3 сентября 1937 года арестовали начальника Музея истории УГБ УНКВД Е.А. Фортунатова. Вначале арест был произведен особоуполномоченным УНКВД «в дисциплинарном порядке». Поводом к таким действиям стали якобы распускаемые Фортунатовым провокационные слухи. 21 сентября 1937 года была получена и санкция на официальный арест старого чекиста по обвинению в преступлениях, предусмотренных статьей 58-6 УК РСФСР (шпионаж)[84].
Е.А. Фортунатов,[85] старый член партии большевиков (с 1905 года), сумел раскопать историю, в которой был замешан один из руководящих сотрудников УНКВД М.И. Мигберт. Последний завербовал в агентурную сеть ОГПУ судового врача Бритнева. Доктор часто выезжал за кордон, где встречался со своими родственниками (проживавшими в Англии) и одновременно выполнял отдельные поручения советских органов госбезопасности. В дальнейшем этот секретный сотрудник ОГПУ был представлен Мигбертом (кстати, его непосредственным куратором) «английским шпионом». При этом чекист умолчал, что судовой врач Бритнев, находясь в Англии, выполнял его секретные поручения. Бритнева расстреляли, а Мигберт «за разоблачение агентурной сети английской разведки» был награжден боевым оружием (пистолетом Коровина) и повышен в должности[86].
Фортунатов пытался привлечь помощника начальника 3-го отдела УГБ УНКВД Мигберта к ответственности. Но успеха не имел и стал поговаривать в кругу сотрудников УНКВД, что «Мигберт и Шапиро (Шапиро-Дайховский – М.Т, А.П.) из-за националистических побуждений задались целью погубить всех русских сотрудников». Обвинили Фортунатова и в шпионаже. Он, старый сотрудник Иностранного отдела (в 20-е годы Фортунатов работал резидентом ГПУ-ОГПУ в Китае, руководил дальневосточным сектором ИНО ОГПУ) оказался «…агентом разведывательного отдела японского Генерального штаба, а в 1936 году был завербован польским вице-консулом в Ленинграде Каршем для шпионской работы в пользу Польши», а также «…внедрил в секретный аппарат УНКВД шпионов и разведчиков». Постановлением Комиссии НКВД и Прокурора СССР от 4 января 1938 года Е.А. Фортунатов был осужден к вмн – расстрелу. 11 января 1938 года приговор привели в исполнение[87].
Под арестом оказались и бывший начальник ЭКО УГБ УНКВД ЛО (к тому моменту управляющий одного из трестов НКОП СССР) А.Л. Молочников и заместитель начальника 3-го отдела УГБ УНКВД Я.П. Ржавский (в 1933—1936 гг. заместитель начальника ЭКО ПП – УГБ УНКВД ЛО). Они обвинялись в принадлежности «…к антисоветской заговорщической организации, готовившей свержение Советской власти и совершение террористических актов над руководством партии и Советского правительства»[88]. Главным свидетелем в деле Молочникова – Ржавского выступил бывший начальник ЭКУ ОГПУ – ЭКО ГУГБ НКВД Л.Г. Миронов. Под руководством последнего обвиняемые работали в аппарате Экономического управления ОГПУ: Молочников помощником начальника ЭКУ, а Ржавский начальником 1-го отделения. Миронова спешно доставили в Ленинград, где его допросы вели Заковский и Шапиро-Дайховский.
Деятельность руководства ЭКО ПП ОГПУ – УГБ УНКВД в Ленинграде пристально изучалась командой Заковского. Дело в том, что в конце 1936 года из Москвы поступило оперативное приказание: «Тщательно проверить все следственные дела о взрывах, авариях, пожарах… во всей системе народного хозяйства и транспорта в целях выявления контрреволюционной вредительско-диверсионной деятельности троцкистов и вредителей, не выявленной в свое время органами…». Все стали изучать старые уголовные дела (главным образом разрабатываемые экономическими подразделениями органов госбезопасности) «…под углом выявления контрреволюционной вредительско-диверсионной подоплеки». Тем более что значительная часть этих дел «…в свое время прошла в судах, как нарушение техники безопасности, халатность, бесхозяйственность»[89]. О ходе проводимой проверки Заковский требовал докладывать ему лично.
Вскоре на его стол легли донесения о том, что ряд аварий на оборонных предприятиях Ленинграда и области не являлись нарушениями техники безопасности, а носили диверсионно-вредительский характер. Так в 1934—1935 гг. на заводе № 52 в Колпине произошло несколько взрывов: 17 апреля 1934 года – взрыв в мастерской просевки порохового состава цеха дымных порохов, погибло шесть человек, двое получили сильнейшие ожоги, убытки составили 5 тысяч рублей; 13 мая 1935 года – взрыв в мастерской динамитного цеха, погибло шесть человек, убытки 18 тысяч рублей. Были взрывы на оборонных заводах и в августе 1935 года[90]. Прежнее руководство ЭКО УГБ УНКВД якобы представило эти аварии как результат нарушения техники безопасности. Сейчас же чекисты смотрели на события двухлетней давности иначе, видя в них исключительно диверсию и вредительство. К тому времени «подоспел» и арест Миронова, который уже на первых допросах в Москве зачислил Молочникова и Ржавского в число своих пособников. 2 сентября 1937 года по приговору выездной сессии ВК ВС СССР в г. Ленинграде А.Л. Молочников и Я.П. Ржавский были расстреляны.
Дело Молочникова – Ржавского оказалось настолько серьезным, что при отправке его в архив один из следователей (Мигберт) составил особое предписание начальнику 8-го (учетно-регистрационного) отдела УГБ УНКВД М.А. Егорову: «Прошу держать его (архивно-следственнное дело. – Прим. авт.) на особом учете, не выдавая на руки никому без санкции начальника УНКВД ЛО комиссара ГБ 1-го ранга Заковского»[91].
В 1937 году вновь всплыли декабрьские события 1934 года. 30 апреля 1934 года был арестован бывший начальник Оперативного отдела УГБ УНКВД А.А. Губин. В начале июня 1937 года он стал давать «признательные» показания: «После смерти Кирова Паукером при моем участии был убит Борисов с целью сокрытия следов убийства, так как Борисов являлся единственным свидетелем убийства Кирова». Губин назвал своих соучастников: бывших – начальника 1-го отделения оперода Хвиюзова, оперативного секретаря оперода Н.С. Максимова, сотрудников 2-го (оперативного) отдела УГБ УНКВД Д.З. Малия и Н.И. Виноградова[92].
Два последних чекиста сопровождали личного охранника Кирова М.Борисова в его поездке в Смольный, на допрос к Сталину. Их уже арестовывали в декабре 1934 года. Тогда следствие, которым руководил начальник 3-го отделения ЭКО ГУГБ НКВД И.И. Черток, пришло к заключению, что причиной смерти охранника стал несчастный случай во время аварии автомобиля. Малия и Виноградова освободили, и они продолжали служить в органах НКВД.
В июле 1937 года Малия и Виноградова повторно обвинили в убийстве Борисова. Из показаний шофера Кузина (данных после допросов «с пристрастием») выходило: «Малий во время движения якобы вырвал у него рулевое управление, резко направил машину вправо, в результате чего произошло столкновение с домом и при этом Борисов погиб»[93]. Поначалу они отрицали эти показания, но через месяц оба заявили, что совершили это преступление по заданию контрреволюционной группы. Убрать Борисова им якобы поручил бывший начальник оперода УГБ УНКВД ЛО А.А. Губин. На судебном заседании Малий и Виноградов отказались от прежних показаний, заявив судьям: «Показания дали с целью сохранить собственную жизнь». В сентябре 1937 года их расстреляли. Тогда же был расстрелян еще один чекист, участник событий 1-го декабря 1934 года, бывший «прикрепленный» охранник Кирова (к моменту ареста начальник отделения механической связи УНКВД) Л.Ф. Буковский[94]. Его обвинили в «совершении террористического акта и в проведении антисоветской пропаганды». Ранее в августе 1937 года был приговорен к высшей мере социальной защиты и А.А. Губин.
1 августа 1937 года Заковский подписал приказ, который своей преамбулой и разделами повторял общий приказ НКВД СССР № 00447 от 31 июля 1937 года. Для проведения операции по ликвидации вся область была разбита на 12 оперативных секторов: Ленинградский, Лужский, Новгородский, Старорусский, Волховский, Тихвинский, Боровичский, Лодейнопольский, Вытегорский, Белозерский, Череповецкий, Устюжинский. Отдельно были созданы три окружных (приграничных) отдела – Псковский, Мурманский и Кингисеппский. Назначаемые начальники окротделов и оперсекторов отвечали за учет и выявление подлежащих репрессированию лиц, составляли списки на арест и подавали их на утверждение начальнику областного Управления НКВД.
Начальник областного УРКМ старший майор милиции Г.А. Киракозов получил приказ – в качестве заместителей начальников создаваемых оперативных секторов выделить руководящих сотрудников РКМ. В свою очередь в Псковском, Мурманском и Кингисеппском окротделах НКВД заместителями стали работники пограничных отрядов НКВД. В качестве «силового сопровождения» в оперсекторы и окротделы НКВД были направлены группы чекистов запаса, курсантов Ново-Петергофского пограничного училища НКВД им. Ворошилова, а также слушателей Ленинградской областной школы милиции.
Руководителем операции стал заместитель начальника УНКВД В.П. Гарин. Именно от него Заковский ежесуточно должен был получать цифровые данные о ходе операции и наиболее существенные протоколы допросов. Уже через четыре месяца он докладывал начальнику УНКВД результаты «особой тройки» за 4 месяца «работы»: на 1 января 1938 года было осуждено 28 588 человек, из них по 1-й категории – 13 384 человека, по 2-й категории – 15 204 человека. Таким образом, ленинградские чекисты за четыре месяца 1937 года «выполнили план» по расстрельным приговорам на 334,6%[95].
В конце 1937—начале 1938 гг. ленинградские чекисты продолжали масштабно громить «шпионско-диверсионные, повстанческие и террористические кадры всех иностранных разведок». Часто на оперативных совещаниях в УНКВД раздавались погромные речи: «Мы обязаны по заданию партии и правительства, нашего наркома разгромить не только открытых, явных врагов, но ликвидировать и его базу, которой являются инородцы, так как наши следственные мероприятия проходят в особой обстановке – в воздухе пахнет порохом. Вот-вот неизбежна война, потому малейшее подозрение за инородцем в его контрреволюционной деятельности или даже в том, что скрыл в анкете свою национальность, арестовать – это враг и относиться к нему как к врагу – вот и все, что вы должны знать»[96].
С августа по декабрь 1937 года по приговорам Особой тройки УНКВД Ленинградской области, Комиссии НКВД и Прокурора СССР, специальной коллегии Ленинградского областного суда, военных трибуналов Ленинградского военного округа и Краснознаменного Балтийского флота из национальных меньшинств было расстреляно: 2615 поляков, 754 эстонца, 721 финн, 287 немцев, 198 латышей, 168 карелов, 112 литовцев[97]. Создается впечатление, что основной удар команды Заковского пришелся на польскую, финскую и эстонскую национальные колонии. Об этом свидетельствуют и данные, опубликованные авторами «Ленинградского мартиролога». Так, по их сведениям в сентябре 1937 года по приговору Комиссии НКВД и Прокурора СССР в Ленинградской области было расстреляно 823 человека (все «польские шпионы»); в октябре 1937 года – 1146 человек («польские и японские шпионы»); в ноябре 1937 года – 2690 человек («польские, эстонские, финские, японские и немецкие «шпионы»); в декабре 1937 года – 2002 человека («польские, эстонские, финские, немецкие шпионы», а также 198 «латышских шпионов»)[98].
Опираясь на эти цифры, выходит, что «японских шпионов» в «городе трех революций» оказалось отчего-то больше, чем «латвийских». При том, что в Ленинграде латышская колония была довольно значительной. В 1920—1930-х гг. лишь в Ленинграде проживало около 17 тысяч латышей (для сведения в Москве – всего 12 тысяч). В городе имелись Латышский педагогический техникум, латышские рабочий факультет и отделение при Педагогическом институте имени А.И .Герцена, активно работали Латышский театр и отделение латышского кооперативного просветительского общества «Прометей».
Все это давало широкий простор для разгрома латышской колонии в Ленинграде и области. Аресту, расстрелу или лишению свободы должны быть подвергнуты все латыши: а) находящиеся на оперативном учете и в разработках; б) политические эмигранты из Латвии, прибывшие в СССР после 1920 года; в) перебежчики из Латвии; г) латвийские подданные, за исключением сотрудников дипломатических учреждений; д) латыши, прибывшие в качестве туристов и осевшие в СССР, работающие в гражданских и армейских учреждениях и частях[99]. Однако масштабных операций «по латышской линии» в городе при Заковском не проводилось.
Слабой считалась работа по «латышам» и в Карельской АССР. В период «правления» там К.Я. Тениссона (латыша по национальности) было арестовано лишь 53 латыша. Вот что показал в 1938 году на следствии заместитель наркома внутренних дел Карелии А.Е. Солоницын: «Было заметно, что Тениссон крайне трудно шел на арест латышей. Подкреплю это примером: 3-й отдел составил итоговую докладную записку операции по латышам. Записка была сугубо формальной. При переделке записки была составлена просторнейшая схема расстановки латышей в карельском центральном и периферийном аппарате. Когда Тениссон узнал о новом проекте записки, отображающей подлинное лицо захвата латышами аппарата, он решительно настоял на выпуске 1-й докладной записки»[100].
Возможно, латышское происхождение являлось неким сдерживающим фактором как для Заковского, так и для Тениссона. Недаром у Заковского в аппарате УНКВД служило немало латышей. Кроме уже упоминаемых Залпетера, Тениссона, назовем также заместителя начальника УНКВД майора ГБ М.Я. Состэ, начальника ОО ГУГБ НКВД Балтийского флота и (по совместительству) помощника начальника УНКВД капитана ГБ В.Я. Бирна, начальника отдела лагерей, трудовых поселений и мест заключения УНКВД капитана ГБ К.Я. Дукиса, заместителя начальника УРКМ и начальника ОБХСС УРКМ УНКВД капитана ГБ Я.М. Краузе, заместителя начальника ОК УНКВД капитана ГБ Я.П. Пакална, помощника начальника 11-го (водно-транспортного) отдела УГБ УНКВД старшего лейтенанта ГБ А.И. Стамура.
На последнего руководство УНКВД в конце 1937 года дало отменную служебную характеристику: «Хороший следственник, провел несколько крупных политических контрреволюционных дел, сейчас ведет дело по обвинению ряда руководящих работников Балтийского морского пароходства и Ленинградского порта в контрреволюции, вредительстве, шпионаже, троцкистско-диверсионной деятельности… Авторитетен, имеет твердые волевые качества, в работе инициативен, много работает…»[101]. В августе 1937 года Стамур «за беспощадную борьбу с контрреволюцией» был награжден знаком «Почетный работник ВЧК-ОГПУ». И это все при наличии серьезного компромата на помощника начальника 11-го отдела УГБ УНКВД: наличие родственников в буржуазной Латвии, переписку с ними (последнее письмо от сестры пришло из Риги в октябре 1937 года)[102].
Исход чекистов-латышей из Ленинградского УНКВД начался с отъездом Заковского в Москву. Весной 1938 года был арестован Состэ (погиб на следствии), чуть позднее Северную столицу покинули Дукис, Стамур, Бирн, Краузе.
Руководитель ленинградских чекистов держал под жестким контролем процесс массовых арестов и расстрелов. Как и всегда, Заковский проявлял чудеса энергии, но сказывалось отсутствие под руками ушедших на повышение сотрудников, а новые, пришедшие на их место, не обладали должным опытом и распорядительностью. Подгоняя их, Заковский неоднократно издавал приказы о «преступно-халатном выполнении» его распоряжений: «…Несмотря на неоднократные предупреждения и указания, мобилизация всех сил и средств на уточнение учета и сбор компрометирующих материалов на подлежащий репрессированию контингент, работа эта, по имеющимся в УНКВД ЛО сигналам, поставлена в большинстве РО НКВД явно неудовлетворительно. Проведенная Вами до настоящего времени учетно-подготовительная работа к операции, характеризуя Вашу оперативную бездеятельность, свидетельствует о безответственном отношении к выполнению важнейшего решения директивных органов о нанесении решительного удара по активизировавшемуся контрреволюционному элементу…»[103].
Но не всегда Заковский изъяснялся на таком чекистском канцелярите. На всем протяжении лета – осени 1937 года центральные и местные газеты печатали отдельные отрывки из его публицистического опуса о методах борьбы иностранных разведок против Советского Союза. В октябре 1937 года Партиздат при ЦК ВКП(б) издал миллионным тиражом его брошюру под грозным названием «Шпионов, диверсантов и вредителей уничтожим до конца». И издатель, и тираж говорят о том, что книжечка носила прямо-таки программный характер, являлась на текущий момент катехизисом бдительности для тысяч и тысяч советских граждан. В любом случае книжка Заковского содержит много интересного… В первой главе автор ободряет читателя заявлением о том, что «…имеются многочисленные факты, как патриоты социалистической Родины, вооружившись знанием о приемах и методах шпионской и диверсионной работы иностранных разведок, проявляют повышенную бдительность и помогают разоблачать врагов народа»[104].
Отдельные примеры из тогдашней чекистской практики автора носят плохо скрытый характер дидактической фантастики, как, например, случай с неким «Б», завербованным одной иностранной разведкой: «…после принятия Б. советского гражданства он получил задание от консула – проникнуть в качестве настройщика роялей в воинские части и собирать необходимые сведения о вооружении и личном составе. Поэтому Б. удалось пристроиться настройщиком роялей на кораблях и фортах Балтфлота, где он сумел завербовать несколько лиц»[105].
В то же время в отдельных случаях, рассказанных Заковским, слышны отголоски реальных событий, правда, поданных в намеренно искаженной форме. Так, здесь можно узнать об истреблении чекистами Заковского комсостава Карельской егерской бригады Ленинградского военного округа, некогда созданной по инициативе карельских и финских коммунистов. Автор сообщает, что на командные должности в бригаде «пробрались» политические эмигранты из Финляндии, некоторые из которых даже «попали на учебу в пехотную школу им. Склянского». Якобы, являясь глубоко законспирированной агентурой финской разведки, эти командиры-финны только ждали своего часа, чтобы «нанести удар в спину» Красной Армии: «…Карельская егерская бригада, с точки зрения финской разведки, должна была стать первой вооруженной силой во время войны и преградить путь Красной Армии на Север с той целью, чтобы отрезать Кольский полуостров и Карелию… парализовать Кировскую железную дорогу»[106].
Или другой случай из брошюры Заковского: как в одной технической лаборатории в Ленинграде, разрабатывавшей сложные приборы оборонного значения, «…работал сын расстрелянного Каменева – Александр Каменев». Разумеется, что «…по прямым заданиям отца, заклятого врага советского народа, в этой лаборатории Александром Каменевым была создана диверсионно-вредительская группа. Она всячески тормозила производство нужных для Красной Армии приборов, кое-что выпускала из производства, а потом снова переделывала, нанося, таким образом, вред обороноспособности Советской страны». И конечно, «…члены группы разработали план взрыва лаборатории в случае начала войны» и т.п.[107].
А теперь обратимся к фактам. Это тот самый случай, о котором говорил Заковский на февральско-мартовском пленуме, поминая некую «торпеду»… «Лаборатория» – Особое техническое бюро (ОТБ) Наркомата обороны СССР в Ленинграде, занимавшееся разработкой вооружения и техники для Военно-морского флота. Среди военно-технических разработок ОТБ 30-х годов – торпедные катера волнового управления, радиофугасы типа «БЕМИ» (Б-10), приборы телеуправления танком, позиционно-всплываюшие мины, аппаратура автоматической шифровки и расшифровки радиосигналов, радиоаппаратура наведения миноносцев с самолета, приборы подъема и взрыва минных полей, телемеханический корабль-брандер, подлодка «Пигмей» и т.д. Советская власть высоко ценила достижения ОТБ. В марте 1936 года постановлением ЦИК СССР 2 сотрудника ОТБ были награждены орденами Ленина, 7 – орденами Трудового Красного Знамени, 12 – орденами Красной Звезды, 47 сотрудников – орденами «Знак Почета»[108]. Создателем и бессменным руководителем ОТБ являлся замечательный русский советский инженер Владимир Иванович Бекаури, возглавлявший свое детище более четверти века (1911 – 1937), автор более ста изобретений и патентов, кавалер орденов Красной Звезды, Ленина, Трудового Красного Знамени, близкий друг Серго Орджоникидзе. Вторым лицом в ОТБ в 1937 году был Ян Янович Петерсон, латыш, член партии с 1904 года. В ОТБ он курировал вопросы «режимности», ведь был чекистом с 1919 года, в 1922—1931 годах работал заместителем начальника Особого отдела ПП ОГПУ Ленинградского ВО, в 1931—1934 годах руководил Управлением рабоче-крестьянской милиции Ленинграда и области, а в ноябре 1934 года был приглашен В.И. Бекаури на работу в ОТБ[109].
Что касается «сына заклятого врага» – А.Л. Каменева, то для него пребывание в ОТБ было кратким эпизодом служебной карьеры, он работал здесь на мелкой должности два года (1931—1933 гг.), после чего перешел на работу в систему Аэрофлота и уехал в Москву. В 1935 году А.Л. Каменева заодно с отцом арестовали и выслали в Алма-Ату. В Казахстане он тихо жил, работая в «Заготзерне» до августа 1936 года, когда после осуждения отца был повторно арестован и этапирован в Ленинград. В Особом отделе Шапиро-Дайховский ухватился за такого «выгодного» обвиняемого, дающего перспективу к выходу на тему – «вредительство в оборонной промышленности», но дело шло туго… Возможно, А.Л. Каменев так бы и остался одиночной жертвой, но тут как раз подоспело разоблачение «военно-фашистского заговора в Красной Армии», где в качестве главных участников фигурировали многие «заказчики» военной продукции ОТБ[110].
Между сентябрем 1936 и январем 1938 года УНКВД по Ленинградской области было арестовано около сорока специалистов ОТБ. Не избежали этой участи и его руководители: 8 сентября 1937 года был арестован В.И. Бекаури, а 20 сентября – его заместитель Я.Я. Петерсон.
К арестованному Петерсону Заковский не испытывал ни сочувствия как к старому члену партии, ни естественной симпатии как к земляку, ни уважения как к бывшему коллеге по чекистскому ведомству. Наоборот, словно в издевку, кроме «шпионажа и вредительства» по линии ОТБ, Петерсона обвинили еще и в «участии в фашистской латышской организации»…
Е.А. Фортунатов,[85] старый член партии большевиков (с 1905 года), сумел раскопать историю, в которой был замешан один из руководящих сотрудников УНКВД М.И. Мигберт. Последний завербовал в агентурную сеть ОГПУ судового врача Бритнева. Доктор часто выезжал за кордон, где встречался со своими родственниками (проживавшими в Англии) и одновременно выполнял отдельные поручения советских органов госбезопасности. В дальнейшем этот секретный сотрудник ОГПУ был представлен Мигбертом (кстати, его непосредственным куратором) «английским шпионом». При этом чекист умолчал, что судовой врач Бритнев, находясь в Англии, выполнял его секретные поручения. Бритнева расстреляли, а Мигберт «за разоблачение агентурной сети английской разведки» был награжден боевым оружием (пистолетом Коровина) и повышен в должности[86].
Фортунатов пытался привлечь помощника начальника 3-го отдела УГБ УНКВД Мигберта к ответственности. Но успеха не имел и стал поговаривать в кругу сотрудников УНКВД, что «Мигберт и Шапиро (Шапиро-Дайховский – М.Т, А.П.) из-за националистических побуждений задались целью погубить всех русских сотрудников». Обвинили Фортунатова и в шпионаже. Он, старый сотрудник Иностранного отдела (в 20-е годы Фортунатов работал резидентом ГПУ-ОГПУ в Китае, руководил дальневосточным сектором ИНО ОГПУ) оказался «…агентом разведывательного отдела японского Генерального штаба, а в 1936 году был завербован польским вице-консулом в Ленинграде Каршем для шпионской работы в пользу Польши», а также «…внедрил в секретный аппарат УНКВД шпионов и разведчиков». Постановлением Комиссии НКВД и Прокурора СССР от 4 января 1938 года Е.А. Фортунатов был осужден к вмн – расстрелу. 11 января 1938 года приговор привели в исполнение[87].
Под арестом оказались и бывший начальник ЭКО УГБ УНКВД ЛО (к тому моменту управляющий одного из трестов НКОП СССР) А.Л. Молочников и заместитель начальника 3-го отдела УГБ УНКВД Я.П. Ржавский (в 1933—1936 гг. заместитель начальника ЭКО ПП – УГБ УНКВД ЛО). Они обвинялись в принадлежности «…к антисоветской заговорщической организации, готовившей свержение Советской власти и совершение террористических актов над руководством партии и Советского правительства»[88]. Главным свидетелем в деле Молочникова – Ржавского выступил бывший начальник ЭКУ ОГПУ – ЭКО ГУГБ НКВД Л.Г. Миронов. Под руководством последнего обвиняемые работали в аппарате Экономического управления ОГПУ: Молочников помощником начальника ЭКУ, а Ржавский начальником 1-го отделения. Миронова спешно доставили в Ленинград, где его допросы вели Заковский и Шапиро-Дайховский.
Деятельность руководства ЭКО ПП ОГПУ – УГБ УНКВД в Ленинграде пристально изучалась командой Заковского. Дело в том, что в конце 1936 года из Москвы поступило оперативное приказание: «Тщательно проверить все следственные дела о взрывах, авариях, пожарах… во всей системе народного хозяйства и транспорта в целях выявления контрреволюционной вредительско-диверсионной деятельности троцкистов и вредителей, не выявленной в свое время органами…». Все стали изучать старые уголовные дела (главным образом разрабатываемые экономическими подразделениями органов госбезопасности) «…под углом выявления контрреволюционной вредительско-диверсионной подоплеки». Тем более что значительная часть этих дел «…в свое время прошла в судах, как нарушение техники безопасности, халатность, бесхозяйственность»[89]. О ходе проводимой проверки Заковский требовал докладывать ему лично.
Вскоре на его стол легли донесения о том, что ряд аварий на оборонных предприятиях Ленинграда и области не являлись нарушениями техники безопасности, а носили диверсионно-вредительский характер. Так в 1934—1935 гг. на заводе № 52 в Колпине произошло несколько взрывов: 17 апреля 1934 года – взрыв в мастерской просевки порохового состава цеха дымных порохов, погибло шесть человек, двое получили сильнейшие ожоги, убытки составили 5 тысяч рублей; 13 мая 1935 года – взрыв в мастерской динамитного цеха, погибло шесть человек, убытки 18 тысяч рублей. Были взрывы на оборонных заводах и в августе 1935 года[90]. Прежнее руководство ЭКО УГБ УНКВД якобы представило эти аварии как результат нарушения техники безопасности. Сейчас же чекисты смотрели на события двухлетней давности иначе, видя в них исключительно диверсию и вредительство. К тому времени «подоспел» и арест Миронова, который уже на первых допросах в Москве зачислил Молочникова и Ржавского в число своих пособников. 2 сентября 1937 года по приговору выездной сессии ВК ВС СССР в г. Ленинграде А.Л. Молочников и Я.П. Ржавский были расстреляны.
Дело Молочникова – Ржавского оказалось настолько серьезным, что при отправке его в архив один из следователей (Мигберт) составил особое предписание начальнику 8-го (учетно-регистрационного) отдела УГБ УНКВД М.А. Егорову: «Прошу держать его (архивно-следственнное дело. – Прим. авт.) на особом учете, не выдавая на руки никому без санкции начальника УНКВД ЛО комиссара ГБ 1-го ранга Заковского»[91].
В 1937 году вновь всплыли декабрьские события 1934 года. 30 апреля 1934 года был арестован бывший начальник Оперативного отдела УГБ УНКВД А.А. Губин. В начале июня 1937 года он стал давать «признательные» показания: «После смерти Кирова Паукером при моем участии был убит Борисов с целью сокрытия следов убийства, так как Борисов являлся единственным свидетелем убийства Кирова». Губин назвал своих соучастников: бывших – начальника 1-го отделения оперода Хвиюзова, оперативного секретаря оперода Н.С. Максимова, сотрудников 2-го (оперативного) отдела УГБ УНКВД Д.З. Малия и Н.И. Виноградова[92].
Два последних чекиста сопровождали личного охранника Кирова М.Борисова в его поездке в Смольный, на допрос к Сталину. Их уже арестовывали в декабре 1934 года. Тогда следствие, которым руководил начальник 3-го отделения ЭКО ГУГБ НКВД И.И. Черток, пришло к заключению, что причиной смерти охранника стал несчастный случай во время аварии автомобиля. Малия и Виноградова освободили, и они продолжали служить в органах НКВД.
В июле 1937 года Малия и Виноградова повторно обвинили в убийстве Борисова. Из показаний шофера Кузина (данных после допросов «с пристрастием») выходило: «Малий во время движения якобы вырвал у него рулевое управление, резко направил машину вправо, в результате чего произошло столкновение с домом и при этом Борисов погиб»[93]. Поначалу они отрицали эти показания, но через месяц оба заявили, что совершили это преступление по заданию контрреволюционной группы. Убрать Борисова им якобы поручил бывший начальник оперода УГБ УНКВД ЛО А.А. Губин. На судебном заседании Малий и Виноградов отказались от прежних показаний, заявив судьям: «Показания дали с целью сохранить собственную жизнь». В сентябре 1937 года их расстреляли. Тогда же был расстрелян еще один чекист, участник событий 1-го декабря 1934 года, бывший «прикрепленный» охранник Кирова (к моменту ареста начальник отделения механической связи УНКВД) Л.Ф. Буковский[94]. Его обвинили в «совершении террористического акта и в проведении антисоветской пропаганды». Ранее в августе 1937 года был приговорен к высшей мере социальной защиты и А.А. Губин.
1 августа 1937 года Заковский подписал приказ, который своей преамбулой и разделами повторял общий приказ НКВД СССР № 00447 от 31 июля 1937 года. Для проведения операции по ликвидации вся область была разбита на 12 оперативных секторов: Ленинградский, Лужский, Новгородский, Старорусский, Волховский, Тихвинский, Боровичский, Лодейнопольский, Вытегорский, Белозерский, Череповецкий, Устюжинский. Отдельно были созданы три окружных (приграничных) отдела – Псковский, Мурманский и Кингисеппский. Назначаемые начальники окротделов и оперсекторов отвечали за учет и выявление подлежащих репрессированию лиц, составляли списки на арест и подавали их на утверждение начальнику областного Управления НКВД.
Начальник областного УРКМ старший майор милиции Г.А. Киракозов получил приказ – в качестве заместителей начальников создаваемых оперативных секторов выделить руководящих сотрудников РКМ. В свою очередь в Псковском, Мурманском и Кингисеппском окротделах НКВД заместителями стали работники пограничных отрядов НКВД. В качестве «силового сопровождения» в оперсекторы и окротделы НКВД были направлены группы чекистов запаса, курсантов Ново-Петергофского пограничного училища НКВД им. Ворошилова, а также слушателей Ленинградской областной школы милиции.
Руководителем операции стал заместитель начальника УНКВД В.П. Гарин. Именно от него Заковский ежесуточно должен был получать цифровые данные о ходе операции и наиболее существенные протоколы допросов. Уже через четыре месяца он докладывал начальнику УНКВД результаты «особой тройки» за 4 месяца «работы»: на 1 января 1938 года было осуждено 28 588 человек, из них по 1-й категории – 13 384 человека, по 2-й категории – 15 204 человека. Таким образом, ленинградские чекисты за четыре месяца 1937 года «выполнили план» по расстрельным приговорам на 334,6%[95].
В конце 1937—начале 1938 гг. ленинградские чекисты продолжали масштабно громить «шпионско-диверсионные, повстанческие и террористические кадры всех иностранных разведок». Часто на оперативных совещаниях в УНКВД раздавались погромные речи: «Мы обязаны по заданию партии и правительства, нашего наркома разгромить не только открытых, явных врагов, но ликвидировать и его базу, которой являются инородцы, так как наши следственные мероприятия проходят в особой обстановке – в воздухе пахнет порохом. Вот-вот неизбежна война, потому малейшее подозрение за инородцем в его контрреволюционной деятельности или даже в том, что скрыл в анкете свою национальность, арестовать – это враг и относиться к нему как к врагу – вот и все, что вы должны знать»[96].
С августа по декабрь 1937 года по приговорам Особой тройки УНКВД Ленинградской области, Комиссии НКВД и Прокурора СССР, специальной коллегии Ленинградского областного суда, военных трибуналов Ленинградского военного округа и Краснознаменного Балтийского флота из национальных меньшинств было расстреляно: 2615 поляков, 754 эстонца, 721 финн, 287 немцев, 198 латышей, 168 карелов, 112 литовцев[97]. Создается впечатление, что основной удар команды Заковского пришелся на польскую, финскую и эстонскую национальные колонии. Об этом свидетельствуют и данные, опубликованные авторами «Ленинградского мартиролога». Так, по их сведениям в сентябре 1937 года по приговору Комиссии НКВД и Прокурора СССР в Ленинградской области было расстреляно 823 человека (все «польские шпионы»); в октябре 1937 года – 1146 человек («польские и японские шпионы»); в ноябре 1937 года – 2690 человек («польские, эстонские, финские, японские и немецкие «шпионы»); в декабре 1937 года – 2002 человека («польские, эстонские, финские, немецкие шпионы», а также 198 «латышских шпионов»)[98].
Опираясь на эти цифры, выходит, что «японских шпионов» в «городе трех революций» оказалось отчего-то больше, чем «латвийских». При том, что в Ленинграде латышская колония была довольно значительной. В 1920—1930-х гг. лишь в Ленинграде проживало около 17 тысяч латышей (для сведения в Москве – всего 12 тысяч). В городе имелись Латышский педагогический техникум, латышские рабочий факультет и отделение при Педагогическом институте имени А.И .Герцена, активно работали Латышский театр и отделение латышского кооперативного просветительского общества «Прометей».
Все это давало широкий простор для разгрома латышской колонии в Ленинграде и области. Аресту, расстрелу или лишению свободы должны быть подвергнуты все латыши: а) находящиеся на оперативном учете и в разработках; б) политические эмигранты из Латвии, прибывшие в СССР после 1920 года; в) перебежчики из Латвии; г) латвийские подданные, за исключением сотрудников дипломатических учреждений; д) латыши, прибывшие в качестве туристов и осевшие в СССР, работающие в гражданских и армейских учреждениях и частях[99]. Однако масштабных операций «по латышской линии» в городе при Заковском не проводилось.
Слабой считалась работа по «латышам» и в Карельской АССР. В период «правления» там К.Я. Тениссона (латыша по национальности) было арестовано лишь 53 латыша. Вот что показал в 1938 году на следствии заместитель наркома внутренних дел Карелии А.Е. Солоницын: «Было заметно, что Тениссон крайне трудно шел на арест латышей. Подкреплю это примером: 3-й отдел составил итоговую докладную записку операции по латышам. Записка была сугубо формальной. При переделке записки была составлена просторнейшая схема расстановки латышей в карельском центральном и периферийном аппарате. Когда Тениссон узнал о новом проекте записки, отображающей подлинное лицо захвата латышами аппарата, он решительно настоял на выпуске 1-й докладной записки»[100].
Возможно, латышское происхождение являлось неким сдерживающим фактором как для Заковского, так и для Тениссона. Недаром у Заковского в аппарате УНКВД служило немало латышей. Кроме уже упоминаемых Залпетера, Тениссона, назовем также заместителя начальника УНКВД майора ГБ М.Я. Состэ, начальника ОО ГУГБ НКВД Балтийского флота и (по совместительству) помощника начальника УНКВД капитана ГБ В.Я. Бирна, начальника отдела лагерей, трудовых поселений и мест заключения УНКВД капитана ГБ К.Я. Дукиса, заместителя начальника УРКМ и начальника ОБХСС УРКМ УНКВД капитана ГБ Я.М. Краузе, заместителя начальника ОК УНКВД капитана ГБ Я.П. Пакална, помощника начальника 11-го (водно-транспортного) отдела УГБ УНКВД старшего лейтенанта ГБ А.И. Стамура.
На последнего руководство УНКВД в конце 1937 года дало отменную служебную характеристику: «Хороший следственник, провел несколько крупных политических контрреволюционных дел, сейчас ведет дело по обвинению ряда руководящих работников Балтийского морского пароходства и Ленинградского порта в контрреволюции, вредительстве, шпионаже, троцкистско-диверсионной деятельности… Авторитетен, имеет твердые волевые качества, в работе инициативен, много работает…»[101]. В августе 1937 года Стамур «за беспощадную борьбу с контрреволюцией» был награжден знаком «Почетный работник ВЧК-ОГПУ». И это все при наличии серьезного компромата на помощника начальника 11-го отдела УГБ УНКВД: наличие родственников в буржуазной Латвии, переписку с ними (последнее письмо от сестры пришло из Риги в октябре 1937 года)[102].
Исход чекистов-латышей из Ленинградского УНКВД начался с отъездом Заковского в Москву. Весной 1938 года был арестован Состэ (погиб на следствии), чуть позднее Северную столицу покинули Дукис, Стамур, Бирн, Краузе.
Руководитель ленинградских чекистов держал под жестким контролем процесс массовых арестов и расстрелов. Как и всегда, Заковский проявлял чудеса энергии, но сказывалось отсутствие под руками ушедших на повышение сотрудников, а новые, пришедшие на их место, не обладали должным опытом и распорядительностью. Подгоняя их, Заковский неоднократно издавал приказы о «преступно-халатном выполнении» его распоряжений: «…Несмотря на неоднократные предупреждения и указания, мобилизация всех сил и средств на уточнение учета и сбор компрометирующих материалов на подлежащий репрессированию контингент, работа эта, по имеющимся в УНКВД ЛО сигналам, поставлена в большинстве РО НКВД явно неудовлетворительно. Проведенная Вами до настоящего времени учетно-подготовительная работа к операции, характеризуя Вашу оперативную бездеятельность, свидетельствует о безответственном отношении к выполнению важнейшего решения директивных органов о нанесении решительного удара по активизировавшемуся контрреволюционному элементу…»[103].
Но не всегда Заковский изъяснялся на таком чекистском канцелярите. На всем протяжении лета – осени 1937 года центральные и местные газеты печатали отдельные отрывки из его публицистического опуса о методах борьбы иностранных разведок против Советского Союза. В октябре 1937 года Партиздат при ЦК ВКП(б) издал миллионным тиражом его брошюру под грозным названием «Шпионов, диверсантов и вредителей уничтожим до конца». И издатель, и тираж говорят о том, что книжечка носила прямо-таки программный характер, являлась на текущий момент катехизисом бдительности для тысяч и тысяч советских граждан. В любом случае книжка Заковского содержит много интересного… В первой главе автор ободряет читателя заявлением о том, что «…имеются многочисленные факты, как патриоты социалистической Родины, вооружившись знанием о приемах и методах шпионской и диверсионной работы иностранных разведок, проявляют повышенную бдительность и помогают разоблачать врагов народа»[104].
Отдельные примеры из тогдашней чекистской практики автора носят плохо скрытый характер дидактической фантастики, как, например, случай с неким «Б», завербованным одной иностранной разведкой: «…после принятия Б. советского гражданства он получил задание от консула – проникнуть в качестве настройщика роялей в воинские части и собирать необходимые сведения о вооружении и личном составе. Поэтому Б. удалось пристроиться настройщиком роялей на кораблях и фортах Балтфлота, где он сумел завербовать несколько лиц»[105].
В то же время в отдельных случаях, рассказанных Заковским, слышны отголоски реальных событий, правда, поданных в намеренно искаженной форме. Так, здесь можно узнать об истреблении чекистами Заковского комсостава Карельской егерской бригады Ленинградского военного округа, некогда созданной по инициативе карельских и финских коммунистов. Автор сообщает, что на командные должности в бригаде «пробрались» политические эмигранты из Финляндии, некоторые из которых даже «попали на учебу в пехотную школу им. Склянского». Якобы, являясь глубоко законспирированной агентурой финской разведки, эти командиры-финны только ждали своего часа, чтобы «нанести удар в спину» Красной Армии: «…Карельская егерская бригада, с точки зрения финской разведки, должна была стать первой вооруженной силой во время войны и преградить путь Красной Армии на Север с той целью, чтобы отрезать Кольский полуостров и Карелию… парализовать Кировскую железную дорогу»[106].
Или другой случай из брошюры Заковского: как в одной технической лаборатории в Ленинграде, разрабатывавшей сложные приборы оборонного значения, «…работал сын расстрелянного Каменева – Александр Каменев». Разумеется, что «…по прямым заданиям отца, заклятого врага советского народа, в этой лаборатории Александром Каменевым была создана диверсионно-вредительская группа. Она всячески тормозила производство нужных для Красной Армии приборов, кое-что выпускала из производства, а потом снова переделывала, нанося, таким образом, вред обороноспособности Советской страны». И конечно, «…члены группы разработали план взрыва лаборатории в случае начала войны» и т.п.[107].
А теперь обратимся к фактам. Это тот самый случай, о котором говорил Заковский на февральско-мартовском пленуме, поминая некую «торпеду»… «Лаборатория» – Особое техническое бюро (ОТБ) Наркомата обороны СССР в Ленинграде, занимавшееся разработкой вооружения и техники для Военно-морского флота. Среди военно-технических разработок ОТБ 30-х годов – торпедные катера волнового управления, радиофугасы типа «БЕМИ» (Б-10), приборы телеуправления танком, позиционно-всплываюшие мины, аппаратура автоматической шифровки и расшифровки радиосигналов, радиоаппаратура наведения миноносцев с самолета, приборы подъема и взрыва минных полей, телемеханический корабль-брандер, подлодка «Пигмей» и т.д. Советская власть высоко ценила достижения ОТБ. В марте 1936 года постановлением ЦИК СССР 2 сотрудника ОТБ были награждены орденами Ленина, 7 – орденами Трудового Красного Знамени, 12 – орденами Красной Звезды, 47 сотрудников – орденами «Знак Почета»[108]. Создателем и бессменным руководителем ОТБ являлся замечательный русский советский инженер Владимир Иванович Бекаури, возглавлявший свое детище более четверти века (1911 – 1937), автор более ста изобретений и патентов, кавалер орденов Красной Звезды, Ленина, Трудового Красного Знамени, близкий друг Серго Орджоникидзе. Вторым лицом в ОТБ в 1937 году был Ян Янович Петерсон, латыш, член партии с 1904 года. В ОТБ он курировал вопросы «режимности», ведь был чекистом с 1919 года, в 1922—1931 годах работал заместителем начальника Особого отдела ПП ОГПУ Ленинградского ВО, в 1931—1934 годах руководил Управлением рабоче-крестьянской милиции Ленинграда и области, а в ноябре 1934 года был приглашен В.И. Бекаури на работу в ОТБ[109].
Что касается «сына заклятого врага» – А.Л. Каменева, то для него пребывание в ОТБ было кратким эпизодом служебной карьеры, он работал здесь на мелкой должности два года (1931—1933 гг.), после чего перешел на работу в систему Аэрофлота и уехал в Москву. В 1935 году А.Л. Каменева заодно с отцом арестовали и выслали в Алма-Ату. В Казахстане он тихо жил, работая в «Заготзерне» до августа 1936 года, когда после осуждения отца был повторно арестован и этапирован в Ленинград. В Особом отделе Шапиро-Дайховский ухватился за такого «выгодного» обвиняемого, дающего перспективу к выходу на тему – «вредительство в оборонной промышленности», но дело шло туго… Возможно, А.Л. Каменев так бы и остался одиночной жертвой, но тут как раз подоспело разоблачение «военно-фашистского заговора в Красной Армии», где в качестве главных участников фигурировали многие «заказчики» военной продукции ОТБ[110].
Между сентябрем 1936 и январем 1938 года УНКВД по Ленинградской области было арестовано около сорока специалистов ОТБ. Не избежали этой участи и его руководители: 8 сентября 1937 года был арестован В.И. Бекаури, а 20 сентября – его заместитель Я.Я. Петерсон.
К арестованному Петерсону Заковский не испытывал ни сочувствия как к старому члену партии, ни естественной симпатии как к земляку, ни уважения как к бывшему коллеге по чекистскому ведомству. Наоборот, словно в издевку, кроме «шпионажа и вредительства» по линии ОТБ, Петерсона обвинили еще и в «участии в фашистской латышской организации»…