Сад Аллаха
кишлак
похож на большую детскую песочницу
с квадратными куличами
дома и почва из одного материала
тут же и многосаженная яма
откуда его поколениями берут на постройки
вот придет мама
и велит все обратно засыпать
похож на большую детскую песочницу
с квадратными куличами
дома и почва из одного материала
тут же и многосаженная яма
откуда его поколениями берут на постройки
вот придет мама
и велит все обратно засыпать
Зима в Ташкенте
пахнет перестоявшим бабьим летом —
дымкáми
пылью
и ссохшейся листвой
узбеки
в своих простеганных выпуклых халатах
кажутся громадными
точно горы
снег
начинает валить из прохудившегося ватного неба
растрепанными хлопьями
медленно и тихо
и прикоснувшись к тончайшей как женская пудра
розовой пыли
обращается в грязную жижу
дымкáми
пылью
и ссохшейся листвой
узбеки
в своих простеганных выпуклых халатах
кажутся громадными
точно горы
снег
начинает валить из прохудившегося ватного неба
растрепанными хлопьями
медленно и тихо
и прикоснувшись к тончайшей как женская пудра
розовой пыли
обращается в грязную жижу
Почитание старости
пьяный худой старик
упал
не удержавшись на слабых ногах
навзничь —
бритой головой в бетонный арык
проходившие юноши
бережно извлекают его из густой воды
уплывшую тюбетейку
подбирают десятью шагами ниже
по течению
упал
не удержавшись на слабых ногах
навзничь —
бритой головой в бетонный арык
проходившие юноши
бережно извлекают его из густой воды
уплывшую тюбетейку
подбирают десятью шагами ниже
по течению
Истинный святой
шесть веков
женщины приходят к его мавзолею
вымолить беременность и семейное счастье
у праха вольнодумца
поэта
непобедимого борца на поясах
ремесленника
предпочевшего смерть
необходимости говорить с дураками
женщины приходят к его мавзолею
вымолить беременность и семейное счастье
у праха вольнодумца
поэта
непобедимого борца на поясах
ремесленника
предпочевшего смерть
необходимости говорить с дураками
Автостанция
потрясая билетом
я требовал начальника
из дверей
один за другим выходили
все более толстые узбеки
пока не появился уж вовсе неохватный
но чувствовалось
что и за ним есть кто-то еще значительней
на чью спину
могли б приземляться небольшие
сельскохозяйственные самолеты
вероятно он спал
я требовал начальника
из дверей
один за другим выходили
все более толстые узбеки
пока не появился уж вовсе неохватный
но чувствовалось
что и за ним есть кто-то еще значительней
на чью спину
могли б приземляться небольшие
сельскохозяйственные самолеты
вероятно он спал
Пчела
иные деревья цвели
и легкие продолговатые лепестки самых нежных оттенков
сплошь осыпали ветки
так и стояли в саду облака
желтые
фиолетовые и розовые
белые
огибая людей
сосредоточенно перелетела пчела
отягощенный и неторопливый ее полет
говорил
что здесь уже наступило лето
и легкие продолговатые лепестки самых нежных оттенков
сплошь осыпали ветки
так и стояли в саду облака
желтые
фиолетовые и розовые
белые
огибая людей
сосредоточенно перелетела пчела
отягощенный и неторопливый ее полет
говорил
что здесь уже наступило лето
Трапеза
подъехавшие машины с гостями
встречают у ворот
впереди
медлительные и добродушные как слоны
колхозные председатели —
«раисы»
в брезентовых сапогах
за их спинами
менее тучные безликие
люди в пиджаках
без всяких титулов
на них лежит
оплата предстоящей пирушки
встречают у ворот
впереди
медлительные и добродушные как слоны
колхозные председатели —
«раисы»
в брезентовых сапогах
за их спинами
менее тучные безликие
люди в пиджаках
без всяких титулов
на них лежит
оплата предстоящей пирушки
Член правительства
колхозный бригадир
выбранный по разнарядке депутатом
всякий раз
тяготится необходимостью ехать в Москву
на сессию Верховного Совета
«Там я весь день
занят тем чтобы искать
где поесть
и где помочиться»
выбранный по разнарядке депутатом
всякий раз
тяготится необходимостью ехать в Москву
на сессию Верховного Совета
«Там я весь день
занят тем чтобы искать
где поесть
и где помочиться»
Дело №…
когда созревает хлопок
миллионы прожорливых тварей
наводняют поля
летчики опыляющие их ядом
ленятся иногда
отключать опрыскиватель над лесополосами
один такой самолет
прошелся над домом лесника
не заметив работавшую в винограднике женщину
на беду
у нее была астма
и она через четверть часа умерла
когда самолет возвращался с полей
обезумевший отец
ждал его с двустволкой
ему повезло
он всадил в желтое пузо «кукурузника» оба заряда
и сбил
старика судили
за самолет и пилота
дали несколько лет
условно
миллионы прожорливых тварей
наводняют поля
летчики опыляющие их ядом
ленятся иногда
отключать опрыскиватель над лесополосами
один такой самолет
прошелся над домом лесника
не заметив работавшую в винограднике женщину
на беду
у нее была астма
и она через четверть часа умерла
когда самолет возвращался с полей
обезумевший отец
ждал его с двустволкой
ему повезло
он всадил в желтое пузо «кукурузника» оба заряда
и сбил
старика судили
за самолет и пилота
дали несколько лет
условно
Торжество земледелия
учитель
живет на окраине кишлака
в новеньком доме
еще недавно
и много веков до того
тут были поля
оттого
кирпичная кладка садовой дорожки
идет мягкими волнами повторяя
рельеф прежних борозд
не изгладившихся до конца
живет на окраине кишлака
в новеньком доме
еще недавно
и много веков до того
тут были поля
оттого
кирпичная кладка садовой дорожки
идет мягкими волнами повторяя
рельеф прежних борозд
не изгладившихся до конца
Сельский аэродром
когда рейсовый самолетик
замирает на краю бетонной поляны
аэродромная собака
покидает свое убежище возле живой изгороди
и перебегает ему под крыло
чтоб тень не пропадала даром
замирает на краю бетонной поляны
аэродромная собака
покидает свое убежище возле живой изгороди
и перебегает ему под крыло
чтоб тень не пропадала даром
Рыночный точильщик
в роговых очках
похож на консерваторского
скрипача-доцента
его инструмент
отполированный многолетней работой
простой темный камень
имеет форму скрипки заключенной в футляр
узкой серебряной рыбкой
как мелодия
пляшет направляемый нож
похож на консерваторского
скрипача-доцента
его инструмент
отполированный многолетней работой
простой темный камень
имеет форму скрипки заключенной в футляр
узкой серебряной рыбкой
как мелодия
пляшет направляемый нож
Размышление о старом Ташкенте
до землетрясения
он был узким тенистым прохладным
солнечный жар
упирался в сплошную листву тесных дворов
новые
широченные площади и проспекты вбирают солнце
воздух над асфальтовыми пространствами так накален
что их не перейти пешком
разве что прошуршать
в автомобиле с белыми шторками
он был узким тенистым прохладным
солнечный жар
упирался в сплошную листву тесных дворов
новые
широченные площади и проспекты вбирают солнце
воздух над асфальтовыми пространствами так накален
что их не перейти пешком
разве что прошуршать
в автомобиле с белыми шторками
Воздушный парад
вечером
над городом пролетели фламинго
бесконечный
расходящийся звук их криков
шел сверху и достигал земли
он заставлял
людей выходить из домов
а идущих
останавливаться и запрокидывать лица
птицы шли
неровной ветвистой цепочкой
будто через все небо перекинули гигантскую розовую ветвь
над городом пролетели фламинго
бесконечный
расходящийся звук их криков
шел сверху и достигал земли
он заставлял
людей выходить из домов
а идущих
останавливаться и запрокидывать лица
птицы шли
неровной ветвистой цепочкой
будто через все небо перекинули гигантскую розовую ветвь
Мнение
привязанный у минарета верблюд
вот уже 18 лет
терпит туристов в ярких штанишках
их заигрывания
их возгласы и фотовспышки
и выработал
весьма презрительное отношение к людям
вот уже 18 лет
терпит туристов в ярких штанишках
их заигрывания
их возгласы и фотовспышки
и выработал
весьма презрительное отношение к людям
О!
о великий Сиабский рынок
куда приходят расстаться с деньгами
чтобы уйти с очами переполненными увиденным
и пылающим от перца ртом
о расписные столбики чайхан
наивные восточные сладости
пыльные сахарной пудрой кубики рахат-лукума
о деревянные сундучки
с жестяными узорами и ждущим зеленым нутром
что прямо у ног покупателей красят и ладят
сидя на корточках среди стружек
старик и помогающий мальчик
о самодельные четки
снизанные из глянцевых сероватых косточек и купленные
за гроши:
точно такие я видел в витрине музея
о пахучие ряды снадобий и кореньев
где утомленная расспросами торговка взрывается наконец
– я что мама тебе объяснять:
это зачем это зачем!..
о полосатый нищий на костылях
о развалины Биби-Ханым
величайшей мечети мира
возносящей свое разверстое нутро на полнеба
над рядами лепешечников
о…
мои глаза переполнены
мой рот пылает
куда приходят расстаться с деньгами
чтобы уйти с очами переполненными увиденным
и пылающим от перца ртом
о расписные столбики чайхан
наивные восточные сладости
пыльные сахарной пудрой кубики рахат-лукума
о деревянные сундучки
с жестяными узорами и ждущим зеленым нутром
что прямо у ног покупателей красят и ладят
сидя на корточках среди стружек
старик и помогающий мальчик
о самодельные четки
снизанные из глянцевых сероватых косточек и купленные
за гроши:
точно такие я видел в витрине музея
о пахучие ряды снадобий и кореньев
где утомленная расспросами торговка взрывается наконец
– я что мама тебе объяснять:
это зачем это зачем!..
о полосатый нищий на костылях
о развалины Биби-Ханым
величайшей мечети мира
возносящей свое разверстое нутро на полнеба
над рядами лепешечников
о…
мои глаза переполнены
мой рот пылает
Эффект присутствия
брейгелевские слепцы
привезенные какой-то шведской благотворительной лигой
организующей туры для инвалидов
перемещаются от мавзолея к минарету гуськом
положа руку на плечо идущему впереди
и поворачивая незрячие лица влево и вправо
как указывает гид
его речь записывают на портативные магнитофончики
запись эта
будет им вместо дорожных открыток
привезенные какой-то шведской благотворительной лигой
организующей туры для инвалидов
перемещаются от мавзолея к минарету гуськом
положа руку на плечо идущему впереди
и поворачивая незрячие лица влево и вправо
как указывает гид
его речь записывают на портативные магнитофончики
запись эта
будет им вместо дорожных открыток
Незримое благословение
округлая печь для лепешек
посреди пустой деревенской улицы
похожа на снежную бабу вылепленную из глины
возле беседуют двое
огромный чернобородый чабан
верхом на ослике затерявшемся в складках его долгополой
овчины
и старик в кривых сапогах
торчащих из-под толстого зимнего халата как две кочерги
туговатый на ухо Аллах
сверху прислушивается к их разговору
приставив большую ладонь
посреди пустой деревенской улицы
похожа на снежную бабу вылепленную из глины
возле беседуют двое
огромный чернобородый чабан
верхом на ослике затерявшемся в складках его долгополой
овчины
и старик в кривых сапогах
торчащих из-под толстого зимнего халата как две кочерги
туговатый на ухо Аллах
сверху прислушивается к их разговору
приставив большую ладонь
Гимн авиации
на посадке
старуха в белом платке
с навсегда открытым от изумления ртом
под крылом
рябь красноватых барханов
запятнанных тенями маленьких круглых облачков
вероятно
самое значительное достижение цивилизации
в возможности перенестись
из мест где оправляются сидя на корточках прямо на землю
в край фаянсовых унитазов
и журчащей из никелированных кранов воды
ТАШКЕНТ – САМАРКАНД – ШАХРИСАБЗ – БУХАРА – ХИВА – КАРШИ – АНДИЖАН – ФЕРГАНА – ХОДЖЕНТ
1975-1977-1982-1986-1989
старуха в белом платке
с навсегда открытым от изумления ртом
под крылом
рябь красноватых барханов
запятнанных тенями маленьких круглых облачков
вероятно
самое значительное достижение цивилизации
в возможности перенестись
из мест где оправляются сидя на корточках прямо на землю
в край фаянсовых унитазов
и журчащей из никелированных кранов воды
ТАШКЕНТ – САМАРКАНД – ШАХРИСАБЗ – БУХАРА – ХИВА – КАРШИ – АНДИЖАН – ФЕРГАНА – ХОДЖЕНТ
1975-1977-1982-1986-1989
Вологодские лоции
Губернский город N
Провинциальный ампир в облупившихся деревянных колоннах.
Спортлото. Пиво-воды. Дискотека по субботам.
Просвечивающие светлокожие северянки.
Гостиница, где останавливался Чичиков.
Спортлото. Пиво-воды. Дискотека по субботам.
Просвечивающие светлокожие северянки.
Гостиница, где останавливался Чичиков.
Тишайшая река Сухона
То каменистые, то песчаные, все более хвойные к устью берега.
Крылатые, распростертые над дворами дома, точно большие деревянные самолеты.
Мокрое дерево причалов.
Вместо путеводителя читаю лоцманскую книгу.
Крылатые, распростертые над дворами дома, точно большие деревянные самолеты.
Мокрое дерево причалов.
Вместо путеводителя читаю лоцманскую книгу.
Плотник
Деревенский плотник сходил на три войны и воротился целехонек.
В 30-е, хотя сам неверующий, отказался лезть на церковный купол рушить крест. И тоже обошлось.
В молодости цыганка подарила ему заговоренный перстень. Может, приглянулся, или не договаривает чего при старухе.
И теперь, в свои 89, статен еще. Потерял за жизнь всего ползуба, сломанные в голод о кобылью кость.
Такие же крепкие в избе лавки, стулья, стол – все самодельное.
Года два назад смастерил для себя про запас и просторный прочный гроб. Хранил в чулане, но прошедшей зимой отдал помершему соседу.
Видно, пока не его черед.
В 30-е, хотя сам неверующий, отказался лезть на церковный купол рушить крест. И тоже обошлось.
В молодости цыганка подарила ему заговоренный перстень. Может, приглянулся, или не договаривает чего при старухе.
И теперь, в свои 89, статен еще. Потерял за жизнь всего ползуба, сломанные в голод о кобылью кость.
Такие же крепкие в избе лавки, стулья, стол – все самодельное.
Года два назад смастерил для себя про запас и просторный прочный гроб. Хранил в чулане, но прошедшей зимой отдал помершему соседу.
Видно, пока не его черед.
Псалом
Старуха, когда девушкой была, пела в хоре в деревенской церковке. Верстах отсюда в семи.
В 20-е годы ту церковь срыли.
И вот, говорят, порой с того места, где стояла она у кладбища, слышаться стало будто пение из-под земли. Женские голоса выводили псалмы…
Тамошний Мишка-активист, чтоб развеять вредную агитацию, отправился сам послушать. И – услыхал!..
После он, рассказывают, умом тронулся. И был увезен в специально присланном автомобиле.
«И теперь иногда поют», – старуха крестится и затягивает тихий псалом.
В 20-е годы ту церковь срыли.
И вот, говорят, порой с того места, где стояла она у кладбища, слышаться стало будто пение из-под земли. Женские голоса выводили псалмы…
Тамошний Мишка-активист, чтоб развеять вредную агитацию, отправился сам послушать. И – услыхал!..
После он, рассказывают, умом тронулся. И был увезен в специально присланном автомобиле.
«И теперь иногда поют», – старуха крестится и затягивает тихий псалом.
На закате
Под высоким лесным берегом
по пустой реке
упорный буксирчик по кличке «Осетр»
тянет крытую баржу.
Перевозка скота.
Из ржавого железного нутра доносится разноголосое мычанье.
Словно из Ноева ковчега.
по пустой реке
упорный буксирчик по кличке «Осетр»
тянет крытую баржу.
Перевозка скота.
Из ржавого железного нутра доносится разноголосое мычанье.
Словно из Ноева ковчега.
Тихое будущее
Опоки.
Крутая петля в прорытом рекой розоватом слоистом ущелье.
Самое красивое и гиблое для пароходов место на Сухоне.
А сколько торговых барж повыбрасывало в старые годы на камни под пятидесятиметровой стеной!
На вдающемся в излучину зеленом языке по-старушечьи дремлет на солнышке деревенька Пороги.
В 40-е тут была зона: Опокстрой.
Строили канал и шлюз, чтобы проводить мимо опасного места слабосильные суда.
Заключенные насыпáли дамбу лопатами. Тачками свозили песок из карьера. Тесали бревна.
На плотах переправляли с высокого берега битый кирпич от разваленной церковки: когда-то она встречала у опасного места пароходы, и капитаны крестились на нее, миновав перекат.
Зэки жили в бараках и могли любоваться через реку отвесными срезами треугольных холмов, похожими на розовые египетские пирамиды.
«Сколько их было тут, сколько было! И там вон зона была, и еще там», – замахала рукой мелкая скороговорчатая старушонка, волокшая от берега пойманную в реке большую доску и задержавшаяся перевести дух.
«Южных каких-то пригнали, в ноябре. А зима была лютая, и еды никакой. Поначалу еще гробы делали, после стали просто в машинах возить, будто камни. В яму на угор. И то сказать, человек по тридцать иной день помирало-то!»
Судя по срокам, «южные» были из чеченцев или из крымских татар.
Шлюзы строили с 41-го, почти шесть лет.
В 47-м пустили.
Они простояли одну навигацию: весенним паводком дамбу смыло.
На моторке меня подвезли к развалинам шлюзовых ворот, гниющим в теплой заводи.
По бокам топорщилась наружу бревенчатая обшивка канала с остатками заполнявшего ее некогда щебня и битого кирпича.
Из коричневой воды высунулся, хватая воздух круглым ртом, серебряный лещик.
Створы уходили вверх переплетом тяжелых брусьев, свинченных на громадных поржавелых болтах. Они были чуть приотворены, и за ними открывалась дорожка стоячей воды с набившимся туда топляком, заключенная в нагретый солнцем коридор таких же гнилых свай и вываливающейся обшивки, уже поросшей ивняком и осокой. Точно ворота в тихое будущее.
Давешняя старушонка служила в зоне вольнонаемной поварихой.
В деревне доживают век бакенщики, речные водомеры.
Летом к ним наезжают городские внуки.
Потому по затянувшейся травой ущербине прежнего карьера пасутся две-три коровы и с десяток овец.
По коварной излучине, старым путем, осторожно пробирается небольшая баржа, отчетливо тарахтя в удивительной солнечной тишине.
Крутая петля в прорытом рекой розоватом слоистом ущелье.
Самое красивое и гиблое для пароходов место на Сухоне.
А сколько торговых барж повыбрасывало в старые годы на камни под пятидесятиметровой стеной!
На вдающемся в излучину зеленом языке по-старушечьи дремлет на солнышке деревенька Пороги.
В 40-е тут была зона: Опокстрой.
Строили канал и шлюз, чтобы проводить мимо опасного места слабосильные суда.
Заключенные насыпáли дамбу лопатами. Тачками свозили песок из карьера. Тесали бревна.
На плотах переправляли с высокого берега битый кирпич от разваленной церковки: когда-то она встречала у опасного места пароходы, и капитаны крестились на нее, миновав перекат.
Зэки жили в бараках и могли любоваться через реку отвесными срезами треугольных холмов, похожими на розовые египетские пирамиды.
«Сколько их было тут, сколько было! И там вон зона была, и еще там», – замахала рукой мелкая скороговорчатая старушонка, волокшая от берега пойманную в реке большую доску и задержавшаяся перевести дух.
«Южных каких-то пригнали, в ноябре. А зима была лютая, и еды никакой. Поначалу еще гробы делали, после стали просто в машинах возить, будто камни. В яму на угор. И то сказать, человек по тридцать иной день помирало-то!»
Судя по срокам, «южные» были из чеченцев или из крымских татар.
Шлюзы строили с 41-го, почти шесть лет.
В 47-м пустили.
Они простояли одну навигацию: весенним паводком дамбу смыло.
На моторке меня подвезли к развалинам шлюзовых ворот, гниющим в теплой заводи.
По бокам топорщилась наружу бревенчатая обшивка канала с остатками заполнявшего ее некогда щебня и битого кирпича.
Из коричневой воды высунулся, хватая воздух круглым ртом, серебряный лещик.
Створы уходили вверх переплетом тяжелых брусьев, свинченных на громадных поржавелых болтах. Они были чуть приотворены, и за ними открывалась дорожка стоячей воды с набившимся туда топляком, заключенная в нагретый солнцем коридор таких же гнилых свай и вываливающейся обшивки, уже поросшей ивняком и осокой. Точно ворота в тихое будущее.
Давешняя старушонка служила в зоне вольнонаемной поварихой.
В деревне доживают век бакенщики, речные водомеры.
Летом к ним наезжают городские внуки.
Потому по затянувшейся травой ущербине прежнего карьера пасутся две-три коровы и с десяток овец.
По коварной излучине, старым путем, осторожно пробирается небольшая баржа, отчетливо тарахтя в удивительной солнечной тишине.
Небесная навигация
Ветер сплавляет по небу вереницы ватных плотов.
Status quo
Великий Устюг весь в церквях и в поленницах дров.
Статуя Вождя, выходящего из храма.
При доме престарелых действуют гробовые мастерские.
С деревянных мостков на реке бабы трут и полощут белье, не прерываясь с XIII века.
Мужики обсуждают подвиги Марадоны.
Странный край: за все время ни одной злой собаки.
Май 1986
Статуя Вождя, выходящего из храма.
При доме престарелых действуют гробовые мастерские.
С деревянных мостков на реке бабы трут и полощут белье, не прерываясь с XIII века.
Мужики обсуждают подвиги Марадоны.
Странный край: за все время ни одной злой собаки.
Май 1986
Турецкие каникулы. Голубая лужа
Средиземноморье.
Овечий сыр, оливки и зелень на завтрак.
Ленивое солнце.
Развалины византийской виллы с уцелевшими сводами глядящих в пустынное море окон и снующими по серой кладке вечными ящерками.
Их выпуклые глаза любовались легионерами Антония.
Теплое материнское чрево человечества.
Вид с моря.
Приветливые мысы, тут и там запятнанные отбеленными солнцем оливами.
Укромные малоазийские бухты, дававшие приют еще ходившим вдоль здешних берегов финикийским галерам.
Неравномерные цепочки апельсиновых деревьев с фиолетовыми кляксами теней вокруг стволов.
Отлогие овечьи холмы.
Синяя вода, еще и теперь изобилующая рыбой.
Только тут, по берегам этой благословенной лужи, и могла зародиться цивилизация, столь соразмерная человеку.
На гвозде в рубке гремит приемник.
Голый до пояса турок-капитан в такт музыке приплясывает у штурвала, и его порыжелые на солнце косички подпрыгивают на горячей коричневой спине.
Овечий сыр, оливки и зелень на завтрак.
Ленивое солнце.
Развалины византийской виллы с уцелевшими сводами глядящих в пустынное море окон и снующими по серой кладке вечными ящерками.
Их выпуклые глаза любовались легионерами Антония.
Теплое материнское чрево человечества.
Вид с моря.
Приветливые мысы, тут и там запятнанные отбеленными солнцем оливами.
Укромные малоазийские бухты, дававшие приют еще ходившим вдоль здешних берегов финикийским галерам.
Неравномерные цепочки апельсиновых деревьев с фиолетовыми кляксами теней вокруг стволов.
Отлогие овечьи холмы.
Синяя вода, еще и теперь изобилующая рыбой.
Только тут, по берегам этой благословенной лужи, и могла зародиться цивилизация, столь соразмерная человеку.
На гвозде в рубке гремит приемник.
Голый до пояса турок-капитан в такт музыке приплясывает у штурвала, и его порыжелые на солнце косички подпрыгивают на горячей коричневой спине.
Город Солнца
Мы наняли яхту и отправились в Фазелис, основанный беженцами из Трои еще в VII веке до Христа.
Он занимал приподнятый к оконечности мыс, некогда увенчанный храмом.
Развалины бань, амфитеатра, жилья с остатками покрывавших полы бело-голубых мозаик. Место для публичных собраний. Акведук. Рухнувшие в воду плиты стен, загораживавших военную гавань с моря: теперь раздолье для ныряльщиков. В соседней бухте – торговый порт с останками не то сторожевой башни, не то колоннады для парадных встреч, не то портика для совершения оптовых коммерческих сделок.
Экономно, уютно и умно устроенный мир приморского древнегреческого городка.
На другой день нас перевезли километров за полтораста вдоль берега, в новопостроенный норвежский отель. С подковой ступенчатых корпусов вокруг громадного, неправильной формы голубого пятна бассейна. С черепичными навесами многоместного ресторана, баров и магазинчиков. С окутанными кондиционированной прохладой холлами.
Если его раскопают веков через десять-пятнадцать, разберутся ли в предназначении курортного мирка, солнечного филиала холодной Скандинавии, связанного с метрополией пуповиной челночных авиарейсов?
Не удивлюсь, если будущий археолог примет руины за воплощение социалистической мечты – за Город Солнца с мудро выверенной планировкой жилищ, с культом телесного здоровья и красоты, с местами для общих трапез, собраний, водных и музыкальных развлечений…
Не переносим ли на античные руины и мы, трактуя их назначение и обустройство, свои представления о разумном и прекрасном? Время, может статься, сплошь и рядом обманывает, сберегая выдающиеся частности и перемалывая в пыль непрочную и невзрачную повседневность.
Иной вопрос, так ли уж оно при этом слепо, если отбирает достойное, творя свой миф и оставляя человеку идеал – хотя бы в прошлом.
Камешки на берегу как разноцветные рыбки.
Прибой и ветерок заглушают музыку с проходящих мимо прогулочных катеров, так что до берега доносится только слабое ритмическое звяканье ударных.
По вечерам во всех окрестных ресторанах показывают турецкий народный танец живота.
Женщина в голубых шортах все торгуется в лавке, то уходя от заломившего за сережки цену продавца, то вновь возвращаясь к вожделенной витринке, не в силах сорваться с мысленно уже вдетого в ухо маленького золотого крючка.
КЕМЕР – АНТАЛЬЯ – АЛАНЬЯ
Август 1994
Он занимал приподнятый к оконечности мыс, некогда увенчанный храмом.
Развалины бань, амфитеатра, жилья с остатками покрывавших полы бело-голубых мозаик. Место для публичных собраний. Акведук. Рухнувшие в воду плиты стен, загораживавших военную гавань с моря: теперь раздолье для ныряльщиков. В соседней бухте – торговый порт с останками не то сторожевой башни, не то колоннады для парадных встреч, не то портика для совершения оптовых коммерческих сделок.
Экономно, уютно и умно устроенный мир приморского древнегреческого городка.
На другой день нас перевезли километров за полтораста вдоль берега, в новопостроенный норвежский отель. С подковой ступенчатых корпусов вокруг громадного, неправильной формы голубого пятна бассейна. С черепичными навесами многоместного ресторана, баров и магазинчиков. С окутанными кондиционированной прохладой холлами.
Если его раскопают веков через десять-пятнадцать, разберутся ли в предназначении курортного мирка, солнечного филиала холодной Скандинавии, связанного с метрополией пуповиной челночных авиарейсов?
Не удивлюсь, если будущий археолог примет руины за воплощение социалистической мечты – за Город Солнца с мудро выверенной планировкой жилищ, с культом телесного здоровья и красоты, с местами для общих трапез, собраний, водных и музыкальных развлечений…
Не переносим ли на античные руины и мы, трактуя их назначение и обустройство, свои представления о разумном и прекрасном? Время, может статься, сплошь и рядом обманывает, сберегая выдающиеся частности и перемалывая в пыль непрочную и невзрачную повседневность.
Иной вопрос, так ли уж оно при этом слепо, если отбирает достойное, творя свой миф и оставляя человеку идеал – хотя бы в прошлом.
Камешки на берегу как разноцветные рыбки.
Прибой и ветерок заглушают музыку с проходящих мимо прогулочных катеров, так что до берега доносится только слабое ритмическое звяканье ударных.
По вечерам во всех окрестных ресторанах показывают турецкий народный танец живота.
Женщина в голубых шортах все торгуется в лавке, то уходя от заломившего за сережки цену продавца, то вновь возвращаясь к вожделенной витринке, не в силах сорваться с мысленно уже вдетого в ухо маленького золотого крючка.
КЕМЕР – АНТАЛЬЯ – АЛАНЬЯ
Август 1994
Турецкие каникулы. Отель «Рама»
Море сверкало, и на полпути к горизонту двухмачтовая пиратская фелюга, оснащенная дизелем для перевозки туристов, тянула за собой, продергивая через синеву, крученую серебряную нить кильватерной струи.
Огражденный канатами, как боксерский ринг, деревянный пирс уходил далеко в море и завершался двумя флагштоками с флагами – гостиничным и турецким. Они трещали и лопались на ветру.
Огражденный канатами, как боксерский ринг, деревянный пирс уходил далеко в море и завершался двумя флагштоками с флагами – гостиничным и турецким. Они трещали и лопались на ветру.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента