Константину Эдуардовичу Циолковскому
в знак глубокого уважения.
Автор
Цандер резко отодвинул чертеж, встал из-за стола, прошелся по кабинету.
Вынул из футляра скрипку и заиграл. Длинные, тонкие пальцы легко и
воздушно танцевали на грифе. Но мелодия, которую извлекал скрипач из
своего инструмента, вовсе не была веселой.
"Шеф чем-то взволнован! - думал Винклер, прислушиваясь из соседней
комнаты к импровизации. - Ото! Сколько горечи! Как жалуется скрипка!.."
Жалоба перешла в возмущение, в горячий протест. Звуки нарастали, крепли и
вдруг оборвались неразрешенным аккордом.
"Решительно, с Цандером случилось что-то необычное!" - снова подумал
Винклер, вычерчивая рейсфедером кривую.
Из кабинета послышались заглушенные ковром быстрые шаги Цандера.
- Винклер, подите сюда!
Цандер сидел уже за письменным столом, когда Винклер вошел.
- Садитесь.
Винклер уселся против Цандера. Минуту они молча смотрели друг на друга,
словно пытались прочесть что-то новое в давно знакомом лице.
На левой щеке Цандера обозначился легкий шрам - давнишний след
студенческой рапиры; лицо инженера Цандера, лицо художника с большими,
мечтательными глазами, было бледнее обычного.
- Винклер, сколько лет мы работаем вместе?
- Двенадцать лет, господин Цандер.
- Да, двенадцать. Срок немалый... Вы были хорошим помощником, Винклер,
моей правой рукой, моим другом...
- Я еще не умер, господин Цандер...
Цандер нахмурился:
- Мы должны расстаться.
Винклер поспешно опустил руку в карман, вынул трубку, набил ее табаком,
закурил.
- Это почему же.., так неожиданно?
- Я уезжаю. Надолго покидаю родину, быть может навсегда.
- "Могикане"? - коротко спросил Винклер.
- Да, они... Вы полагаете, что мне угрожает заточение, Винклер? Хуже.
Гораздо хуже. Они приходили не с мечом, а с дарами.
- "Бойтесь данайцев, дары приносящих", - кивнул головой Винклер. - И
что же это за дары?
- Они готовы милостиво забыть о моей нечистой крови, - с горечью сказал
Цандер. - Вернуть мне кафедру, хорошо оплачивать мой труд.
- Из средств... военного ведомства?
- Вы угадали, Винклер. Они предлагали мне - вы понимаете, что значит,
когда они предлагают? - работать в военном ведомстве... Стратосферные
бомбардировочные ракеты, управляемые по радио. Вы слыхали о них? Во многих
районах страны уже возведены сооружения для стрельбы такими ракетами. Из
этих пунктов в несколько минут можно уничтожить Париж, Брюссель, Прагу,
Варшаву градом взрывчатых и газовых ракет. Но им этого мало. Им нужны
"снаряды без пушек", летящие за тысячи километров. Не только Лондон, Рим,
Неаполь, Мадрид, Москва, Ленинград, но даже и Нью-Йорк, Вашингтон - мишени
для их новых орудий истребления. Столицы, промышленные города, порты,
аэродромы соседних государств уничтожаются в несколько минут вместе со
всеми людьми. Душить детей, рвать на части тела отцов и матерей - во имя
чего? - вот что они предлагают мне, Винклер. Об этом ли думал мой учитель
Циолковский, об этом ли мечтал я, посвятив свою жизнь реактивным
двигателям, ракетам, звездоплаванию?..
От волнения на высоком лбу Цандера выступили мелкие капли пота.
- И что же вы им ответили? Цандер пожал плечами:
- Если бы я сказал им "нет", нетрудно представить последствия. Если бы
я сказал "подумаю", в лучшем случае я оказался бы сейчас под арестом...
- И вы сказали "да"?
- Чтобы иметь возможность бежать немедленно. Сегодня же я улетаю в
Швейцарию. Прошу вас, Винклер, собрать мои бумаги, чертежи. Папка номер
два - "Ракета "Пикколо"", номер семь, номер девять...
- А с этим как? - спросил Винклер, кивнув головой на чертежи ракеты.
- По-видимому, никак, - ответил Цандер. - Вы знаете лорда Блоттона? Для
него полет в стратосферу на ракете - лишь очередное увлечение спортсмена.
И он уже начинает остывать к этому делу. Несколько дней тому назад он
телеграфировал о том, что сегодня приедет, и, как видите, его нет. И
денежные дела сэра Генри находятся, кажется, не в блестящем состоянии.
Кстати, они мне уже ставили на вид мою "странную связь" с иностранцем.
Винклер пыхтел трубкой.
- И что же вы будете делать в Швейцарии?
- Играть на скрипке и предаваться мечтам, - невесело улыбнулся Цандер.
- У меня есть за границей небольшие сбережения.
- А когда проживете их? Играть на скрипке, собирая милостыню по дворам?
"Подайте профессору Цандеру, инженеру с мировым именем, один сантим,
добрые граждане..." Картина, достойная нашего времени.
Цандер хрустнул тонкими пальцами. Голова его опускалась все ниже под
тяжестью этих слов.
- Ну что же делать, Винклер? - тихо спросил он.
- Что-то надо придумать, господин Цандер. Весь мир накануне переворота,
он готовится к войне. На ракеты сейчас всюду смотрят только с военной
точки зрения. - Винклер выпустил несколько клубов дыма и продолжал:
- В Швейцарии бывает немало туристов. Туристы ездят на автомобилях.
Автомобили требуют починки. Мы откроем ремонтную мастерскую.
- Мы?.. Кто же?
- Да мы: вы и я. Фамилия Цандера - не для вывески ремонтной мастерской.
Я открою ее на свое имя. "Винклер и К o". У меня есть на примете один
толковый парнишка - Ганс. Вы будете продолжать свои научные работы, я -
помогать вам и Гансу. И мы отлично проживем. "Ремонт автомобилей,
велосипедов и керосиновых кухонь" - это, конечно, не столь поэтично, как
ваши звездные сонаты, но зато более практично.
- Винклер, - взволнованно сказал Цандер, поднимаясь и протягивая руку,
- друзья познаются в несчастье. Ваша сердечная доброта...
Винклер крепко пожал руку Цандера и, улыбаясь, прервал его излияния:
- Сердце и прочие внутренние органы тут совершенно ни при чем, господин
Цандер. Мною руководит только расчет, хотя и не личного характера.
Полагаю, этого объяснения достаточно, чтобы вы ни в какой степени не
считали себя обязанным?
В передней раздался звонок.
Винклер вышел, и через минуту на пороге кабинета появился высокий
стройный человек лет тридцати в сером дорожном костюме.
- Можно войти?
- Сэр Генри! - воскликнул Цандер. - Рад видеть вас.
- Здравствуйте, дорогой Цандер. Простите за поздний визит. Дела
задержали. А все дела в конечном счете сводятся к деньгам. - Он засмеялся:
- Деньги! Горючее всех двигателей мира, не исключая и сердечного. Без
денег и к звездам не подняться, не правда ли, дорогой Цандер?
Жесты и движения Блоттона были легки и свободны. Он удобно уселся в
кресло, положил ногу на ногу, вынул из бокового кармана черепаховый
портсигар с платиновой монограммой и короной, с ловкостью фокусника
перекинул его из руки в руку, вынул тонкую египетскую папироску и закурил.
Пряный табачный дым смешался с ароматом крепких французских духов. Блоттон
принес с собой атмосферу беспечности баловня.
- Ликуйте, Цандер. Я привез вам хорошую порцию горючего. Я и сам не
знал, что путь к звездам лежит через алтарь.
- Какой алтарь?
Блоттон снова засмеялся, но не ответил на вопрос.
- Я думаю, нам теперь хватит средств закончить первую стратосферную
ракету.
Лицо Цандера порозовело.
- Я очень рад. Но строить ее мы будем не здесь. Сегодня на рассвете я
улетаю в Швейцарию.
- Не поладили с "могиканами"? - Цандер кивнул головой. - Швейцария?..
Это, пожалуй, и лучше. Там вам будет спокойней работать. Я дам вам чек на
Лионский кредит. Сообщите свой адрес. В пять утра я улетаю в Лондон. А как
подвинулась ваша работа?
Цандер развернул чертеж и начал объяснять. Блоттон рассеянно слушал
несколько минут, делая вид, что понимает, поблагодарил Цандера, оставил
чек, рассказал несколько последних спортивных новостей и ушел. Цандер
позвал Винклера и показал ему чек.
- Очевидно, лорду Блоттону удалось получить деньги под невесту, -
сказал, улыбаясь, Винклер.
- Как это "под невесту"?
- Недавно в "Таймсе" было напечатано о помолвке лорда Блоттона с Эллен
Хинтон. Мисс Эллен - племянница и единственная наследница миллионерши леди
Хинтон. Видимо, Блоттону открыли широкий кредит.
- Так вот почему он говорил о том, что путь к звездам лежит через
алтарь! - вспомнил Цандер.
- Ну что же, пока мы можем обойтись без ремонтной мастерской. Ее
заменит нам спортивное тщеславие Блоттона. Тем лучше. Уезжайте, господин
Цандер. Теперь у нас закипит работа. Только бы...
- Что?
- Только бы вам удалось благополучно выбраться. У вас готов план
отъезда? Нет? Придется помочь вам.
И они склонились над картой страны, которая была когда-то их родиной.
- Все ли подано? Бенедиктин для епископа? Шеррибренди для сэра Генри?
Белое вино? Сыр? Кекс? А мед? Его преосвященство любит мед - пищу
пустынников. Нет меда? - Леди Хинтон позвонила.
Вошла девушка, краснощекая шотландка в сером платье, с белым
крахмальным передником и в белой кружевной наколке, из-под которой
выбились пряди густых каштановых волос. В руке Мэри была хрустальная
вазочка с медом.
- Вы опять забыли поставить мед, Мэри? Мэри молча поставила вазочку на
стол и бесшумно вышла. Хинтон проводила ее глазами и перевела взгляд на
бледное лицо племянницы.
- Зачем ты остригла волосы, Эллен?
Девушка тронула тонкими белыми пальцами с длинными ярко-розовыми
ногтями свои пепельные волосы, ниспадавшие к щекам ровными волнами
завивки, и беззвучно сказала:
- Сэр Генри...
- Разумеется! - с неудовольствием произнесла старая леди. - Дай мне
"воздух" и возьми книгу.
Леди Хинтон уже пять месяцев вышивала шелком и золотом цветы и
херувимов на "воздухе" для алтаря церкви, настоятелем в которой был
епископ Иов Уэллер - духовник леди, ее старый друг и советчик.
- Который час?
- Без пяти минут пять.
- Читай, Эллен.
Племянница раскрыла наугад том Диккенса:
- "Тогда только чувствуют они себя в счастливом состоянии
дружественного товарищества и взаимного доброжелательства, являющегося
источником самого чистого, непорочного блаженства..." - В Гайд-парке
опять, кажется, митинг, - прервала чтение леди Хинтон, прислушиваясь.
Покачала головой и так тяжело вздохнула, что ее всколыхнувшаяся под
лиловым шелковым платьем грудь коснулась двойного подбородка.
Вслед за этим леди Хинтон ожесточенно воткнула иглу в глаз херувима и
глубоко задумалась.
Сколько уже лет она ведет войну, безнадежную войну со временем! Сначала
против каждого нового фунта веса жирного тела, против каждой новой
морщинки на лице - недаром она пережила трех мужей и собрала в своих
крепких руках три состояния, - а потом против того нового, что вторгалось
в политическую, общественную и частную жизнь, вплоть до этих "новомодных
стриженых волос и неприличных костюмов" Эллен.
Золотым веком леди Хинтон считала добрую старую Англию времен королевы
Виктории, на которую леди была несколько похожа и которой старалась
подражать.
Свой старый особняк в Вест-Энде, против Гайд-парка, леди Хинтон
превратила в крепость - "мой дом - моя крепость", - в которой хотела
отсидеться от напора времени. Двадцатый век должен был кончаться на
пороге. Здесь же все, начиная от тяжеловесной мебели и кончая жизненным
укладом и этикетом, было дедовских и прадедовских времен.
Леди Хинтон даже летом не открывала наглухо закрытых двойных рам и
заставляла спускать тяжелые шторы на окна, чтобы не видеть толпы
возбужденных людей, проходящих в Гайд-парк, - излюбленное место для
митингов. Но голоса и песни, гул, а иногда и сухой треск выстрелов
проникали сквозь толстые стены. На ее консервных фабриках - наследство
второго мужа - бастовали рабочие, и ей приходилось вести неприятные
разговоры с управляющим. На ее файф-о-клоках политические разговоры были
изгнаны, как признак дурного тона. И тем не менее часто за этими чинными
чаепитиями разгорались политические дискуссии.
Время наступало, время вело правильную осаду особняка, укрывшегося за
решеткой, под старыми каштанами и вязами.
Время врывалось гулом улицы, волнующими разговорами, жуткими новостями.
Ни старые слуги, ни толстые стены, ни двойные рамы, ни шторы не спасали от
натиска времени.
У леди Хинтон начиналась настоящая мания преследования. И
преследователем, врагом, убийцей было время...
- Читай же, Эллен.
Но продолжать чтение не пришлось. Часы медленно, глухо, словно удары их
доносились с далекой башни, пробили пять.
В дверях бесшумно появился старый лакей в серой ливрее с позументами.
Глухим старческим голосом почтительно доложил:
- Доктор мистер Текер.
Леди Хинтон нахмурилась. По четвергам - день файф-о-клока - домашний
врач должен был являться в четыре часа сорок пять минут, чтобы окончить
вечерний визит до прихода гостей. Сегодня доктор опоздал на целых
пятнадцать минут.
- Проси.
Из-за двери показалась коротко остриженная голова с седеющими висками,
затем осторожно продвинулась и вся фигура доктора - в черном, наглухо
застегнутом сюртуке. Сюртук вместо традиционного вечернего смокинга! Леди
Хинтон прощала такое нарушение этикета Текеру только потому, что он был
"человек иного круга", притом иностранец, прекрасный врач, "жертва и
беженец времени". На родине он не поладил с "духом нового времени",
который выдавался там за "истинный дух древних".
Лицо Текера было растерянное и радостно-взволнованное. С показной
уверенностью прошел он пространство от двери до троноподобного кресла,
приветствовал леди Хинтон почтительным поклоном и осторожно, как хрупкую
драгоценность, взял толстую руку пациентки, чтобы прощупать пульс.
- Мне говорили, что врачи отличаются пунктуальностью, а немецкие в
особенности! - тягуче сказала леди Хинтон.
- ..Шестьдесят шесть.., шестьдесят семь... - отсчитывал Текер удары
пульса, глядя на секундную стрелку карманных часов - Пульс нормальный.
Простите, леди. Домашние обстоятельства задержали меня. Моя жена..,
разрешилась от бремени. Мальчиком. - И глаза Текера вспыхнули радостью.
- Поздравляю, - беззвучно сказала леди Хинтон. - Принимал врач? У вашей
жены, значит, было два врача. А у меня едва не разыгрался припадок
печени... Врачебная этика, впрочем, всегда была для меня непонятна.
Текер переминался с ноги на ногу. Внутренне он был взбешен, но
сдерживал себя, вспомнив о новорожденном: новые обязанности отца, новая
ответственность...
Задав пациентке несколько вопросов, Текер хотел удалиться. Но у леди
Хинтон уже была наготове женская месть.
- Надеюсь, доктор, вы не откажетесь остаться на файф-о-клок? Соберутся
мои старые друзья, - сказала она с улыбкой гостеприимной хозяйки.
Текер коротко вздохнул, поклонился и уселся на стуле с таким видом,
словно это была горячая жаровня. Наступило молчание.
Чтобы прервать тягостную паузу, пленник коварного гостеприимства
заговорил:
- Я читал в газете: как-то в лондонской экономической школе выступил
знаменитый писатель. Он обратился к слушателям с такой речью:
"Многие из сидящих здесь молодых людей будут убиты, другие удушены
газами, третьи умрут от голода. Надвигается мировая катастрофа.
Цивилизация гибнет, и нет выхода. Остается разве построить ковчег вроде
Ноева..." Леди Хинтон опустила на колени вышивание. Она побледнела, глаза
сверкнули гневом.
- Пощадите нервы вашей пациентки, мистер Текер! Вошел слуга:
- Его сиятельство барон Маршаль де Терлонж и его превосходительство
коммерции советник мистер Стормер.
Неудовольствие сменилось на лице леди Хинтон привычной маской
любезности.
Вошел Маршаль де Терлонж, французский банкир с темным прошлым,
нажившийся на войне и купивший титул барона. Ему было под пятьдесят, но
выглядел он совершенной развалиной. Вместе с ним появился широкоплечий,
крепкий старик с красным лицом мясника. Барон проковылял к креслу,
поцеловал руку хозяйки и, сильно заикаясь, сказал:
- Позвольте, э-э-э.., ппредставить моего ккомпаниона и друга ммистера
Ст... Ст... Ст...
- Стормер! - грохнул толстяк, протягивая вздрогнувшей хозяйке
растопыренные толстые пальцы.
- Его преосвященство епископ! - возвестил лакей.
Вошел епископ Иов Уэллер, полный, здоровый мужчина с породистым румяным
лицом. Его лучистые глаза и сочные губы улыбались.
Следом за епископом показался профессор философии Шнирер. Он недоуменно
огляделся кругом, словно попал не по адресу, улыбнулся, как ребенок,
узнавший знакомые лица, и, протянув обе руки, направился к леди Хинтон.
После взаимных приветствий все уселись за чайный стол. В этот момент у
подъезда проревел гудок автомобиля. Леди Хинтон недовольно поморщилась -
"позже всех является!.." - а Эллен слегка покраснела. Она узнала гудок
блоттоновского авто.
Через две минуты лорд Генри Блоттон уже входил в гостиную, в черном
смокинге, модном жилете и галстуке, сверкая моноклем. Он был надушен,
отлично выбрит.
- Я не опоздал? Здравствуйте, тетя! - так называл он леди Хинтон,
которой приходился отдаленным родственником.
Как только все уселись за стол, леди заговорила на любимую тему о
падении нравов, распущенности молодежи, современных книгах, "которые
нельзя дать в руки благовоспитанной девушке", об отсутствии должного
уважения к авторитетам и старшим.
- Скажите, дорогой барон, - обратилась она к банкиру, - я слышала, вы
приехали к нам выкачивать английское золото? Хотите обмелить наш золотой
бассейн?
Лицо банкира перекосилось.
- Хь.., хь.., хь... Я для этого сслишком ммаломощный насос, леди. Сс..,
таким же успехом я мог бы обмелить Атлантический океан.
Леди Хинтон неохотно принимала у себя "этого выскочку", но была с ним
любезна по настоянию своего юрисконсульта и управляющего делами Смиггерса,
который вел с банкиром крупные дела.
Не забыла леди Хинтон, как гостеприимная хозяйка, и старого философа.
- А где же ваша прелестная дочь, мистер Шнирер?
- А? Что? - спросил профессор, словно пробуждаясь от сна. - Амели? Да.
На футбольном матче! Каково? Футбол! А? - Он снова погрузился в свое
обычное созерцательное состояние.
- Очень жаль, - протянула леди Хинтон, хотя в душе была рада: она
предпочитала мужское общество, притом в поведении Амели многое шокировало
ее.
- Доктор Текер рассказывал мне страшные вещи, - продолжала она,
обращаясь уже ко всем и бросая косой взгляд на Текера, - о том, как наш
знаменитый писатель предсказывал гибель цивилизации. Неужели это возможно?
Текер сидел как на иголках. Он думал о своей жене, о новорожденном и
ежеминутно порывался встать, откланяться и уйти, но не решался сделать
этого.
Шнирер, услышав о своей любимой теме, неожиданно превратился из
созерцательного Будды в пламенного оратора.
- Гибель цивилизации! - воскликнул он, сверкнув глазами, и продолжал,
все повышая тон:
- Да, цивилизация гибнет! Она обречена, и ее губит машина, это железное
чудовище. Хозяин земли становится рабом машины. Она заставляет нас, всех
без исключения, знаем ли мы и хотим ли мы этого или нет, идти по ее пути.
Бешено несущаяся колесница волочит за собой поверженного победителя, пока
он не погибнет... Человеческие существа, столь заботливо вскормившие этих
диких и опасных зверей, проснулись и нашли себя в окружении новой расы
железных чудовищ, господствующей над ними...
Шнирер уже не говорил, а вопил, потрясая сморщенным кулаком:
- Необходимо еще сильнее взнуздать науку, задержать рационализацию,
зажать технику, удушить изобретательство, иначе гибель цивилизации и наша
гибель неизбежны... Еще чашку чаю, покрепче, если позволите, - неожиданно
закончил он.
Эллен молча разливала чай, незаметно поглядывая на жениха. Но тот
больше интересовался ликерами, усиленно подливая епископу, лицо которого
сияло светом земных наслаждений.
- Фф., ффвы.., правы, профессор, - возразил банкир, - технику надо
держать в крепкой узде. Но цивилизации угрожают не только машшш.., машины.
Есть звери более опасные, коварные и беспощадные...
- Коммунисты! - вскричала леди Хинтон.
Точно декабрьским холодом повеяло в августе. Общество, собравшееся за
столом, всколыхнулось.
Все заговорили разом, забыв об этике. Лица налились ненавистью, злобой
и страхом. Слово было произнесено. Общая болезнь, которая подтачивала
всех, омрачала, отравляла радость жизни, напевала кошмарные сны, была
названа...
Каждый спешил облегчить свою душу, излить то, что давно переполняло
сердце. Говорили по-разному, но об одном и том же: о проклятых
коммунистах, разрушителях культуры и цивилизации, фанатиках. Тут было все:
и революции в трех государствах, и "национализация женщин", и Коминтерн, и
демпинг, и разрушение храмов, и голод...
Никогда еще общество леди Хинтон не было так единодушно, так искренне в
выражении чувств и мыслей. Никогда за столом не звучала так гармонично
симфония ненависти и животного страха перед близкой революцией.
"Красные звери" - разве не они угрожают отнять у леди Хинтон все:
титул, власть, положение, богатство?
Их агитаторы разлагают стадо Христово и грозят запустением божьим
храмам, голодной смертью епископу Иову Уэллеру.
А философ Шнирер - что иное, кроме безграничной ненависти, он мог
питать "к покровителям техники и энтузиастам индустриализации, заставившим
служить себе машины, которые своими зубьями рвут человеческие существа и
угрожают раздавить своими шестернями современную культуру"!.. Когда
волнение несколько улеглось, леди Хинтон овладела разговором.
- Я недавно пожертвовала двести тысяч фунтов на борьбу с ними, но
этого, конечно, мало. Каждый из нас должен понять, что лучше сейчас, пока
не поздно, добровольно отказаться от части своего имущества, чем потерять
все.
- Я читал о "Ноевом ковчеге" и полагаю, что писатель вполне
своевременно ставит вопрос большой важности, - сказал Генри, наматывая на
палец ленточку с моноклем. - Когда в ряде стран побеждает революция,
побежденные, правда сопротивляясь, сходят со сцены и, как крайнее
средство, ищут спасения в бегстве. Но куда бежать? Есть ли вполне
безопасные страны на земном шаре? Пора подумать об этом.
- Не примите моих слов, - сказал барон, - за преждевременное
капитулянтство, панику, неверие в победу. С восставшими мы будем бороться
всеми мерами не на жизнь, а на смерть. Но успех мне кажется
проблематичным. Уже сейчас мы озабочены тем, в какое дело помещать наши
капиталы, где большая гарантия их безопасности. Однако может наступить
момент - и скорее, чем многим это кажется, - когда придется думать уже не
столько о капиталах, сколько о самих себе.
- И люди будут метаться из стороны в сторону, как в доме, объятом
пламенем, - вновь ожил в Шнирере пророк. - Из страны в страну будут бежать
они и всюду встретят всепожирающее пламя, губительное пламя, неукротимое и
неизбежное, как судьба. И не спасут от него ни стража, ни железные решетки
оград, ни толстые стены. Все погибнет. Все превратится в пепел. И мы
погибнем. - И, вновь перейдя на визгливый крик, Шнирер закончил- - А кто
виноват? Машины! Пролетарии! Они! Еще чашечку чаю, покрепче, если
позволите.
- Стачки начали, революция закончит, - внес реплику банкир.
- Да минет нас чаша сия! - воскликнул епископ и, мгновенно сделав
постное лицо, перекрестился. - Тут действительно пора подумать о
каком-то.., ковчеге, в котором с божьей помощью могли бы укрыться
праведники - цвет нашей цивилизации и культуры. Не сам ли милосердный
господь внушил эту мысль, как во времена Ноевы?
- Построить этакий "Титаник" - "ковчег" современного масштаба,
оборудованный по последнему слову техники? - иронически спросил Генри. -
Ну а дальше? Куда вы на нем направитесь? К южным морям? К необитаемому
острову, затерянному в океане и не нанесенному даже на карту? Чепуха, нет
больше "белых пятен" на карте мира. Нет почти таких островов. А если и
есть, их скоро обнаружат. Постройка "ковчега" и его отплытие не смогут
пройти незамеченными. Нас разыщут, настигнут и раздавят, как червей,
вместе с "ковчегом". Где, наконец, гарантия, что его удастся достроить?
Наступило молчание.
- Неужели нет выхода? - спросила леди Хинтон.
- Почему же нет? Выход есть, и неплохой, как мне кажется, - спокойно
ответил Генри. - Вот вы, господин профессор философии, бранили технику, и
со своей точки зрения вы, конечно, правы. Но эта же техника может дать нам
и выход, открыть путь к спасению. Мы заставим технику оказать нам эту
последнюю услугу, а затем я ничего не имею против, если она будет
уничтожена, к вашему удовольствию, профессор.
Все насторожились, слушая. Генри, довольный произведенным эффектом,
сделал паузу и не спеша продолжал:
- "Ковчег" может спасти не всех принадлежащих к нашему классу и кругу,
а лишь небольшую группу избранных... "Могий спастись да спасется" - так,
кажется, говорится в писании, милорд? Итак, "ковчег" может и должен быть
построен. Но "ковчег" совершенно особого сорта, который унес бы нас
подальше от этой мятежной планеты - ну, хотя бы на время, пока опасность
не будет устранена. Или же в противном случае.., навсегда...
Слушатели разочарованно откинулись на спинки стульев, а епископ,
воспринявший слова Генри как ловкий маневр отвлечь общее внимание от
мрачных мыслей, сбросил постную маску, засиял и добродушно расхохотался:
- Великолепно! Ковчег, плывущий по волнам эфирного океана! Бесподобно!
- Да, по волнам эфирного океана, - серьезно ответил Генри.
- Это могло прийти в голову только Генри! - воскликнула почтенная леди
в знак глубокого уважения.
Автор
Цандер резко отодвинул чертеж, встал из-за стола, прошелся по кабинету.
Вынул из футляра скрипку и заиграл. Длинные, тонкие пальцы легко и
воздушно танцевали на грифе. Но мелодия, которую извлекал скрипач из
своего инструмента, вовсе не была веселой.
"Шеф чем-то взволнован! - думал Винклер, прислушиваясь из соседней
комнаты к импровизации. - Ото! Сколько горечи! Как жалуется скрипка!.."
Жалоба перешла в возмущение, в горячий протест. Звуки нарастали, крепли и
вдруг оборвались неразрешенным аккордом.
"Решительно, с Цандером случилось что-то необычное!" - снова подумал
Винклер, вычерчивая рейсфедером кривую.
Из кабинета послышались заглушенные ковром быстрые шаги Цандера.
- Винклер, подите сюда!
Цандер сидел уже за письменным столом, когда Винклер вошел.
- Садитесь.
Винклер уселся против Цандера. Минуту они молча смотрели друг на друга,
словно пытались прочесть что-то новое в давно знакомом лице.
На левой щеке Цандера обозначился легкий шрам - давнишний след
студенческой рапиры; лицо инженера Цандера, лицо художника с большими,
мечтательными глазами, было бледнее обычного.
- Винклер, сколько лет мы работаем вместе?
- Двенадцать лет, господин Цандер.
- Да, двенадцать. Срок немалый... Вы были хорошим помощником, Винклер,
моей правой рукой, моим другом...
- Я еще не умер, господин Цандер...
Цандер нахмурился:
- Мы должны расстаться.
Винклер поспешно опустил руку в карман, вынул трубку, набил ее табаком,
закурил.
- Это почему же.., так неожиданно?
- Я уезжаю. Надолго покидаю родину, быть может навсегда.
- "Могикане"? - коротко спросил Винклер.
- Да, они... Вы полагаете, что мне угрожает заточение, Винклер? Хуже.
Гораздо хуже. Они приходили не с мечом, а с дарами.
- "Бойтесь данайцев, дары приносящих", - кивнул головой Винклер. - И
что же это за дары?
- Они готовы милостиво забыть о моей нечистой крови, - с горечью сказал
Цандер. - Вернуть мне кафедру, хорошо оплачивать мой труд.
- Из средств... военного ведомства?
- Вы угадали, Винклер. Они предлагали мне - вы понимаете, что значит,
когда они предлагают? - работать в военном ведомстве... Стратосферные
бомбардировочные ракеты, управляемые по радио. Вы слыхали о них? Во многих
районах страны уже возведены сооружения для стрельбы такими ракетами. Из
этих пунктов в несколько минут можно уничтожить Париж, Брюссель, Прагу,
Варшаву градом взрывчатых и газовых ракет. Но им этого мало. Им нужны
"снаряды без пушек", летящие за тысячи километров. Не только Лондон, Рим,
Неаполь, Мадрид, Москва, Ленинград, но даже и Нью-Йорк, Вашингтон - мишени
для их новых орудий истребления. Столицы, промышленные города, порты,
аэродромы соседних государств уничтожаются в несколько минут вместе со
всеми людьми. Душить детей, рвать на части тела отцов и матерей - во имя
чего? - вот что они предлагают мне, Винклер. Об этом ли думал мой учитель
Циолковский, об этом ли мечтал я, посвятив свою жизнь реактивным
двигателям, ракетам, звездоплаванию?..
От волнения на высоком лбу Цандера выступили мелкие капли пота.
- И что же вы им ответили? Цандер пожал плечами:
- Если бы я сказал им "нет", нетрудно представить последствия. Если бы
я сказал "подумаю", в лучшем случае я оказался бы сейчас под арестом...
- И вы сказали "да"?
- Чтобы иметь возможность бежать немедленно. Сегодня же я улетаю в
Швейцарию. Прошу вас, Винклер, собрать мои бумаги, чертежи. Папка номер
два - "Ракета "Пикколо"", номер семь, номер девять...
- А с этим как? - спросил Винклер, кивнув головой на чертежи ракеты.
- По-видимому, никак, - ответил Цандер. - Вы знаете лорда Блоттона? Для
него полет в стратосферу на ракете - лишь очередное увлечение спортсмена.
И он уже начинает остывать к этому делу. Несколько дней тому назад он
телеграфировал о том, что сегодня приедет, и, как видите, его нет. И
денежные дела сэра Генри находятся, кажется, не в блестящем состоянии.
Кстати, они мне уже ставили на вид мою "странную связь" с иностранцем.
Винклер пыхтел трубкой.
- И что же вы будете делать в Швейцарии?
- Играть на скрипке и предаваться мечтам, - невесело улыбнулся Цандер.
- У меня есть за границей небольшие сбережения.
- А когда проживете их? Играть на скрипке, собирая милостыню по дворам?
"Подайте профессору Цандеру, инженеру с мировым именем, один сантим,
добрые граждане..." Картина, достойная нашего времени.
Цандер хрустнул тонкими пальцами. Голова его опускалась все ниже под
тяжестью этих слов.
- Ну что же делать, Винклер? - тихо спросил он.
- Что-то надо придумать, господин Цандер. Весь мир накануне переворота,
он готовится к войне. На ракеты сейчас всюду смотрят только с военной
точки зрения. - Винклер выпустил несколько клубов дыма и продолжал:
- В Швейцарии бывает немало туристов. Туристы ездят на автомобилях.
Автомобили требуют починки. Мы откроем ремонтную мастерскую.
- Мы?.. Кто же?
- Да мы: вы и я. Фамилия Цандера - не для вывески ремонтной мастерской.
Я открою ее на свое имя. "Винклер и К o". У меня есть на примете один
толковый парнишка - Ганс. Вы будете продолжать свои научные работы, я -
помогать вам и Гансу. И мы отлично проживем. "Ремонт автомобилей,
велосипедов и керосиновых кухонь" - это, конечно, не столь поэтично, как
ваши звездные сонаты, но зато более практично.
- Винклер, - взволнованно сказал Цандер, поднимаясь и протягивая руку,
- друзья познаются в несчастье. Ваша сердечная доброта...
Винклер крепко пожал руку Цандера и, улыбаясь, прервал его излияния:
- Сердце и прочие внутренние органы тут совершенно ни при чем, господин
Цандер. Мною руководит только расчет, хотя и не личного характера.
Полагаю, этого объяснения достаточно, чтобы вы ни в какой степени не
считали себя обязанным?
В передней раздался звонок.
Винклер вышел, и через минуту на пороге кабинета появился высокий
стройный человек лет тридцати в сером дорожном костюме.
- Можно войти?
- Сэр Генри! - воскликнул Цандер. - Рад видеть вас.
- Здравствуйте, дорогой Цандер. Простите за поздний визит. Дела
задержали. А все дела в конечном счете сводятся к деньгам. - Он засмеялся:
- Деньги! Горючее всех двигателей мира, не исключая и сердечного. Без
денег и к звездам не подняться, не правда ли, дорогой Цандер?
Жесты и движения Блоттона были легки и свободны. Он удобно уселся в
кресло, положил ногу на ногу, вынул из бокового кармана черепаховый
портсигар с платиновой монограммой и короной, с ловкостью фокусника
перекинул его из руки в руку, вынул тонкую египетскую папироску и закурил.
Пряный табачный дым смешался с ароматом крепких французских духов. Блоттон
принес с собой атмосферу беспечности баловня.
- Ликуйте, Цандер. Я привез вам хорошую порцию горючего. Я и сам не
знал, что путь к звездам лежит через алтарь.
- Какой алтарь?
Блоттон снова засмеялся, но не ответил на вопрос.
- Я думаю, нам теперь хватит средств закончить первую стратосферную
ракету.
Лицо Цандера порозовело.
- Я очень рад. Но строить ее мы будем не здесь. Сегодня на рассвете я
улетаю в Швейцарию.
- Не поладили с "могиканами"? - Цандер кивнул головой. - Швейцария?..
Это, пожалуй, и лучше. Там вам будет спокойней работать. Я дам вам чек на
Лионский кредит. Сообщите свой адрес. В пять утра я улетаю в Лондон. А как
подвинулась ваша работа?
Цандер развернул чертеж и начал объяснять. Блоттон рассеянно слушал
несколько минут, делая вид, что понимает, поблагодарил Цандера, оставил
чек, рассказал несколько последних спортивных новостей и ушел. Цандер
позвал Винклера и показал ему чек.
- Очевидно, лорду Блоттону удалось получить деньги под невесту, -
сказал, улыбаясь, Винклер.
- Как это "под невесту"?
- Недавно в "Таймсе" было напечатано о помолвке лорда Блоттона с Эллен
Хинтон. Мисс Эллен - племянница и единственная наследница миллионерши леди
Хинтон. Видимо, Блоттону открыли широкий кредит.
- Так вот почему он говорил о том, что путь к звездам лежит через
алтарь! - вспомнил Цандер.
- Ну что же, пока мы можем обойтись без ремонтной мастерской. Ее
заменит нам спортивное тщеславие Блоттона. Тем лучше. Уезжайте, господин
Цандер. Теперь у нас закипит работа. Только бы...
- Что?
- Только бы вам удалось благополучно выбраться. У вас готов план
отъезда? Нет? Придется помочь вам.
И они склонились над картой страны, которая была когда-то их родиной.
- Все ли подано? Бенедиктин для епископа? Шеррибренди для сэра Генри?
Белое вино? Сыр? Кекс? А мед? Его преосвященство любит мед - пищу
пустынников. Нет меда? - Леди Хинтон позвонила.
Вошла девушка, краснощекая шотландка в сером платье, с белым
крахмальным передником и в белой кружевной наколке, из-под которой
выбились пряди густых каштановых волос. В руке Мэри была хрустальная
вазочка с медом.
- Вы опять забыли поставить мед, Мэри? Мэри молча поставила вазочку на
стол и бесшумно вышла. Хинтон проводила ее глазами и перевела взгляд на
бледное лицо племянницы.
- Зачем ты остригла волосы, Эллен?
Девушка тронула тонкими белыми пальцами с длинными ярко-розовыми
ногтями свои пепельные волосы, ниспадавшие к щекам ровными волнами
завивки, и беззвучно сказала:
- Сэр Генри...
- Разумеется! - с неудовольствием произнесла старая леди. - Дай мне
"воздух" и возьми книгу.
Леди Хинтон уже пять месяцев вышивала шелком и золотом цветы и
херувимов на "воздухе" для алтаря церкви, настоятелем в которой был
епископ Иов Уэллер - духовник леди, ее старый друг и советчик.
- Который час?
- Без пяти минут пять.
- Читай, Эллен.
Племянница раскрыла наугад том Диккенса:
- "Тогда только чувствуют они себя в счастливом состоянии
дружественного товарищества и взаимного доброжелательства, являющегося
источником самого чистого, непорочного блаженства..." - В Гайд-парке
опять, кажется, митинг, - прервала чтение леди Хинтон, прислушиваясь.
Покачала головой и так тяжело вздохнула, что ее всколыхнувшаяся под
лиловым шелковым платьем грудь коснулась двойного подбородка.
Вслед за этим леди Хинтон ожесточенно воткнула иглу в глаз херувима и
глубоко задумалась.
Сколько уже лет она ведет войну, безнадежную войну со временем! Сначала
против каждого нового фунта веса жирного тела, против каждой новой
морщинки на лице - недаром она пережила трех мужей и собрала в своих
крепких руках три состояния, - а потом против того нового, что вторгалось
в политическую, общественную и частную жизнь, вплоть до этих "новомодных
стриженых волос и неприличных костюмов" Эллен.
Золотым веком леди Хинтон считала добрую старую Англию времен королевы
Виктории, на которую леди была несколько похожа и которой старалась
подражать.
Свой старый особняк в Вест-Энде, против Гайд-парка, леди Хинтон
превратила в крепость - "мой дом - моя крепость", - в которой хотела
отсидеться от напора времени. Двадцатый век должен был кончаться на
пороге. Здесь же все, начиная от тяжеловесной мебели и кончая жизненным
укладом и этикетом, было дедовских и прадедовских времен.
Леди Хинтон даже летом не открывала наглухо закрытых двойных рам и
заставляла спускать тяжелые шторы на окна, чтобы не видеть толпы
возбужденных людей, проходящих в Гайд-парк, - излюбленное место для
митингов. Но голоса и песни, гул, а иногда и сухой треск выстрелов
проникали сквозь толстые стены. На ее консервных фабриках - наследство
второго мужа - бастовали рабочие, и ей приходилось вести неприятные
разговоры с управляющим. На ее файф-о-клоках политические разговоры были
изгнаны, как признак дурного тона. И тем не менее часто за этими чинными
чаепитиями разгорались политические дискуссии.
Время наступало, время вело правильную осаду особняка, укрывшегося за
решеткой, под старыми каштанами и вязами.
Время врывалось гулом улицы, волнующими разговорами, жуткими новостями.
Ни старые слуги, ни толстые стены, ни двойные рамы, ни шторы не спасали от
натиска времени.
У леди Хинтон начиналась настоящая мания преследования. И
преследователем, врагом, убийцей было время...
- Читай же, Эллен.
Но продолжать чтение не пришлось. Часы медленно, глухо, словно удары их
доносились с далекой башни, пробили пять.
В дверях бесшумно появился старый лакей в серой ливрее с позументами.
Глухим старческим голосом почтительно доложил:
- Доктор мистер Текер.
Леди Хинтон нахмурилась. По четвергам - день файф-о-клока - домашний
врач должен был являться в четыре часа сорок пять минут, чтобы окончить
вечерний визит до прихода гостей. Сегодня доктор опоздал на целых
пятнадцать минут.
- Проси.
Из-за двери показалась коротко остриженная голова с седеющими висками,
затем осторожно продвинулась и вся фигура доктора - в черном, наглухо
застегнутом сюртуке. Сюртук вместо традиционного вечернего смокинга! Леди
Хинтон прощала такое нарушение этикета Текеру только потому, что он был
"человек иного круга", притом иностранец, прекрасный врач, "жертва и
беженец времени". На родине он не поладил с "духом нового времени",
который выдавался там за "истинный дух древних".
Лицо Текера было растерянное и радостно-взволнованное. С показной
уверенностью прошел он пространство от двери до троноподобного кресла,
приветствовал леди Хинтон почтительным поклоном и осторожно, как хрупкую
драгоценность, взял толстую руку пациентки, чтобы прощупать пульс.
- Мне говорили, что врачи отличаются пунктуальностью, а немецкие в
особенности! - тягуче сказала леди Хинтон.
- ..Шестьдесят шесть.., шестьдесят семь... - отсчитывал Текер удары
пульса, глядя на секундную стрелку карманных часов - Пульс нормальный.
Простите, леди. Домашние обстоятельства задержали меня. Моя жена..,
разрешилась от бремени. Мальчиком. - И глаза Текера вспыхнули радостью.
- Поздравляю, - беззвучно сказала леди Хинтон. - Принимал врач? У вашей
жены, значит, было два врача. А у меня едва не разыгрался припадок
печени... Врачебная этика, впрочем, всегда была для меня непонятна.
Текер переминался с ноги на ногу. Внутренне он был взбешен, но
сдерживал себя, вспомнив о новорожденном: новые обязанности отца, новая
ответственность...
Задав пациентке несколько вопросов, Текер хотел удалиться. Но у леди
Хинтон уже была наготове женская месть.
- Надеюсь, доктор, вы не откажетесь остаться на файф-о-клок? Соберутся
мои старые друзья, - сказала она с улыбкой гостеприимной хозяйки.
Текер коротко вздохнул, поклонился и уселся на стуле с таким видом,
словно это была горячая жаровня. Наступило молчание.
Чтобы прервать тягостную паузу, пленник коварного гостеприимства
заговорил:
- Я читал в газете: как-то в лондонской экономической школе выступил
знаменитый писатель. Он обратился к слушателям с такой речью:
"Многие из сидящих здесь молодых людей будут убиты, другие удушены
газами, третьи умрут от голода. Надвигается мировая катастрофа.
Цивилизация гибнет, и нет выхода. Остается разве построить ковчег вроде
Ноева..." Леди Хинтон опустила на колени вышивание. Она побледнела, глаза
сверкнули гневом.
- Пощадите нервы вашей пациентки, мистер Текер! Вошел слуга:
- Его сиятельство барон Маршаль де Терлонж и его превосходительство
коммерции советник мистер Стормер.
Неудовольствие сменилось на лице леди Хинтон привычной маской
любезности.
Вошел Маршаль де Терлонж, французский банкир с темным прошлым,
нажившийся на войне и купивший титул барона. Ему было под пятьдесят, но
выглядел он совершенной развалиной. Вместе с ним появился широкоплечий,
крепкий старик с красным лицом мясника. Барон проковылял к креслу,
поцеловал руку хозяйки и, сильно заикаясь, сказал:
- Позвольте, э-э-э.., ппредставить моего ккомпаниона и друга ммистера
Ст... Ст... Ст...
- Стормер! - грохнул толстяк, протягивая вздрогнувшей хозяйке
растопыренные толстые пальцы.
- Его преосвященство епископ! - возвестил лакей.
Вошел епископ Иов Уэллер, полный, здоровый мужчина с породистым румяным
лицом. Его лучистые глаза и сочные губы улыбались.
Следом за епископом показался профессор философии Шнирер. Он недоуменно
огляделся кругом, словно попал не по адресу, улыбнулся, как ребенок,
узнавший знакомые лица, и, протянув обе руки, направился к леди Хинтон.
После взаимных приветствий все уселись за чайный стол. В этот момент у
подъезда проревел гудок автомобиля. Леди Хинтон недовольно поморщилась -
"позже всех является!.." - а Эллен слегка покраснела. Она узнала гудок
блоттоновского авто.
Через две минуты лорд Генри Блоттон уже входил в гостиную, в черном
смокинге, модном жилете и галстуке, сверкая моноклем. Он был надушен,
отлично выбрит.
- Я не опоздал? Здравствуйте, тетя! - так называл он леди Хинтон,
которой приходился отдаленным родственником.
Как только все уселись за стол, леди заговорила на любимую тему о
падении нравов, распущенности молодежи, современных книгах, "которые
нельзя дать в руки благовоспитанной девушке", об отсутствии должного
уважения к авторитетам и старшим.
- Скажите, дорогой барон, - обратилась она к банкиру, - я слышала, вы
приехали к нам выкачивать английское золото? Хотите обмелить наш золотой
бассейн?
Лицо банкира перекосилось.
- Хь.., хь.., хь... Я для этого сслишком ммаломощный насос, леди. Сс..,
таким же успехом я мог бы обмелить Атлантический океан.
Леди Хинтон неохотно принимала у себя "этого выскочку", но была с ним
любезна по настоянию своего юрисконсульта и управляющего делами Смиггерса,
который вел с банкиром крупные дела.
Не забыла леди Хинтон, как гостеприимная хозяйка, и старого философа.
- А где же ваша прелестная дочь, мистер Шнирер?
- А? Что? - спросил профессор, словно пробуждаясь от сна. - Амели? Да.
На футбольном матче! Каково? Футбол! А? - Он снова погрузился в свое
обычное созерцательное состояние.
- Очень жаль, - протянула леди Хинтон, хотя в душе была рада: она
предпочитала мужское общество, притом в поведении Амели многое шокировало
ее.
- Доктор Текер рассказывал мне страшные вещи, - продолжала она,
обращаясь уже ко всем и бросая косой взгляд на Текера, - о том, как наш
знаменитый писатель предсказывал гибель цивилизации. Неужели это возможно?
Текер сидел как на иголках. Он думал о своей жене, о новорожденном и
ежеминутно порывался встать, откланяться и уйти, но не решался сделать
этого.
Шнирер, услышав о своей любимой теме, неожиданно превратился из
созерцательного Будды в пламенного оратора.
- Гибель цивилизации! - воскликнул он, сверкнув глазами, и продолжал,
все повышая тон:
- Да, цивилизация гибнет! Она обречена, и ее губит машина, это железное
чудовище. Хозяин земли становится рабом машины. Она заставляет нас, всех
без исключения, знаем ли мы и хотим ли мы этого или нет, идти по ее пути.
Бешено несущаяся колесница волочит за собой поверженного победителя, пока
он не погибнет... Человеческие существа, столь заботливо вскормившие этих
диких и опасных зверей, проснулись и нашли себя в окружении новой расы
железных чудовищ, господствующей над ними...
Шнирер уже не говорил, а вопил, потрясая сморщенным кулаком:
- Необходимо еще сильнее взнуздать науку, задержать рационализацию,
зажать технику, удушить изобретательство, иначе гибель цивилизации и наша
гибель неизбежны... Еще чашку чаю, покрепче, если позволите, - неожиданно
закончил он.
Эллен молча разливала чай, незаметно поглядывая на жениха. Но тот
больше интересовался ликерами, усиленно подливая епископу, лицо которого
сияло светом земных наслаждений.
- Фф., ффвы.., правы, профессор, - возразил банкир, - технику надо
держать в крепкой узде. Но цивилизации угрожают не только машшш.., машины.
Есть звери более опасные, коварные и беспощадные...
- Коммунисты! - вскричала леди Хинтон.
Точно декабрьским холодом повеяло в августе. Общество, собравшееся за
столом, всколыхнулось.
Все заговорили разом, забыв об этике. Лица налились ненавистью, злобой
и страхом. Слово было произнесено. Общая болезнь, которая подтачивала
всех, омрачала, отравляла радость жизни, напевала кошмарные сны, была
названа...
Каждый спешил облегчить свою душу, излить то, что давно переполняло
сердце. Говорили по-разному, но об одном и том же: о проклятых
коммунистах, разрушителях культуры и цивилизации, фанатиках. Тут было все:
и революции в трех государствах, и "национализация женщин", и Коминтерн, и
демпинг, и разрушение храмов, и голод...
Никогда еще общество леди Хинтон не было так единодушно, так искренне в
выражении чувств и мыслей. Никогда за столом не звучала так гармонично
симфония ненависти и животного страха перед близкой революцией.
"Красные звери" - разве не они угрожают отнять у леди Хинтон все:
титул, власть, положение, богатство?
Их агитаторы разлагают стадо Христово и грозят запустением божьим
храмам, голодной смертью епископу Иову Уэллеру.
А философ Шнирер - что иное, кроме безграничной ненависти, он мог
питать "к покровителям техники и энтузиастам индустриализации, заставившим
служить себе машины, которые своими зубьями рвут человеческие существа и
угрожают раздавить своими шестернями современную культуру"!.. Когда
волнение несколько улеглось, леди Хинтон овладела разговором.
- Я недавно пожертвовала двести тысяч фунтов на борьбу с ними, но
этого, конечно, мало. Каждый из нас должен понять, что лучше сейчас, пока
не поздно, добровольно отказаться от части своего имущества, чем потерять
все.
- Я читал о "Ноевом ковчеге" и полагаю, что писатель вполне
своевременно ставит вопрос большой важности, - сказал Генри, наматывая на
палец ленточку с моноклем. - Когда в ряде стран побеждает революция,
побежденные, правда сопротивляясь, сходят со сцены и, как крайнее
средство, ищут спасения в бегстве. Но куда бежать? Есть ли вполне
безопасные страны на земном шаре? Пора подумать об этом.
- Не примите моих слов, - сказал барон, - за преждевременное
капитулянтство, панику, неверие в победу. С восставшими мы будем бороться
всеми мерами не на жизнь, а на смерть. Но успех мне кажется
проблематичным. Уже сейчас мы озабочены тем, в какое дело помещать наши
капиталы, где большая гарантия их безопасности. Однако может наступить
момент - и скорее, чем многим это кажется, - когда придется думать уже не
столько о капиталах, сколько о самих себе.
- И люди будут метаться из стороны в сторону, как в доме, объятом
пламенем, - вновь ожил в Шнирере пророк. - Из страны в страну будут бежать
они и всюду встретят всепожирающее пламя, губительное пламя, неукротимое и
неизбежное, как судьба. И не спасут от него ни стража, ни железные решетки
оград, ни толстые стены. Все погибнет. Все превратится в пепел. И мы
погибнем. - И, вновь перейдя на визгливый крик, Шнирер закончил- - А кто
виноват? Машины! Пролетарии! Они! Еще чашечку чаю, покрепче, если
позволите.
- Стачки начали, революция закончит, - внес реплику банкир.
- Да минет нас чаша сия! - воскликнул епископ и, мгновенно сделав
постное лицо, перекрестился. - Тут действительно пора подумать о
каком-то.., ковчеге, в котором с божьей помощью могли бы укрыться
праведники - цвет нашей цивилизации и культуры. Не сам ли милосердный
господь внушил эту мысль, как во времена Ноевы?
- Построить этакий "Титаник" - "ковчег" современного масштаба,
оборудованный по последнему слову техники? - иронически спросил Генри. -
Ну а дальше? Куда вы на нем направитесь? К южным морям? К необитаемому
острову, затерянному в океане и не нанесенному даже на карту? Чепуха, нет
больше "белых пятен" на карте мира. Нет почти таких островов. А если и
есть, их скоро обнаружат. Постройка "ковчега" и его отплытие не смогут
пройти незамеченными. Нас разыщут, настигнут и раздавят, как червей,
вместе с "ковчегом". Где, наконец, гарантия, что его удастся достроить?
Наступило молчание.
- Неужели нет выхода? - спросила леди Хинтон.
- Почему же нет? Выход есть, и неплохой, как мне кажется, - спокойно
ответил Генри. - Вот вы, господин профессор философии, бранили технику, и
со своей точки зрения вы, конечно, правы. Но эта же техника может дать нам
и выход, открыть путь к спасению. Мы заставим технику оказать нам эту
последнюю услугу, а затем я ничего не имею против, если она будет
уничтожена, к вашему удовольствию, профессор.
Все насторожились, слушая. Генри, довольный произведенным эффектом,
сделал паузу и не спеша продолжал:
- "Ковчег" может спасти не всех принадлежащих к нашему классу и кругу,
а лишь небольшую группу избранных... "Могий спастись да спасется" - так,
кажется, говорится в писании, милорд? Итак, "ковчег" может и должен быть
построен. Но "ковчег" совершенно особого сорта, который унес бы нас
подальше от этой мятежной планеты - ну, хотя бы на время, пока опасность
не будет устранена. Или же в противном случае.., навсегда...
Слушатели разочарованно откинулись на спинки стульев, а епископ,
воспринявший слова Генри как ловкий маневр отвлечь общее внимание от
мрачных мыслей, сбросил постную маску, засиял и добродушно расхохотался:
- Великолепно! Ковчег, плывущий по волнам эфирного океана! Бесподобно!
- Да, по волнам эфирного океана, - серьезно ответил Генри.
- Это могло прийти в голову только Генри! - воскликнула почтенная леди