И эта женщина, к которой он обращался так дружески-ласково, весело и шутливо, как оказалось, была его смертельным врагом.
Была? Или стала? Последнее представляется наиболее вероятным. О ненависти Идалии к Пушкину свидетельствуют неоспоримые факты. Но все известные нам сведения о переломе в отношениях между семьей Пушкина и Полетикой относятся к 1837 г. Чувства Полетики к Пушкину вполне откровенно выразились в тех нежных записочках, которые она посылала Дантесу, когда он находился под следствием. Очарованная Дантесом, Идалия и после совершившейся трагедии целиком его оправдывала. Год спустя после смерти Пушкина она с нескрываемым злорадством сообщала Геккернам из Петербурга: "Прекрасное рвение к распространению произведений покойного ужасно замедлилось. Вместо того чтобы принести пятьсот тысяч рублей, они не принесут и двухсот тысяч. Это всегда так бывает".lxxxiii Мелкие и постыдные чувства владели ею. Но за этим стояло нечто большее: она и люди ее клана тешили себя надеждой, что слава поэта угаснет с его смертью. (54)
С годами ненависть Полетики к Пушкину приобрела характер какого-то яростного озлобления против всего, что было связано с памятью о нем. На старости лет она даже не пыталась это скрыть. Узнав о том, что в Одессе, где она доживала свой век, сооружается памятник поэту, Идалия кричала, что поедет туда только для того, чтобы плюнуть на статую.lxxxiv
Биографы недоумевали и недоумевают до сих пор: "В чем же загадка отношений Пушкина и этой женщины? <...> Откуда эта ненависть?".lxxxv "Причины этой ненависти нам неизвестны и непонятны", - так закончил в свое время обзор материалов о Пушкине и Полетике П. Е. Щеголев8.lxxxvi
Чтобы разобраться во всех этих неясных вопросах, обратимся к тому эпизоду, который всегда связывают с именем Идалии. (55)
В биографии Пушкина давно уже утвердилась версия о том, что последним толчком к январской дуэли послужило свидание на квартире у Полетики. В этом был убежден и П. Е. Щеголев. Он считал, что свидание в кавалергардских казармах состоялось в январе и явилось непосредственным поводом к дуэли. В последнем издании его монографии по этому поводу скачано следующее: "Пушкин узнал о свидании <...> на другой же день из анонимного письма <...> Чаша терпения Пушкина была переполнена, и раздражению уже не могло быть положено предела. Оно стремительно вышло из границ. Пушкин решил - быть поединку".lxxxvii
Точка зрения Щеголева принята в настоящее время почти всеми биографами поэта. Они не сходятся лишь в одном: в определении даты свидания. Одни называют 25 января, другие - 23-е, большинство же исследователей, не веря в возможность точной датировки, просто указывают, что это произошло за несколько дней до дуэли. Что же касается последовательности событий, то в этом отношении все единодушны: свидание - анонимное письмо - дуэль... Такова единая схема.
Как видим, сложилась концепция очень логичная, подкупающая своей сюжетной завершенностью. Все так ясно! Так понятно!
Но чем ближе мы знакомимся с материалами, особенно с теми, которые стали известны в последнее время, тем очевиднее становится, что эта ясность мнимая.
Сомнения в справедливости гипотезы, предложенной Щеголевым, выражались не раз.lxxxviii Решительнее всего против нее выступила Анна Ахматова. По поводу этой версии о тайном свидании и новых анонимных письмах, будто бы спровоцировавших январскую дуэль, она писала: "Все это так легко придумать - все это так близко лежит, во всем этом нет и следа страшной неожиданности - верной спутницы истины".lxxxix
А. А. Ахматова усомнилась: да было ли это свидание вообще? И анонимные письма в январе - были ли они на самом деле? Не миф ли все это? Однако эти предположения не получили дальнейшего развития в ее работе. Видимо, полнее ознакомившись с источниками, она почувствовала, что не сможет убедительно обосновать свою точку зрения. Тем не менее для сомнений у Ахматовой были достаточно серьезные основания: она интуитивно почувствовала несовместимость общепринятого мне(56)ния с теми фактами, которые стали известны в последние десятилетия.
Новым поводом для сомнений послужили сведения, обнаруженные М. И. Яшиным в Военно-историческом архиве. А. П. Арапова, дочь Натальи Николаевны от брака с П. П. Ланским, в своих очерках, опубликованных в 1908 г., сообщив о свидании у Полетики, приписала Ланскому, будущему мужу Натальи Николаевны, роль активного участника интриги. Но, как установил М. И. Яшин, Ланского в январе 1837 г. вообще не было в Петербурге: с 19 октября 1836 по февраль 1837 г. он находился в служебной командировке в Малороссии.xc В связи с этим Я. Л. Левкович высказала предположение о том, что это свидание, возможно, состоялось но в январе, а раньше, когда Ланской еще был в Петербурге. Не настаивая на своем предположении, Левкович тут же отмечает, что во всей этой истории очень много неясного и по сей день, и пишет: "Может быть, не стоит доискиваться, было это свидание или нет и когда оно могло быть, потому что главный источник трагедии 1837 года, как давно установлено, не в поведении Натальи Николаевны".xci
Между тем сам Яшин считал, что все ясно, и уверенно называл точную дату свидания - 22 января 1837 г. На этой дате он настаивал и в последующих работах о дуэли, обосновывая свое предположение тем, что Дантес в этот день дежурил в полку, т. е. находился в кавалергардских казармах рядом с квартирой Полетики.xcii Правда, с той же степенью доказательности можно было бы назвать любой другой день, когда Дантес не дежурил и мог более свободно располагать своим временем. Отметим, кстати, что все попытки определить точную дату январского свидания базируются на столь же шатких основаниях.
Итак, теперь уже очевидно, что мы обратились к одному из тех преддуэльных эпизодов, которые часто называют "загадочными". Действительно, сейчас в этой истории все так запутано, что сомнению подвергаются не только отдельные подробности, но и датировка события и даже истинность самого факта.
Установим прежде всего, о чем же идет речь: о реальном факте или о некой легенде, достоверность которой проверить невозможно? (57)
Вводя в биографию поэта эпизод, связанный с именем Идалии Полетики, Щеголев опирался главным образом на рассказ А. П. Араповой. Исследователь весьма критически относился к очеркам Араповой, но в данном случае счел возможным довериться ее сообщению о свидании у Полетики, полагая, что дочь не стала бы сочинять подобную напраслину о своей матери, если бы не была уверена, что все это происходило на самом деле. По сути дела, автор книги "Дуэль и смерть Пушкина" ввел в свое время в научный оборот лишь гипотезу, которую тогда еще нельзя было ни подтвердить, ни опровергнуть. Но с годами этот эпизод стал каноническим и прочно вошел в биографию Пушкина.
В настоящее время мы имеем возможность проверить рассказ Араповой. В ее архиве Л. П. Гроссман обнаружил интереснейший документ: письмо барона Густава Фризенгофа - мужа Александрины, сестры Натальи Николаевны, посвященное событиям 1836 - 1837 гг. Этот документ давно известен: он был опубликован в 1929 г.xciii Но значение его было оценено не в полной мере.
История этого письма такова. Зимой 1887 г. Арапова обратилась к своей тетке Александре Николаевне - единственной оставшейся в живых свидетельнице дуэльной истории - с просьбой рассказать обо всем, что она помнила. Арапова тогда уже начала собирать материалы и семейные воспоминания для задуманной ею книги. Подробное письмо Фризенгофа, записавшего рассказ жены, было ответом на эту просьбу.
Таким образом, в руках Араповой оказалось подлинное, заверенное подписью свидетельство одного из самых близких очевидцев преддуэльных событий. Однако она скрыла этот документ от пушкинистов и от читателей и, публикуя свои очерки ни разу не упомянула о нем, хотя неоднократно ссылалась даже на такие источники, как рассказы няни, гувернантки, прислуги. В письме Фризенгофа есть, в частности, упоминание и о свидании на квартире у Полетики. Но Арапова позволила себе весьма вольную интерпретацию этого эпизода. Излагая его, она дополнила сообщение Александры Николаевны вымышленными подробностями и в то же время опустила ряд деталей, о которых знала из письма.
Под пером Араповой рассказ о свидании превратился чуть ли не в главу из бульварного романа. Здесь была и невинная, доверчивая женщина жертва... Был со(58)блазнитель, вызвавший ее на роковое свидание письмом, в котором угрожал в случае отказа покончить жизнь самоубийством... Были посвященные в тайну наперсники: Идалия и ее возлюбленный П. П. Ланской. Последний, "чтобы предотвратить опасность", прогуливался около дома. Тем не менее, "несмотря на все принятые предосторожности", некие тайные враги все же узнали о свидании и немедленно известили о нем Пушкина анонимным письмом.xciv
Опровергнуть Арапову было некому: она опубликовала свое сочинение тогда, когда уже не было в живых ни Александры Николаевны, ни ее мужа.
Именно Арапова приурочила этот эпизод к последним январским дням. Она же создала и эту сюжетную схему: свидание - анонимное письмо - дуэль. . . В письме Фризенгофа нет ничего подобного. Все, что рассказано Араповой о свидании на квартире Полетики, нельзя считать достоверным. Следовательно, и интерпретация этого эпизода, данная в свое время П. Е. Щеголевым, тоже должна быть пересмотрена.
Придется начать все сначала. Итак, это свидание - было ли оно на самом деле? Или это сплетня, слух, легенда?
Да. Было на самом деле... На этот вопрос сейчас мы можем ответить с полной уверенностью. В настоящее время нам известны два свидетельства об этом эпизоде, которые, как мы убедимся, можно считать вполне достоверными: это сообщение Александрины, переданное ее мужем бароном Фризенгофом, и рассказ В. Ф. Вяземской, записанный П. И. Бартеневым. Обе они - и княгиня Вяземская, и А. Н. Гончарова - знали обо всем случившемся лучше, чем кто-либо другой из близких Пушкину людей. Но в данном случае важно еще и другое: по счастливому стечению обстоятельств мы имеем возможность удостовериться не только в их полной осведомленности, но и в точности их воспоминаний.
Вот что рассказала В. Ф. Вяземская: "Мадам N по настоянию Геккерна (Жоржа, - С. А.) пригласила Пушкину к себе, а сама уехала из дому. Пушкина рассказывала княгине Вяземской и мужу, что, когда она осталась с глазу на глаз с Геккерном, тот вынул пистолет и грозил застрелиться, если она не отдаст ему себя. Пушкина не знала, куда ей деваться от его настояний; она ломала себе руки и стала говорить как можно громче. По счастью, (59) ничего не подозревавшая дочь хозяйки дома явилась в комнату, и гостья бросилась к ней".xcv
Рассказ Вяземской П. И. Бартенев опубликовал в 1888 г. Это было первое сообщение в печати об инциденте на квартире у Полетики9. А письмо барона Фризенгофа датируется 14/26 марта 1887 г. И в этом особая ценность данного документа: свидетельство Александры Николаевны было записано до того, как в печати появились какие-либо упоминания о свидании Натальи Николаевны с Дантесом. В письме Фризенгофа об этом сказано следующее: "... ваша мать получила однажды от г-жи Полетики приглашение посетить ее, и когда она прибыла туда, то застала там Геккерна вместо хозяйки дома; бросившись перед ней на колена, он заклинал ее о том же, что и его приемный отец в своем письме. Она сказала жене моей, что это свидание длилось только несколько минут, ибо, отказав немедленно, она тотчас же уехала".xcvi
Перед нами редчайший случай почти полного совпадения двух мемуарных свидетельств. Княгиня Вяземская и Александрина независимо друг от друга рассказали об этом свидании одно н то же. По-видимому, в памяти обеих женщин этот эпизод запечатлелся так отчетливо потому, что он был неким кульминационным моментом в развитии событий и повлек за собою тягчайшие последствия.
Обе они начинают свой рассказ совершенно одинаково, сообщая о том, что эта встреча наедине с Дантесом оказалась для H. H. Пушкиной полной неожиданностью, что она была подстроена Идалией (здесь налицо чуть ли не словесные совпадения). Для обеих женщин роль Идалии была очевидна, и они не могли ей простить ее вероломства до конца своих дней.
Воспоминания В. Ф. Вяземской здесь, как и всегда, отличаются живостью и конкретностью. В своих беседах с Бартеневым она была предельно откровенна и не стеснялась в выражениях. Барон и баронесса Фризенгоф в письме к племяннице более сдержанны. Но, по сути дела, оба документа почти идентичны и взаимно под(60)крепляют друг друга. Не приходится сомневаться в достоверности этих воспоминаний.
Существует еще один вариант рассказа В. Ф. Вяземской, переданный Бартеневым с дополнительными подробностями. По словам Вяземской, Наталья Николаевна приехала к ней однажды от Полетики "вся впопыхах и с негодованием рассказала, как ей удалось избегнуть настойчивого преследования Дантеса".xcvii Эти живые, зримые детали вызывают полное доверие. По всей вероятности, Вера Федоровна очень точно передает реакцию Пушкиной: она была в негодовании и так взволнованна, что не в силах была промолчать и тут же рассказала Вяземской о случившемся. Вернувшись домой, она повторила свой рассказ Александрине. Мужу она не решилась в тот момент сообщить об этом, но через несколько дней описала сцену с пистолетом и ему (при каких обстоятельствах - мы скажем позднее).
Итак, можно считать установленным, что свидание на квартире у Полетики имело место на самом деле.
Но когда оно произошло? И какую роль сыграло в дальнейшем ходе событий?
Версия А. П. Араповой о том, что это было в январе, накануне дуэли, ничем не подтверждается. Напротив, вновь найденные документы только усиливают сомнения в достоверности такой датировки.
Материалы, которыми мы располагаем в настоящее время, свидетельствуют прежде всего о том, что никто из людей пушкинского круга не связывал инцидент на квартире у Полетики с последней дуэлью, хотя о нем знали многие. И Александра Николаевна, и Вяземская рассказывают об этом эпизоде как о чем-то, стоящем в ряду других событий, не приурочивая его к трагическому финалу. Характерно, что ни у той, ни у другой, когда они излагали эту историю, не возникло никаких ассоциаций, связанных с Екатериной. Конечно, это объясняется тем, что в тот момент Дантес еще не был женат.
Эти психологические догадки, расходящиеся с общепринятой точкой зрения, можно подтвердить достаточно вескими доказательствами. Обратимся с этой целью к тем двум свидетельствам, которые мы вправе считать вполне достоверными.
В рассказе В. Ф. Вяземской нет прямых указаний на то, когда произошел инцидент у Полетики. Лишь по (61) некоторым косвенным деталям можно предположить, что дело происходило до 4 ноября.
А вот в письме Фризенгофа такие указания имеются, но биографы до сих пор не обращали на них внимания.
Когда в 1887 г. Арапова обратилась с письмом к своей тетке, ее просьба поставила супругов Фризенгофов в трудное положение. Несомненно, они понимали, что им предстоит подписаться под очень ответственным документом, и считали своим долгом сказать правду. Барон Фризенгоф очень сдержанно, изысканным старинным слогом передал рассказ своей жены. Ему удалось, даже сообщал о весьма щекотливых обстоятельствах, остаться в рамках "хорошего тона". Но столь же скрупулезно следил он и за тем, чтобы не исказить суть дела. Он всегда точно указывает, пишет ли со слов жены, выражает ли свое личное мнение или передает слухи, распространившиеся в свете. И, что для нас особенно важно, он ведет рассказ, насколько это возможно, в хронологической последовательности. Там, где Фризенгоф отступает от этого принципа, мы находим специальную оговорку: "Я забыл упомянуть в соответственном хронологическом месте...".xcviii
В первой части своего сообщения барон Фризенгоф рассказывает об ухаживании Дантеса за H. H. Пушкиной, вызвавшем усиленные толки в обществе, а затем и анонимные письма. Он доводит изложение до ноябрьской дуэльной истории: "<Пушкин> отказал в своем доме Геккерну и кончил тем, что заявил: либо тот женится, либо будут драться". Далее следует своего рода отступление, носящее характер итогового примечания к предыдущему разделу, в котором речь шла о том, что происходило до 4 ноября. Его необходимо процитировать полностью.
"Жена моя сообщает мне, что она совершенно уверена в том, что во все это время Геккерн видел вашу мать исключительно в свете и что между ними не было ни встреч, ни переписки. Но в отношении обоих этих обстоятельств было все же по одному исключению.
Старый Геккерн написал вашей матери письмо, чтобы убедить ее оставить своего мужа и выйти за его приемного сына. Александрию вспоминает, что ваша мать отвечала на это решительным отказом, но она уже не помнит, было ли это сделано устно или письменно. (62)
Что же касается свидания, то ваша мать получила однажды от г-жи Полетики приглашение посетить ее, и когда она прибыла туда, то застала там Геккерна вместо хозяйки дома; бросившись перед ней на колена, он заклинал ее о том же, что и его приемный отец в своем письме. Она сказала жене моей, что это свидание длилось только несколько минут, ибо, отказав немедленно, она тотчас уехала".xcix
А затем Фризенгоф возвращается к тому, па чем он остановился: "Итак, замужество было решено.. .". И продолжает свой рассказ, по-прежнему строго соблюдая хронологический порядок. Он сообщает далее о переговорах, предшествовавших, официальной помолвке; о бракосочетании Дантеса; о положении, сложившемся в январе 1837 г.
Как видим, анализ этого документа позволяет нам достаточно точно определить место интересующего нас эпизода в цепи событий. Судя по хронологии изложения, свидание, спровоцированное Идалией Полетикой, состоялось до того, как разыгралась ноябрьская дуэльная история и начались переговоры о сватовстве Дантеса.
Это подтверждается и другими соображениями.
Обратим внимание на то, как авторы письма изображают сцену свидания. По словам Фризенгофа, Дантес на коленях заклинал H. H. Пушкину "о том же, что и его приемный отец" (т. е. оставить мужа и выйти за него). Конечно, Вяземская гораздо точнее передала обстоятельства этого свидания, Фризенгоф прибег к эвфемизмам, но для нас в данном случае важно учесть следующее: такая словесная формула оказалась возможной, потому что Александрина знала, что в тот момент, когда разыгралась эта сцена, Дантес еще не был помолвлен с Екатериной и был свободен.
Но это еще не все. В письме педантичного барона есть указания и для более точной датировки.
В своих воспоминаниях Александрина выделила два инцидента, особенно врезавшиеся ей в память. Оба они следовали один за другим. Сначала на каком-то вечере Геккерн-старший затеял с H. H. Пушкиной оскорбительный разговор (не может быть никакого сомнения в том, что это был именно разговор: посланник не мог вставать против себя такую улику, как собственноручное письмо подобного содержания). Вскоре после этого Дантес с по(63)мощью Полетики добился встречи с Натальей Николаевной наедине.
Нам известно, что этот разговор посланника с женой поэта состоялся в октябре во время болезни Дантеса. Об этом совершенно определенно говорит в своем письме Александр Карамзин. С болезнью Дантеса соотносит вмешательство посланника и Пушкин в своих письмах к Геккерну (XVI, 190 и 222, 397 и 407). В делах Кавалергардского полка зафиксированы точные даты: поручик Геккерн числился больным с 19 по 27 октября.c
Сопоставив все эти свидетельства, можно датировать свидание у Полетики с точностью до нескольких дней: оно произошло между 28 октября и 3 ноября, т. е. после того как Дантес стал выходить из дома, но до появления анонимных писем.
Итак, инцидент на квартире у Полетики имел место на самом деле, но не в январе, а накануне 4 ноября. Уточнение этой даты бросает новый свет на многие факты преддуэльной истории, остававшиеся до сих пор не вполне ясными.
Теперь, когда мы определили истинную последовательность событий, становятся понятными прежде неясные недомолвки в пушкинских письмах к Геккерну и в письме Александра Карамзина от 13 марта 1837 г. В последнем письме, недавно введенном в научный оборот, содержатся ценнейшие по своей точности сведения, в том числе и существенные подробности относительно интересующего нас эпизода. Вот что пишет Карамзин о событиях тех дней: "Дантес в то время был болен грудью и худел на глазах. Старик Геккерн сказал госпоже Пушкиной, что он умирает из-за нее, заклинал ее спасти его сына, потом стал грозить местью; два дня спустя появились эти анонимные письма <...> За этим последовала исповедь госпожи Пушкиной своему мужу, вызов...".ci
В своем письме Александр Карамзин сообщает о том, что в какой-то момент произошел перелом во взаимоотношениях Натальи Николаевны и Дантеса. Сам того не замечая, он даже назвал точную дату. В самом деле, вчитаемся внимательно в этот текст: "... два дня спустя...". Но после чего? А. Карамзин, несомненно, знал о каком-то событии, имевшем место 2 ноября, но не счел себя вправе упоминать о нем в письме.
Видимо, 2 ноября случилось нечто из ряда вон вы(64)ходящее, так как эту же дату с особым подтекстом называет и Пушкин в своем ноябрьском письме к Геккерну. Как известно, это письмо Пушкин не отправил по назначению, он его потом разорвал, и лишь сто лет спустя оно было прочитано и реконструировано П. В. Измайловым и Б. В. Казанским по уцелевшим клочкам.
Обратимся к сохранившимся обрывкам пушкинского черновика. Для нас сейчас важнее всего прочесть первоначальный текст, то, что потом было вычеркнуто Пушкиным, так как именно зачеркнутые строки приоткрывают тайну 2 ноября. Вот как выглядит один из уцелевших фрагментов этого письма:
"2-го ноября у вас был [от] с вашим сыном [новость <...> доставило) большое удовольствие. Он сказал вам] [после одного] вследствие одного разговора <...>ешен, [что моя жена опаса<ется>] анонимное письмо [<......> что она от этого теряет голову] <.....> нанести решительный удар <.....> <со>ставленное вами и <.....> <экзем>пляра [ано<нимного> письма] <.....> были разосланы <.....> было сфабриковано с <.....>".cii
Основной смысл этого фрагмента сейчас не вызывает сомнений. Пушкин утверждает, что анонимные письма - дело рук господ Геккернов и что замысел этого "решительного удара" возник у них 2 ноября после какого-то известия, сообщенного Дантесом. Но что произошло 2 ноября, о чем мог рассказать Дантес, - все это оставалось до сих пор непонятным. Теперь, по-видимому, это перестает быть загадкой.
Сохранившийся фрагмент письма свидетельствует прежде всего о том, что дело эго касалось Натальи Николаевны. Поэтому Пушкин не хотел прямо говорить о том, что именно случилось в тот день, и вообще стремился не упоминать ее имени в этом письме.
Из черновика видно, как мучительно ищет он подходящую словесную формулу для обозначения происшедшего. В конце концов незачеркнутым остается: "вследствие одного разговора...". Все упоминания о жене, которые в первый момент непроизвольно вырвались у него, Пушкин затем тщательно вычеркивает ("моя жена опасается...", "она от этого теряет голову...").
Если сопоставить эти первоначально легшие на бумагу строки с тем, что рассказывает Александр Карамзин о событиях тех дней, становится очевидным, что 2 ноября, как уже говорилось, оказалось переломным (65) моментом во взаимоотношениях Натальи Николаевны с Дантесом. До этого дня ее умоляли, заклинали и т. п. Но внезапно все изменилось: Геккерны стали грозить ей местью... Она оказалась в ужасном положении... опасалась гнева мужа... теряла голову...
Естественно предположить, что роли изменились именно после свидания у Полетики, обманувшего надежды Дантеса. По всей вероятности, оно и состоялось в этот день - 2 ноября. Вот тогда-то жена поэта и оказалась в зависимости от Геккернов. Ей стали грозить оглаской происшедшего, тем, что она все равно будет обесчещена в глазах мужа и общества.
Не забудем: анонимные письма появились два дня спустя после того, как H. H. Пушкина услышала угрозы в свой адрес. Их появление, несомненно, связано с предшествующими событиями.
Теперь, когда мы знаем, что предшествовало появлению анонимных писем, становится очевидным, что жена поэта оказалась жертвой низкой интриги. Оскорбительные предложения посланника, обращенные к ней; подстроенное при содействии Полетики свидание; последовавшие затем анонимные письма - все это, по-видимому, звенья одной цепи. После того как H. H. Пушкина попыталась положить конец домогательствам Дантеса, им были пущены в ход все средства, в том числе и самые недостойные. "Адские сети, адские козни!", скажет обо всем этом позднее Вяземский.ciii
Соучастницей этих козней была и Идалия Полетика. Когда Пушкин узнал обо всем, вероломство Идалии, очевидно, его особенно потрясло: ведь все эти годы он принимал ее у себя как друга дома. Можно не сомневаться, что Пушкин нашел в эти дни случай выразить ей свои чувства без обиняков. Как и когда? Мы не знаем. Идалия предпочла об этом промолчать. Но она возненавидела Пушкина и сделалась его смертельным врагом.
Накануне январской дуэли Идалия была в числе тех гонителей поэта, которые распространяли о нем и его жене порочащие их слухи. Дымовая завеса сплетни помогала ей скрыть собственную неблаговидную роль в этой истории. После гибели Пушкина Полетика, не таясь, выражала свои симпатии к убийце поэта.
Совершившийся через несколько лет новый, неожиданный поворот судьбы, по всей вероятности, во сто крат (66) усилил тайную недоброжелательность Идалии к Наталье Николаевне и ее ненависть ко всему, что было связано с именем Пушкина. В 1844 г. вдова поэта стала женой П. П. Ланского, который ранее был возлюбленным Идалии. По этому поводу М. А. Корф сделал следующую многозначительную запись в своем дневнике: "После семи лет вдовства вдова Пушкина выходит за генерала Ланского <...> Ланской был прежде флигель-адъютантом в Кавалергардском полку и недавно произведен в генералы. Злоязычная молва утверждала, что он жил в очень близкой связи с женою другого кавалергардского полковника Полетики. Теперь говорят, что он бросил политику и обратился к поэзии".civ
Была? Или стала? Последнее представляется наиболее вероятным. О ненависти Идалии к Пушкину свидетельствуют неоспоримые факты. Но все известные нам сведения о переломе в отношениях между семьей Пушкина и Полетикой относятся к 1837 г. Чувства Полетики к Пушкину вполне откровенно выразились в тех нежных записочках, которые она посылала Дантесу, когда он находился под следствием. Очарованная Дантесом, Идалия и после совершившейся трагедии целиком его оправдывала. Год спустя после смерти Пушкина она с нескрываемым злорадством сообщала Геккернам из Петербурга: "Прекрасное рвение к распространению произведений покойного ужасно замедлилось. Вместо того чтобы принести пятьсот тысяч рублей, они не принесут и двухсот тысяч. Это всегда так бывает".lxxxiii Мелкие и постыдные чувства владели ею. Но за этим стояло нечто большее: она и люди ее клана тешили себя надеждой, что слава поэта угаснет с его смертью. (54)
С годами ненависть Полетики к Пушкину приобрела характер какого-то яростного озлобления против всего, что было связано с памятью о нем. На старости лет она даже не пыталась это скрыть. Узнав о том, что в Одессе, где она доживала свой век, сооружается памятник поэту, Идалия кричала, что поедет туда только для того, чтобы плюнуть на статую.lxxxiv
Биографы недоумевали и недоумевают до сих пор: "В чем же загадка отношений Пушкина и этой женщины? <...> Откуда эта ненависть?".lxxxv "Причины этой ненависти нам неизвестны и непонятны", - так закончил в свое время обзор материалов о Пушкине и Полетике П. Е. Щеголев8.lxxxvi
Чтобы разобраться во всех этих неясных вопросах, обратимся к тому эпизоду, который всегда связывают с именем Идалии. (55)
В биографии Пушкина давно уже утвердилась версия о том, что последним толчком к январской дуэли послужило свидание на квартире у Полетики. В этом был убежден и П. Е. Щеголев. Он считал, что свидание в кавалергардских казармах состоялось в январе и явилось непосредственным поводом к дуэли. В последнем издании его монографии по этому поводу скачано следующее: "Пушкин узнал о свидании <...> на другой же день из анонимного письма <...> Чаша терпения Пушкина была переполнена, и раздражению уже не могло быть положено предела. Оно стремительно вышло из границ. Пушкин решил - быть поединку".lxxxvii
Точка зрения Щеголева принята в настоящее время почти всеми биографами поэта. Они не сходятся лишь в одном: в определении даты свидания. Одни называют 25 января, другие - 23-е, большинство же исследователей, не веря в возможность точной датировки, просто указывают, что это произошло за несколько дней до дуэли. Что же касается последовательности событий, то в этом отношении все единодушны: свидание - анонимное письмо - дуэль... Такова единая схема.
Как видим, сложилась концепция очень логичная, подкупающая своей сюжетной завершенностью. Все так ясно! Так понятно!
Но чем ближе мы знакомимся с материалами, особенно с теми, которые стали известны в последнее время, тем очевиднее становится, что эта ясность мнимая.
Сомнения в справедливости гипотезы, предложенной Щеголевым, выражались не раз.lxxxviii Решительнее всего против нее выступила Анна Ахматова. По поводу этой версии о тайном свидании и новых анонимных письмах, будто бы спровоцировавших январскую дуэль, она писала: "Все это так легко придумать - все это так близко лежит, во всем этом нет и следа страшной неожиданности - верной спутницы истины".lxxxix
А. А. Ахматова усомнилась: да было ли это свидание вообще? И анонимные письма в январе - были ли они на самом деле? Не миф ли все это? Однако эти предположения не получили дальнейшего развития в ее работе. Видимо, полнее ознакомившись с источниками, она почувствовала, что не сможет убедительно обосновать свою точку зрения. Тем не менее для сомнений у Ахматовой были достаточно серьезные основания: она интуитивно почувствовала несовместимость общепринятого мне(56)ния с теми фактами, которые стали известны в последние десятилетия.
Новым поводом для сомнений послужили сведения, обнаруженные М. И. Яшиным в Военно-историческом архиве. А. П. Арапова, дочь Натальи Николаевны от брака с П. П. Ланским, в своих очерках, опубликованных в 1908 г., сообщив о свидании у Полетики, приписала Ланскому, будущему мужу Натальи Николаевны, роль активного участника интриги. Но, как установил М. И. Яшин, Ланского в январе 1837 г. вообще не было в Петербурге: с 19 октября 1836 по февраль 1837 г. он находился в служебной командировке в Малороссии.xc В связи с этим Я. Л. Левкович высказала предположение о том, что это свидание, возможно, состоялось но в январе, а раньше, когда Ланской еще был в Петербурге. Не настаивая на своем предположении, Левкович тут же отмечает, что во всей этой истории очень много неясного и по сей день, и пишет: "Может быть, не стоит доискиваться, было это свидание или нет и когда оно могло быть, потому что главный источник трагедии 1837 года, как давно установлено, не в поведении Натальи Николаевны".xci
Между тем сам Яшин считал, что все ясно, и уверенно называл точную дату свидания - 22 января 1837 г. На этой дате он настаивал и в последующих работах о дуэли, обосновывая свое предположение тем, что Дантес в этот день дежурил в полку, т. е. находился в кавалергардских казармах рядом с квартирой Полетики.xcii Правда, с той же степенью доказательности можно было бы назвать любой другой день, когда Дантес не дежурил и мог более свободно располагать своим временем. Отметим, кстати, что все попытки определить точную дату январского свидания базируются на столь же шатких основаниях.
Итак, теперь уже очевидно, что мы обратились к одному из тех преддуэльных эпизодов, которые часто называют "загадочными". Действительно, сейчас в этой истории все так запутано, что сомнению подвергаются не только отдельные подробности, но и датировка события и даже истинность самого факта.
Установим прежде всего, о чем же идет речь: о реальном факте или о некой легенде, достоверность которой проверить невозможно? (57)
Вводя в биографию поэта эпизод, связанный с именем Идалии Полетики, Щеголев опирался главным образом на рассказ А. П. Араповой. Исследователь весьма критически относился к очеркам Араповой, но в данном случае счел возможным довериться ее сообщению о свидании у Полетики, полагая, что дочь не стала бы сочинять подобную напраслину о своей матери, если бы не была уверена, что все это происходило на самом деле. По сути дела, автор книги "Дуэль и смерть Пушкина" ввел в свое время в научный оборот лишь гипотезу, которую тогда еще нельзя было ни подтвердить, ни опровергнуть. Но с годами этот эпизод стал каноническим и прочно вошел в биографию Пушкина.
В настоящее время мы имеем возможность проверить рассказ Араповой. В ее архиве Л. П. Гроссман обнаружил интереснейший документ: письмо барона Густава Фризенгофа - мужа Александрины, сестры Натальи Николаевны, посвященное событиям 1836 - 1837 гг. Этот документ давно известен: он был опубликован в 1929 г.xciii Но значение его было оценено не в полной мере.
История этого письма такова. Зимой 1887 г. Арапова обратилась к своей тетке Александре Николаевне - единственной оставшейся в живых свидетельнице дуэльной истории - с просьбой рассказать обо всем, что она помнила. Арапова тогда уже начала собирать материалы и семейные воспоминания для задуманной ею книги. Подробное письмо Фризенгофа, записавшего рассказ жены, было ответом на эту просьбу.
Таким образом, в руках Араповой оказалось подлинное, заверенное подписью свидетельство одного из самых близких очевидцев преддуэльных событий. Однако она скрыла этот документ от пушкинистов и от читателей и, публикуя свои очерки ни разу не упомянула о нем, хотя неоднократно ссылалась даже на такие источники, как рассказы няни, гувернантки, прислуги. В письме Фризенгофа есть, в частности, упоминание и о свидании на квартире у Полетики. Но Арапова позволила себе весьма вольную интерпретацию этого эпизода. Излагая его, она дополнила сообщение Александры Николаевны вымышленными подробностями и в то же время опустила ряд деталей, о которых знала из письма.
Под пером Араповой рассказ о свидании превратился чуть ли не в главу из бульварного романа. Здесь была и невинная, доверчивая женщина жертва... Был со(58)блазнитель, вызвавший ее на роковое свидание письмом, в котором угрожал в случае отказа покончить жизнь самоубийством... Были посвященные в тайну наперсники: Идалия и ее возлюбленный П. П. Ланской. Последний, "чтобы предотвратить опасность", прогуливался около дома. Тем не менее, "несмотря на все принятые предосторожности", некие тайные враги все же узнали о свидании и немедленно известили о нем Пушкина анонимным письмом.xciv
Опровергнуть Арапову было некому: она опубликовала свое сочинение тогда, когда уже не было в живых ни Александры Николаевны, ни ее мужа.
Именно Арапова приурочила этот эпизод к последним январским дням. Она же создала и эту сюжетную схему: свидание - анонимное письмо - дуэль. . . В письме Фризенгофа нет ничего подобного. Все, что рассказано Араповой о свидании на квартире Полетики, нельзя считать достоверным. Следовательно, и интерпретация этого эпизода, данная в свое время П. Е. Щеголевым, тоже должна быть пересмотрена.
Придется начать все сначала. Итак, это свидание - было ли оно на самом деле? Или это сплетня, слух, легенда?
Да. Было на самом деле... На этот вопрос сейчас мы можем ответить с полной уверенностью. В настоящее время нам известны два свидетельства об этом эпизоде, которые, как мы убедимся, можно считать вполне достоверными: это сообщение Александрины, переданное ее мужем бароном Фризенгофом, и рассказ В. Ф. Вяземской, записанный П. И. Бартеневым. Обе они - и княгиня Вяземская, и А. Н. Гончарова - знали обо всем случившемся лучше, чем кто-либо другой из близких Пушкину людей. Но в данном случае важно еще и другое: по счастливому стечению обстоятельств мы имеем возможность удостовериться не только в их полной осведомленности, но и в точности их воспоминаний.
Вот что рассказала В. Ф. Вяземская: "Мадам N по настоянию Геккерна (Жоржа, - С. А.) пригласила Пушкину к себе, а сама уехала из дому. Пушкина рассказывала княгине Вяземской и мужу, что, когда она осталась с глазу на глаз с Геккерном, тот вынул пистолет и грозил застрелиться, если она не отдаст ему себя. Пушкина не знала, куда ей деваться от его настояний; она ломала себе руки и стала говорить как можно громче. По счастью, (59) ничего не подозревавшая дочь хозяйки дома явилась в комнату, и гостья бросилась к ней".xcv
Рассказ Вяземской П. И. Бартенев опубликовал в 1888 г. Это было первое сообщение в печати об инциденте на квартире у Полетики9. А письмо барона Фризенгофа датируется 14/26 марта 1887 г. И в этом особая ценность данного документа: свидетельство Александры Николаевны было записано до того, как в печати появились какие-либо упоминания о свидании Натальи Николаевны с Дантесом. В письме Фризенгофа об этом сказано следующее: "... ваша мать получила однажды от г-жи Полетики приглашение посетить ее, и когда она прибыла туда, то застала там Геккерна вместо хозяйки дома; бросившись перед ней на колена, он заклинал ее о том же, что и его приемный отец в своем письме. Она сказала жене моей, что это свидание длилось только несколько минут, ибо, отказав немедленно, она тотчас же уехала".xcvi
Перед нами редчайший случай почти полного совпадения двух мемуарных свидетельств. Княгиня Вяземская и Александрина независимо друг от друга рассказали об этом свидании одно н то же. По-видимому, в памяти обеих женщин этот эпизод запечатлелся так отчетливо потому, что он был неким кульминационным моментом в развитии событий и повлек за собою тягчайшие последствия.
Обе они начинают свой рассказ совершенно одинаково, сообщая о том, что эта встреча наедине с Дантесом оказалась для H. H. Пушкиной полной неожиданностью, что она была подстроена Идалией (здесь налицо чуть ли не словесные совпадения). Для обеих женщин роль Идалии была очевидна, и они не могли ей простить ее вероломства до конца своих дней.
Воспоминания В. Ф. Вяземской здесь, как и всегда, отличаются живостью и конкретностью. В своих беседах с Бартеневым она была предельно откровенна и не стеснялась в выражениях. Барон и баронесса Фризенгоф в письме к племяннице более сдержанны. Но, по сути дела, оба документа почти идентичны и взаимно под(60)крепляют друг друга. Не приходится сомневаться в достоверности этих воспоминаний.
Существует еще один вариант рассказа В. Ф. Вяземской, переданный Бартеневым с дополнительными подробностями. По словам Вяземской, Наталья Николаевна приехала к ней однажды от Полетики "вся впопыхах и с негодованием рассказала, как ей удалось избегнуть настойчивого преследования Дантеса".xcvii Эти живые, зримые детали вызывают полное доверие. По всей вероятности, Вера Федоровна очень точно передает реакцию Пушкиной: она была в негодовании и так взволнованна, что не в силах была промолчать и тут же рассказала Вяземской о случившемся. Вернувшись домой, она повторила свой рассказ Александрине. Мужу она не решилась в тот момент сообщить об этом, но через несколько дней описала сцену с пистолетом и ему (при каких обстоятельствах - мы скажем позднее).
Итак, можно считать установленным, что свидание на квартире у Полетики имело место на самом деле.
Но когда оно произошло? И какую роль сыграло в дальнейшем ходе событий?
Версия А. П. Араповой о том, что это было в январе, накануне дуэли, ничем не подтверждается. Напротив, вновь найденные документы только усиливают сомнения в достоверности такой датировки.
Материалы, которыми мы располагаем в настоящее время, свидетельствуют прежде всего о том, что никто из людей пушкинского круга не связывал инцидент на квартире у Полетики с последней дуэлью, хотя о нем знали многие. И Александра Николаевна, и Вяземская рассказывают об этом эпизоде как о чем-то, стоящем в ряду других событий, не приурочивая его к трагическому финалу. Характерно, что ни у той, ни у другой, когда они излагали эту историю, не возникло никаких ассоциаций, связанных с Екатериной. Конечно, это объясняется тем, что в тот момент Дантес еще не был женат.
Эти психологические догадки, расходящиеся с общепринятой точкой зрения, можно подтвердить достаточно вескими доказательствами. Обратимся с этой целью к тем двум свидетельствам, которые мы вправе считать вполне достоверными.
В рассказе В. Ф. Вяземской нет прямых указаний на то, когда произошел инцидент у Полетики. Лишь по (61) некоторым косвенным деталям можно предположить, что дело происходило до 4 ноября.
А вот в письме Фризенгофа такие указания имеются, но биографы до сих пор не обращали на них внимания.
Когда в 1887 г. Арапова обратилась с письмом к своей тетке, ее просьба поставила супругов Фризенгофов в трудное положение. Несомненно, они понимали, что им предстоит подписаться под очень ответственным документом, и считали своим долгом сказать правду. Барон Фризенгоф очень сдержанно, изысканным старинным слогом передал рассказ своей жены. Ему удалось, даже сообщал о весьма щекотливых обстоятельствах, остаться в рамках "хорошего тона". Но столь же скрупулезно следил он и за тем, чтобы не исказить суть дела. Он всегда точно указывает, пишет ли со слов жены, выражает ли свое личное мнение или передает слухи, распространившиеся в свете. И, что для нас особенно важно, он ведет рассказ, насколько это возможно, в хронологической последовательности. Там, где Фризенгоф отступает от этого принципа, мы находим специальную оговорку: "Я забыл упомянуть в соответственном хронологическом месте...".xcviii
В первой части своего сообщения барон Фризенгоф рассказывает об ухаживании Дантеса за H. H. Пушкиной, вызвавшем усиленные толки в обществе, а затем и анонимные письма. Он доводит изложение до ноябрьской дуэльной истории: "<Пушкин> отказал в своем доме Геккерну и кончил тем, что заявил: либо тот женится, либо будут драться". Далее следует своего рода отступление, носящее характер итогового примечания к предыдущему разделу, в котором речь шла о том, что происходило до 4 ноября. Его необходимо процитировать полностью.
"Жена моя сообщает мне, что она совершенно уверена в том, что во все это время Геккерн видел вашу мать исключительно в свете и что между ними не было ни встреч, ни переписки. Но в отношении обоих этих обстоятельств было все же по одному исключению.
Старый Геккерн написал вашей матери письмо, чтобы убедить ее оставить своего мужа и выйти за его приемного сына. Александрию вспоминает, что ваша мать отвечала на это решительным отказом, но она уже не помнит, было ли это сделано устно или письменно. (62)
Что же касается свидания, то ваша мать получила однажды от г-жи Полетики приглашение посетить ее, и когда она прибыла туда, то застала там Геккерна вместо хозяйки дома; бросившись перед ней на колена, он заклинал ее о том же, что и его приемный отец в своем письме. Она сказала жене моей, что это свидание длилось только несколько минут, ибо, отказав немедленно, она тотчас уехала".xcix
А затем Фризенгоф возвращается к тому, па чем он остановился: "Итак, замужество было решено.. .". И продолжает свой рассказ, по-прежнему строго соблюдая хронологический порядок. Он сообщает далее о переговорах, предшествовавших, официальной помолвке; о бракосочетании Дантеса; о положении, сложившемся в январе 1837 г.
Как видим, анализ этого документа позволяет нам достаточно точно определить место интересующего нас эпизода в цепи событий. Судя по хронологии изложения, свидание, спровоцированное Идалией Полетикой, состоялось до того, как разыгралась ноябрьская дуэльная история и начались переговоры о сватовстве Дантеса.
Это подтверждается и другими соображениями.
Обратим внимание на то, как авторы письма изображают сцену свидания. По словам Фризенгофа, Дантес на коленях заклинал H. H. Пушкину "о том же, что и его приемный отец" (т. е. оставить мужа и выйти за него). Конечно, Вяземская гораздо точнее передала обстоятельства этого свидания, Фризенгоф прибег к эвфемизмам, но для нас в данном случае важно учесть следующее: такая словесная формула оказалась возможной, потому что Александрина знала, что в тот момент, когда разыгралась эта сцена, Дантес еще не был помолвлен с Екатериной и был свободен.
Но это еще не все. В письме педантичного барона есть указания и для более точной датировки.
В своих воспоминаниях Александрина выделила два инцидента, особенно врезавшиеся ей в память. Оба они следовали один за другим. Сначала на каком-то вечере Геккерн-старший затеял с H. H. Пушкиной оскорбительный разговор (не может быть никакого сомнения в том, что это был именно разговор: посланник не мог вставать против себя такую улику, как собственноручное письмо подобного содержания). Вскоре после этого Дантес с по(63)мощью Полетики добился встречи с Натальей Николаевной наедине.
Нам известно, что этот разговор посланника с женой поэта состоялся в октябре во время болезни Дантеса. Об этом совершенно определенно говорит в своем письме Александр Карамзин. С болезнью Дантеса соотносит вмешательство посланника и Пушкин в своих письмах к Геккерну (XVI, 190 и 222, 397 и 407). В делах Кавалергардского полка зафиксированы точные даты: поручик Геккерн числился больным с 19 по 27 октября.c
Сопоставив все эти свидетельства, можно датировать свидание у Полетики с точностью до нескольких дней: оно произошло между 28 октября и 3 ноября, т. е. после того как Дантес стал выходить из дома, но до появления анонимных писем.
Итак, инцидент на квартире у Полетики имел место на самом деле, но не в январе, а накануне 4 ноября. Уточнение этой даты бросает новый свет на многие факты преддуэльной истории, остававшиеся до сих пор не вполне ясными.
Теперь, когда мы определили истинную последовательность событий, становятся понятными прежде неясные недомолвки в пушкинских письмах к Геккерну и в письме Александра Карамзина от 13 марта 1837 г. В последнем письме, недавно введенном в научный оборот, содержатся ценнейшие по своей точности сведения, в том числе и существенные подробности относительно интересующего нас эпизода. Вот что пишет Карамзин о событиях тех дней: "Дантес в то время был болен грудью и худел на глазах. Старик Геккерн сказал госпоже Пушкиной, что он умирает из-за нее, заклинал ее спасти его сына, потом стал грозить местью; два дня спустя появились эти анонимные письма <...> За этим последовала исповедь госпожи Пушкиной своему мужу, вызов...".ci
В своем письме Александр Карамзин сообщает о том, что в какой-то момент произошел перелом во взаимоотношениях Натальи Николаевны и Дантеса. Сам того не замечая, он даже назвал точную дату. В самом деле, вчитаемся внимательно в этот текст: "... два дня спустя...". Но после чего? А. Карамзин, несомненно, знал о каком-то событии, имевшем место 2 ноября, но не счел себя вправе упоминать о нем в письме.
Видимо, 2 ноября случилось нечто из ряда вон вы(64)ходящее, так как эту же дату с особым подтекстом называет и Пушкин в своем ноябрьском письме к Геккерну. Как известно, это письмо Пушкин не отправил по назначению, он его потом разорвал, и лишь сто лет спустя оно было прочитано и реконструировано П. В. Измайловым и Б. В. Казанским по уцелевшим клочкам.
Обратимся к сохранившимся обрывкам пушкинского черновика. Для нас сейчас важнее всего прочесть первоначальный текст, то, что потом было вычеркнуто Пушкиным, так как именно зачеркнутые строки приоткрывают тайну 2 ноября. Вот как выглядит один из уцелевших фрагментов этого письма:
"2-го ноября у вас был [от] с вашим сыном [новость <...> доставило) большое удовольствие. Он сказал вам] [после одного] вследствие одного разговора <...>ешен, [что моя жена опаса<ется>] анонимное письмо [<......> что она от этого теряет голову] <.....> нанести решительный удар <.....> <со>ставленное вами и <.....> <экзем>пляра [ано<нимного> письма] <.....> были разосланы <.....> было сфабриковано с <.....>".cii
Основной смысл этого фрагмента сейчас не вызывает сомнений. Пушкин утверждает, что анонимные письма - дело рук господ Геккернов и что замысел этого "решительного удара" возник у них 2 ноября после какого-то известия, сообщенного Дантесом. Но что произошло 2 ноября, о чем мог рассказать Дантес, - все это оставалось до сих пор непонятным. Теперь, по-видимому, это перестает быть загадкой.
Сохранившийся фрагмент письма свидетельствует прежде всего о том, что дело эго касалось Натальи Николаевны. Поэтому Пушкин не хотел прямо говорить о том, что именно случилось в тот день, и вообще стремился не упоминать ее имени в этом письме.
Из черновика видно, как мучительно ищет он подходящую словесную формулу для обозначения происшедшего. В конце концов незачеркнутым остается: "вследствие одного разговора...". Все упоминания о жене, которые в первый момент непроизвольно вырвались у него, Пушкин затем тщательно вычеркивает ("моя жена опасается...", "она от этого теряет голову...").
Если сопоставить эти первоначально легшие на бумагу строки с тем, что рассказывает Александр Карамзин о событиях тех дней, становится очевидным, что 2 ноября, как уже говорилось, оказалось переломным (65) моментом во взаимоотношениях Натальи Николаевны с Дантесом. До этого дня ее умоляли, заклинали и т. п. Но внезапно все изменилось: Геккерны стали грозить ей местью... Она оказалась в ужасном положении... опасалась гнева мужа... теряла голову...
Естественно предположить, что роли изменились именно после свидания у Полетики, обманувшего надежды Дантеса. По всей вероятности, оно и состоялось в этот день - 2 ноября. Вот тогда-то жена поэта и оказалась в зависимости от Геккернов. Ей стали грозить оглаской происшедшего, тем, что она все равно будет обесчещена в глазах мужа и общества.
Не забудем: анонимные письма появились два дня спустя после того, как H. H. Пушкина услышала угрозы в свой адрес. Их появление, несомненно, связано с предшествующими событиями.
Теперь, когда мы знаем, что предшествовало появлению анонимных писем, становится очевидным, что жена поэта оказалась жертвой низкой интриги. Оскорбительные предложения посланника, обращенные к ней; подстроенное при содействии Полетики свидание; последовавшие затем анонимные письма - все это, по-видимому, звенья одной цепи. После того как H. H. Пушкина попыталась положить конец домогательствам Дантеса, им были пущены в ход все средства, в том числе и самые недостойные. "Адские сети, адские козни!", скажет обо всем этом позднее Вяземский.ciii
Соучастницей этих козней была и Идалия Полетика. Когда Пушкин узнал обо всем, вероломство Идалии, очевидно, его особенно потрясло: ведь все эти годы он принимал ее у себя как друга дома. Можно не сомневаться, что Пушкин нашел в эти дни случай выразить ей свои чувства без обиняков. Как и когда? Мы не знаем. Идалия предпочла об этом промолчать. Но она возненавидела Пушкина и сделалась его смертельным врагом.
Накануне январской дуэли Идалия была в числе тех гонителей поэта, которые распространяли о нем и его жене порочащие их слухи. Дымовая завеса сплетни помогала ей скрыть собственную неблаговидную роль в этой истории. После гибели Пушкина Полетика, не таясь, выражала свои симпатии к убийце поэта.
Совершившийся через несколько лет новый, неожиданный поворот судьбы, по всей вероятности, во сто крат (66) усилил тайную недоброжелательность Идалии к Наталье Николаевне и ее ненависть ко всему, что было связано с именем Пушкина. В 1844 г. вдова поэта стала женой П. П. Ланского, который ранее был возлюбленным Идалии. По этому поводу М. А. Корф сделал следующую многозначительную запись в своем дневнике: "После семи лет вдовства вдова Пушкина выходит за генерала Ланского <...> Ланской был прежде флигель-адъютантом в Кавалергардском полку и недавно произведен в генералы. Злоязычная молва утверждала, что он жил в очень близкой связи с женою другого кавалергардского полковника Полетики. Теперь говорят, что он бросил политику и обратился к поэзии".civ