Страница:
Что до других вариантов, доступных не Асенарри, а господину Измайлову, российскому гражданину, то все они были ненадежны. Я не мог претендовать на участие в экспедициях СЭБ или России, но если бы даже такое случилось, возникла бы масса проблем. В любой многолюдной команде я оказался бы лицом зависимым и подчиненным, решающим неразрешимую задачу: сбежать или идти со всеми, оставить спутников и двинуться своим путем или погибнуть в дружном коллективе. Если бы я удрал и если бы мне - единственному! удалось вернуться из Анклава, то как объяснить подобное везение? Ясно, что появились бы вопросы... то есть сначала вопросы, а потом - допросы... Скорее всего я был бы вынужден расстаться с Арсеном Измайловым, сменить личину на запасной вариант или изобретать с нуля другую биографию... Слишком существенные потери! Но время шло, и я уже подумывал о собственной спортивной экспедиции вместе с Милошем и Райкером. Конечно, сей поход привлек бы ко мне внимание прессы, а это нежелательно для Наблюдателя - но что поделаешь? Super omnia veritas, как говорили латиняне.
Да, истина превыше всего, а случай редко стучится дважды! И потому я знал, что рассмотрю предложение СЭБ благосклонно - оно развязывало мне руки и пришлось как нельзя вовремя. Официальный статус и небольшая группа, в которой мне отводится роль лидера... Хоть спутники мне незнакомы, но двое из них - экстремальщики, да и присутствие Цинь Фэй, если как следует поразмыслить, окажется совсем нелишним. Координатор, мой обаятельный гость, уверен в ее способностях... Что ж, великолепно! Если мы выберемся из Анклава, я объявлю, что этим успехом мы обязаны Цинь Фэй и собственной удаче. Удача, деленная на четверых, трех экстремальщиков и экстрасенса, уже не столь феноменальна...
Усмехнувшись этой мысли, я поднялся и прошел в дом, к своему покет-компу [Покет или покет-комп - продукт дальнейшей миниатюризации средств вычислительной техники, мощный карманный компьютер с голографическим экраном и такой же клавиатурой], включенному в общепланетную сеть. Овальный голографический экран развернулся передо мной, мелькнули алые символы кодов защиты и связи, потом из хрустальной глубины всплыла бледная сосредоточенная физиономия Даренкова. Я приказал собрать все данные о будущих моих коллегах и просидел у компьютера до полуночи, просматривая поступающие файлы. Сиад Али ад-Дагаб рост, вес, возраст, успехи в спорте, продвижение по службе... Макбрайт - большой любитель сладкого, женился многократно, но в данный момент свободен от брачных уз... детей и прямых наследников не имеется... последний спортивный вояж - в пустыню Калахари... Ничего важного, ничего такого, о чем не сообщил бы мне Монро. И ничего интересного, если не считать генеалогии Цинь Фэй. Она была не китаянкой, как я полагал, но аму, из новой народности, сложившейся в минувшее тридцатилетие, после того как Приамурье отошло к Китаю и началась программа по межрасовому скрещиванию. Отец - полукитаец-полукореец, мать - русская, с примесью нивхской крови... Я не сторонник подобного аутбридинга, но, глядя на юное личико Цинь Фэй, признал, что в данном случае эксперимент удачен. Брови, приподнятые к вискам, широковатые, но мягких очертаний скулы, маленький твердый рот и вертикальная морщинка над переносицей... В этой девочке чувствовался характер! Чем-то неуловимым она походила на Ольгу, мою земную возлюбленную, с которой мы... Впрочем, это грустная история, и мне не хочется к ней возвращаться.
Я перевел компьютер в режим ожидания и отправился в постель, но долго не мог уснуть. Ольга и девушка-аму, будто живые, стояли передо мной, потом их лица слились, и я уже не различал, кто мне явился: призрак ли прошлого или грядущий неясный мираж.
Память, память, вместившая два века моей жизни!.. Не раз я испытывал трепет перед ее необъятностью и думал, что помнить обо всем случившемся со мной, о всех потерях, одиночестве, долгих и страшных годах слияния - сомнительное благо. Память моя палимпсест, переписанный многократно, но прежние тексты-личности не уничтожены, а лишь замазаны слоями краски, которую нетрудно снять. Снять, содрать, стереть и возвратиться к Даниилу Измайлову, затем к тому, кто жил на Рахени и Сууке, и, наконец, к Асенарри, страннику, явившемуся в этот мир из галактической бездны... Слои дробят мое существование, но все-таки оно едино, как прочная основа палимпсеста - пергамент с запечатленными на нем воспоминаниями. Я мог бы заблокировать их, но для чего? Нет радости без боли и боли без радости...
Юное женское лицо маячило перед моими глазами, все больше делаясь похожим на Цинь Фэй. Я пристально разглядывал его, замечая новые и новые детали: ямочку на подбородке, густые, загнутые вверх ресницы, блеск безупречных зубов и детскую припухлость щек.
Жаль, что она так молода, мелькнула мысль. Жаль!
Глава 3. Бактрийская пустыня.
Дни второй и третий
Я уже говорил, что Анклав подобен сухой Деревяшке, источенной червями. Там, где древесина - вуаль, зона недоступности, а в червоточинах - карманах, рукавах, бассейнах можно передвигаться, будто в лабиринте среди незримых стен. Собственно, ничто не мешает проникновению через вуаль, ни силовое поле, ни иные физические препятствия, и я бы сказал, что этот барьер присутствует лишь в нашем сознании. Некая информационная граница, психологический рубеж, отделяющий узкие тоннели жизни от более обширных и смертоносных пространств... Мы знаем, что в них скрывается опасность, но нам неведома ее природа. Сгорим ли мы, перешагнув роковую черту? Распадемся на атомы или растечемся слизью по каменистой земле?
Хороший вопрос! Весьма актуальный для Джефа, Сиада и Цинь Фэй. В какой-то степени и для меня, ибо со смертью тела Арсена Измайлова закончится мое земное существование. Но, как сказал поэт, весь я не умру - в миг гибели мой разум и моя душа умчатся к звездам, пронзив земную ноосферу. Я совершу путешествие в далекий звездный кластер, я возвращусь в свою плоть, что ждет меня на Уренире, поведаю о том, что видел и слышал, коснусь руки отца, погреюсь в тепле улыбок Рины и Асекатту.. Да, в мгновение смерти я не умру, а лишь покину Землю, превратившись на ничтожный отрезок времени в энергоинформационный луч. Но стоит ли с этим торопиться? Определенно не стоит, думал я, глядя на гибкую фигурку Фэй в оранжевом комбинезоне.
Второй наш день прошел без заметных событий. Утром мы миновали точку бифуркации за треугольным бассейном и углубились в левый рукав. Он оказался извилистым, но шел примерно на юго-запад, в нужном направлении, петляя по склонам пологих холмов. Почва под ногами по-прежнему напоминала спрессованный асфальт, однако холмы стали повыше, и кое-где я замечал скалистые образования да россыпи каменных глыб. Гранит, темные плиты сланца и грязно-серый мрамор... В этом не было ничего удивительного, если учесть, что мы приближались к восточным отрогам Гиндукуша, который сложен из древних метаморфических пород, прослоенных гранитами. Странность заключалась в другом - в отсутствии гор и ледников, речных долин, да и самих потоков. К полудню третьего дня мы углубились в пустыню уже на восемьдесят километров, двигаясь к перевалу Найзаташ, однако ни перевала, ни русла Оксу, ни пиков-четырехтысячников, ни горных хребтов на горизонте не маячило. Правда, виднелся вдали скалистый массив, но был он невысок и черен, как совесть дьявола, - ни снежной белизны, ни ослепительного блеска льда.
Дымка над нами сгустилась, и нижняя поверхность флера была теперь не мутновато-желтой, а скорее серой с редкими проблесками желтизны. Солнце, подобное разверстой розоватой ране, еще просвечивало сквозь нее, но ни луны, ни звезд во время второго ночлега мы не увидели. Впрочем, в дневной период света хватало, хотя он казался сумеречным, нереальным, будто мы странствовали не в земных пределах, а приближались к вратам преисподней. Возможно, эта мысль была не столь уж далека от истины.
На скрипевшем под башмаками щебне не росли травы, и ничего зеленого, кроме "катюхи" и рюкзака Макбрайта, вокруг не наблюдалось. Унылый серый мир, накрытый серым небом... Но в его бесплодности и пустоте были свои преимущества: во-первых, никаких опасностей, кроме вуали, а во-вторых, кусты и деревья не закрывали обзора. Мы обнаружили пять вешек, и у четвертой из них, за номером двадцать два - цистерну с водой. Этот маяк приземлился удачно, не в запрещенной зоне, а в карман трехсотметровой ширины, и выглядел как полагается - то есть новехоньким. Я расписался на вымпеле, затем мы наполнили фляги водой, разоблачились и смыли с кожи пот и пыль. Фэй, повизгивая от наслаждения, плескала из котелка на грудь, Макбрайт жадно косился на девушку, а ад-Дагаб, умывшись, призадумался, потом разостлал на земле комбинезон, опустился на колени и сотворил намаз. Ко мне не снизошли ни грешные, ни святые мысли; я разглядывал мрачный пейзаж, и мое мачете, а также посох с дротиками лежали на расстоянии протянутой руки.
Безлюдье и тишина - не повод, чтобы расслабляться. Впрочем, зрение, слух и даже ментальный поиск в доступных мне пределах не говорили об опасности. На двадцать-тридцать километров от нас, к югу и северу, западу и востоку, не ощущалось ничего живого; ничто не росло, не копошилось в песке, не двигалось и не охотилось. Все, что я смутно чувствовал, сводилось к эмоциям спутников: восторгу Фэй, вожделению Макбрайта и исходившему от чернокожего нуэра каменному спокойствию. Странно! Он был спокоен и холоден во время молитвы и, обращаясь к Аллаху, явно не испытывал религиозного экстаза.
Но в тот момент я не задумался над этой странностью. Натягивая комбинезон и обуваясь, я размышлял о других вещах, казавшихся мне более важными. Например, о вешках: отчего е попавших за вуаль облезла краска, а эта, за номером двадцать два, выглядит новее новой?
К вечеру, на третий день пути, мы оказались в обширном эстуарии, пересеченном скалистой грядой. Похоже, то были остатки Вахханского хребта, примыкавшего с севера к Гиндукушу, однако ни высоких гор, ни озер и рек, ни питающих их ледников мы не обнаружили. Горы рассыпались, будто придавленные непосильным грузом времени, миллионами непрошедших лет; хребет осел и рухнул, оставив после себя гранитные обломки, щебень, крупнозернистый песок и эту жалкую преграду, где самый высокий утес не дотягивал до четырехсот метров. Но склоны их были отвесными, и, обозрев их, я решил, что подъем займет не меньше половины дня.
Мы стояли в центре бассейна, перед скалистой стеной, и я, рассматривая ее склоны, прикидывал, где мы поднимемся следующим утром и нужно ли для подъема альпинистское снаряжение. Внезапно у моего плеча раздался хриплый рык Сиада; обернувшись, я увидел, что он протягивает руку к границе зоны безопасности, лежавшей в километре от нас.
- Там! Справа от пирамидального камня!
Оставалось дивиться остроте его зрения - он что-то заметил с большой дистанции, не прибегая к биноклю. Лично мне показалось, что правее гранитной пирамиды торчит невысокий холмик, то ли песчаный, то ли усыпанный ржаво-коричневым щебнем; ничем не примечательная груда, какие на нашей дороге встречались сотнями.
Я опустил с налобника очки-бинокль, и Фэй с Макбрайтом, будто по команде, повторили этот жест. В тусклом свете, сочившемся сверху, было трудно разглядеть детали, но все же не оставалось сомнений в искусственном происхождении холма. Какие-то искореженные, покрытые ржавчиной штыри, напоминавшие стекло осколки, серые лохмотья, которые еще обозначали форму вытянутого, как огурец, эллипсоида с остроконечной, сходившей на конус приставкой... Весьма знакомые очертания!
Макбрайт коснулся моего рукава.
- Что скажете, приятель?
- Вертолет. Старая машина, каких давно не выпускают. Думаю, либо китайский, либо туранский. Пожалуй, одна из первых попыток проникнуть в пустыню.
- Подойдем поближе?
- Да. Мы с Спадом.
- Я инженер и буду вам полезнее, чем Сиад. Бесспорное замечание. Я кивнул и сбросил с плеч рюкзак.
- Согласен. Идемте, Джеф. Остальные пусть разбивают лагерь.
Лицо ад-Дагаба было равнодушным, не выражавшим ничего, ни любопытства, ни недовольства моим решением. Цинь Фэй произнесла:
- Объект за вуалью, командир. Не стоит ли мне пойти с вами?
- Нет. Попробуй определить, на сколько мы можем продвинуться. Она прищурилась.
- До тех камней, похожих на драконьи ребра. Видите?
- Вижу.
Я повернулся и зашагал к каменистой гряде, напоминавшей скелет огромного древнего чудища. Дар Цинь Фэй работал с безукоризненной точностью: от полосы этих сланцевых плит до граница зоны насчитывалось с полсотни шагов, и примерно столько же - до обломков вертолета. Видимо, это была боевая машина, каких не делали уже лет двадцать, с тех пор, как появились экранолеты и циклотурбинный двигатель. В России, однако, до сих пор производили запчасти и комплектующие к "Черным акулам" и "Ми-36", проданным в свое время Китаю, Индии, Турану, Аравии и половине Африки.
Макбрайт догнал меня. Щебенка поскрипывала под его башмаками, ножны кинжала глухо стучали о флягу. В молчании, сопровождаемые лишь этими звуками, мы добрались до гряды камней и сдвинули с налобников шлемов бинокли.
- Сделан в России, - заметил Макбрайт после пятиминутной паузы. - Думаю, "Шива", пятнадцатого или шестнадцатого года выпуска. Если не ошибаюсь, потом их производство свернули.
В странах ЕАСС "Шивой-громовержцем" назывался вертолет "Ми-З6Н", мощная и очень маневренная машина, предназначенная для борьбы с наземной техникой. Летающий танк, набитый оружием под завязку! Что же его сокрушило - здесь, в сумрачной, но безлюдной пустыне?
- Откуда ржавчина? - спросил я. - Корпус - из металлокерамики, несущие лопасти - из композита... Вроде бы нечему ржаветь.
- Крыло для подвески вооружения, - произнес Макбрайт. Каркас у него керамический, но консоли и пилоны с ракетами да и сами ракеты - из стали. А те блестящие осколки - бронестекло... там, у передней части фюзеляжа... - Джеф помолчал и добавил: "Шива" очень надежный аппарат, очень устойчивый... Но посмотрите, как он свалился, приятель! На бок! Крыло торчало вверх - видите эти скрученные ребра и распорки? Потом все металлическое окислилось, осыпалось на корпус, отсюда этот рыжий цвет... Однако взрыва не было!
- Разумеется. Это ведь Анклав!
Мы сдвинули на лоб очки-бинокли и уставились друг на друга. Лицо Макбрайта - серые глаза, крутой подбородок, решительный рот - выражало недоумение, да и я, наверное, выглядел немногим лучше. Вдруг он поежился, словно от порыва ледяного ветра, и прошептал:
- В него не стреляли, клянусь Творцом и всеми святыми апостолами... Эти разрушения - все, что мы видим! - от удара о землю при резком спуске с километровой высоты. Ну, еще от времени... Как думаете, дружище, что с ним случилось?
- Моя задача - не измышлять гипотезы, а накапливать факты. Что до гипотез... Вы у нас инженер-конструктор, Джеф.
Уклончивый ответ, но мне хотелось убедиться, что он заметил кое-какие странности.
Лоб Макбрайта пересекла морщина.
- Больше менеджер, чем инженер, - пробормотал он, всматриваясь в груду ржавчины и стеклянных осколков. - Однако скажу вам, приятель, что вид у этого мусора удивительный - будто пролежал он здесь не девять лет, а девяносто. Или трижды по девяносто... Оболочку снарядов делают из прочного сплава, их толщина - как минимум десять-пятнадцать миллиметров. Краска за эти годы сошла, корпуса ракет могли покрыться ржавчиной, но не осыпаться трухой.
- И что отсюда следует? Мой спутник пожал плечами.
- Если верить отчетам СЭБ, в Анклаве невозможен ряд химических реакций. Или, вполне вероятно, они происходят, но очень медленно. Зато другие идут с огромной скоростью - например, окисление металла и иные процессы деструкции. Вспомните маяки, которые мы обнаружили, - те, что за вуалью... Вид у них был весьма потрепанный.
Я молчал, и Макбрайт, выждав минуту, произнес:
- Жаль, что ближе нам не подобраться. Там должны быть тела... или хотя бы скелеты... еще - одежда, амуниция, приборы... органика, ткань, пластик, магнитные носители... Хотел бы я на это поглядеть!
- Думаю, случай еще представится, - заметил я.
- Надеюсь, босс. Некоторые экспедиции были очень многолюдными...
* * *
В этот вечер мы долго не могли уснуть. Макбрайт рассуждал о нашей находке и строил всевозможные гипотезы, Цинь Фэй то возражала ему, то соглашалась, ад-Дагаб, застывший в каменной неподвижности, внимал им, словно некое непогрешимое божество, коему предстояло объявить истину и тем закончить спор. Я, надув комбинезон, расположился на песке и, прислушиваясь к уверенному баритону Джефа и чистому высокому сопрано девушки, ловил дыхание близкой вуали.
Она колыхалась, то отступая на метр-другой, то приближаясь к нашему крохотному оазису. Ее беззвучное незримое движение порождало эхо, будто какие-то волны проносились над нами, отражались от скал и границ бассейна и гасли, наполняя воздух умирающими отзвуками иной реальности. Не уверен, что Фэй воспринимала их; ощутить эти реверберации было нелегкой задачей даже для меня.
Я думал о том, что способ, которым мы, уренирцы, исследуем Вселенную, имеет свои преимущества и недостатки. Нам в отличие от талгов не требуются корабли; мы посылаем к обителям разума не эти медленные неуклюжие конструкции, а энергоинформационную матрицу, стремительный луч, хранящий человеческую личность. И каждый уренирский Наблюдатель, очнувшись от забвения, является в мир во плоти, привычной для этого мира; он - не чужеродный объект, а столь же законная часть среды обитания, как все живое на планете. Он проживает срок, отпущенный природой, он копит информацию, и этот внутренний взгляд важнее данных, собранных при внешнем наблюдении. Это случай, когда субъективное дороже объективного; исследователь может многое узнать о пчелах или воробьях, но он узнает много больше, став на какое-то время пчелой или воробьем.
Есть, разумеется, и недостатки. Главный из них заключается в том, что я на долгие десятилетия ввергнут в темницу плоти, хоть и подобной внешне уренирской, но не прошедшей тот же эволюционный путь и не способной ко многому, что для меня знакомо и привычно. Свободный телепатический обмен, телесная трансформация, перемещение в пространстве без помощи живых источников ментальной энергии, связь со Старейшими, естественная долговечность... Увы, здесь мне все это недоступно! К тому же земное тело, при всей его мощи, универсальности и красоте, не слишком надежный индикатор внечувственного - вернее, тех феноменов, которые нельзя увидеть и услышать, пощупать, попробовать на вкус и запах. Меньше центров восприятия энергии плюс барьеры в психодинамических каналах, и в результате я не способен изменять свой облик, а вместо мысленной речи улавливаю лишь эмоциональный фон. Но грех жаловаться - на Рахени и Сууке я был лишен и этого.
- Как вы считаете, дружище? - Голос Макбрайта прервал мои размышления.
- Простите, Джеф, я не следил за вашей дискуссией. О чем разговор?
- Мистер Макбрайт утверждает, - произнесла Цинь Фэй, - что катастрофа вызвана внешними причинами. Имеется в виду не гибель обнаруженного нами вертолета, а Анклав и все, что окружает нас... - Она изящно повела затянутой в оранжевое ручкой. - По мнению мистера Макбрайта...
- Детка, я же просил называть меня Джефом!
- Это, сэр, слишком близкая дистанция, - Фэй иронически усмехнулась. - Стоит ли скромной девушке из Хэйхэ [Хэйхэ китайский городок на правом берегу Амура, напротив Благовещенска] так приближаться к персоне почти божественной? К лицу, владеющему богатством и в силу этого способному играть человеческими судьбами? Нет, неподходящая и очень опасная компания! Ли Бо говорил: "Я жителей неба не смею тревожить покой..."
Макбрайт дернулся и скривил губы.
- Кто этот чертов Ли Бо? Один из ваших коммунистических лидеров? Ему не нравятся богатые? И он, как некогда Мао, требует, чтобы его цитировали?
- Он был поэтом, великим поэтом, - пояснил я, решив, что полезно сменить тему. - Восьмой век, династия Тан... Фэй произнесла строфы из "Храма на вершине горы".
Даже в сумраке, что обволакивал нас грязно-серой пеленой, было заметно, как вспыхнули ее глаза.
- Вы знаете Ли Бо, командир?
- Лично не встречались, но с его поэзией знаком. - Перейдя на китайский, я нараспев промолвил:
Плывут облака
Отдыхать после знойного дня,
Стремительных птиц
Улетела последняя стая.
Гляжу я на горы,
И горы глядят на меня,
И долго глядим мы,
Друг другу не надоедая.
[Ли Бо. "Одиноко сижу в горах Цзинтиншань".
Избранная лирика. Перевод с китайского А.Гитовича. М., 1957]
Мне не хотелось обсуждать причины катастрофы, ни внешние, ни внутренние, однако Макбрайт был из породы упрямцев. Настырный тип; такого древней китайской лирикой не убаюкаешь. Повернувшись ко мне, он пробурчал:
- Этот Ли Бо прав, в каком-то смысле я - небожитель. Я был на "Вифлееме" и видел Землю с высоты ста сорока миль... не в ти-ви, а сквозь стекло иллюминатора... Это впечатляет! Как и зрелище звезд в бездонной пустоте... Впечатляет и позволяет избавиться от предрассудков.
- Каких же? - спросил я, переглянувшись с Цинь Фэй. - Вы убедились в человеческой ничтожности по сравнению с величием Вселенной и пожелали раздать имущество беднякам?
- В моей стране нет бедняков, а остальные меня не волнуют, огрызнулся Макбрайт. - Я говорю, приятель, о другом - о мысли, что мы одиноки в Мироздании, а потому являемся божьими избранниками, возлюбленными чадами Творца. Это, я полагаю, нонсенс! Есть и другие чада - там, среди звезд! - и их могущество мы не способны ни предсказать, ни представить. Я был на "Вифлееме" сорок дней, и иногда мне доверяли ночное дежурство... Сидишь один в кабине, слушаешь скрипы, стоны и шорохи, пучишь глаза в иллюминатор и думаешь, думаешь... Глядя на эти звездные россыпи, я все пытался вообразить, каких проклятых дьяволов они скрывают и сколько их в этой бездне - миллиарды, триллионы?.. Какие светила захвачены ими, какие галактики и что осталось людям? Что будет, если они доберутся до нас? Всемирный апокалипсис?
- Вначале нам придется туго, - заметил я. - Они взорвут Москву, Пекин и деревушку Гринвилл в штате Алабама, однако Нью-Йорк, надеюсь, уцелеет. Потом начнутся акты вандализма, насилие над женщинами и массовый отлов мужчин для разработки шахт в созвездии Большой Медведицы. Но дальше все пойдет по голливудскому сценарию: бравые парни из Штатов воспрянут духом, ощетинятся и выпустят пришельцам кишки.
Цинь Фэй прыснула. Макбрайт нахмурился и покачал головой.
- Признаки славянской ментальности - шутовство, беззаботность и нежелание считаться с очевидными фактами... Я сказал: что будет, если они доберутся до нас? Если доберутся... Но, возможно, уже добрались? Взгляните! - Внезапно он приподнялся, потемнев лицом, и широко раскинул руки. - Взгляните вокруг! Вы видите? Это вам не Хиросима, не Чернобыль и не пожар на амстердамской фабрике петард! Не взрыв химического комбината в Шаосине и не авария с дюжиной атомных субмарин! Не утечка ядерных отходов под Иркутском и не крушение танкера с серной кислотой! Другие масштабы и другие средства, приятель! Поистине нечеловеческие!
Я ощутил эманацию страха - он исходил от Макбрайта, словно из распахнутых дверей вдруг потянуло сквозняком. Видимо, весь недолгий срок скитаний по пескам Анклава нервы его были напряжены и призраки неведомой угрозы смущали душу. Моя вина! Не в том, конечно, что Макбрайт боялся, но мне полагалось заметить его состояние. Быть может, я тратил слишком много сил, дублируя действия нашего проводника? Или же здесь, в пустыне, мой дар внечувственного притупился? Не исключено. Здесь в самом деле не Чернобыль и даже не Хиросима - в этом Макбрайт был прав.
Мне было понятно, какие демоны его терзают. Центральным звеном его финансовой империи считался концерн Эм-эй-си, "Макбрайт Арминг Корпорэйшн", производивший современное вооружение: танки, ракеты и экранолеты, стратопланы, лазеры и средства космического базирования, системы информационной защиты и соответственно помех, даже боевые роботы, хотя у стратегов ЕАСС их эффективность была под большим сомнением. Словом, Джеффри Коэн Макбрайт, наследник пушечных королей, являлся человеком компетентным и понимал, какие бомбы можно сотворить и что случится, если эти бомбы сбросить. Анклав, какую гипотезу ни принимай, не вписывался в рамки коврового бомбометания и поэтому пугал Макбрайта как проявление неведомых и смертоносных сил, а мысль об их неземном происхождении казалась ему, эксперту, очевидной и вызывала шок. Вполне закономерная реакция; эксперты для того и существуют, чтобы оценить то или это и, перепугавшись последствий, донести свой страх до безалаберного человечества.
Сиад по-прежнему не шевелился, застыв, как статуя из желтого известняка с черным базальтовым ликом, но зрачки Цинь Фэй тревожно блеснули. Едва заметно кивнув девушке, я придвинулся к Макбрайту и, прикоснувшись к его плечам, ощутил, что он дрожит. Здесь, на Земле, я не могу исцелять недуги, но успокоить и поделиться энергией - не слишком сложная задача Даже без телесного контакта, хотя бывают случаи, когда он желателен или необходим.
Я заговорил, чувствуя, как струится через ладони ментальный поток и как стихает дрожь, сотрясавшая Макбрайта:
- Не ищите черную кошку в темной комнате, Джеф. Вселенная, конечно, велика, и ab initio [С самого начала (лат ) Смысл выражения - исходя из основных посылок, аксиом] я согласен с мыслью, что в ней встречаются всякие диковины и чудеса. Не буду спорить - найдется среди них и что-то опасное, угрожающее... Но взгляните на другую сторону медали и поразмыслите над тем, кто и как отыщет Землю в этом огромном, бесконечном хаосе светил и туманностей, обломков погибших миров и праха отгоревших звезд? Кому под силу обнаружить наш обитаемый остров? Зов, брошенный радиотелескопами, остался безответным.. Мы можем звать, кричать во все горло, но голос наш - писк комара на фоне артиллерийской канонады. Никто не услышит, не отзовется, не прилетит...
Да, истина превыше всего, а случай редко стучится дважды! И потому я знал, что рассмотрю предложение СЭБ благосклонно - оно развязывало мне руки и пришлось как нельзя вовремя. Официальный статус и небольшая группа, в которой мне отводится роль лидера... Хоть спутники мне незнакомы, но двое из них - экстремальщики, да и присутствие Цинь Фэй, если как следует поразмыслить, окажется совсем нелишним. Координатор, мой обаятельный гость, уверен в ее способностях... Что ж, великолепно! Если мы выберемся из Анклава, я объявлю, что этим успехом мы обязаны Цинь Фэй и собственной удаче. Удача, деленная на четверых, трех экстремальщиков и экстрасенса, уже не столь феноменальна...
Усмехнувшись этой мысли, я поднялся и прошел в дом, к своему покет-компу [Покет или покет-комп - продукт дальнейшей миниатюризации средств вычислительной техники, мощный карманный компьютер с голографическим экраном и такой же клавиатурой], включенному в общепланетную сеть. Овальный голографический экран развернулся передо мной, мелькнули алые символы кодов защиты и связи, потом из хрустальной глубины всплыла бледная сосредоточенная физиономия Даренкова. Я приказал собрать все данные о будущих моих коллегах и просидел у компьютера до полуночи, просматривая поступающие файлы. Сиад Али ад-Дагаб рост, вес, возраст, успехи в спорте, продвижение по службе... Макбрайт - большой любитель сладкого, женился многократно, но в данный момент свободен от брачных уз... детей и прямых наследников не имеется... последний спортивный вояж - в пустыню Калахари... Ничего важного, ничего такого, о чем не сообщил бы мне Монро. И ничего интересного, если не считать генеалогии Цинь Фэй. Она была не китаянкой, как я полагал, но аму, из новой народности, сложившейся в минувшее тридцатилетие, после того как Приамурье отошло к Китаю и началась программа по межрасовому скрещиванию. Отец - полукитаец-полукореец, мать - русская, с примесью нивхской крови... Я не сторонник подобного аутбридинга, но, глядя на юное личико Цинь Фэй, признал, что в данном случае эксперимент удачен. Брови, приподнятые к вискам, широковатые, но мягких очертаний скулы, маленький твердый рот и вертикальная морщинка над переносицей... В этой девочке чувствовался характер! Чем-то неуловимым она походила на Ольгу, мою земную возлюбленную, с которой мы... Впрочем, это грустная история, и мне не хочется к ней возвращаться.
Я перевел компьютер в режим ожидания и отправился в постель, но долго не мог уснуть. Ольга и девушка-аму, будто живые, стояли передо мной, потом их лица слились, и я уже не различал, кто мне явился: призрак ли прошлого или грядущий неясный мираж.
Память, память, вместившая два века моей жизни!.. Не раз я испытывал трепет перед ее необъятностью и думал, что помнить обо всем случившемся со мной, о всех потерях, одиночестве, долгих и страшных годах слияния - сомнительное благо. Память моя палимпсест, переписанный многократно, но прежние тексты-личности не уничтожены, а лишь замазаны слоями краски, которую нетрудно снять. Снять, содрать, стереть и возвратиться к Даниилу Измайлову, затем к тому, кто жил на Рахени и Сууке, и, наконец, к Асенарри, страннику, явившемуся в этот мир из галактической бездны... Слои дробят мое существование, но все-таки оно едино, как прочная основа палимпсеста - пергамент с запечатленными на нем воспоминаниями. Я мог бы заблокировать их, но для чего? Нет радости без боли и боли без радости...
Юное женское лицо маячило перед моими глазами, все больше делаясь похожим на Цинь Фэй. Я пристально разглядывал его, замечая новые и новые детали: ямочку на подбородке, густые, загнутые вверх ресницы, блеск безупречных зубов и детскую припухлость щек.
Жаль, что она так молода, мелькнула мысль. Жаль!
Глава 3. Бактрийская пустыня.
Дни второй и третий
Я уже говорил, что Анклав подобен сухой Деревяшке, источенной червями. Там, где древесина - вуаль, зона недоступности, а в червоточинах - карманах, рукавах, бассейнах можно передвигаться, будто в лабиринте среди незримых стен. Собственно, ничто не мешает проникновению через вуаль, ни силовое поле, ни иные физические препятствия, и я бы сказал, что этот барьер присутствует лишь в нашем сознании. Некая информационная граница, психологический рубеж, отделяющий узкие тоннели жизни от более обширных и смертоносных пространств... Мы знаем, что в них скрывается опасность, но нам неведома ее природа. Сгорим ли мы, перешагнув роковую черту? Распадемся на атомы или растечемся слизью по каменистой земле?
Хороший вопрос! Весьма актуальный для Джефа, Сиада и Цинь Фэй. В какой-то степени и для меня, ибо со смертью тела Арсена Измайлова закончится мое земное существование. Но, как сказал поэт, весь я не умру - в миг гибели мой разум и моя душа умчатся к звездам, пронзив земную ноосферу. Я совершу путешествие в далекий звездный кластер, я возвращусь в свою плоть, что ждет меня на Уренире, поведаю о том, что видел и слышал, коснусь руки отца, погреюсь в тепле улыбок Рины и Асекатту.. Да, в мгновение смерти я не умру, а лишь покину Землю, превратившись на ничтожный отрезок времени в энергоинформационный луч. Но стоит ли с этим торопиться? Определенно не стоит, думал я, глядя на гибкую фигурку Фэй в оранжевом комбинезоне.
Второй наш день прошел без заметных событий. Утром мы миновали точку бифуркации за треугольным бассейном и углубились в левый рукав. Он оказался извилистым, но шел примерно на юго-запад, в нужном направлении, петляя по склонам пологих холмов. Почва под ногами по-прежнему напоминала спрессованный асфальт, однако холмы стали повыше, и кое-где я замечал скалистые образования да россыпи каменных глыб. Гранит, темные плиты сланца и грязно-серый мрамор... В этом не было ничего удивительного, если учесть, что мы приближались к восточным отрогам Гиндукуша, который сложен из древних метаморфических пород, прослоенных гранитами. Странность заключалась в другом - в отсутствии гор и ледников, речных долин, да и самих потоков. К полудню третьего дня мы углубились в пустыню уже на восемьдесят километров, двигаясь к перевалу Найзаташ, однако ни перевала, ни русла Оксу, ни пиков-четырехтысячников, ни горных хребтов на горизонте не маячило. Правда, виднелся вдали скалистый массив, но был он невысок и черен, как совесть дьявола, - ни снежной белизны, ни ослепительного блеска льда.
Дымка над нами сгустилась, и нижняя поверхность флера была теперь не мутновато-желтой, а скорее серой с редкими проблесками желтизны. Солнце, подобное разверстой розоватой ране, еще просвечивало сквозь нее, но ни луны, ни звезд во время второго ночлега мы не увидели. Впрочем, в дневной период света хватало, хотя он казался сумеречным, нереальным, будто мы странствовали не в земных пределах, а приближались к вратам преисподней. Возможно, эта мысль была не столь уж далека от истины.
На скрипевшем под башмаками щебне не росли травы, и ничего зеленого, кроме "катюхи" и рюкзака Макбрайта, вокруг не наблюдалось. Унылый серый мир, накрытый серым небом... Но в его бесплодности и пустоте были свои преимущества: во-первых, никаких опасностей, кроме вуали, а во-вторых, кусты и деревья не закрывали обзора. Мы обнаружили пять вешек, и у четвертой из них, за номером двадцать два - цистерну с водой. Этот маяк приземлился удачно, не в запрещенной зоне, а в карман трехсотметровой ширины, и выглядел как полагается - то есть новехоньким. Я расписался на вымпеле, затем мы наполнили фляги водой, разоблачились и смыли с кожи пот и пыль. Фэй, повизгивая от наслаждения, плескала из котелка на грудь, Макбрайт жадно косился на девушку, а ад-Дагаб, умывшись, призадумался, потом разостлал на земле комбинезон, опустился на колени и сотворил намаз. Ко мне не снизошли ни грешные, ни святые мысли; я разглядывал мрачный пейзаж, и мое мачете, а также посох с дротиками лежали на расстоянии протянутой руки.
Безлюдье и тишина - не повод, чтобы расслабляться. Впрочем, зрение, слух и даже ментальный поиск в доступных мне пределах не говорили об опасности. На двадцать-тридцать километров от нас, к югу и северу, западу и востоку, не ощущалось ничего живого; ничто не росло, не копошилось в песке, не двигалось и не охотилось. Все, что я смутно чувствовал, сводилось к эмоциям спутников: восторгу Фэй, вожделению Макбрайта и исходившему от чернокожего нуэра каменному спокойствию. Странно! Он был спокоен и холоден во время молитвы и, обращаясь к Аллаху, явно не испытывал религиозного экстаза.
Но в тот момент я не задумался над этой странностью. Натягивая комбинезон и обуваясь, я размышлял о других вещах, казавшихся мне более важными. Например, о вешках: отчего е попавших за вуаль облезла краска, а эта, за номером двадцать два, выглядит новее новой?
К вечеру, на третий день пути, мы оказались в обширном эстуарии, пересеченном скалистой грядой. Похоже, то были остатки Вахханского хребта, примыкавшего с севера к Гиндукушу, однако ни высоких гор, ни озер и рек, ни питающих их ледников мы не обнаружили. Горы рассыпались, будто придавленные непосильным грузом времени, миллионами непрошедших лет; хребет осел и рухнул, оставив после себя гранитные обломки, щебень, крупнозернистый песок и эту жалкую преграду, где самый высокий утес не дотягивал до четырехсот метров. Но склоны их были отвесными, и, обозрев их, я решил, что подъем займет не меньше половины дня.
Мы стояли в центре бассейна, перед скалистой стеной, и я, рассматривая ее склоны, прикидывал, где мы поднимемся следующим утром и нужно ли для подъема альпинистское снаряжение. Внезапно у моего плеча раздался хриплый рык Сиада; обернувшись, я увидел, что он протягивает руку к границе зоны безопасности, лежавшей в километре от нас.
- Там! Справа от пирамидального камня!
Оставалось дивиться остроте его зрения - он что-то заметил с большой дистанции, не прибегая к биноклю. Лично мне показалось, что правее гранитной пирамиды торчит невысокий холмик, то ли песчаный, то ли усыпанный ржаво-коричневым щебнем; ничем не примечательная груда, какие на нашей дороге встречались сотнями.
Я опустил с налобника очки-бинокль, и Фэй с Макбрайтом, будто по команде, повторили этот жест. В тусклом свете, сочившемся сверху, было трудно разглядеть детали, но все же не оставалось сомнений в искусственном происхождении холма. Какие-то искореженные, покрытые ржавчиной штыри, напоминавшие стекло осколки, серые лохмотья, которые еще обозначали форму вытянутого, как огурец, эллипсоида с остроконечной, сходившей на конус приставкой... Весьма знакомые очертания!
Макбрайт коснулся моего рукава.
- Что скажете, приятель?
- Вертолет. Старая машина, каких давно не выпускают. Думаю, либо китайский, либо туранский. Пожалуй, одна из первых попыток проникнуть в пустыню.
- Подойдем поближе?
- Да. Мы с Спадом.
- Я инженер и буду вам полезнее, чем Сиад. Бесспорное замечание. Я кивнул и сбросил с плеч рюкзак.
- Согласен. Идемте, Джеф. Остальные пусть разбивают лагерь.
Лицо ад-Дагаба было равнодушным, не выражавшим ничего, ни любопытства, ни недовольства моим решением. Цинь Фэй произнесла:
- Объект за вуалью, командир. Не стоит ли мне пойти с вами?
- Нет. Попробуй определить, на сколько мы можем продвинуться. Она прищурилась.
- До тех камней, похожих на драконьи ребра. Видите?
- Вижу.
Я повернулся и зашагал к каменистой гряде, напоминавшей скелет огромного древнего чудища. Дар Цинь Фэй работал с безукоризненной точностью: от полосы этих сланцевых плит до граница зоны насчитывалось с полсотни шагов, и примерно столько же - до обломков вертолета. Видимо, это была боевая машина, каких не делали уже лет двадцать, с тех пор, как появились экранолеты и циклотурбинный двигатель. В России, однако, до сих пор производили запчасти и комплектующие к "Черным акулам" и "Ми-36", проданным в свое время Китаю, Индии, Турану, Аравии и половине Африки.
Макбрайт догнал меня. Щебенка поскрипывала под его башмаками, ножны кинжала глухо стучали о флягу. В молчании, сопровождаемые лишь этими звуками, мы добрались до гряды камней и сдвинули с налобников шлемов бинокли.
- Сделан в России, - заметил Макбрайт после пятиминутной паузы. - Думаю, "Шива", пятнадцатого или шестнадцатого года выпуска. Если не ошибаюсь, потом их производство свернули.
В странах ЕАСС "Шивой-громовержцем" назывался вертолет "Ми-З6Н", мощная и очень маневренная машина, предназначенная для борьбы с наземной техникой. Летающий танк, набитый оружием под завязку! Что же его сокрушило - здесь, в сумрачной, но безлюдной пустыне?
- Откуда ржавчина? - спросил я. - Корпус - из металлокерамики, несущие лопасти - из композита... Вроде бы нечему ржаветь.
- Крыло для подвески вооружения, - произнес Макбрайт. Каркас у него керамический, но консоли и пилоны с ракетами да и сами ракеты - из стали. А те блестящие осколки - бронестекло... там, у передней части фюзеляжа... - Джеф помолчал и добавил: "Шива" очень надежный аппарат, очень устойчивый... Но посмотрите, как он свалился, приятель! На бок! Крыло торчало вверх - видите эти скрученные ребра и распорки? Потом все металлическое окислилось, осыпалось на корпус, отсюда этот рыжий цвет... Однако взрыва не было!
- Разумеется. Это ведь Анклав!
Мы сдвинули на лоб очки-бинокли и уставились друг на друга. Лицо Макбрайта - серые глаза, крутой подбородок, решительный рот - выражало недоумение, да и я, наверное, выглядел немногим лучше. Вдруг он поежился, словно от порыва ледяного ветра, и прошептал:
- В него не стреляли, клянусь Творцом и всеми святыми апостолами... Эти разрушения - все, что мы видим! - от удара о землю при резком спуске с километровой высоты. Ну, еще от времени... Как думаете, дружище, что с ним случилось?
- Моя задача - не измышлять гипотезы, а накапливать факты. Что до гипотез... Вы у нас инженер-конструктор, Джеф.
Уклончивый ответ, но мне хотелось убедиться, что он заметил кое-какие странности.
Лоб Макбрайта пересекла морщина.
- Больше менеджер, чем инженер, - пробормотал он, всматриваясь в груду ржавчины и стеклянных осколков. - Однако скажу вам, приятель, что вид у этого мусора удивительный - будто пролежал он здесь не девять лет, а девяносто. Или трижды по девяносто... Оболочку снарядов делают из прочного сплава, их толщина - как минимум десять-пятнадцать миллиметров. Краска за эти годы сошла, корпуса ракет могли покрыться ржавчиной, но не осыпаться трухой.
- И что отсюда следует? Мой спутник пожал плечами.
- Если верить отчетам СЭБ, в Анклаве невозможен ряд химических реакций. Или, вполне вероятно, они происходят, но очень медленно. Зато другие идут с огромной скоростью - например, окисление металла и иные процессы деструкции. Вспомните маяки, которые мы обнаружили, - те, что за вуалью... Вид у них был весьма потрепанный.
Я молчал, и Макбрайт, выждав минуту, произнес:
- Жаль, что ближе нам не подобраться. Там должны быть тела... или хотя бы скелеты... еще - одежда, амуниция, приборы... органика, ткань, пластик, магнитные носители... Хотел бы я на это поглядеть!
- Думаю, случай еще представится, - заметил я.
- Надеюсь, босс. Некоторые экспедиции были очень многолюдными...
* * *
В этот вечер мы долго не могли уснуть. Макбрайт рассуждал о нашей находке и строил всевозможные гипотезы, Цинь Фэй то возражала ему, то соглашалась, ад-Дагаб, застывший в каменной неподвижности, внимал им, словно некое непогрешимое божество, коему предстояло объявить истину и тем закончить спор. Я, надув комбинезон, расположился на песке и, прислушиваясь к уверенному баритону Джефа и чистому высокому сопрано девушки, ловил дыхание близкой вуали.
Она колыхалась, то отступая на метр-другой, то приближаясь к нашему крохотному оазису. Ее беззвучное незримое движение порождало эхо, будто какие-то волны проносились над нами, отражались от скал и границ бассейна и гасли, наполняя воздух умирающими отзвуками иной реальности. Не уверен, что Фэй воспринимала их; ощутить эти реверберации было нелегкой задачей даже для меня.
Я думал о том, что способ, которым мы, уренирцы, исследуем Вселенную, имеет свои преимущества и недостатки. Нам в отличие от талгов не требуются корабли; мы посылаем к обителям разума не эти медленные неуклюжие конструкции, а энергоинформационную матрицу, стремительный луч, хранящий человеческую личность. И каждый уренирский Наблюдатель, очнувшись от забвения, является в мир во плоти, привычной для этого мира; он - не чужеродный объект, а столь же законная часть среды обитания, как все живое на планете. Он проживает срок, отпущенный природой, он копит информацию, и этот внутренний взгляд важнее данных, собранных при внешнем наблюдении. Это случай, когда субъективное дороже объективного; исследователь может многое узнать о пчелах или воробьях, но он узнает много больше, став на какое-то время пчелой или воробьем.
Есть, разумеется, и недостатки. Главный из них заключается в том, что я на долгие десятилетия ввергнут в темницу плоти, хоть и подобной внешне уренирской, но не прошедшей тот же эволюционный путь и не способной ко многому, что для меня знакомо и привычно. Свободный телепатический обмен, телесная трансформация, перемещение в пространстве без помощи живых источников ментальной энергии, связь со Старейшими, естественная долговечность... Увы, здесь мне все это недоступно! К тому же земное тело, при всей его мощи, универсальности и красоте, не слишком надежный индикатор внечувственного - вернее, тех феноменов, которые нельзя увидеть и услышать, пощупать, попробовать на вкус и запах. Меньше центров восприятия энергии плюс барьеры в психодинамических каналах, и в результате я не способен изменять свой облик, а вместо мысленной речи улавливаю лишь эмоциональный фон. Но грех жаловаться - на Рахени и Сууке я был лишен и этого.
- Как вы считаете, дружище? - Голос Макбрайта прервал мои размышления.
- Простите, Джеф, я не следил за вашей дискуссией. О чем разговор?
- Мистер Макбрайт утверждает, - произнесла Цинь Фэй, - что катастрофа вызвана внешними причинами. Имеется в виду не гибель обнаруженного нами вертолета, а Анклав и все, что окружает нас... - Она изящно повела затянутой в оранжевое ручкой. - По мнению мистера Макбрайта...
- Детка, я же просил называть меня Джефом!
- Это, сэр, слишком близкая дистанция, - Фэй иронически усмехнулась. - Стоит ли скромной девушке из Хэйхэ [Хэйхэ китайский городок на правом берегу Амура, напротив Благовещенска] так приближаться к персоне почти божественной? К лицу, владеющему богатством и в силу этого способному играть человеческими судьбами? Нет, неподходящая и очень опасная компания! Ли Бо говорил: "Я жителей неба не смею тревожить покой..."
Макбрайт дернулся и скривил губы.
- Кто этот чертов Ли Бо? Один из ваших коммунистических лидеров? Ему не нравятся богатые? И он, как некогда Мао, требует, чтобы его цитировали?
- Он был поэтом, великим поэтом, - пояснил я, решив, что полезно сменить тему. - Восьмой век, династия Тан... Фэй произнесла строфы из "Храма на вершине горы".
Даже в сумраке, что обволакивал нас грязно-серой пеленой, было заметно, как вспыхнули ее глаза.
- Вы знаете Ли Бо, командир?
- Лично не встречались, но с его поэзией знаком. - Перейдя на китайский, я нараспев промолвил:
Плывут облака
Отдыхать после знойного дня,
Стремительных птиц
Улетела последняя стая.
Гляжу я на горы,
И горы глядят на меня,
И долго глядим мы,
Друг другу не надоедая.
[Ли Бо. "Одиноко сижу в горах Цзинтиншань".
Избранная лирика. Перевод с китайского А.Гитовича. М., 1957]
Мне не хотелось обсуждать причины катастрофы, ни внешние, ни внутренние, однако Макбрайт был из породы упрямцев. Настырный тип; такого древней китайской лирикой не убаюкаешь. Повернувшись ко мне, он пробурчал:
- Этот Ли Бо прав, в каком-то смысле я - небожитель. Я был на "Вифлееме" и видел Землю с высоты ста сорока миль... не в ти-ви, а сквозь стекло иллюминатора... Это впечатляет! Как и зрелище звезд в бездонной пустоте... Впечатляет и позволяет избавиться от предрассудков.
- Каких же? - спросил я, переглянувшись с Цинь Фэй. - Вы убедились в человеческой ничтожности по сравнению с величием Вселенной и пожелали раздать имущество беднякам?
- В моей стране нет бедняков, а остальные меня не волнуют, огрызнулся Макбрайт. - Я говорю, приятель, о другом - о мысли, что мы одиноки в Мироздании, а потому являемся божьими избранниками, возлюбленными чадами Творца. Это, я полагаю, нонсенс! Есть и другие чада - там, среди звезд! - и их могущество мы не способны ни предсказать, ни представить. Я был на "Вифлееме" сорок дней, и иногда мне доверяли ночное дежурство... Сидишь один в кабине, слушаешь скрипы, стоны и шорохи, пучишь глаза в иллюминатор и думаешь, думаешь... Глядя на эти звездные россыпи, я все пытался вообразить, каких проклятых дьяволов они скрывают и сколько их в этой бездне - миллиарды, триллионы?.. Какие светила захвачены ими, какие галактики и что осталось людям? Что будет, если они доберутся до нас? Всемирный апокалипсис?
- Вначале нам придется туго, - заметил я. - Они взорвут Москву, Пекин и деревушку Гринвилл в штате Алабама, однако Нью-Йорк, надеюсь, уцелеет. Потом начнутся акты вандализма, насилие над женщинами и массовый отлов мужчин для разработки шахт в созвездии Большой Медведицы. Но дальше все пойдет по голливудскому сценарию: бравые парни из Штатов воспрянут духом, ощетинятся и выпустят пришельцам кишки.
Цинь Фэй прыснула. Макбрайт нахмурился и покачал головой.
- Признаки славянской ментальности - шутовство, беззаботность и нежелание считаться с очевидными фактами... Я сказал: что будет, если они доберутся до нас? Если доберутся... Но, возможно, уже добрались? Взгляните! - Внезапно он приподнялся, потемнев лицом, и широко раскинул руки. - Взгляните вокруг! Вы видите? Это вам не Хиросима, не Чернобыль и не пожар на амстердамской фабрике петард! Не взрыв химического комбината в Шаосине и не авария с дюжиной атомных субмарин! Не утечка ядерных отходов под Иркутском и не крушение танкера с серной кислотой! Другие масштабы и другие средства, приятель! Поистине нечеловеческие!
Я ощутил эманацию страха - он исходил от Макбрайта, словно из распахнутых дверей вдруг потянуло сквозняком. Видимо, весь недолгий срок скитаний по пескам Анклава нервы его были напряжены и призраки неведомой угрозы смущали душу. Моя вина! Не в том, конечно, что Макбрайт боялся, но мне полагалось заметить его состояние. Быть может, я тратил слишком много сил, дублируя действия нашего проводника? Или же здесь, в пустыне, мой дар внечувственного притупился? Не исключено. Здесь в самом деле не Чернобыль и даже не Хиросима - в этом Макбрайт был прав.
Мне было понятно, какие демоны его терзают. Центральным звеном его финансовой империи считался концерн Эм-эй-си, "Макбрайт Арминг Корпорэйшн", производивший современное вооружение: танки, ракеты и экранолеты, стратопланы, лазеры и средства космического базирования, системы информационной защиты и соответственно помех, даже боевые роботы, хотя у стратегов ЕАСС их эффективность была под большим сомнением. Словом, Джеффри Коэн Макбрайт, наследник пушечных королей, являлся человеком компетентным и понимал, какие бомбы можно сотворить и что случится, если эти бомбы сбросить. Анклав, какую гипотезу ни принимай, не вписывался в рамки коврового бомбометания и поэтому пугал Макбрайта как проявление неведомых и смертоносных сил, а мысль об их неземном происхождении казалась ему, эксперту, очевидной и вызывала шок. Вполне закономерная реакция; эксперты для того и существуют, чтобы оценить то или это и, перепугавшись последствий, донести свой страх до безалаберного человечества.
Сиад по-прежнему не шевелился, застыв, как статуя из желтого известняка с черным базальтовым ликом, но зрачки Цинь Фэй тревожно блеснули. Едва заметно кивнув девушке, я придвинулся к Макбрайту и, прикоснувшись к его плечам, ощутил, что он дрожит. Здесь, на Земле, я не могу исцелять недуги, но успокоить и поделиться энергией - не слишком сложная задача Даже без телесного контакта, хотя бывают случаи, когда он желателен или необходим.
Я заговорил, чувствуя, как струится через ладони ментальный поток и как стихает дрожь, сотрясавшая Макбрайта:
- Не ищите черную кошку в темной комнате, Джеф. Вселенная, конечно, велика, и ab initio [С самого начала (лат ) Смысл выражения - исходя из основных посылок, аксиом] я согласен с мыслью, что в ней встречаются всякие диковины и чудеса. Не буду спорить - найдется среди них и что-то опасное, угрожающее... Но взгляните на другую сторону медали и поразмыслите над тем, кто и как отыщет Землю в этом огромном, бесконечном хаосе светил и туманностей, обломков погибших миров и праха отгоревших звезд? Кому под силу обнаружить наш обитаемый остров? Зов, брошенный радиотелескопами, остался безответным.. Мы можем звать, кричать во все горло, но голос наш - писк комара на фоне артиллерийской канонады. Никто не услышит, не отзовется, не прилетит...