Еще один дериват от корня хта – слово «хет», обозначающее «тяжкий грех», а в сочетании со словом мавет – «смертный грех» (Числ. 27:3 – восстание против Божественного порядка; Втор. 22:26 – изнасилование обрученной девицы) и др.) В отличие от греха «хатта», от которого можно очиститься благодаря жертвоприношениям, грех «хет» непременно ведет к смерти того, кто его совершает (Лев. 22:9), поскольку хет затрагивает душу человека, средоточие его жизни (Числ. 9:13, Ис. 38:17; Иез. 18:4). Именно здесь коренится развившееся в христианской традиции учение о смертных грехах, первый список которых можно обнаружить еще в книге Притчей 6:16–24.
Следующее слово – пéша, от корня пша – «разбивать»[89]. Этим словом обозначаются преступления, связанные с нарушением договора между людьми (3 Цар. 12:19) или Завета с Богом (Ос. 8:1). С точки зрения юридической пеша – преступление, нарушающее мир в общине, чаще всего против собственности кого-то из ее членов (например, воровство – Исх. 22:9, Притч. 28:24).
Слово авóн происхдит от корня ава – «совершать злодеяние», «быть склоненным». Отсюда существительное авон имеет два значения: «грех, злодеяние, преступление», с одной стороны, и «возмездие» – с другой[90]. В некотором смысле русские слова «грех» и «вина» обладают подобной двойственностью. С одной стороны, «грех» и «вина» – синонимы слова «преступление», с другой – слова «беда» и «наказание» (например, во фразе «как на грех!», «давит груз вины» и т. п.). Ярче всего двойственность слова авон видна в словах Каина: «Наказание (авон – тут же „вина“) мое больше, нежели снести можно» (Быт. 4:13). Преступление ложится на совершившего его тяжким бременем и становится наказанием.
Авон – самая тяжелая разновидность греха. Обычно под этим словом подразумевается серьезное преступление как перед людьми, так и перед Богом (братоубийство – Быт. 4:13; предательство слуги – 1 Цар. 20:1, святотатство – 1 Цар. 3), состояние глубокой вины, накопившейся в результате совершения множества злодеяний (хатта и пеша) (Пс. 37:4–5), которая отделяет человека от Бога и ведет к его гибели.
Следует отметить, что все перечисленные термины в равной мере употребимы как в сфере светского законодательства, так и в сфере сакрального из-за отсутствия четкой границы между ними. Любое из преступлений может стать предметом судебного разбирательства, за любое из них может покарать Бог. Подобная двойственность сохранится и позже, в талмудическую эпоху, когда законодательство, а также судебная система и система наказаний будут разработаны необычайно детально. Для иудея любой эпохи светское законодательство будет неотделимо от религиозного, закон всегда останется сакральным, любое преступление будет неотделимо от греха, а любое наказание, назначенное судом, будет всего лишь одним из вариантов Божественного воздаяния.
Период Второго Храма (конец VI в. до н. э. – 70 г. н. э.) стал одним из наиболее значительных с точки зрения развития еврейской юридической системы. За семь веков существования еврейского государства оно несколько раз оказывалось под властью иноземцев – персов, греков и римлян, пережило период независимости при Хасмонеях, стало ареной нескольких военных кампаний (от Александра Македонского до Веспасиана и Тита). Все это не могло не сказаться на образе жизни и мышлении иудеев, а как следствие – на законодательстве.
Главной характеристикой эпохи стали идея о прекращении пророчества и представление о том, что весь Закон был отдан людям, наиболее ученые из которых и должны были заниматься его интерпретацией.
Появление бет-мидрашей. Первое бесспорное упоминание бет-мидраша содержится в книге Премудрости Бен-Сиры (51:50), из чего можно сделать вывод, что он существовал как специальная институция, предназначавшаяся для всех желающих услышать толкование Торы из уст законоучителей, уже в период Второго Храма. Бет-мидраш, будучи центром изучения Торы как для ученых, так и для простого народа, способствовал широкому распространению культуры среди евреев. Во времена Мишны бет-мидраш был независим от синагоги и считался более святым местом. Значение бет-мидраша как места изучения Торы и Устного Закона специально подчеркивается в ряде мест Талмуда (Мег. 27а; Гит. 38б; Бр. 17а, 64а).
Отсутствие четких идеологических установок привело к образованию множества религиозно-политических группировок, каждая из которых считала себя законной наследницей библейской традиции. Наиболее известные из них описаны в сочинениях еврейского историка Иосифа Флавия[91]: фарисеи, саддукеи и ессеи. Однако помимо этих трех групп, которые сами по себе были далеко не однородны, на протяжении всего времени существования Второго Храма то появлялись, то исчезали множество других группировок: самаритяне, сикарии, зелоты, христиане… По мнению авторов Вавилонского Талмуда (Йома 9Б), Первый Храм был разрушен из-за идолопоклонства, разврата и кровопролития, тогда как Второй – из-за беспричинной вражды между евреями.
Это сложное время породило огромнее количество разнообразной литературы: поздние из библейских книг, ессейская библиотека, обнаруженная в Кумране, тексты Элефантины, Септуагинта, апокрифическая литература и псевдоэпиграфы, тексты, позже вошедшие в Мишну, сочинения еврейских историков и философов (Иосиф Флавий и Филон Александрийский), наконец, Новый Завет. В текстах всех этих групп можно обнаружить либо особую трактовку библейских законов, либо даже собственные законы.
Даже в период существования независимого еврейского государства, управлявшегося Хасмонеями (152—37 гг. до н. э.), у евреев не получилось систематизировать законодательство и сформировать развитую систему правовых институтов, поскольку даже тот период был наполнен религиозными спорами и борьбой за власть. Единственная попытка некой систематизации закона была предпринята Филоном Александрийским (ок. 25 г. до н. э. – 50 г. н. э.) в его сочинении «Об особых законах».
Главным достижением этого периода можно считать формирование понятия «устная Тора». Сегодня этот термин обозначает записанное учение, которое сформировалось внутри фарисейской раввинистической традиции и которое до 3 в. н. э. передавалось устно[92]. Устная Тора состоит из обширных комментариев, новых законов, выведенных при помощи специальных герменевтических приемов из уже имеющихся законов, основанных на прецедентах, и многое другое. Можно спорить о том, когда именно входит в употребление термин «устная Тора», но совершенно очевидно, что именно в этот период начинает активно развиваться то, что этот термин наполняет, – устное комментирование библейского закона, направленное на раскрытие его смыслов и адаптацию к меняющимся историческим условиям. И именно теперь начинаются споры о том, следует или нет записывать это учение[93].
С другой стороны, несмотря на отсутствие четкой структурированности еврейского общества, терзаемого борьбой с иноземным владычеством, равно как и внутренней раздробленностью, в нем все-таки начинается формирование органов власти и судопроизводства. Прежде всего, речь идет об институте царской власти, возродившемся после восстания Маккавеев. Пришедшие к власти правители из рода Хасмонеев носили титулы и исполняли обязанности царя и первосвященника. Вероятно, вместе с этими титулами они получили частичное право судопроизводства (1 Мак. 9:73), но их компетенция, по-видимому, распространялась только на войско[94]. Сакральное же, храмовое законодательство по-прежнему находилось в руках священства (1 Мак. 4:44), а гражданское и уголовное право – в руках Синедриона (Иосиф Флавий, Иудей ские древности 14:9).
Синедрион (от греч. «совет», «совещание») представлял собой верховный орган политической, религиозной и юридической власти на протяжении всего римского периода. Он довольно часто упоминается в самых разных источниках, однако точные его функции в период существования Второго Храма определить довольно сложно, особенно в правление Хасмонеев и Ирода Великого. С уверенностью можно сказать, что он трансформировался из совета старейшин, возникшего сразу же по возвращении евреев из плена (Езд. 5:5) и какое-то время назывался герусией, о чем писал иудейский историк Иосиф Флавий. Раввинистические источники говорят о нескольких синедрионах – Великом, состоявшем из 71 человека, и малом или малых, состоявших из 23 человек. Вероятно, функции Великого синедриона и малого различались. Во всяком случае, более поздние талмудические тексты приписывают им совершенно разные юридические полномочия, но вместе с тем с полной уверенностью можно сказать, что разрушение Храма в 70 г. привело к очень значительной трансформации того органа, равно как и его функций. Положение же дел, существовавшее до 70 г., остается довольно туманным. Некоторый свет на это может пролить евангельская история о суде над Иисусом (Ин. 18), хотя данный сюжет скорее является свидетельством нетипичного собрания синедриона, нежели рассказывает о реальной практике судопроизводства[95].
Великий синедрион собирался во внутреннем дворе иерусалимского Храма, в палате Тесаных камней. Глава синедриона носил титул «наси» («князь»). Должность эту обычно занимал первосвященник. Период между 160 г. до н. э. по начало н. э. вошел в историю синедриона как период «пар», когда синедрион возглавляли сразу два человека: наси – собственно глава синедриона, и ав-бейт-дин – глава раввинского суда. Самой известной из пар были Гиллель и Шаммай. Опять же разграничить их полномочия не представляется возможным.
Тем не менее, несмотря на скудость и зачастую размытость сведений о законодательстве и судопроизводстве в эпоху Второго Храма, можно сделать вывод о том, что именно здесь закладываются основы того, что превратится в полностью развитую юридическую систему в последующие эпохи.
Глава 3
Следующее слово – пéша, от корня пша – «разбивать»[89]. Этим словом обозначаются преступления, связанные с нарушением договора между людьми (3 Цар. 12:19) или Завета с Богом (Ос. 8:1). С точки зрения юридической пеша – преступление, нарушающее мир в общине, чаще всего против собственности кого-то из ее членов (например, воровство – Исх. 22:9, Притч. 28:24).
Слово авóн происхдит от корня ава – «совершать злодеяние», «быть склоненным». Отсюда существительное авон имеет два значения: «грех, злодеяние, преступление», с одной стороны, и «возмездие» – с другой[90]. В некотором смысле русские слова «грех» и «вина» обладают подобной двойственностью. С одной стороны, «грех» и «вина» – синонимы слова «преступление», с другой – слова «беда» и «наказание» (например, во фразе «как на грех!», «давит груз вины» и т. п.). Ярче всего двойственность слова авон видна в словах Каина: «Наказание (авон – тут же „вина“) мое больше, нежели снести можно» (Быт. 4:13). Преступление ложится на совершившего его тяжким бременем и становится наказанием.
Авон – самая тяжелая разновидность греха. Обычно под этим словом подразумевается серьезное преступление как перед людьми, так и перед Богом (братоубийство – Быт. 4:13; предательство слуги – 1 Цар. 20:1, святотатство – 1 Цар. 3), состояние глубокой вины, накопившейся в результате совершения множества злодеяний (хатта и пеша) (Пс. 37:4–5), которая отделяет человека от Бога и ведет к его гибели.
Следует отметить, что все перечисленные термины в равной мере употребимы как в сфере светского законодательства, так и в сфере сакрального из-за отсутствия четкой границы между ними. Любое из преступлений может стать предметом судебного разбирательства, за любое из них может покарать Бог. Подобная двойственность сохранится и позже, в талмудическую эпоху, когда законодательство, а также судебная система и система наказаний будут разработаны необычайно детально. Для иудея любой эпохи светское законодательство будет неотделимо от религиозного, закон всегда останется сакральным, любое преступление будет неотделимо от греха, а любое наказание, назначенное судом, будет всего лишь одним из вариантов Божественного воздаяния.
Период Второго Храма (конец VI в. до н. э. – 70 г. н. э.) стал одним из наиболее значительных с точки зрения развития еврейской юридической системы. За семь веков существования еврейского государства оно несколько раз оказывалось под властью иноземцев – персов, греков и римлян, пережило период независимости при Хасмонеях, стало ареной нескольких военных кампаний (от Александра Македонского до Веспасиана и Тита). Все это не могло не сказаться на образе жизни и мышлении иудеев, а как следствие – на законодательстве.
Главной характеристикой эпохи стали идея о прекращении пророчества и представление о том, что весь Закон был отдан людям, наиболее ученые из которых и должны были заниматься его интерпретацией.
Появление бет-мидрашей. Первое бесспорное упоминание бет-мидраша содержится в книге Премудрости Бен-Сиры (51:50), из чего можно сделать вывод, что он существовал как специальная институция, предназначавшаяся для всех желающих услышать толкование Торы из уст законоучителей, уже в период Второго Храма. Бет-мидраш, будучи центром изучения Торы как для ученых, так и для простого народа, способствовал широкому распространению культуры среди евреев. Во времена Мишны бет-мидраш был независим от синагоги и считался более святым местом. Значение бет-мидраша как места изучения Торы и Устного Закона специально подчеркивается в ряде мест Талмуда (Мег. 27а; Гит. 38б; Бр. 17а, 64а).
Отсутствие четких идеологических установок привело к образованию множества религиозно-политических группировок, каждая из которых считала себя законной наследницей библейской традиции. Наиболее известные из них описаны в сочинениях еврейского историка Иосифа Флавия[91]: фарисеи, саддукеи и ессеи. Однако помимо этих трех групп, которые сами по себе были далеко не однородны, на протяжении всего времени существования Второго Храма то появлялись, то исчезали множество других группировок: самаритяне, сикарии, зелоты, христиане… По мнению авторов Вавилонского Талмуда (Йома 9Б), Первый Храм был разрушен из-за идолопоклонства, разврата и кровопролития, тогда как Второй – из-за беспричинной вражды между евреями.
Это сложное время породило огромнее количество разнообразной литературы: поздние из библейских книг, ессейская библиотека, обнаруженная в Кумране, тексты Элефантины, Септуагинта, апокрифическая литература и псевдоэпиграфы, тексты, позже вошедшие в Мишну, сочинения еврейских историков и философов (Иосиф Флавий и Филон Александрийский), наконец, Новый Завет. В текстах всех этих групп можно обнаружить либо особую трактовку библейских законов, либо даже собственные законы.
Даже в период существования независимого еврейского государства, управлявшегося Хасмонеями (152—37 гг. до н. э.), у евреев не получилось систематизировать законодательство и сформировать развитую систему правовых институтов, поскольку даже тот период был наполнен религиозными спорами и борьбой за власть. Единственная попытка некой систематизации закона была предпринята Филоном Александрийским (ок. 25 г. до н. э. – 50 г. н. э.) в его сочинении «Об особых законах».
Главным достижением этого периода можно считать формирование понятия «устная Тора». Сегодня этот термин обозначает записанное учение, которое сформировалось внутри фарисейской раввинистической традиции и которое до 3 в. н. э. передавалось устно[92]. Устная Тора состоит из обширных комментариев, новых законов, выведенных при помощи специальных герменевтических приемов из уже имеющихся законов, основанных на прецедентах, и многое другое. Можно спорить о том, когда именно входит в употребление термин «устная Тора», но совершенно очевидно, что именно в этот период начинает активно развиваться то, что этот термин наполняет, – устное комментирование библейского закона, направленное на раскрытие его смыслов и адаптацию к меняющимся историческим условиям. И именно теперь начинаются споры о том, следует или нет записывать это учение[93].
С другой стороны, несмотря на отсутствие четкой структурированности еврейского общества, терзаемого борьбой с иноземным владычеством, равно как и внутренней раздробленностью, в нем все-таки начинается формирование органов власти и судопроизводства. Прежде всего, речь идет об институте царской власти, возродившемся после восстания Маккавеев. Пришедшие к власти правители из рода Хасмонеев носили титулы и исполняли обязанности царя и первосвященника. Вероятно, вместе с этими титулами они получили частичное право судопроизводства (1 Мак. 9:73), но их компетенция, по-видимому, распространялась только на войско[94]. Сакральное же, храмовое законодательство по-прежнему находилось в руках священства (1 Мак. 4:44), а гражданское и уголовное право – в руках Синедриона (Иосиф Флавий, Иудей ские древности 14:9).
Синедрион (от греч. «совет», «совещание») представлял собой верховный орган политической, религиозной и юридической власти на протяжении всего римского периода. Он довольно часто упоминается в самых разных источниках, однако точные его функции в период существования Второго Храма определить довольно сложно, особенно в правление Хасмонеев и Ирода Великого. С уверенностью можно сказать, что он трансформировался из совета старейшин, возникшего сразу же по возвращении евреев из плена (Езд. 5:5) и какое-то время назывался герусией, о чем писал иудейский историк Иосиф Флавий. Раввинистические источники говорят о нескольких синедрионах – Великом, состоявшем из 71 человека, и малом или малых, состоявших из 23 человек. Вероятно, функции Великого синедриона и малого различались. Во всяком случае, более поздние талмудические тексты приписывают им совершенно разные юридические полномочия, но вместе с тем с полной уверенностью можно сказать, что разрушение Храма в 70 г. привело к очень значительной трансформации того органа, равно как и его функций. Положение же дел, существовавшее до 70 г., остается довольно туманным. Некоторый свет на это может пролить евангельская история о суде над Иисусом (Ин. 18), хотя данный сюжет скорее является свидетельством нетипичного собрания синедриона, нежели рассказывает о реальной практике судопроизводства[95].
Великий синедрион собирался во внутреннем дворе иерусалимского Храма, в палате Тесаных камней. Глава синедриона носил титул «наси» («князь»). Должность эту обычно занимал первосвященник. Период между 160 г. до н. э. по начало н. э. вошел в историю синедриона как период «пар», когда синедрион возглавляли сразу два человека: наси – собственно глава синедриона, и ав-бейт-дин – глава раввинского суда. Самой известной из пар были Гиллель и Шаммай. Опять же разграничить их полномочия не представляется возможным.
Тем не менее, несмотря на скудость и зачастую размытость сведений о законодательстве и судопроизводстве в эпоху Второго Храма, можно сделать вывод о том, что именно здесь закладываются основы того, что превратится в полностью развитую юридическую систему в последующие эпохи.
Глава 3
Законодательство Моисея: уголовно-правовая характеристика
Среди религиозных источников, имеющих историческое значение, следует выделить Законодательство Моисея, Закон, переданный еврейскому народу Богом через Моисея. Конечно, подлинная человеческая, гуманистическая цивилизация должна строиться не только на запретах, тем более таких строгих и жестоких, как Закон, но и на новозаветных заповедях любви, блаженства и благодати. Закон запрещает и наказывает, но не искореняет преступлений, эта задача может решаться лишь на путях духовного преобразования межличностных отношений в направлении, заданном императивом Иисуса Христа: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мф. 22, 39).
Однако значение Закона при этом не умаляется. Во-первых, изложенный императив является не чем иным, как обобщенным выражением сути Закона в части, касающейся общественных отношений. Сам Иисус Христос говорит: «На сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки» (Мф. 22, 40). Имеется в виду, что первая, «наибольшая заповедь в законе» – «возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим» (Мф. 22, 36–37).
Во-вторых, Закон Моисея – это действующий Закон; он из прошлого, но сохраняет свою духовную силу и в настоящем. Иисус Христос сказал: «Доколе не прейдет небо и земля, ни одна йота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все» (Мф. 5, 18). И дело здесь не в самом законе, а в человеке и человечестве, которое в значительной своей части, порой прикрываясь лозунгами демократии и гуманизма, остается «жестоковыйным». Мы и сейчас язычники или «снова язычники», потерявшие Бога, повернувшиеся к оккультизму, культу «золотого тельца», культу насилия; мы формируем поколение, «выбирающее кока-колу», равнодушное, немилосердное, пытающееся достичь успеха любой ценой. Значит, без закона, неадекватного, но подобного Закону Моисея, и сейчас нельзя.
В-третьих, Закон Моисея имеет глобальное значение. Хотя он был изначально законом еврейским, однако затем для него, благодаря христианству, не стало «ни еврея, ни эллина». Закон дан Богом через Моисея избранному народу, а через него – всему человечеству. Закон лежит в основе трех традиционных для России религий: христианства, ислама и иудаизма. Сложнейшие вопросы преодоления конфликтов, возникающих на бытовом (скинхеды), религиозном (фундаментализм) и политическом (военные действия против бандформирований в северокавказских республиках) уровнях, могут быть разрешены только путем создания в России единого духовного, но не исключающего национальную и религиозную самобытность пространства, и начинать этот процесс следует с освоения общего фундамента – Закона Моисея.
Законодательство Моисея не стало еще предметом должного внимания современных российских ученых-юристов. Имеющиеся публикации однозначно указывают на историческую взаимосвязь современного российского права с христианской религией, а значит, и Законодательством Моисея[96]. Наиболее обстоятельной в этом отношении следует признать монографию Р. А. Папаяна[97]. Но исследования посвящены главным образом общефилософским вопросам права либо нормам, регулирующим позитивные отношения.
Между тем Закон Моисея – это в значительной мере законодательство охранительного плана, устанавливающее запреты и ответственность за их нарушение. В этом смысле оно роднится с уголовным законодательством, а значит, должно исследоваться и в уголовно-правовом аспекте. Предпримем попытку изложить правовую характеристику Закона Моисея в части, касающейся ответственности за предусмотренные в нем деяния.
Закон Моисея представляет собой системное образование, ключевым элементом которого являются 10 заповедей Божьих, именуемых также Десятисловием, или Декалогом. Они выполняют особую системообразующую роль. Их можно сравнить с конституцией, которая находится в системе всего законодательства и является его основой в том смысле, что все остальные законы должны опираться на конституцию, соответствовать ей, развивать конституционные нормы, охранять ценности, провозглашенные конституцией. Конституция не может иметь какого-либо значения, если не получит развития в соответствующей системе законодательства. Таков статус и Декалога. Выступая в роли конституции, он провозглашает наиболее важные социальные ценности и излагает общие установления относительно их защиты. Конкретизация этих ценностей и все многообразие нарушений указанных в Декалоге установлений содержится в остальной части Законодательства Моисея; в ней же и санкции, которые в Декалоге, как и подобает конституции, не называются.
На горе Синай Моисей получил от Бога текст Завета (Исх. 20, 1-17) и законы, которые он должен был объявить народу своему (Исх. 21, 1-36; 22, 1-31; 23, 1-33). И Завет и законы имели вид договора, т. е. юридически значимого акта. Стороны договора: Бог и еврейский народ. Моисей после встречи с Богом пересказал народу «все слова Господни и все законы», «и отвечал весь народ в один голос, и сказали: все, что сказал Господь, сделаем» (Исх. 24, 3). Только после этого Моисей составляет письменный текст документов в виде Книги Завета, еще раз прочитав текст вслух и еще раз получив одобрение народа. «И сказали они: все, что сказал Господь, сделаем и будем послушны» (Исх. 24, 7). Договор был скреплен кровью, которой Моисей окропил народ. «…Вот
кровь Завета, который Господь заключил с вами о всех словах сих» (Исх. 24, 8). Потом только Моисей взошел вновь на гору, чтобы получить от Бога «скрижали каменные», «закон и заповеди», которые Господь «написал для научения их» (Исх. 24, 12). «Скрижали были дело Божие, и письмена, начертанные на скрижалях, были письмена Божие» (Исх. 32, 16). Таким образом, текст Библии однозначно свидетельствует о том, что Завет и Законы заключены между Богом и еврейским народом; они не были навязаны ему, а являются результатом его свободного волеизъявления. Бог уравнивает себя здесь со своим богоподобным творением, как всегда не посягая на свободу выбора. Все негативное, что было потом, – следствие отступления народа от им же принятых исходящих от Бога установлений.
После того как первые две скрижали были разбиты Моисеем по причине неверности народа заключенному Завету, Господь Бог по милости своей согласился повторить Завет и написал на двух новых скрижалях, изготовленных уже самим Моисеем, то же, что было написано на разбитых: «И написал Он на скрижалях, как написано было прежде, те десять слов, которые изрек вам Господь на горе из среды огня» (Втор. 10, 4).
Как и положено договору, он был «сдан на хранение», местом которого по указанию Бога стал ковчег. «И положил скрижали в ковчег, который я сделал, чтоб они там были, как повелел мне Господь» (Втор. 10, 5). С момента первого восхождения Моисея на Синай шел процесс формирования законодательства, которое стало результатом последующих духовных контактов с Господом Богом. Бог ничего не менял в том, что было дано им народу прежде, но только дополнял свои установления и постановления.
Десятисловие состоит из двух разделов, один из них определяет отношение человека к Богу, другой – к обществу, иным людям. Отношение к Богу определяют первые четыре заповеди:
1) «Я Господь, Бог твой… Да не будет у тебя других богов перед лицом Моим» (Исх. 20, 2–3);
2) «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли. Не поклоняйся им и не служи им» (Исх. 20, 4–5);
3) «Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно» (Исх. 20, 7);
4) «Помни день субботний, чтобы святить его. Шесть дней работай и делай всякие дела твои, а день седьмой – суббота Господу, Богу твоему» (Исх. 20, 8-10).
Остальные шесть заповедей касаются отношений человека с другими людьми (Исх. 20, 12–17):
5) «Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле…»;
6) «Не убивай»;
7) «Не прелюбодействуй»;
8) «Не кради»;
9) «Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего»;
10) «Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего».
Разделы органически взаимосвязаны, существуют как единое целое. Заветы первого раздела «наибольшие», духовные, организующие по отношению к Заветам второго раздела, но в то же время опираются на них, живут в них. Заветы второго раздела – это жизнь первых, что называется, «в миру», модель того, как первые четыре заповеди – сугубо духовные – должны осуществляться в повседневной жизни человека. В силу того что вторая часть «подобна» первой, нарушение любой из шести «земных» заповедей свидетельствует о неисполнении первых, «духовных» заповедей. Если первая часть заповедей – дух, то вторая – душа жизни человека. Если нарушается хотя бы одна из названных 10 заповедей, рушится вся заповедная система. Согласно ап. Иакову, «кто соблюдает весь закон и согрешит в одном чем-нибудь, тот становится виновным во всем» (Иак. 2, 10). Смысл этого положения, которое мы назвали бы системным, не в том, что нарушивший одно законоположение должен отвечать как за нарушение каждого закона, а в том, что в одном деянии нарушается закон как некоторая должная система поведения. «Не все ли равно, где мы перешли через рубеж, где мы перешли с одного берега на другой: мы или на одном берегу, или на другом»[98], – пишет по этому вопросу Владыка Антоний Сурожский. Декалог получает развитие в разветвленной системе Законодательства Моисея, хотя автор его тот же Бог, избравший Моисея в качестве посредника в отношениях с еврейским народом. В соответствии с двумя частями Завета законодательство также может быть разделено на две части, хотя это деление условно, нормы обеих частей представлены в книгах Моисея вперемежку, что указывает на недопустимость их противопоставления. Одни законы развивают первые четыре духовные заповеди, образуя, говоря современным языком, религиозное законодательство. Например, устанавливается праздник опресноков (Исх. 23, 15), требование принесения в дом Господа «начатков» (Исх. 23, 19), запрет на заключение союза с язычниками и их богами (Исх. 23, 32), дается указание об изготовлении скинии и ковчега (Исх. 25, 9-10), закон о жертве за грех (Лев. 4), закон о жертве повинности (Лев. 7) и т. д. Другая часть законодательства может быть отнесена к светской жизни, отношениям между людьми. Для современного исследователя имеет значение, конечно, вторая часть законов, но она должна рассматриваться во взаимосвязи с первой, одна без другой понята быть не может, да и конструктивно нормы обеих частей в значительной мере совпадают.
По своему характеру Законодательство Моисея является правовым. Вопрос о его правовом содержании требует специального рассмотрения, ибо не все, что облечено в форму закона, является правом, закон может быть и неправомерным. Кроме того, если Десятисловие – закон правовой, то его следует признать в качестве своеобразного метаправа по отношению к современному праву, что и делает необходимым сверять наше право с ветхозаветным.
Если исходить из понимания права как совокупности норм, регулирующих общественные отношения, имеющих прямое действие, адресованных неопределенному множеству людей, выражающих высшую волю и имеющих принудительную силу, то Закон Моисея, безусловно, правовой. Он исходит от самой высокой властной инстанции – от Бога, и выражает при этом волю народа, регулирует общественную жизнь, хотя, может быть, на взгляд современника, слишком детально (например, предписание иметь при себе лопатку для зарывания естественных отправлений (Втор. 23, 13)), подкрепляется силой духовного и общественного (за неимением государства) принуждения, имеет прямое действие в том смысле, что никаких дополнительных актов для исполнения Закона не требуется.
В литературе высказана мысль, которая может быть использована для подрыва правовой сущности Закона через отрицание его всеобщности. Утверждается, что в Законе «нормы поведения… обращены непосредственно к Моисею… изложены как повеление не всем, а самому собеседнику»[99]. Можно понять стремление автора таким путем доказать существование повышенной ответственности начальствующих лиц как носителей власти. Это действительно так. Но для этого вовсе не обязательно представлять Закон как акт индивидуального действия, лишать его признака всеобщности и тем самым усомниться в том, что он представляет собой правовую систему. Тем более что текст Закона не дает никаких оснований для таких сомнений.
Источник и хранитель правовой идеи. Господь излагал свои установления народу, и только ему, хотя в большей части через Моисея, чему имеется объяснение: существовала опасность поражения народа видом Бога. «И Господь сказал ему: пойди сойди, а потом взойди ты и с тобою Аарон; а священники и народ да не порываются выходить к Господу, чтобы не поразил их. И сошел Моисей к народу и пересказал ему» (Исх. 19, 24–25). В других местах Священного Писания Господь прямо велит Моисею, чтобы он объявил законы народу: «И вот законы, которые ты объявишь им» (Исх. 21, 1); «объяви сынам Израилевым и скажи им» (Лев. 25).
В Законе имеются требования индивидуального действия, адресованные конкретно Моисею, но они не являются нормами в собственном смысле этого слова, не что-то разовое, конкретное. Так, Моисею предписывается изготовление скинии («скинию же сделай из десяти покрывал…» (Исх. 26, 1)) и жертвенника (Исх. 27, 1), предлагается назначить Аарона священником для Бога (Исх. 28, 1) и т. д. Подобные предписания действительно нельзя отнести к правовым, но не о них идет речь.
Ветхозаветное право имеет лишь одну особенность: оно исходит от Бога и потому считается Божественным правом. Гуго Гроций в свое время разделил право на несколько видов в зависимости от источника его происхождения: волеизъявительное (право в собственном смысле слова), естественное и Божье; к последнему относится и Законодательство Моисея. Но такое деление имеет частный характер, оно помогает уяснить содержание тех или иных норм. На самом деле право в целом является Божьим; по мнению ученого, все названные виды «могут быть с полным основанием приписаны самому Богу, потому что ему было угодно, чтобы такие начала были нам присущи»[100]. Собственно, именно поэтому христианство признает Бога «источником и хранителем правовой идеи».
Однако значение Закона при этом не умаляется. Во-первых, изложенный императив является не чем иным, как обобщенным выражением сути Закона в части, касающейся общественных отношений. Сам Иисус Христос говорит: «На сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки» (Мф. 22, 40). Имеется в виду, что первая, «наибольшая заповедь в законе» – «возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим» (Мф. 22, 36–37).
Во-вторых, Закон Моисея – это действующий Закон; он из прошлого, но сохраняет свою духовную силу и в настоящем. Иисус Христос сказал: «Доколе не прейдет небо и земля, ни одна йота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все» (Мф. 5, 18). И дело здесь не в самом законе, а в человеке и человечестве, которое в значительной своей части, порой прикрываясь лозунгами демократии и гуманизма, остается «жестоковыйным». Мы и сейчас язычники или «снова язычники», потерявшие Бога, повернувшиеся к оккультизму, культу «золотого тельца», культу насилия; мы формируем поколение, «выбирающее кока-колу», равнодушное, немилосердное, пытающееся достичь успеха любой ценой. Значит, без закона, неадекватного, но подобного Закону Моисея, и сейчас нельзя.
В-третьих, Закон Моисея имеет глобальное значение. Хотя он был изначально законом еврейским, однако затем для него, благодаря христианству, не стало «ни еврея, ни эллина». Закон дан Богом через Моисея избранному народу, а через него – всему человечеству. Закон лежит в основе трех традиционных для России религий: христианства, ислама и иудаизма. Сложнейшие вопросы преодоления конфликтов, возникающих на бытовом (скинхеды), религиозном (фундаментализм) и политическом (военные действия против бандформирований в северокавказских республиках) уровнях, могут быть разрешены только путем создания в России единого духовного, но не исключающего национальную и религиозную самобытность пространства, и начинать этот процесс следует с освоения общего фундамента – Закона Моисея.
Законодательство Моисея не стало еще предметом должного внимания современных российских ученых-юристов. Имеющиеся публикации однозначно указывают на историческую взаимосвязь современного российского права с христианской религией, а значит, и Законодательством Моисея[96]. Наиболее обстоятельной в этом отношении следует признать монографию Р. А. Папаяна[97]. Но исследования посвящены главным образом общефилософским вопросам права либо нормам, регулирующим позитивные отношения.
Между тем Закон Моисея – это в значительной мере законодательство охранительного плана, устанавливающее запреты и ответственность за их нарушение. В этом смысле оно роднится с уголовным законодательством, а значит, должно исследоваться и в уголовно-правовом аспекте. Предпримем попытку изложить правовую характеристику Закона Моисея в части, касающейся ответственности за предусмотренные в нем деяния.
Закон Моисея представляет собой системное образование, ключевым элементом которого являются 10 заповедей Божьих, именуемых также Десятисловием, или Декалогом. Они выполняют особую системообразующую роль. Их можно сравнить с конституцией, которая находится в системе всего законодательства и является его основой в том смысле, что все остальные законы должны опираться на конституцию, соответствовать ей, развивать конституционные нормы, охранять ценности, провозглашенные конституцией. Конституция не может иметь какого-либо значения, если не получит развития в соответствующей системе законодательства. Таков статус и Декалога. Выступая в роли конституции, он провозглашает наиболее важные социальные ценности и излагает общие установления относительно их защиты. Конкретизация этих ценностей и все многообразие нарушений указанных в Декалоге установлений содержится в остальной части Законодательства Моисея; в ней же и санкции, которые в Декалоге, как и подобает конституции, не называются.
На горе Синай Моисей получил от Бога текст Завета (Исх. 20, 1-17) и законы, которые он должен был объявить народу своему (Исх. 21, 1-36; 22, 1-31; 23, 1-33). И Завет и законы имели вид договора, т. е. юридически значимого акта. Стороны договора: Бог и еврейский народ. Моисей после встречи с Богом пересказал народу «все слова Господни и все законы», «и отвечал весь народ в один голос, и сказали: все, что сказал Господь, сделаем» (Исх. 24, 3). Только после этого Моисей составляет письменный текст документов в виде Книги Завета, еще раз прочитав текст вслух и еще раз получив одобрение народа. «И сказали они: все, что сказал Господь, сделаем и будем послушны» (Исх. 24, 7). Договор был скреплен кровью, которой Моисей окропил народ. «…Вот
кровь Завета, который Господь заключил с вами о всех словах сих» (Исх. 24, 8). Потом только Моисей взошел вновь на гору, чтобы получить от Бога «скрижали каменные», «закон и заповеди», которые Господь «написал для научения их» (Исх. 24, 12). «Скрижали были дело Божие, и письмена, начертанные на скрижалях, были письмена Божие» (Исх. 32, 16). Таким образом, текст Библии однозначно свидетельствует о том, что Завет и Законы заключены между Богом и еврейским народом; они не были навязаны ему, а являются результатом его свободного волеизъявления. Бог уравнивает себя здесь со своим богоподобным творением, как всегда не посягая на свободу выбора. Все негативное, что было потом, – следствие отступления народа от им же принятых исходящих от Бога установлений.
После того как первые две скрижали были разбиты Моисеем по причине неверности народа заключенному Завету, Господь Бог по милости своей согласился повторить Завет и написал на двух новых скрижалях, изготовленных уже самим Моисеем, то же, что было написано на разбитых: «И написал Он на скрижалях, как написано было прежде, те десять слов, которые изрек вам Господь на горе из среды огня» (Втор. 10, 4).
Как и положено договору, он был «сдан на хранение», местом которого по указанию Бога стал ковчег. «И положил скрижали в ковчег, который я сделал, чтоб они там были, как повелел мне Господь» (Втор. 10, 5). С момента первого восхождения Моисея на Синай шел процесс формирования законодательства, которое стало результатом последующих духовных контактов с Господом Богом. Бог ничего не менял в том, что было дано им народу прежде, но только дополнял свои установления и постановления.
Десятисловие состоит из двух разделов, один из них определяет отношение человека к Богу, другой – к обществу, иным людям. Отношение к Богу определяют первые четыре заповеди:
1) «Я Господь, Бог твой… Да не будет у тебя других богов перед лицом Моим» (Исх. 20, 2–3);
2) «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли. Не поклоняйся им и не служи им» (Исх. 20, 4–5);
3) «Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно» (Исх. 20, 7);
4) «Помни день субботний, чтобы святить его. Шесть дней работай и делай всякие дела твои, а день седьмой – суббота Господу, Богу твоему» (Исх. 20, 8-10).
Остальные шесть заповедей касаются отношений человека с другими людьми (Исх. 20, 12–17):
5) «Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле…»;
6) «Не убивай»;
7) «Не прелюбодействуй»;
8) «Не кради»;
9) «Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего»;
10) «Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего».
Разделы органически взаимосвязаны, существуют как единое целое. Заветы первого раздела «наибольшие», духовные, организующие по отношению к Заветам второго раздела, но в то же время опираются на них, живут в них. Заветы второго раздела – это жизнь первых, что называется, «в миру», модель того, как первые четыре заповеди – сугубо духовные – должны осуществляться в повседневной жизни человека. В силу того что вторая часть «подобна» первой, нарушение любой из шести «земных» заповедей свидетельствует о неисполнении первых, «духовных» заповедей. Если первая часть заповедей – дух, то вторая – душа жизни человека. Если нарушается хотя бы одна из названных 10 заповедей, рушится вся заповедная система. Согласно ап. Иакову, «кто соблюдает весь закон и согрешит в одном чем-нибудь, тот становится виновным во всем» (Иак. 2, 10). Смысл этого положения, которое мы назвали бы системным, не в том, что нарушивший одно законоположение должен отвечать как за нарушение каждого закона, а в том, что в одном деянии нарушается закон как некоторая должная система поведения. «Не все ли равно, где мы перешли через рубеж, где мы перешли с одного берега на другой: мы или на одном берегу, или на другом»[98], – пишет по этому вопросу Владыка Антоний Сурожский. Декалог получает развитие в разветвленной системе Законодательства Моисея, хотя автор его тот же Бог, избравший Моисея в качестве посредника в отношениях с еврейским народом. В соответствии с двумя частями Завета законодательство также может быть разделено на две части, хотя это деление условно, нормы обеих частей представлены в книгах Моисея вперемежку, что указывает на недопустимость их противопоставления. Одни законы развивают первые четыре духовные заповеди, образуя, говоря современным языком, религиозное законодательство. Например, устанавливается праздник опресноков (Исх. 23, 15), требование принесения в дом Господа «начатков» (Исх. 23, 19), запрет на заключение союза с язычниками и их богами (Исх. 23, 32), дается указание об изготовлении скинии и ковчега (Исх. 25, 9-10), закон о жертве за грех (Лев. 4), закон о жертве повинности (Лев. 7) и т. д. Другая часть законодательства может быть отнесена к светской жизни, отношениям между людьми. Для современного исследователя имеет значение, конечно, вторая часть законов, но она должна рассматриваться во взаимосвязи с первой, одна без другой понята быть не может, да и конструктивно нормы обеих частей в значительной мере совпадают.
По своему характеру Законодательство Моисея является правовым. Вопрос о его правовом содержании требует специального рассмотрения, ибо не все, что облечено в форму закона, является правом, закон может быть и неправомерным. Кроме того, если Десятисловие – закон правовой, то его следует признать в качестве своеобразного метаправа по отношению к современному праву, что и делает необходимым сверять наше право с ветхозаветным.
Если исходить из понимания права как совокупности норм, регулирующих общественные отношения, имеющих прямое действие, адресованных неопределенному множеству людей, выражающих высшую волю и имеющих принудительную силу, то Закон Моисея, безусловно, правовой. Он исходит от самой высокой властной инстанции – от Бога, и выражает при этом волю народа, регулирует общественную жизнь, хотя, может быть, на взгляд современника, слишком детально (например, предписание иметь при себе лопатку для зарывания естественных отправлений (Втор. 23, 13)), подкрепляется силой духовного и общественного (за неимением государства) принуждения, имеет прямое действие в том смысле, что никаких дополнительных актов для исполнения Закона не требуется.
В литературе высказана мысль, которая может быть использована для подрыва правовой сущности Закона через отрицание его всеобщности. Утверждается, что в Законе «нормы поведения… обращены непосредственно к Моисею… изложены как повеление не всем, а самому собеседнику»[99]. Можно понять стремление автора таким путем доказать существование повышенной ответственности начальствующих лиц как носителей власти. Это действительно так. Но для этого вовсе не обязательно представлять Закон как акт индивидуального действия, лишать его признака всеобщности и тем самым усомниться в том, что он представляет собой правовую систему. Тем более что текст Закона не дает никаких оснований для таких сомнений.
Источник и хранитель правовой идеи. Господь излагал свои установления народу, и только ему, хотя в большей части через Моисея, чему имеется объяснение: существовала опасность поражения народа видом Бога. «И Господь сказал ему: пойди сойди, а потом взойди ты и с тобою Аарон; а священники и народ да не порываются выходить к Господу, чтобы не поразил их. И сошел Моисей к народу и пересказал ему» (Исх. 19, 24–25). В других местах Священного Писания Господь прямо велит Моисею, чтобы он объявил законы народу: «И вот законы, которые ты объявишь им» (Исх. 21, 1); «объяви сынам Израилевым и скажи им» (Лев. 25).
В Законе имеются требования индивидуального действия, адресованные конкретно Моисею, но они не являются нормами в собственном смысле этого слова, не что-то разовое, конкретное. Так, Моисею предписывается изготовление скинии («скинию же сделай из десяти покрывал…» (Исх. 26, 1)) и жертвенника (Исх. 27, 1), предлагается назначить Аарона священником для Бога (Исх. 28, 1) и т. д. Подобные предписания действительно нельзя отнести к правовым, но не о них идет речь.
Ветхозаветное право имеет лишь одну особенность: оно исходит от Бога и потому считается Божественным правом. Гуго Гроций в свое время разделил право на несколько видов в зависимости от источника его происхождения: волеизъявительное (право в собственном смысле слова), естественное и Божье; к последнему относится и Законодательство Моисея. Но такое деление имеет частный характер, оно помогает уяснить содержание тех или иных норм. На самом деле право в целом является Божьим; по мнению ученого, все названные виды «могут быть с полным основанием приписаны самому Богу, потому что ему было угодно, чтобы такие начала были нам присущи»[100]. Собственно, именно поэтому христианство признает Бога «источником и хранителем правовой идеи».