Страница:
С утра ждала Агаша дорогого гостя. Ждала желанного и званого. В избе все прибрано: новые занавески на окнах, домотканые дорожки расстелены на полу.
– Здравствуй, моя белая цыганочка! Здравствуй, русская государыня!
– Любый мой, Федюша! Проходи, родимый, в передний угол, присаживайся к столу. Сейчас почаюем, самовар на шестке песню поет. С «позолотой»?..
– Можно «позолотить»…
Слово «позолотить» означает у Агаши налить в хрустальные рюмочки-стограммовки коньяк долгой выдержки. При желании можно коньяк выплеснуть в чай.
Чокнулись две хрустальные рюмочки с расписными каемками и прильнули к губам солнечными зайчиками.
Настенные часы-ходики стучат древним, усталым «сердцем»: тик-тик. Любопытная синичка-зеленушка прильнула к створке оконной – и клювом по стеклу: тюк-тюк.
– Божья пташка весточку принесла, – тихо сказала Агаша.
Молчит старый парусный цыган. Его «позолоченная» душа отправила думы в далекую молодость; в той дали виделся ему берег Вас-Югана, поросший пышными кедрами и березами. Дымили на стойбище костры. Пахло вкусно вареным лосиным мясом, парной стерлядью. Звон гитары. Пела Лара сказание про белого коня с черной гривой, пела про несбывшуюся любовь. Голос ее, плавный, женственный, задушевный, лип к берегам таежным. Вторило песне сонное прибрежное эхо… Причаленную парусную ладью качали волны, и колокол у рулевой рубки на мачтовом откосе разговаривал лениво: динь-нь, бум-м.
Осталась та ночь в памяти цыгана Федора Решетникова. И виделся ему маленький табор, который спал, убаюканный речными волнами и благословенной вечерней зарей. Но не спалось тогда жизнерадостному кузнецу. Не спала и девятнадцатилетняя русская девушка Агаша. Она целовала Федора, жарко обнимала… Запомнилась ей и ему та далекая утренняя заря! Кричали в береговой низине перепелки, стонали селезни. И начинался новый весенний день. Осталась позади бессонная ночь, сладкая ночь любви. У юной Агаши томило сердце, радостная усталость обволакивала женское тело.
– Ладно ли с тобой, Федюша? В окно уставился глазоньками и замер, застыл взгляд далеким ясным солнышком. Куда летала твоя душенька? – певуче расспрашивала Агаша.
– Ах, как обидно… И куда все ушло, пропало без следа и возврата?
– О чем ты, Федюшенька? Что это с тобой, кровинушка ты моя!
– Вспомнились мне, Агаша, белый парус и водица хрустальная из плескучей Оби великой. Ночь звездная. Чистое небо с темной синевой и блестки, искры звезд! Рядом ты, Агаша, белотелая, горячая… Да-а, какая ты была у меня королева-царевна! Лара рядом с тобой казалась закопченной головешкой…
– Тьфу, убей меня бог мягкими пирогами, опять он про Лару забубнил! – вспылила Агаша. – Да у твоей Лары ни груди, ни кормы. Доска доской из себя была. Тощая, пучеглазая…
– Так-так оно все было, моя сударушка-лебедушка Агаша! Хоть и грех о покойнице плохо говорить. А к тебе-то я был в молодости ненасытный: целовал, целовал – и не мог нацеловаться, не мог налюбоваться тобой, голубоглазой. Обнимешь, бывало, прижмешь к груди, и радостный огонь душу обжигает…
Агаша грустно вздохнула и потупилась смущенно. Помолчала, потом вкрадчиво спросила:
– Как же, Федюша, насчет клада Миши Беркуля?
– Видать, заколдовал Миша Беркуль свой клад. Были среди бугровщиков заклинатели-ведуны. Вот в чужие руки он и не дается.
– Может, Федюша, не все тамги-знаки перевел с того костяного крестика?
– Ой, Агаша, государыня ты моя! Да ведь сызмальства я лудил, паял в кузнице походной, у парусных цыган был знатным мастером. От деда и отца перенял секрет серебра и золота: ковал сказку, отливал волшебство… С крестика Миши Беркуля я восковую копию снял. По этой восковой модели отлил себе серебряный крестик. Вот он! С тех пор ношу на груди!
– А может, Адэр, сын Миши Беркуля, догадался про выщепнутый знак-тамгу? И нашел он сам могильное золото, с боем взятое отцом у иртышских бугровщиков.
– Нет, Агаша, душенька моя белотелая! Выщепнул я из крестика концевым острием ножа самую главную тамгу-кружочек с четырьмя стрелками. Зырянскому шаману показывал я свой крестик, остяцкому тайше, тунгусскому ведуну – все говорили одно: «Чужая писка-тамга – что темная ночь без луны». И только одна Югана сказала точно: «Федя, вождь парусных цыган, ищет старую тропу Миши Беркуля». Она в русскую карту ткнула чубуком трубки и пояснила: «Тамга-метка на кресте писана русским человеком. Знаки взял русский человек у остяков. На “комле” креста писан кружок с четырьмя усами. Это небесная острога – тамга рода Тунгиров. Щучья голова означает большое таежное озеро, где водятся одни большеголовые щуки и маленько живут окуни. Узоры из змей и лука со стрелами означают главное стойбище рода Тунгиров».
– И ты, Федюша, долго рыскал, искал в тех краях?
– Искал, рыскал… Шарился в тех местах по молодости. Исползал вдоль и поперек все бывшее стойбище рода Тунгиров. Нет клада. Провалился в тартарары. И вот нынче снова душа раззудилась. Раскочегарил «золотой огонь» в душе у меня следователь Гриша Тарханов.
– И у меня сердце раззудилось на золото! Каюсь ведь… Могла утаить, знай заранее, что у девки-квартирантки золотая вазочка в постели затаена.
– Поздно, Агаша, красавица ты моя. Не надо щелкать зубами на чужой жирный кусок.
Агаша понимала, о чем говорит парусный цыган, догадывалась, на что намекает.
– Да-да, Федюша, одному тебе трудновато будет кочевать на поиск клада. Бери, родименький, меня, как жену законную, в пай. Нынче же сходим в загс и распишемся, а? И все у нас с тобой встанет на свои места, по-божески и ладом. В молодые годы твоя женушка препоной была в нашей любви. Бог ее прибрал, пухом ей земелька таежная пусть будет. Теперь, поди, не будешь из своего табора присматривать зазнобу цыганских кровей, досыта наелся «парусной» любви с Ларой.
– Надо, Агашенька, кровинушка моя, переселиться тебе в Кайтёс. Сделай это незаметно для чужих глаз. А потом и я к тебе прикочую на подселение, там, в Кайтёсе, и про свадьбу сообразим.
– Понимаю тебя, Федюша, соображаю, пленитель моей душеньки! Тунгирово родовое таежное поместье в старину было в верховье Вас-Югана, в шестидесяти верстах от Кайтёса, – улыбаясь, качала головой Агаша.
«На сколько же Агаша моложе меня? Кажется, лет на восемнадцать или двадцать», – думал старый парусный цыган. И чудилось старику, что где-то рядом бьются, хлещутся волны у объяристого, сыпучего берега. Видел он в окно, как по Оби ходила зыбь, оставленная только что прошедшим пароходом.
Глава третья
Вчера Иткар Князев прилетел на буровую, скважина которой готовилась для испытания. Буровая вышка расположена в самом верховье реки Малый Юган, на юго-востоке Сургутского района, а точнее сказать – на границе Ханты-Мансийского национального округа с Томской областью.
Каждый нефтегеолог считает для себя правилом – прежде чем заглянуть под толщу земных пластов, произвести обследование воды, лежащей на дневной поверхности в озерах, реках, болотах, в радиусе не менее семи – десяти километров от точки, где должна быть заложена поисковая скважина. Вода была взята из этого озера на анализ еще до весеннего распутья. Данные анализа показали, что в воде содержится йод. Не часто такого «гостя» встретишь на дневной поверхности в юганских озерах, болотах; в подземных водах йод широко распространен и содержится в виде иона-1 в составе различных органических соединений. Йод обрадовал Иткара Князева, потому что высокая концентрация йода в воде – добрый признак и предвестник нефти. Порадовал и пробивающийся из обрывистого берега озера родник-живец, который, видимо, берет начало из подземных глубин, где омывает мощную нефтяную ловушку. Если это так, то в будущем стоит заложить скважину на берегу озера или в его центральной впадине. Взятую воду из родника Иткар направит на более тщательный анализ, и если вновь подтвердится концентрация йода, то озеро можно причислить к целебным.
Иткар Князев сидел на пороге избушки, прислонившись спиной к косяку и вытянув ноги, на душе было легко и радостно. Он слышал, как попискивали бурундуки, вдали прогоготала гагара, а в зарослях молодой осоки тявкнула лисица. Издали надвигался шум, будто мчались олени и у каждого плясал на шее шаркунец-погремушка. Запоздалым, стремительным лосем налетел южный ветер, прочесывая тайгу гребнистыми рогами, отряхивая дождевую влагу с вершин кедров, пихт и берез.
Иткар направился к озеру. От буровой, расположенной в семи километрах от озера, шел вертолет. «Неужели что-то случилось?»
Вертолет плавно завис над небольшой береговой круговиной, затем коснулся земли. Из раскрытых дверей выскочил мужчина, в штормовке, болотных сапогах, с небольшим рюкзаком за спиной. Он помахал пилоту рукой и торопливо отбежал на безопасное место.
– Ан-дрю-шка-а! – радостно крикнул Иткар Князев. Но крика не было слышно: ревел двигатель вертолета, тяжелая машина набирала высоту. Когда гул стих, Иткар, улыбаясь, радостно и растерянно повторял:
– Паче рума… Паче рума, Андрей! Здравствуй, большой друг!
– Яны рума, Иткар! – пожимая руку Иткара, ответил Андрей Шаманов.
Не обнимались старые друзья, не целовались и радость свою вслух не выражали – такой древний обычай северянина, аборигена юганской земли. Зато глаза их сияли счастьем.
– Как ты меня отыскал? В этом болотном государстве…
– Как? Да очень просто. Прилетел в Нефтеюганск, пришел в ваше управление, спросил… Ответили, что Иткар находится там-то, на испытании поисковой скважины. Прилетел на буровую, а ребята говорят: ушел наш Иткар Васильевич на озеро разгонять сон у щук. Пилот вертолета снова взял меня на борт и сюда к тебе, как на такси, примчал.
– Вовремя ты прилетел, Андрей. Завтра начнем испытание. Глубина забоя пять тысяч метров. Должна быть нефть! Палеозойская нефть! Понимаешь?! На этой площади первая глубинная скважина.
– Палеозой – хорошо… А жареная лосиная грудинка лучше, – похлопав ладонью по рюкзаку, сказал Андрей. – В Нефтеюганске купил, в «Дарах природы».
Над углями прогоревшего костра жарились на деревянных шампурах ломтики лосиного мяса, с них сбегал розоватый сок, падал на угли, шипел. Вкусно пахло мясом, дымком, багульником, который был в пышном розовом цвету и благоухал около избушки.
После обеда Иткар с Андреем пошли к озеру.
– Так, значит, говоришь, томские геологи духом упали?
– Да, расхваленные ими нефтегазоносные месторождения оказались малопродуктивными, – сказал Иткар. – Сейчас строятся ветки нефтепроводов от Катальгинекого месторождения на Раскино и затем на Барабинск. А месторождения, которые открыты, не обеспечат на полную мощность эти артерии. Андрей, томские ученые-нефтяники и обком возлагают большие надежды на палеозойскую нефть…
– Кинуть-то трубы кинули, еще проложат нефтепровод на многие сотни километров, ну а если не найдут желаемого, что тогда? – спросил Андрей, набивая трубку легким мшистым табаком.
– Андрей, на вас-юганской земле нефть есть, только найти ее, палеозойскую королеву, трудновато. А что такое «трудновато», я на своем хребте испытал. Да и ты знаешь, работал на буровых немало.
– Где она, коль двадцать лет топчемся на нашем болоте, а толку… Где «королева»?
– О том, что западное верховье Вас-Югана, и в частности Нюрольская Впадина, – это, конечно, хорошая кладовая нефти, говорил еще Геннадий Яковлевич Обручев шестнадцать лет назад, он дал точные расчеты экономии средств при одновременной закладке одной или двух опорных скважин глубиной до пяти тысяч метров и попытке изучения палеозойской глубины… Но все тогда потонуло в невообразимой шумихе о том, сколько газа и нефти на Вас-Югане.
– Что теперь об этом говорить. Руководители устроили показуху…
– На той скважине, в верховье Чижапки, я потерпел неудачу. Помнишь, Андрей, взрыв? С тем оборудованием, какое у нас имелось, нельзя было выходить на глубину в четыре, пять тысяч метров. Ушел я на Тюменский Север, но не давала мне покоя Нюрольская Впадина. Понимаешь, в верховье Нюрольки есть небольшая речка Ай-Кара, Черная Стрела. По моим расчетам, там находится месторождение палеозойской нефти, которое будет иметь большое значение для развития края.
– Мне кажется, Иткар, это старые и пустые разговоры о призрачном месторождении. Нужны доказательства. – Андрей достал из кармана блокнот, развернул и протянул Иткару: – Нарисуй-ка для наглядности Ай-Кару и обозначь точку, где, по-твоему, находится это месторождение.
– Хорошо. Только послушай сначала одну историю. В период неолита, продолжительность которого в семь или девять тысяч лет, жили люди на вас-юганской земле большими поселениями. В верховье Чижапки, притока Вас-Югана, у деревни Лавровка, расположенной в большой котловине, обнаружен могильник древнего человека, погребенный более чем под трехметровой толщей осадков, хотя обычно все стоянки периода неолита в Западно-Сибирской низменности находятся под осадками не более чем на полметра. То есть район верховья Чижапки попал в локальное опускание. Такое же древнее кладбище и на такой же глубине находил я в районе Черной Стрелы.
– Ну и какая связь захоронений неолита с современным поиском нефти? – с любопытством спросил Андрей.
– Связь можно отыскать. По берегу Черной Стрелы, в захоронении, я находил несколько кусочков затвердевшей нефти. Рядом с каменным топором и костяными наконечниками стрел окаменевшие кусочки нефти! Береговой могильник был размыт водой, и я решил покопать берег веслом. И еще сделал находку: кусочки отвердевшей нефти лежали прилипшими к осколкам гончарного горшка. Видимо, это был не случайный горшок в захоронении периода неолита. А коль так, то это значит, что древние люди использовали нефть, возможно, в виде жертвенного огня клали в могилу горшки с нефтью, туески, кожаные сосуды…
– Это мне понятно, Иткар, человек неолита глубоких скважин не бурил, он находил, и возможно в изобилии, нефть, вытекающую на дневную поверхность. И находил он эту нефть недалеко от Ай-Кары, – согласился Андрей Шаманов и тут же засомневался: – Но ведь нужны более веские доказательства…
– Слушай дальше. Нефтегеологи сейчас – не в обиду будь сказано – похожи во многом на первобытных людей неолита, которые брали то, что им бог подаст. Современная добыча нефти ведется во всех открытых нефтегазоносных провинциях в основном в сводовых залежах, или, проще говоря, в ловушках. Такие ловушки уверенно выявляют наши сейсморазведчики. А месторождения нефти и газа других типов геологи находят только попутно, случайно. – Иткар улыбнулся, почесал затылок, а потом, ткнув пальцем себя в нос, сказал: – Нужен нюх опытного геолога, интуиция, плюс богатый опыт поисковых работ. Где и как искать месторождения несводного типа? Нет у нас пока еще приборов, да и геофизики бессильны… Нефтепоисковикам нужна новая геофизическая аппаратура, которая могла бы с достаточной достоверностью выявлять предполагаемую нефтяную или газовую залежь. Вот и приходится нашему брату геологу доходить до всего своим особо геологическим чутьем. По моим расчетам, в районе Черной Стрелы могла образоваться нефтяная ловушка, и туда произошла миграция нефти из каких-то материнских пород, возможно, из очень больших глубин…
– Иткар, если ты считаешь, что есть ловушка, то почему ее не засекли геофизики?
– Я тебе уже объяснил, Андрей, что случилось в период неолита. Но почему произошло сильное опускание в районе верховьев Чижапки и такое же опускание в районе Черной Стрелы? Возможно, прав я, все это связано с тем, что произошло на большой глубине в пределах семи или десяти тысяч метров: по образовавшимся трещинам нефть палеозоя поднялась в слои, лежащие ближе к дневной поверхности.
– Малость уложилось в голове, – сказал Андрей и рассмеялся.
– Ну а те залежи, что открыты в Томской области, в частности в районе Вас-Югана, всего-навсего нефтяные капельки. Сколько нефти лежит в Нюрольской Впадине! И именно эта нефть даст возможность поднять промышленное хозяйство Томской области.
– Понятно, Иткар, – сказал Андрей и, набив табаком трубку, закурил. – Томским нефтегеологам нужно смело вести поиск в палеозойских отложениях и там открывать промышленные залежи. Конечно, грех брезговать юрскими отложениями…
– Так-то оно так, Андрей. Но в нашей нефтепоисковой геологии много неразберихи и спешки… а-а, что там говорить… Давай-ка с тобой окунишек на уху надергаем. Леска у меня в кармане. – Иткар посмотрел на часы, словно поджидая кого-то со стороны буровой.
Над буровой взвилась ракета и рассыпалась в небе бледно-красными искрами.
– Что-то случилось, а? – Андрей кивнул в сторону алой россыпи.
– Тракторист должен сейчас выехать на вездеходе за нами. Так мы с ним условились.
Два старых друга стояли рядом и любовались озером, где резвились окуни, всплескивались щуки. Где-то недалеко кричала роньжа.
– У нас один выход: бросать Улангай и уходить на юг Вас-Югана, в Кайтёс. – Наконец Андрей решился сказать о том, ради чего прилетел на встречу с Иткаром Князевым.
– Андрей, продержитесь в Улангае до осени… Попроси Югану, Таню – они поймут. За это время я что-то придумаю, помогу вам. А если бессильным окажусь, уйду вместе с вами в Кайтёс, брошу к чертям всю геологию и этот вечный поиск нефти.
– Здравствуй, мудрая мать племени Кедра! – сказал он и, подойдя к Югане, поклонился. – Красоту и любовь твоему сердцу на вечные времена!
– Здравствуй, вождь парусных цыган. Югана желает здоровья Федору Романовичу, человеку большой речной тропы.
Глядя на широкую грудь и окладистую бороду, эвенкийка думала: «Что же погнало старого цыгана на кочевую тропу?» Они сели на ступеньку крыльца. Югана закурила трубку, попыхивая дымом, слушала старика.
Федор Романович смотрел в глаза Югане, кивал головой. В зубах у него трубка, старик посасывал свою «холостую» носогрейку.
– Пошто без дыма?
– Душа зауросила, отказалась дым табачный принимать, а язык и зубы тоскуют по чубуку.
– Югана хорошо понимает старые знаки, о которых говорил Федя, вождь парусных цыган. Это место лежит рядом с заимкой ханта Тунгира.
– Надо мне, Югана, с Тунгиром повстречаться. Не могу я найти клад Миши Беркуля.
– Федя говорил давно еще, когда молодой был, что искал и не нашел клад Беркуля, завещанный парусным цыганам.
– Решил еще разок попытаться, на закате жизни. Авось на этот раз повезет.
Югана понимала, что взялся старый цыган за парус речного коча не ради прогулки. Чувствовала, что кроме клада еще что-то поманило цыгана на тропу, оставленную в молодости.
– Каждый человек ищет свою земную «птицу удачи». Только у этой «птицы удачи» шибко быстрые крылья, уходит она от человека. Трудно за ней охотиться, промышлять.
– Подскажи мне, Югана, где Пернов Бугор? Где оно, это место жертвоприношений хантыйских шаманов?
Югана посмотрела на парусного цыгана, вычистила горловинку трубки костяной палочкой, поинтересовалась:
– Люди вождя парусных цыган не давали жертву богам на Перновом Бугре? Что манит Федю на святилище остяков?
– Золото жертвенное и могильное там таится. Гриша Тарханов, наш следователь, просил меня подумать и вспомнить. Какой-то Пяткоступ варначит в урмане, грабит бугры, могилы…
Парусный цыган не смотрел на эвенкийку. Югана догадывалась, что Федора Романовича привело к ней не одно желание помочь следователю Тарханову в поисках Пяткоступа. Уловила Югана в словах старика затерянное эхо далекой золотой лихорадки.
– Зачем вождю парусных цыган искать в тайге золото, которого он не терял и не теряли люди его племени?
– О, Югана, лебедушка! Сказывала мне еще бабушка древнее предание: всем людям земли в день рождения приносит солнечный луч на своем острие душу земную, которая вживляется в сердце человека. Умирает человек – и земная душа превращается в золотую слезинку, хоронится в земле, таится от чужих глаз.
– Так оно, правильно говорит сказание старых людей. Золото земное – это солнечные капли. У солнца и земного золота один цвет, одна цена. К нему не липнет грязь.
– Хорошо сказала мудрая Югана про золото!
– Нет, вождь парусных цыган, про золото можно и плохо сказать: оно холодное, в нем нет души и огня. За него люди много крови проливают.
– Югана, золото все может! Оно родит и казнит, все покупает и продает.
– А нефть? – спросила эвенкийка. – Нефть – самое большое золото земли! Нефть своим огнем делает живыми все земные и небесные машины. Нефть – это огонь и кровь. А где огонь – там жизнь! Так говорит Югана вождю парусных цыган: без огня и чай не вскипит…
Молчал Федор Романович. Опустив голову, держал в зубах навсегда потушенную трубку. Думал старик о своем.
– Здравствуй, Югана! – поздоровалась девушка.
– Хо, Богиня пришла с Андреем Шаманом из Кайтёса! – приветливо обняла эвенкийка девушку, коснулась щекой ее щеки. Целоваться при встрече – не в обычае Юганы.
На крыльцо вышел дед Чарымов. Щуря глаза от яркого солнца, он приложил ко лбу ладонь козырьком, крякнул удивленно и крикнул зычно:
– Кто посмел тарахтеть моторами на берегу и тревожить улангаевского губернатора? А ну, объявись по закону!
– Здравствуй, Михаил Гаврилович, – сказал Андрей Шаманов, подойдя к старику и крепко пожимая руку.
– Ну, якорь тебя за ногу, и откуда же ты привез этакую лебедушку-русалочку, в какой сторонушке высмотрел и заполонил?
– Добрый день, Михаил Гаврилович, – подойдя к старику следом за Юганой, сказала девушка и вопросительно посмотрела на эвенкийку: «Неужели он действительно забыл меня?»
– Пошто Чарым смотрит хитрым взглядом на Богиню? – спросила Югана и, улыбнувшись, достала из замшевого мешочка трубку, набила ее табаком, закурила.
– Так это же и в самом деле Богдана! Внучка самого Ильи Владимировича, юганского Перуна… Ну и расцвела, ну и раскрасавилась, «кедёрочка»! – восхищался старик. – А надолго к нам гостевать приехала?
– На несколько дней, Михаил Гаврилович… Танюшиным ребятам надо дать задание на лето. Коль ничего не могли мы сделать с этими упрямцами, пусть учатся заочно. Правда, у меня по русскому и литературе неплохо успевали, но сочинения пока еще получаются корявыми…
– Ну-ну, это все ладно… Ребята-орлята наши башковитые, учеба им хорошо дается, в жилу идет. Только скребет у меня, старика, душу. Вот, скажем, Орлан – нашего корня парень оказался – на таежной земле останется после школы. А вот варяги Ургек, Таян, Карыш – эти все в летчики-космонавты нацелились. Ох-хо-хо, кто же из молодых станет продолжать корень наш сибирский, а?
Уже четыре года, как братья Волнорезовы учатся заочно в кайтёсовской школе. Деревня там маленькая и школа малолюдная, но старожилы твердо стоят на одном: детей учить до десятого класса в родном селении и пусть в классах будет пять или десять человек. В учителях недостатка нет. Преподаватели в основном из местных старожилов, пенсионного возраста, а из молодых пока одна Богдана, которая четыре года назад кончила Томский пединститут.
День нынче субботний. Во второй половине дня Таня с Богданой истопили баню, пригласили помыться деда Чарымова с Андреем и ребят. Югана сказала, что пойдет после всех, в прохладную баню, вместе с Галиной Трофимовной.
Баня стоит у берега реки и срублена год назад из кедровых, выбранных на сухостое бревен. В бане просторно, топится по-белому, а поэтому всегда чисто, некопотно; пахнет свежими березовыми вениками, пихтовой хвоей, сочит аромат кедровое дерево, от жары на бревнах у печи-каменки выступили прожилки густой янтарной смолы.
Таня разделась в предбаннике, оставив дверь отпертой, вошла в баню, налила горячей воды в два больших таза-ушата из кедровой клепки и, поставив их на широкую лавку, у подъема на полок, посмотрела на Богдану. Девушка сидела у окна напротив Тани и расплетала толстую светло-русую косу. Руки Богданы лениво перебирали пряди расплетенной косы.
– Ой, Богдана, что это с тобой? – спросила Таня. – Душой приуныла, глаза потупила…
– Да нет, просто так… – неопределенно ответила девушка. И, помолчав, пояснила: – Я с Юганой рассматривала одну картину. Она в доме Андрея, закрыта черной шторкой на подрамнике. Югана сдернула покрывало и сказала мне: «Шаман делает эту картину. Плохо она у него родится. Не может найти душу для этой голой женщины».
– Странно… Какая картина? – удивилась Таня. – Вроде я все видела, что у него припрятано, затаено.
– Здравствуй, моя белая цыганочка! Здравствуй, русская государыня!
– Любый мой, Федюша! Проходи, родимый, в передний угол, присаживайся к столу. Сейчас почаюем, самовар на шестке песню поет. С «позолотой»?..
– Можно «позолотить»…
Слово «позолотить» означает у Агаши налить в хрустальные рюмочки-стограммовки коньяк долгой выдержки. При желании можно коньяк выплеснуть в чай.
Чокнулись две хрустальные рюмочки с расписными каемками и прильнули к губам солнечными зайчиками.
Настенные часы-ходики стучат древним, усталым «сердцем»: тик-тик. Любопытная синичка-зеленушка прильнула к створке оконной – и клювом по стеклу: тюк-тюк.
– Божья пташка весточку принесла, – тихо сказала Агаша.
Молчит старый парусный цыган. Его «позолоченная» душа отправила думы в далекую молодость; в той дали виделся ему берег Вас-Югана, поросший пышными кедрами и березами. Дымили на стойбище костры. Пахло вкусно вареным лосиным мясом, парной стерлядью. Звон гитары. Пела Лара сказание про белого коня с черной гривой, пела про несбывшуюся любовь. Голос ее, плавный, женственный, задушевный, лип к берегам таежным. Вторило песне сонное прибрежное эхо… Причаленную парусную ладью качали волны, и колокол у рулевой рубки на мачтовом откосе разговаривал лениво: динь-нь, бум-м.
Осталась та ночь в памяти цыгана Федора Решетникова. И виделся ему маленький табор, который спал, убаюканный речными волнами и благословенной вечерней зарей. Но не спалось тогда жизнерадостному кузнецу. Не спала и девятнадцатилетняя русская девушка Агаша. Она целовала Федора, жарко обнимала… Запомнилась ей и ему та далекая утренняя заря! Кричали в береговой низине перепелки, стонали селезни. И начинался новый весенний день. Осталась позади бессонная ночь, сладкая ночь любви. У юной Агаши томило сердце, радостная усталость обволакивала женское тело.
– Ладно ли с тобой, Федюша? В окно уставился глазоньками и замер, застыл взгляд далеким ясным солнышком. Куда летала твоя душенька? – певуче расспрашивала Агаша.
– Ах, как обидно… И куда все ушло, пропало без следа и возврата?
– О чем ты, Федюшенька? Что это с тобой, кровинушка ты моя!
– Вспомнились мне, Агаша, белый парус и водица хрустальная из плескучей Оби великой. Ночь звездная. Чистое небо с темной синевой и блестки, искры звезд! Рядом ты, Агаша, белотелая, горячая… Да-а, какая ты была у меня королева-царевна! Лара рядом с тобой казалась закопченной головешкой…
– Тьфу, убей меня бог мягкими пирогами, опять он про Лару забубнил! – вспылила Агаша. – Да у твоей Лары ни груди, ни кормы. Доска доской из себя была. Тощая, пучеглазая…
– Так-так оно все было, моя сударушка-лебедушка Агаша! Хоть и грех о покойнице плохо говорить. А к тебе-то я был в молодости ненасытный: целовал, целовал – и не мог нацеловаться, не мог налюбоваться тобой, голубоглазой. Обнимешь, бывало, прижмешь к груди, и радостный огонь душу обжигает…
Агаша грустно вздохнула и потупилась смущенно. Помолчала, потом вкрадчиво спросила:
– Как же, Федюша, насчет клада Миши Беркуля?
– Видать, заколдовал Миша Беркуль свой клад. Были среди бугровщиков заклинатели-ведуны. Вот в чужие руки он и не дается.
– Может, Федюша, не все тамги-знаки перевел с того костяного крестика?
– Ой, Агаша, государыня ты моя! Да ведь сызмальства я лудил, паял в кузнице походной, у парусных цыган был знатным мастером. От деда и отца перенял секрет серебра и золота: ковал сказку, отливал волшебство… С крестика Миши Беркуля я восковую копию снял. По этой восковой модели отлил себе серебряный крестик. Вот он! С тех пор ношу на груди!
– А может, Адэр, сын Миши Беркуля, догадался про выщепнутый знак-тамгу? И нашел он сам могильное золото, с боем взятое отцом у иртышских бугровщиков.
– Нет, Агаша, душенька моя белотелая! Выщепнул я из крестика концевым острием ножа самую главную тамгу-кружочек с четырьмя стрелками. Зырянскому шаману показывал я свой крестик, остяцкому тайше, тунгусскому ведуну – все говорили одно: «Чужая писка-тамга – что темная ночь без луны». И только одна Югана сказала точно: «Федя, вождь парусных цыган, ищет старую тропу Миши Беркуля». Она в русскую карту ткнула чубуком трубки и пояснила: «Тамга-метка на кресте писана русским человеком. Знаки взял русский человек у остяков. На “комле” креста писан кружок с четырьмя усами. Это небесная острога – тамга рода Тунгиров. Щучья голова означает большое таежное озеро, где водятся одни большеголовые щуки и маленько живут окуни. Узоры из змей и лука со стрелами означают главное стойбище рода Тунгиров».
– И ты, Федюша, долго рыскал, искал в тех краях?
– Искал, рыскал… Шарился в тех местах по молодости. Исползал вдоль и поперек все бывшее стойбище рода Тунгиров. Нет клада. Провалился в тартарары. И вот нынче снова душа раззудилась. Раскочегарил «золотой огонь» в душе у меня следователь Гриша Тарханов.
– И у меня сердце раззудилось на золото! Каюсь ведь… Могла утаить, знай заранее, что у девки-квартирантки золотая вазочка в постели затаена.
– Поздно, Агаша, красавица ты моя. Не надо щелкать зубами на чужой жирный кусок.
Агаша понимала, о чем говорит парусный цыган, догадывалась, на что намекает.
– Да-да, Федюша, одному тебе трудновато будет кочевать на поиск клада. Бери, родименький, меня, как жену законную, в пай. Нынче же сходим в загс и распишемся, а? И все у нас с тобой встанет на свои места, по-божески и ладом. В молодые годы твоя женушка препоной была в нашей любви. Бог ее прибрал, пухом ей земелька таежная пусть будет. Теперь, поди, не будешь из своего табора присматривать зазнобу цыганских кровей, досыта наелся «парусной» любви с Ларой.
– Надо, Агашенька, кровинушка моя, переселиться тебе в Кайтёс. Сделай это незаметно для чужих глаз. А потом и я к тебе прикочую на подселение, там, в Кайтёсе, и про свадьбу сообразим.
– Понимаю тебя, Федюша, соображаю, пленитель моей душеньки! Тунгирово родовое таежное поместье в старину было в верховье Вас-Югана, в шестидесяти верстах от Кайтёса, – улыбаясь, качала головой Агаша.
«На сколько же Агаша моложе меня? Кажется, лет на восемнадцать или двадцать», – думал старый парусный цыган. И чудилось старику, что где-то рядом бьются, хлещутся волны у объяристого, сыпучего берега. Видел он в окно, как по Оби ходила зыбь, оставленная только что прошедшим пароходом.
Глава третья
1
У входа в избушку, на пристенной полке из трех березовых жердей, стояли две бутылки с водой, взятой для анализа из разных мест озера.Вчера Иткар Князев прилетел на буровую, скважина которой готовилась для испытания. Буровая вышка расположена в самом верховье реки Малый Юган, на юго-востоке Сургутского района, а точнее сказать – на границе Ханты-Мансийского национального округа с Томской областью.
Каждый нефтегеолог считает для себя правилом – прежде чем заглянуть под толщу земных пластов, произвести обследование воды, лежащей на дневной поверхности в озерах, реках, болотах, в радиусе не менее семи – десяти километров от точки, где должна быть заложена поисковая скважина. Вода была взята из этого озера на анализ еще до весеннего распутья. Данные анализа показали, что в воде содержится йод. Не часто такого «гостя» встретишь на дневной поверхности в юганских озерах, болотах; в подземных водах йод широко распространен и содержится в виде иона-1 в составе различных органических соединений. Йод обрадовал Иткара Князева, потому что высокая концентрация йода в воде – добрый признак и предвестник нефти. Порадовал и пробивающийся из обрывистого берега озера родник-живец, который, видимо, берет начало из подземных глубин, где омывает мощную нефтяную ловушку. Если это так, то в будущем стоит заложить скважину на берегу озера или в его центральной впадине. Взятую воду из родника Иткар направит на более тщательный анализ, и если вновь подтвердится концентрация йода, то озеро можно причислить к целебным.
Иткар Князев сидел на пороге избушки, прислонившись спиной к косяку и вытянув ноги, на душе было легко и радостно. Он слышал, как попискивали бурундуки, вдали прогоготала гагара, а в зарослях молодой осоки тявкнула лисица. Издали надвигался шум, будто мчались олени и у каждого плясал на шее шаркунец-погремушка. Запоздалым, стремительным лосем налетел южный ветер, прочесывая тайгу гребнистыми рогами, отряхивая дождевую влагу с вершин кедров, пихт и берез.
Иткар направился к озеру. От буровой, расположенной в семи километрах от озера, шел вертолет. «Неужели что-то случилось?»
Вертолет плавно завис над небольшой береговой круговиной, затем коснулся земли. Из раскрытых дверей выскочил мужчина, в штормовке, болотных сапогах, с небольшим рюкзаком за спиной. Он помахал пилоту рукой и торопливо отбежал на безопасное место.
– Ан-дрю-шка-а! – радостно крикнул Иткар Князев. Но крика не было слышно: ревел двигатель вертолета, тяжелая машина набирала высоту. Когда гул стих, Иткар, улыбаясь, радостно и растерянно повторял:
– Паче рума… Паче рума, Андрей! Здравствуй, большой друг!
– Яны рума, Иткар! – пожимая руку Иткара, ответил Андрей Шаманов.
Не обнимались старые друзья, не целовались и радость свою вслух не выражали – такой древний обычай северянина, аборигена юганской земли. Зато глаза их сияли счастьем.
– Как ты меня отыскал? В этом болотном государстве…
– Как? Да очень просто. Прилетел в Нефтеюганск, пришел в ваше управление, спросил… Ответили, что Иткар находится там-то, на испытании поисковой скважины. Прилетел на буровую, а ребята говорят: ушел наш Иткар Васильевич на озеро разгонять сон у щук. Пилот вертолета снова взял меня на борт и сюда к тебе, как на такси, примчал.
– Вовремя ты прилетел, Андрей. Завтра начнем испытание. Глубина забоя пять тысяч метров. Должна быть нефть! Палеозойская нефть! Понимаешь?! На этой площади первая глубинная скважина.
– Палеозой – хорошо… А жареная лосиная грудинка лучше, – похлопав ладонью по рюкзаку, сказал Андрей. – В Нефтеюганске купил, в «Дарах природы».
Над углями прогоревшего костра жарились на деревянных шампурах ломтики лосиного мяса, с них сбегал розоватый сок, падал на угли, шипел. Вкусно пахло мясом, дымком, багульником, который был в пышном розовом цвету и благоухал около избушки.
После обеда Иткар с Андреем пошли к озеру.
– Так, значит, говоришь, томские геологи духом упали?
– Да, расхваленные ими нефтегазоносные месторождения оказались малопродуктивными, – сказал Иткар. – Сейчас строятся ветки нефтепроводов от Катальгинекого месторождения на Раскино и затем на Барабинск. А месторождения, которые открыты, не обеспечат на полную мощность эти артерии. Андрей, томские ученые-нефтяники и обком возлагают большие надежды на палеозойскую нефть…
– Кинуть-то трубы кинули, еще проложат нефтепровод на многие сотни километров, ну а если не найдут желаемого, что тогда? – спросил Андрей, набивая трубку легким мшистым табаком.
– Андрей, на вас-юганской земле нефть есть, только найти ее, палеозойскую королеву, трудновато. А что такое «трудновато», я на своем хребте испытал. Да и ты знаешь, работал на буровых немало.
– Где она, коль двадцать лет топчемся на нашем болоте, а толку… Где «королева»?
– О том, что западное верховье Вас-Югана, и в частности Нюрольская Впадина, – это, конечно, хорошая кладовая нефти, говорил еще Геннадий Яковлевич Обручев шестнадцать лет назад, он дал точные расчеты экономии средств при одновременной закладке одной или двух опорных скважин глубиной до пяти тысяч метров и попытке изучения палеозойской глубины… Но все тогда потонуло в невообразимой шумихе о том, сколько газа и нефти на Вас-Югане.
– Что теперь об этом говорить. Руководители устроили показуху…
– На той скважине, в верховье Чижапки, я потерпел неудачу. Помнишь, Андрей, взрыв? С тем оборудованием, какое у нас имелось, нельзя было выходить на глубину в четыре, пять тысяч метров. Ушел я на Тюменский Север, но не давала мне покоя Нюрольская Впадина. Понимаешь, в верховье Нюрольки есть небольшая речка Ай-Кара, Черная Стрела. По моим расчетам, там находится месторождение палеозойской нефти, которое будет иметь большое значение для развития края.
– Мне кажется, Иткар, это старые и пустые разговоры о призрачном месторождении. Нужны доказательства. – Андрей достал из кармана блокнот, развернул и протянул Иткару: – Нарисуй-ка для наглядности Ай-Кару и обозначь точку, где, по-твоему, находится это месторождение.
– Хорошо. Только послушай сначала одну историю. В период неолита, продолжительность которого в семь или девять тысяч лет, жили люди на вас-юганской земле большими поселениями. В верховье Чижапки, притока Вас-Югана, у деревни Лавровка, расположенной в большой котловине, обнаружен могильник древнего человека, погребенный более чем под трехметровой толщей осадков, хотя обычно все стоянки периода неолита в Западно-Сибирской низменности находятся под осадками не более чем на полметра. То есть район верховья Чижапки попал в локальное опускание. Такое же древнее кладбище и на такой же глубине находил я в районе Черной Стрелы.
– Ну и какая связь захоронений неолита с современным поиском нефти? – с любопытством спросил Андрей.
– Связь можно отыскать. По берегу Черной Стрелы, в захоронении, я находил несколько кусочков затвердевшей нефти. Рядом с каменным топором и костяными наконечниками стрел окаменевшие кусочки нефти! Береговой могильник был размыт водой, и я решил покопать берег веслом. И еще сделал находку: кусочки отвердевшей нефти лежали прилипшими к осколкам гончарного горшка. Видимо, это был не случайный горшок в захоронении периода неолита. А коль так, то это значит, что древние люди использовали нефть, возможно, в виде жертвенного огня клали в могилу горшки с нефтью, туески, кожаные сосуды…
– Это мне понятно, Иткар, человек неолита глубоких скважин не бурил, он находил, и возможно в изобилии, нефть, вытекающую на дневную поверхность. И находил он эту нефть недалеко от Ай-Кары, – согласился Андрей Шаманов и тут же засомневался: – Но ведь нужны более веские доказательства…
– Слушай дальше. Нефтегеологи сейчас – не в обиду будь сказано – похожи во многом на первобытных людей неолита, которые брали то, что им бог подаст. Современная добыча нефти ведется во всех открытых нефтегазоносных провинциях в основном в сводовых залежах, или, проще говоря, в ловушках. Такие ловушки уверенно выявляют наши сейсморазведчики. А месторождения нефти и газа других типов геологи находят только попутно, случайно. – Иткар улыбнулся, почесал затылок, а потом, ткнув пальцем себя в нос, сказал: – Нужен нюх опытного геолога, интуиция, плюс богатый опыт поисковых работ. Где и как искать месторождения несводного типа? Нет у нас пока еще приборов, да и геофизики бессильны… Нефтепоисковикам нужна новая геофизическая аппаратура, которая могла бы с достаточной достоверностью выявлять предполагаемую нефтяную или газовую залежь. Вот и приходится нашему брату геологу доходить до всего своим особо геологическим чутьем. По моим расчетам, в районе Черной Стрелы могла образоваться нефтяная ловушка, и туда произошла миграция нефти из каких-то материнских пород, возможно, из очень больших глубин…
– Иткар, если ты считаешь, что есть ловушка, то почему ее не засекли геофизики?
– Я тебе уже объяснил, Андрей, что случилось в период неолита. Но почему произошло сильное опускание в районе верховьев Чижапки и такое же опускание в районе Черной Стрелы? Возможно, прав я, все это связано с тем, что произошло на большой глубине в пределах семи или десяти тысяч метров: по образовавшимся трещинам нефть палеозоя поднялась в слои, лежащие ближе к дневной поверхности.
– Малость уложилось в голове, – сказал Андрей и рассмеялся.
– Ну а те залежи, что открыты в Томской области, в частности в районе Вас-Югана, всего-навсего нефтяные капельки. Сколько нефти лежит в Нюрольской Впадине! И именно эта нефть даст возможность поднять промышленное хозяйство Томской области.
– Понятно, Иткар, – сказал Андрей и, набив табаком трубку, закурил. – Томским нефтегеологам нужно смело вести поиск в палеозойских отложениях и там открывать промышленные залежи. Конечно, грех брезговать юрскими отложениями…
– Так-то оно так, Андрей. Но в нашей нефтепоисковой геологии много неразберихи и спешки… а-а, что там говорить… Давай-ка с тобой окунишек на уху надергаем. Леска у меня в кармане. – Иткар посмотрел на часы, словно поджидая кого-то со стороны буровой.
Над буровой взвилась ракета и рассыпалась в небе бледно-красными искрами.
– Что-то случилось, а? – Андрей кивнул в сторону алой россыпи.
– Тракторист должен сейчас выехать на вездеходе за нами. Так мы с ним условились.
Два старых друга стояли рядом и любовались озером, где резвились окуни, всплескивались щуки. Где-то недалеко кричала роньжа.
– У нас один выход: бросать Улангай и уходить на юг Вас-Югана, в Кайтёс. – Наконец Андрей решился сказать о том, ради чего прилетел на встречу с Иткаром Князевым.
– Андрей, продержитесь в Улангае до осени… Попроси Югану, Таню – они поймут. За это время я что-то придумаю, помогу вам. А если бессильным окажусь, уйду вместе с вами в Кайтёс, брошу к чертям всю геологию и этот вечный поиск нефти.
2
На стремнине Вас-Югана показалась лодка с белым крылом. «Парусник бежит», – уточнила дальнозоркая Югана. Она улыбнулась, закурила трубку. Стояла эвенкийка на взгорке, недалеко от дома деда Чарымова, и посматривала на старика, который, причалив лодку с белым крылом, бодро поднимался на берег.– Здравствуй, мудрая мать племени Кедра! – сказал он и, подойдя к Югане, поклонился. – Красоту и любовь твоему сердцу на вечные времена!
– Здравствуй, вождь парусных цыган. Югана желает здоровья Федору Романовичу, человеку большой речной тропы.
Глядя на широкую грудь и окладистую бороду, эвенкийка думала: «Что же погнало старого цыгана на кочевую тропу?» Они сели на ступеньку крыльца. Югана закурила трубку, попыхивая дымом, слушала старика.
Федор Романович смотрел в глаза Югане, кивал головой. В зубах у него трубка, старик посасывал свою «холостую» носогрейку.
– Пошто без дыма?
– Душа зауросила, отказалась дым табачный принимать, а язык и зубы тоскуют по чубуку.
– Югана хорошо понимает старые знаки, о которых говорил Федя, вождь парусных цыган. Это место лежит рядом с заимкой ханта Тунгира.
– Надо мне, Югана, с Тунгиром повстречаться. Не могу я найти клад Миши Беркуля.
– Федя говорил давно еще, когда молодой был, что искал и не нашел клад Беркуля, завещанный парусным цыганам.
– Решил еще разок попытаться, на закате жизни. Авось на этот раз повезет.
Югана понимала, что взялся старый цыган за парус речного коча не ради прогулки. Чувствовала, что кроме клада еще что-то поманило цыгана на тропу, оставленную в молодости.
– Каждый человек ищет свою земную «птицу удачи». Только у этой «птицы удачи» шибко быстрые крылья, уходит она от человека. Трудно за ней охотиться, промышлять.
– Подскажи мне, Югана, где Пернов Бугор? Где оно, это место жертвоприношений хантыйских шаманов?
Югана посмотрела на парусного цыгана, вычистила горловинку трубки костяной палочкой, поинтересовалась:
– Люди вождя парусных цыган не давали жертву богам на Перновом Бугре? Что манит Федю на святилище остяков?
– Золото жертвенное и могильное там таится. Гриша Тарханов, наш следователь, просил меня подумать и вспомнить. Какой-то Пяткоступ варначит в урмане, грабит бугры, могилы…
Парусный цыган не смотрел на эвенкийку. Югана догадывалась, что Федора Романовича привело к ней не одно желание помочь следователю Тарханову в поисках Пяткоступа. Уловила Югана в словах старика затерянное эхо далекой золотой лихорадки.
– Зачем вождю парусных цыган искать в тайге золото, которого он не терял и не теряли люди его племени?
– О, Югана, лебедушка! Сказывала мне еще бабушка древнее предание: всем людям земли в день рождения приносит солнечный луч на своем острие душу земную, которая вживляется в сердце человека. Умирает человек – и земная душа превращается в золотую слезинку, хоронится в земле, таится от чужих глаз.
– Так оно, правильно говорит сказание старых людей. Золото земное – это солнечные капли. У солнца и земного золота один цвет, одна цена. К нему не липнет грязь.
– Хорошо сказала мудрая Югана про золото!
– Нет, вождь парусных цыган, про золото можно и плохо сказать: оно холодное, в нем нет души и огня. За него люди много крови проливают.
– Югана, золото все может! Оно родит и казнит, все покупает и продает.
– А нефть? – спросила эвенкийка. – Нефть – самое большое золото земли! Нефть своим огнем делает живыми все земные и небесные машины. Нефть – это огонь и кровь. А где огонь – там жизнь! Так говорит Югана вождю парусных цыган: без огня и чай не вскипит…
Молчал Федор Романович. Опустив голову, держал в зубах навсегда потушенную трубку. Думал старик о своем.
3
На юганской земле царствует теплый, солнечный весенний день. К берегу Улангая причалила легкая лодка с двумя подвесными моторами на корме. С рюкзаком на одном плече поднялась на взлобок берега красивая девушка и остановилась, засмотрелась на идущую к ней Югану, радостно улыбнулась, поспешила навстречу. Чуть поодаль, за девушкой, шел Андрей Шаманов.– Здравствуй, Югана! – поздоровалась девушка.
– Хо, Богиня пришла с Андреем Шаманом из Кайтёса! – приветливо обняла эвенкийка девушку, коснулась щекой ее щеки. Целоваться при встрече – не в обычае Юганы.
На крыльцо вышел дед Чарымов. Щуря глаза от яркого солнца, он приложил ко лбу ладонь козырьком, крякнул удивленно и крикнул зычно:
– Кто посмел тарахтеть моторами на берегу и тревожить улангаевского губернатора? А ну, объявись по закону!
– Здравствуй, Михаил Гаврилович, – сказал Андрей Шаманов, подойдя к старику и крепко пожимая руку.
– Ну, якорь тебя за ногу, и откуда же ты привез этакую лебедушку-русалочку, в какой сторонушке высмотрел и заполонил?
– Добрый день, Михаил Гаврилович, – подойдя к старику следом за Юганой, сказала девушка и вопросительно посмотрела на эвенкийку: «Неужели он действительно забыл меня?»
– Пошто Чарым смотрит хитрым взглядом на Богиню? – спросила Югана и, улыбнувшись, достала из замшевого мешочка трубку, набила ее табаком, закурила.
– Так это же и в самом деле Богдана! Внучка самого Ильи Владимировича, юганского Перуна… Ну и расцвела, ну и раскрасавилась, «кедёрочка»! – восхищался старик. – А надолго к нам гостевать приехала?
– На несколько дней, Михаил Гаврилович… Танюшиным ребятам надо дать задание на лето. Коль ничего не могли мы сделать с этими упрямцами, пусть учатся заочно. Правда, у меня по русскому и литературе неплохо успевали, но сочинения пока еще получаются корявыми…
– Ну-ну, это все ладно… Ребята-орлята наши башковитые, учеба им хорошо дается, в жилу идет. Только скребет у меня, старика, душу. Вот, скажем, Орлан – нашего корня парень оказался – на таежной земле останется после школы. А вот варяги Ургек, Таян, Карыш – эти все в летчики-космонавты нацелились. Ох-хо-хо, кто же из молодых станет продолжать корень наш сибирский, а?
Уже четыре года, как братья Волнорезовы учатся заочно в кайтёсовской школе. Деревня там маленькая и школа малолюдная, но старожилы твердо стоят на одном: детей учить до десятого класса в родном селении и пусть в классах будет пять или десять человек. В учителях недостатка нет. Преподаватели в основном из местных старожилов, пенсионного возраста, а из молодых пока одна Богдана, которая четыре года назад кончила Томский пединститут.
День нынче субботний. Во второй половине дня Таня с Богданой истопили баню, пригласили помыться деда Чарымова с Андреем и ребят. Югана сказала, что пойдет после всех, в прохладную баню, вместе с Галиной Трофимовной.
Баня стоит у берега реки и срублена год назад из кедровых, выбранных на сухостое бревен. В бане просторно, топится по-белому, а поэтому всегда чисто, некопотно; пахнет свежими березовыми вениками, пихтовой хвоей, сочит аромат кедровое дерево, от жары на бревнах у печи-каменки выступили прожилки густой янтарной смолы.
Таня разделась в предбаннике, оставив дверь отпертой, вошла в баню, налила горячей воды в два больших таза-ушата из кедровой клепки и, поставив их на широкую лавку, у подъема на полок, посмотрела на Богдану. Девушка сидела у окна напротив Тани и расплетала толстую светло-русую косу. Руки Богданы лениво перебирали пряди расплетенной косы.
– Ой, Богдана, что это с тобой? – спросила Таня. – Душой приуныла, глаза потупила…
– Да нет, просто так… – неопределенно ответила девушка. И, помолчав, пояснила: – Я с Юганой рассматривала одну картину. Она в доме Андрея, закрыта черной шторкой на подрамнике. Югана сдернула покрывало и сказала мне: «Шаман делает эту картину. Плохо она у него родится. Не может найти душу для этой голой женщины».
– Странно… Какая картина? – удивилась Таня. – Вроде я все видела, что у него припрятано, затаено.