еще одна важнейшая для Сталина задача: консолидировать свои силы, избавиться от старых ленинских кадров, старых большевиков не только в Политбюро, но и вообще на руководящих постах, заменить их всюду своими, воспитанными в его, сталинском, духе людьми.
К этому толкали его колебания в политических настроениях среди кадрового состава партии, даже среди поддерживавших его в борьбе с оппозициями. Чтобы предотвратить возможную смычку этих недовольных и колеблющихся с Л.Д. Троцким, Сталин решил выслать Троцкого за границу. Характерно, что при обсуждении этого вопроса в Политбюро четверо высказались против: еще не исключенные из Политбюро Бухарин, Рыков, Томский, а также Куйбышев. Об этом сообщил Зиновьеву Калинин.
Узнав о решении выслать Троцкого, зиновьевцы собрались обсудить этот вопрос. Бакаев настаивал на открытом выступлении с протестом. Зиновьев заметил, что протестовать не перед кем, так как Сталина нет в Москве. Крупская, когда Зиновьев сообщил ей о готовящейся высылке Троцкого, сказала: "Если бы и решили мы протестовать, кто нас послушает?"
Беседуя с Каменевым, Бухарин сказал: "Психологические условия для устранения Сталина еще не созрели, но созревают. Правда, Сталин завоевал Ворошилова и Калинина. Орджоникидзе ненавидит Сталина, но у него нет решимости. Но ленинградские лидеры – и Киров один из них, Ягода и Трилиссер – два заместителя начальника ГПУ – и другие готовы повернуть против Сталина. Все же он испытывает ужас перед ГПУ".
Обо всех этих настроениях в партийных кулуарах Сталин знал. Чтобы обезопасить себя от возможных неожиданностей, он приложил все усилия, все свои интриганские таланты, чтобы перетянуть на свою сторону наиболее влиятельных членов ЦК. Против тех же, кто проявил хотя бы малейшее колебание и вообще против всех старых членов партии, в которых он не мог быть абсолютно уверен, он затаил тлеющую и до времени скрываемую злобу.
Как реагировал Л.Д. Троцкий на беседу Бухарина с Каменевым, мы уже говорили выше, упоминая о выпущенной в Москве листовке. Из писем Троцкого, посланных им в августе 1928 года, явствует, что он не потерял надежды на замирение со Сталиным. Троцкий писал своим единомышленникам, что Сталин самостоятельно, без помощи левой оппозиции, не сможет осуществить левый курс и вынужден будет прибегнуть к ее помощи. "Оппозиция исполнит свой долг, писал он, – и поможет партии выправить линию Сталина". Наивность для такого опытного политика, конечно, непростительная!
Однако Троцкий категорически возражал против закулисных сделок со Сталиным. Он неоднократно повторял, что разделит ответственность за руководство только при условии установления в партии рабочей демократии, свободы мнений и критики, выборности руководства сверху донизу путем тайного голосования. Не солидаризировался он полностью и с так называемым «левым» курсом Сталина в отношении крестьянства. В тех же августовских письмах он писал, что всегда был противником жесткого административного нажима, всегда был сторонником относительно высокого налога только на зажиточных, помощи беднякам и поощрения коллективизации середняков. "Чтобы судить о политике Сталина, – писал он, – надо иметь в виду не только то, что он делает, но и то, как он это делает". Поэтому, считал он, надо сочетать поддержку «левого» курса с беспощадной критикой.
В связи с провалом сталинской политики в деревне к 1929 году наблюдалось повышение авторитета Троцкого. Среди мер, принятых, чтобы парализовать рост этого авторитета, в № 4 журнала «Большевик» за 1929 год была напечатана статья Ем. Ярославского "О двурушничестве вообще и двурушничестве троцкистов". Ярославский доказывал, что до блокирования Троцкого с Зиновьевым между позициями Троцкого и Бухарина по вопросу о кулаке не было различий.
По его словам, Троцкий до образования блока стоял за свободное развитие капиталистических отношений в деревне, а после объединения, идя на уступки зиновьевцам, занял непримиримую позицию в отношении кулака и выступил против правых. Пытаясь подкрепить это свое утверждение, Ярославский привел несколько выдержек из доклада Л.Д. Троцкого на общегородском партийном собрании г. Запорожье 1 сентября 1925 года.
В действительности Троцкий и до, и после его блока с Зиновьевым занимал одну и ту же линию в крестьянском вопросе.
Да, он считал неразумным в 1925 году мешать развитию кулацкого, или, как он выражался, фермерского хозяйства в деревне. Тогдашний уровень промышленности и сельского хозяйства, считал Троцкий, не давал социалистическому государству возможности обеспечить деревню машинами и оборудованием, необходимыми для кооперирования крестьянских хозяйств, для развития производительных сил в сельском хозяйстве. Именно поэтому партия была вынуждена допустить развитие кулацкого хозяйства.
"– Социалистическое развитие, – говорил Троцкий, – и опирается на капиталистическое, и в то же время борется с ним. Кулак, богатый крестьянин, который продает хлеб через посредство государства, позволяет государству получать иностранную валюту, за которую мы можем ввозить машины для наших заводов. Это – плюс, это – содействие приближению к социализму.
…Пока мы не можем дать деревне высокой техники, у нас есть две возможности: либо применить в деревне методы военного коммунизма и задержать тем развитие производительных сил, что привело бы к сужению рынка и тем самым – к задержке производительных сил в промышленности; либо до тех пор, пока мы не можем средствами нашей промышленности коллективизировать сельское хозяйство, мы должны допустить там развитие производительных сил, хотя бы при помощи капиталистических методов".
Чем же отличалась линия Троцкого от линии Бухарина?
Бухарин в росте кулацкого хозяйства не видел никакой опасности. Он считал, что по мере роста мощи советского государства кулак будет постепенно "врастать в социализм". Троцкий же видел опасность для социализма в росте кулацкого хозяйства и влияния кулака на середняка. В основе своей, говорил он, это явление чревато большими опасностями, на которые никто из нас не закрывает глаз.
"По какому пути мы будем развиваться быстрее, полнее; по какому каналу идет у нас с каждым годом больше ценностей, больше богатства – по каналу социалистическому, то есть в руки государства и кооперации, или по каналу капиталистическому – в руки частных собственников? Этот вопрос, – говорил Троцкий, – должен постоянно стоять в центре внимания нашей партии и социалистического государства".
Чем отличалась линия объединенной оппозиции от линии Сталина?
До ХV съезда позиция Сталина была идентична позиции Бухарина, охарактеризованной выше. Троцкий же и объединенная оппозиция допускали развитие производительных сил деревни с помощью капиталистических методов лишь на известный период времени, до осуществления первой фазы промышленной революции, и, разумеется, при ограничении эксплуататорских тенденций кулаков. После осуществления промышленной революции, утверждалось в платформе оппозиции, следовало перейти к коллективизации, снабжая колхозы на выгодных условиях тракторами и сельскохозяйственными машинами. Машинизированные колхозы окажутся более конкурентоспособными, чем кулацкие хозяйства, лишенные машинной базы.
Сталин же, внезапно перейдя на «левый» курс, не обеспечил подготовку промышленности к нуждам колхозов в сельскохозяйственных машинах, не убедил на практике средних крестьян в преимуществах коллективных форм земледелия и ринулся на путь насильственной коллективизации, объединив не только землю, но и весь инвентарь и домашний скот. Такая линия (противоречащая, кстати сказать, взглядам всех основоположников марксизма) нанесла тяжелый ущерб и миллионам крестьян, и всему народному хозяйству Советского Союза.
В рядах троцкистской оппозиции, находившейся частично в подполье, частично в ссылке, продолжались шатания. Шло размежевание оппозиции на правое, левое и крайне левое крыло.
Этот разброд, царивший во второй половине 1928 года в рядах оппозиции, отражен в письмах Смилги, Радека, Преображенского и других.
"У меня, – писал из ссылки И.Т. Смилга Л.Д. Троцкому в октябре 1928 года, – растет глубокое отвращение к оппозиционным истерикам и истеричкам. Они все больше и больше ведут себя как секта, выключенная из исторического процесса.
…Радек бьет тревогу, – пишет он далее, – против начинающегося в оппозиции поворота в сторону децистов. В качестве примера он ссылается на письмо Дингельштедта, Виктора Эльцина и сравнивает их с последним замечанием В.М.Смирнова, что "партия – труп"…Радек считает, что отказ от поддержки левеющего центра в конечном счете приведет к проблеме новой революции…"
"Все это правильно," – писал Смилга. – Я делаю отсюда вывод, что если оппозиция будет сидеть на теперешней межеумочной позиции, то это неизбежно кончится расколом на группы: одна пойдет к партии, другая пойдет с децистами, третья будет влачить межеумочное состояние".
"…Я обратил внимание, – писал Радек 15 октября 1928 года Эльцину, Нечаеву и Белобородову, – нескольких товарищей на письмо Эльцина от 19 мая, в котором он заявлял: "Что касается термидора, то я считаю, что он совершился". Я указал на это письмо, как на симптом сползания некоторых наших молодых товарищей с позиции нашей платформы на платформу «15-ти». Но Эльцин не один. Ему вторит Нечаев, заявляя в письме от 8 августа, что "с таким правительством у нас не остается ничего общего и с ним у нас только борьба". Но эти два письма не исчерпывают множащегося количества беспокоящих симптомов".
"Вы, любезнейшие друзья, – писал Радек, – подписали заявление Конгрессу, платформу и все остальные документы, в которых вы обещали поддержать советское правительство и даже были готовы защищать это правительство с оружием в руках. Что же, это заявление осталось в силе?"
Крайне левое крыло все более тяготело к децистам и постепенно смыкалось с ними. Это вызывало протесты Смилги, Преображенского и Радека.
В октябре 1928 года Смилга писал Л.Д. Троцкому: "Лучше всего было бы, если бы Вы сами вправили мозги некоторым товарищам, например Дингельштедту. Равным образом Вам следовало бы выступить против ультралевой фразы в нашей среде".
28 октября 1928 года в своем письме ко всем оппозиционерам Л.Д. Троцкий писал, что как ни досадно тратить время на второстепенные вопросы, тем не менее надо заняться децистами, в смысле разъяснения кружкового паразитического характера их политики и заложенного в ней авантюризма. Ибо вожди децистов, которых мы до поры до времени предоставляли самим себе, доболтались до чертиков…
На крайне правом фланге оппозиции находился Преображенский, который добивался координации действий оппозиции с большинством партии.
"Надо думать о координации, – писал он Троцкому, – по целой программе общих пунктов, для осуществления которых нужны годы". "Перебирая эти пункты, – писал он далее, – по большинству которых я не вижу уже непримиримых разногласий, достаточно перечислить те пункты, по которым разногласия или почти исчезли, или значительно уменьшились. Индустриализация, борьба с кулаком, опора на бедноту, борьба с правой и неонароднической идеологией, быстрое строительство совхозов и колхозов, чистка партии от разложившихся, обывательских и классово-чуждых элементов. В частности, мне кажется, что каждый оппозиционер может подписаться почти под всеми решениями ноябрьского пленума, кроме ругательств по адресу оппозиции".
Перед лицом прекращения разногласий Преображенский предлагал обратиться к партии, подчеркнув всю нелепость пребывания оппозиции вне партии, в ссылке.
В направлении сближения с большинством партии предлагал двигаться и К.Б. Радек.
"Я не верю, – писал он Сосновскому, – что все дело Ленина и дело революции только за пятью тысячами коммунистов во всем Советском Союзе. Если верить утверждениям оппозиции, что все остальные большевистские фракции только прокладывают дорогу реакции, тогда приходишь к выводу, несовместимому с марксистским пониманием истории. «Левый» курс, который привел сталинскую фракцию к моральному конфликту с частной собственностью, показывает, что дело Ленина и пролетарской революции нечто большее, чем 5000 коммунистов в России. Вулкан революции не гора, родившая мышь, он не потух, а действует. Сталинская фракция – агент исторической необходимости и, несмотря на путаницу, ошибки и даже преступления, действует как страж наследия Октября и чемпион социализма. Сталинисты оказались достойнее, чем думала оппозиция, это надо признать без самоуничижения. В новом продвижении к социализму оппозиция действует как авангард, а сталинская фракция как арьергард".
Капитулянтская позиция, занятая Преображенским, Радеком, Смилгой и другими, усиливала разброд в рядах оппозиции. Левое крыло троцкистов упрекало Троцкого в терпимости по отношению к капитулянтам и не разделяло его надежд на возможную реформу внутри партии, на возрождение пролетарской демократии.
Троцкий спорил с обоими крайними течениями. Радека и Преображенского он призывал не спешить с капитуляцией, не преувеличивать значения «левого» курса Сталина. Лево настроенных оппозиционеров он убеждал в ошибочности их чрезмерно оптимистических взглядов на перспективы оппозиции. Левым экстремистам он доказывал, что неверно рассматривать всех своих противников, оставшихся в партии, как шкурников, продавшихся за чечевичную похлебку. В рядах партии, утверждал Троцкий, имеется еще много идейных и преданных людей, особенно из числа рабочих и пролетарской интеллигенции, за которых оппозиция должна вести упорную борьбу. Он писал, что положение Сталина создано не только террором аппарата, но и доверием и полудоверием большинства рабочих, а с ними нельзя терять контактов.
Выше уже говорилось, что в 1928 году Сталин одно время делал вид, что скоро добьется соглашения с Троцким и Зиновьевым. Однако ни о каком соглашении он в самом деле не помышлял и никаких конкретных шагов в этом направлении не предпринимал. Он выжидал.
К концу 1928 года положение Сталина упрочилось. Ему удалось перетянуть на свою сторону часть колеблющихся членов ЦК. Правая оппозиция, не поддержанная ни левыми оппозиционерами, ни партийными массами, капитулировала. Троцкистская оппозиция продолжала разлагаться в противоречиях. Наблюдая за всем этим, Сталин рассчитал, что время работает на него.
Как известно, несколькими годами позже, в разгар террора тридцатых годов, Бухарин за несколько дней до своего ареста написал письмо "будущему поколению руководителей партии". Письмо это, которое, по просьбе Н.И. Бухарина, заучила наизусть его жена А.Ю. Ларина, стало известно после смерти Сталина. В этом письме говорится: "О тайных организациях Рютина, Угланова мне ничего известно не было. Я свои взгляды излагал вместе с Рыковым и Томским открыто". Как обстояло дело в действительности, можно будет судить лишь после того, как станут доступными все архивы партии и ГПУ. Нам лишь известно, что борьба в московской организации и в Центральном Комитете закончилась полным поражением правых.
Только накануне разгрома правых (слишком поздно!), 12 сентября 1928 года Троцкий выразил согласие на блок с Бухариным и Рыковым на следующих условиях: сокращение партийного аппарата с оставлением за ним только партийно-политических функций; отстранение его от вмешательства в управление государством, хозяйством и профсоюзами; совместная подготовка партийного съезда с дискуссией по всем платформам всех течений; свободные выборы делегатов на партийный съезд путем тайного голосования.
Эту программу перехода от режима сталинской бюрократии к режиму внутрипартийной демократии Троцкий излагал много раз на разные лады. Особенно четко сформулирована она в его статье, напечатанной в мае 1933 года в № 34 «Бюллетеня».
Троцкий писал в этой статье, что Сталин разгромил партию, раздробил ее, разогнал по тюрьмам и ссылкам, разводнил сырой массой, запугал и деморализовал.
"Совершенно верно, – писал Л.Д. Троцкий, – что партии как партии сейчас не существует. Но в то же время она остается очень реальным историческим фактом. Это доказывается непрерывными арестами левых оппозиционеров; возвращением на путь оппозиции старых большевиков, пытавшихся сотрудничать со Сталиным (аресты Зиновьева, Каменева, И.Н. Смирнова, Преображенского, и др.); наконец, признанием со стороны самих бюрократов того немаловажного факта, что оппозиция во всем основном права". "Когда мы говорим, – писал Троцкий, – о восстановлении партийной демократии, то мы имеем в виду необходимость собрать воедино разбросанные, закованные, запуганные элементы действительно большевистской партии, восстановить ее нормальную работу, вернуть ей решающее влияние на жизнь страны. Разрешить задачу пробуждения и собирания партии иначе, как методом партийной демократии, немыслимо. Не сталинская же клика совершит эту работу, и не либеральная бюрократия, которая поддерживает ненавистного ей Сталина из страха перед массой".
"Демократия нам нужна для пролетарской диктатуры и в рамках этой диктатуры, – продолжал Троцкий. – Мы не закрываем глаза на то, что приступ к возрождению партии единственно мыслимым методом партийной демократии будет неминуемо означать на переходный период предоставление свободы критики всей нынешней разношерстной и противоречивой официальной партии, как и комсомолу. Большевистские элементы в партии не смогут разыскать друг друга, связаться, сговориться и активно выступить, не отмежевываясь от термидорианских элементов и от пассивного сырья; а такое размежевание немыслимо, в свою очередь, без открытого объяснения, без платформы, без дискуссий, без фракционных группировок, то есть без того, чтобы все загнанные внутрь болезни нынешней официальной партии не вышли наружу".
Изложенная Троцким программа возрождения большевистской партии с некоторыми поправками действительна и для сегодняшнего дня, и для сегодняшней партии.
В резолюции утверждается, что "вся партия в целом признала в прошлом году, что налоговое обложение недостаточно, что сельхозналог мал, что его надо увеличить".
И в той же резолюции сказано: "Неправильно и фальшиво заявление Бухарина о том, что налоговое «переобложение» является составной частью политики партии".
Как и в борьбе против троцкистской оппозиции, изменение политического курса происходило одновременно с принятием организационных «мер» против своего вчерашнего союзника, одновременно с запретом внутрипартийной критики, с запретом противникам выступать с изложением своих взглядов в печати и на собраниях. Естественно, что поставленные в такие условия бухаринцы выступили, обвиняя большинство ЦК в нарушении норм партийной жизни.
Одинаковые причины приводят к одинаковым следствиям.
Вчера левая оппозиция обвиняла ЦК в зажиме внутрипартийной демократии, а Бухарин, Рыков и Томский категорически отвергали эти обвинения. Сегодня эти же вожди правых, совместно со Сталиным разгромившие в 1923 году троцкистскую, в 1925 году – зиновьевскую, в 1926–1927 годах – объединенную левую оппозицию, предъявляли ЦК и прежде всего Сталину те же обвинения.
На ХV съезде партии Бухарин, Рыков и Томский выступали особенно резко, угрожая тюрьмой участникам левой оппозиции, если они не прекратят фракционной деятельности.
Но ведь вождям правой оппозиции, опытным политикам, наблюдавшим за тем, как Сталин вероломно срывал все внутрипартийные соглашения, должно было быть ясно, что Сталину верить нельзя. И все-таки они его поддерживали и защищали против критики со стороны оппозиции. Вплоть до того, что на ХIV и ХV съездах Рыков и Томский доказывали: нет, не Сталин, а Троцкий и Зиновьев добивались единоличного руководства, а партия вообще никогда не допустит, чтобы кто-нибудь единолично управлял ею и страной. По-видимому, они считали, что смогут обуздать Сталина и при его содействии осуществить свою программу социалистического строительства в СССР. Только это может в какой-то степени оправдать их слепую политику.
Впрочем, и то сказать – он был осторожен. Пока Сталин вел борьбу с левой оппозицией, он был исключительно внимателен к своим правым союзникам. Он горячо защищал Бухарина от нападок левой оппозиции. И даже в октябре 1928 года, уже выступая на пленуме МК и МКК с докладом "О правой опасности в ВКП(б)", то есть, готовя атаку на Бухарина и других, он (правда, не зная еще о свидании Бухарина с Каменевым) говорил:
"Есть ли в Политбюро какие-либо уклоны? В Политбюро нет у нас ни правых, ни «левых», ни примиренцев с ними. Это надо сказать здесь со всей категоричностью. Пора бросить сплетни, распространяемые недоброжелателями партии и всякого рода оппозиционерами о наличии правого уклона… в Политбюро нашего ЦК". (Сталин, ПСС, т.11, стр.236)
А в это время он подготовлял решительный удар против правых, и именно тогда предстал перед Бухариным в своем подлинном обличье тирана, которое Бухарин нарисовал в беседе с Каменевым.
Поняв это, Бухарин и его друзья стали искать встреч с руководителями левой оппозиции. Правда, это было нелегко, ибо Бухарин понимал, как свежи еще следы его многолетней коалиции со Сталиным и как велико в этой связи недоверие к нему левой оппозиции. А тут еще Сталин пустил слух, что Троцкий и Зиновьев присоединятся к нему для борьбы против правых. Об этом говорили в кулуарах Коминтерна и в кругах, близких к Центральному Комитету.
В беседе с Каменевым Бухарин предостерегал его против соглашения со Сталиным и предлагал объединить для борьбы с ним усилия всех внутрипартийных течений.
О своих встречах с Бухариным Каменев послал подробный отчет Зиновьеву в Воронеж и Троцкому в Алма-Ату. Он писал, что Бухарин в отчаянье, что он сломлен и считает, что партия находится на краю пропасти. Он приводил слова Бухарина текстуально:
– Он нас перехитрит. Он – новый Чингис-хан, он нас уничтожит… Если Сталин победит, не останется и помину о свободе. Корень зла в том, что партия и государство слились… Старые деления стали недействительными… Сейчас речь идет не о нормальном различии в политике, но о сохранении партии и государства и о самосохранении противников Сталина… Для него важны не идеи, он беспринципный политикан, жаждущий власти, он знает только месть и удар в спину. Надо объединиться для самозащиты…
Когда читаешь сейчас эти записи, видишь, что Бухарин, пожалуй, лучше всех других понимал Сталина и предвидел будущее.
Во всяком случае, ни Зиновьев, ни Каменев, ни даже Троцкий не вняли предостережениям Бухарина. В том же письме, в котором Каменев послал Троцкому запись своей беседы с Бухариным, он от своего и Зиновьева имени просил Троцкого написать заявление в ЦК с предложением возобновить совместную работу. Письмо полно оптимистической уверенности в скором возвращении к руководству партией. Вместо того, чтобы объединиться, как рекомендовал Бухарин, для борьбы со Сталиным, вожди левой оппозиции апеллировали к Сталину, обещая ему поддержку против правых. Их не насторожило даже то, что, изгоняя из ЦК и Политбюро руководителей правой оппозиции, Сталин избавлялся от последних вождей партии, стоявших у руководства при Ленине. Троцкий отверг предложение Бухарина потому, что, по его мнению, не Сталин, а именно Бухарин являлся представителем наиболее опасного для революции течения.
И никто из них не обратил внимания на пророческие слова Бухарина:
"Сейчас речь идет не о нормальном различии в политике, но о сохранении партии и государства и о самосохранении противников Сталина…"
Все говорило о том, что в лице Сталина они имеют дело с необычным явлением, что в то время, как все они, несмотря на разногласия, являются коммунистами, Сталин свободен от всяких идей и от всяких принципов. Но, кроме Бухарина, никто этого не понял.
Зиновьев и Каменев сделали, как пишет Троцкий, из этой беседы вывод, что можно "схватиться за руль" и что "это можно сделать только поддерживая Сталина, поэтому нужно не останавливаться перед тем, чтобы платить ему полной ценой".
Троцкий же не нашел ничего лучшего, как выпустить в Москве листовку с изложением беседы Каменева с Бухариным, чем по существу предал Бухарина.
Конечно, Сталин и не помышлял о привлечении вождей оппозиции к руководству партией. На протяжении ряда лет он планомерно проводил политику постепенного отсечения – одного за другим – ленинских соратников от руководства партией, чтобы остаться одному самовластным распорядителем судеб партии и страны. Сейчас его замысел близился к осуществлению, и отступать ему не было ни нужды, ни смысла. А слух насчет поддержки его линии Троцким, Каменевым и Зиновьевым распространялся Сталиным в некоторых партийных кругах лишь для того, чтобы запутать и запугать Бухарина, внести смятение в ряды левой оппозиции, помешать оппозиционерам всех течений объединиться, а заодно, может быть, «проверить», кто как будет на этот слух реагировать.
Была еще одна важнейшая для Сталина задача: консолидировать свои силы, избавиться от старых ленинских кадров, старых большевиков не только в Политбюро, но и вообще на руководящих постах, заменить их всюду своими, воспитанными в его, сталинском, духе людьми.
К этому толкали его колебания в политических настроениях среди кадрового состава партии, даже среди поддерживавших его в борьбе с оппозициями. Чтобы предотвратить возможную смычку этих недовольных и колеблющихся с Л.Д. Троцким, Сталин решил выслать Троцкого за границу. Характерно, что при обсуждении этого вопроса в Политбюро четверо высказались против: еще не исключенные из Политбюро Бухарин, Рыков, Томский, а также Куйбышев. Об этом сообщил Зиновьеву Калинин.
Узнав о решении выслать Троцкого, зиновьевцы собрались обсудить этот вопрос. Бакаев настаивал на открытом выступлении с протестом. Зиновьев заметил, что протестовать не перед кем, так как Сталина нет в Москве. Крупская, когда Зиновьев сообщил ей о готовящейся высылке Троцкого, сказала: "Если бы и решили мы протестовать, кто нас послушает?"
Беседуя с Каменевым, Бухарин сказал: "Психологические условия для устранения Сталина еще не созрели, но созревают. Правда, Сталин завоевал Ворошилова и Калинина. Орджоникидзе ненавидит Сталина, но у него нет решимости. Но ленинградские лидеры – и Киров один из них, Ягода и Трилиссер – два заместителя начальника ГПУ – и другие готовы повернуть против Сталина. Все же он испытывает ужас перед ГПУ".
Обо всех этих настроениях в партийных кулуарах Сталин знал. Чтобы обезопасить себя от возможных неожиданностей, он приложил все усилия, все свои интриганские таланты, чтобы перетянуть на свою сторону наиболее влиятельных членов ЦК. Против тех же, кто проявил хотя бы малейшее колебание и вообще против всех старых членов партии, в которых он не мог быть абсолютно уверен, он затаил тлеющую и до времени скрываемую злобу.
Как реагировал Л.Д. Троцкий на беседу Бухарина с Каменевым, мы уже говорили выше, упоминая о выпущенной в Москве листовке. Из писем Троцкого, посланных им в августе 1928 года, явствует, что он не потерял надежды на замирение со Сталиным. Троцкий писал своим единомышленникам, что Сталин самостоятельно, без помощи левой оппозиции, не сможет осуществить левый курс и вынужден будет прибегнуть к ее помощи. "Оппозиция исполнит свой долг, писал он, – и поможет партии выправить линию Сталина". Наивность для такого опытного политика, конечно, непростительная!
Однако Троцкий категорически возражал против закулисных сделок со Сталиным. Он неоднократно повторял, что разделит ответственность за руководство только при условии установления в партии рабочей демократии, свободы мнений и критики, выборности руководства сверху донизу путем тайного голосования. Не солидаризировался он полностью и с так называемым «левым» курсом Сталина в отношении крестьянства. В тех же августовских письмах он писал, что всегда был противником жесткого административного нажима, всегда был сторонником относительно высокого налога только на зажиточных, помощи беднякам и поощрения коллективизации середняков. "Чтобы судить о политике Сталина, – писал он, – надо иметь в виду не только то, что он делает, но и то, как он это делает". Поэтому, считал он, надо сочетать поддержку «левого» курса с беспощадной критикой.
В связи с провалом сталинской политики в деревне к 1929 году наблюдалось повышение авторитета Троцкого. Среди мер, принятых, чтобы парализовать рост этого авторитета, в № 4 журнала «Большевик» за 1929 год была напечатана статья Ем. Ярославского "О двурушничестве вообще и двурушничестве троцкистов". Ярославский доказывал, что до блокирования Троцкого с Зиновьевым между позициями Троцкого и Бухарина по вопросу о кулаке не было различий.
По его словам, Троцкий до образования блока стоял за свободное развитие капиталистических отношений в деревне, а после объединения, идя на уступки зиновьевцам, занял непримиримую позицию в отношении кулака и выступил против правых. Пытаясь подкрепить это свое утверждение, Ярославский привел несколько выдержек из доклада Л.Д. Троцкого на общегородском партийном собрании г. Запорожье 1 сентября 1925 года.
В действительности Троцкий и до, и после его блока с Зиновьевым занимал одну и ту же линию в крестьянском вопросе.
Да, он считал неразумным в 1925 году мешать развитию кулацкого, или, как он выражался, фермерского хозяйства в деревне. Тогдашний уровень промышленности и сельского хозяйства, считал Троцкий, не давал социалистическому государству возможности обеспечить деревню машинами и оборудованием, необходимыми для кооперирования крестьянских хозяйств, для развития производительных сил в сельском хозяйстве. Именно поэтому партия была вынуждена допустить развитие кулацкого хозяйства.
"– Социалистическое развитие, – говорил Троцкий, – и опирается на капиталистическое, и в то же время борется с ним. Кулак, богатый крестьянин, который продает хлеб через посредство государства, позволяет государству получать иностранную валюту, за которую мы можем ввозить машины для наших заводов. Это – плюс, это – содействие приближению к социализму.
…Пока мы не можем дать деревне высокой техники, у нас есть две возможности: либо применить в деревне методы военного коммунизма и задержать тем развитие производительных сил, что привело бы к сужению рынка и тем самым – к задержке производительных сил в промышленности; либо до тех пор, пока мы не можем средствами нашей промышленности коллективизировать сельское хозяйство, мы должны допустить там развитие производительных сил, хотя бы при помощи капиталистических методов".
Чем же отличалась линия Троцкого от линии Бухарина?
Бухарин в росте кулацкого хозяйства не видел никакой опасности. Он считал, что по мере роста мощи советского государства кулак будет постепенно "врастать в социализм". Троцкий же видел опасность для социализма в росте кулацкого хозяйства и влияния кулака на середняка. В основе своей, говорил он, это явление чревато большими опасностями, на которые никто из нас не закрывает глаз.
"По какому пути мы будем развиваться быстрее, полнее; по какому каналу идет у нас с каждым годом больше ценностей, больше богатства – по каналу социалистическому, то есть в руки государства и кооперации, или по каналу капиталистическому – в руки частных собственников? Этот вопрос, – говорил Троцкий, – должен постоянно стоять в центре внимания нашей партии и социалистического государства".
Чем отличалась линия объединенной оппозиции от линии Сталина?
До ХV съезда позиция Сталина была идентична позиции Бухарина, охарактеризованной выше. Троцкий же и объединенная оппозиция допускали развитие производительных сил деревни с помощью капиталистических методов лишь на известный период времени, до осуществления первой фазы промышленной революции, и, разумеется, при ограничении эксплуататорских тенденций кулаков. После осуществления промышленной революции, утверждалось в платформе оппозиции, следовало перейти к коллективизации, снабжая колхозы на выгодных условиях тракторами и сельскохозяйственными машинами. Машинизированные колхозы окажутся более конкурентоспособными, чем кулацкие хозяйства, лишенные машинной базы.
Сталин же, внезапно перейдя на «левый» курс, не обеспечил подготовку промышленности к нуждам колхозов в сельскохозяйственных машинах, не убедил на практике средних крестьян в преимуществах коллективных форм земледелия и ринулся на путь насильственной коллективизации, объединив не только землю, но и весь инвентарь и домашний скот. Такая линия (противоречащая, кстати сказать, взглядам всех основоположников марксизма) нанесла тяжелый ущерб и миллионам крестьян, и всему народному хозяйству Советского Союза.
В рядах троцкистской оппозиции, находившейся частично в подполье, частично в ссылке, продолжались шатания. Шло размежевание оппозиции на правое, левое и крайне левое крыло.
Этот разброд, царивший во второй половине 1928 года в рядах оппозиции, отражен в письмах Смилги, Радека, Преображенского и других.
"У меня, – писал из ссылки И.Т. Смилга Л.Д. Троцкому в октябре 1928 года, – растет глубокое отвращение к оппозиционным истерикам и истеричкам. Они все больше и больше ведут себя как секта, выключенная из исторического процесса.
…Радек бьет тревогу, – пишет он далее, – против начинающегося в оппозиции поворота в сторону децистов. В качестве примера он ссылается на письмо Дингельштедта, Виктора Эльцина и сравнивает их с последним замечанием В.М.Смирнова, что "партия – труп"…Радек считает, что отказ от поддержки левеющего центра в конечном счете приведет к проблеме новой революции…"
"Все это правильно," – писал Смилга. – Я делаю отсюда вывод, что если оппозиция будет сидеть на теперешней межеумочной позиции, то это неизбежно кончится расколом на группы: одна пойдет к партии, другая пойдет с децистами, третья будет влачить межеумочное состояние".
"…Я обратил внимание, – писал Радек 15 октября 1928 года Эльцину, Нечаеву и Белобородову, – нескольких товарищей на письмо Эльцина от 19 мая, в котором он заявлял: "Что касается термидора, то я считаю, что он совершился". Я указал на это письмо, как на симптом сползания некоторых наших молодых товарищей с позиции нашей платформы на платформу «15-ти». Но Эльцин не один. Ему вторит Нечаев, заявляя в письме от 8 августа, что "с таким правительством у нас не остается ничего общего и с ним у нас только борьба". Но эти два письма не исчерпывают множащегося количества беспокоящих симптомов".
"Вы, любезнейшие друзья, – писал Радек, – подписали заявление Конгрессу, платформу и все остальные документы, в которых вы обещали поддержать советское правительство и даже были готовы защищать это правительство с оружием в руках. Что же, это заявление осталось в силе?"
Крайне левое крыло все более тяготело к децистам и постепенно смыкалось с ними. Это вызывало протесты Смилги, Преображенского и Радека.
В октябре 1928 года Смилга писал Л.Д. Троцкому: "Лучше всего было бы, если бы Вы сами вправили мозги некоторым товарищам, например Дингельштедту. Равным образом Вам следовало бы выступить против ультралевой фразы в нашей среде".
28 октября 1928 года в своем письме ко всем оппозиционерам Л.Д. Троцкий писал, что как ни досадно тратить время на второстепенные вопросы, тем не менее надо заняться децистами, в смысле разъяснения кружкового паразитического характера их политики и заложенного в ней авантюризма. Ибо вожди децистов, которых мы до поры до времени предоставляли самим себе, доболтались до чертиков…
На крайне правом фланге оппозиции находился Преображенский, который добивался координации действий оппозиции с большинством партии.
"Надо думать о координации, – писал он Троцкому, – по целой программе общих пунктов, для осуществления которых нужны годы". "Перебирая эти пункты, – писал он далее, – по большинству которых я не вижу уже непримиримых разногласий, достаточно перечислить те пункты, по которым разногласия или почти исчезли, или значительно уменьшились. Индустриализация, борьба с кулаком, опора на бедноту, борьба с правой и неонароднической идеологией, быстрое строительство совхозов и колхозов, чистка партии от разложившихся, обывательских и классово-чуждых элементов. В частности, мне кажется, что каждый оппозиционер может подписаться почти под всеми решениями ноябрьского пленума, кроме ругательств по адресу оппозиции".
Перед лицом прекращения разногласий Преображенский предлагал обратиться к партии, подчеркнув всю нелепость пребывания оппозиции вне партии, в ссылке.
В направлении сближения с большинством партии предлагал двигаться и К.Б. Радек.
"Я не верю, – писал он Сосновскому, – что все дело Ленина и дело революции только за пятью тысячами коммунистов во всем Советском Союзе. Если верить утверждениям оппозиции, что все остальные большевистские фракции только прокладывают дорогу реакции, тогда приходишь к выводу, несовместимому с марксистским пониманием истории. «Левый» курс, который привел сталинскую фракцию к моральному конфликту с частной собственностью, показывает, что дело Ленина и пролетарской революции нечто большее, чем 5000 коммунистов в России. Вулкан революции не гора, родившая мышь, он не потух, а действует. Сталинская фракция – агент исторической необходимости и, несмотря на путаницу, ошибки и даже преступления, действует как страж наследия Октября и чемпион социализма. Сталинисты оказались достойнее, чем думала оппозиция, это надо признать без самоуничижения. В новом продвижении к социализму оппозиция действует как авангард, а сталинская фракция как арьергард".
Капитулянтская позиция, занятая Преображенским, Радеком, Смилгой и другими, усиливала разброд в рядах оппозиции. Левое крыло троцкистов упрекало Троцкого в терпимости по отношению к капитулянтам и не разделяло его надежд на возможную реформу внутри партии, на возрождение пролетарской демократии.
Троцкий спорил с обоими крайними течениями. Радека и Преображенского он призывал не спешить с капитуляцией, не преувеличивать значения «левого» курса Сталина. Лево настроенных оппозиционеров он убеждал в ошибочности их чрезмерно оптимистических взглядов на перспективы оппозиции. Левым экстремистам он доказывал, что неверно рассматривать всех своих противников, оставшихся в партии, как шкурников, продавшихся за чечевичную похлебку. В рядах партии, утверждал Троцкий, имеется еще много идейных и преданных людей, особенно из числа рабочих и пролетарской интеллигенции, за которых оппозиция должна вести упорную борьбу. Он писал, что положение Сталина создано не только террором аппарата, но и доверием и полудоверием большинства рабочих, а с ними нельзя терять контактов.
Выше уже говорилось, что в 1928 году Сталин одно время делал вид, что скоро добьется соглашения с Троцким и Зиновьевым. Однако ни о каком соглашении он в самом деле не помышлял и никаких конкретных шагов в этом направлении не предпринимал. Он выжидал.
К концу 1928 года положение Сталина упрочилось. Ему удалось перетянуть на свою сторону часть колеблющихся членов ЦК. Правая оппозиция, не поддержанная ни левыми оппозиционерами, ни партийными массами, капитулировала. Троцкистская оппозиция продолжала разлагаться в противоречиях. Наблюдая за всем этим, Сталин рассчитал, что время работает на него.
Как известно, несколькими годами позже, в разгар террора тридцатых годов, Бухарин за несколько дней до своего ареста написал письмо "будущему поколению руководителей партии". Письмо это, которое, по просьбе Н.И. Бухарина, заучила наизусть его жена А.Ю. Ларина, стало известно после смерти Сталина. В этом письме говорится: "О тайных организациях Рютина, Угланова мне ничего известно не было. Я свои взгляды излагал вместе с Рыковым и Томским открыто". Как обстояло дело в действительности, можно будет судить лишь после того, как станут доступными все архивы партии и ГПУ. Нам лишь известно, что борьба в московской организации и в Центральном Комитете закончилась полным поражением правых.
Только накануне разгрома правых (слишком поздно!), 12 сентября 1928 года Троцкий выразил согласие на блок с Бухариным и Рыковым на следующих условиях: сокращение партийного аппарата с оставлением за ним только партийно-политических функций; отстранение его от вмешательства в управление государством, хозяйством и профсоюзами; совместная подготовка партийного съезда с дискуссией по всем платформам всех течений; свободные выборы делегатов на партийный съезд путем тайного голосования.
Эту программу перехода от режима сталинской бюрократии к режиму внутрипартийной демократии Троцкий излагал много раз на разные лады. Особенно четко сформулирована она в его статье, напечатанной в мае 1933 года в № 34 «Бюллетеня».
Троцкий писал в этой статье, что Сталин разгромил партию, раздробил ее, разогнал по тюрьмам и ссылкам, разводнил сырой массой, запугал и деморализовал.
"Совершенно верно, – писал Л.Д. Троцкий, – что партии как партии сейчас не существует. Но в то же время она остается очень реальным историческим фактом. Это доказывается непрерывными арестами левых оппозиционеров; возвращением на путь оппозиции старых большевиков, пытавшихся сотрудничать со Сталиным (аресты Зиновьева, Каменева, И.Н. Смирнова, Преображенского, и др.); наконец, признанием со стороны самих бюрократов того немаловажного факта, что оппозиция во всем основном права". "Когда мы говорим, – писал Троцкий, – о восстановлении партийной демократии, то мы имеем в виду необходимость собрать воедино разбросанные, закованные, запуганные элементы действительно большевистской партии, восстановить ее нормальную работу, вернуть ей решающее влияние на жизнь страны. Разрешить задачу пробуждения и собирания партии иначе, как методом партийной демократии, немыслимо. Не сталинская же клика совершит эту работу, и не либеральная бюрократия, которая поддерживает ненавистного ей Сталина из страха перед массой".
"Демократия нам нужна для пролетарской диктатуры и в рамках этой диктатуры, – продолжал Троцкий. – Мы не закрываем глаза на то, что приступ к возрождению партии единственно мыслимым методом партийной демократии будет неминуемо означать на переходный период предоставление свободы критики всей нынешней разношерстной и противоречивой официальной партии, как и комсомолу. Большевистские элементы в партии не смогут разыскать друг друга, связаться, сговориться и активно выступить, не отмежевываясь от термидорианских элементов и от пассивного сырья; а такое размежевание немыслимо, в свою очередь, без открытого объяснения, без платформы, без дискуссий, без фракционных группировок, то есть без того, чтобы все загнанные внутрь болезни нынешней официальной партии не вышли наружу".
Изложенная Троцким программа возрождения большевистской партии с некоторыми поправками действительна и для сегодняшнего дня, и для сегодняшней партии.