Страница:
Другая картина вытеснила первую: снова Ночной Портье, сползающий по стене моего номера в отеле «Кис-Кис». Они не идут, говорит он. Глаза его закрыты, бессильные пальцы разжимаются.
Я поднялся и пошел прочь из парка.
8
9
Я поднялся и пошел прочь из парка.
8
«Сэппуку Рекордз» располагается на внешней границе Гинза 13-тёмэ, на пересечении Дзикоку-дори № 1 и Дзикоку-дори № 2. На Дзикоку № 1 находятся галереи высшего разряда, где продаются никому не понятные картины, и дизайнерские ателье, где шьют никому не подходящую одежду. На Дзикоку № 2 громоздятся штаб-квартиры известных международных компаний, а также офисы крупных фирм-консультантов по инвестициям, аудиторов и рекламных агентств.
Было бы символично поместить «Сэппуку Рекордз» точно на перекрестке искусства и коммерции, но это не совсем так: «Сэппуку» помещается в средней высоты здании примерно в полуквартале от перекрестка, на Дзикоку-дори № 2, то есть уже на коммерческой улице. Возможно, это еще символичнее.
На гигантском экране перед зданием «Сэппуку» очередная рэп-звезда исполняла свой номер, прыгая по сцене в пухлявом белом пальто. Эдакий толстяк с рекламы шин «Мишлин», исполняющий приемы тай-бо. Пока я перешел улицу и нырнул в подъезд штаб-квартиры «Индустрии развлечений "Сэппуку"», шестисе-кундный клип прокрутили три раза.
Я проскочил мимо швейцара и бодро поднялся по лестнице на одиннадцатый этаж. Неплохая лестница, к слову сказать. Даже музыка играла, словно в лифте. Специальная такая музыка для подъема по лестнице. Я вскидывал ноги в такт лаунж-версии «Лестницы в небо» «Лед Зеппелин»[61]. Следом, наверное, пустят «Вниз по лестнице и за дверь» Фрэнка Лёссера[62] или госпел «Вверх по лестнице» [63]. Что бы еще, прикидывал я, но мозг не работал. Аки и Маки Фудзотао наверняка способны назвать с полсотни песен восхождения – жаль, что Аки и Маки нет поблизости.
Мне нужен был кабинет дальше по коридору, напротив огромной незаконченной мозаики в стиле ар деко, запечатлевшей становление компании. Судя по картине, Сугавара превратил «Сэппуку» в лидера среди независимых брендов Японии очень простым способом: он раздавал направо и налево золотые диски радостно ухмылявшимся музыкантам.
При виде этой мозаики мне припомнилась судьба Фуридзакэ Быстрые Пальцы.
Хаяитэ Фуридзакэ по прозвищу Быстрые Пальцы завоевал множество наград, однако его на этой мозаике не было. Потрясающий гитарист эрэки-сёрфа[64], он был сессионным музыкантом, пока его не ангажировал Сугавара. В «Сэппуку» Фуридзакэ играл соло. Три года тому назад он получил премию «Орисон»[65] за лучший дебют и написал фантастическую металл-сёрф-композицию, ставшую заглавной темой в популярном телесериале «Мамаша-дзюдоистка». Фуридзакэ готовился к первым гастролям с гигантами австрийской рок-оперы «Вагнервоза», как вдруг судьба его резко переменилась.
Однажды вечером музыканта похитили трое мужчин, прятавших лица под капюшонами. Сначала они сломали ему обе руки, потом аккуратно отрезали два пальца и бросили его под эстакадой кольцевой автомагистрали. Заказчиков или исполнителей этого черного дела так и не нашли, хотя обнаружились кое-какие интересные обстоятельства: агент Фуридзакэ вел переговоры с «Сони». Быстрые Пальцы хотел ускользнуть от «Сэппуку».
Фуридзакэ и сейчас выступает порой в клубах. Теперь он играет на слайд-гитаре, и зрителей немного смущает тик, который передергивает его лицо. Звездой ему больше не быть, но Фуридзакэ гениальный музыкант и парень прекрасный. К тому же он прирожденный рассказчик, я слышал от него много историй о крутой рок-н-рольной тусовке.
Он почти никогда не упоминает «Сэппуку».
И, как любой благоразумный токиец, даже не заговаривает о Сугаваре.
Я нажал кнопку и сообщил в переговорное устройство свое имя. Дверь отворилась, меня поглотила сверкающая белизна. Белые полы, белый рабочий стол, огромные белые буквы «Холдинг "Сэппуку"» на белой стене. В иглу у эскимосов и то красок больше. Слева от пустого стола навытяжку стоял охранник в униформе, похожий на оловянного солдатика.
В комнату вошла женщина. Мышиные очочки, скромная синяя юбка, голубая, отнюдь не дизайнерская блузка, однако тело, от которого не один парень потеряет голову. Я бы снял ее в музыкальном клипе: срывает с себя очки и строгие одежки, накладывает макияж, надевает мини-юбку и туфли на шпильках. Остается еще намалевать помадой на зеркале: «Я открыла в себе источник гиперсексуальности!»
Но она не стала писать помадой на зеркале, а жестом подозвала меня к белой внутренней двери. Нажала на кнопку двусторонней связи, и оттуда донесся белый – естественно! – шум.
– Чака-сан! – проверещала секретарша так пронзительно, что даже выдрессированный охранник дернулся. Дверь распахнулась, и я вошел в офис Сугавары.
Легендарный Сугавара стоял ко мне спиной, глядя в окно на перекресток, на людей, спешивших куда-то с пакетами и покупками. Может, недоумевал, каким образом люди ухитряются покупать столько дряни, если в стране застой и экономическая депрессия. В таком случае мысли Сугавары полностью совпадали с моими, а значит, меня никак нельзя назвать оригинальным мыслителем. Наверное, он думал о чем-то другом.
Кидзугути с поклоном поднялся.
– Ты опоздал! – упрекнул он меня. Я вытаращился было на шрамы, украшавшие его череп, но спохватился и отвел взгляд.
Три мужика в синих костюмах по очереди поздоровались со мной, лишь обозначив поклон. Они уже расселись за круглым столом для переговоров, а мне еще и стула не предложили. Дурной знак. Посреди стола торчал белый старинный дисковый телефон.
Я вновь поглядел на Сугавару. Его пастельно-желтый свитер подошел бы мистеру Роджерсу[66], но никак не пророку шоу-бизнеса. Сугавара так и не стронулся со своего места у окна.
– Садись! – Кидзугути предложил мне стул и указал место вплотную к Синим Костюмам. Впрочем, все стулья за исключением одного скучились по одну сторону круглого стола. – Устраивайся поудобнее.
Удобно устроиться на дизайнерском стуле невозможно, однако я кое-как примостился и быстро огляделся. В дальнем углу факс-машины пускали бумажные слюни. На стенах были развешаны золотые и платиновые диски, на большой полке поместился весь набор компакт-дисков, выпущенных «Сэппуку». Диски так и стояли нетронутые, в целлофановой пленке. Сколько я ни озирался, музыкального центра так и не обнаружил.
От нечего делать я снова посмотрел на Кидзугути, который ответил мне взглядом опытного урки. Научился, надо полагать, в осакской тюрьме, а потом практиковался годами. Я глянул на Синие Костюмы. Судя по их глазам, все они пришли к единому выводу, вот только я не знал – к какому.
– Сугаваре не терпится познакомиться с тобой! – заявил Кидзугути.
Теперь я посмотрел на Сугавару.
– Я все ему про тебя рассказал, – продолжал Кидзугути. – И он со мной вполне согласен.
– В чем согласен?
– В том, что эта работа – как раз для тебя.
Я мог бы переспросить еще раз – что, мол, за работа, – но воздержался. Пусть господин Сугавара скажет сам. Может, зря я на это понадеялся. Господин Сугавара стоял всего в нескольких шагах от нас, но пребывал не то чтобы в другом месте – на другой планете.
– Очень важное время для «Сэппуку», – обронил один из Синих.
– Решительный момент, – подхватил другой. – Столько всего…
– Заткнулись бы вы, ребята, – спокойным, ровным голосом оборвал их Кидзугути. Синие Костюмы дружно закивали и принялись по очереди таращиться в окно. Прошло еще несколько минут. Мы все сидели вокруг стола и пребывали в бездействии. Кидзугути смотрел на меня пустыми глазами.
И вдруг Сугавара обернулся.
Судя по его облику, произошло это отнюдь не вдруг. Все продумано. Лицо белое, как у актера кабуки[67], сплошь замазано толстым слоем крема и пудры, но темные пятна от больной печени все равно скрыть не удалось. Никого бы он не обманул и черным как смоль, похожим на швабру париком над белыми бровями, ползущими по лбу, точно струйки дыма. Это лицо больше походило на портрет, чем его портрет, встреченный мной в коридоре.
– Привет, привет! – заговорил он, хлопнув в ладоши. – Меня зовут господин Сугавара. Рад познакомиться. Позвольте, я представлю вам: неповторимый Билли Чака![68]
По всей видимости, он не заметил, что я вошел десять минут назад. Синие Костюмы послушно поклонились мне, а из Сугавары восторг бил ключом. Он удерживал на лице улыбку, словно фотографировался, узкие губы – лишь чуточку темнее напудренного лица. Величественной походкой он прошествовал к нам и занял единственный свободный стул во главе стола. Я попытался прикинуть, сколько же ему лет, но угадать было нелегко. Его черты противоречили друг другу, сплошные анахронизмы. Сугавара стиснул руки и выложил их на стол. Руки также не имели возраста. Начальник оглядел всех по очереди, но улыбку адресовал только мне.
– Тебе скажу я, – начал он по-английски, но тут же переключился на японский: – Я в долгу перед народами Запада. Вы дали мне слова. Дали мне рок-н-ролл. Всем, чем я стал, я обязан рок-н-роллу.
Судя по внешности, этот человек имел о рок-н-ролле крайне смутное представление. Впрочем, если он говорил правду, облик Сугавары мог бы послужить тем окончательным аргументом против рока, который озабоченные родители подбирают вот уже полсотни лет. Ни один подросток не согласился бы выглядеть так не круто.
– Сознаете ли вы, что означает для нас ваш визит? Я даже не знал, зачем меня пригласили.
– Я объясню, как будет все, – предложил Сугавара.
Он схватился за телефон и снял трубку. Положил ее на стол и со значением поглядел на меня. В трубке негромко гудело.
Сугавара подал знак. Подчиненные полезли в карманы пиджаков и выложили на стол мобильные телефоны. Затем – пейджеры. Затем – карманные компьютеры. Наконец, запасные телефоны. Один из Синих подошел к стене и нажал кнопку. Гул факсов затих.
– Я полностью отключился, – пояснил Сугавара. – Мы все полностью отключились.
Кроме шуток, подумал я.
– И я не стану подключаться, пока мы с вами не придем к соглашению, господин Чака.
Я хотел задать вопрос, но меня тут же перебили.
– Приношу свои извинения, – произнес глава фирмы. – Мне не довелось читать издание, в котором вы работаете. Но мои коллеги говорят, что вы – из крутых крутейший.
– Поэт дэддайна и баблгама, – подхватил один Синий Костюм.
– Супер-лауреат подросткового чтива, – добавил второй.
Я заерзал на стуле, кинул взгляд по сторонам, на золотые диски, развешанные по стенам. Я-то надеялся глянуть на парней, управлявших карьерой Ёси, однако, судя по комплиментам, у них на уме было свое.
– Я знаю, вы сумеете добраться до сути, – все с той же улыбкой продолжал Сугавара, то и дело переходя с японского на английский и обратно. – В вас что-то есть. Надеюсь, ты поймешь. Последние события оказались для нас неожиданностью. И новость пусть была грустна, однако мы всегда стараемся найти хоть капельку утешения. Над мертвыми в спешке плачет глупец, но я всегда верил: нет худа без добра. Только время скажет, прав ли я или не прав.
Я еще прикидывал, как это понимать, когда один из Синих Костюмов протянул мне традиционное японское извещение о смерти – белую карточку в черной рамке. Посреди красовалось имя Ёси – вернее, не имя, а логотип, те самые стилизованные иероглифы, которыми я уже имел возможность любоваться на бесчисленных футболках и наклейках «Святой стрелы». Не человек умер, а символ. Мне показалось, что товарная цена Ёси возросла.
– Через два дня, – сообщил Кидзугути. – Закрытый концерт в его честь. Дань памяти. Прощальный вечер, какой он сам был бы рад устроить. Мы держим это в тайне, оповестим за два часа до начала. Выложим объявление на фан-сайтах.
– Он бы хотел, чтобы все происходило так, – уточнил один Синий Костюм.
– Это приглашение, – торжественно протрубил Сугавара. – С этого удобней всего начать работу. Я лично переговорил с Исаму Судой, и он просил передать, что полностью одобряет затею с книгой. И ты ведь тоже рад.
– Один только вопрос, – пробился я наконец, убирая в карман извещение о смерти, оно же концертный флайер. – Я так и не понял, о чем мы тут рассуждаем.
Сугавара подался вперед, лицо сморщилось в напряженном ожидании. Он меня будто не услышал. Я уже собирался повторить вопрос, но тут мне ответил Кидзугути.
– Мы рассуждаем о биографии «Святой стрелы», – сказал он. – Закулисные подробности. Глубокий анализ судьбы Ёси и его группы. История, хиты. Сплетни. Даже немного истины.
– Сам проект был задуман давным-давно. Задолго до этого печального события, – провозгласил Сугавара, так и лучась скорбью. – Мы обращались к разным авторам, но боже, как это трудно. Сам знаешь, как нелегко.
– Халтурщики! – проворчал Кидзугути.
– Любая ошибка чему-то научит, – не сдавался Сугавара. – И теперь мы твердо знаем, чего хотим. Где-то тысяча страниц, очень толстый том. Ученый труд, а не скороспелка, сплошные скандалы, в бумажной чашке нудный тихий дождь.
Итак, теперь я знал, зачем меня позвали и с какой стати Кидзугути вызвался уплатить за мой номер в отеле «Рояль». Не знал я другого: почему именно меня они выбрали автором биографии Ёси. Лучше уж сразу разъяснить парням их ошибку.
– Простите, – заговорил я, – но у меня и так дел по горло. Я пишу статьи и веду ежемесячную колонку в журнале для подростков. Мне нравится эта работа, и я не собираюсь от нее отказываться.
Сугавара слегка подрастерялся. Кидзугути подал ему какой-то знак, Сугавара ответил жестом. Эти ребята подняли легендарное японское искусство бессловесного общения на новую высоту.
– Работать даром – не жизнь, а мечта, – съехидничал Сугавара.
– Подымитесь на ступеньку выше! – ободрил меня Кидзугути.
– Кстати, к подросткам мы прежде всего и адресуемся, – напомнил один из Синих Костюмов.
Моих возражений они не воспринимали. Я не видел вежливого способа отказаться, разве что заявить прямо: ни-ни, ни за что, забудьте про это. Но так грубо разговаривать с японцами не смею даже я. Я испробовал другой путь:
– Хотя бы дождитесь результатов аутопсии. Есть у меня подозрение, что Ёси передознулся героином. Да и другие обстоятельства его смерти выглядят скверно. Замазать это не удастся.
Кидзугути вопросительно изогнул бровь. Сугавара в ответ приспустил свою. Пристрастие Ёси к героину не было для них новостью. Видимо, смерть от передозировки не потрясала основ.
– Нас интересует жизнь Ёси, – сказал Сугавара. – Ночь наступала – о чем думал он? Что видел он, только выключив свет? Он думал, счастье измеряется в годах? В милях? Он искал хоть кого-то? Ему все равно – кого? Вот какие вопросы нас занимают.
На эти вопросы я никак не мог ответить. Сугавара и Кидзугути вновь обменялись столь же непостижимыми для меня взглядами. Приняв решение, Сугавара взял со стола телефонную трубку и поднес ее к аппарату. Завис примерно в семи дюймах над ним.
– Жизнь так коротка – где время взять на ссоры и споры, мой друг? – Он так и расплылся в улыбке, не отводя глаз от моих губ. – Можем мы поладить?
Почему все-таки они выбрали меня? Статью в «Молодежи Азии» я представлял себе как стандартную историю поп-звезды: из грязи в князи и в могилу, но теперь я начал подозревать, что жизнь Ёси, а в особенности его смерть были не так уж просты и прямолинейны. Если я хотя бы для виду соглашусь работать на «Сэппуку», это даст мне доступ к ключевым свидетелям. Пока я не подписал контракт, я с ними ничем не связан.
Кивком я дал Сугаваре понять, что готов на уступки.
Он еще шире расплылся в улыбке и подчеркнуто торжественным жестом опустил трубку на аппарат. В ту же секунду Синие Костюмы разобрали свои мобильники и стали проверять сообщения. Кто-то нажал кнопку, и факсы вновь заверещали.
– Я вам кое-что еще покажу, – посулил Сугавара, вставая. Лицо Кидзугути окаменело, он слегка покачал головой, предостерегая. Синие Костюмы потупились.
– Мои помощники пытались меня отговорить, – захихикал Сугавара, потешаясь над их смятением. – Я им – «да», они – «нет». Они – «стой», я им – «вперед». Я же вижу – все смеются, но зато я – босс! Должны же они мне изредка потакать. А к тому же половина моих слов – всего лишь чушь.
Брови его так и прыгали. Кицугура ерзал на стуле. Интересно, какая именно половина, прикидывал я.
– Когда я молод был, моложе, чем теперь, в моде были «Битлз», – продолжал Сугавара. – Слыхали про них?
– Как-то раз, – пробормотал я.
Сугавара подался вперед, будто и не заметив моего ответа. Белки его глаз слегка отливали синевой. В жизни такого не видел.
– Ладно, проехали, – сказал он. – Я как-то мечтал – или, точней, мечта была. Мечта создать собственную группу. Я бы назвал ее «Тигры», и мы бы играли песни «Битлз». Не только хиты, но всю их замечательную музыку. Увы, эта мечта не осуществилась. Кто-то другой назвал свою группу «Тигры», и еще многое произошло – в общем, не суждено было. Он рассмеялся и покачал головой:
– Как видите, господин Чака, я знаю, что такое грустить. Жизнь порой идет совсем не так, как хотелось бы. Но мечты – удивительная вещь. Непросто кем-то быть, но впереди успех. Так лучше, кажется мне все ж.
Ухмыльнувшись, он кивнул Кидзугути. Кидзугути в свою очередь смущенно и как бы прося прощения оглянулся на меня. Один из Синих Костюмов поднялся и подошел к стеллажу с компакт-дисками. Ткнул пальцем в очередную кнопку, и стеллаж медленно отъехал. Включилась затертая пластинка.
В потаенной нише позади стеллажа стояли в рост четыре бенгальских тигра. Трое поднялись на задние лапы, четвертого запихнули к ударным. Четыре чучела.
– Вот что тебе скажу я… – пели «Битлз».
Кидзугути прятал глаза, не желая встречаться со мной взглядом.
– Вот что тебе спою…
Тигр с «Хофнером» – Пол[69], насколько я понял, – раскачивался в такт музыке. Джон механически дергался из стороны в сторону, холодно стыли черные стеклянные глаза. Ринго не в такт задирал и опускал лапы. Тигр по имени Джордж вообще не двигался.
– Вот что тебе скажу я…
Я достаточно близко знаком с тиграми, так что утверждаю ответственно: эти были настоящие. Взрослые бенгальские тигры, убитые, превращенные в чучела, со знанием дела экипированные. Красивые животные, исчезающий вид, кстати говоря, – выпотрошены, нашпигованы микрочипами, с гитарами в лапах. У каждого на голове потешный паричок на манер «Битлз». В точности как у самого Сугавары.
– РУКУ ВОЗЬМИ МОЮ!!!
На лице Сугавары проступила блаженная улыбка, даже вроде бы краски в лице прибавилось. Синие Костюмы мечтали провалиться сквозь землю или хотя бы сквозь стулья, но сиденья были крепкие. Тигры дергались, «Битлы» пели. В голове у меня воцарилась пустота.
Наконец музыка затихла, Синий Костюм снова нажал кнопочку, стеллаж вернулся на место. Все сделали вид, будто ничего особенного не произошло, а Сугава-ра высился над нами в своем дурацком желтом свитере, счастливый навсегда.
Было бы символично поместить «Сэппуку Рекордз» точно на перекрестке искусства и коммерции, но это не совсем так: «Сэппуку» помещается в средней высоты здании примерно в полуквартале от перекрестка, на Дзикоку-дори № 2, то есть уже на коммерческой улице. Возможно, это еще символичнее.
На гигантском экране перед зданием «Сэппуку» очередная рэп-звезда исполняла свой номер, прыгая по сцене в пухлявом белом пальто. Эдакий толстяк с рекламы шин «Мишлин», исполняющий приемы тай-бо. Пока я перешел улицу и нырнул в подъезд штаб-квартиры «Индустрии развлечений "Сэппуку"», шестисе-кундный клип прокрутили три раза.
Я проскочил мимо швейцара и бодро поднялся по лестнице на одиннадцатый этаж. Неплохая лестница, к слову сказать. Даже музыка играла, словно в лифте. Специальная такая музыка для подъема по лестнице. Я вскидывал ноги в такт лаунж-версии «Лестницы в небо» «Лед Зеппелин»[61]. Следом, наверное, пустят «Вниз по лестнице и за дверь» Фрэнка Лёссера[62] или госпел «Вверх по лестнице» [63]. Что бы еще, прикидывал я, но мозг не работал. Аки и Маки Фудзотао наверняка способны назвать с полсотни песен восхождения – жаль, что Аки и Маки нет поблизости.
Мне нужен был кабинет дальше по коридору, напротив огромной незаконченной мозаики в стиле ар деко, запечатлевшей становление компании. Судя по картине, Сугавара превратил «Сэппуку» в лидера среди независимых брендов Японии очень простым способом: он раздавал направо и налево золотые диски радостно ухмылявшимся музыкантам.
При виде этой мозаики мне припомнилась судьба Фуридзакэ Быстрые Пальцы.
Хаяитэ Фуридзакэ по прозвищу Быстрые Пальцы завоевал множество наград, однако его на этой мозаике не было. Потрясающий гитарист эрэки-сёрфа[64], он был сессионным музыкантом, пока его не ангажировал Сугавара. В «Сэппуку» Фуридзакэ играл соло. Три года тому назад он получил премию «Орисон»[65] за лучший дебют и написал фантастическую металл-сёрф-композицию, ставшую заглавной темой в популярном телесериале «Мамаша-дзюдоистка». Фуридзакэ готовился к первым гастролям с гигантами австрийской рок-оперы «Вагнервоза», как вдруг судьба его резко переменилась.
Однажды вечером музыканта похитили трое мужчин, прятавших лица под капюшонами. Сначала они сломали ему обе руки, потом аккуратно отрезали два пальца и бросили его под эстакадой кольцевой автомагистрали. Заказчиков или исполнителей этого черного дела так и не нашли, хотя обнаружились кое-какие интересные обстоятельства: агент Фуридзакэ вел переговоры с «Сони». Быстрые Пальцы хотел ускользнуть от «Сэппуку».
Фуридзакэ и сейчас выступает порой в клубах. Теперь он играет на слайд-гитаре, и зрителей немного смущает тик, который передергивает его лицо. Звездой ему больше не быть, но Фуридзакэ гениальный музыкант и парень прекрасный. К тому же он прирожденный рассказчик, я слышал от него много историй о крутой рок-н-рольной тусовке.
Он почти никогда не упоминает «Сэппуку».
И, как любой благоразумный токиец, даже не заговаривает о Сугаваре.
Я нажал кнопку и сообщил в переговорное устройство свое имя. Дверь отворилась, меня поглотила сверкающая белизна. Белые полы, белый рабочий стол, огромные белые буквы «Холдинг "Сэппуку"» на белой стене. В иглу у эскимосов и то красок больше. Слева от пустого стола навытяжку стоял охранник в униформе, похожий на оловянного солдатика.
В комнату вошла женщина. Мышиные очочки, скромная синяя юбка, голубая, отнюдь не дизайнерская блузка, однако тело, от которого не один парень потеряет голову. Я бы снял ее в музыкальном клипе: срывает с себя очки и строгие одежки, накладывает макияж, надевает мини-юбку и туфли на шпильках. Остается еще намалевать помадой на зеркале: «Я открыла в себе источник гиперсексуальности!»
Но она не стала писать помадой на зеркале, а жестом подозвала меня к белой внутренней двери. Нажала на кнопку двусторонней связи, и оттуда донесся белый – естественно! – шум.
– Чака-сан! – проверещала секретарша так пронзительно, что даже выдрессированный охранник дернулся. Дверь распахнулась, и я вошел в офис Сугавары.
Легендарный Сугавара стоял ко мне спиной, глядя в окно на перекресток, на людей, спешивших куда-то с пакетами и покупками. Может, недоумевал, каким образом люди ухитряются покупать столько дряни, если в стране застой и экономическая депрессия. В таком случае мысли Сугавары полностью совпадали с моими, а значит, меня никак нельзя назвать оригинальным мыслителем. Наверное, он думал о чем-то другом.
Кидзугути с поклоном поднялся.
– Ты опоздал! – упрекнул он меня. Я вытаращился было на шрамы, украшавшие его череп, но спохватился и отвел взгляд.
Три мужика в синих костюмах по очереди поздоровались со мной, лишь обозначив поклон. Они уже расселись за круглым столом для переговоров, а мне еще и стула не предложили. Дурной знак. Посреди стола торчал белый старинный дисковый телефон.
Я вновь поглядел на Сугавару. Его пастельно-желтый свитер подошел бы мистеру Роджерсу[66], но никак не пророку шоу-бизнеса. Сугавара так и не стронулся со своего места у окна.
– Садись! – Кидзугути предложил мне стул и указал место вплотную к Синим Костюмам. Впрочем, все стулья за исключением одного скучились по одну сторону круглого стола. – Устраивайся поудобнее.
Удобно устроиться на дизайнерском стуле невозможно, однако я кое-как примостился и быстро огляделся. В дальнем углу факс-машины пускали бумажные слюни. На стенах были развешаны золотые и платиновые диски, на большой полке поместился весь набор компакт-дисков, выпущенных «Сэппуку». Диски так и стояли нетронутые, в целлофановой пленке. Сколько я ни озирался, музыкального центра так и не обнаружил.
От нечего делать я снова посмотрел на Кидзугути, который ответил мне взглядом опытного урки. Научился, надо полагать, в осакской тюрьме, а потом практиковался годами. Я глянул на Синие Костюмы. Судя по их глазам, все они пришли к единому выводу, вот только я не знал – к какому.
– Сугаваре не терпится познакомиться с тобой! – заявил Кидзугути.
Теперь я посмотрел на Сугавару.
– Я все ему про тебя рассказал, – продолжал Кидзугути. – И он со мной вполне согласен.
– В чем согласен?
– В том, что эта работа – как раз для тебя.
Я мог бы переспросить еще раз – что, мол, за работа, – но воздержался. Пусть господин Сугавара скажет сам. Может, зря я на это понадеялся. Господин Сугавара стоял всего в нескольких шагах от нас, но пребывал не то чтобы в другом месте – на другой планете.
– Очень важное время для «Сэппуку», – обронил один из Синих.
– Решительный момент, – подхватил другой. – Столько всего…
– Заткнулись бы вы, ребята, – спокойным, ровным голосом оборвал их Кидзугути. Синие Костюмы дружно закивали и принялись по очереди таращиться в окно. Прошло еще несколько минут. Мы все сидели вокруг стола и пребывали в бездействии. Кидзугути смотрел на меня пустыми глазами.
И вдруг Сугавара обернулся.
Судя по его облику, произошло это отнюдь не вдруг. Все продумано. Лицо белое, как у актера кабуки[67], сплошь замазано толстым слоем крема и пудры, но темные пятна от больной печени все равно скрыть не удалось. Никого бы он не обманул и черным как смоль, похожим на швабру париком над белыми бровями, ползущими по лбу, точно струйки дыма. Это лицо больше походило на портрет, чем его портрет, встреченный мной в коридоре.
– Привет, привет! – заговорил он, хлопнув в ладоши. – Меня зовут господин Сугавара. Рад познакомиться. Позвольте, я представлю вам: неповторимый Билли Чака![68]
По всей видимости, он не заметил, что я вошел десять минут назад. Синие Костюмы послушно поклонились мне, а из Сугавары восторг бил ключом. Он удерживал на лице улыбку, словно фотографировался, узкие губы – лишь чуточку темнее напудренного лица. Величественной походкой он прошествовал к нам и занял единственный свободный стул во главе стола. Я попытался прикинуть, сколько же ему лет, но угадать было нелегко. Его черты противоречили друг другу, сплошные анахронизмы. Сугавара стиснул руки и выложил их на стол. Руки также не имели возраста. Начальник оглядел всех по очереди, но улыбку адресовал только мне.
– Тебе скажу я, – начал он по-английски, но тут же переключился на японский: – Я в долгу перед народами Запада. Вы дали мне слова. Дали мне рок-н-ролл. Всем, чем я стал, я обязан рок-н-роллу.
Судя по внешности, этот человек имел о рок-н-ролле крайне смутное представление. Впрочем, если он говорил правду, облик Сугавары мог бы послужить тем окончательным аргументом против рока, который озабоченные родители подбирают вот уже полсотни лет. Ни один подросток не согласился бы выглядеть так не круто.
– Сознаете ли вы, что означает для нас ваш визит? Я даже не знал, зачем меня пригласили.
– Я объясню, как будет все, – предложил Сугавара.
Он схватился за телефон и снял трубку. Положил ее на стол и со значением поглядел на меня. В трубке негромко гудело.
Сугавара подал знак. Подчиненные полезли в карманы пиджаков и выложили на стол мобильные телефоны. Затем – пейджеры. Затем – карманные компьютеры. Наконец, запасные телефоны. Один из Синих подошел к стене и нажал кнопку. Гул факсов затих.
– Я полностью отключился, – пояснил Сугавара. – Мы все полностью отключились.
Кроме шуток, подумал я.
– И я не стану подключаться, пока мы с вами не придем к соглашению, господин Чака.
Я хотел задать вопрос, но меня тут же перебили.
– Приношу свои извинения, – произнес глава фирмы. – Мне не довелось читать издание, в котором вы работаете. Но мои коллеги говорят, что вы – из крутых крутейший.
– Поэт дэддайна и баблгама, – подхватил один Синий Костюм.
– Супер-лауреат подросткового чтива, – добавил второй.
Я заерзал на стуле, кинул взгляд по сторонам, на золотые диски, развешанные по стенам. Я-то надеялся глянуть на парней, управлявших карьерой Ёси, однако, судя по комплиментам, у них на уме было свое.
– Я знаю, вы сумеете добраться до сути, – все с той же улыбкой продолжал Сугавара, то и дело переходя с японского на английский и обратно. – В вас что-то есть. Надеюсь, ты поймешь. Последние события оказались для нас неожиданностью. И новость пусть была грустна, однако мы всегда стараемся найти хоть капельку утешения. Над мертвыми в спешке плачет глупец, но я всегда верил: нет худа без добра. Только время скажет, прав ли я или не прав.
Я еще прикидывал, как это понимать, когда один из Синих Костюмов протянул мне традиционное японское извещение о смерти – белую карточку в черной рамке. Посреди красовалось имя Ёси – вернее, не имя, а логотип, те самые стилизованные иероглифы, которыми я уже имел возможность любоваться на бесчисленных футболках и наклейках «Святой стрелы». Не человек умер, а символ. Мне показалось, что товарная цена Ёси возросла.
– Через два дня, – сообщил Кидзугути. – Закрытый концерт в его честь. Дань памяти. Прощальный вечер, какой он сам был бы рад устроить. Мы держим это в тайне, оповестим за два часа до начала. Выложим объявление на фан-сайтах.
– Он бы хотел, чтобы все происходило так, – уточнил один Синий Костюм.
– Это приглашение, – торжественно протрубил Сугавара. – С этого удобней всего начать работу. Я лично переговорил с Исаму Судой, и он просил передать, что полностью одобряет затею с книгой. И ты ведь тоже рад.
– Один только вопрос, – пробился я наконец, убирая в карман извещение о смерти, оно же концертный флайер. – Я так и не понял, о чем мы тут рассуждаем.
Сугавара подался вперед, лицо сморщилось в напряженном ожидании. Он меня будто не услышал. Я уже собирался повторить вопрос, но тут мне ответил Кидзугути.
– Мы рассуждаем о биографии «Святой стрелы», – сказал он. – Закулисные подробности. Глубокий анализ судьбы Ёси и его группы. История, хиты. Сплетни. Даже немного истины.
– Сам проект был задуман давным-давно. Задолго до этого печального события, – провозгласил Сугавара, так и лучась скорбью. – Мы обращались к разным авторам, но боже, как это трудно. Сам знаешь, как нелегко.
– Халтурщики! – проворчал Кидзугути.
– Любая ошибка чему-то научит, – не сдавался Сугавара. – И теперь мы твердо знаем, чего хотим. Где-то тысяча страниц, очень толстый том. Ученый труд, а не скороспелка, сплошные скандалы, в бумажной чашке нудный тихий дождь.
Итак, теперь я знал, зачем меня позвали и с какой стати Кидзугути вызвался уплатить за мой номер в отеле «Рояль». Не знал я другого: почему именно меня они выбрали автором биографии Ёси. Лучше уж сразу разъяснить парням их ошибку.
– Простите, – заговорил я, – но у меня и так дел по горло. Я пишу статьи и веду ежемесячную колонку в журнале для подростков. Мне нравится эта работа, и я не собираюсь от нее отказываться.
Сугавара слегка подрастерялся. Кидзугути подал ему какой-то знак, Сугавара ответил жестом. Эти ребята подняли легендарное японское искусство бессловесного общения на новую высоту.
– Работать даром – не жизнь, а мечта, – съехидничал Сугавара.
– Подымитесь на ступеньку выше! – ободрил меня Кидзугути.
– Кстати, к подросткам мы прежде всего и адресуемся, – напомнил один из Синих Костюмов.
Моих возражений они не воспринимали. Я не видел вежливого способа отказаться, разве что заявить прямо: ни-ни, ни за что, забудьте про это. Но так грубо разговаривать с японцами не смею даже я. Я испробовал другой путь:
– Хотя бы дождитесь результатов аутопсии. Есть у меня подозрение, что Ёси передознулся героином. Да и другие обстоятельства его смерти выглядят скверно. Замазать это не удастся.
Кидзугути вопросительно изогнул бровь. Сугавара в ответ приспустил свою. Пристрастие Ёси к героину не было для них новостью. Видимо, смерть от передозировки не потрясала основ.
– Нас интересует жизнь Ёси, – сказал Сугавара. – Ночь наступала – о чем думал он? Что видел он, только выключив свет? Он думал, счастье измеряется в годах? В милях? Он искал хоть кого-то? Ему все равно – кого? Вот какие вопросы нас занимают.
На эти вопросы я никак не мог ответить. Сугавара и Кидзугути вновь обменялись столь же непостижимыми для меня взглядами. Приняв решение, Сугавара взял со стола телефонную трубку и поднес ее к аппарату. Завис примерно в семи дюймах над ним.
– Жизнь так коротка – где время взять на ссоры и споры, мой друг? – Он так и расплылся в улыбке, не отводя глаз от моих губ. – Можем мы поладить?
Почему все-таки они выбрали меня? Статью в «Молодежи Азии» я представлял себе как стандартную историю поп-звезды: из грязи в князи и в могилу, но теперь я начал подозревать, что жизнь Ёси, а в особенности его смерть были не так уж просты и прямолинейны. Если я хотя бы для виду соглашусь работать на «Сэппуку», это даст мне доступ к ключевым свидетелям. Пока я не подписал контракт, я с ними ничем не связан.
Кивком я дал Сугаваре понять, что готов на уступки.
Он еще шире расплылся в улыбке и подчеркнуто торжественным жестом опустил трубку на аппарат. В ту же секунду Синие Костюмы разобрали свои мобильники и стали проверять сообщения. Кто-то нажал кнопку, и факсы вновь заверещали.
– Я вам кое-что еще покажу, – посулил Сугавара, вставая. Лицо Кидзугути окаменело, он слегка покачал головой, предостерегая. Синие Костюмы потупились.
– Мои помощники пытались меня отговорить, – захихикал Сугавара, потешаясь над их смятением. – Я им – «да», они – «нет». Они – «стой», я им – «вперед». Я же вижу – все смеются, но зато я – босс! Должны же они мне изредка потакать. А к тому же половина моих слов – всего лишь чушь.
Брови его так и прыгали. Кицугура ерзал на стуле. Интересно, какая именно половина, прикидывал я.
– Когда я молод был, моложе, чем теперь, в моде были «Битлз», – продолжал Сугавара. – Слыхали про них?
– Как-то раз, – пробормотал я.
Сугавара подался вперед, будто и не заметив моего ответа. Белки его глаз слегка отливали синевой. В жизни такого не видел.
– Ладно, проехали, – сказал он. – Я как-то мечтал – или, точней, мечта была. Мечта создать собственную группу. Я бы назвал ее «Тигры», и мы бы играли песни «Битлз». Не только хиты, но всю их замечательную музыку. Увы, эта мечта не осуществилась. Кто-то другой назвал свою группу «Тигры», и еще многое произошло – в общем, не суждено было. Он рассмеялся и покачал головой:
– Как видите, господин Чака, я знаю, что такое грустить. Жизнь порой идет совсем не так, как хотелось бы. Но мечты – удивительная вещь. Непросто кем-то быть, но впереди успех. Так лучше, кажется мне все ж.
Ухмыльнувшись, он кивнул Кидзугути. Кидзугути в свою очередь смущенно и как бы прося прощения оглянулся на меня. Один из Синих Костюмов поднялся и подошел к стеллажу с компакт-дисками. Ткнул пальцем в очередную кнопку, и стеллаж медленно отъехал. Включилась затертая пластинка.
В потаенной нише позади стеллажа стояли в рост четыре бенгальских тигра. Трое поднялись на задние лапы, четвертого запихнули к ударным. Четыре чучела.
– Вот что тебе скажу я… – пели «Битлз».
Кидзугути прятал глаза, не желая встречаться со мной взглядом.
– Вот что тебе спою…
Тигр с «Хофнером» – Пол[69], насколько я понял, – раскачивался в такт музыке. Джон механически дергался из стороны в сторону, холодно стыли черные стеклянные глаза. Ринго не в такт задирал и опускал лапы. Тигр по имени Джордж вообще не двигался.
– Вот что тебе скажу я…
Я достаточно близко знаком с тиграми, так что утверждаю ответственно: эти были настоящие. Взрослые бенгальские тигры, убитые, превращенные в чучела, со знанием дела экипированные. Красивые животные, исчезающий вид, кстати говоря, – выпотрошены, нашпигованы микрочипами, с гитарами в лапах. У каждого на голове потешный паричок на манер «Битлз». В точности как у самого Сугавары.
– РУКУ ВОЗЬМИ МОЮ!!!
На лице Сугавары проступила блаженная улыбка, даже вроде бы краски в лице прибавилось. Синие Костюмы мечтали провалиться сквозь землю или хотя бы сквозь стулья, но сиденья были крепкие. Тигры дергались, «Битлы» пели. В голове у меня воцарилась пустота.
Наконец музыка затихла, Синий Костюм снова нажал кнопочку, стеллаж вернулся на место. Все сделали вид, будто ничего особенного не произошло, а Сугава-ра высился над нами в своем дурацком желтом свитере, счастливый навсегда.
9
Я выбрался из офиса «Сэппуку» и прошел три квартала. Большой пластиковый пакет оттягивал руку: на прощание Сугавара вручил мне все имевшиеся в наличии записи «Святой стрелы» – четыре альбома, две долгоиграющие пластинки, четырнадцать больших синглов. Даже варианты для караоке – на случай, если мне приспичит подпевать Ёси.
Пока я шел по улице, ни одна мысль не посетила мою раздолбанную голову. Только безголосые вопли газетных автоматов помогли мне наконец опомниться. В заголовках почти явно читалось облегчение, отупелое удовлетворение от мысли, что твои подозрения оправдались. Окончательный приговор, не оставляющий места для путаных разночтений. Теперь-то мне стало ясно, почему все честное собрание в «Сэппуку» даже не поморщилось, когда я упомянул героин.
И заголовок из «Токийского ежедневного пари»:
Я схватил номер «Ёмиури Симбун», бросил в прорезь йену и направился в ближайшую кофейню под названием «Слепой пес». Это был мой любимый источник кофеина во всем Токио, а потому он вполне мог закрыться навсегда в тот же вечер. Заказав чашечку, я устроился поудобнее и попытался выкинуть из головы Сугавару. Все равно что попытаться выключить набат. Мне удалось разве что задвинуть его подальше. Неприятно, конечно, что этот тип с тиграми будет шастать в глухих закоулках моего подсознания, но чтобы извлечь его оттуда, понадобятся годы.
«Руку возьми мою» тоже завязла у меня в мозгах. Всякий раз, как у меня в голове застревает какая-нибудь песенка, я вспоминаю несчастного Юнбо Умэдза-ву, солиста «Осеннего ветра». Во время благотворительного концерта в парке Ёёги, еще в восьмидесятые, Юнбо скакал по сцене и треснулся головой о стойку микрофона. Он хотел продолжать выступление, но шоу пришлось свернуть, потому что солист забыл все песни, кроме «Открыток с горы Фудзи». Дело оказалось серьезным. Певец обращался к неврологам, учителям дзэн, синтоистским священникам, африканским колдунам, монгольским шаманам, астрологам Малибу, а когда и это не помогло – даже к обычному психиатру. Лучше ему не стало. Говорил он без затруднений и даже продолжал писать тексты для песен, но едва раскрывал рот, дабы спеть что-то новенькое, наружу исходили только «Открытки с горы Фудзи». Верные товарищи Юнбо сделали хорошую мину при плохой игре. Они записали пятнадцать вариантов «Открыток с горы Фудзи», включая декламацию под названием «Звонок с горы Фудзи» и техно-ремикс «Электронное письмо с горы Фудзи». Разумеется, в припеве Умэдза-ва по-прежнему пел слово «открытка» вместо «звонок» или «электронное письмо». Альбом «Весточки с Фудзи» умудрился попасть в чарты благодаря умелой рекламе с использованием целого буклета открыток с видами Фудзи в исполнении известных художников, однако подобный фокус можно проделать только один раз. Группа распалась. Юнбо, насколько мне известно, устроился экскурсоводом на гору Фудзи.
Медленно прихлебывая кофе, я читал официальный отчет о смерти Ёси. Накануне в 20.30 коронер объявил свое заключение на пресс-конференции, созванной прямо в больнице. Ёси привезли в больницу Акасака приблизительно в 2.20 утра воскресенья, после того как его тело было обнаружено в лав-отеле в Саня. Мертв по прибытии, причина смерти – остановка дыхания, вызванная передозировкой запрещенного препарата. Коронер обнаружил в крови Ёси 1,52 миллиграмма морфина, введенного с помощью инъекции. После тщательного обследования полиция исключила вероятность злого умысла и пришла к выводу: несчастный случай по неосторожности. Поминки пройдут в храме Цукидзи Хогандзи. К статье прилагалась карта с перечнем улиц, которые будут закрыты на время этого мероприятия, и с указанием альтернативных маршрутов для водителей.
Помимо некролога Ёси – обычный набор воодушевляющих новостей: курс японских акций падает, хулиганство в школе растет. За последние четыре месяца еще пять оскандалившихся банковских менеджеров покончили с собой. Младшие школьники, судя по тестам, становятся все тупее; мальчики-старшеклассники тратят астрономические суммы на косметику, и это именуется «космо-бумом». Четыре книги из десятка бестселлеров содержат в названии слово «провал», а «Одуревши от гейши» делает неслыханные сборы.
Я перешел к статье под названием «В пригороде Токио пропал слон» и тут обратил внимание на рекламу «Еженедельного Балагана», того самого издания, где работал мой приятель Такэси. «Последние фотографии Ёси» сулило объявление. На обложке журнала красовалась фотография, которую я уже видел на обложке «Мощного аккорда Японии». Однако с одним существенным отличием.
Птичья татуировка исчезла.
Я допил кофе и пошел разыскивать телефон-автомат.
Такэси не хотел со мной говорить. Только не по телефону. Он назначил мне свидание через два часа в забегаловке под названием «Последний клич». Бар на другом конце города, в Голден-Гай, только стоячие места. И повесил трубку, не дав мне вставить ни слова. Я попытался убить время, гуляя по улицам Гиндзы и любуясь прелестными женщинами, которые любовались прелестными витринами вдоль Тюо-дори. Очень полезно побродить по Гиндзе, если хочешь прочувствовать, как мало тебе платят и как плохо ты одет. Наконец я решил, что достаточно натрудил свои ботинки, а потому сел на электричку на станции Маруноти и поехал на северо-запад к Синдзюку.
Пока я шел по улице, ни одна мысль не посетила мою раздолбанную голову. Только безголосые вопли газетных автоматов помогли мне наконец опомниться. В заголовках почти явно читалось облегчение, отупелое удовлетворение от мысли, что твои подозрения оправдались. Окончательный приговор, не оставляющий места для путаных разночтений. Теперь-то мне стало ясно, почему все честное собрание в «Сэппуку» даже не поморщилось, когда я упомянул героин.
ЁСИ ПЕРЕДОЗНУЛСЯ
Официальный диагноз: передозировка
Ёси умер от героина.
И заголовок из «Токийского ежедневного пари»:
Ставки сделаны: победил героин!
Я схватил номер «Ёмиури Симбун», бросил в прорезь йену и направился в ближайшую кофейню под названием «Слепой пес». Это был мой любимый источник кофеина во всем Токио, а потому он вполне мог закрыться навсегда в тот же вечер. Заказав чашечку, я устроился поудобнее и попытался выкинуть из головы Сугавару. Все равно что попытаться выключить набат. Мне удалось разве что задвинуть его подальше. Неприятно, конечно, что этот тип с тиграми будет шастать в глухих закоулках моего подсознания, но чтобы извлечь его оттуда, понадобятся годы.
«Руку возьми мою» тоже завязла у меня в мозгах. Всякий раз, как у меня в голове застревает какая-нибудь песенка, я вспоминаю несчастного Юнбо Умэдза-ву, солиста «Осеннего ветра». Во время благотворительного концерта в парке Ёёги, еще в восьмидесятые, Юнбо скакал по сцене и треснулся головой о стойку микрофона. Он хотел продолжать выступление, но шоу пришлось свернуть, потому что солист забыл все песни, кроме «Открыток с горы Фудзи». Дело оказалось серьезным. Певец обращался к неврологам, учителям дзэн, синтоистским священникам, африканским колдунам, монгольским шаманам, астрологам Малибу, а когда и это не помогло – даже к обычному психиатру. Лучше ему не стало. Говорил он без затруднений и даже продолжал писать тексты для песен, но едва раскрывал рот, дабы спеть что-то новенькое, наружу исходили только «Открытки с горы Фудзи». Верные товарищи Юнбо сделали хорошую мину при плохой игре. Они записали пятнадцать вариантов «Открыток с горы Фудзи», включая декламацию под названием «Звонок с горы Фудзи» и техно-ремикс «Электронное письмо с горы Фудзи». Разумеется, в припеве Умэдза-ва по-прежнему пел слово «открытка» вместо «звонок» или «электронное письмо». Альбом «Весточки с Фудзи» умудрился попасть в чарты благодаря умелой рекламе с использованием целого буклета открыток с видами Фудзи в исполнении известных художников, однако подобный фокус можно проделать только один раз. Группа распалась. Юнбо, насколько мне известно, устроился экскурсоводом на гору Фудзи.
Медленно прихлебывая кофе, я читал официальный отчет о смерти Ёси. Накануне в 20.30 коронер объявил свое заключение на пресс-конференции, созванной прямо в больнице. Ёси привезли в больницу Акасака приблизительно в 2.20 утра воскресенья, после того как его тело было обнаружено в лав-отеле в Саня. Мертв по прибытии, причина смерти – остановка дыхания, вызванная передозировкой запрещенного препарата. Коронер обнаружил в крови Ёси 1,52 миллиграмма морфина, введенного с помощью инъекции. После тщательного обследования полиция исключила вероятность злого умысла и пришла к выводу: несчастный случай по неосторожности. Поминки пройдут в храме Цукидзи Хогандзи. К статье прилагалась карта с перечнем улиц, которые будут закрыты на время этого мероприятия, и с указанием альтернативных маршрутов для водителей.
Помимо некролога Ёси – обычный набор воодушевляющих новостей: курс японских акций падает, хулиганство в школе растет. За последние четыре месяца еще пять оскандалившихся банковских менеджеров покончили с собой. Младшие школьники, судя по тестам, становятся все тупее; мальчики-старшеклассники тратят астрономические суммы на косметику, и это именуется «космо-бумом». Четыре книги из десятка бестселлеров содержат в названии слово «провал», а «Одуревши от гейши» делает неслыханные сборы.
Я перешел к статье под названием «В пригороде Токио пропал слон» и тут обратил внимание на рекламу «Еженедельного Балагана», того самого издания, где работал мой приятель Такэси. «Последние фотографии Ёси» сулило объявление. На обложке журнала красовалась фотография, которую я уже видел на обложке «Мощного аккорда Японии». Однако с одним существенным отличием.
Птичья татуировка исчезла.
Я допил кофе и пошел разыскивать телефон-автомат.
Такэси не хотел со мной говорить. Только не по телефону. Он назначил мне свидание через два часа в забегаловке под названием «Последний клич». Бар на другом конце города, в Голден-Гай, только стоячие места. И повесил трубку, не дав мне вставить ни слова. Я попытался убить время, гуляя по улицам Гиндзы и любуясь прелестными женщинами, которые любовались прелестными витринами вдоль Тюо-дори. Очень полезно побродить по Гиндзе, если хочешь прочувствовать, как мало тебе платят и как плохо ты одет. Наконец я решил, что достаточно натрудил свои ботинки, а потому сел на электричку на станции Маруноти и поехал на северо-запад к Синдзюку.