---------------------------------------------------------------
© Copyright Евгений Васильевич Клюев
Москва, изд. "Педагогика", 1988 г.
Home page Евгения Клюева: www.kluev.com
Книги Евгения Клюева можно купить в интернет-магазине "LiveBook"
---------------------------------------------------------------
"...нет..."
Фр. Бэкон. "Новый органон"
Интересно ли вам, что подают на "пиру воображенья"?
Странные блюда подают там -- например, "бренди, смешанный с
соевым соусом", "скорпионов с томатной подливой", "живых
кроликов", "пирог, начиненный невезучим стариком из Перу"... Не
слишком аппетитно, правда? Всем этим угощал созванных на "пир
воображенья" гостей один из основоположников так называемой
литературы абсурда -- Эдвард Лир. В середине прошлого века он
издал в Англии "Книгу Абсурда" ("Book of Nonsense"),
переведенную с тех пор едва ли не на все языки мира. Сегодня
это "меню Эдварда Лира" известно почти каждому -- и, как ни
удивительно, желающих отведать кулинарные шалости
эксцентричного британца находится все больше и больше. В чем же
секрет этой, теперь уже очень знаменитой, кухни? Не в том ли,
что любое из предлагаемых ею блюд совершенно несъедобно?
Несъедобно, а... едят!
Вот вам Старец, который привык
только кроликов кушать -- живых:
как-то, съев двадцать штук,
стал он зелен, как лук, --
и от старых привычек отвык.
Это я в подтверждение к сказанному... Чтобы вы не думали,
будто я лгу.
Надо быть очень осторожными, когда вас приглашают на "пир
воображенья". В этом случае от хозяев дома можно ожидать
всякого. Легко, например, вместе с ними очутиться в чайнике:
Вот вам Старец, по чистой случайности
с детских лет оказавшийся в чайнике:
он толстел с двух сторон,
но не мог выйти вон -
так и прожил всю жизнь в этом чайнике.
...И упаси нас боже от расспросов -- как, зачем, почему!
Вразумительных ответов на них мы все равно не получим, если
вообще получим какие-нибудь ответы:
Вот вам Старец из города Дил;
он гулять лишь на пятках ходил --
спросишь: "В чем тут секрет?",
он -- ни слова в ответ,
скрытный Старец из города Дил.
Все это -- Эдвард Лир: старцы и старухи (а также
малолетние и молодые леди и джентльмены), совершающие дикие и
чудовищные поступки, -- его герои. Жизнь их подчиняется
законам, для нас не приемлемым, а мир, в котором они пребывают,
даже не воспринимается нами как реальный. В крайнем случае мы
оцениваем его как "другую реальность", имеющую мало общего с
нашей. А "другая реальность" ужасно неудобна: все, что мы
знаем, оказывается здесь бесполезным, а того, что могло бы
принести пользу, мы, как выясняется, не знаем. В положении
между двумя этими реальностями мы чувствуем себя севшими между
двух стульев: английское выражение "to fall between two stools"
(сесть между двух стульев) очень точно характеризует наше
состояние. Мы обескуражены и растеряны, не понимаем, как вести
себя, тщетно пытаемся сориентироваться и, наконец, в недоумении
разводим руками или просто обижаемся: да нам просто морочат
голову, сбивают нас с толку! И, рассерженные, одураченные, мы
предпочитаем "пиру воображенья" спасительное лоно жизненного
опыта и здравого смысла -- а там уж, можете быть уверены, нам
ничто не грозит.
Здравый Смысл -- деловитый и трезвый хозяин. В гости к
нему не приходят ни в два часа ночи, ни в семь часов утра --
приходят либо к обеду, либо к ужину. Не надевают канареечные
шорты, полосатые гетры или купальник -- надевают строгое платье
или костюм-тройку. В гости к Здравому Смыслу не приносят
попугая на плече или жабу на ладони -- приносят букет цветов и
торт.
В гостях у Здравого Смысла не валяются на полу и не
повисают на люстре -- там чинно сидят за столом или отдыхают в
креслах. Не молчат как рыбы, не кричат "полундра!", не лают и
не крякают, а ведут подобающие беседы. В гостях у Здравого
Смысла не едят глину с битым стеклом или воздушные шарики --
едят салат оливье и мясо в белом соусе. Там не запускают в дам
тапочками или цветочными горшками, а говорят им любезные слова.
Из гостей от Здравого Смысла не выходят на руках и не
выкатываются кубарем -- в этом смысле все тоже происходит как
положено. Оттуда не выносят платяной шкаф или жареную курицу за
пазухой, а выносят приятное впечатление.
Не кажется ли вам, что все это как-то успокаивает и делает
визит к Здравому Смыслу не только совершенно безопасным, но и
заманчивым?
Так что если у вас есть одновременно два приглашения -- на
"пир воображенья" и в гости к Здравому Смыслу, я советую вам
самым обстоятельным образом обдумать свой выбор: все-таки мало
кому приятно постоянно держать ухо востро! Однако если
случилось, что ухо ваше само по себе востро и с этим уж ничего
не поделаешь, -- милости прошу за мной, на "пир воображенья": я
обещаю не давать вам покоя, отдыха и умиротворения, я обещаю
обманывать вас на каждом шагу, я обещаю так заморочить вам
голову, что самые обыденные вещи станут загадочными и в конце
концов непонятными, я обещаю завести вас во все тупики, которые
встретятся по дороге, и, наконец, я обещаю вам крушение всех
надежд и иллюзий, а также полное попрание Жизненного Опыта и
Здравого Смысла.
Рискнем? Рискнем -- однако начнем не слишком резко, с
пирога с тмином. Пирог с тмином -- теперь большая редкость:
мало кто умеет приготовить настоящий пирог с тмином. Немногие
из вас, наверное, его пробовали -- и вот этот молодой человек,
но, может быть, чрезмерно серьезный (зовут его не то Петр, не
то Павел -- я точно не знаю и предлагаю во избежание
недоразумений называть его Петропавел), не случайно
переспрашивает:
-- Простите, пирог -- с миной?
Выражение "Пирог с миной" -- не совсем понятное выражение.
Оно может означать пирог с недовольным лицом -- этакой
капризной миной -- и пирог, начиненный взрывным снарядом.
Первое неприятно, второе просто опасно. Пока Петропавел
размышлял об этом, внесли пирог. С лицом у пирога все было
нормально: открытое румяное лицо, хоть и не слишком
запоминающееся. Зато вот середина пирога подозрительно
выпячивалась -- и, когда над ней занесли довольно большой нож,
Петропавел счел своим долгом напомнить:
-- Осторожно, там мина!
Однако, несмотря на предупреждение, нож был безрассудно
вонзен в самую середину. Стоит ли удивляться, если тут же
раздался очень впечатляющий взрыв и комната, где все это
происходило, наполнилась сизым дымом? Дым рассеивался долго, но
рассеялся весь -- и Петропавел успел увидеть, как через комнату
пронесся на коне всадник, причем Петропавлу показалось, что у
всадника этого больше чем одна голова. Сколько именно голов у
него, определить было трудно: здесь Петропавел мог и ошибиться,
но готов был подтвердить под присягой, по крайней мере, то, что
какое-то недоразумение в верхней части тела у всадника имелось.
Это производило нехорошее сильное впечатление. Петропавел
ринулся было вслед, но поймал себя на мысли, что это глупо --
кидаться вдогонку за всадником, не имея коня, и вернулся на
прежнее место, которое оказалось занятым. На этом месте ярко
одетая девушка обнимала и целовала человека, годившегося ей в
отцы, деды и прадеды, одновременно рассказывая ему о том, как
сильно она его любит, и о том, что это у нее впервые в жизни.
Петропавел очень смутился, застав такой нежный и ответственный
момент отношений двух незнакомых людей. Он сделал шаг назад и
попытался даже произнести какие-нибудь извинения, но не успел,
потому что ярко одетая девушка внезапно перестала обнимать и
целовать возлюбленного и, прыжком переместившись к Петропавлу,
принялась обнимать и целовать его. Объятия и поцелуи
перемежались со словами:
-- О любовь моя, я так долго ждала тебя! Я полюбила тебя
сразу -- сильно и страстно: это у меня впервые в жизни!
Все произошло так быстро, что Петропавел даже не успел
опознать секунду назад уже слышанный им текст: перед его
глазами моталась красная роза -- голова пошла кругом и,
кажется, начала побаливать. В мгновение ока зацелованный весь,
он почувствовал сильную слабость и с трудом выдохнул:
-- Разве мы знакомы?
-- Мы созданы друг для друга! -- горячо воскликнула
девушка и сопроводила восклицание объятием, похожим на
членовредительство. Петропавел ойкнул, а мучительница
продолжала: -- Хочешь взять мою жизнь -- так на же, бери ее,
она твоя! Для чего она мне теперь, когда я встретила тебя, о
моя жизнь!
Петропавлу не требовалась предложенная ему жизнь, тем
более что его собственная, кажется, была в опасности, но он
ничего не ответил, сомлев от очередного объятия и окончательно
утратив способность соображать.
Когда на время угасшее сознание вернулось, тем, о ком
сразу вспомнил Петропавел, был человек, годившийся девушке в
отцы, деды и прадеды. Все еще осыпаемый поцелуями, Петропавел
уцепился за первую попавшуюся мысль о нем -- мысль была такая:
"Сейчас он зарежет меня". Сосредоточиться даже на этой простой
мысли оказалось невозможно: роза продолжала мотаться перед
глазами и сбивала с толку. Впрочем, Петропавел исхитрился-таки
искоса взглянуть на прежнего возлюбленного девушки, которого
ожидал увидеть с ножом в руке. Однако тот блаженно улыбался и с
удовольствием крестился, глядя на них. Похоже, он был страшно
рад избавлению. "Меня не зарежут", -- с грустью понял
Петропавел: значит, рассчитывать на постороннюю помощь не
приходилось. Надо было самому позаботиться о себе. Но не тут-то
было: руки и ноги отказывались служить ему. Единственное, что
удалось, -- это избавиться от розы: Петропавел изловчился и
вырвал ее из замысловатой прически мучительницы. Отбросив
цветок подальше, он покорился судьбе и беспокойно ожидал
смерти. О пощаде, видимо, не могло быть и речи.
За короткое время Петропавла истрепали всего -- и он почти
не услышал спасительных слов, внезапно произнесенных девушкой.
-- Не люблю тебя больше! -- воскликнула она и с воплем "О
любовь моя!" устремилась в сторону. Перед глазами Петропавла на
мгновение мелькнули уже знакомый ему всадник и вспрыгнувшая в
занятое седло красавица. "Я так долго ждала тебя! Я полюбила
тебя сразу -- сильно и стра..." -- донеслось до него издалека.
Петропавел вздрогнул и забился в тревожном и кошмарном сне. Сон
отличался от яви только невообразимым количеством роз,
украшавших волосы незнакомки, -- и Петропавел все вырывал и
вырывал их из замысловатой прически...
-- Не спи, свихнешься, -- услышал он сквозь ужас сна голос
человека и почувствовал, как что-то упало на лицо. Петропавел
усилием воли прекратил сновидение с розами.
-- Кто это был? -- спросил он. Перед ним сидел прежний
возлюбленный девушки и ел рыбу.
-- Это? -- человек беспечно бросил в Петропавла еще одну
рыбью кость. -- Это Шармен была. Испанка, знаете ли... У любви,
как у пташки, крылья, и все такое прочее... Рыбы хотите?
Петропавел отрицательно помотал головой:
-- А чего она такая... эта Шармен? Налетела, как буря...
-- Полюбила, -- развел руками человек, -- что ж тут
поделаешь? Со всяким бывает. -- Он вытер рот краем плаща и
отчитался: -- Рыбы больше нет. Осталось куста четыре в кусках.
-- А Вы кто? -- спросил Петропавел, не вполне понимая
слова незнакомца и подозрительно его разглядывая. Тот был одет
исключительно старомодно: широкополая шляпа, плащ до земли, под
плащом -- жабо со всеми делами, потом ботфорты, шпоры...
-- Бон Жуан, -- отрекомендовались в ответ.
-- Дон Жуан? -- переспросил Петропавел.
-- Бон! Бон Жуан, я ведь ясно сказал. Дон Жуан -- он
противный очень, бабник и так далее. Я про него такое знаю:
шестой, хоть пятый!
-- Как это -- шестой, хоть пятый?
-- Хоть стой, хоть падай, говорю. -- И Бон Жуан заметил:
-- У Вас со слухом что-то... А я, чтоб вы знали, -- хороший,
отличный я просто.
-- Очень приятно, -- пришлось соврать Петропавлу.
-- Теперь Вы о себе говорите, хороший Вы или нет! --
приказал Бон Жуан.
-- Да как сказать... -- засмущался Петропавел.
-- Скажите, как есть, -- посоветовал Бон Жуан, -- я все
пойму и прощу. Я же Вас не знаю, поэтому Вас для меня пока нет.
Стало быть, можно предполагать о Вас что угодно. Например, что
Вы дрянь.
-- Благодарю Вас, -- поклонился Петропавел.
-- Не стоит благодарности: предполагать действительно
очень легко. Попробуйте предположить, например, что нынешний
король Франции лыс.
Петропавел попробовал и признался: -- Не могу... Во
Франции сейчас вообще нету короля.
-- Тем более! -- горячо подхватил Бон Жуан. -- Если его
нет, как раз и допустимо предположить о нем все, что хочешь!
Эта ситуация сильно напоминает хотя бы следующую: если у Вас
нет денег, можно смело предполагать, что Ваши деньги сделаны из
листьев лопуха, или из блинной муки, или из кафельных плиток.
Денег все равно нет -- так что любое предположение равноценно.
Потому-то и несуществующего короля Франции одинаково правильно
представлять себе лысым, заросшим волосами, стриженым под
горшок: ни одна из версий не будет ошибочной. Это ведь самое
милое дело -- строить предположения о том, чего нет, или о том,
чего не знаешь.
-- То есть на пустом месте! -- язвительно уточнил
Петропавел.
-- А на каком еще можно? -- изумился Бон Жуан. -- Если
место чем-то занято, его сначала нужно расчистить, а потом уже
строить предположения.
Петропавел начал раздражаться:
-- Значит, ни короля Франции, ни денег нет, а мы с вами
давайте рассуждать о том, какие они!
Бон Жуан несколько даже опешенел от этого заявления:
-- У Вас, что же, вообще отсутствуют какие бы то ни было
представления о том, чего нет?
-- Но если этого нет! -- воскликнул Петропавел. -- На нет
и суда нет.
-- Забавно, -- скорее себе, чем Петропавлу, сказал Бон
Жуан. -- По-Вашему получается, строить предположения можно
только по поводу того, что есть? Но если это и так уже есть --
какой же смысл строить предположения?.. Мои ботфорты, -- он
наклонил голову и проверил, украшены шпорами. Шпоры -- есть. Я
знаю, что они -- есть, и потому лишен возможности строить
предположения на сей счет. Чтобы строить предположения, я
должен считать шпоры несуществующими.
-- Но они существуют, -- безжалостно сказал Петропавел.
В ответ на это Бон Жуан с силой оторвал шпоры и, вышвырнув
их в окно, уставился на собеседника долгим дидактическим
взглядом.
-- Теперь мои ботфорты не украшены шпорами... Из-за Вас,
между прочим! -- Бон Жуан вздохнул, с огорчением разглядывая
изуродованные ботфорты. -- Стало быть, шпор нет -- именно с
этого момента я и имею право начинать строить предположения о
том, что могло бы быть на освободившемся месте. Скушали? -- и
он победоносно улыбнулся.
Петропавел посмотрел на Бон Жуана как на идиота.
-- Впрочем я прибегнул к крайней мере, -- признался Бон
Жуан. -- В разговоре с нормальными -- я подчеркиваю,
нормальными! --- людьми достаточно бывает предварительно
договориться: допустим, нет того, что есть. И нормальные люди,
как правило, соглашаются не принимать существующее положение
вещей как окончательное и единственно возможное... Скажем, у
Вас нет головы, которая есть. Вот тут-то и начинается: если нет
головы, то что есть? Значит, я мысленно отрываю Вам голову и
ставлю на ее место... ну, чайник. Я ведь не мог бы поставить
чайник на место головы, не оторвав головы, -- в противном
случае получится, что я просто поставил чайник Вам на голову, а
это совсем другое. Понятно?
Петропавел пожал ничего не понявшими плечами.
-- Голову Вам, что ли, оторвать для наглядности? -- и Бон
Жуан задумался. -- Вам ведь вынь да положь -- голову на
блюде!.. Однако вместо этого он вынул из вазы на столике два
цветка, украсил ими ботфорты и сказал:
-- Теперь мои ботфорты украшены цветами. Цветы заняли то
самое место, откуда исчезли шпоры, и я опять лишен возможности
строить предположения. Я могу только констатировать: эти цветы
-- есть. Я констатирую -- и мне скучно... Мне больше нравится
"нет", чем "есть". Потому что всякое "нет" означает "уже нет"
или "еще нет": у "нет" -- прошлое и будущее, у "нет" --
история, а у "есть" истории не бывает... -- Бон Жуан помолчал и
резюмировал: -- Самое интересное в мире -- это то, чего нет. Но
Вас, кажется, больше интересует то, что есть. Досадно.
-- Вы просто играете словами, -- равнодушно уличил его
Петропавел.
Бон Жуан усмехнулся:
-- Милый мой, все мы просто играем словами! Но всем нам
кажется, будто словами своими мы способны придавить к земле то,
что существует вокруг нас. Мы уверенно говорим о чем-то: "Это
имеет место быть!" А откуда у нас такая уверенность?
Петропавел решил, что этот вопрос не к нему.
-- На самом же деле, -- вздохнул Бон Жуан, -- никто не
вправе делать подобные заявления: ведь заявлениями этими мы
отделяем действительное от возможного, в то время как
действительное и возможное существуют бок о бок. Вам известно
что-нибудь про возможные миры?
На всякий случай Петропавел снова смолчал. Бон Жуан
усмехнулся:
-- А между тем, мир реальный -- не более чем один из
возможных миров... Но даже если Вы очень постараетесь. Вам
все-таки не удастся логическим путем вывести этот реальный мир
из всех возможных.
-- Чего же его выводить, когда он есть? -- наконец
включился в диалог Петропавел.
-- Так-то оно так, но все, что "имеет место быть"
существует лишь постольку, поскольку не существует другого.
Существующее существует ценою несуществующего. А то, в свою
очередь, всегда находится где-нибудь поблизости, рядышком. И
граница между ними совсем узенькая -- гораздо уже, чем Вы
думаете! Если, конечно. Вы вообще думаете о таких вещах... Но
вот что интересно: достаточно малейшего перекоса, малейшего
перевеса одного из обстоятельств -- и все сразу изменится,
пойдет по-другому. Несуществующее займет место существующего и
будет существовать. И с Вами никогда не произойдет того, что
должно было бы произойти, не случись этого малейшего перекоса.
Есть такой миг, когда все возможности равноправны и каждая из
них начеку -- и каждая только и ждет своего часа...
-- Простите, -- ни с того ни с сего спросил вдруг
Петропавел, -- а с кем ускакала Шармен? -- прерванный на
полуслове. Бон Жуан посмотрел на него с досадой:
-- Это был Всадник-с-Двумя-Головами.
-- Ах, вот что -- с двумя головами... Странно.
-- Нормально, -- устало сказал Бон Жуан. -- Если где-то
есть и скачет Всадник без головы -- надеюсь, Вы Майн Рида
читали? -- то совершенно естественно, что у одного из
оставшихся в мире всадников будет две головы. Тут Бон Жуан
очень пристально посмотрел на Петропавла и сморозил:
-- У меня такое впечатление, что Вы женщина.
-- Приехали, -- вздохнул Петропавел.
-- Вы на что-то обиделись? -- поинтересовался Бон Жуан. --
Я не хотел Вас обидеть. Просто я не понимаю, почему я
разговариваю с Вами. Дело в том, что с мужчинами я вообще
никогда не разговариваю. Так Вы не женщина? -- Петропавел
отрицательно и глупо покачал головой. -- Тогда извините... Мне
не о чем с Вами говорить, -- пожал плечами Бон Жуан и
отправился вон из комнаты.
-- Чертовщина какая-то, -- вслух подумал Петропавел. --
Бон Жуан, Шармен, Всадник-с-Двумя-Головами... По-моему, тут все
сумасшедшие.
Когда Петропавлу наскучило одному, он двинулся в том же
самом направлении, в котором исчез Бон Жуан, и сразу обнаружил,
что комната плавно переходит в лес: сначала на полу появились
отдельные травинки, потом -- пучки, низкие кустики, деревья --
и вот уже Петропавел забрел в чащу. Оттуда доносился развеселый
какой-то голос: там пели песнь. Слова в ней были такие:
Двенадцать человек на сундук холодца -
йо-хо-хо! -
и ботинки гнома.
Петропавел пошел на песнь и увидел сидевшего на суку
небольшого бескрылого старичка, ее распевавшего. Петропавел
сразу решил быть с ним строгим и спросил:
-- Вы кто такой?
-- Не твое дело! -- старичок оказался грубым. -- Ты так
спрашиваешь, словно это ты создал мир, а я, вроде бы, проник в
него без твоего ведома! Но мир создал не ты, я точно знаю. Кто
такой... Никто такой, вот тебе! -- и он запустил в Петропавла
шишкой. Тот поднял шишку и удивился ей: дерево, на котором
сидел старичок, было березой.
-- Откуда у Вас шишка?
-- От сердца оторвал, -- нашелся старичок в этой, казалось
бы, безвыходной ситуации. -- Любопытной Барбаре нос в походе
оторвали!
-- В комоде, -- поправил Петропавел.
-- Барбара смущена, -- диковато отреагировал старичок.
Петропавел не понял и остолбенел.
-- Не надо столбенеть, как будто ты услышал чушь, --
посоветовал старичок. -- Ты ведь не можешь гарантировать, что в
настоящий момент где-то, пусть даже далеко от нас, не находится
какая-нибудь незнакомая нам Барбара. А если это так, то не
исключено, что именно сейчас она чем-либо смущена. Впрочем, это
тоже не твое дело.
Разговаривать с грубияном-старичком дальше не имело смысла
-- и Петропавел решительно двинулся вперед. Лес густел медленно
и незаметно, как кисель. Петропавел поднял голову на треск
сучьев: старичок, оказывается, крался за ним.
-- Вы все еще тут? -- холодно спросил он его.
-- Что ты непрестанно лезешь в мою личную жизнь? -- заорал
старичок, а Петропавел от возмущения такой постановкой вопроса
в сердцах пихнул ногой громадный дуб, который тут же повалился
вбок, подминая под себя другие деревья. Одно из них задело
грубого старичка, и тот неожиданно неуклюже -- мешком --
свалился в траву, не проронив ни звука. Петропавел подождал с
минуту: может, звук запоздал? Но звук так и не раздался. "Я
убил его!" -- ужаснулся Петропавел и бросился к пострадавшему.
Тот лежал в траве и смеялся. Насмеявшись, он грамотно объяснил:
-- Я не убился, а рассмеялся!
-- Давайте все-таки познакомимся, -- смягчился Петропавел
при виде такого добродушия.
-- Обойдешься, не велика пицца! -- без любезности
откликнулся старичок и белкой взлетел на сук. "Ну и шут с
тобой!" -- сказал Петропавел в сердце своем и снова зашагал
один. Идти становилось все труднее: похоже, он забрел в самые
дебри. Привязчивый спутник следовал за ним и от скуки, должно
быть, вдруг громко, но довольно вяло исполнил бессмысленный
какой-то вокальный номер:
Из-за мыса, мыса Горн
едет дедушка Легорн...
Не дождавшись поощрения, старичок попытался завязать
беседу.
-- Хорошо тут, в ЧАЩЕ ВСЕГО, правда?
-- Предлог "в" -- лишний, -- подумав, сказал Петропавел.
-- Дурацкое словосочетание получается... "в чаще всего"!
-- То есть почему же дурацкое? Вокруг нас -- чаща. Она
называется ЧАЩА ВСЕГО, ибо здесь всего хватает. И если мы
находимся внутри нее, то и выходит, что мы в ЧАЩЕ ВСЕГО.
-- Ерунда какая! -- восхитился Петропавел.
-- Не тебе судить, -- оборвал старичок.
Петропавел промолчал, ломясь сквозь сучья. На несколько
следующих вопросов старичка он не ответил принципиально.
-- Сколько волка ни кори... -- начал было тот, однако
продолжать не стал, а объяснил ситуацию: -- Ты идешь прямо в
лапы к Муравью-разбойнику! -- Ответа опять не последовало. --
Чего ты надулся? -- взвился старичок. -- Ну, отказался я
знакомиться -- так это только потому, что не знаю я --
понимаешь, не знаю! -- кто я такой... Зовут меня Ой ли-Лукой ли
-- устраивает тебя? Меня, например, не устраивает! Я бы
предпочел что-нибудь типа Зевеса, если уж обязательно как-то
называться.
-- Ой ли-Лукой ли... это, кажется, из Андерсена? --
вспомнил Петропавел.
-- Да бог меня знает, откуда... Может, конечно, и оттуда,
но вообще-то я местный, из этой ЧАЩИ ВСЕГО. А вот кто я такой,
убей -- не знаю! Следовало бы, наверное, назвать какие-нибудь
мои особенности, вытекающие из того обстоятельства, что я Ой
ли-Лукой ли, но никакие такие особенности мне неизвестны. Или,
скажем, перечислить события, которые в твоих представлениях
были бы связаны со мной... У тебя что-нибудь со мной связано?
-- Ничего, -- честно сказал Петропавел.
-- Стало быть, на вопрос о том, кто я такой, нет ответа. Я
бы квалифицировал этот твой вопрос как праздный, а тебя -- как
болтуна, но мне до тебя нет никакого дела. Мне есть дело только
до себя!.. Вот живу я, -- доверительно сообщил он, -- и все
время думаю: что ж это я за старик такой, а?
-- Нормальный старик... только грубый очень, -- помог
Петропавел.
-- Ума я к себе не приложу, -- не воспользовался помощью
Ой ли-Лукой ли. -- Знаю только, что таких, как я, нету больше.
-- Каждый по-своему неповторим, -- Петропавел беспардонно
улыбнулся.
-- Ну, это ты брось! Таких, например, как ты, -- навалом:
имя им легион. А вот я... Никак не пойму, в чем мой секрет! Всю
жизнь бьюсь над собой, да бестолку. Иной раз спросишь себя:
"Старик! Чего ты хочешь?" -- и сам себе ответишь: "Не знаю,
старик".
Петропавлу не понравилось, что Ой ли-Лукой ли на ходу
растоптал его индивидуальность, и он не без сарказма
поинтересовался:
-- Да что же в Вас такого необычного?
-- В том-то и вопрос! -- оживился старик. -- Я вот каждого
вижу насквозь, в мельчайшей букашке прозреваю ее сущность -- и
нет для меня никакой загадки в мире, кроме себя самого: тут я
-- пас! Ну, не удивительно ли, что за всю мою долгую жизнь я ни
разу -- обрати внимание: ни разу! -- не встретил никого, кто
был бы точно таким же, как я? Вот уж создала природа -- так
создала...
-- Давайте о чем-нибудь другом поговорим, -- предложил
Петропавел. -- Про Вас я уже, кажется, все понял. И если
попробовать... ну, истолковать...
-- Не смей меня истолковывать! -- завизжал старик. --
Понимаешь -- и понимай себе, а истолковывать не смей! Понимать,
хотя бы отчасти, -- дело всех и каждого; истолковывать -- дело
избранных. Но я тебя не избирал меня истолковывать. Я для этого
дела себя избрал. Есть такой принцип: познай себя. А такого
© Copyright Евгений Васильевич Клюев
Москва, изд. "Педагогика", 1988 г.
Home page Евгения Клюева: www.kluev.com
Книги Евгения Клюева можно купить в интернет-магазине "LiveBook"
---------------------------------------------------------------
"...нет..."
Фр. Бэкон. "Новый органон"
Интересно ли вам, что подают на "пиру воображенья"?
Странные блюда подают там -- например, "бренди, смешанный с
соевым соусом", "скорпионов с томатной подливой", "живых
кроликов", "пирог, начиненный невезучим стариком из Перу"... Не
слишком аппетитно, правда? Всем этим угощал созванных на "пир
воображенья" гостей один из основоположников так называемой
литературы абсурда -- Эдвард Лир. В середине прошлого века он
издал в Англии "Книгу Абсурда" ("Book of Nonsense"),
переведенную с тех пор едва ли не на все языки мира. Сегодня
это "меню Эдварда Лира" известно почти каждому -- и, как ни
удивительно, желающих отведать кулинарные шалости
эксцентричного британца находится все больше и больше. В чем же
секрет этой, теперь уже очень знаменитой, кухни? Не в том ли,
что любое из предлагаемых ею блюд совершенно несъедобно?
Несъедобно, а... едят!
Вот вам Старец, который привык
только кроликов кушать -- живых:
как-то, съев двадцать штук,
стал он зелен, как лук, --
и от старых привычек отвык.
Это я в подтверждение к сказанному... Чтобы вы не думали,
будто я лгу.
Надо быть очень осторожными, когда вас приглашают на "пир
воображенья". В этом случае от хозяев дома можно ожидать
всякого. Легко, например, вместе с ними очутиться в чайнике:
Вот вам Старец, по чистой случайности
с детских лет оказавшийся в чайнике:
он толстел с двух сторон,
но не мог выйти вон -
так и прожил всю жизнь в этом чайнике.
...И упаси нас боже от расспросов -- как, зачем, почему!
Вразумительных ответов на них мы все равно не получим, если
вообще получим какие-нибудь ответы:
Вот вам Старец из города Дил;
он гулять лишь на пятках ходил --
спросишь: "В чем тут секрет?",
он -- ни слова в ответ,
скрытный Старец из города Дил.
Все это -- Эдвард Лир: старцы и старухи (а также
малолетние и молодые леди и джентльмены), совершающие дикие и
чудовищные поступки, -- его герои. Жизнь их подчиняется
законам, для нас не приемлемым, а мир, в котором они пребывают,
даже не воспринимается нами как реальный. В крайнем случае мы
оцениваем его как "другую реальность", имеющую мало общего с
нашей. А "другая реальность" ужасно неудобна: все, что мы
знаем, оказывается здесь бесполезным, а того, что могло бы
принести пользу, мы, как выясняется, не знаем. В положении
между двумя этими реальностями мы чувствуем себя севшими между
двух стульев: английское выражение "to fall between two stools"
(сесть между двух стульев) очень точно характеризует наше
состояние. Мы обескуражены и растеряны, не понимаем, как вести
себя, тщетно пытаемся сориентироваться и, наконец, в недоумении
разводим руками или просто обижаемся: да нам просто морочат
голову, сбивают нас с толку! И, рассерженные, одураченные, мы
предпочитаем "пиру воображенья" спасительное лоно жизненного
опыта и здравого смысла -- а там уж, можете быть уверены, нам
ничто не грозит.
Здравый Смысл -- деловитый и трезвый хозяин. В гости к
нему не приходят ни в два часа ночи, ни в семь часов утра --
приходят либо к обеду, либо к ужину. Не надевают канареечные
шорты, полосатые гетры или купальник -- надевают строгое платье
или костюм-тройку. В гости к Здравому Смыслу не приносят
попугая на плече или жабу на ладони -- приносят букет цветов и
торт.
В гостях у Здравого Смысла не валяются на полу и не
повисают на люстре -- там чинно сидят за столом или отдыхают в
креслах. Не молчат как рыбы, не кричат "полундра!", не лают и
не крякают, а ведут подобающие беседы. В гостях у Здравого
Смысла не едят глину с битым стеклом или воздушные шарики --
едят салат оливье и мясо в белом соусе. Там не запускают в дам
тапочками или цветочными горшками, а говорят им любезные слова.
Из гостей от Здравого Смысла не выходят на руках и не
выкатываются кубарем -- в этом смысле все тоже происходит как
положено. Оттуда не выносят платяной шкаф или жареную курицу за
пазухой, а выносят приятное впечатление.
Не кажется ли вам, что все это как-то успокаивает и делает
визит к Здравому Смыслу не только совершенно безопасным, но и
заманчивым?
Так что если у вас есть одновременно два приглашения -- на
"пир воображенья" и в гости к Здравому Смыслу, я советую вам
самым обстоятельным образом обдумать свой выбор: все-таки мало
кому приятно постоянно держать ухо востро! Однако если
случилось, что ухо ваше само по себе востро и с этим уж ничего
не поделаешь, -- милости прошу за мной, на "пир воображенья": я
обещаю не давать вам покоя, отдыха и умиротворения, я обещаю
обманывать вас на каждом шагу, я обещаю так заморочить вам
голову, что самые обыденные вещи станут загадочными и в конце
концов непонятными, я обещаю завести вас во все тупики, которые
встретятся по дороге, и, наконец, я обещаю вам крушение всех
надежд и иллюзий, а также полное попрание Жизненного Опыта и
Здравого Смысла.
Рискнем? Рискнем -- однако начнем не слишком резко, с
пирога с тмином. Пирог с тмином -- теперь большая редкость:
мало кто умеет приготовить настоящий пирог с тмином. Немногие
из вас, наверное, его пробовали -- и вот этот молодой человек,
но, может быть, чрезмерно серьезный (зовут его не то Петр, не
то Павел -- я точно не знаю и предлагаю во избежание
недоразумений называть его Петропавел), не случайно
переспрашивает:
-- Простите, пирог -- с миной?
Выражение "Пирог с миной" -- не совсем понятное выражение.
Оно может означать пирог с недовольным лицом -- этакой
капризной миной -- и пирог, начиненный взрывным снарядом.
Первое неприятно, второе просто опасно. Пока Петропавел
размышлял об этом, внесли пирог. С лицом у пирога все было
нормально: открытое румяное лицо, хоть и не слишком
запоминающееся. Зато вот середина пирога подозрительно
выпячивалась -- и, когда над ней занесли довольно большой нож,
Петропавел счел своим долгом напомнить:
-- Осторожно, там мина!
Однако, несмотря на предупреждение, нож был безрассудно
вонзен в самую середину. Стоит ли удивляться, если тут же
раздался очень впечатляющий взрыв и комната, где все это
происходило, наполнилась сизым дымом? Дым рассеивался долго, но
рассеялся весь -- и Петропавел успел увидеть, как через комнату
пронесся на коне всадник, причем Петропавлу показалось, что у
всадника этого больше чем одна голова. Сколько именно голов у
него, определить было трудно: здесь Петропавел мог и ошибиться,
но готов был подтвердить под присягой, по крайней мере, то, что
какое-то недоразумение в верхней части тела у всадника имелось.
Это производило нехорошее сильное впечатление. Петропавел
ринулся было вслед, но поймал себя на мысли, что это глупо --
кидаться вдогонку за всадником, не имея коня, и вернулся на
прежнее место, которое оказалось занятым. На этом месте ярко
одетая девушка обнимала и целовала человека, годившегося ей в
отцы, деды и прадеды, одновременно рассказывая ему о том, как
сильно она его любит, и о том, что это у нее впервые в жизни.
Петропавел очень смутился, застав такой нежный и ответственный
момент отношений двух незнакомых людей. Он сделал шаг назад и
попытался даже произнести какие-нибудь извинения, но не успел,
потому что ярко одетая девушка внезапно перестала обнимать и
целовать возлюбленного и, прыжком переместившись к Петропавлу,
принялась обнимать и целовать его. Объятия и поцелуи
перемежались со словами:
-- О любовь моя, я так долго ждала тебя! Я полюбила тебя
сразу -- сильно и страстно: это у меня впервые в жизни!
Все произошло так быстро, что Петропавел даже не успел
опознать секунду назад уже слышанный им текст: перед его
глазами моталась красная роза -- голова пошла кругом и,
кажется, начала побаливать. В мгновение ока зацелованный весь,
он почувствовал сильную слабость и с трудом выдохнул:
-- Разве мы знакомы?
-- Мы созданы друг для друга! -- горячо воскликнула
девушка и сопроводила восклицание объятием, похожим на
членовредительство. Петропавел ойкнул, а мучительница
продолжала: -- Хочешь взять мою жизнь -- так на же, бери ее,
она твоя! Для чего она мне теперь, когда я встретила тебя, о
моя жизнь!
Петропавлу не требовалась предложенная ему жизнь, тем
более что его собственная, кажется, была в опасности, но он
ничего не ответил, сомлев от очередного объятия и окончательно
утратив способность соображать.
Когда на время угасшее сознание вернулось, тем, о ком
сразу вспомнил Петропавел, был человек, годившийся девушке в
отцы, деды и прадеды. Все еще осыпаемый поцелуями, Петропавел
уцепился за первую попавшуюся мысль о нем -- мысль была такая:
"Сейчас он зарежет меня". Сосредоточиться даже на этой простой
мысли оказалось невозможно: роза продолжала мотаться перед
глазами и сбивала с толку. Впрочем, Петропавел исхитрился-таки
искоса взглянуть на прежнего возлюбленного девушки, которого
ожидал увидеть с ножом в руке. Однако тот блаженно улыбался и с
удовольствием крестился, глядя на них. Похоже, он был страшно
рад избавлению. "Меня не зарежут", -- с грустью понял
Петропавел: значит, рассчитывать на постороннюю помощь не
приходилось. Надо было самому позаботиться о себе. Но не тут-то
было: руки и ноги отказывались служить ему. Единственное, что
удалось, -- это избавиться от розы: Петропавел изловчился и
вырвал ее из замысловатой прически мучительницы. Отбросив
цветок подальше, он покорился судьбе и беспокойно ожидал
смерти. О пощаде, видимо, не могло быть и речи.
За короткое время Петропавла истрепали всего -- и он почти
не услышал спасительных слов, внезапно произнесенных девушкой.
-- Не люблю тебя больше! -- воскликнула она и с воплем "О
любовь моя!" устремилась в сторону. Перед глазами Петропавла на
мгновение мелькнули уже знакомый ему всадник и вспрыгнувшая в
занятое седло красавица. "Я так долго ждала тебя! Я полюбила
тебя сразу -- сильно и стра..." -- донеслось до него издалека.
Петропавел вздрогнул и забился в тревожном и кошмарном сне. Сон
отличался от яви только невообразимым количеством роз,
украшавших волосы незнакомки, -- и Петропавел все вырывал и
вырывал их из замысловатой прически...
-- Не спи, свихнешься, -- услышал он сквозь ужас сна голос
человека и почувствовал, как что-то упало на лицо. Петропавел
усилием воли прекратил сновидение с розами.
-- Кто это был? -- спросил он. Перед ним сидел прежний
возлюбленный девушки и ел рыбу.
-- Это? -- человек беспечно бросил в Петропавла еще одну
рыбью кость. -- Это Шармен была. Испанка, знаете ли... У любви,
как у пташки, крылья, и все такое прочее... Рыбы хотите?
Петропавел отрицательно помотал головой:
-- А чего она такая... эта Шармен? Налетела, как буря...
-- Полюбила, -- развел руками человек, -- что ж тут
поделаешь? Со всяким бывает. -- Он вытер рот краем плаща и
отчитался: -- Рыбы больше нет. Осталось куста четыре в кусках.
-- А Вы кто? -- спросил Петропавел, не вполне понимая
слова незнакомца и подозрительно его разглядывая. Тот был одет
исключительно старомодно: широкополая шляпа, плащ до земли, под
плащом -- жабо со всеми делами, потом ботфорты, шпоры...
-- Бон Жуан, -- отрекомендовались в ответ.
-- Дон Жуан? -- переспросил Петропавел.
-- Бон! Бон Жуан, я ведь ясно сказал. Дон Жуан -- он
противный очень, бабник и так далее. Я про него такое знаю:
шестой, хоть пятый!
-- Как это -- шестой, хоть пятый?
-- Хоть стой, хоть падай, говорю. -- И Бон Жуан заметил:
-- У Вас со слухом что-то... А я, чтоб вы знали, -- хороший,
отличный я просто.
-- Очень приятно, -- пришлось соврать Петропавлу.
-- Теперь Вы о себе говорите, хороший Вы или нет! --
приказал Бон Жуан.
-- Да как сказать... -- засмущался Петропавел.
-- Скажите, как есть, -- посоветовал Бон Жуан, -- я все
пойму и прощу. Я же Вас не знаю, поэтому Вас для меня пока нет.
Стало быть, можно предполагать о Вас что угодно. Например, что
Вы дрянь.
-- Благодарю Вас, -- поклонился Петропавел.
-- Не стоит благодарности: предполагать действительно
очень легко. Попробуйте предположить, например, что нынешний
король Франции лыс.
Петропавел попробовал и признался: -- Не могу... Во
Франции сейчас вообще нету короля.
-- Тем более! -- горячо подхватил Бон Жуан. -- Если его
нет, как раз и допустимо предположить о нем все, что хочешь!
Эта ситуация сильно напоминает хотя бы следующую: если у Вас
нет денег, можно смело предполагать, что Ваши деньги сделаны из
листьев лопуха, или из блинной муки, или из кафельных плиток.
Денег все равно нет -- так что любое предположение равноценно.
Потому-то и несуществующего короля Франции одинаково правильно
представлять себе лысым, заросшим волосами, стриженым под
горшок: ни одна из версий не будет ошибочной. Это ведь самое
милое дело -- строить предположения о том, чего нет, или о том,
чего не знаешь.
-- То есть на пустом месте! -- язвительно уточнил
Петропавел.
-- А на каком еще можно? -- изумился Бон Жуан. -- Если
место чем-то занято, его сначала нужно расчистить, а потом уже
строить предположения.
Петропавел начал раздражаться:
-- Значит, ни короля Франции, ни денег нет, а мы с вами
давайте рассуждать о том, какие они!
Бон Жуан несколько даже опешенел от этого заявления:
-- У Вас, что же, вообще отсутствуют какие бы то ни было
представления о том, чего нет?
-- Но если этого нет! -- воскликнул Петропавел. -- На нет
и суда нет.
-- Забавно, -- скорее себе, чем Петропавлу, сказал Бон
Жуан. -- По-Вашему получается, строить предположения можно
только по поводу того, что есть? Но если это и так уже есть --
какой же смысл строить предположения?.. Мои ботфорты, -- он
наклонил голову и проверил, украшены шпорами. Шпоры -- есть. Я
знаю, что они -- есть, и потому лишен возможности строить
предположения на сей счет. Чтобы строить предположения, я
должен считать шпоры несуществующими.
-- Но они существуют, -- безжалостно сказал Петропавел.
В ответ на это Бон Жуан с силой оторвал шпоры и, вышвырнув
их в окно, уставился на собеседника долгим дидактическим
взглядом.
-- Теперь мои ботфорты не украшены шпорами... Из-за Вас,
между прочим! -- Бон Жуан вздохнул, с огорчением разглядывая
изуродованные ботфорты. -- Стало быть, шпор нет -- именно с
этого момента я и имею право начинать строить предположения о
том, что могло бы быть на освободившемся месте. Скушали? -- и
он победоносно улыбнулся.
Петропавел посмотрел на Бон Жуана как на идиота.
-- Впрочем я прибегнул к крайней мере, -- признался Бон
Жуан. -- В разговоре с нормальными -- я подчеркиваю,
нормальными! --- людьми достаточно бывает предварительно
договориться: допустим, нет того, что есть. И нормальные люди,
как правило, соглашаются не принимать существующее положение
вещей как окончательное и единственно возможное... Скажем, у
Вас нет головы, которая есть. Вот тут-то и начинается: если нет
головы, то что есть? Значит, я мысленно отрываю Вам голову и
ставлю на ее место... ну, чайник. Я ведь не мог бы поставить
чайник на место головы, не оторвав головы, -- в противном
случае получится, что я просто поставил чайник Вам на голову, а
это совсем другое. Понятно?
Петропавел пожал ничего не понявшими плечами.
-- Голову Вам, что ли, оторвать для наглядности? -- и Бон
Жуан задумался. -- Вам ведь вынь да положь -- голову на
блюде!.. Однако вместо этого он вынул из вазы на столике два
цветка, украсил ими ботфорты и сказал:
-- Теперь мои ботфорты украшены цветами. Цветы заняли то
самое место, откуда исчезли шпоры, и я опять лишен возможности
строить предположения. Я могу только констатировать: эти цветы
-- есть. Я констатирую -- и мне скучно... Мне больше нравится
"нет", чем "есть". Потому что всякое "нет" означает "уже нет"
или "еще нет": у "нет" -- прошлое и будущее, у "нет" --
история, а у "есть" истории не бывает... -- Бон Жуан помолчал и
резюмировал: -- Самое интересное в мире -- это то, чего нет. Но
Вас, кажется, больше интересует то, что есть. Досадно.
-- Вы просто играете словами, -- равнодушно уличил его
Петропавел.
Бон Жуан усмехнулся:
-- Милый мой, все мы просто играем словами! Но всем нам
кажется, будто словами своими мы способны придавить к земле то,
что существует вокруг нас. Мы уверенно говорим о чем-то: "Это
имеет место быть!" А откуда у нас такая уверенность?
Петропавел решил, что этот вопрос не к нему.
-- На самом же деле, -- вздохнул Бон Жуан, -- никто не
вправе делать подобные заявления: ведь заявлениями этими мы
отделяем действительное от возможного, в то время как
действительное и возможное существуют бок о бок. Вам известно
что-нибудь про возможные миры?
На всякий случай Петропавел снова смолчал. Бон Жуан
усмехнулся:
-- А между тем, мир реальный -- не более чем один из
возможных миров... Но даже если Вы очень постараетесь. Вам
все-таки не удастся логическим путем вывести этот реальный мир
из всех возможных.
-- Чего же его выводить, когда он есть? -- наконец
включился в диалог Петропавел.
-- Так-то оно так, но все, что "имеет место быть"
существует лишь постольку, поскольку не существует другого.
Существующее существует ценою несуществующего. А то, в свою
очередь, всегда находится где-нибудь поблизости, рядышком. И
граница между ними совсем узенькая -- гораздо уже, чем Вы
думаете! Если, конечно. Вы вообще думаете о таких вещах... Но
вот что интересно: достаточно малейшего перекоса, малейшего
перевеса одного из обстоятельств -- и все сразу изменится,
пойдет по-другому. Несуществующее займет место существующего и
будет существовать. И с Вами никогда не произойдет того, что
должно было бы произойти, не случись этого малейшего перекоса.
Есть такой миг, когда все возможности равноправны и каждая из
них начеку -- и каждая только и ждет своего часа...
-- Простите, -- ни с того ни с сего спросил вдруг
Петропавел, -- а с кем ускакала Шармен? -- прерванный на
полуслове. Бон Жуан посмотрел на него с досадой:
-- Это был Всадник-с-Двумя-Головами.
-- Ах, вот что -- с двумя головами... Странно.
-- Нормально, -- устало сказал Бон Жуан. -- Если где-то
есть и скачет Всадник без головы -- надеюсь, Вы Майн Рида
читали? -- то совершенно естественно, что у одного из
оставшихся в мире всадников будет две головы. Тут Бон Жуан
очень пристально посмотрел на Петропавла и сморозил:
-- У меня такое впечатление, что Вы женщина.
-- Приехали, -- вздохнул Петропавел.
-- Вы на что-то обиделись? -- поинтересовался Бон Жуан. --
Я не хотел Вас обидеть. Просто я не понимаю, почему я
разговариваю с Вами. Дело в том, что с мужчинами я вообще
никогда не разговариваю. Так Вы не женщина? -- Петропавел
отрицательно и глупо покачал головой. -- Тогда извините... Мне
не о чем с Вами говорить, -- пожал плечами Бон Жуан и
отправился вон из комнаты.
-- Чертовщина какая-то, -- вслух подумал Петропавел. --
Бон Жуан, Шармен, Всадник-с-Двумя-Головами... По-моему, тут все
сумасшедшие.
Когда Петропавлу наскучило одному, он двинулся в том же
самом направлении, в котором исчез Бон Жуан, и сразу обнаружил,
что комната плавно переходит в лес: сначала на полу появились
отдельные травинки, потом -- пучки, низкие кустики, деревья --
и вот уже Петропавел забрел в чащу. Оттуда доносился развеселый
какой-то голос: там пели песнь. Слова в ней были такие:
Двенадцать человек на сундук холодца -
йо-хо-хо! -
и ботинки гнома.
Петропавел пошел на песнь и увидел сидевшего на суку
небольшого бескрылого старичка, ее распевавшего. Петропавел
сразу решил быть с ним строгим и спросил:
-- Вы кто такой?
-- Не твое дело! -- старичок оказался грубым. -- Ты так
спрашиваешь, словно это ты создал мир, а я, вроде бы, проник в
него без твоего ведома! Но мир создал не ты, я точно знаю. Кто
такой... Никто такой, вот тебе! -- и он запустил в Петропавла
шишкой. Тот поднял шишку и удивился ей: дерево, на котором
сидел старичок, было березой.
-- Откуда у Вас шишка?
-- От сердца оторвал, -- нашелся старичок в этой, казалось
бы, безвыходной ситуации. -- Любопытной Барбаре нос в походе
оторвали!
-- В комоде, -- поправил Петропавел.
-- Барбара смущена, -- диковато отреагировал старичок.
Петропавел не понял и остолбенел.
-- Не надо столбенеть, как будто ты услышал чушь, --
посоветовал старичок. -- Ты ведь не можешь гарантировать, что в
настоящий момент где-то, пусть даже далеко от нас, не находится
какая-нибудь незнакомая нам Барбара. А если это так, то не
исключено, что именно сейчас она чем-либо смущена. Впрочем, это
тоже не твое дело.
Разговаривать с грубияном-старичком дальше не имело смысла
-- и Петропавел решительно двинулся вперед. Лес густел медленно
и незаметно, как кисель. Петропавел поднял голову на треск
сучьев: старичок, оказывается, крался за ним.
-- Вы все еще тут? -- холодно спросил он его.
-- Что ты непрестанно лезешь в мою личную жизнь? -- заорал
старичок, а Петропавел от возмущения такой постановкой вопроса
в сердцах пихнул ногой громадный дуб, который тут же повалился
вбок, подминая под себя другие деревья. Одно из них задело
грубого старичка, и тот неожиданно неуклюже -- мешком --
свалился в траву, не проронив ни звука. Петропавел подождал с
минуту: может, звук запоздал? Но звук так и не раздался. "Я
убил его!" -- ужаснулся Петропавел и бросился к пострадавшему.
Тот лежал в траве и смеялся. Насмеявшись, он грамотно объяснил:
-- Я не убился, а рассмеялся!
-- Давайте все-таки познакомимся, -- смягчился Петропавел
при виде такого добродушия.
-- Обойдешься, не велика пицца! -- без любезности
откликнулся старичок и белкой взлетел на сук. "Ну и шут с
тобой!" -- сказал Петропавел в сердце своем и снова зашагал
один. Идти становилось все труднее: похоже, он забрел в самые
дебри. Привязчивый спутник следовал за ним и от скуки, должно
быть, вдруг громко, но довольно вяло исполнил бессмысленный
какой-то вокальный номер:
Из-за мыса, мыса Горн
едет дедушка Легорн...
Не дождавшись поощрения, старичок попытался завязать
беседу.
-- Хорошо тут, в ЧАЩЕ ВСЕГО, правда?
-- Предлог "в" -- лишний, -- подумав, сказал Петропавел.
-- Дурацкое словосочетание получается... "в чаще всего"!
-- То есть почему же дурацкое? Вокруг нас -- чаща. Она
называется ЧАЩА ВСЕГО, ибо здесь всего хватает. И если мы
находимся внутри нее, то и выходит, что мы в ЧАЩЕ ВСЕГО.
-- Ерунда какая! -- восхитился Петропавел.
-- Не тебе судить, -- оборвал старичок.
Петропавел промолчал, ломясь сквозь сучья. На несколько
следующих вопросов старичка он не ответил принципиально.
-- Сколько волка ни кори... -- начал было тот, однако
продолжать не стал, а объяснил ситуацию: -- Ты идешь прямо в
лапы к Муравью-разбойнику! -- Ответа опять не последовало. --
Чего ты надулся? -- взвился старичок. -- Ну, отказался я
знакомиться -- так это только потому, что не знаю я --
понимаешь, не знаю! -- кто я такой... Зовут меня Ой ли-Лукой ли
-- устраивает тебя? Меня, например, не устраивает! Я бы
предпочел что-нибудь типа Зевеса, если уж обязательно как-то
называться.
-- Ой ли-Лукой ли... это, кажется, из Андерсена? --
вспомнил Петропавел.
-- Да бог меня знает, откуда... Может, конечно, и оттуда,
но вообще-то я местный, из этой ЧАЩИ ВСЕГО. А вот кто я такой,
убей -- не знаю! Следовало бы, наверное, назвать какие-нибудь
мои особенности, вытекающие из того обстоятельства, что я Ой
ли-Лукой ли, но никакие такие особенности мне неизвестны. Или,
скажем, перечислить события, которые в твоих представлениях
были бы связаны со мной... У тебя что-нибудь со мной связано?
-- Ничего, -- честно сказал Петропавел.
-- Стало быть, на вопрос о том, кто я такой, нет ответа. Я
бы квалифицировал этот твой вопрос как праздный, а тебя -- как
болтуна, но мне до тебя нет никакого дела. Мне есть дело только
до себя!.. Вот живу я, -- доверительно сообщил он, -- и все
время думаю: что ж это я за старик такой, а?
-- Нормальный старик... только грубый очень, -- помог
Петропавел.
-- Ума я к себе не приложу, -- не воспользовался помощью
Ой ли-Лукой ли. -- Знаю только, что таких, как я, нету больше.
-- Каждый по-своему неповторим, -- Петропавел беспардонно
улыбнулся.
-- Ну, это ты брось! Таких, например, как ты, -- навалом:
имя им легион. А вот я... Никак не пойму, в чем мой секрет! Всю
жизнь бьюсь над собой, да бестолку. Иной раз спросишь себя:
"Старик! Чего ты хочешь?" -- и сам себе ответишь: "Не знаю,
старик".
Петропавлу не понравилось, что Ой ли-Лукой ли на ходу
растоптал его индивидуальность, и он не без сарказма
поинтересовался:
-- Да что же в Вас такого необычного?
-- В том-то и вопрос! -- оживился старик. -- Я вот каждого
вижу насквозь, в мельчайшей букашке прозреваю ее сущность -- и
нет для меня никакой загадки в мире, кроме себя самого: тут я
-- пас! Ну, не удивительно ли, что за всю мою долгую жизнь я ни
разу -- обрати внимание: ни разу! -- не встретил никого, кто
был бы точно таким же, как я? Вот уж создала природа -- так
создала...
-- Давайте о чем-нибудь другом поговорим, -- предложил
Петропавел. -- Про Вас я уже, кажется, все понял. И если
попробовать... ну, истолковать...
-- Не смей меня истолковывать! -- завизжал старик. --
Понимаешь -- и понимай себе, а истолковывать не смей! Понимать,
хотя бы отчасти, -- дело всех и каждого; истолковывать -- дело
избранных. Но я тебя не избирал меня истолковывать. Я для этого
дела себя избрал. Есть такой принцип: познай себя. А такого