Адлер Элизабет. Тайна

   Фил молча смотрела на него.
   — Хочешь, чтобы я встал на колени?-запальчиво спросил он.-Тебе мало цветов?
   — Цветы-это прекрасно, Брэд. Это очень удачная находка. Но ты что, действительно думаешь, что я прощу тебе твое поведение просто так? Без слов?
   — Ты права. Это непростительно.-Он вдруг взял ее за плечи и притянул к себе.-Честно говоря. Фил, я сделал это только потому, что безумно люблю тебя. Я так схожу с ума по тебе, что мне просто невыносима мысль, что кто-то отнимет тебя у меня.
   — Но никто не собирается отнимать меня у тебя. Просто срочно позвонил один знакомый…
   — Ты с этим знакомым была вчера вечером? Фил отпрянула, в изумлении глядя на него:
   — А ты откуда знаешь, с кем я была прошлой ночью?
   — Я звонил тебе часами, но тебя не было. Я просто догадался, что ты с кем-то…
   — Это не твое дело, Брэд, с кем я была. Больше не твое.
   — Не говори так. Пожалуйста.
   — О, Брэд, -сказала она слабо.-Ведь все было так красиво, по-особенному.
   — Все будет так опять.-Он обнял ее, крепко прижал к себе, так, что она чувствовала, как напряглись его мышцы и все его сильное, большое тело.-Прости меня. Фил. Правда, прости.-Его голос звучал глухо.-Ну вот я и сказал. А теперь, пожалуйста, скажи, что ты простила меня.
   Она чувствовала, что не в силах сопротивляться и уступает его возбуждающему, сексуальному напору.
   — Я-деловая женщина, -торопливо сказала она. — Работа занимает все мое время. Я поступила безответственно, уехав отдыхать тогда, когда нужна была здесь. Я хочу вернуться к своей старой жизни, Брэд.
   — Не отказывайся от меня.-Это был крик души, и она поняла это.
   Улыбающееся, симпатичное лицо Махони вдруг возникло перед ней. Ее тело вспомнило ощущение его рук вокруг талии. Махони-шутник, насмешник, хороший друг. Махони-образованный полицейский, поэт, поклонник оперы. И богатый, красивый, гордый Брэд Кейн.
   Фил вздохнула с облегчением. Теперь она вдруг почувствовала, что свободна от опасного влияния Брэ-да Кейна. Но глядя на его отчаянное лицо, она поняла, что должна расстаться с ним мягко.
   — Я обещаю, что мы будем видеться. Но как и когда-решаю я.
   — Я приму все, что ты скажешь, -прошептал он, — я буду есть крошки с твоей тарелки, целовать край твоей одежды, мне достаточно одного твоего взгляда.
   Он нежно поцеловал ее в лоб, и она счастливо засмеялась, вспоминая, как с ним было хорошо. Может, все будет хорошо. Может, они останутся друзьями.
   — Тогда поехали поедим, -сказала она легко.
   — Куда захочешь, -произнес он торопливо, -на Луну, Венеру, Марс.
   — Лучше в «Иль Форнасто», это за углом, -сказала она со смехом.-Я проголодалась и хочу пиццу.
   Они заняли угловой столик у окна. Сделав заказ, Брэд вдруг взглянул на жемчужное ожерелье и холодно спросил:
   — Кто тебе это подарил?
   Фил почувствовала нотку ревности в его голосе:
   — Брэд, это оставила мне моя подруга, та, чьи похороны я пропустила.
   Он играл столовым ножом, не глядя на нее:
   — Она, наверное, очень хорошо к тебе относилась, если оставила тебе такое дорогое ожерелье.
   — Милли оставила в придачу еще серьги и обручальное кольцо с жемчугом. Они, конечно, слишком роскошны для того, чтобы носить их в пиццерию, но ожерелье мне нравится. Это дает мне ощущение какой-то близости к ней. Я даже помню тот последний раз, когда она надевала их. В прошлом году, в оперу. Мы смотрели «Кармен», и Милли была одета в вечернее платье цвета «розовый шок».
   — Они должны приносить несчастье, -упрямо сказал Брэд.
   — Милли была очень богатой женщиной, хотя, может быть, и не столь богатое как ты, -сказала она, ласково улыбаясь.-И она легко тратила деньги. Просто швыряла из направо и налево. Она любила помогать другим людям и сочувствовала каждому горемыке. Вот почему она взяла в секретари одну мою пациентку. Ту, что потеряла память, помнишь, я рассказывала. А потом Милли завещала ей миллионы и двух сирот на попечение. Она сказала, что хочет дать будущее девушке, у которой нет прошлого. Мне кажется, она поступила правильно, потому что Би выглядит очень счастливой.
   — Эта женщина похожа на воплощенную добродетель. А девушке очень повезло, -жестко сказал Брэд.
   — Милли Ренвик ни в чем упрекнуть, -зло сказала Фил.-Она просто знала, что нужно делать, и делала это.
   Он оторвался от пиццы и тревожно взглянул на нее:
   — Как ты сказала? Ренвик?
   — Да, Миллисент Ренвик.
   — Я где-то слышал это имя.
   — Ты, наверное, просто читал о ней в колонках светских сплетен. Или в некрологах. Между прочим, она купила виллу на юге Франции и подарила Би. Называется вилла «Мимоза».
   — Вилла «Мимоза»?
   — Да. Это очень красивое место, хотя Би уверяет меня, что у виллы темное прошлое. Теперь вилла;
   принадлежит Би, и она живет там с двумя детьми, Скоттом и Джули Ренвик, девяти и семи лет. Потому, мне кажется, жизнь ее удалась.
   — Ты сказала, Би была твоей пациенткой?! А что с ней?-Брэд отпил красного вина и спокойно посмотрел на нее.
   — Я же говорила, она потеряла память в результате несчастного случая. Она, правда, не помнит, что с ней произошло. Знаешь, все это странно, но так бывает.
   — А память может вернуться к ней? Фил грустно вздохнула:
   — Кто знает. Я очень надеюсь на это.
   — Ты слишком близко к сердцу принимаешь жизнь своих пациентов, -нежно сказал Брэд.-Ты берешь на себя все их проблемы.
   Она улыбнулась:
   — Но и твои тоже.
   — Ты имеешь в виду то, что я рассказывал о своей семье?
   — Я думала, что помогла тебе.
   Он перегнулся через стол и взял ее за руку:
   — Фил, поедем со мной обратно на Гавайи. Ну, пожалуйста. Хотя бы на уик-энд. Ты нужна мне. Я должен поговорить с тобой.
   В его голосе звучало отчаяние. В панике Фил подумала, что он может с собой сделать, если она скажет «нет». Но принуждать ее таким образом было все же не очень хорошо с его стороны.
   — Не знаю, смогу ли… у меня так много дел здесь…-она колебалась.
   — Это просто, -легко сказал он.-Я сам отвезут тебя на Гонолулу. Пожалуйста, Фил. Ты нужна мне. — Он крепко сжал ее руку.-Я никому и никогда не говорил этих слов. А тебе говорю. Поедем со мной, Фил. Я клятвенно обещаю привезти тебя обратно, в Сан-Франциско в понедельник.
   Как она может отказать этой мольбе? Она слишком хорошо знала, что такое быть одной.
   — Ох… Ну, ладно. Только никаких условий! — сказала Фил, мысленно надеясь, что поступает правильно.
   Махони явно не понравилось, когда она позвонила и сообщила, что улетает на Гавайи на уик-энд.
   — А ты уверена, что это нужно?-тревожно спросил он.-И это после всего того, что ты мне о нем рассказала?
   — Он пообещал исправиться, Махони. Что я могла сделать? Мне правда кажется, что ему нужно поговорить, только поэтому я и еду. Я очень нужна Брэду.
   Махони кивнул:
   — Ладно, но все это очень уж похоже на уловку.
   — Мы так здорово провели вчерашний вечер, Фрэнко, -нежно сказала Фил.-А ты хороший танцор.
   — Это только один из моих талантов, -мрачно сообщил он.-Остальные я не собираюсь демонстрировать тебе.
   Фил засмеялась:
   — Только не говори, что ты будешь по мне скучать.
   — А кто тебе сказал, что я собираюсь?-ухмыляясь, ответил он, потом, вдруг сразу посерьезнев, добавил:-Слушай, Фил, береги себя, а? Этот парень кажется мне не совсем заслуживающим доверия.
   — Не волнуйся. Он вполне здоров, как ты или я, если можно так сказать. Передай привет Коко. Я позвоню тебе, когда вернусь в понедельник.
   — Ладно.
   Он уже собирался положить трубку, как вдруг вспомнил:
   — Док, а какая марка автомобиля у мистера Гавайи?
   — «Порше 938». Черный. А зачем тебе?
   — Да, просто так, -ответил он.
   «Так-так, -сказал он себе, направляясь к кофеварке, -интуиция меня не подвела. Мистер Гавайи шпионил за ней прошлой ночью». Махони вспомнил, как Фил прильнула к нему, когда они поднимались по ступенькам в дом и как он обнимал и целовал ее. Он присвистнул, подумав о грозной ревности мистера Гавайи. Оставалось надеяться, что Фил знает, что она делает. А он попробует проверить, если выдастся свободное время, есть ли что-нибудь компрометирующее на Мистера Гавайи.

Глава 26

   Дети были выкупаны и уложены. Они так шумели перед сном, что Би подумала про себя, как настоящая мать, что наконец, к счастью, наступила долгожданная тишина.
   Было десять часов. Она была одна. Накрыв клетку с попугаем одеялом, она прислушалась, как он сонно бормочет, сидя на жердочке. Потом, взяв конверт с секретами семьи Леконте, Би отправилась на кухню, налила себе чаю и села за стол. Она смотрела на конверт. По некоторым причинам ей не очень хотелось узнавать секреты, которые в нем заключены.
   Пуш шумно полакал из миски, потом улегся у ее ног. Кухонные часы медленно отсчитывали время. Мягкий ночной бриз врывался сквозь открытое окно, и где-то вдали слышалась песня ночной птицы. Черный дрозд? Или соловей? Она прислушивалась к обычным летним звукам ночи: пению цикад, кваканью лягушек. Вилла погружалась в сон.
   Би больше не могла ждать и вынула бумаги из конверта. Письмо было написан самим Жаном Леконте, или Джонни, как называла его Нэнни Бил.
   Вздохнув, Би стала читать:
   «Я пишу о событиях, которые лучше было бы забыть, и я возвращаюсь к ним только по просьбе Нэнни Бил. „Для потомков“, -сказала она, имея в виду будущих Леконте, которые останутся после меня и предъявят права на наследство.
   Себе я не ищу выгоды, но Нэнни Бил настаивает, что они имеют на это право. Но, так как мне уже двадцать семь и я не женат, возможность наследников представляется мне сомнительной. Но я думаю, Нэнни знает, о чем говорит. И на тот случай, если мои мифические потомки пожелают узнать правду, я должен сделать то, о чем она меня просит. Итак, начну сначала, с того, что для меня значит Нэнни Бил и вилла «Мимоза».
   Би вздрогнула всем телом. Это уже было. Она знает эту историю, кто-то рассказывал ей, так живо, что она все ясно представляла себе. Нужно было только одно: чтобы слова Джонни Леконте отомкнули ее память.
   «Когда ты-маленький ребенок, тебе иной раз вовсе не важно, как выглядят люди. Ты запоминаешь звук их голоса, или их походку, или запах. Нэнни Бил была первым человеком в моей жизни и первой женщиной, которую я любил. Она была мне матерью, другом, помощником и строгим телохранителем. А свежий, крахмальный запах ее белого фартука-мое первое воспоминание в жизни.
   Она была маленькой, кругленькой с прямой спиной. Так я запомнил ее, собирающуюся на нашу ежедневную прогулку. Она надевала шляпу, темно-синюю зимой и из бледной соломки летом, и строго повторяла мне: «Запомни, Джони, леди всегда должна носить шляпу!» Затем она просто прикалывала ее к волосам булавкой с голубым стеклянным шариком на конце. Мне всегда казалось, что Нэнни сейчас закричит, уколовшись булавкой, но она была мастером своего дела, и этого никогда не происходило.
   Летом она носила крепкие плетеные туфли на высоких каблуках. У нее была специальная паста, которой она забеливала их, и иногда она позволяла мне их чистить. Я помню, что когда туфли высыхали, они испускали облачко белой пыли при каждом шаге.
   Я думаю, ей было пятьдесят с небольшим, но мне она казалась не имеющей возраста. Конечно, я сравнивал ее с горничными, и они казались мне ближе по возрасту, чем она. У нее было приветливое лицо, которое менялось, когда мы садились в наш серебряный «роллс-ройс». Она кивала всем, как герцогиня, когда мы проезжали по Круазет или Променад-дез-Англе. Я думаю, что она не узнавала никого, потому что была очень близорука и не видела в двух шагах от своего носа, но она отказывалась носить очки на улице. Какие загадочные существа, эти женщины. Даже Нэнни Бил име-. ла свои маленькие слабости.
   Но она была англичанкой до кончиков ногтей и никогда не отступала от своих правил. Я был одет, как принц, в шелк и кружева. Животные были запрещены, потому что они могли испачкать меня или занести блох. Поэтому плюшевый, старенький, весь в черно-белых пятнах Фидо был моей любимой собакой, и я все еще помню, как крепко я любил его и как сильно переживал его потерю.
   Я помню виндзорскую качалку Нэнни, всегда стоявшую у камина зимой, когда дул сильный ветер. Нэнни грела в ней свои старые кости. Я помню ее маленькие очки в черепаховой оправе, всегда лежавшие на странице книги, которую она читала. Я помню запах тостов, которые мы готовили на углях, и чай с медом и имбирными пряниками. Для француза это было слишком английское воспитание, но я не знал других детей и не думал, что что-нибудь теряю. Я был счастлив на вилле «Мимоза» с Нэнни Бил, моей собакой Фидо. садовниками, которые учили меня ухаживать за растениями, попугаями и канарейками в серебряных клетках. Мне не нужно было ничего больше. Мой мир был совершенным.
   До того дня, когда за мной приехал мой отец и отправил меня на Калани, в ссылку.
   Внешность его была пугающей, хотя я теперь понимаю, что он был красив своеобразной, жесткой привлекательностью. А я был тщедушным, хилым ребенком, маленьким и бледным, как восковая свечка. Я не знал, что означает слово «папа», потому что у меня просто не было папы. У меня вообще никого не было. Но по испуганному голосу Нэнни и жесткому тону гостя я мог понять, что его приезд-не самое радостное событие.
   Я немного успокоился, потому что не виделся с отцом весь долгий путь на Калани, и был занят множеством интересных вещей, сильно отличавшихся от того, что было моей ежедневной скукой на вилле «Мимоза». Я не знал, что эта скука станет после несбыточной мечтай.
   Когда Нэнни стало плохо во время морского путешествия по Атлантике, я бродил по огромному лайнеру в одиночестве. Мы ехали в крошечной каюте третьего класса, на самом нижнем уровне, и она была наполнена дымом от котлов и запахами с кухни. Я даже не знал, что отец тоже ехал с нами. И, конечно же, я не видел его, и он не наведывался к нам из своего первого класса, чтобы проверить, как там путешествует его сын. Но мне нравилась моя свобода, я нашел себе друзей среди : моряков, чего никогда не было прежде. Я убедился, что мне нравится все это, и, если жизнь с папой будет такова, я ничего не имел против.
   Стоя на нижней палубе и вцепившись в руку Нэнни, я жадно глядел на чудесный силуэт Нью-Йорка, а потом, не успев опомниться, я уже очутился на огромном поезде, который вез нас на запад. В Сан-Франциско, как сказала Нэнни, но для меня это было все равно что в Тимбукту: так мало я знал о мире и географии.
   Сначала путешествие проходило весело. Мы пересели в Чикаго на другой дымящий монстр-поезд, и мой , отец вновь исчез в своих комфортабельных апартаментах, а я бегал по длинным коридорам и развлекал сам себя. Но это было длинное путешествие, и Нэнни была рада, что я немного растрачу избыток энергии, чтобы потом вытянуться без сил на жестком сиденье.
   Мы смертельно устали от путешествия в этом поезде, когда наконец прибыли в Сан-Франциско и подъехали к большому отелю. Я помню, как во все глаза глядел на светловолосого молчаливого незнакомца, который называл себя моим отцом и изменил мою жизнь так внезапно, а теперь смотрел на нас чужим взглядом. «Сидите в машине, -приказал он таким тоном, каким я обычно разговаривал с Фидо, когда он плохо вел себя.-Вы немедленно поедете на лодке в Гонолулу».
   И нас отправили на моторном боте «Гйперион-Я». Даже ребенок вроде меня мог понять, что этот бот видел лучшие дни. Облупившаяся краска лохмотьями свисала с бортов, а маленькие, шустрые иностранцы, которых Нэнни называла китайцами, шныряли по палубе, готовя корабль к отплытию. «Это китайцы-язычники», -прошептала Нэнни мне в ухо, пока мы поднимались по трапу на палубу. Я не знал, что она имеет в виду, но мое сердце дрогнуло от ее безнадежного тона. Ее страхи, конечно, были беспочвенны, хотя она отказывалась есть их «языческую» пищу, и мы ели только вареный рис.
   Весь следующий день нашего путешествия мы боролись с яростным штормом. Я никогда еще не видел таких волн, огромных, сверкающих и зеленых; на нашу крохотную каюту обрушивались галлоны воды. Мы с облегчением вздохнули, когда сошли на берег в Гонолулу. И тут же нам вновь пришлось сесть на очередное судно, на этот раз направлявшееся в Мауи.
   Я помню, как смотрел на оживленный причал Гонолулу и длинную линию берега Ваикики, мучительно желая остаться. Но это было невозможно. Два дня спустя, когда мы прибыли на Мауи, нас уже ждал маленький катер, который должен был отвезти нас в конечный пункт долгого путешествия: Калани.
   В водном пространстве, разделявшем Мауи и Калани, было полно подводных течений, которые бросали судно в изнуряющей качке. Спина Нэнни была по-прежнему выпрямлена, и она держала в руках черный зонтик, защищаясь от солнца. Ее лицо приобрело зеленоватый оттенок, но взгляд был тверд. «Нам нельзя болеть», — сказала она, крепко сжав зубы, и я согласно кивнул. хотя не чувствовал себя плохо. Мне нравилось наше морское путешествие.
   Каменистый берег Калани возник на горизонте, и, когда мы подошли ближе, я увидел высокие кокосовые пальмы и белый прибрежный песок. Я вспомнил свою скуку на вилле «Мимоза» и дни, лишенные всяких событий, и подумал, что Калани выглядит иначе, волнующе. Я подумал, что, может быть, этот мужчина, который называет себя моим папой, ждет встречи со мной, чтобы показать мне этот чудесный остров. Я жадно смотрел в сторону острова, прижимая к груди Фидо.
   Когда катер, управляемый молчаливым китайцем, подошел к берегу, ветер донес запах: терпкий, пряный, незнакомый. Так сильно отличающийся от чистого розмаринового аромата Ривьеры. Нэнни крепко сжала мою руку. «Помни, твой дом-вилла „Мимоза“, -сказала она. — Никогда не забывай этого, Джонни. И однажды ты обязательно туда вернешься».
   Я был послушным ребенком и серьезно взглянул на нее, запоминая это. Вдруг я заразился ее страхом. Мы стояли перед лицом неизвестности. «Молись, Джонни, молись за нас», -прошептала Нэнни.
   Я прищурился, глядя на заходящее солнце, и вдруг увидел короткий деревянный причал. А на нем, болтая ногами в воде, сидел мальчик, постарше мен». Светлые волосы были зачесаны назад и открывали красивый, высокий лоб, узкие бедра затянуты в плотный хлопковый кусок ткани, сидевший на нем как вторая кожа.
   И он ждал нас.
   Лицо Нэнни Бил вдруг приобрело пурпурный оттенок, когда наша лодка подошла ближе к берегу. «Да он же голый, будто только что родился, или почти голый, что не принципиально, -воскликнула она, возмущенно глядя на него.-Как вам не стыдно, молодой человек?» Мальчик смерил ее презрительным взглядом. Затем он посмотрел на меня. Я сжался, когда его острые голубые глаза осмотрели меня с ног до головы. Его челюсть злобно выдвинулась вперед, а красиво очерченный рот искривился в презрительной гримасе, когда он заметил мое шелковое одеяние. «Обезьянка, -торжествующе провозгласил он — Ты просто смешная, разодетая маленькая обезьяна».
   И с тех пор на Калани меня все знали под этим прозвищем. «Обезьяна». Это был мой сводный брад, Джек, именно он обозвал меня так и постоянно напоминал мне, что я-самое презренное существо на земле».

Глава 27

   Фил сидела в тени дерева у пруда, рядом с домом Даймонд-Хед. Брэд вел себя превосходно. Но почему же она чувствует в нем такое напряжение?
   Она лениво посмотрела вокруг, на дорожки, засаженные королевскими орхидеями, розовыми геранями и ярко-цветущими кустами вечнозеленого золотого дерева, которое вполне соответствовало своему названию. Природа безупречно расцветила Гавайи. Она смешала краски с тропической щедростью и создала такое богатство цветов и оттенков, которое не могло никого оставить равнодушным.
   Фил смотрела на Брэда, плывущего к ней большими редкими взмахами рук. Солнце садилось за голубой горизонт, и молчаливые китайцы-слуги уже расселись на террасе за ужином.
   Это была сцена красоты, гармонии и покоя. Почему же, спрашивала себя Фил, почему она чувствует себя так тревожно?
   Они приехали прошлой ночью, и Брэд сдержал слово: он исполнял все ее желания, но не пытался домогаться ее. Комната Фил была полна белыми орхидеями, яркие занавески тщательно надушены лавандой из Прованса, а ванная комната ломилась от дорогих лосьонов и нескольких сортов мыла.
   Брэд приглашал ее на обеды к Мишелю, в элегантный ресторан, с окнами, выходящими на океан. Он беспечно болтал о ранчо и Париже, о самолетах и скачках и не задал ни одного вопроса о ее жизни. Она знала, что это дается ему с трудом, и начала понемногу успокаиваться, уже даже наслаждаясь его обществом. И она была рада, когда он просто сказал: «спокойной ночи»-и быстро вышел, даже не поцеловав ее.
   Но в полночь Фил была разбужена неприятным предчувствием, что что-то не так. Вдруг она увидела фигуру Брэда за стеклом и дым его сигареты. Она молча наблюдала за ним, боясь пошевелиться. И тут он выбросил сигарету и подошел к кровати. Не раздумывая, она закрыла глаза и вытянулась на кровати, притворяясь, что спит, но даже так чувствовала его горящие глаза, смотревшие на нее. Вдруг Фил услышала, как он застонал. Сквозь
   полуопущенные ресницы она увидела, как он выскочил на террасу. Собака бросилась за ним, и они исчезли в ночной тьме.
   Фил села на кровати, дрожа от страха. Она хотела запереть дверь, но поняла, что это было бы смешно. Брэд никогда не причинит ей боли. Он любит и желает ее, но она отвергла его. А Брэд не привык, чтобы ему отказывали.
   На следующее утро он был ласков, улыбался и ни словом не обмолвился о своем ночном визите в ее комнату. Он предложил съездить на экскурсию на вулканический кратер или просто прокатиться по острову.
   — Все, что я хочу, это чтобы ты была счастлива, — сказал Брэд тепло, и она готова была поклясться, что он действительно хотел этого.
   Но Фил чувствовала, что в их отношениях появилось что-то новое. Она по-прежнему ощущала влечение к нему, но недомолвки и странности заставили ее насторожиться. Ей показалось, что это связано с его детством.
   Брэд выбрался из пруда, подошел к ней, отряхивая воду со светлых волос, и, откинув их назад, улыбнулся ей, глядя тем же жестким взглядом его отца. Фил почувствовала, что впервые это сходство так пугает ее.
   — Расскажи мне о Джеке, -предложила она после обеда. Они сидели в гостиной. Была светлая ночь, наполненная световыми бликами и далекими раскатами грома. Ночной воздух мягко втягивался вентиляторами, подвешенными к потолку, и раздувал ее длинные волосы, и трепал ее шелковую рубашку на груди. Тихо звучала соната Баха, а снизу несся рокот камней, перекатываемых волной.
   Фил бросила сандалии и растянулась на софе цвета светлой мяты, глядя на Брэда. Он лег рядом и скрестил на груди руки. Она подумала, что вряд ли когда-нибудь видела более красивого мужчину, но это была абстрактная мысль, лишенная сексуального желания. «Красивый» было не совсем точным определением для Брэда. Он был великолепен, как чудесное животное — стройный, мускулистый, загорелый. Но прежде всего он был мужчиной с болезненным прошлым. И она должна была помочь ему.
   — Джек был копией Арчера, -сказал он.-По отношению к ним старая истина-каков отец, таков и сын-была верной. Арчер учил Джека жизни и тому, как должен поступать настоящий мужчина-победитель. Не задумываясь о том, что из этого выйдет. Арчер был невероятно безнравственным, таков же был и Джек.
   — А Джек учил тебя тому же?-осторожно спросила Фил. Брэд засмеялся:
   — Я сам по себе, доктор Фил. И не имею ничего общего с Джеком и Арчером.
   — Да ты сам в это не веришь, -сказала она спокойно.-Родители и отношения в семье-источник всех психических расстройств, теперь это установлено.
   — Ты собираешься изучать меня?-Его тон внезапно стал ледяным.
   — Нет, я вовсе не собираюсь этого делать, -мягко сказала Фил.-Я здесь не по долгу службы, Брэд. Но я хочу помочь тебе. Кроме того, мне интересно узнать о твоей семье. Не часто кому-либо доводится услышать рассказ о том, как начиналась династия вроде твоей.
   — Да, они были не ангелами. Это правда. Они просто вели себя так, как считали нужным. Все происходящее казалось им вполне логичным, так оно и было на самом деле. Иначе ранчо Кейнов не существовало бы сегодня. И единственный человек, который мог отнять его у нас, стал нашим смертельным врагом.
   Джеку было девять лет, когда отец сказал ему, что у него есть сводный брат. Арчер никогда раньше не говорил, что у него есть еще сын. Джек просто не знал о нем. Он взбесился от ревности. Он сказал, что убьет этого сводного брата, но Арчер только смеялся. Он потрепал его по голове и сказал: «Не сейчас, Джек. Подожди, пока Джонни исполнится восемнадцать и он будет вправе предъявить права на наследство. Это наша удача, Джек. И мы не должны допускать ошибок».
   Джек всю ночь думал над тем, что сказал его отец, и понял, что ничего не сможет сделать со своим сводным братом. .Французская жена Арчера умерла и оставила ему деньги, которые он потратил. Теперь он разорен. По правде говоря, он потратил часть из них на нужные вещи: он купил несколько тысяч акров земли на Большом острове, много хорошего племенного скота, лучших лошадей. Он купил поместье Дай-монд-Хед, построил дом на Калани и начал развивать породу торбредских скакунов. Он содержал сорок слуг для ведения хозяйства и еще больше-на Калани. Он покупал моторные лодки, множество-целый парк — машин. Он устраивал роскошные приемы и наполнял бассейн французским шампанским. Он покупал бриллиантовые браслеты дорогим и желанным женщинам. Репутация Арчера Кейна как прожигателя жизни и любителя безумных женщин распространилась до Сан-Франциско и дальше.
   Джек был свидетелем всего: пьянок, женщин, бездумного прожигания жизни. Арчер не утруждал себя тем, чтобы что-то скрывать от него. Джек был диким, уличным мальчишкой, который ничто так не любил, как гонять на лодках. Но, когда ему было семь лет, отец решил отправить его в школу в Сан-Франциско.