– Ты экспериментировала с боевой магией?
   – Почему этот вопрос столь важен для тебя?
   Катарина перешла на «ты» не менее мягко, чем Ярга. Выбрала удачный момент и убрала ненужную дистанцию. Теоретически ее следовало наказать за дерзость, однако Ярга чувствовал, что наконец-то ему достался не просто подходящий кусок мрамора, но уже наполовину высеченная статуя. Помощники с таким потенциалом на дороге не валяются.
   – Почему?
   – Я должен знать, на что ты способна.
   – Экспериментировала, – кивнула девушка.
   – Чему научилась?
   – Практически всему.
   – Тем не менее масаны застали тебя врасплох, – заметил Ярга.
   – Я экспериментировала, а не тренировалась.
   – Хорошая отговорка.
   Он наконец-то заставил девушку нервничать.
   – Боевых магов много, а вот тех, кто способен грамотно ими управлять, вечно не хватает.
   Она поверила, что Ярге нужны воины. И рассеивать ее сомнения нав не спешил, пусть помучается.
   – Выбираешь должность?
   – А что, рано? Я думала, наш разговор лишь прелюдия к подписанию контракта.
   – Почему?
   – Потому что иначе в нем нет смысла.
   «Прагматична, расчетлива, в меру умна…»
   – Я еще ничего не решил, – честно ответил Ярга.
   – Хорошо, я подожду. – Катарине удалось справиться с волнением. – Пусть меня проводят в комнату.
   – Ты всегда такая стерва?
   – Я должна показать товар лицом.
   – Тебе это удалось.
   – Спасибо. – Девчонка расслабилась. – Так что насчет должности?
   Похоже, в прошлой жизни она была бульдогом – раз вцепилась, не отпустит.
   – Меня воспитывали по старинке, учили, что нельзя доверять первому встречному, – неспешно ответил Ярга. – Тот, кто претендует на высокий пост, должен быть проверен со всех сторон.
   – Намекаешь, что мне предстоит испытание?
   Нав резко поднялся на ноги и холодно отчеканил:
   – Ты будешь работать с масанами, с теми самыми, которые тебя поймали. У них слаженная, давно сформированная команда с ярко выраженным лидером. Если в результате он признает твое превосходство или… Или хотя бы начнет тебя уважать, мы вернемся к разговору о должности.
   – Ты сказал «работать»…
   – А не перебивать меня! – повысил голос Ярга.
   «Душевный» разговор закончился. Нравится ему девчонка или нет, сейчас не имело значения. Сейчас она должна понять, что даже потом, когда ей будет позволено многое, определенные границы никуда не денутся.
   – Извини. – Катарина опустила голову.
   – В заданиях недостатка не будет, – закончил Ярга. – Иди и повторяй теорию боевой магии, она тебе пригодится.
* * *
   – Он меняется, – задумчиво протянул Сантьяга. – Ярга, которого я знаю, убил бы Катарину в тот самый миг, когда она сказала ему «ты».
   – Обстоятельства, комиссар, обстоятельства, – усмехнулся Схинки. – Мой господин внимательно изучил мир и понял, что должен внести в свое поведение определенные коррективы.
   Ярге нужны помощники, нужна организация, он понял, что не сможет противостоять Великим Домам в одиночку.
   – Девушка ему понравилась?
   – Произвела впечатление.
   – Из вашего рассказа выходит, что Ярга очарован Катариной.
   – Они прекрасно дополняли друг друга. Мой господин и несмышленая, но честолюбивая человская ведьма. Высшее существо и нечто вроде обезьянки, но с большим потенциалом.
   – С потенциалом дорасти до низшего существа?
   – К примеру, – согласился Схинки. – Этот подвиг позволил бы моему господину относиться к Катарине снисходительно. В хорошем смысле этого слова.
   – Неужели у него так плохо с толковыми помощниками?
   – У моего господина все в порядке, но жемчугом он не разбрасывается.
   Сантьяга покачал головой, давая понять, что скорее согласен с замечанием собеседника, и негромко, «для себя», продолжил:
   – Поэтому он не стал оперировать ни Катарину, ни Тео. Решил посмотреть, кто из них способен на большее.
   – Совершенно верно, – подтвердил Схинки. – Я вижу, вы не оставили без внимания разговор, что состоялся у моего господина с Бруно.
   – Бруно? – Комиссар блестяще изобразил рассеянность. – Ярга оперирует слуг? Делает их более послушными… – Легкое пожатие плечами, легкое пренебрежение в голосе: – В его духе, пожалуй. Ярга – апологет абсолютной власти. Он всегда стремился к тотальному подчинению.
   Удар достиг цели: Схинки разозлился.
   – Поэтому вы пытались его убить?
   – Не только.
   – Но в том числе и поэтому, – с нажимом повторил Схинки.
   – В том числе…
   – Но разве его желание доминировать не характерно для Тьмы? В этом желании вся Тьма! Вся! – Схинки говорил торопливо, глотая слова и брызгая слюной. – Ведь вы, расправившись с первым князем, построили империю его мечты. И до сих пор Темный Двор живет по его канонам: никто не смеет противоречить князю.
   – У подданных князя есть и всегда был выбор.
   – Подчиниться или умереть?
   – Подчиниться или не подчиниться. – Сантьяга помолчал. – Князь правит до тех пор, пока Навь согласна.
   – Что делают те, кто не согласен?
   – Они уходят.
   – Блестящая альтернатива! – издевательски воскликнул Схинки. – Просто чудесная: или подчиняйся, или становись изгоем.
   – Нав может уйти, но он останется самим собой, – парировал комиссар. – Предложение Ярги подразумевало, что все останутся, однако перестанут быть теми, кто они есть.
   – Демагогия!
   – К тому же если уйдут все навы, или большинство, кем будет править князь?
   – И часто у вас бывали марши несогласных?
   – Ни разу.
   – Вот и ответ на ваш вопрос!
   – Нет, уважаемый Схинки, это ответ на ваш вопрос. – В антрацитовых глазах Сантьяги блеснули веселые огоньки. – Право навов уйти не позволяет князю расслабиться, уснуть на лаврах, забыть об обязанностях. Право навов уйти заставляет князя быть искусным правителем, мешает ему превратиться в тирана.
   Схинки поджал губы, недовольно изучил опустевшую бутылку, вопросительно посмотрел на хозяина кабинета, дождавшись разрешительного кивка, сходил к бару и принес себе еще одну. Только после этого проворчал:
   – Похоже, вы сами в это верите.
   – Разумеется, – подтвердил Сантьяга.
   – Ну, да… по службе положено.
   – Моя служба – мой выбор. Осмысленный. Я служу Великому Дому Навь, потому что сам так решил. Не ради награды, не ради карьеры, а потому что мне нравится. Потому что я – часть Великого Дома Навь. Это – мой путь. И так может ответить каждый нав. – Сантьяга сделал глоток коньяка. – Теперь вы понимаете, что у Ярги нет будущего? Его эксперименты – любопытная тактика, однако стратегически они ведут в никуда. Общество не способно опираться на исполнительных, но безынициативных слуг.
   – Вам ли об этом говорить?
   – Что вы имеете в виду?
   – Вы рассуждаете о порочной тактике моего господина, восхваляете принципы, которые заставили вас развязать гражданскую войну, но куда они вас привели? В Тайный Город? Вы прячетесь от полоумных челов! Вы забыли, что когда-то правили Землей.
   – Таков ход вещей.
   – Таковы ваши принципы! В отличие от вас, мой господин знает, что такое величие!
   Схинки резко замолчал и с опаской посмотрел на комиссара. Последние фразы были далеки от иронических подначек, которыми Схинки щедро разбавлял разговор до того, в последних фразах звучала искренняя вера в свою правоту, в победу Ярги, и Схинки ждал реакции.
   Сантьяга зевнул, деликатно прикрыв рот пальцами левой руки, обронил:
   – Посмотрим. – И предложил: – Давайте вернемся к нашей истории. По-моему, настало время свести вместе Грима и Манана Турчи?
   – Сведем, – пообещал успокоившийся Схинки. – Куда мы денемся?
* * *
   Нет на свете зрелища более нелепого и печального, чем неудачливый маг. Чем колдун, неспособный умело, а главное, с выгодой для себя или окружающих, распорядиться данной ему силой. Чем волшебник, допускающий досадные промахи в творимых заклинаниях. Не превращающий «грозу в козу», разумеется, но не умеющий добиться поставленной цели. И получивший за это обидное прозвище «Дерево».
   Правда, Пафнутий Акимович Коряга жарко доказывал, что кличка его имеет прямое отношение к фамилии, но ему не верили. Улыбались и кивали головами: «Понимаем, мол, чего только не выдумаешь, дабы позора меньше…», но не верили. И вот ведь странность: Пафнутия в Тайном Городе любили. Челы – за участливость громадную, за то, что всегда бросался Коряга на помощь, забывая о себе и делах своих. Нелюди – за жизнерадостность, стойкость к неурядицам и безобидность. Все вместе – за безгрешность общеизвестную. Любили Пафнутия, однако заказами не баловали, предпочитали деньги в долг дать без возврата, чем на работу нанять. Потому как – Дерево. А в делах магических такое прозвище все равно что крест. И Пафнутий, конечно же, от того страдал.
   Но виду не показывал.
   Большую часть жизни бессемейный и бездетный Коряга проводил в кабаке «Скатертью дорога!». Выпивал, конечно, однако норму свою знал и за нее не выходил. К посетителям без нужды не лез, на подначки реагировал доброй улыбкой, никто и никогда не слышал, чтобы Пафнутий по-черному ругался. И в тот день Коряга вел себя по обыкновению тихо. Пристроился к компании развеселой, что в кабаке удачу гуляла, сидел на лавочке, выпивал, закусывал да прислушивался с интересом к хвастливым рассказам отчаянных магов-наемников. Одним словом, все текло своим чередом до тех пор, пока не вошел в «Скатертью дорога!» сам Сантьяга. В шубе из белых соболей, в кафтане белом, заморском, и с такой тоской в глазах черных, что враз притихли гости кабацкие, насторожились, а кое-кто даже обмочился от страха. Никогда еще в Тайном Городе не видели комиссара таким… непонятным. Никогда еще не чуяли столь явно Тьму, что под белыми одеждами таилась. Никогда.
   Оглядел Сантьяга зал, увидел Пафнутия, подошел, да тихо, но так пронзительно, что сердца у всех похолодели, приказал:
   – Колдуй!
   – Что колдовать-то? – растерянно спросил Коряга.
   И выступивший пот со лба утер рукавом грязным.
   – Что хочешь колдуй, – отрывисто бросил Сантьяга. – Любое… Что хочешь, что пожелаешь – любое.
   И Тьма, что до того в тенях пряталась свечных, вдруг изначальное черное обретать принялась. Оживать на глазах. Туманом зловещим по кабаку расползаться.
   – Колдуй, Пафнутий, – тяжело повторил комиссар. – Колдуй.
   Закрыл Коряга глаза – не в силах был он взгляд Сантьяги держать, – да прошептал что-то неразборчиво. И потянулась к Пафнутию Тьмы паутина черная, так потянулась, будто Коряга – самый что ни на есть нав. И сила, Тьмой разбуженная, каждого в том кабаке к земле придавила медведем невидимым, каждому в нутро залезла, слезы на глаза навернула да дыхание сбила. Каждому. Сила в тот момент была такая, что даже Сантьяга, черного этого самого порождение в соболях белых, даже он покачнулся. И лишь Пафнутий улыбался счастливо, ибо творил он колдовство необычное. Великое колдовство. До этого ему недоступное. А когда решился Коряга веки поднять, увидел он в своей руке правой кружку медную, аккурат такую, с которой монахи человские милостыню собирают. Увидел, обомлел и сил нашел прошептать только:
   – Вот.
   Счастливо прошептать, потому как сотворить настоящую кружку Коряга и мечтать не мог, а тут – получилось.
   Подошел комиссар к Пафнутию, заглянул в кружку, скривил губы презрительно да сказал:
   – Это всё?
   Ушла тоска из черных глаз нава, лишь разочарование осталось, глубокое, как сама Вечность. И Тьма тоже спряталась, в серую тень обратилась, привычной стала, незаметной. Увела свою силу Тьма, плеснула на заклинание Корягино да увела.
   – Это всё… – повторил Сантьяга.
   Потом развернулся да из кабака вон вышел, в стужу зимнюю.
   Челы же, в себя пришедшие, Пафнутия обступили, в кружку заглядывают и видят, что на дне медном кругляш золотой поблескивает.
   – Ай да мастак, Дерево! Не подкачал! Не только медь сотворил, но и покрепче еще!
   Вытащили гости червонец, глядь – а в кружке еще один появился! Новенький, только со Двора Монетного, лежит себе да подмигивает. Бери меня, бери! Еще есть!
   Заволновались челы, переглядываться начали: чудо! Чудо Пафнутий сотворил! Вот тебе и Дерево! Вот тебе и неудачник!
   За вторым червонцем третий появился. За третьим – четвертый. Два из них кабатчик себе взял и пир такой закатил, что только дым коромыслом. Корягу на лучшее место усадили, иначе как Пафнутием Акимовичем не звали, подносили да подливали, на кружку медную зыркали и не понимали, отчего Дерево неудачливое, враз величайшим сделавшееся, плачет, чуть не рыдает. Отчего печаль?
   Не понимали, но не спрашивали – веселились.
   А оттого не услышали догадку, Пафнутием прошептанную. Догадку верную, но страшную. Догадку такую, что Сантьяга ему любое желание предлагал, любое – на выбор. А он, человечишка несмышленый, только и сподобился, что на кружку медную с золотым секретом. Только на это.
   И на рассвете умер Коряга от горя невыносимого. Умер, а кружка его медная в тот же миг растаяла…
 
   …Именно так звучала официальная легенда «Кружки для неудачников», главного человского бара Тайного Города, однако Грим считал ее абсолютно фальшивой. Грим искренне верил, что уничижительное название концы́ придумали специально для того, чтобы лишний раз подчеркнуть отношение подданных Великих Домов к челам. Подчеркнуть превосходство представителей древних рас перед «ошибкой Спящего»… Впрочем, это мнение не мешало наемнику постоянно наведываться в бар, потому что именно через «Кружку» проходили и сплетались в затейливые узлы нити его повседневной жизни. Сюда приходили заказчики и посредники в поисках готовых на все сорвиголов, здесь обсуждались детали контрактов и заключались сделки, в «Кружке» праздновали успех и поминали погибших. Главный человский бар Тайного Города видел многое.
   Войдя внутрь, наемник привычно огляделся – народу пока мало, занята всего половина столиков, и все посетители вроде тихие. Затем кивнул бармену, паре приятелей, что уныло тянули пиво за стойкой, и подошел к сидящему в уголке Виталику Громову по прозвищу Шизгара, основателю и владельцу сайта «ГоловоРезка», ресурса, как можно было догадаться из названия, наемников всех мастей.
   – Привет.
   – Привет.
   Грим опустился на стул и подпер подбородок кулаком.
   – Порадуешь?
   Перед Шизгарой по обыкновению стоял включенный ноутбук, без которого Виталик, как шутили, даже в туалет не ходил, и Шизгара, по обыкновению, вел разговор, не отрывая взгляд от экрана.
   – Ничего интересного.
   В настоящий момент Виталик изучал репертуар «Ящеррицы» на ближайшую неделю, и поэтому Грим решил уточнить:
   – Я о бизнесе.
   – Я тоже, – отозвался Виталик.
   – Совсем ничего?
   – Ничего такого, что бы тебя заинтересовало.
   – Я не такой разборчивый, как Кортес, – вздохнул Грим.
   Шизгара оторвал взгляд от монитора и с легким удивлением посмотрел на наемника.
   – Деньги нужны?
   Грим считался челом с положением, надежным партнером в щекотливых делах, клиенты за ним, как за Кортесом, не бегали, но и недостатка в контрактах наемник не испытывал. А потому продемонстрированная Гримом печаль показалась Виталику странной.
   – Проигрался?
   – Нужна срочная работа.
   Несмотря на высказанную Лае уверенность, Грим начал сомневаться в том, что сотрудничество с ее отцом такая уж хорошая идея. Не предчувствия его одолевали – сомнения. С чего Манану подкидывать ему контракт? Просто потому, что нужен толковый наемник, а Грим, учитывая обстоятельства, согласится работать за гроши? Похоже. Очень похоже, но… Но уж больно такой шаг не вязался с теми чувствами, которые – Грим знал о них наверняка – Манан к нему испытывает. Шас подчеркнуто не общался с любовником дочери, клал трубку, услышав в телефоне голос Грима, отворачивался при случайных встречах, постоянно ругался с Лаей…
   «Или жадность творит чудеса?»
   Возможно, и творит, но Грим больше верил в то, что Манан хочет его подставить. Связь Лаи с челом позорит старого Турчи в глазах сородичей, незаживающей раной уродует душу, и даже жадность не позволит Манану забыть о бесчестье. А потому контракт – наверняка ловушка. Или же настолько опасен, что Манан уверен в гибели наемника. Следует отказаться, но… Но не позволяла гордость. Грим пообещал Лае помочь ее отцу и отказаться сможет только в том случае, если подвернется очень срочный и очень выгодный контракт. Однако Шизгара подвел.
   – Ничего нет.
   – Виталик, что угодно. Мне нужен любой контракт, о котором можно сказать, что он важный. Хотя бы с бо-ольшим преувеличением.
   – Единственный подходящий – в Лабиринте, – проворчал Шизгара, тщательно исследуя выложенные на «ГоловоРезке» предложения. – Но ты туда не пойдешь.
   – Да, – после паузы ответил Грим. – В Лабиринт я не пойду.
   Хитросплетения московских подземелий, где военные бункеры плавно переходили в канализацию, та – в метро, а оно – в подземные ходы, выкопанные то ли при поляках, то ли при Иване Грозном, то ли вообще при неандертальцах, не смущали наемника. Грим не страдал клаустрофобией и охотно лазал по Лабиринту до тех пор, пока один многообещающий контракт не рассорил его с осами, существами простоватыми, зато обладающими хорошей памятью. Не зря же каждый из них мог без труда исполнить все шестьсот девяносто восемь куплетов «Саги о величии Ось» и сборник сопутствующих баллад в придачу. Хозяева Лабиринта пообещали убить Грима, если он еще раз окажется под Москвой, и наемник не хотел проверять, насколько хорошо крысоловы держат слово.
   – Больше ничего?
   – Больше ничего.
   – Хреново. – Грим провел рукой по волосам и подытожил: – Получается, выбора у меня нет.
 
   Манан заявился в «Кружку для неудачников» на сорок минут позже, чем договаривались. Впрочем, ничего другого Грим и не ждал.
   Войдя в бар, шас остановился в центре зала, демонстративно засунул в нос антиникотиновые фильтры, хотя обычно не терпящие табачного дыма нелюди проделывали эту операцию на улице, высокомерно огляделся, заметил Грима, подошел и уселся за столик.
   – Дерьмовое местечко.
   Ну да, здороваться с «каким-то там челом» Манан посчитал излишним.
   – Ты сам предложил встретиться здесь.
   – Думал, среди сородичей тебе будет спокойнее.
   Манан расстегнул куртку и почесал едва прикрытое рубашкой пузо. Когда-то Турчи был всего лишь склонен к полноте, однако время и невнимание к себе сделали свое дело – Манан растолстел по-настоящему. Ноги – столбы, руки – окорока, три лишних подбородка, отдышка, а главное – пузо. Объемистое пузо, которое сделало бы честь самому Гаргантюа.
   – Что ты мне заказал?
   – Еще ничего.
   – Я и не сомневался. – Шас кивнул официанту. – Соточку коньячку, дружище. И лимончик.
   – «Хенесси»?
   – Разумеется.
   Поскольку платить предстояло Гриму, Манан не стал стесняться в выборе марки.
   Отправив официанта в путешествие, Турчи перешел к делам насущным:
   – Если ты думаешь, Грим, что, согласившись на контракт, сможешь меня задобрить, ты ошибся. – Манан покашлял. – Я обратился к тебе только потому, что мне нужен опытный, умелый и не любящий болтать наемник. Дело деликатное, но не сложное, ты наверняка справишься.
   – О чем речь?
   – Придется сгонять за пределы Тайного Города.
   – Я знаю, чем ты занимаешься.
   – Лая рассказала? – недовольно скривился Манан. – Я ведь предупреждал, что в моем бизнесе главное – конспирация.
   – Не болтай ерунду, – вздохнул наемник. – Вас в бизнесе пятеро, и весь Тайный Город, включая магов Великих Домов, знает, как вы зарабатываете на хлеб.
   – Какие мы осведомительные.
   – Осведомленные.
   – И умные.
   На это замечание Грим отвечать не стал. Официант принес коньяк, и Манан отвлекся отведать.
   Толстый Турчи был одним из пяти «официальных», если можно так выразиться, контрабандистов, работающих с не знающими о Тайном Городе человскими колдунами. Ушлые шасы находили обладающих магическими способностями челов, рассказывали им байки разной степени достоверности и наглости, иногда обучали паре-тройке несложных заклинаний или подсказывали, как выгоднее применить уже обретенные умения, после чего принимались снабжать попавших на крючок челов энергией Колодца Дождей по, мягко говоря, завышенным расценкам.
   – Ну что, прекращаем играть в конспирацию?
   – Прекращаем играть, потому что конспирация еще никому не вредила. – Манан важно выдержал паузу. – Поскольку ты знаешь, чем я занимаюсь, ты легко поймешь суть проблемы. Некоторым из моих… контрагентов в какой-то момент начинает казаться, что они безумно, невероятно круты. Что они достигли вершин мастерства и потому могут позволить себе пересмотреть… гм…
   – Отношения с поставщиком, – подсказал Грим, который понял, к чему клонит шас.
   – Совершенно верно. Подобные случаи крайне редки и без труда предсказываются, я все-таки неплохо разбираюсь в челах. Но иногда… гм…
   – Твое чутье дает сбой, – вновь вставил наемник.
   – Именно.
   В действительности Манан далеко не так хорошо разбирался в своих «контрагентах», как пытался показать. Да и в бизнесе, говоря откровенно, тоже, а потому среди собратьев-контрабандистов считался отнюдь не самым выдающимся. К чести Турчи, следует отметить, что на значимые высоты в незаконном бизнесе сумел подняться только один шас – Тархан Хамзи. Остальные, выражаясь политкорректно, были менее значимы, а выражаясь обидно – ползали на уровне коленок главного махинатора Тайного Города.
   – Так вот, обычно я вовремя определяю, что чел стал ненадежен, и прекращаю сотрудничество. Однако на этот раз я… гм… я…
   – Немного пожадничал?
   Манан ответил Гриму неприязненным взглядом и прямо отвечать на вопрос не стал.
   – Я договорился, закупил товар, но… но… гм…
   – Но ехать и продавать его самостоятельно побаиваешься.
   – Да.
   – И хочешь, чтобы я составил тебе компанию.
   – Нет, я хочу, чтобы ты отправился один.
   Грим задумался.
   Простая работа, честное, с виду, предупреждение. Степень опасности Манан не назовет, хоть режь, но если все так, как он говорит, то максимум, что может ждать наемника, – это встреча с плохо подготовленным колдуном и его прихвостнями. Прецеденты были. Грим слышал, что некоторые «контрагенты» контрабандистов сколачивали преступные группировки или религиозные секты и пытались шантажировать благодетелей. Заканчивались подобные эскапады одинаково: появлением карательного отряда из нанятых контрабандистами головорезов. Ему, судя по всему, предстояло выступить в роли разведчика, проверить, действительно ли клиент Манана слетел с катушек, или из него еще можно потянуть деньги?
   «Кстати, о деньгах!»
   – Сколько?
   – Мы ведь друг другу не чужие – посчитаемся.
   – Хотелось бы посчитаться сразу. Чтобы потом не возникло неприятных недоразумений между нами, такими не чужими друг другу.
   Манан посопел и назвал цену. Не большую, но и не мизерную. Чувствовалось, что толстяк подошел к делу творчески и долго высчитывал стоимость передачи риска, возможно, даже расспрашивал кого-то знающего, а потому выдал вполне справедливую сумму. За такие деньги можно отправляться на встречу с ненадежным контрагентом, в конце концов, если начнутся разборки, всегда можно смыться в «дырку жизни».
   – Все в порядке? – поинтересовался шас, принимая от официанта уже третий бокал с дорогущим коньяком.
   С виду – да, все в порядке. И если бы их с Мананом взаимоотношения ограничивались исключительно бизнесом, Грим предложил бы перейти к несложной, но важной процедуре собственно заключения сделки. Однако следовало прояснить еще кое-что…
   – Почему ты обратился ко мне?
   – Мне казалось, что я изложил суть проблемы предельно ясно, – прохрюкал толстяк между глотками коньяка.
   – Ты понял вопрос, Манан. Почему я?
   Турчи отставил бокал и честно ответил:
   – Потому что ты гарантированно согласишься.
   – Чтобы тебе понравиться?
   – Ага.
   Толстяк не был гением бизнеса, но кое-что в жизни понимал.
   – Полегче, Манан, я могу отказаться.
   – И что скажешь Лае?
   – Учитывая ваши взаимоотношения, я могу сказать все, что угодно.
   – У нас с ней дурные отношения, – признал Турчи. – Но я все равно остаюсь ее отцом.
   – Это понятно. – Грим вытащил из кармана пачку сигарет, достал одну и чиркнул зажигалкой. – Я был удивлен тем, что ты предложил встретиться. Думал, тебе противно находиться рядом со мной.
   – Не все так плохо, сынок, не все так плохо, – с грустной иронией усмехнулся Манан и вновь вытер мокрую шею. – Да, я отношусь к тебе плохо, но без злобы и ненависти.
   – Бизнес есть бизнес, да?
   – Нет. Не только… – Турчи на несколько мгновений задумался, глядя Гриму в глаза, и в его взгляде наемник не видел ни злобы, ни ненависти. – В последние дни я много думал о Лае, о тебе, о вас… Больше, конечно, о Лае. Я думал, думал и, наконец, понял, что не должен тебя ненавидеть. Ты – просто очередная игрушка. Лая не останется с тобой навсегда.
   Слова хлестнули плетью, но на лице Грима не дрогнул ни один мускул.
   – Тебе бы этого хотелось?
   – Я знаю, что так будет.
   Зажатая в пальцах сигарета чуть дрогнула – единственное проявление чувств, которое не смог проконтролировать наемник.