Александр Зимний. Паутина противостояния (сборник)

   – Не думаю, что в данном случае уместна ирония, – насупился Схинки. – Мы в самом начале беседы, вы еще многого не понимаете. А когда поймете, возможно, пожалеете.
   – О том, что был ироничен?
   – О том, что поняли.
   Несколько секунд Сантьяга и Схинки смотрели друг другу в глаза. Жестко. Внимательно. Затем комиссар улыбнулся.
   – В таком случае, прошу, продолжайте. Поразите меня.
   – Для этого придется перепрыгнуть через пару эпизодов, и вполне возможно, вы потеряете нить повествования.
   – Оно становится настолько сумбурным?
   – Сложным.
   – Меня не смущают путаные истории. – Сантьяга вновь взялся за коньяк. – Видите ли, далеко не все оказывающиеся в моем кабинете… собеседники способны сохранять ясное мышление. Я привык восстанавливать истину по обрывистым фразам, перемежаемым…
   – Всхлипами? Стонами? Криками боли?
   – Нет, – покачал головой комиссар. – Четко выстроенными предложениями. – Глотнул коньяка и скромно уточнил: – Мы ведь в моем кабинете. Здесь я разговариваю.
   – Но я помню, как вы мне угрожали!
   – Ни в коем случае, Схинки, ни в коем случае. – Глаза нава напомнили его собеседнику черные дыры: все притягивали, но ничего не отдавали. – Вы судите чересчур примитивно, оперируете лишь двумя понятиями, двумя цветами: черным и белым. А ведь богатство мира прячется в полутонах. В оттенках…
   – Конечно, конечно, я всего лишь несчастный, плохо воспитанный Схинки, которому никогда не откроется подлинная красота. Я знаю.
   – Вы в силах это изменить. Поступите в среднюю школу. Выучитесь на кого-нибудь. Прочтите пару книг, в конце концов.
   – Возможно, потом. – Схинки забросил ноги на подлокотник кресла. – А пока давайте вернемся на базу…

* * *

   – Ты такой холодный…
   Это шепот. Едва различимый, прячущийся в губах, легкий, как дыхание, но страстный, обжигающе страстный. Горячий шепот о холоде.
   – Ты выходил на улицу в одной рубашке?
   Поздняя осень в Нью-Йорке – не лучшее время для прогулок без пальто. Даже для очень коротких прогулок. Она беспокоилась о нем.
   – Покупал сигареты…
   Он брякнул первое, что пришло в голову, что пару раз слышал от нее. А она и забыла, что он не курит. Вылетело из головы, поскольку все мысли вились вокруг желания.
   – Плевать, что ты там делал…
   Руки скользят по плечам, губы целуют холодную щеку, холодную шею, пальцы зарываются в короткие, густые волосы. Его дыхание становится прерывистым. Он тоже заводится. К тому же сегодня он впервые дал ей почувствовать истинную температуру своего тела. Потому что сегодня они занимаются любовью в последний раз. И эта мысль возбуждает больше, чем откровенность ее желания.
   – Я хочу тебя согреть.
   – Я тоже этого хочу.
   Шепот, полный страсти и предвкушения. Шепот, живущий лишь в сумраке спальни. Шепот… и слова не важны. Они могут быть любыми. Это шепот самой любви…
   – Ты специально пришел в мою постель таким холодным?
   – Тебя это заводит?
   – Обжигает…
   Девушка закрывает глаза. Улыбается, прижимаясь к навалившемуся любовнику, проводит кончиком языка по пухленьким, нарисованным темно-красной помадой губам, левой, свободной, рукой сдавливает свою грудь… и вздрагивает.
   – Ты…
   – Нравится?
   Девушка широко распахивает зеленые глаза – в них боль. Тело не лжет, тело кричит: боль! Смерть! Боль! Инстинкты пляшут кадриль, но разум… Разум зачарован жарким холодом объятий. Разум заставляет шептать:
   – Мне нравится…
   Разум приказывает глазам закрыться. И приказывает рукам обнимать холодное, как ярость викинга, тело любовника. Убийцы.
   Наслаждение…
   – Ты самый лучший… Бруно, ты слышишь? Ты самый лучший! А-а… – Боль или удовольствие? Что вызвало стон? – Я не знала, что кто-то умеет так любить…
   Мужчина не отвечает. Он занят. Он слишком глубоко вошел, иглы погрузились до самых десен и уверенно тянут ее жизнь в его тело. Ему становится теплее. А она… она ничего не замечает. Сигналы тела становятся слабее. Тело сдается. Тело понимает, что погруженный в наслаждение разум забыл обо всем на свете. Даже о том, что тело умирает.
   Тело умирает, а губы шепчут:
   – Мне хорошо с тобой…
   Она тихонько и счастливо вздыхает.
   Он молчит.
   Он не может ответить.
   Ее глаза больше не откроются.
   А ее лицо медленно тает, обращаясь в зыбкую дымку. Облако образов расплывается, открывая вид на дальнюю стену лаборатории…
   Ярга усмехнулся и повел рукой, окончательно развеивая в ничто вызванное из глубин памяти младшего Луминара событие. Еще один штрих к портрету вампира.
   – Любишь убивать романтично? Не ожидал, Бруно, не ожидал. Ты казался… – Подыскивая подходящее определение, Ярга перевел взгляд на молодого Луминара. – Ты казался менее извращенным.
   Обнаженный Бруно был запечатан в пульсирующий розовый куб, который висел в воздухе рядом с Яргой. Тело масана отчетливо просматривалось через прозрачный материал, а голову окутывало плотное темно-синее облако, из которого призрачной дымкой поднимались заинтересовавшие нава воспоминания.
   – Нравится вести себя красиво, но фантазии маловато. Эту черту характера можно использовать…
   – Для чего?
   – Для дела, разумеется.
   Схинки вошел в лабораторию без приглашения, даже не постучался. Своим ключом открыл электронный замок, спокойно преодолел магическую защиту – контур «кольца саламандры» распознал своего – и уселся на металлический стул, насмешливо разглядывая масана.
   – Муха в янтаре.
   – Зачем притащился?
   Однако подлинного раздражения в голосе Ярги не слышалось. Наоборот, казалось, что неожиданный визит обрадовал нава: пришел друг настолько близкий, что его появление всегда в радость.
   – Три масана и девка, – сообщил Схинки. – Кто-то из них шпион Сантьяги. – Ткнул пальцем в Бруно: – Не он.
   – Среди новичков всегда есть шпионы, – пожал плечами Ярга, медленно и очень тщательно разминая пальцы.
   – Получается, Тео или Катарина?
   – Получается, – подтвердил нав.
   Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Ярга едва заметно улыбался, Схинки напряженно всматривался в его лицо. Потом сообразил.
   – Ты не хочешь их оперировать!
   – Не хочу, – подтвердил нав.
   – Почему?
   – Настало время изменить тактику, – объяснил Ярга. – До сих пор мы разоблачали шпионов и убивали их. Теперь же пришла пора для небольшой демонстрации.
   – Не рановато?
   – Собрался со мной спорить? – резко бросил нав.
   Однако эта искренняя резкость не произвела на Схинки впечатления. В ответ он лишь удивленно поднял брови.
   – А для чего ты меня держишь?
   Ярга поморщился, отвернулся к Бруно, но через пару мгновений ответил:
   – Не рано. В самый раз.
   – Хорошо…
   – Проваливай! Ты мешаешь.
   Схинки послушно поднялся на ноги и направился к дверям.
   – К тому же я не могу оперировать всех, – добавил нав.
   Для этого нет ни возможностей, ни желания.
   Процедура, которой Ярга подвергал некоторых своих помощников, требовала огромного расхода магической энергии и неимоверных усилий. Длилась она недолго, от сорока минут до часа, однако выжимала досуха, на полное восстановление сил нав тратил до полусуток.
   Тем не менее результат того стоил.
   Ярга посмотрел на Бруно, усмехнулся, на этот раз жестко, после чего аккуратно погрузил руки в куб. Прохождение через розовое потребовало некоторых усилий, а вот темное облако приняло длинные кисти нава легко.
   – Посмотрим, посмотрим… – Вниз Ярга не смотрел, наоборот, поднял взгляд вверх, к потолку, работал с головой Бруно на ощупь, но, судя по выражению лица нава, все шло так, как он хотел. – Ага, добрался…
   Розовое чуть потемнело: пребывающий без сознания масан попытался изогнуться, и субстанции, из которой был сделан куб, пришлось уплотниться.
   – Спокойно, спокойно, – пробормотал нав, продолжая ковыряться в облаке. – Тебе ведь пока не больно, просто неприятно. Самое интересное начнется потом.
   Ярга вытащил руки из головы Бруно, тяжело вздохнул, отступил от куба, и рядом с ним тут же появился кусок мыла, затем наклоненный кувшин – вода потекла в подлетевший тазик. Ярга вымыл руки, вытер их полотенцем и задумчиво подошел к грозди стеклянных шаров, прикрепленных в одном из углов лаборатории.
   – Кажется, была подходящая заготовка…
   Выбрал один из шаров, внимательно вгляделся в плавающий внутри туман, удовлетворенно кивнул, вернулся к Бруно и осторожно поместил шар в облако. Примерно через минуту темно-синее, а потом и розовое выдавили из себя опустевшую стеклянную оболочку.
   – Очень хорошо.
   Оставалось самое главное, самое интересное и самое трудное. Ярга глубоко вздохнул, закрыл глаза, досчитал до пяти и вновь погрузил руки в голову масана.
 
   – Эрик! Здесь только что лежал мой бумажник.
   – Я не брал, – равнодушно ответил дремлющий в кресле Робене.
   Однако такой ответ Луминара не устроил, и он грубовато продолжил:
   – Я не шучу.
   – Я тоже.
   – Какого черта…
   Щелчок зажигалки заставил масанов одновременно поднять головы к потолку, а облако дыма, которое выдохнул в их сторону раскуривший сигарету орангутан, – поморщиться. До курильщика было далеко, футов двадцать пять по прямой, однако нелюбимый табачный дух преодолел это расстояние шутя.
   – Кажется, я знаю, где твой бумажник, – с прежним безразличием произнес Робене.
   Ярга простил обезьяну, выпустил из колеса, вернул первоначальный облик, и орангутан продолжил вести себя в привычном ключе – крал все, что плохо лежит.
   – Скотина! – С чувством выругался Тео. И, разглядев за поясом орангутана свое имущество, потребовал: – Отдай!
   Однако челообразный лишь скорчил гримасу и выдал очередную порцию дыма.
   Главная гостиная была обставлена куда уютнее личных комнат и безликих кабинетов базы. Огромная зала – не менее трехсот квадратных ярдов – поднималась вверх на тридцать футов. По периметру, на высоте примерно пятнадцати футов, она была опоясана металлической галереей, на которую выходили коридоры базы. Бетонный пол покрывали толстые ковры. Кожаные кресла и диваны, журнальные столики, здоровенный плазменный экран, несколько полок с дисками, бар, бильярдный стол, камин… Гостиная была излюбленным местом проведения досуга, однако сейчас, в разгар дня, в ней болтались только два масана. И обезьяна.
   – Тварь!
   Еще одна гримаса.
   – Отдай бумажник!
   Орангутан, пристроившийся на здоровенной бронзовой люстре, запрокинул голову, по всей видимости, изображая сатанинский хохот.
   У Луминара от бешенства свело пальцы.
   – А он хорошо двигается, – заметил Эрик. – Даже мы его не заметили.
   И невозмутимо стряхнул с плеча сигаретный пепел.
   Равнодушие Эрика было понятным: его бумажник покоился в кармане. А вот разъяренному Луминару было не до наблюдений.
   – Отдай кошелек, сволочь!
   Ощерившийся масан присел и резко выпрыгнул вверх, но недотянул до люстры футов пять.
   – Убью!
   Робене тонко улыбнулся, но промолчал.
   Обезьяна же для начала метнула в разъяренного Тео окурок, а затем принялась с деловым видом потрошить бумажник.
   – Черт! Эрик!
   – Что я могу?
   – Дай нож!
   Робене никогда не расставался с кривым, как скрюченный радикулитом кинжал, керамбитом – сказывались комплексы, приобретенные во время босяцкого детства в Гонконге.
   – Ты собираешься его метать?
   – Да!
   Глупо. Метнуть керамбит невозможно, разве что запустить им. Однако Луминару было все равно.
   – Дай!
   – Это же любимец Ярги, – проворчал Эрик, не делая ни малейшей попытки потянуться за оружием. – В колесо захотел?
   – Проклятье!!
   На пол посыпались банкноты.
   И магией крови не воспользуешься – Ярга категорически запрещал колдовать на территории базы.
   – Черт! – Тео запустил в обезьяну чашкой, но ловкий зверь без труда увернулся от снаряда. – Я до тебя доберусь!
   Следующая гримаса продемонстрировала всю глубину недоверия орангутана к обещанию масана.
   – Сволочь!
   Зверь вновь изобразил смех, затем раскачал люстру, перепрыгнул на галерею и смылся в коридор.
   – Ты посмотри! – Тео с отвращением оглядел обслюнявленный, старательно искусанный бумажник, швырнул его в угол, сложил собранные с пола банкноты и сунул их в задний карман брюк. – Клянусь кишками Спящего, когда-нибудь я доберусь до скотины!
   – Вряд ли успеешь первым.
   Масанам уже рассказали, что почти все обитатели базы мечтали размозжить рыжей скотине череп.
   – Постараюсь! – Тео плюхнулся в кресло. – На кой черт Ярге нужна эта тварь?
   – Он говорит, что после Нави разумные шли по нисходящей, и этот зверек – прототип следующей доминирующей расы.
   – Сам так сказал? – недоверчиво прищурился Тео.
   – Да, – подтвердил Робене.
   – Когда?
   – Когда мы разговаривали.
   – А-а… – Тео почесал в затылке. – Ты, кстати, так и не рассказал, о чем вы трепались?
   – О жизни, – ровно ответил Эрик.
   – О прошлом расспрашивал?
   – Да.
   – Понятно.
   Старший Луминар замолчал.
   Побоялся, что не сможет спрятать охватившие его сомнения, точнее – нехорошие предчувствия, что появились вчера, после возвращения Эрика с той беседы.
   На первый взгляд Робене не изменился, вел себя по-прежнему, однако пару раз умолкал на полуслове, неподвижно уставившись на какой-нибудь предмет. На вопрос: «Какого черта?» усмехался и коротко отвечал: «Задумался, бывает». До сих пор не бывало. А сейчас… Тео знал, что выходка обезьяны не оставила бы Робене равнодушным: или заржал бы, как сумасшедший, или бросился бы на помощь. Сегодняшний Эрик предпочел остаться в стороне.
   – Ярга обо мне и Бруно спрашивал?
   – Ерунду всякую. Сказал, что важные подробности сам от вас узнает.
   – Понятно.
   «Не слишком ли часто я повторяю: «понятно»?»
   Тео бросил быстрый взгляд на приятеля, однако тот переключил все внимание на вошедшего в гостиную голема, смотрел на куклу так, словно от ее действий зависело нечто важное.
   «Да что, черт побери, происходит?!»
   Тео тоже посмотрел на голема. Кукла как кукла. Широкая фигура, невыразительное лицо, на котором навеки застыло выражение тупого послушания, серая униформа – уборщик, мать его! Впрочем, у големов-стюардов физиономии не менее дебильные, все отличие – комбинезоны белые.
   Уборщик уныло доковылял до разбитой Луминаром чашки и принялся аккуратно собирать с пола осколки.
   – Ты слышал, как он вошел? – спросил Эрик.
   Тео нахмурился:
   – Нет.
   – А еще мы не слышали орангутана. Даже не заметили, как он утащил твой бумажник.
   – Хочешь сказать, что обезьяна тоже голем?
   – Хочу сказать, что слуги Ярги необычайно сильны. Он великий колдун, и служить ему большая честь.
   – А-а…
   Больше всего на свете Тео хотелось выругаться, однако Луминар понимал, что вести себя следует осторожно – вокруг полно видеокамер, а потому поддержал приятеля:
   – Когда-то я думал, что лучший в мире босс – Борис, теперь вижу, что нашему кардиналу далеко до Ярги.
   Получилось вполне верноподданно.
   Голем закончил уборку и направился к дверям. Эрик проводил его взглядом, и было в глазах Робене нечто такое, что роднило его с тупой куклой. Нечто неуловимо общее. Нечто, данное Яргой. И от этого «нечто», от тех предчувствий, что оно навевало, Тео хотелось выть.
   «Бруно! Черт бы тебя побрал! Где же ты?!»
 
   Выть хотелось и кое-кому еще.
   От страха, горя, непонимания и тоски.
   Но выть не по-волчьи, как матерому масану, а тонко, жалобно. Даже не выть – подвывать. Скулить хотелось, забиться в уголок, закрыть глаза и скулить.
   – Вам нужны деньги? Вы не ошиблись: у меня есть деньги… – Молодая женщина всхлипнула, закусила губу, сглотнула, подавив рыдания, и дрожащим голосом продолжила: – Вам нужны деньги? Я дам столько, сколько скажете. Я отдам все! Если вам нужны деньги, я их дам. Пожалуйста…
   Она сидела в кресле, ссутулившись и комкая руками край футболки. Голова опущена, короткие светлые волосы падают на лицо, скрывая его почти полностью, виден лишь подбородок, а на нем – дорожки слез. Соленые ручейки отчаяния.
   – Я заплачу столько, сколько вы скажете, и буду молчать. Пожалуйста… я хочу жить.
   Она выглядела жалко и говорила жалкие слова жалким голосом. Она излучала страх и безнадежность. Она сдалась, даже не обозначив сопротивление.
   Она хотела жить.
   – И много у вас денег, Катарина? – поинтересовался стоящий у книжного шкафа Ярга. – Сколько вы готовы заплатить?
   Они разговаривали в личном кабинете нава. В комнате с черными стенами и черной мебелью. В комнате, мрачную атмосферу которой слегка оживляли лишь коричневые с золотым тиснением корешки книг.
   – У меня есть деньги, – не поднимая головы, ответила девушка. – А еще у меня есть богатые друзья, которые могут…
   – Обойдемся без друзей.
   – Я много заработала на бирже, несколько миллионов. – Тонкие пальцы сильно-сильно сдавили край футболки. – Вы ведь отпустите меня? Когда я заплачу, вы меня отпустите?
   Только теперь она обратила к Ярге заплаканное лицо. Большие ярко-зеленые глаза полны слез, маленький носик покраснел, тонкие губы дрожат… Без сомнения, девушка была красива, однако сейчас она являла тень самой себя. Перепуганную тень.
   – Катарина, – неожиданно мягко произнес Ярга, рассеянно поглаживая левой рукой корешки книг. – Вы умная молодая женщина, сумевшая сполна использовать данные вам способности. Я полагаю, вы уже просчитали причину, по которой я пригласил вас на разговор, и знаете, что дело не в деньгах. Я вас не похищал, Катарина. Я счел, что пришло время нам познакомиться.
   Слезы не высохли, губы не перестали дрожать, однако в ярко-зеленых глазах красавицы проскользнула весьма далекая от страха эмоция. Холодный расчет?
   Ярга широко улыбнулся и продолжил:
   – Очнувшись в предоставленной вам комнате, вы поняли, что из вас вытянули всю магическую энергию. Я надеюсь, этого факта оказалось достаточно, чтобы вы отбросили версию о похищении ради выкупа.
   – Да, достаточно, – кивнула Катарина. И мгновенно, словно скинув морок, стерла с лица жалкое выражение. Сейчас перед Яргой сидела молодая, уверенная в себе женщина, попавшая в затруднительную ситуацию. Которой, например, сообщили, что ее девяностосемилетний муж умер, не успев подписать завещание. Плохо, конечно, но не смертельно. – Кто вы?
   Внезапное преображение произвело на Яргу должное впечатление – он в очередной раз убедился, что не ошибся в выборе. Однако демонстрировать свои чувства не стал. Задумчиво погладил подбородок, сделал пару шагов, приблизившись к девушке, и медленно произнес:
   – Катарина Штейн, урожденная Катарина Розенберг… Сменили фамилию после того, как узнали о своих магических способностях, и перебрались из Австрии в Германию. Скажите, вы экспериментировали с боевой магией?
   – Кто вы такой? – четко разделяя слова, повторила девушка.
   – Попытаюсь угадать некоторые события из вашего прошлого, – продолжил Ярга. Каждый из них умел искусно «не слышать» собеседника. – Вы с детства чувствовали свою исключительность, вам казалось, что вы способны совершить невозможное, совершить нечто великое: подвиг или предательство – не важно, однако… Однако время шло, но ничего не происходило. Крепло убеждение, что жизнь, настоящая жизнь, та, для которой вы рождены, проходит мимо. И это убеждение сводило с ума…
   – Раздражало, – уточнила Катарина. – Я стояла у края платформы, я была готова прыгнуть на проходящий мимо поезд, но руки не слушались. Решимости полно, а руки не слушались. Это бесило.
   – Но в какой-то момент вы полностью овладели собой.
   – Открыла дверь.
   – Пожалуй, ваше сравнение более уместно, – кивнул Ярга. – Как это случилось?
   Он достал из черного бара бутылку белого вина и два бокала.
   – Я жила в Зальцбурге, работала менеджером в отеле и однажды стала видеть вещие сны. Не изредка, как раньше, а каждую ночь. Не собрание образов, а четкие картины. – Катарина улыбнулась, припоминая подробности давней истории. – Я проговорилась, предупредила одного из постояльцев, что ему не следует кататься – в тот день он должен был сломать позвоночник. Манан услышал и все понял.
   – Кто такой Манан? – Ярга поднес девушке бокал.
   – Вы сделали мне комплимент, назвали умной, почему я должна думать, что вы – идиот? – Катарина пригубила белое. – Отличное вино.
   Ярга рассмеялся.
   – Отличный выпад.
   – Спасибо.
   Холодное полусладкое приятно освежало.
   – Так что послужило толчком? Что заставило прелестный бутон раскрыться?
   – Компания шасов-горнолыжников, которая прихватила в поездку целую кучу артефактов. Магический фон в гостинице поднялся, и я стала видеть четкие вещие сны. – Катарина помолчала. – Наверное, мне повезло, что среди них оказался Манан Турчи.
   – Контрабандист?
   – Да. Окажись на его месте обычный шас, он бы не обратил на меня внимания. Или сдал бы в Службу утилизации. А Манан увидел выгоду. – Еще один глоток вина. – Мы познакомились.
   Теперь, когда Катарина окончательно успокоилась, ее красота стала очевидной. Девушка обладала природным очарованием, не нуждалась ни в косметике, ни в оправе из дорогих тряпок – даже в джинсах и футболке она выглядела прелестнее сказочной принцессы.
   – Он повесил вам лапшу на уши?
   – Попытался.
   Принцесса отнюдь не была наивной красоткой.
   – Но у него не получилось.
   – Вы знаете Манана?
   – Лично пока не знакомы.
   – Он неудачник. И он глуповат. – Катарина прищурилась. – Начал рассказывать, что я – избранная, что я могу чувствовать дыхание древней силы, но нужны обряды для умножения способностей. Я спросила: какие? Он ответил, что необходимо проводить ритуалы со специальными кристаллами. Я попросила показать их, мы договорились встретиться ночью… – Еще одна улыбка. – А днем я обыскала его комнату. Этот идиот выбрал в качестве пароля на ноутбук дату своего рождения, и я без проблем попала на «Тиградком».
   – Ты говоришь по-русски? – Ярга очень плавно отказался от обеспечивающего расстояние «вы».
   – Тогда не говорила. Но картинок, что висят на сайте, вполне достаточно для понимания происходящего.
   – Сразу поверила в сказки?
   – Я слишком долго стояла на платформе, наблюдая за проходящим мимо поездом. Я была готова поверить даже намеку на доказательство.
   Либо она была искренна, либо лгала настолько искусно, что даже нав не чувствовал подвоха. Поверить во второе Ярга не мог при всем желании.
   – Ты потребовала объяснений? – Он добавил в бокал Катарины вина.
   – Я прижала шаса к стенке. Спрятала ноутбук и сказала, что раскрою его тайну прессе. Или правительству. Видели бы вы, как Манан позеленел… Он сдался почти сразу. Как я уже говорила, Манан не самый стойкий и хитрый шас в мире.
   – Слабак.
   – И неудачник.
   – Какое соглашение вы заключили?
   – Определили цену на энергию, договорились, что он подкинет мне кое-какую информацию по магии. Я хотела учиться.
   – Ты молодец.
   – Я знаю. – Девушка прозрачно улыбнулась.
   Белая рука на черной коже кресла. Белая футболка, плотно облегающая молодое тело. Светло-голубые, почти белые джинсы… Белое облако в черном, как ночь, кабинете. Оно привлекало внимание, однако Ярга не собирался отвлекаться.
   – Почему ты не попросилась в Тайный Город?
   Вопрос прозвучал неожиданно резко.
   – Я обдумывала этот вариант.
   – И?
   – Отказалась от него.
   Ярга подался вперед:
   – Я хочу услышать причину. – Выдержал паузу. – Это очень важно.
   Катарина спокойно посмотрела на нава.
   – В Тайном Городе слишком много ограничений, его рамки тесны для меня. Гораздо интереснее и веселее пользоваться преимуществами магии, но жить подальше от Москвы. Я не хотела, чтобы меня контролировали.
   – А поскольку у тебя образовался карманный контрабандист, ты сделала правильный выбор.
   – Не совсем правильный, учитывая, где я в итоге оказалась.
   – Всего не предусмотришь.
   – Вот именно.
   Несколько долгих мгновений они смотрели друг другу в глаза, затем Ярга вновь откинулся на спинку кресла, поправил лацкан пиджака и дружески произнес:
   – Уверен, цену на энергию ты снизила до самого последнего предела.
   – Нет, – покачала головой Катарина. – Я понимала, что сильно давить не следует, ведь если бы Манан понял, что не сможет заработать, он сдал бы меня Службе утилизации. Поэтому я обеспечила ему приемлемую норму прибыли.
   Девчонка нравилась Ярге все больше и больше. Без подсказок, без советов, опираясь лишь на чутье и неукротимость, она провела переговоры на высочайшем уровне. И сейчас, находясь фактически в положении пленницы, держалась практически на равных.
   – Ты сказала, что работала менеджером в отеле… Руководила горничными?
   – Я была главным помощником управляющего и подменяла его во время отлучек.
   – В двадцать лет?
   – Увы, в двадцать два года.
   – А теперь тебе…
   – Это не важно. – Традиционную женскую фразу Катарина произнесла без всякого кокетства. Просто отрезала, как самая настоящая принцесса.
   – Я хотел сказать, что выглядишь ты очень молодо.
   – Косметические линии Тайного Города на диво хороши.
   – Допустим… Что было дальше?
   – Я покинула Австрию, переселилась в Баварию и вплотную занялась капитализмом. Делала деньги. Параллельно осваивала новые возможности.