Вы, конечно, знаете, что однояйцевые близнецы всю жизнь испытывают нечто вроде двойного ощущения личности. Вдали друг от друга им не по себе, они постоянно ощущают незавершенность любого поступка. Мысль о длительной разлуке кажется им просто невыносимой. Наши ребята не были исключением, несмотря на разность темпераментов и склонностей.
Вот то, что нам сейчас известно об этой ситуации. Александр был типичный экстраверт, легко завязывал компании, шел на риск и даже на авантюру. Нью-Йорк с его внезапными ударами по уху и столь же внезапными удачами засосал его до конца, он стал типичным агрессивным коммерческим американцем той поры. В лице Натана мы видим усидчивого молодого человека, такого как бы лабораторного типа. Не думаю, что его сильно интересовали отвлеченные материи, однако в оставшейся от него библиотеке можно найти рядом с книгами по химии и физике Диккенса, Бальзака, Генри Лонгфелло, не говоря уже о выписанных из Петербурга тогдашних королях романа, Толстом и Достоевском.
Сомнительно, что ребята, охваченные возбуждением Нового мира, были хорошими евреями, однако они, разумеется, соблюдали шабад и ходили по праздникам в синагогу. В книгах Натана я нашел среди прочего хроники Иосифа Флавия, значит, история евреев его интересовала. Александр Корбах, боюсь, ничего не читал, кроме газет с биржевыми сводками. Он был генератором коммерческих идей и светским модником. С вождями мафии у него, конечно, был хороший контакт.
Парадоксально, но самая авантюрная идея пришла в голову не Александру, а Натану. В 1881 году он заявил брату, что возвращается в Россию, чтобы начать там производство бумаги по своему методу. Из сохранившихся записок нашей будущей прабабушки, тогдашней невесты, видно, что Александр был взбешен. Думаю, что не только взбешен, но и смертельно испуган. Никогда еще вторая половинка яйца не отдалялась на такое расстояние. Он, кажется, так и не простил брату этого разрыва. Похоже, что и Натан всегда носил в себе какое-то чувство вины, хотя в чем он был виноват, если вся задуманная на двоих ностальгия пришлась на его половинку яйца?
Россия и Америка в те времена, в отличие от нынешних, были хоть и отдаленными, но все-таки частями одного мира, соединенными довольно надежными пароходными линиями. Братья редко, но устойчиво переписывались. Александр посылал сухие письма и поздравления к иудейским праздникам. Обычно он диктовал их своей секретарше, поэтому копии сохранились. Ни разу нам не удалось обнаружить поздравления ко дню рождения; любопытно, не правда ли? Письма Натана напоминали пробу пера начинающего писателя, столько в них лирических и пейзажных красот. С каждым годом он все больше обращался к русскому, хотя мой эксперт нашел в этих композициях немало грамматических и синтаксических ошибок.
Так или иначе, до 1917 года братья были хорошо осведомлены о жизни друг друга. Натан знал, что вскоре после его отъезда Александр женился на богатой ирландской девушке. Вдвоем они дали жизнь двум детям, в том числе моему деду, а также большому универсальному магазину, который и по сей день носит благородное имя похитителя соболей, то есть ваше имя, мистер Александер Корбах, так замечательно повторившееся через четыре поколения.
Натан Корбах тем временем купил в Риге бумажный заводик и переоборудовал его на свой манер. Вскоре и он женился на дочери настройщика роялей Ревекке Слонимской, и у них родился ваш дедушка, многоуважаемый Рувим Натанович, который, кажется – тут наши сведения начинают замутняться, и мы надеемся на вашу помощь, – кажется, изучал живопись и скульптуру и женился на вашей бабушке Ирине Степановне Кропоткиной, чем оставшаяся в Варшаве часть клана была очень недовольна, поскольку он взял «шиксу».
В одном из писем Натан довольно остроумно описывает обстоятельства своей женитьбы на вашей прабабке. Вы, возможно, об этом никогда не слышали. Я так и думал. Вот что там произошло. Как вы можете догадаться, возвращение из Америки миловидного и небедного Корбаха вызвало сущий переполох среди невест Варшавы, Риги и Вильны. Тут присутствует один странный момент. Матримониальные дела целого куста больших еврейских кланов этой части Российской империи почему-то находились в руках известного скульптора Марка Антокольского. Этот человек, которому тогда было сорок с небольшим, считался самым преуспевшим членом общины, поскольку прославился далеко за пределами черты оседлости и утвердился в имперской столице как ведущий скульптор. Все наши Корбахи и Слонимские, а также Гинзбурги, Рабиновичи и другие относились к нему как к патриарху, и он, как я понимаю, охотно принимал такое почтение. Именно с письмом господина Антокольского появился молодой Корбах в семье Слонимских, где две дочки томились на выданье. Все, однако, и здесь было не так просто. Крупнейший в Риге специалист по роялям Соломон Слонимский после смерти своей жены, матери вашей прабабки Ревекки, женился на женщине старше себя, у которой были две свои дочки. Вот именно эти дочки и считались на выданье, к ним-то на смотрины и направил патриарх Антокольский молодого Натана.
Был устроен торжественный обед с бесконечной сменой блюд, со всеми этими креплахами, кнублями, кнаделями, цибелями, а в заключение явился ошеломляющий венский штрудель, который девочки готовили сами. Все замирали, когда Натан рассказывал об Америке. Для них это был безупречный джентльмен из Нью-Йорка. Вряд ли они могли представить его в деревянном люфт-клозете на Орчад-стрит. С замиранием семья поглядывала, какой из двух девиц он окажет предпочтение.
А он тем временем исподтишка следил за третьей, что только лишь изредка присаживалась к столу, а больше помогала прислуге. Это была восемнадцатилетняя Ревекка. В один момент, когда она выносила посуду, Натан тихонько поинтересовался:
– А кто эта девушка?
Возникло неловкое молчание. Потом мадам Слонимская произнесла со светской небрежностью:
– А это просто родственница.
Вот то, что нам сейчас известно об этой ситуации. Александр был типичный экстраверт, легко завязывал компании, шел на риск и даже на авантюру. Нью-Йорк с его внезапными ударами по уху и столь же внезапными удачами засосал его до конца, он стал типичным агрессивным коммерческим американцем той поры. В лице Натана мы видим усидчивого молодого человека, такого как бы лабораторного типа. Не думаю, что его сильно интересовали отвлеченные материи, однако в оставшейся от него библиотеке можно найти рядом с книгами по химии и физике Диккенса, Бальзака, Генри Лонгфелло, не говоря уже о выписанных из Петербурга тогдашних королях романа, Толстом и Достоевском.
Сомнительно, что ребята, охваченные возбуждением Нового мира, были хорошими евреями, однако они, разумеется, соблюдали шабад и ходили по праздникам в синагогу. В книгах Натана я нашел среди прочего хроники Иосифа Флавия, значит, история евреев его интересовала. Александр Корбах, боюсь, ничего не читал, кроме газет с биржевыми сводками. Он был генератором коммерческих идей и светским модником. С вождями мафии у него, конечно, был хороший контакт.
Парадоксально, но самая авантюрная идея пришла в голову не Александру, а Натану. В 1881 году он заявил брату, что возвращается в Россию, чтобы начать там производство бумаги по своему методу. Из сохранившихся записок нашей будущей прабабушки, тогдашней невесты, видно, что Александр был взбешен. Думаю, что не только взбешен, но и смертельно испуган. Никогда еще вторая половинка яйца не отдалялась на такое расстояние. Он, кажется, так и не простил брату этого разрыва. Похоже, что и Натан всегда носил в себе какое-то чувство вины, хотя в чем он был виноват, если вся задуманная на двоих ностальгия пришлась на его половинку яйца?
Россия и Америка в те времена, в отличие от нынешних, были хоть и отдаленными, но все-таки частями одного мира, соединенными довольно надежными пароходными линиями. Братья редко, но устойчиво переписывались. Александр посылал сухие письма и поздравления к иудейским праздникам. Обычно он диктовал их своей секретарше, поэтому копии сохранились. Ни разу нам не удалось обнаружить поздравления ко дню рождения; любопытно, не правда ли? Письма Натана напоминали пробу пера начинающего писателя, столько в них лирических и пейзажных красот. С каждым годом он все больше обращался к русскому, хотя мой эксперт нашел в этих композициях немало грамматических и синтаксических ошибок.
Так или иначе, до 1917 года братья были хорошо осведомлены о жизни друг друга. Натан знал, что вскоре после его отъезда Александр женился на богатой ирландской девушке. Вдвоем они дали жизнь двум детям, в том числе моему деду, а также большому универсальному магазину, который и по сей день носит благородное имя похитителя соболей, то есть ваше имя, мистер Александер Корбах, так замечательно повторившееся через четыре поколения.
Натан Корбах тем временем купил в Риге бумажный заводик и переоборудовал его на свой манер. Вскоре и он женился на дочери настройщика роялей Ревекке Слонимской, и у них родился ваш дедушка, многоуважаемый Рувим Натанович, который, кажется – тут наши сведения начинают замутняться, и мы надеемся на вашу помощь, – кажется, изучал живопись и скульптуру и женился на вашей бабушке Ирине Степановне Кропоткиной, чем оставшаяся в Варшаве часть клана была очень недовольна, поскольку он взял «шиксу».
В одном из писем Натан довольно остроумно описывает обстоятельства своей женитьбы на вашей прабабке. Вы, возможно, об этом никогда не слышали. Я так и думал. Вот что там произошло. Как вы можете догадаться, возвращение из Америки миловидного и небедного Корбаха вызвало сущий переполох среди невест Варшавы, Риги и Вильны. Тут присутствует один странный момент. Матримониальные дела целого куста больших еврейских кланов этой части Российской империи почему-то находились в руках известного скульптора Марка Антокольского. Этот человек, которому тогда было сорок с небольшим, считался самым преуспевшим членом общины, поскольку прославился далеко за пределами черты оседлости и утвердился в имперской столице как ведущий скульптор. Все наши Корбахи и Слонимские, а также Гинзбурги, Рабиновичи и другие относились к нему как к патриарху, и он, как я понимаю, охотно принимал такое почтение. Именно с письмом господина Антокольского появился молодой Корбах в семье Слонимских, где две дочки томились на выданье. Все, однако, и здесь было не так просто. Крупнейший в Риге специалист по роялям Соломон Слонимский после смерти своей жены, матери вашей прабабки Ревекки, женился на женщине старше себя, у которой были две свои дочки. Вот именно эти дочки и считались на выданье, к ним-то на смотрины и направил патриарх Антокольский молодого Натана.
Был устроен торжественный обед с бесконечной сменой блюд, со всеми этими креплахами, кнублями, кнаделями, цибелями, а в заключение явился ошеломляющий венский штрудель, который девочки готовили сами. Все замирали, когда Натан рассказывал об Америке. Для них это был безупречный джентльмен из Нью-Йорка. Вряд ли они могли представить его в деревянном люфт-клозете на Орчад-стрит. С замиранием семья поглядывала, какой из двух девиц он окажет предпочтение.
А он тем временем исподтишка следил за третьей, что только лишь изредка присаживалась к столу, а больше помогала прислуге. Это была восемнадцатилетняя Ревекка. В один момент, когда она выносила посуду, Натан тихонько поинтересовался:
– А кто эта девушка?
Возникло неловкое молчание. Потом мадам Слонимская произнесла со светской небрежностью:
– А это просто родственница.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента