– Участковый инспектор старший лейтенант Адаев, – приложил он руку к козырьку фуражки.
Пожимая протянутую ладонь, Хвостов коротко спросил:
– Ничего не трогали?
– Нет, конечно. Как только я узнал о случившемся, сразу вызвал вас и остался у квартиры. Внутрь никого не впускал.
– Все правильно, – одобрил майор и, распахивая дверь, скомандовал: – Двоих понятых за мной!
«Может быть, обокрали?» – цеплялся я за соломинку.
В квартире стоял тяжелый тошнотворный запах. Вместе с понятыми, невесть откуда взявшимися мужчиной и женщиной, мы вошли в комнату Тани. Все здесь оставалось на своих местах: недопитая бутылка коньяку, несколько подвядших долек лимона и ветчины, рюмки. Скомканный халатик все так же свисает с магнитофона. Таня лежала в кровати, обрамленная золотом волос. Так могла лежать только мертвая. Голова неестественно запрокинута назад, на тонкой шее зияла глубокая поперечная рана. Только сейчас до меня дошло, что тот запах, который наполнял квартиру, был запахом смерти. Боже мой, я никогда не видел столько крови! Она насквозь пропитала матрас, расползлась по полу черной густой лужей. В ней валялись мои ключи.
– Закройте ее чем-нибудь, – голос Хвостова прозвучал в тишине голосом ворона.
Я почувствовал, что теряю опору под ногами. Стены, спины качнулись, поплыли перед глазами, и я рухнул на пол.
Как сквозь вату до моего сознания доходил крикливый голос Ахмедовой:
– Борис, ты с ума сошел! Неужели ты не предупредил, что здесь труп?
– Извини, Динара, забыл, – оправдывался Хвостов, очевидно, чем-то занятый. – На мне столько дел висит, замотался. Признаться, парень показался мне крепким. Думал, журналисты – народ ко всему привычный, хотел, чтобы выезд на место преступления оказался для него неожиданностью.
– Так оно и случилось.
– Откуда ж я знал, что он окажется слабаком?
– При чем тут «слабак»? – удивилась Динара. – Это для нас привычная работа, а для постороннего человека все здесь кажется диким.
– Зачем ты его сюда вообще притащил? – вклинился в разговор скрипучий голос. До этого я не слышал голоса Смыслова, но догадался, что это был он. – Без журналистов работы хватает. Возись теперь с ним! – брюзжал эксперт.
Тяжелые веки никак не хотели подниматься. В голове грохотал молот, но голоса слышались все отчетливее. Ко мне кто-то приблизился. Резкий запах нашатырного спирта отбросил мою голову назад, из ушей словно выскочила вата, я разлепил глаза.
Лежал я на диване в гостиной. Узел галстука распущен, воротник рубашки расстегнут. Ахмедова склонилась надо мной, в ее руке была ватка, она сочувственно смотрела на меня.
– Ну как, тебе лучше? – спросила Динара и еще раз провела ваткой под моим носом.
Слова застряли в горле, я мог лишь кивнуть.
Хвостов доставал из «дипломата» бумаги, раскладывал их на длинном полированном столе.
– Оклемался? – направил он на меня зеленые очки.
Я кивнул.
– Перепугал ты нас, брат! – прохрустел Хвостов, снова углубляясь в «дипломат».
Я сел на диване, из груди вырывались хрипы. Щелкнул затвор фотоаппарата – комнату осветила вспышка. Ослепленный ее светом, широко раскрытыми глазами я посмотрел на Смыслова. Тот, с фотоаппаратом на шее, подошел к ручке двери и кисточкой стал наносить на нее порошок.
– И здесь те же пальчики, – констатировал эксперт.
«А ведь отпечатки – моих пальцев…» – подумал я, инстинктивно сжимая руки.
Хвостов по-хозяйски распорядился:
– Динара, оставь журналиста в покое, он уже в форме, и займись делом.
Ахмедова подмигнула мне и скрылась в комнате Тани.
Вошел участковый.
– Вызывали?
– Кто обнаружил труп? – Хвостов отложил «дипломат» и сел за стол.
– Соседка напротив.
– Тащи ее сюда.
Участковый инспектор повернулся на кривых ногах и молча удалился. Слово «труп» больно ударило по ушам. Я осознал, что Таня, которую я несколько часов назад сжимал в своих объятиях, – это уже не Таня, а то, что называют безобразным словом «труп». Я вскочил, скинул куртку.
– Где здесь туалет?!
Смыслов все понял.
– Там, – сказал он с неприязнью, указывая в коридор. – Только ничего не лапай. Наследишь.
Я ринулся мимо понятых, которые чинно сидели на стульях у стены, пробежал прихожую, коридор, влетел в туалет. Противная дрожь трясла все тело, было муторно… Меня долго выворачивало вчерашними макаронами. Чувствуя себя как пропущенный через мясорубку, я оторвался от унитаза, нажал на рычаг сливного бачка. Зашел в ванную комнату и умылся. Потом посидел на краешке ванны. Мысли тяжелые, ворочаются, словно камни. Как сомнамбула, я встал, прошел на лоджию. Осторожно, ребром ладони, приподнял шпингалет, раскрыл окно. Спасительная сигарета никак не хотела вылезать из пачки. Я надорвал обертку, вытащил сигарету зубами и закурил, вдыхая вместе с табачным дымом свежий воздух улицы.
В гостиной Хвостов уже вел допрос соседки, Карповой. Через дверь лоджии я видел ее широкую спину в черном платье, черный платок и распластанный на стуле обширный зад. «Уже в трауре», – почему-то со злостью отметил я.
Хвостов сидел ко мне лицом.
– Евгения Захаровна, расскажите, когда и как вы обнаружили тело Николаевой Татьяны Петровны?
Очевидно, старуха с утра уже успела всем, и не раз, поведать историю убийства, поэтому шпарила как по нотам:
– Утром, часов в восемь, я пошла выбросить мусор и увидала, что дверь в квартиру соседей приоткрыта. Вот… Когда выбросила мусор и возвратилась, дверь была по-прежнему открыта. Я удивилась. Обычно соседи дверь всегда запирают. Позвонила, но в квартире тихо. Вошла. Кричу: Таня, Таня! Никто не отвечает. Я подумала, девчонка ушла и забыла закрыть хату, прошла по всем комнатам и там… там я увидела ее… – Старуха заплакала. Булькнула вода в графине, стукнули о стекло зубы. – Спасибо, – сказала Карпова, поставив стакан на стол.
– Евгения Захаровна, – смягчая тон, проговорил Хвостов. – Что было потом?
Карпова всхлипнула. Когда она заговорила, голос ее дребезжал:
– Потом я позвонила участковому, он приехал сюда на мотоцикле, посмотрел здесь все и вызвал вас.
– Ясно. Давно вы знаете Николаеву?
– С тех пор, как она переехала в наш дом. Лет десять.
– Где работала Таня?
– Она училась в институте иностранных языков на третьем курсе.
– Вы часто бывали у них?
– Не часто, но иногда заходила по-соседски.
– Когда вы утром вошли, не показалось, что в квартире чего-то не хватает?
– Вы думаете, их обокрали?
– Возможно.
– Крупные вещи все вроде на месте – озираясь, медленно проговорила бабка, – а по мелочам я не знаю.
Хвостов записал ответ и постучал по столу ручкой.
– Кто еще проживает в квартире, кроме Николаевой Татьяны?
– Ее мама, Чернышева Марина Павловна. – Старуха уже оправилась. Ответы вновь отскакивали от нее как резиновые мячики.
– Где она сейчас?
– Уехала в санаторий, дня четыре назад.
– Адрес санатория, вы, конечно, не знаете?
– Не знаю.
– Где работает Чернышева?
– Она завотделением в онкологической клинике.
– Таня и ее мама живут вдвоем?
– Да. Отец Тани, Чернышев Петр Алексеевич, умер год назад.
– Он был ей отчим?
Карпова удивилась:
– Почему? Родной отец.
– Но у нее другая фамилия…
– Ах! Так то фамилия ее бывшего мужа – Николаева Бориса.
– Вот как? – майор оживился. – Она была замужем?
Пожимая протянутую ладонь, Хвостов коротко спросил:
– Ничего не трогали?
– Нет, конечно. Как только я узнал о случившемся, сразу вызвал вас и остался у квартиры. Внутрь никого не впускал.
– Все правильно, – одобрил майор и, распахивая дверь, скомандовал: – Двоих понятых за мной!
«Может быть, обокрали?» – цеплялся я за соломинку.
В квартире стоял тяжелый тошнотворный запах. Вместе с понятыми, невесть откуда взявшимися мужчиной и женщиной, мы вошли в комнату Тани. Все здесь оставалось на своих местах: недопитая бутылка коньяку, несколько подвядших долек лимона и ветчины, рюмки. Скомканный халатик все так же свисает с магнитофона. Таня лежала в кровати, обрамленная золотом волос. Так могла лежать только мертвая. Голова неестественно запрокинута назад, на тонкой шее зияла глубокая поперечная рана. Только сейчас до меня дошло, что тот запах, который наполнял квартиру, был запахом смерти. Боже мой, я никогда не видел столько крови! Она насквозь пропитала матрас, расползлась по полу черной густой лужей. В ней валялись мои ключи.
– Закройте ее чем-нибудь, – голос Хвостова прозвучал в тишине голосом ворона.
Я почувствовал, что теряю опору под ногами. Стены, спины качнулись, поплыли перед глазами, и я рухнул на пол.
Как сквозь вату до моего сознания доходил крикливый голос Ахмедовой:
– Борис, ты с ума сошел! Неужели ты не предупредил, что здесь труп?
– Извини, Динара, забыл, – оправдывался Хвостов, очевидно, чем-то занятый. – На мне столько дел висит, замотался. Признаться, парень показался мне крепким. Думал, журналисты – народ ко всему привычный, хотел, чтобы выезд на место преступления оказался для него неожиданностью.
– Так оно и случилось.
– Откуда ж я знал, что он окажется слабаком?
– При чем тут «слабак»? – удивилась Динара. – Это для нас привычная работа, а для постороннего человека все здесь кажется диким.
– Зачем ты его сюда вообще притащил? – вклинился в разговор скрипучий голос. До этого я не слышал голоса Смыслова, но догадался, что это был он. – Без журналистов работы хватает. Возись теперь с ним! – брюзжал эксперт.
Тяжелые веки никак не хотели подниматься. В голове грохотал молот, но голоса слышались все отчетливее. Ко мне кто-то приблизился. Резкий запах нашатырного спирта отбросил мою голову назад, из ушей словно выскочила вата, я разлепил глаза.
Лежал я на диване в гостиной. Узел галстука распущен, воротник рубашки расстегнут. Ахмедова склонилась надо мной, в ее руке была ватка, она сочувственно смотрела на меня.
– Ну как, тебе лучше? – спросила Динара и еще раз провела ваткой под моим носом.
Слова застряли в горле, я мог лишь кивнуть.
Хвостов доставал из «дипломата» бумаги, раскладывал их на длинном полированном столе.
– Оклемался? – направил он на меня зеленые очки.
Я кивнул.
– Перепугал ты нас, брат! – прохрустел Хвостов, снова углубляясь в «дипломат».
Я сел на диване, из груди вырывались хрипы. Щелкнул затвор фотоаппарата – комнату осветила вспышка. Ослепленный ее светом, широко раскрытыми глазами я посмотрел на Смыслова. Тот, с фотоаппаратом на шее, подошел к ручке двери и кисточкой стал наносить на нее порошок.
– И здесь те же пальчики, – констатировал эксперт.
«А ведь отпечатки – моих пальцев…» – подумал я, инстинктивно сжимая руки.
Хвостов по-хозяйски распорядился:
– Динара, оставь журналиста в покое, он уже в форме, и займись делом.
Ахмедова подмигнула мне и скрылась в комнате Тани.
Вошел участковый.
– Вызывали?
– Кто обнаружил труп? – Хвостов отложил «дипломат» и сел за стол.
– Соседка напротив.
– Тащи ее сюда.
Участковый инспектор повернулся на кривых ногах и молча удалился. Слово «труп» больно ударило по ушам. Я осознал, что Таня, которую я несколько часов назад сжимал в своих объятиях, – это уже не Таня, а то, что называют безобразным словом «труп». Я вскочил, скинул куртку.
– Где здесь туалет?!
Смыслов все понял.
– Там, – сказал он с неприязнью, указывая в коридор. – Только ничего не лапай. Наследишь.
Я ринулся мимо понятых, которые чинно сидели на стульях у стены, пробежал прихожую, коридор, влетел в туалет. Противная дрожь трясла все тело, было муторно… Меня долго выворачивало вчерашними макаронами. Чувствуя себя как пропущенный через мясорубку, я оторвался от унитаза, нажал на рычаг сливного бачка. Зашел в ванную комнату и умылся. Потом посидел на краешке ванны. Мысли тяжелые, ворочаются, словно камни. Как сомнамбула, я встал, прошел на лоджию. Осторожно, ребром ладони, приподнял шпингалет, раскрыл окно. Спасительная сигарета никак не хотела вылезать из пачки. Я надорвал обертку, вытащил сигарету зубами и закурил, вдыхая вместе с табачным дымом свежий воздух улицы.
В гостиной Хвостов уже вел допрос соседки, Карповой. Через дверь лоджии я видел ее широкую спину в черном платье, черный платок и распластанный на стуле обширный зад. «Уже в трауре», – почему-то со злостью отметил я.
Хвостов сидел ко мне лицом.
– Евгения Захаровна, расскажите, когда и как вы обнаружили тело Николаевой Татьяны Петровны?
Очевидно, старуха с утра уже успела всем, и не раз, поведать историю убийства, поэтому шпарила как по нотам:
– Утром, часов в восемь, я пошла выбросить мусор и увидала, что дверь в квартиру соседей приоткрыта. Вот… Когда выбросила мусор и возвратилась, дверь была по-прежнему открыта. Я удивилась. Обычно соседи дверь всегда запирают. Позвонила, но в квартире тихо. Вошла. Кричу: Таня, Таня! Никто не отвечает. Я подумала, девчонка ушла и забыла закрыть хату, прошла по всем комнатам и там… там я увидела ее… – Старуха заплакала. Булькнула вода в графине, стукнули о стекло зубы. – Спасибо, – сказала Карпова, поставив стакан на стол.
– Евгения Захаровна, – смягчая тон, проговорил Хвостов. – Что было потом?
Карпова всхлипнула. Когда она заговорила, голос ее дребезжал:
– Потом я позвонила участковому, он приехал сюда на мотоцикле, посмотрел здесь все и вызвал вас.
– Ясно. Давно вы знаете Николаеву?
– С тех пор, как она переехала в наш дом. Лет десять.
– Где работала Таня?
– Она училась в институте иностранных языков на третьем курсе.
– Вы часто бывали у них?
– Не часто, но иногда заходила по-соседски.
– Когда вы утром вошли, не показалось, что в квартире чего-то не хватает?
– Вы думаете, их обокрали?
– Возможно.
– Крупные вещи все вроде на месте – озираясь, медленно проговорила бабка, – а по мелочам я не знаю.
Хвостов записал ответ и постучал по столу ручкой.
– Кто еще проживает в квартире, кроме Николаевой Татьяны?
– Ее мама, Чернышева Марина Павловна. – Старуха уже оправилась. Ответы вновь отскакивали от нее как резиновые мячики.
– Где она сейчас?
– Уехала в санаторий, дня четыре назад.
– Адрес санатория, вы, конечно, не знаете?
– Не знаю.
– Где работает Чернышева?
– Она завотделением в онкологической клинике.
– Таня и ее мама живут вдвоем?
– Да. Отец Тани, Чернышев Петр Алексеевич, умер год назад.
– Он был ей отчим?
Карпова удивилась:
– Почему? Родной отец.
– Но у нее другая фамилия…
– Ах! Так то фамилия ее бывшего мужа – Николаева Бориса.
– Вот как? – майор оживился. – Она была замужем?
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента