Александр Чернов. Я – Джек-Потрошитель?

Александр Чернов
Я – Джек-Потрошитель

Глава 1

1

   Двадцать пятого марта, ближе к вечеру, я лежал на диване, что стоит на лоджии нашей квартиры, и читал «Крестного отца» Марио Пьюзо. Мать в который уже раз крикнула из кухни:
   – Дима, если ты сейчас же не пойдешь в магазин – останемся без хлеба!
   Я с сожалением отложил увлекательную книгу и выглянул в окно.
   Второй год подряд в нашем городе капризный март по нескольку раз в день уступал свое место осени, зиме и лету. Но все эти уступки заканчивались проливным дождем, от нескончаемости которого становилось страшно при мысли, что где-то в горах прорвет плотину и на наш город обрушится водяной вал… Но вот уже второй день как установилась ясная, по-летнему солнечная погода, и народ сновал по улицам разодетый в плащи, куртки, костюмы, самые же нетерпеливые пижонили в свитерах. Я не относился к последней категории молодых людей, поэтому поверх рубашки надел осеннюю куртку, вышел в подъезд и спустился по лестнице.
   До магазина – рукой подать, каких-то двести метров, даже сигаретой не успеешь насладиться. Я закурил «Стюардессу», обошел соседний дом, пересек дорогу и бросил в урну сгоревшую лишь на одну треть сигарету. Хлеб в булочной достался свежей выпечки, хрустящий, обжигающий пальцы.
   Возвращаясь той же дорогой, я заметил впереди Казанцеву Лену – свою соседку по подъезду. Она шла под ручку с незнакомой девушкой, затем обе скрылись в нашем подъезде. Я прибавил шагу и нагнал молодых женщин в тот момент, когда они уже миновали площадку второго этажа, где жил я, и поднимались выше.
   Обе высокие, почти одного со мной роста. На Лене черный кожаный плащ, который она совсем недавно привезла из поездки за границу, ее попутчица одета в не менее эффектный плащ, но красный.
   Лена – женщина гордая, никогда не оглянется, даже если заметит вас, никогда не заговорит первой.
   Положив на перила руку, я замедлил движение, будто и не бежал, и запрокинул голову.
   – Привет! – улыбнулся я.
   Лена, у которой было лицо восточной красавицы, улыбнулась в ответ:
   – Здравствуй!
   Я перемахнул оставшиеся ступеньки и остановился напротив женщин.
   Лена повернулась ко мне, все так же лучезарно улыбаясь:
   – Давно тебя не видела, Дима… Как поживаешь?
   – Отлично! А ты?
   Повернулась и спутница Казанцевой – вот тут-то я и обомлел. Как это ни банально, но это была Она: та единственная и неповторимая, которую я давно мечтал встретить. При тонкой талии – двумя пальцами переломить можно – великолепная грудь, которой, я уверен, не требуются дополнительные приспособления для поддержки; волшебный профиль принцессы из какой-нибудь мультяшки; устрашающе огромный разрез синих глаз, а самое главное – метровой длины пышные волосы цвета восходящего солнца. На фоне девчонки Лена выглядела бледным размытым пятном, хотя кого-кого, а уж Казанцеву крокодилом никак не назовешь. Ноги девушки я толком не рассмотрел, постеснялся взглянуть пристальней вверх, где под распахнутым плащом соблазнительно поблескивали колготки, но, думаю, нижняя половина ее тела должна была соответствовать верхней.
   Сердце мячиком запрыгало в груди, норовя вырваться и заскакать вокруг пленившей меня незнакомки. Я молчал. Молчал, как обыкновенный смертный, взгляду которого неожиданно предстало божество. Очевидно, вид у меня был не вполне нормальный: девушка, прекрасно сознающая свою красоту и то впечатление, которое она произвела на меня, снисходительно улыбнулась, а Лена расхохоталась, обнажив словно только что отполированные зубы.
   – Как?! – спросила она, склонив голову набок. – Хороша подружка?
   Я опустил глаза и постучал носком туфли о ступеньку лестницы.
   – Очень…
   – Ну что ж, – сказала Казанцева, подумав. – Заходи через полчасика, составишь нам компанию.
   Я сказал, что приду непременно.
   Девушки упорхнули. Под длинным плащом незнакомки я успел заметить мелькнувшую идеальной формы маленькую стопу, обутую в красную туфельку.
   Облачко счастья приподняло меня и внесло в квартиру.
   – Маман! – заорал я с порога. – Где мой новый свитер?
   Мать начинала гладить белье и от неожиданности чуть не выронила утюг.
   – Зачем он тебе? – оборотила она к дверям лицо добропорядочной пенсионерки, первый год состоящей на заслуженном отдыхе.
   – В гости иду.
   Мать поморщилась:
   – Опять к этой фифочке с пятого этажа?
   Я давно уже считал себя состоявшейся личностью и потому любое посягательство на свою свободу со стороны родителей воспринимал в штыки.
   – А если и к ней, что из этого? – спросил я тоном единственного, да и то неблагополучного ребенка.
   Мать вскипела, выпустив из-под утюга облачко пара:
   – Совести у тебя нет, встречаешься с женщиной, которая в два раза старше тебя.
   В ответ я фыркнул:
   – Ну, мать, это уж ты загнула! Всего лишь пять лет разницы. – Я отнес на кухню хлеб и возвратился в комнату, обставленную в соответствии с достатком рядовой семьи. – И чем она тебе не угодила? Лена – заместитель директора научно-исследовательского института… и вообще: умная, интеллигентная и вполне порядочная женщина.
   – Стерва она порядочная, – мать на секунду перестала гладить. – Помяни мое слово, эта Цирцея женит тебя на себе.
   Я рассмеялся:
   – Никогда! Лена – типаж женщины, неспособной размениваться на стирку рубашек, носков, а уж тем более пеленок. У нее цельная натура человека, который стремится к верху благополучия и считает главным в своей жизни прочное место и всеобщее поклонение. – Я притворно вздохнул: – Нет, не быть мне мужем новоявленной Цирцеи. Так где мой новый свитер?
   Мать махнула на меня рукой, как на обреченного.
   – В твоей комнате в шкафу на антресолях.
   Я зашел в ванную, вымылся до блеска, тщательно выбрился, потом в коридоре перед зеркалом стал сушить феном волосы.
   Я вообще-то парень ничего себе, не урод. Женщины, правда, на улице не оглядываются. Но при встрече и не отворачиваются. Глаза карие, нос с горбинкой, подбородок твердый, драчливый. Фигура тоже нормальная. Конечно, до Аполлона далековато – но качаюсь помаленьку.
   Мать все еще ворчала:
   – Подстригся бы. Перед людьми стыдно. Ты же не артист.
   – Тем не менее творческая личность, – парировал я. – Художники, писатели, ученые и прочие неординарные члены нашего общества – все носят длинные волосы.
   – Ну не все, положим. – Догладив белую сорочку, мать повесила ее на спинку стула. Я тут же подхватил рубашку и надел.
   – Маман, не будем мелочиться, – сказал я, продолжая прерванный разговор, и с трудом пропихнул в петлю пуговицу манжета. – Выдающиеся личности всегда отличались эксцентричностью.
   – Но ты-то, – зудела мать, – мало чем проявил себя в интеллектуальном плане, однако пользуешься привилегией людей неординарных.
   Занятый собой, я вяло отвечал:
   – Ничего, я еще молод, успею стать знаменитостью.
   «Впрочем, мать права, – подумал я, расчесывая густые черные волосы, кольцами спадавшие на плечи. – Надо подстричься. На службе затюкали – подстригись да постригись, говорят, похож на пуделя с этикетки собачьих консервов. К тому же, начиная с завтрашнего дня, придется поработать на новом месте, с новыми людьми встречаться. Несолидно как-то… Доверия не будет. Да и признаться, надоело мне возиться с прической: когда становится жарко или когда собираюсь принять душ, приходится стягивать сзади волосы резинкой, отрезанной от велосипедной камеры.
   – Ладно, – сказал я, заканчивая перепалку с матерью. – Уговорила. Завтра же подстригусь!
   Я прошел в свою комнату, извлек из шифоньера целлофановый пакет, вытряхнул мохнатый серый свитер с разноцветными полосками на груди и рукавах и взглянул на часы. Десять минут восьмого. Прошло достаточно времени, чтобы соблюсти приличия: не показаться назойливым. Я надел брюки, влез в свитер, придирчиво оглядел себя в зеркало – и остался доволен комплексной подготовкой к выходу в свет. Прихватив из второго тома Вальтера Скотта – своей заначки – несколько купюр различного достоинства, вышел из дому.
   Еще одна пробежка по магазинам – и в руках у меня бутылка сладкого шампанского и коробка конфет.
   Душа пела «Сердце красавицы»; я поправил воротничок рубашки, одернул свитер – так сказать, последний штрих – и очень медленно, дабы не предстать перед дамами потным и запыхавшимся, стал подниматься на верхний этаж.
   Казанцева Елена Сергеевна, одинокая двадцативосьмилетняя особа, переехала в наш старый дом сравнительно недавно, полтора года тому назад. Познакомился я с ней десять месяцев спустя, совершенно случайно. Лена купила стиральную машину и стояла с ней у подъезда, не зная, что предпринять. Тут подвернулся я, и Лена попросила отнести покупку к ней домой. Взвалив машинку на плечи и не подавая виду, что она сделана словно из свинца, я довольно бодро попер ее на пятый этаж. В уютной квартирке Лены распаковал агрегат и установил его в указанное место, за что меня угостили кофе и приготовленными на скорую руку сандвичами. С тех пор Лена дружбу со мной не теряла, звала, когда требовалось забить гвоздь, починить розетку, утюг, да и мало ли для каких нужд может пригодиться в хозяйстве мужчина. Но однажды, занятый очередной безделицей, я задержался дольше обычного, мы немножко выпили, – и я остался ночевать. Потом я не раз исполнял свое истинно мужское предназначение, чем и вызывал недовольство родителей, которые обо всем догадывались, но пока помалкивали. Лена не принимала меня всерьез, ей нужна была птица более высокого полета. Она говорила, что делит со мной ложе только в силу физиологической необходимости. Конечно, такое потребительское отношение задевало мою мужскую честь, но тешило тщеславие: обладать такой женщиной, как Лена, – мечта любого мужчины.
   Двери открыла Казанцева.
   Лена – женщина красивая, с изюминкой. Есть в ее облике нечто экзотическое. Овал лица слегка удлиненный, красивые глаза, нос прямой, губы строгие. Все линии лица четкие, будто очерчены остро заточенным карандашом художника. Сама стройная, гибкая, легкая. Сегодня особенно хороша прическа. Шикарные каштановые волосы зачесаны назад и слегка покрыты спереди лаком, отчего кажется, что в лицо ей дует сильный ветер.
   Я вошел в коридор, пряча за спину бутылку шампанского и коробку конфет.
   – Какой нарядный, – протянула Лена, привлекла к себе и, обдавая дурманящим запахом дорогих духов, прошелестела в ухо: – Маленький негодник! Совсем забыл дорогу ко мне. – Казанцева чмокнула меня в щеку и тут же вытерла следы губной помады.
   Необычайно радушный прием озадачил меня, я принужденно улыбнулся:
   – Я звонил тебе пару раз, но никто не отвечал.
   Лена положила руки мне на плечи. От прикосновения ее тугой груди у меня сбилось дыхание.
   – Вполне возможно, – проворковала она. – Ты же знаешь, как сильно я устаю от работы, и часто вечерами отключаю телефон, чтобы знакомые не донимали звонками. Однако для тебя дверь всегда открыта. Но гадкому мальчишке лень подняться, ведь живет далеко, аж через три этажа… Чего это там у тебя? – Лена нащупала в моих руках гостинцы и заглянула через плечо. – Ого! Как раз то, чего нам не хватает. – Казанцева не без грации отчалила от меня. – Отнеси пока все это в комнату, познакомься с девушкой и развлеки ее. Только не очень увлекайся, – добавила она, посмеиваясь. – А я тем временем звякну приятелю.
   Лена подхватила с полочки телефон со шнуром-удлинителем и, шурша красным платьем, точно дорогой новогодний подарок, запакованный в хрустящую обертку, удалилась на кухню.
   Я посмотрел в зеркало, тщательно стер остатки поцелуя и вошел в комнату, служившую Казанцевой одновременно кабинетом, спальней и гостиной.
   Девушка сидела в углу дивана, заложив ногу на ногу, и смотрела по кабельному телевидению кинокомедию. Я не ошибся: ноги у нее действительно оказались потрясающими – длинные, ровные, с округлыми коленками.
   В шестнадцать лет я подцепил странную болезнь. При виде пары женских ног совершенной формы, да еще в мини-платье, да еще волнующе обтянутых колготками, у меня от груди до колен прокатывает горячий вал и сладострастно замирает где-то ниже пояса. Причем с каждым годом болезнь прогрессирует все больше и больше, и мое здоровье начинает вызывать у меня опасение.
   …На девушке было черное вечернее платье с красочно вышитыми цветами, которые шли через грудь, от бедра к плечу. Водопад волос струился по правой руке и падал на диван… При разглядывании фотографий полуголых девиц – грешен, случается и такое – всегда какая-нибудь деталь одежды вызывает эротическое чувство. Кажется, называется это «секс эпил» – умение раздеть женщину. У девушки передо мной такой деталью являлся ремешок, туго охватывающий хрупкую шею. Вроде бы мелочь, но как будит воображение!
   Девчонка оторвала от телевизора рассеянный взгляд и, сделав вид, будто только что заметила мое присутствие в комнате, одернула слишком короткое платье, но в жесте было больше желания привлечь внимание к ногам, нежели спрятать их.
   Я сразу решил заменить пустое «вы» сердечным «ты»…
   – Ты кто? – спросил я, ставя поднадоевшие мне бутылку шампанского и коробку конфет на письменный стол.
   Девчонку мой вопрос шокировал.
   – Приятная манера общения, – сказала она с легкой иронией. – А ты чей звереныш будешь?
   «Бог ты мой!» – я был неприятно поражен. Голос у нее оказался неожиданно низким. Просто не верилось в то, что такие грубые звуки могло исторгнуть столь милое и обаятельное существо.
   – Сын здешних господ Евдокимовых, сударыня, – прижал я подбородок к груди. – Действительный статс-журналист местной газеты-с – Евдокимов Дмитрий Александрович.
   По лицу девчонки промелькнула улыбка. Подражая мне, она манерно сказала:
   – Татьяна Николаева, мой господин, – первая студентка института иностранных языков.
   – Никогда бы не поверил… – я откинул фалды несуществующего фрака и присел рядом с ней, тотчас погружаясь в сложный запах косметики, духов и чего-то еще, свойственного только молодым свежим женщинам.
   – Во что бы не поверил? – выгнула она безукоризненно ухоженные брови.
   – В то, что ты Татьяна.
   – Почему же?
   Я уж не стал щеголять именем Татьяны Лариной, которую всегда считал темно-русой, но тем не менее напыщенно ответил:
   – Большинство моих знакомых Тань – смуглые шатенки, но отныне буду считать, что называться именем Татьяна – прерогатива девушек исключительно светло-золотистых.
   Она приоткрыла в улыбке алый рот и посмотрела загадочно – я понял, что могу рассчитывать на некоторый успех.
   – На каком курсе учишься? – сделал я скользящее движение на диване в сторону девушки.
   Она не отодвинулась.
   – На третьем.
   Лет двадцать, прикинул я. Моложе Лены на восемь лет.
   – И кем же ты будешь работать после окончания института?
   – О-о!.. Люди со знанием английского языка везде нужны, – красивыми пальчиками Таня поправила тугой ремешок на шее. – Но меня обещают взять в «Интурист» гидом.
   Мне тоже захотелось потрогать ее ошейник.
   – Замечательная профессия.
   – Твоя ничем не хуже, – Таня кокетливо склонила голову набок, и мне, как верному псу, захотелось лизнуть ей руку.
   – Согласен, – кивнул я. – Мне нравится. Правда, работаю я в редакции первый год, но уже успел полюбить профессию журналиста. – Я улыбнулся, и если бы у меня был хвост, то я бы непременно им завилял.
   – А платят много? – на сей раз Таня спросила серьезно.
   «Замуж, что ли, за меня собралась?» – подивился я про себя и ответил уклончиво:
   – На жизнь хватает. – Низменная тема меня совсем не вдохновляла. Я завел разговор о другом: – Лена никогда не говорила, что у нее такая обворожительная подруга.
   Таня покрутила головой.
   – А мы и не подруги вовсе, просто знакомые. Последний раз я видела Лену года два назад, а сегодня случайно встретились, и она затащила меня к себе, поболтать. Если честно, – Таня наморщила хорошенький носик, ее необычный голос зазвучал тише, – она мне не нравится. Терпеть не могу женщин, которые считают, будто все им должны. Лена красива, я не спорю, но пусть мужчины перед ней заискивают, я-то при чем…
   Таня не договорила. В комнату, покачивая бедрами, вплыла сияющая Лена. В руках – поднос, уставленный тарелками.
   – Ну-ка, Димочка, оторвись на секунду от прекрасной амазонки и поработай на пользу общества, – сказала она весело.
   Повинуясь взгляду Лены, я вскочил. Из дальнего угла комнаты перенес к дивану журнальный столик, оттуда же перетащил кресло.
   – Фужеры, чашки и блюдца – в серванте, – Лена поставила на столик тарелки со сладостями. – Командуй, а я чай заварю.
   Пока я на правах старого знакомого носился с фужерами, чашками, блюдцами и все бросал на Таню исподтишка восхищенные взгляды, Лена принесла торт «Луна» собственного производства и большой пузатый чайник. Я сел на облюбованное уже мной место рядышком с Таней, Казанцева – напротив, в кресле.
   – Торт должен быть вкусным, – сказала Лена, разрезая свое изделие. – Сегодня все утро пекла. Ешьте, ребятки. – Казанцева проворно положила в две пустые тарелки по куску торта и подала нам с Таней. – При нынешних ценах скоро и этот десерт станет для нас недоступным лакомством.
   – Не прибедняйся. – Я взял из хрустальной вазочки печенье и надкусил. – Голодать ни ты, ни Таня не будете. С вашей внешностью всегда можно заработать деньги.
   Нож у Лены в руках застрял в торте.
   – Так! – сказала она с преувеличенным удивлением и подняла голову. – Это что же, ты советуешь нам с Таней идти на панель?
   Я поперхнулся крошкой печенья и стушевался.
   – Я вовсе не это имел в виду. Есть много других способов делать деньги на внешней привлекательности. Например, стать фотомоделью…
   – А-а! – Лена сделала вид, будто догадалась о чем-то, и посмотрела на Таню. – Поняла!.. Это он в такой форме пытается сделать нам комплимент… Нет, Дима. – Казанцева снова взялась за торт. – Для меня эти понятия однозначны – торговля своим телом. Это не для меня. Но и существование от получки до получки – тоже удел людей непрактичных. Я мечтаю урвать от жизни сразу большой куш. Открывай-ка шампанское.
   Злясь на Лену за то, что она выставила меня полным дураком перед незнакомой девушкой и вообще была сейчас здесь лишней, я взял бутылку и начал вертеть на пробке проволоку. Она никак не отворачивалась.
   – Ну и вышла бы замуж за миллионера, – сказал я, скрывая раздражение. – Вон их нынче сколько развелось.
   – И это не мое, – Лена закончила раскладывать торт и один за другим посмотрела на свет фужеры. Все они были чистые. – Я привыкла ни от кого не зависеть, всего в жизни добиваюсь сама. К тому же потеря свободы для меня равносильна потере девственности, и в том и в другом случае утрачиваешь ореол неприступности и уважение сильной половины человечества. – Казанцева широко улыбнулась мне. – Любимый мужчина начинает просто попирать тебя… Вы уже познакомились? – спросила она девушку, которая, закинув ногу на ногу, с вежливым вниманием слушала наш диалог.
   Накручивая на палец локон, Таня с улыбкой ответила:
   – Познакомились. Дима успел экстравагантно представиться.
   – Ну, и как он тебе? – в голосе Казанцевой появилась некоторая фамильярность, она говорила так, будто меня не было в комнате.
   – Произвел впечатление, – в тон ей ответила Таня.
   – Я тоже от него без ума, – продолжала подтрунивать Казанцева. – Классный мальчик. И журналист талантливый, а какие статьи пишет – закачаешься. Правда, из его опусов еще ничего не напечатали.
   Мне было обидно, что Лена пригласила меня в качестве объекта для насмешек, на языке вертелась колкая реплика, но бедро Тани приятно согревало мое бедро, и я мстительно молчал. Наконец я «взорвал» бутылку шампанского и стал разливать «кипящий» напиток в фужеры.
   – Напрасно смеешься, – сказал я с наигранной веселостью. – Между прочим, завтра у меня первое самостоятельное задание редакции.
   – Да ну! – озорно повела своими диковинными глазами Лена. – И какое, если не секрет?
   С тайной гордостью я заявил:
   – Буду писать очерк о работе городского Управления внутренних дел.
   – Ого! Вот это уже серьезно. – Лена все еще говорила так, будто я полный идиот. Казанцева подняла фужер с шампанским: – Предлагаю выпить за начало блестящей карьеры!
   Раздался звон фужеров, мы выпили. На этом дифирамбы в мою честь иссякли, и женщины заговорили на волнующие только их темы:
   – Ах, какое у тебя платье!
   – А ты знаешь сколько стоит?!
   – Что ты?!
   – Это еще что! Я недавно такое белье отхватила. В институте все подруги ахнут!
   И дальше в том же духе. Казалось, Таня не обращает на меня никакого внимания, но когда она перекидывала водопад волос со спины на грудь и я случайно поймал ее шальной взгляд, мне стало ясно: все ее движения, жесты, мимика, особые нотки в голосе – все, что она делала, это для меня. Я задохнулся – никогда и никого раньше я так не обожал.
   Открыто Лена не подавала виду, что мы близки, и мне это было не нужно, однако я часто ловил на себе ее интригующие взгляды, в которых иногда проскальзывало недовольство, но не придавал этому значения, ибо, как мне казалось, был в центре внимания, а если выражаться куртуазно, то в благоухающем обществе двух прекрасных дам, блаженствовал, как султан в гареме. Я откинулся на спинку дивана – и ахнул… Сзади на Тане платья не было… Огромный вырез открывал спину и заканчивался ниже талии. Оттуда выглядывал краешек трусиков. Спина матово отсвечивала и, словно новый саквояж из дорогой кожи, манила провести по ней рукой, испытать на прочность. Соблазн оказался велик. Сохраняя серьезную мину, я медленно провел пальцем по выступающим бугоркам позвоночника – от черного ошейника и до самого низу. Качество кожи я нашел отменным и, зажав руки между коленями, приготовился ждать результата опыта. Тело Тани напряглось. «Врежет или нет?» – подумал я. Произошло неожиданное. Таня словно невзначай повернула голову и посмотрела на меня пристальным взглядом. Глаза пьяные и грешные-грешные. В них я прочел то, что отвечало моим желаниям и льстило мне как мужчине. Казанцева не заметила молчаливого единения душ, она говорила:
   – …обожаю праздники, застолья и шумные компании. – Лена вонзила зубы в кусок торта. – Сегодня друзья обрекли меня на одиночество – так уж случилось, но я очень рада, что встретила вас и затащила к себе. – Казанцева облизала большой и указательный пальцы, перепачканные кремом, и с аппетитом причмокнула: – Вы замечательные ребятки!
   После славословия в адрес гостей последовала гостеприимная хозяйская улыбка, на которую Таня ответила взаимной и призналась:
   – Я тоже не выношу одиночества. На днях моя мама уехала отдыхать в санаторий, и сейчас я просто вынуждена жить одна, так я себе места не нахожу от скуки и внутренней неустроенности.
   – А я никогда не ладила со своими родителями, – чуть печально призналась Лена. – Они живут в провинции и с детства хотели воспитать меня сельской клушкой. Я сбежала от них сразу после окончания восьмого класса, поступила в техникум, потом в институт. Всю жизнь мыкалась по общагам… – Лена не договорила, передумала. – Да, трудное было время.
   «Вечер недоговоренных откровений!» Из всего разговора я твердо усвоил, что Таня живет сейчас одна, она тоскует, и мечтал, мечтал только о том, как бы поскорее отделаться от Лены и остаться с девушкой наедине.
   – Может, покурим? – предложила Лена. – После шампанского страсть как хочется.
   Моя соседка по дивану рассмеялась каким-то электронным смехом:
   – С удовольствием! Сама хочу курить до умопомрачения – жду, когда кто-нибудь предложит.
   – Дима! Давай сигареты, – приказала Лена и встала. – Я пепельницу принесу.
   Я достал свою «Стюардессу», Таня покосилась на мои руки и громко сказала маячившей в коридоре спине Казанцевой:
   – Там у меня в сумочке пачка «Мальборо», прихвати, пожалуйста!
   Небольшая черная сумочка болталась на вешалке. Лена замешкалась, доставая сигареты, а я быстро схватил Танину ладонь и сжал в руках. Ладошка оказалась мягкой и нежной. Неожиданно Лена повернулась. От ее внимания не укрылось, как Таня высвободила ладонь и положила руку на спинку дивана. Какое-то мгновение вид у Казанцевой был такой, словно она увидела не невинное пожатие рук, а застукала нас, по крайней мере, в одной из поз «Кама сутры». Однако секунду спустя лицо Лены приобрело обычное выражение. Зажав сигареты в одной руке, а пепельницу в другой, она походкой королевы подошла к нам и поставила курительные принадлежности на столик.
   – Ужасная погода… на сердце давит, – пожаловалась Казанцева и направилась к двери на балкончик. – Я открою, с вашего позволения. – Щелкнул шпингалет, ветер всколыхнул занавеску. Лена прикрыла дверь и, чтобы та не распахивалась, придвинула стул, оставив для доступа воздуха щелку. В комнате сразу посвежело. – Вот теперь можно покурить. – Казанцева снова села в кресло. – Поухаживай-ка, Дима, за дамами, – сказала она с неестественным оживлением и подала мне пачку «Мальборо». – И налей шампанского!
   Я выбил две сигареты, предложил женщинам, сам взял в угол рта «Стюардессу», потом достал зажигалку и крутанул колесико.
   Я не люблю женщин, которые курят, и с неодобрением отношусь к Лене, когда в ее руках сигарета. Но как курила Таня, мне нравилось. Это было целое представление, точнее, как бы презентация новой марки фирменных сигарет. Потрясающее зрелище.