Алекс Норк. Кто здесь

   "Отомсти", - Хак услышал слабый голос. Он прозвучал в его голове, он шел ниоткуда, слабый голос матери, остановивший звук труб и гомон толпы: "Останься и отомсти"...
   Теперь они заспешили, поняв, что нельзя долго держать перед толпой униженного героя... Первый раз петля только скользнула об его подбородок. Ее накинули снова и, бросившись в стороны, оставили лишь одного огромного палача внизу у ног брата, тот быстро нагнувшись выдернул на себя скамейку. Толпа заорала, но Хак слышал только собственный крик, который не мог остановиться.
   * * *
   За два часа оперативная служба проделала первый этап работы, - что значит привлечь к заданию сразу весь большой коллектив! Хорошие у него силы. А вот результаты пока не очень хорошие - ни в одном банке страны фотографии Кэмпбелл и Чакли не опознаны. Если не считать тех двух, где находились их сравнительно небольшие, обычные для заработков таких людей счета. Значит и номерными сейфами они сами не пользовались.
   Впрочем, на быстрый успех полковник и не рассчитывал. Слишком странное это дело, чтобы сразу выйти на след.
   Телефон, связывавший его минуя секретарей напрямую с Блюмом, дал короткий гудок.
   - Я как раз собирался к вам идти, - поднимая трубку произнес Торнвил.
   - Жду вас, Стенли, с нетерпением жду, - прожурчало на том конце.
   ...........................................................
   - А я отлично выспался в эту ночь, мой дорогой, в отличие от предыдущей. - Блюм поднялся из-за стола ему навстречу. - У вас, между прочим, небольшая синева под глазами. От того, что рано встали перед полетом в Вашингтон?
   - Ну,... да.
   - Рассказывайте, Стенли, что дала оперативная проверка... Вообще ничего? Я так и думал.
   - Сейчас мы начали прорабатывать родственников и близких знакомых, но честно должен сказать, патрон, у меня почти нет здесь надежды на положительный результат.
   - И правильно, что нет. Они, я имею в виду штаб этого Независимого кандидата, и не могли позволить таким ценным агентам, как Кэмпбелл и Чакли, хоть как-то посвящать в свои дела посторонних.
   - Однако тогда их должны были подстраховывать сами люди этого Независимого. План экстренных мер, побега...
   - Но ни Чакли, ни Кэмпбелл не попытались им воспользоваться.
   - Это меня и удивляет больше всего. Значит, напрашивается вывод, что никакого плана и не было?
   - Напрашивается, мой дорогой, слишком напрашивается. Поэтому лучше сразу этот вывод и сделать.
   - В таком случае, хм, возникает ощущение логического тупика.
   В умных больших глазах Блюма Торнвил увидел веселые искорки.
   - Тупиков в нашем деле не бывает, Стенли, ну просто не бывает! Тупики случаются у разведчиков, шпионов, вы это отлично знаете, но не у контрразведчиков! - с ударением произнес он. Мы их ловим, а не они нас. Ха, тупик просто указывает направление, в котором не надо дальше двигаться. Ну и отлично! Будем двигаться в другом.
   - Решать задачу о немотивированном поведении агентов-самоубийц?
   - Искать другие мотивы, полковник. Кстати, вы обратили внимание? В тех материалах, что дали из Белого дома о Независимом кандидате, указано: он начал заниматься политикой всего год назад, вернувшись из длительной научной командировки с Востока.
   - Да, из Индии. Занимался там древней культурой йогов.
   - Да-да, какой-то ерундой в этом роде.
   Если у них с Николь действительно все так серьезно, ей нужно будет скоро уйти с работы. Нельзя быть секретарем ответственного чиновника, за которого готовишься выйти замуж. Надо сказать ей сегодня вечером.
   - Скромный профессор провинциального университета, какой-то историк, - продолжал, расхаживая по кабинету, Блюм. - Откуда же за один год взялась такая масса симпатизирующих ему американцев? Вы что-нибудь понимаете, Стенли?
   - Мне кажется, чуть-чуть понимаю. Хотя по первому впечатлению я тоже подумал о чистом политическом шарлатанстве, и только позже почувствовал, что кое-какая притягательность в его пропаганде все-таки есть.
   - Ну-ну, объясните.
   - Это не очень легко, я не случайно сказал, что почувствовал, а не употребил слово "понял". Возможно, это просто моя фантазия.
   - Нет ничего практичней хорошей фантазии, мой дорогой.
   - Хорошо, попробую. Независимый, ... он начинает всегда с одной и той же исходной точки.
   - Ну-да, с разобщенности. С того, что мы сами делим себя по интересам, по цвету кожи, какому-нибудь ирландскому или итальянскому происхождению и прочим глупостям.
   - Да, делимся на мужчин и женщин, краснокожих-аборигенов и остальных. Тех, кто давно приехал в Америку или недавно. Делимся, а потом подсматриваем друг за другом - не получили ли одни что-нибудь за счет других. Дальше следует его козырь: власти искусственно поддерживают это деление, только не подстрекательством к нему, а борьбой за права всех и вся. Страна уже борется сама с собой ради кучки жуликов, и они приведут ее к гибели.
   - Ну, в том, что они в конце концов ее туда приведут, мало кто из умных людей сомневается. Но, причем здесь рядовые американцы? Им всегда именно такая пропаганда и нравилась. Борьба за что-нибудь. А там, где ничего нет, надо, как в спорте, выдумать. Мы же спортивная нация, Стенли, - Блюм довольно похлопал себя по толстоватым бокам.
   - Потом, - не обращая внимания на его юмор продолжил Торнвил, - смерть придет в одиночку к каждому. Всех уничтожит, если люди разные. Но если они найдут свое главное одинаковое, человек не погибнет. Он будет бесконечно дублироваться. Обратите внимание, идеи Независимого лежат, по сути дела, не в области социологии или политики. Это что-то вроде мистики или религии. "Главная цель нашей жизни - готовиться к смерти" - он любит напоминать эту фразу из Марка Аврелия.
   - Но чем это притягательней традиционных религий?
   - Когда-то они работали. Но в наше время люди не хотят неизвестной потусторонней жизни. Они все больше подумывают, как бы задержаться в этой. В конечном счете Независимый говорит о коллективной душе. Станьте ее частью, и вы не погибнете.
   - Вы так его трактуете? - Блюм вдруг посмотрел на него как смотрят на сцену дети после открывшегося занавеса, ожидая, что тотчас что-нибудь случится. - Постойте, постойте... - он вдруг замотал головой, а потом уперся взглядом в голый полированный стол.
   С минуту длилось молчание.
   - Тьфу, как забавно!
   - А разве вам все, что я сказал, не бросилось в глаза?
   - Бросилось, бросилось, я не об этом.
   - Тогда о чем же?
   Блюм только покрутил растопыренными пальцами по бокам своих мягких отходящих от лысины волос:
   - Нет, ну чертовски забавно, мой дорогой! Ваша фантазия многого стоит.
   - Очень хотелось бы, чтобы вы не морочили мне голову, патрон.
   - Слушайте, Стенли, мы уже целых десять минут пересидели на работе. День закончился. Давайте поужинаем тут неподалеку, совсем по-простому. Зайдем и поужинаем, и продолжим беседу, а?
   - Ну, если можно взять с собой одну даму.
   - Это кого же?
   - Моего секретаря Николь.
   - Ха-ха! Полковник! А хорошо быть молодым полковником, да? Лучше, чем старым евреем? Знаете, о-чень красивая женщина, я это раньше вас заметил, когда вы еще торчали в России. Меня всегда удивляло - как это могут существовать в природе абсолютно красивые люди? - Блюм погладил себя по лысине, будто вдумываясь в это явление и продолжая не понимать.
   - Это вполне удобно, милый? А платье на мне? - Николь не очень уверенно взглянула на свой служебный наряд.
   - Без платья ты, конечно, гораздо интересней, но речь идет о простом ресторанчике для обывателей, и лучше считаться с их правилами. А Блюм - приятный и очень одинокий человек, жена его чаще живет у дочери в Европе. Они уже давно в каком-то полуразводе. Дешевые ресторанчики - обычное для него место ужина. Ты просто слишком привыкла видеть в нем большого начальника.
   В скромном полупустом заведении, куда они втроем пришли, Блюма, несомненно, хорошо знали. И пожилой хозяин, махнув на официанта рукой, сам подошел к их столику, чтобы принять заказ.
   - Я тут буду распоряжаться с вашего позволения! - обращаясь к Николь, весело заявил Блюм. - Я очень люблю распоряжаться гостями. Так, прежде всего мы узнаем, есть ли сегодня мой фирменный суп?
   - Есть, - улыбаясь ответил хозяин.
   - Мы будем есть суп? - удивилась Николь.
   - Будем, обязательно будем. Значит всем на первое суп. Что вы будете пить, мадам?
   - Минеральную воду.
   - Только воду?! Это чуть-чуть огорчительно. А вы, Стенли?
   - Мне что-нибудь легкое.
   - Нет ничего легче настоящей еврейской водки, мой дорогой! Просто легче ничего нет!
   Торнвил увидел, как чуть колыхнулись ее ресницы.
   - Хорошо, спасибо, только одну рюмку.
   - Графинчик! - скомандовал Блюм. - А с рюмками мы разберемся.
   - А что это за суп? - поинтересовалась Николь, когда хозяин направился исполнять заказ.
   - О, вы такого не ели. Гусиный суп с картофелем, морковью и луком. Это сложный суп, мадам.
   - В самом деле? Сложный суп из четырех составляющих? Тогда - какой же простой?
   - Простой? - Блюм опустил голову и повернул ее чуть по-птичьи. - Простой - это когда там нет гуся. А самый простой, когда нет еще моркови и лука. Тоже очень вкусный суп, мадам. По сравнению с тем, когда нет самой картошки, а вместо нее сварена шелуха. Этот последний суп действительно уже не очень вкусный. И я его гостям обычно не рекомендую.
   - О боже, здесь и такое готовят?
   - Только по спецзаказу. Здешний хозяин, как и я, помнит этот рецепт с детства.
   - Вам приходилось так питаться? - Николь застыла глядя на него с полуоткрытым ртом.
   - Какое-то время, только какое-то время. А, вот и водка, и тихоокеанская сельдь! Да,... потом у нас появилась картошка, потом лук и морковь, ну а уж когда добавился гусь... - Блюм развел руками с причудливым графинчиком в одной и рюмкой в другой, - поверьте, мадам, все эти сложные салаты, грибы фаршированные крабами, крабы, фаршированные грибами - основная причина самоубийств и разводов. - Он, приглашая Торнвила, поднял вверх рюмку и еще через полминуты, закусывая сельдью продолжил: - Да, потому что естественная пища рождает естественные мысли, а неестественная, ну, сами понимаете какие.
   - Мне нравится ваша логика, - заключила Николь. - Тогда я тоже попробую сельдь и буду есть суп. А отчего появляются, в таком случае, сверхъестественные мысли? Нужно же, значит, к гусю еще что-нибудь добавить?
   - Обстоятельства, мадам, обстоятельства. Их мы тоже туда добавим, немного позже.
   Через несколько минут им принесли большие слегка дымящиеся тарелки. С тонким и очень приятным запахом.
   - Его нужно есть горячим, друзья. - Блюм взял в руки графинчик. - Стенли?
   Теперь ее ресницы повели себя по-другому. Он улыбнулся и отказался.
   - Действительно, очень вкусно, - попробовав, с удивлением произнесла Николь. - И не нужно добавлять никаких обстоятельств.
   Блюм замотал головой:
   - Это все Стенли! Ему нужна еще и коллективная душа.
   - О, дорогой! Моей тебе, значит, мало. А что ты собираешься делать с этой, коллективной, позволь узнать?
   - Он собирается объяснить с ее помощью загадочные явления в этом мире, мадам. Только у него не выйдет.
   - Почему не выйдет? - поинтересовался Торнвил.
   - Потому что все это придумал Карл Юнг, - прихлебывая суп, ответил тот. - Придумал, и не разобрался до конца. Вкусно, мадам, ведь верно?
   - Очень. А в чем же не разобрался великий психолог?
   - Он заявлял, что коллективная душа есть у всех народов. Как некий остаток их исторической памяти.
   - А его в самом деле нет?
   - Есть. В большей или меньшей степени. В значительной, например, у германцев или японцев. Да, все японские экономические чудеса, между прочим, из этого выросли. Но только посмотрим, что с ними будет через пятьдесят лет.
   - Они потеряют коллективную душу?
   - Нет, мадам, не потеряют. Они изменят к ней свое отношение.
   - Поясните, - попросил Торнвил.
   - М-мм, с удовольствием... Этот общий для нации исторический осадок влияет на нее ровно настолько, насколько интуитивно ценится. Понимаете? Ценится - значит постоянно всплывает из глубины, формирует у людей правила и установки, высокое значение единого взгляда. Не ценится - лежит преспокойно на дне, как неинтересный эпизод у человека в памяти. Можно всю жизнь прожить и о нем не вспомнить.
   - А почему это качество непременно должно быть потеряно?
   - Потому что людям кажется, что у них появились другие средства выживания. Коллективная душа движет народами, когда у них нет прочих средств борьбы за себя самих. Проще говоря, когда нет индивидуального руководства к действию, а главное - к сохранению жизни. И вот тогда ценность коллективного перерастает ценность индивидуального, и порой настолько, что люди с радостью готовы себя этому пожертвовать. Коллективная душа переводит на себя все психическое внимание человека, и он начинает буквально ощущать в ней свою жизнь... и свое бессмертие, между прочим, тоже.
   - Постойте, патрон, но это как раз очень близко к тому, что я вам сегодня говорил.
   - Не очень близко.
   - Почему?
   - Откуда все это здесь, Стенли, в стране индивидуалистов? Как и чем можно дотянуться до коллективной души, вызвать ее к жизни? А вызвать ее можно только из прошлого. Призывы к объединению людей и прочая демагогия тут не помогают... - Он налил себе еще одну рюмку, но не выпил, а задумчиво на нее уставился. - И тем не менее,... тем не менее ваша мысль где-то рядом...
   - Блюм очень интересный человек, ты не находишь? - спросил Торнвил, когда они, попрощавшись, сели в такси.
   - Вы оба хороши, а я себя чувствовала немножко дурой. С этим надо что-то делать, милый. Послушай, голодное детство Блюма, это Вторая мировая война, да? Он жил тогда в Европе?
   - В Польше. Он там потерял мать и деда. А отец, когда вернулся из лагеря, сумел его отыскать.
   - Сколько ему тогда было лет?
   - Около десяти.
   - А маму и деда расстреляли фашисты?
   - Нет, их не расстреляли. В конце войны многим уже нечего было есть. Он когда-то давно проговорился мне, что его мучает во сне одна и та же картина. Они достали немного пищи, совсем немного. И велели съесть все ему. Обманули мальчика тем, что якобы сами до этого поели у соседей. Он говорил, что видит во сне их полуподвальную комнату с косым солнечном светом, который проходит в оконце у самой земли, и лица: радостное - матери, от того, что он, захлебываясь, ест, и спокойное, отрешенное уже лицо деда. Тот умер через два дня, а мать еще через сутки упала на улице и уже ничего нельзя было сделать, хотя за день до этого в город вошли русские, и людям пытались оказывать помощь. Сломанный голодом организм все равно уже жить не может. - Такси подъехало к их дому, Торнвил взглянул на Николь. - Зря я рассказал тебе это.
   В ответ она несогласно замотала головой.
   Оперативная проверка знакомых и родственников тоже ничего не дала.
   - Послушайте, патрон, если Чакли и Кэмпбелл работали очертя голову, переходя грани риска, этого не могли не учитывать люди Независимого. Понимали, значит, что в любой момент тем может сесть на хвост президентская охранная служба или мы, контрразведка. Следовательно, и на самого Независимого можно было выйти, отследив канал передачи информации. Что же это за сверхнадежный канал? В ответе на этот вопрос зацепка. Возможно сейчас единственная.
   - Очень точное попадание, Стенли. Добавьте к этому, что они не боялись не только слежки, но и того, что Чакли или Кэмпбелл окажутся в руках спецслужб. Они этого не боялись.
   - Предвидели самоубийство?
   - Позволю себе усилить ваши слова: не сомневались в нем.
   - Вы так уверены?
   - Факты, мой дорогой, их на козе не объедешь.
   - На чем?
   - Да ни на чем не объедешь.
   Торнвил кивнул головой и почувствовал ту неприятную злобу, которая всегда возникала у него, когда игру спокойно делает противник.
   - Конечно, можно предположить и зомбирование, - Блюм недовольно поморщился от этой собственной мысли, - но...
   - Но тогда зачем программировать людей на такой варварский способ самоубийства, вы хотите сказать?
   - Именно. И обратите внимание: способ не стопроцентный! Где гарантия, что такой самоубийца нанесет себе действительно смертельный удар? Что-то здесь не то, полковник, очень важное для нас "не то"... Кэмпбелл имела разрешение на пистолет, который лежал у нее в письменном ящике. И Чакли без всяких проблем мог им обзавестись. Выстрелить в висок куда проще, чем нанести себе глубокое ранение в живот, да еще умудриться взрезать кишечник. Чем объяснить такой нерациональный способ самоликвидации?
   - Не нравится мне эта мистика, патрон.
   - И мне не нравится. - Блюм подошел к креслу, но раздумал садиться и вернулся на середину комнаты. - Теперь о канале передачи информации. Через тайник где-нибудь в городе они работать ведь не могли, согласны?
   - Да, на тайнике их можно было бы выследить и взять в наручники кого угодно, в том числе, их связного прямо с поличным. И успеть себя уничтожить им бы уже не дали.
   - Верно, значит остается личный контакт, причем в условиях, когда в случае чего должна пройти самоликвидация. Распределите своих людей по соответствующим объектам, проверьте под видом финансовой инспекции всех частных врачей, что там еще,... небольшие ателье по пошиву одежды... Ну, сами еще подумайте, где им удобно было встречаться?
   * * *
   - Ты слышишь меня, мальчик? Ты меня слышишь?
   Хак кивнул.
   - Ну слава Всевышнему! Ты был в беспамятстве два дня и две ночи. А сейчас у тебя уже не горячая голова. Но все равно лежи.
   Хак все-таки приподнялся на локтях...
   Комната светлая и довольно большая. Ковры. Он сразу обратил на них внимание, плохие ковры... Это небогатые люди... но и не бедные. У бедняков простые циновки. Такие ковры могут быть у средней руки торговцев или ремесленников.
   - Как твое имя?
   Хак чуть повел головой в сторону, опустил ее снова на небольшой жесткий валик и закрыл глаза. "Имя? Его еще надо придумать".
   - Не тревожь больного, - услышал он женский голос. - Иди в свою кузницу, я буду смотреть за ним.
   "Кузница? Он в доме у кузнеца..." Хак вдруг сразу вспомнил голос этого человека. Человека на площади - того, что разговаривал с ним и держал потом за плечи.
   * * *
   Николь сказала ему, что чувствует себя его частью. И он сразу сказал, что сам так ее чувствует. Как святую часть их общего целого. Его чудесную мадонну... Она решила, что они зарегистрируют брак как только она ощутит себя беременной: "Мне кажется, это случится очень скоро, милый".
   Ему тоже так кажется.
   Пять дней интенсивных проверок, пять дней неприятного для них с Блюмом ожидания и вот, наконец!
   - Один и тот же связной, Стенли! Это меня радует не меньше, чем то, что мы его нашли! У них был один общий связной!
   - Мне тоже это кажется неестественным. Гораздо разумнее было бы развести каналы связи для таких ценных агентов.
   - Вот именно! Значит у нашего Независимого тоже не все слава богу. Он подает нам слабые надежды. Маленькие ошибочки или трудности у противника - ах, как я их, Стенли, люблю! Блюм потер руки. - Кабинет зубного врача. Удобное место для встреч. Вы уже наверняка придумали, как этого доктора брать, а? Рассказывайте, я - весь внимание.
   - Очень просто. Может же у меня разболеться зуб в Вашингтоне?
   - Ой, не говорите, мой дорогой! От этого места у многих болят зубы. Только зачем именно вам, что - сотрудников мало?
   - Хотелось бы самому, патрон.
   - А, полковник, давно не занимались оперативкой? Нервы скучают? Ну что ж, я не против. Где будут ваши люди?
   - Один войдет в приемную через минуту после того, как я окажусь в кабинете. Заявит медсестре, что у него острая боль и будет дожидаться моей команды через портативный микрофон. Двое других - на улице. Больше не надо. За углом крытый овощной фургон. Мы подгоним его к черному входу и вывезем доктора незаметно. Там, со двора, это сделать очень удобно.
   - Медсестра?
   - Мы ее сразу после ареста доктора возьмем в разработку. В ближайшие два-три дня на все звонки в кабинет она будет отвечать, что у того тяжелый пациент, он подойти не может. Дома будет работать автоответчик с ее голосом: вроде того, что хозяин сегодня вернется слишком поздно. Попробуем таким образом выяснить, кто станет им интересоваться.
   - Д-а, хорошо. А если окажутся настоящие пациенты в приемной?
   - Тяжелый случай с острой болью, сестра извинится и объявит, что доктор никого уже принять не сможет.
   - Там, в приемной, не должны ничего подозрительного услышать из кабинета.
   - Все детали продуманы, патрон. Кстати, двери у дантистов со звукоизоляцией. Кроме того я залеплю ему рот клейкой лентой.
   - Ох, полковник, не ваша это работа! Ладно, - Блюм поднял примирительно вверх руку, - если нельзя, но очень хочется, то можно. Успеем сегодня провести операцию?
   - Люди готовы. Если вылетим сейчас на нашем самолете, как раз успеем к концу приема.
   - Действуйте, Стенли, действуйте. Я тоже тут кое-что подготовлю.
   Через полтора часа Торнвил входил в обычную приемную частного дантиста...
   Цветы кругом, и здоровый красно-синий какаду в просторной клетке. Худенькая медсестричка с милым, немножко нервным личиком. Торнвил знал ее имя, возраст, то, что недавно закончила медучилище. Живет одна. Это очень удобно для дальнейшей работы.
   - Здравствуйте! Этого попугая как будто нарочно так разрисовали. Сознайтесь, это вы сами сделали? Природа не может создать таких диковинных красок.
   - Что вы, сэр! Он настоящий, бразильский. Большая умница, только немного злой.
   Попугай вскинул голову и посмотрел на Торнвила большим круглым и действительно не очень добрым глазом.
   - У вас проблемы с зубами, сэр?
   - Небольшие. Отломился краешек седьмого зуба. Я в Вашингтоне проездом, и такая оказия. Хочу, чтобы доктор взглянул. Я заплачу наличными.
   - Конечно, сэр, он скоро освободится.
   Не успел Торнвил порадоваться, что других пациентов в приемной нет, как тут же появилась пожилая дама.
   - Вы пришли немного раньше, - обратившись к ней по имени застрекотала медсестричка. - Доктор сейчас освободится, но сначала посмотрит этого господина. У него маленький пустяк.
   Дама согласно кивнула и, видимо, как старому знакомому, погрозила попугаю пальцем. Тот проурчал что-то в ответ и повернулся к ней задом. Еще через пару минут Торнвила пригласили в кабинет на смену вышедшему пациенту.
   Проходя к креслу, он сразу оценил комплекцию хозяина кабинета и остался доволен: лет сорока мужик, вес средненький, и явно не атлет. Проблем здесь не будет.
   - Что вас беспокоит?
   - Мне кажется, отломился кусочек седьмого верхнего,... справа. Язык все время наталкивается на острый край.
   - Сейчас посмотрим.
   Сказанное пошло в микрофон, и сразу же в приемную ввалился здоровый чернокожий с красными, почти плачущими глазами.
   - Беда-то, мэм, просто беда, ох, еле до вас добежал, жалостным голосом заскулил он. - Напасть, мэм, стал ныть полчаса назад, а когда я попробовал прополоскать горячей водой, света не взвидел, мэм. - Бедняга указал на свою кучерявую башку. - Прямо в голову отдает!
   - Не делайте так никогда, сэр! Только врач может сказать, чем и когда полоскать заболевший зуб.
   - Ваша правда, мэм, ох, ваша правда...
   - У вас все в порядке, хороший рот. А то, что вас разволновало - обычный случай. Там острый естественный край. Повернули чуть по другому язык, и маленькая царапина на нем заставляет думать, что во рту что-то неладно.
   - Большое спасибо, доктор, - Торнвил позволил хозяину направиться к двери, чтобы открыть ее...
   - А! Что... что вы делаете? М-мм...
   - Спокойно, спокойно, не дергайтесь.
   - Ох, мэм, просто сил моих нет! Может быть, доктор даст мне пока таблетку. Давайте зайдем к нему, мэм, и попросим. Очень прошу вас, давайте зайдем.
   - Надо сделать срочный укол в десну! - поддержала пожилая дама. - Нельзя же так мучиться! - И когда они скрылись за дверью кабинета, повернулась к попугаю: - Видишь, как повезло тебе, негодяй, что ты не с зубами родился. - Тот, словно поняв, довольно поцокал огромным клювом. - Да и нам, пожалуй, так лучше тоже, - посмотрев на его клюв заключила она.
   - Не волнуйтесь, Джойс, не волнуйтесь! Вас, ведь, так зовут? Все нормально, вот наши документы, вот ордер на арест доктора. - Тот уже сидел на месте пациента в зубном кресле с залепленным ртом и в наручниках. - Возможно это недоразумение, и мы его скоро отпустим. А сейчас вы должны очень спокойно выйти из кабинета и сообщить даме, что у доктора оказались сразу два тяжелых больных. Обоим нужна серьезная помощь, и ее он сегодня принять не сможет. И сразу же закроете входную дверь на ключ.
   Бледная медсестричка вышла в приемную и Торнвил услышал как она произносит нужные слова. Он тут же отдал по связи команду подогнать фургон. Еще через минуту дантист был туда упакован.
   - Все, - сообщил Торнвил девушке, у которой на белых щеках появились нервические красные пятна. - Инспектор останется с вами и даст необходимые инструкции. Не надо волноваться.
   - Но... у него же болит зуб, сэр, - очумело произнесла та, глядя на темнокожего полицейского, просто плакавшего минуту назад от боли. - Я дам ему таблетку?
   - У меня нет с собой наличных за таблетку, шеф, - обращаясь к Торнвилу, заметил тот.
   - А много нужно?
   - Я дам бесплатно.
   - Тогда он возьмет, - прощаясь со своим сотрудником за руку согласился полковник.