Страница:
Охрана не то, чтобы задержать их не посмела – салютовала чуть ли не как императору.
Внутри их встретил бритый раб, тут же склонившийся в низком поклоне.
– К дуумвирам! – рявкнул Алексей, и раб, еще раз согнувшись до полу, быстро засеменил впереди.
Распугав свору жалобщиков и побирушек в приемной, Коршунов уверенно толкнул дверь в кабинет…
И ему тут же стало неудобно.
Внутри находился один из мэров города. И он работал. Алексей сразу вспомнил Генку. Тот тоже тонул в бумагах. И готов был пришибить любого, кто ему помешает. Чертова бюрократия…
Мэр Тира (судя по внешности – настоящий римлянин), пришибать Коршунова не стал.
Поднял голову, вздохнул, отложил очередной папирус, поднялся и вопросительно посмотрел на Коршунова. Судя по его лицу, он был готов к чему угодно. Вплоть до того, что сейчас ему представят императорский указ о том, что он – государственный преступник. Секретарь мэра тут же отступил в угол, в тень. Надо полагать, решил что и его не помилуют.
– Легат Первого Германского легиона Алексий Виктор Мильв! – представился Коршунов и салютовал.
– Тит Юний Патиенс, прокуратор. Сальве! – представился в свою очередь хозяин помещения. – Что ты принес мне, легат?
– Ничего, что могло бы тебя огорчить, – Алексей улыбнулся как можно доброжелательнее и положил на стол письмо от Черепанова. Вернее, от наместника провинции Сирия, где тот повелевал оказать его другу и первому помощнику как можно более теплый прием.
Тит Юний улыбнулся.
– Что ж, – сказал он, – ради друга такого справедливого и мудрого наместника, как Геннадий Павел, я готов на время оставить эти скучные документы. Амфей, – прокуратор повернулся к секретарю. Гони всех. Сегодня я никого принимать не буду. И пусть принесут вина мне и доблестному легату. А этим людям…
– Я прощу прощения, дорогой Тит Юний, – перебил его Коршунов. – Клянусь Бахусом, я непременно выпью с тобой вина, однако есть неотложное дело, которое я хочу решить немедленно. На моем судне вялятся на солнце две сотни пиратов, живых и дохлых. И что-то мне подсказывает: пока мы с тобой будем пить вино, дохлых пиратов станет больше.
Дуумвир нахмурился, потом снова улыбнулся: улыбка у него была приятная: политик как-никак.
– Думается мне, – произнес он, – для городской казны было бы полезней, если бы живых осталось поменьше, но почти всю нашу эскадру, двадцать шесть либурн, наш морской префект увел в Египет, откуда они вернутся не раньше июньских календ. Следовательно ты, легат, оказал нам немалую услугу. – И, повысив голос: – Квестора и префекта вигилов ко мне! И пусть возьмет с собой полсотни своих людей. И приготовить мою лектику[27]. Мы идем в Сидонскую гавань.
Пиратов принимали поштучно. И раздельно. Мертвых в одну сторону, живых – в другую. Живые стоили в десять раз дороже. И это естественно. Если бы вознаграждение было незначительным, их бы просто продали на рынке. Живых осталось девяносто восемь. Три десятка злодеев умерли по дороге. Им можно было позавидовать. Составили акт о передаче. Деньги квестор обещал выдать завтра.
Бойцы Коршунова весело переговаривались. Шутили насчет того, как славно под таким солнышком вялится мясо.
Коршунов покосился на Ахвизру. Тот относился к мрачному юмору подчиненных вполне благосклонно. А ведь сравнительно недавно сам висел на кресте…
– Пусть готовят кресты за городскими воротами! – распорядился префект.
Времени он не терял: разбойников уже забивали в колодки. Тех же, кто из-за ран не мог самостоятельно передвигаться, забрасывали на телеги. Вповалку, как мешки с зерном.
Один из преступников привлек внимание префекта:
– Этого ко мне! – распорядился тот.
Пирата подтащили поближе. Тут и Коршунов его узнал, хотя и не без труда, потому что вся голова пирата была покрыта коркой запекшейся крови, нос распух, а глаза превратились в узкие щелочки.
Тот самый здоровяк, который прорубил щит легионера.
– Фульвий! – прорычал он. – Ты как тут оказался?
– Ошибка вышла, пил[28], доверились чужаку.
– Ну-ка?
– Приплывал к нам киликиец. Вино, воду, продукты брал у нас… Попить дай, командир, глотка горит.
– Дайте ему воды, – распорядился префект.
– Ну вот, – утолив жажду, Фульвий стал говорить более внятно. – Киликиец выпил и разговорился: мол, скоро корабль мимо нас проплывет. Из самой Италии. Трюмы добром набиты, охрана – тридцать человек. Бойцы, сказал, хорошие, но и добыча изрядная. Ну мы сдуру и соблазнились. – Пират сплюнул, вздохнул.
– Что ж тебе спокойно не сиделось! – сердито произнес префект. – Надел тебе дали, денег, небось, тоже скопил…
– Так ведь денариев много не бывает, – сказал бывший легионер. – И нам в шелках ходить хочется!
– Много наших там? – Префект мотнул головой в сторону пленных.
– Шестеро. И одиннадцать – там, – он показал на штабель трупов. – Помог бы, командир, а? Орлом нашим клянусь – никогда более!
– Орлом, говоришь? – префект недобро прищурился. – Опозорил ты нашего Орла! – и, подчиненным: – В колодки его!
– Постой! – вмешался Коршунов. – Скажи-ка, Фульвий, а киликиец этот… У него как с ушами? Нормально?
– А ты откуда знаешь? – удивился пират. – Не было у него ушей. Подчистую срезали. Причем недавно. Эх, чуял я, недобрый это знак!
– Забирайте, – разрешил Коршунов. – Он мне больше не нужен. А киликийца этого я знаю…
И рассказал историю, случившуюся в Лаодикии.
– Мы его найдем, – пообещал дуумвир. – Разошлем приметы. Рано или поздно он попадется. А этот человек, префект, с которым мы разговаривали сейчас, он – кто?
– Опцион мой. Из третьей центурии. Жадный. Хитрый. Но воин хороший. Был.
– Хороший, – согласился Коршунов. – Свидетельствую. А теперь, мой любезный Тит Юний, я готов пить вино. Только сначала желательно разместить моих людей…
Глава седьмая
Глава восьмая
Внутри их встретил бритый раб, тут же склонившийся в низком поклоне.
– К дуумвирам! – рявкнул Алексей, и раб, еще раз согнувшись до полу, быстро засеменил впереди.
Распугав свору жалобщиков и побирушек в приемной, Коршунов уверенно толкнул дверь в кабинет…
И ему тут же стало неудобно.
Внутри находился один из мэров города. И он работал. Алексей сразу вспомнил Генку. Тот тоже тонул в бумагах. И готов был пришибить любого, кто ему помешает. Чертова бюрократия…
Мэр Тира (судя по внешности – настоящий римлянин), пришибать Коршунова не стал.
Поднял голову, вздохнул, отложил очередной папирус, поднялся и вопросительно посмотрел на Коршунова. Судя по его лицу, он был готов к чему угодно. Вплоть до того, что сейчас ему представят императорский указ о том, что он – государственный преступник. Секретарь мэра тут же отступил в угол, в тень. Надо полагать, решил что и его не помилуют.
– Легат Первого Германского легиона Алексий Виктор Мильв! – представился Коршунов и салютовал.
– Тит Юний Патиенс, прокуратор. Сальве! – представился в свою очередь хозяин помещения. – Что ты принес мне, легат?
– Ничего, что могло бы тебя огорчить, – Алексей улыбнулся как можно доброжелательнее и положил на стол письмо от Черепанова. Вернее, от наместника провинции Сирия, где тот повелевал оказать его другу и первому помощнику как можно более теплый прием.
Тит Юний улыбнулся.
– Что ж, – сказал он, – ради друга такого справедливого и мудрого наместника, как Геннадий Павел, я готов на время оставить эти скучные документы. Амфей, – прокуратор повернулся к секретарю. Гони всех. Сегодня я никого принимать не буду. И пусть принесут вина мне и доблестному легату. А этим людям…
– Я прощу прощения, дорогой Тит Юний, – перебил его Коршунов. – Клянусь Бахусом, я непременно выпью с тобой вина, однако есть неотложное дело, которое я хочу решить немедленно. На моем судне вялятся на солнце две сотни пиратов, живых и дохлых. И что-то мне подсказывает: пока мы с тобой будем пить вино, дохлых пиратов станет больше.
Дуумвир нахмурился, потом снова улыбнулся: улыбка у него была приятная: политик как-никак.
– Думается мне, – произнес он, – для городской казны было бы полезней, если бы живых осталось поменьше, но почти всю нашу эскадру, двадцать шесть либурн, наш морской префект увел в Египет, откуда они вернутся не раньше июньских календ. Следовательно ты, легат, оказал нам немалую услугу. – И, повысив голос: – Квестора и префекта вигилов ко мне! И пусть возьмет с собой полсотни своих людей. И приготовить мою лектику[27]. Мы идем в Сидонскую гавань.
Пиратов принимали поштучно. И раздельно. Мертвых в одну сторону, живых – в другую. Живые стоили в десять раз дороже. И это естественно. Если бы вознаграждение было незначительным, их бы просто продали на рынке. Живых осталось девяносто восемь. Три десятка злодеев умерли по дороге. Им можно было позавидовать. Составили акт о передаче. Деньги квестор обещал выдать завтра.
Бойцы Коршунова весело переговаривались. Шутили насчет того, как славно под таким солнышком вялится мясо.
Коршунов покосился на Ахвизру. Тот относился к мрачному юмору подчиненных вполне благосклонно. А ведь сравнительно недавно сам висел на кресте…
– Пусть готовят кресты за городскими воротами! – распорядился префект.
Времени он не терял: разбойников уже забивали в колодки. Тех же, кто из-за ран не мог самостоятельно передвигаться, забрасывали на телеги. Вповалку, как мешки с зерном.
Один из преступников привлек внимание префекта:
– Этого ко мне! – распорядился тот.
Пирата подтащили поближе. Тут и Коршунов его узнал, хотя и не без труда, потому что вся голова пирата была покрыта коркой запекшейся крови, нос распух, а глаза превратились в узкие щелочки.
Тот самый здоровяк, который прорубил щит легионера.
– Фульвий! – прорычал он. – Ты как тут оказался?
– Ошибка вышла, пил[28], доверились чужаку.
– Ну-ка?
– Приплывал к нам киликиец. Вино, воду, продукты брал у нас… Попить дай, командир, глотка горит.
– Дайте ему воды, – распорядился префект.
– Ну вот, – утолив жажду, Фульвий стал говорить более внятно. – Киликиец выпил и разговорился: мол, скоро корабль мимо нас проплывет. Из самой Италии. Трюмы добром набиты, охрана – тридцать человек. Бойцы, сказал, хорошие, но и добыча изрядная. Ну мы сдуру и соблазнились. – Пират сплюнул, вздохнул.
– Что ж тебе спокойно не сиделось! – сердито произнес префект. – Надел тебе дали, денег, небось, тоже скопил…
– Так ведь денариев много не бывает, – сказал бывший легионер. – И нам в шелках ходить хочется!
– Много наших там? – Префект мотнул головой в сторону пленных.
– Шестеро. И одиннадцать – там, – он показал на штабель трупов. – Помог бы, командир, а? Орлом нашим клянусь – никогда более!
– Орлом, говоришь? – префект недобро прищурился. – Опозорил ты нашего Орла! – и, подчиненным: – В колодки его!
– Постой! – вмешался Коршунов. – Скажи-ка, Фульвий, а киликиец этот… У него как с ушами? Нормально?
– А ты откуда знаешь? – удивился пират. – Не было у него ушей. Подчистую срезали. Причем недавно. Эх, чуял я, недобрый это знак!
– Забирайте, – разрешил Коршунов. – Он мне больше не нужен. А киликийца этого я знаю…
И рассказал историю, случившуюся в Лаодикии.
– Мы его найдем, – пообещал дуумвир. – Разошлем приметы. Рано или поздно он попадется. А этот человек, префект, с которым мы разговаривали сейчас, он – кто?
– Опцион мой. Из третьей центурии. Жадный. Хитрый. Но воин хороший. Был.
– Хороший, – согласился Коршунов. – Свидетельствую. А теперь, мой любезный Тит Юний, я готов пить вино. Только сначала желательно разместить моих людей…
Глава седьмая
Окрестности Тира. Римская оргия в провинциальном стиле
Второй дуумвир разительно контрастировал с первым. Изнеженный патриций, жидкая кровь пронзительной голубизны. Пока папа в Риме протирал тогу на скамье Сената, сынок радовался жизни в далеком от столичных страстей фамильном поместье. Надо отдать должное предкам вьюноша, поместье они отгрохали роскошное. Здоровенный бассейн с обрамлении арок, колонн и статуй, великолепные просторные термы – для публичных приемов, и маленькие, но еще более роскошные, чтобы хозяин мог приятно провести время в небольшой теплой компании. Везде мозаики, инкрустации… Аккуратно подстриженные кустики и тенистые беседки, где под журчание фонтана и мерные взмахи опахал так приятно дремать в полуденную пору.
Одного взгляда на сенаторского сынка было достаточно, чтобы понять: город Тир ему по барабану. Должность свою выборную он получил исключительно за бабло и зачем она ему – тоже понятно. Нормальное скромное начало политической карьеры.
Кудрявенький красавчик с насурьмленными бровями и нарумяненными пухлыми щечками. Но – обходительный. Коршунова приветствовал так, будто тот – его близкий друг, вернувшийся из дальнего путешествия. Анастасию осыпал комплиментами. На Красного вообще воззрился, аки на ожившую статую Геркулеса. И высказался соответствующе. Гепид отнесся к комплиментам равнодушно. Будучи гладиатором в Риме, он еще и не такое слышал.
В пиршественном зале, за столами возлежали гости. Алексею с супругой, естественно, предложили почетное место – третье на медии[29]. Сам хозяин возлег рядом – на первом месте иммуса. Третьим, на медии, был не Красный (его устроили за другим столом, попроще), а тощий, черный, будто высушенный на солнце мужик с римским носом и челюстью, похожей на таранную часть триремы. Мужик оказался префектом Двенадцатого Молниеоружного (если так можно перевести латинское «Fulminata») легиона, чей лагерь располагался неподалеку от Тира. Очень удачно получилось. На ловца и зверь бежит.
Префект командовал легионом, потому что направленный из Рима легат так до сих пор и не прибыл. Префект по поводу неприбытия легата ничуть не печалился. А вот то, что из Рима вот уже больше года не поступало финансирования, его очень даже огорчало.
– Если бы не наш наместник, – доверительно сообщил он Коршунову, – мне еще зимой нечем было бы кормить солдат. Не говоря уже о жаловании.
Как оказалось, Генка еще в январе перевел значительную сумму в фонд Двенадцатого. Что ж, на него это похоже. Можно не сомневаться, что и остальные сирийские легионы не остались без помощи.
Только сейчас Коршунов начал понемногу понимать, что бумажные подвиги друга (равно как и рассылаемые по всей провинции гонцы), это не игра в большие начальники, а нужное и трудное дело. С которым Генка справлялся весьма успешно, иначе вряд ли бы всякое местное руководство расточало бы ему хвалы. Причем не формальные, а самые что ни на есть искренние.
– Передай нашему наместнику, – негромко произнес префект, приподнявшись так, чтобы расположившаяся между мужчинами Анастасия не заслоняла его, – что я – всецело на его стороне. Ты понимаешь, о чем я?
Коршунов кивнул. Чего тут не понять? Если Черепанов захочет поднять мятеж против Рима – у него уже есть сторонники. И весьма серьезные. Легионеры Двенадцатого – не какие-нибудь новобранцы. В двух кампаниях против парфян участвовали. История у легиона серьезная. Его когда-то сам Юлий Цезарь сформировал.
Пищей префект не злоупотреблял. Вином – тоже. На фоне других гостей, жрущих и пьющих, перемалывающих дорогущие лакомства с такой скоростью, будто их неделю не кормили, воздержанность старого вояки выглядела странновато. Настя тоже ела немного. А вот Коршунов решил ни в чем себе не отказывать. Тем более, что и блюда были восхитительные. Например, нежнейший козленок под восхитительным соусом прям-таки таял во рту. А уж какие тут были морепродукты!..
Сначала столы меняли примерно раз в полчаса, а хруст и чавканье практически заглушали музыкантов. Потом скорость замедлилась… Возможности человеческого организма, даже очень тренированного в жрачке, несколько ограниченны. Впрочем, многие гости периодически выходили из-за стола поблевать. Тут это принято. Опорожнился – и загружайся по новой.
Хозяин дома решил развлечь Алексея беседой. Сначала попросил рассказать о Максимине Фракийце. Действительно ли тот был таким чудовищем, как о нем говорят.
Еще и пострашнее, ответил Коршунов. И тут же добавил, что еще более страшен был Максимин для врагов империи. Но эта тема сенаторского сынка не заинтересовала. Он желал знать подробности о жестокостях Максимина. Коршунов не стал его разочаровывать. То, что он видел сам, было не очень интересно. Подумаешь, убил возразившего ему эдила ударом кулака. Ну и где тут история? Так что Алексей поведал о том, что ему рассказывали. Как Фракиец зашивал в свиные мешки и топил в нужниках нерадивых чинуш. Как он заливал в глотки алчным чиновникам расплавленное серебро…
– Отличная шутка! – одобрил сенаторский сынок. – Помнится, наш нынешний наместник проделал что-то похожее со своим предшественником.
– Попроще, – ответил Коршунов. – Он велел набить ему в рот монетами. Но этого тоже хватило. Задохнулся.
– Жадный был человек, – заметил хозяин виллы. – Даже ко мне приходили его мытари. Я велел рабам гнать их взашей, однако они пообещали вернуться с солдатами. Так что я в некотором роде обязан твоему принцепсу. Ты был с ним в то время?
Коршунов кивнул.
– Значит и тебе тоже, – сказал патриций и высоко подняв чашу, провозгласил:
– Во здравие нашего почетного гостя легата Алексия Виктора! Да живет он долго и славно!
Все разом заорали, а оркестр грянул нечто бравурное. Впрочем, через полминуты всё вернулось в прежнюю колею. Гости насыщались, а многие уже довольно неприлично (не по римским меркам, само собой) щупали своих дружков и подружек.
– Люблю проводить здесь холодное время года, – сообщил Алексею сенаторский сынок, вольготно раскинувшись на ложе. – Но после майских ид я обычно уезжаю в наше имение в Никейе[30]. Здесь становится слишком жарко. А скажи мне, легат Алексий, могу ли я предложить твоему телохранителю разделить со мной ложе?
– Безусловно, – ответил Алексей. – Ты можешь ему это предложить. – И тут же опустил обрадованного патриция. – Однако должен тебя предупредить: до того, как стать римским кентурионом, он был вождем диких германцев. И за подобное предложение может тебя убить.
– Как убить? – изумился сенаторский сынок, у которого в голове не укладывалось, как его, такого знатного, такого богатого и симпатичного, могут убить. – Пронзить мечом?
– Думаю, просто кулаком, – спокойно, будто речь шла о качестве поданного вина, ответил Алексей. – Но не исключаю, что он согласится. Хотя склонен думать, что всё-таки убьет.
– Но его же потом казнят! – воскликнул патриций. – Или отправят на арену!
– Он уже бывал на арене, – поведал Коршунов. – Был гладиатором в самом амфитеатре Флавиев. Так что вряд ли его испугает красный[31] песок.
Сенаторский сынок надолго задумался… Потом спросил:
– А приап у него, надо полагать, как у осла?
– Особо не разглядывал, – ответил Алексей. – Но ты можешь у него спросить. А еще лучше пришли к нему пару девочек – они тебе все и расскажут.
Благородный вьюнош опять глубоко задумался. Вероятно о том, не выдать ли себя за девушку?
С трудом сдержав смешок, Коршунов вернулся к беседе с префектом. Вот это было намного интереснее. Префект рассказывал о парфянах. Вернее, уже о персах. О том, как молодой и хищный перс Ардашир уничтожил прежнюю парфянскую династию и сел на трон Сасанидов. Случилось это сравнительно недавно – пятнадцать лет назад. Но шахиншах уже показал, что он – весьма опасный сосед. Префект считал, что в самое ближайшее время персы попытаются отхватить себе солидный кусок по нашу сторону Евфрата. И с нынешним уровнем боеготовности сирийских легионов удержать границы империи будет трудновато. Одна надежда – на нового наместника провинции. Он сам – воин. И понимает, что нужно воинам. Глядишь, укрепит нашу обороноспособность.
К полуночи гости напились просто по-свински. Некоторые – до полной потери ориентации. Этих рабы деловито растаскивали по покоям. Оставшиеся продолжали «отдыхать». В том числе и Коршунов. Есть ему уже было некуда, а вот пить – вполне. Нежное белое вино с ледяным крошевом – чудесный напиток.
Главное – по сторонам не смотреть, а то как-то… Неприятно. Римская оргия – не то зрелище, которое стоит изучать поближе. Это у эллинов был культ красоты тела. У благородных римлян, судя по всему, культ наполнения желудков.
Префект Двенадцатого как-то незаметно слился. Коршунов и сам подумывал: пора в постельку. Но как-то было лениво. Вино хорошее, погода славная, Настенька рядом… А что вокруг пыхтят и хлюпают – так и хрен с ними.
Анастасия осторожно вывернулась из его объятий:
– Я ненадолго.
Вернулась она и впрямь быстро. Только немножко встрепанная. Алексей сразу насторожился:
– Тебя кто-нибудь обидел?
– Меня трудно обидеть, – улыбнулась бывшая шпионка Римской империи Анастасия Фока.
И пристроилась рядом…
Но не прошло и минуты, как на их ложе плюхнулся красный лысый толстяк в перепачканной вином тунике.
– Ах вот ты где, моя сладенькая! – проворковал он, протягивая лапу к Анастасии. – Такая игривенькая наядушка…
Не дотянулся. Алексей перехватил потную, унизанную кольцами лапку, и сжал как следует. Лысый взвизгнул.
– Красный! – позвал Коршунов. – Возьми этого господина и выброси в бассейн. Ему надо умыться.
Гепид стряхнул с себя трех разномастных баб (та, что постарше – из благородных, те, что помладше – из обслуживающего персонала) и встал. Благородная тетушка с охами и стенаниями повисла на его бедре, но Красный довольно грубо щелкнул ее по лбу, и матрона отвалилась.
Перемахнув через соседнее ложе, гепид ухватил лысого и вздернул его с ложа.
Лысый возмущенно заорал.
Суть вопла сводилась к тому, что негоже всякой черни трогать его, римского всадника, сына благородных родителей и прочее, прочее.
Орал так зычно, что привлек общее внимание.
– Красный, друг мой, – так же лениво и даже не очень громко произнес Коршунов. – Если эта блевотина не заткнет пасть, оторви ему яйца. А уж тогда пусть орет в свое удовольствие.
Лысый услышал. И поверил. Заткнулся на полуслове. К немалому огорчению большинства присутствующих, которые, судя по всему, с удовольствием поглядели бы на экзекуцию.
Красный вскинул его на плечо и унес.
– А ты – суров, легат, – с одобрением заметил сенаторский сынок. – Твой человек действительно оскопил бы его?
– Когда я приказываю – меня слушаются, – ответил Коршунов. – И открою тебе маленький секрет, сиятельный, – слово сиятельный Коршунов произнес с легкой издевкой. До того, как стать римским всадником и легатом, я был вождем десяти тысяч варваров. Именно из них, в основном, и состоит мой легион. Так что если я прикажу моему другу Красному снять с тебя кожу, он сделает это, не задумываясь. – И, заметив, как чуть побледнело холеное личико сенаторского сынка, добавил со смехом: – Но зачем мне это делать? Ведь мы – друзья! – и смачно хлопнул патриция по спине. Так, что у того зубы лязгнули.
Вернулся Красный. Сунул руки в чашу для омовения, отпихнул ногой матрону, завалился на ложе и сграбастал молоденьких рабынь.
– А как относится твой друг и наш наместник Геннадий Павел к твоим… привычкам? – поинтересовался хозяин виллы.
Коршунов хотел сказать, что по сравнению с Геннадием Павлом он просто паинька, но решил, что не стоит портить репутацию Генки.
– Мы – друзья, – сказал он. – А друзей принимают такими, какие они есть. Со всеми достоинствами и недостатками.
У сенаторского сынка, видно, было другое мнение, но озвучивать он его не стал.
– Геннадий Павел – благородный человек, – произнес он с пафосом.
Коршунов чуть не подавился вином.
– Почему ты так решил?
– Разве божественный Гордиан[32] отдал бы свою дочь за другого?
– Вне всякого сомнения, ты прав! – согласился Коршунов. – Так выпьем же за него!
– За божественных Гордианов и ныне здравствующего Августа! – провозгласил патриций (хотя Алексей имел в виду Генку) и даже привстал на ложе.
Те, кто был способен его услышать, немедленно поддержали:
– За Гордиана! За императора!
Прогнуться перед властью – это святое. А вот не прогнуться – довольно опасно. Прогнувшиеся настучат.
А юный патриций между тем уже порядочно набрался. И принялся хвастаться. Главным образом своими связями в окружении молодого императора Марка Антония Гордиана. И ненароком проболтался, что Черепанова в этом окружении не жалуют. А вот в Сената, наоборот, многие к Геннадию очень даже расположены. В частности, папа юного патриция очень даже неплохо к наместнику относится. И добавил, вертя в пальцах новенькую монету с профилем Гордиана Третьего Августа, что если бы часть тех налогов, которые сирийский наместник недоприслал в Рим, попала в дружественные руки, то это было бы очень правильно. А то ведь есть нехорошие люди: распускают слухи, что наместник Геннадий сам в императоры метит. А что? Жена его Корнелия – дочь и внучка божественных Гордианов. В войсках его уважают…
Коршунов насторожился. Настолько ли паренек пьян? А если это – пробивка?
Посему Алексей самым решительным образом заявил, что ни он, ни его друг наместник даже и не мыслят жизни без Гордиана Третьего во главе империи. Всё прочее – досужие слухи, которые распускают враги Августа и его преданного сторонника наместника Геннадия. Чертова политика! Ей-Богу, проще от ножа в спину уберечься, чем от интриг.
– Не стоит доверять этому юнцу, – сказала Коршунову Настя, когда они остались наедине. – Я знаю таких: слабые и жестокие. Предательство у них в крови.
– Не беспокойся, любимая, – ответил Алексей. – Насчет того, что мы – друзья, я пошутил.
«Не хватало мне только друзей-пидоров, – добавил он про себя. – Тем более, мы завтра отплываем».
Одного взгляда на сенаторского сынка было достаточно, чтобы понять: город Тир ему по барабану. Должность свою выборную он получил исключительно за бабло и зачем она ему – тоже понятно. Нормальное скромное начало политической карьеры.
Кудрявенький красавчик с насурьмленными бровями и нарумяненными пухлыми щечками. Но – обходительный. Коршунова приветствовал так, будто тот – его близкий друг, вернувшийся из дальнего путешествия. Анастасию осыпал комплиментами. На Красного вообще воззрился, аки на ожившую статую Геркулеса. И высказался соответствующе. Гепид отнесся к комплиментам равнодушно. Будучи гладиатором в Риме, он еще и не такое слышал.
В пиршественном зале, за столами возлежали гости. Алексею с супругой, естественно, предложили почетное место – третье на медии[29]. Сам хозяин возлег рядом – на первом месте иммуса. Третьим, на медии, был не Красный (его устроили за другим столом, попроще), а тощий, черный, будто высушенный на солнце мужик с римским носом и челюстью, похожей на таранную часть триремы. Мужик оказался префектом Двенадцатого Молниеоружного (если так можно перевести латинское «Fulminata») легиона, чей лагерь располагался неподалеку от Тира. Очень удачно получилось. На ловца и зверь бежит.
Префект командовал легионом, потому что направленный из Рима легат так до сих пор и не прибыл. Префект по поводу неприбытия легата ничуть не печалился. А вот то, что из Рима вот уже больше года не поступало финансирования, его очень даже огорчало.
– Если бы не наш наместник, – доверительно сообщил он Коршунову, – мне еще зимой нечем было бы кормить солдат. Не говоря уже о жаловании.
Как оказалось, Генка еще в январе перевел значительную сумму в фонд Двенадцатого. Что ж, на него это похоже. Можно не сомневаться, что и остальные сирийские легионы не остались без помощи.
Только сейчас Коршунов начал понемногу понимать, что бумажные подвиги друга (равно как и рассылаемые по всей провинции гонцы), это не игра в большие начальники, а нужное и трудное дело. С которым Генка справлялся весьма успешно, иначе вряд ли бы всякое местное руководство расточало бы ему хвалы. Причем не формальные, а самые что ни на есть искренние.
– Передай нашему наместнику, – негромко произнес префект, приподнявшись так, чтобы расположившаяся между мужчинами Анастасия не заслоняла его, – что я – всецело на его стороне. Ты понимаешь, о чем я?
Коршунов кивнул. Чего тут не понять? Если Черепанов захочет поднять мятеж против Рима – у него уже есть сторонники. И весьма серьезные. Легионеры Двенадцатого – не какие-нибудь новобранцы. В двух кампаниях против парфян участвовали. История у легиона серьезная. Его когда-то сам Юлий Цезарь сформировал.
Пищей префект не злоупотреблял. Вином – тоже. На фоне других гостей, жрущих и пьющих, перемалывающих дорогущие лакомства с такой скоростью, будто их неделю не кормили, воздержанность старого вояки выглядела странновато. Настя тоже ела немного. А вот Коршунов решил ни в чем себе не отказывать. Тем более, что и блюда были восхитительные. Например, нежнейший козленок под восхитительным соусом прям-таки таял во рту. А уж какие тут были морепродукты!..
Сначала столы меняли примерно раз в полчаса, а хруст и чавканье практически заглушали музыкантов. Потом скорость замедлилась… Возможности человеческого организма, даже очень тренированного в жрачке, несколько ограниченны. Впрочем, многие гости периодически выходили из-за стола поблевать. Тут это принято. Опорожнился – и загружайся по новой.
Хозяин дома решил развлечь Алексея беседой. Сначала попросил рассказать о Максимине Фракийце. Действительно ли тот был таким чудовищем, как о нем говорят.
Еще и пострашнее, ответил Коршунов. И тут же добавил, что еще более страшен был Максимин для врагов империи. Но эта тема сенаторского сынка не заинтересовала. Он желал знать подробности о жестокостях Максимина. Коршунов не стал его разочаровывать. То, что он видел сам, было не очень интересно. Подумаешь, убил возразившего ему эдила ударом кулака. Ну и где тут история? Так что Алексей поведал о том, что ему рассказывали. Как Фракиец зашивал в свиные мешки и топил в нужниках нерадивых чинуш. Как он заливал в глотки алчным чиновникам расплавленное серебро…
– Отличная шутка! – одобрил сенаторский сынок. – Помнится, наш нынешний наместник проделал что-то похожее со своим предшественником.
– Попроще, – ответил Коршунов. – Он велел набить ему в рот монетами. Но этого тоже хватило. Задохнулся.
– Жадный был человек, – заметил хозяин виллы. – Даже ко мне приходили его мытари. Я велел рабам гнать их взашей, однако они пообещали вернуться с солдатами. Так что я в некотором роде обязан твоему принцепсу. Ты был с ним в то время?
Коршунов кивнул.
– Значит и тебе тоже, – сказал патриций и высоко подняв чашу, провозгласил:
– Во здравие нашего почетного гостя легата Алексия Виктора! Да живет он долго и славно!
Все разом заорали, а оркестр грянул нечто бравурное. Впрочем, через полминуты всё вернулось в прежнюю колею. Гости насыщались, а многие уже довольно неприлично (не по римским меркам, само собой) щупали своих дружков и подружек.
– Люблю проводить здесь холодное время года, – сообщил Алексею сенаторский сынок, вольготно раскинувшись на ложе. – Но после майских ид я обычно уезжаю в наше имение в Никейе[30]. Здесь становится слишком жарко. А скажи мне, легат Алексий, могу ли я предложить твоему телохранителю разделить со мной ложе?
– Безусловно, – ответил Алексей. – Ты можешь ему это предложить. – И тут же опустил обрадованного патриция. – Однако должен тебя предупредить: до того, как стать римским кентурионом, он был вождем диких германцев. И за подобное предложение может тебя убить.
– Как убить? – изумился сенаторский сынок, у которого в голове не укладывалось, как его, такого знатного, такого богатого и симпатичного, могут убить. – Пронзить мечом?
– Думаю, просто кулаком, – спокойно, будто речь шла о качестве поданного вина, ответил Алексей. – Но не исключаю, что он согласится. Хотя склонен думать, что всё-таки убьет.
– Но его же потом казнят! – воскликнул патриций. – Или отправят на арену!
– Он уже бывал на арене, – поведал Коршунов. – Был гладиатором в самом амфитеатре Флавиев. Так что вряд ли его испугает красный[31] песок.
Сенаторский сынок надолго задумался… Потом спросил:
– А приап у него, надо полагать, как у осла?
– Особо не разглядывал, – ответил Алексей. – Но ты можешь у него спросить. А еще лучше пришли к нему пару девочек – они тебе все и расскажут.
Благородный вьюнош опять глубоко задумался. Вероятно о том, не выдать ли себя за девушку?
С трудом сдержав смешок, Коршунов вернулся к беседе с префектом. Вот это было намного интереснее. Префект рассказывал о парфянах. Вернее, уже о персах. О том, как молодой и хищный перс Ардашир уничтожил прежнюю парфянскую династию и сел на трон Сасанидов. Случилось это сравнительно недавно – пятнадцать лет назад. Но шахиншах уже показал, что он – весьма опасный сосед. Префект считал, что в самое ближайшее время персы попытаются отхватить себе солидный кусок по нашу сторону Евфрата. И с нынешним уровнем боеготовности сирийских легионов удержать границы империи будет трудновато. Одна надежда – на нового наместника провинции. Он сам – воин. И понимает, что нужно воинам. Глядишь, укрепит нашу обороноспособность.
К полуночи гости напились просто по-свински. Некоторые – до полной потери ориентации. Этих рабы деловито растаскивали по покоям. Оставшиеся продолжали «отдыхать». В том числе и Коршунов. Есть ему уже было некуда, а вот пить – вполне. Нежное белое вино с ледяным крошевом – чудесный напиток.
Главное – по сторонам не смотреть, а то как-то… Неприятно. Римская оргия – не то зрелище, которое стоит изучать поближе. Это у эллинов был культ красоты тела. У благородных римлян, судя по всему, культ наполнения желудков.
Префект Двенадцатого как-то незаметно слился. Коршунов и сам подумывал: пора в постельку. Но как-то было лениво. Вино хорошее, погода славная, Настенька рядом… А что вокруг пыхтят и хлюпают – так и хрен с ними.
Анастасия осторожно вывернулась из его объятий:
– Я ненадолго.
Вернулась она и впрямь быстро. Только немножко встрепанная. Алексей сразу насторожился:
– Тебя кто-нибудь обидел?
– Меня трудно обидеть, – улыбнулась бывшая шпионка Римской империи Анастасия Фока.
И пристроилась рядом…
Но не прошло и минуты, как на их ложе плюхнулся красный лысый толстяк в перепачканной вином тунике.
– Ах вот ты где, моя сладенькая! – проворковал он, протягивая лапу к Анастасии. – Такая игривенькая наядушка…
Не дотянулся. Алексей перехватил потную, унизанную кольцами лапку, и сжал как следует. Лысый взвизгнул.
– Красный! – позвал Коршунов. – Возьми этого господина и выброси в бассейн. Ему надо умыться.
Гепид стряхнул с себя трех разномастных баб (та, что постарше – из благородных, те, что помладше – из обслуживающего персонала) и встал. Благородная тетушка с охами и стенаниями повисла на его бедре, но Красный довольно грубо щелкнул ее по лбу, и матрона отвалилась.
Перемахнув через соседнее ложе, гепид ухватил лысого и вздернул его с ложа.
Лысый возмущенно заорал.
Суть вопла сводилась к тому, что негоже всякой черни трогать его, римского всадника, сына благородных родителей и прочее, прочее.
Орал так зычно, что привлек общее внимание.
– Красный, друг мой, – так же лениво и даже не очень громко произнес Коршунов. – Если эта блевотина не заткнет пасть, оторви ему яйца. А уж тогда пусть орет в свое удовольствие.
Лысый услышал. И поверил. Заткнулся на полуслове. К немалому огорчению большинства присутствующих, которые, судя по всему, с удовольствием поглядели бы на экзекуцию.
Красный вскинул его на плечо и унес.
– А ты – суров, легат, – с одобрением заметил сенаторский сынок. – Твой человек действительно оскопил бы его?
– Когда я приказываю – меня слушаются, – ответил Коршунов. – И открою тебе маленький секрет, сиятельный, – слово сиятельный Коршунов произнес с легкой издевкой. До того, как стать римским всадником и легатом, я был вождем десяти тысяч варваров. Именно из них, в основном, и состоит мой легион. Так что если я прикажу моему другу Красному снять с тебя кожу, он сделает это, не задумываясь. – И, заметив, как чуть побледнело холеное личико сенаторского сынка, добавил со смехом: – Но зачем мне это делать? Ведь мы – друзья! – и смачно хлопнул патриция по спине. Так, что у того зубы лязгнули.
Вернулся Красный. Сунул руки в чашу для омовения, отпихнул ногой матрону, завалился на ложе и сграбастал молоденьких рабынь.
– А как относится твой друг и наш наместник Геннадий Павел к твоим… привычкам? – поинтересовался хозяин виллы.
Коршунов хотел сказать, что по сравнению с Геннадием Павлом он просто паинька, но решил, что не стоит портить репутацию Генки.
– Мы – друзья, – сказал он. – А друзей принимают такими, какие они есть. Со всеми достоинствами и недостатками.
У сенаторского сынка, видно, было другое мнение, но озвучивать он его не стал.
– Геннадий Павел – благородный человек, – произнес он с пафосом.
Коршунов чуть не подавился вином.
– Почему ты так решил?
– Разве божественный Гордиан[32] отдал бы свою дочь за другого?
– Вне всякого сомнения, ты прав! – согласился Коршунов. – Так выпьем же за него!
– За божественных Гордианов и ныне здравствующего Августа! – провозгласил патриций (хотя Алексей имел в виду Генку) и даже привстал на ложе.
Те, кто был способен его услышать, немедленно поддержали:
– За Гордиана! За императора!
Прогнуться перед властью – это святое. А вот не прогнуться – довольно опасно. Прогнувшиеся настучат.
А юный патриций между тем уже порядочно набрался. И принялся хвастаться. Главным образом своими связями в окружении молодого императора Марка Антония Гордиана. И ненароком проболтался, что Черепанова в этом окружении не жалуют. А вот в Сената, наоборот, многие к Геннадию очень даже расположены. В частности, папа юного патриция очень даже неплохо к наместнику относится. И добавил, вертя в пальцах новенькую монету с профилем Гордиана Третьего Августа, что если бы часть тех налогов, которые сирийский наместник недоприслал в Рим, попала в дружественные руки, то это было бы очень правильно. А то ведь есть нехорошие люди: распускают слухи, что наместник Геннадий сам в императоры метит. А что? Жена его Корнелия – дочь и внучка божественных Гордианов. В войсках его уважают…
Коршунов насторожился. Настолько ли паренек пьян? А если это – пробивка?
Посему Алексей самым решительным образом заявил, что ни он, ни его друг наместник даже и не мыслят жизни без Гордиана Третьего во главе империи. Всё прочее – досужие слухи, которые распускают враги Августа и его преданного сторонника наместника Геннадия. Чертова политика! Ей-Богу, проще от ножа в спину уберечься, чем от интриг.
– Не стоит доверять этому юнцу, – сказала Коршунову Настя, когда они остались наедине. – Я знаю таких: слабые и жестокие. Предательство у них в крови.
– Не беспокойся, любимая, – ответил Алексей. – Насчет того, что мы – друзья, я пошутил.
«Не хватало мне только друзей-пидоров, – добавил он про себя. – Тем более, мы завтра отплываем».
Глава восьмая
Тир. Цирк. Гладиаторы
Тем не менее завтра они не отплыли. Это было бы просто невежливо. Благородный патриций решил устроить гостям города подарок. Собственно, не только им, но и всему Тиру. Игры! Замечательные римские игры. С травлей зверей и травлей зверьми, с гладиаторскими боями и прочими кровавыми зрелищами, на которые так падки цивилизованные римляне и прочие менее цивилизованные народы. Коршуновские варвары, в частности. Богатенький патриций решил таким образом почествовать личного друга наместника. А попутно снискать дополнительный политический капитал.
Хотя оплачивал игры дуумвир, почетное место распорядителя игр в главной ложе было представлено Коршунову. Сомнительное удовольствие, если учесть, что в обязанности распорядителя входило карать или миловать побежденных гладиаторов.
Здесь же, в ложе, разместились Анастасия, оба дуумвира, рабы с опахалами, раб с напитками и закуской и Красный – в качестве Алексеева телохранителя.
Дуумвиры сели по обе стороны Коршунова. Анастасия – немного позади. Так было принято.
Спонсор встал и произнес длинную красивую речь. В лучших традициях римских ораторов. Потом передал слово Коршунову. Тот болтать попусту не стал. Просто отдал приказ начинать.
Народ его немногословность воспринял одобрительно.
Взревели трубы и смертоубийство началось.
Сначала на арену вышли новички. С оружием довольно несерьезным: палками, плетками, лассо… Впрочем, настоящее оружие у некоторых тоже имелось, но большинство поединков заканчивалось почти бескровно. Побежденных не добивали, а некоторых победителей ждало участие в более серьезных поединках.
Это был, так сказать, разогрев. Ставки если и делались, то маленькие.
Потом началась травля. Вот уж тошнотворное зрелище. Сначала две небольшие, но смертельно опасные львицы растерзали в клочья пятерых несчастных (оставалось надеяться, что преступников), а затем семеро охотников с длинными копьями и мечами завалили львиц. Львицы тоже не сдались без боя. Порвали троих из семи. Вот на это, с позволения сказать, состязание ставки делались весьма активно. Причем не на результат (в гибели львиц никто не сомневался), а на число выживших бестиариев.
Наконец рабы заменили пропитавшийся кровью песок свежим и началась главная часть – состязания гладиаторов. Бились по всякому. Один на один, пара на пару, трое против четырех, двое против пяти. Участников, впрочем, выбирали грамотно – так, чтобы разница в числе уравнивалась боевыми навыками участников или их доспехами.
Коршунов «щадил» всех. Нередко вопреки волеизъявлению толпы. Чихать ему было на свою популярность в городе Тире. К смерти он присудил только одного. Этот бился в составе пары «тяжей» против такой же пары ретиариев. И в ходе поединка разрубил своему противнику живот. Так мало того, что разрубил, но сунул руку в рану, вытащил внутренности и продемонстрировал публике.
Публика пришла в восторг. Так вопили, что заглушили крики несчастного.
Впрочем, возмездие последовало незамедлительно. Второй ретиарий, увидав, что творят с его товарищем, бросил своего противника, подбежал к садисту как раз в том момент, когда тот поднял вверх кишки несчастного, и всадил ему в ляжку трезубец. Вырвал с мясом и всадил во вторую. Трезубец застрял, но боец не растерялся: подхватил оружие своего напарника и достойно встретил второго противника: метнул ему в лицо сеть, а затем присел, уперев конец трезубца в песок. И тот сам, с разбегу, наделся на оружие соперника. Аккурат в пах попало. Не дожидаясь реакции толпы, ретиарий подхватил меч, который выронил противник и двумя руками вогнал тому в горло.
Гуманный поступок.
А вот со вторым «тяжем» надо было что-то решать. С такими ногами драться он уже не мог. Ретиарий легко вышиб у него меч и занес трезубец… Побежденный поднял пальчик: мол, прошу пощады. Мнения публики разделились, но тут уж Коршунов был тверд.
Сжал кулак с оттопыренным пальцем и повернул вниз. Бей!
И трезубец вонзился в горло.
Как обычно и бывает, самый вкусный бой приготовили напоследок. Один против четырех. Причем эти четверо тоже были не кусками мяса, а умелыми опытными бойцами. И, как позже выяснилось, неплохо работали в связке. А вот противостоял им настоящий ас. Не слишком высокий (Красный заметно повыше), но широченный в плечах и невероятно длиннорукий. И – негр. С виду – чистая обезьяна – открытый шлем давал возможность полюбоваться приплюснутым носом, толстыми губами и мощными надбровными дугами. Но как он двигался!
Хотя оплачивал игры дуумвир, почетное место распорядителя игр в главной ложе было представлено Коршунову. Сомнительное удовольствие, если учесть, что в обязанности распорядителя входило карать или миловать побежденных гладиаторов.
Здесь же, в ложе, разместились Анастасия, оба дуумвира, рабы с опахалами, раб с напитками и закуской и Красный – в качестве Алексеева телохранителя.
Дуумвиры сели по обе стороны Коршунова. Анастасия – немного позади. Так было принято.
Спонсор встал и произнес длинную красивую речь. В лучших традициях римских ораторов. Потом передал слово Коршунову. Тот болтать попусту не стал. Просто отдал приказ начинать.
Народ его немногословность воспринял одобрительно.
Взревели трубы и смертоубийство началось.
Сначала на арену вышли новички. С оружием довольно несерьезным: палками, плетками, лассо… Впрочем, настоящее оружие у некоторых тоже имелось, но большинство поединков заканчивалось почти бескровно. Побежденных не добивали, а некоторых победителей ждало участие в более серьезных поединках.
Это был, так сказать, разогрев. Ставки если и делались, то маленькие.
Потом началась травля. Вот уж тошнотворное зрелище. Сначала две небольшие, но смертельно опасные львицы растерзали в клочья пятерых несчастных (оставалось надеяться, что преступников), а затем семеро охотников с длинными копьями и мечами завалили львиц. Львицы тоже не сдались без боя. Порвали троих из семи. Вот на это, с позволения сказать, состязание ставки делались весьма активно. Причем не на результат (в гибели львиц никто не сомневался), а на число выживших бестиариев.
Наконец рабы заменили пропитавшийся кровью песок свежим и началась главная часть – состязания гладиаторов. Бились по всякому. Один на один, пара на пару, трое против четырех, двое против пяти. Участников, впрочем, выбирали грамотно – так, чтобы разница в числе уравнивалась боевыми навыками участников или их доспехами.
Коршунов «щадил» всех. Нередко вопреки волеизъявлению толпы. Чихать ему было на свою популярность в городе Тире. К смерти он присудил только одного. Этот бился в составе пары «тяжей» против такой же пары ретиариев. И в ходе поединка разрубил своему противнику живот. Так мало того, что разрубил, но сунул руку в рану, вытащил внутренности и продемонстрировал публике.
Публика пришла в восторг. Так вопили, что заглушили крики несчастного.
Впрочем, возмездие последовало незамедлительно. Второй ретиарий, увидав, что творят с его товарищем, бросил своего противника, подбежал к садисту как раз в том момент, когда тот поднял вверх кишки несчастного, и всадил ему в ляжку трезубец. Вырвал с мясом и всадил во вторую. Трезубец застрял, но боец не растерялся: подхватил оружие своего напарника и достойно встретил второго противника: метнул ему в лицо сеть, а затем присел, уперев конец трезубца в песок. И тот сам, с разбегу, наделся на оружие соперника. Аккурат в пах попало. Не дожидаясь реакции толпы, ретиарий подхватил меч, который выронил противник и двумя руками вогнал тому в горло.
Гуманный поступок.
А вот со вторым «тяжем» надо было что-то решать. С такими ногами драться он уже не мог. Ретиарий легко вышиб у него меч и занес трезубец… Побежденный поднял пальчик: мол, прошу пощады. Мнения публики разделились, но тут уж Коршунов был тверд.
Сжал кулак с оттопыренным пальцем и повернул вниз. Бей!
И трезубец вонзился в горло.
Как обычно и бывает, самый вкусный бой приготовили напоследок. Один против четырех. Причем эти четверо тоже были не кусками мяса, а умелыми опытными бойцами. И, как позже выяснилось, неплохо работали в связке. А вот противостоял им настоящий ас. Не слишком высокий (Красный заметно повыше), но широченный в плечах и невероятно длиннорукий. И – негр. С виду – чистая обезьяна – открытый шлем давал возможность полюбоваться приплюснутым носом, толстыми губами и мощными надбровными дугами. Но как он двигался!