Страница:
Процесс тянулся медленно и нудно, Жнерена раздражали резкие всплески эмоций из зала, которыми сопровождались все действия его помощника и ответы сторон. Он никак не мог понять причину этих странных реакций на, казалось бы, вполне обыденные вещи и злился, как орот
[5]
после неудачной охоты третий день подряд. Когда дело наконец дошло до допроса истиц, Эорор вздохнул с облегчением и воззрился на бледных испуганных женщин, которые, затравленно озираясь, вставали одна за другой, чтобы запинаясь рассказать о том, что с ними произошло. Сначала диин пытался внимательно вслушиваться в их эмоции, стремясь уловить в них малейший диссонанс фальши или притворства, но уже через несколько минут вынужден был отказаться от своего занятия. Слишком много боли и отчаяния таилось в сознании этих несчастных… и безнадежности!
Жнерен недоуменно моргнул, вот уже больше трех лет он не сталкивался с неверием людей в правосудие альтернативных судов. Однако факт оставался фактом, женщины не сомневались в том, что и диин признает их рассказ ложью. Это открытие заставило Эорора внимательнее прислушаться к тому, что пряталось в глубинах их сознания, и в следующий момент он с трудом сдержал нервное рычание, такого он просто не ожидал! Полная покорность судьбе и уверенность в том, что любое несчастье, произошедшее с ними, несомненно, является заслуженной карой за прошлые грехи! Оставалось только удивляться, как они с таким настроем вообще решились на борьбу?
– Ложь! Грязная ложь!
Внезапный выкрик священника заставил диина вернуться к реальности и обратить внимание на происходящее во всем помещении, а не только у стола, за которым сидели истицы. Картина, которую он имел сомнительное удовольствие наблюдать в зале судебного заседания, заставила Эорора изумленно приподнять брови. Женщины после первого же выкрика сжались как от удара и замолчали, затравленно озираясь по сторонам. Первосвященник стоял, выпрямившись во весь рост, потрясая кулаками и призывая гнев Саана на богохульниц, осмелившихся очернить его доброе имя, перемежая цитаты из церковных книг с далеко не цензурными выражениями, а присутствующие в помещении журналисты и просто любопытствующие весьма активно его поддерживали.
– Прекратить! - Голос диина легко перекрыл царящий в зале шум. Жнерен презрительно воззрился на застывшего с открытым ртом ответчика и в наступившей испуганной тишине уже гораздо более спокойно промурлыкал: - Вам пока еще не давали слова. Но все-таки я отвечу на ваше заявление о том, что истицы лгут. Должен заметить, за все годы, что я выполнял обязанности судьи, мне очень редко приходилось слышать настолько правдивый рассказ. Теперь это только формальность, но прошу вас все же ответить: вы совершили все то, что только что было перечислено этими женщинами?
Эорор выразительно замолчал, всем своим видом давая понять, что ждет немедленного ответа на свой вопрос. И с интересом наблюдал за тем, как по мере осознания людьми смысла его заявления вытягиваются от удивления и отвращения лица многих из присутствующих в зале человеческих созданий, как бледнеет и покрывается потом первосвященник, до последнего не веривший в подобный исход дела. Диин всегда был в хорошем настроении, когда сталкивался с чем-то новым в психологии людей. А сейчас он имел удовольствие во всех подробностях ощущать эмоции человека, настолько уверенного в своей безнаказанности, что даже высокородные дворяне в этом смысле не могли с ним тягаться, и вдруг совершенно неожиданно обнаружившего, что его уверенность оказалась ложной. Оставалось не совсем понятным, почему у первосвященника вообще возникло подобное заблуждение, в конце концов, информация об альтернативных судах и неподкупности и беспристрастности диинов была общедоступной, а ничего особенного, способного заставить кого-то из его племени отступить от требования Императрицы выносить только справедливые решения, в этом существе, на взгляд Жнерена, не было. Эорор прищурился, ожидая, пока человек соберется с силами для того, чтобы ответить на его вопрос и, естественно, тут же выдать себя с головой. Вот наконец первосвященник справился с собой и, все еще на что-то надеясь, с показной уверенностью произнес:
– Все сказанное этими женщинами гнусная ложь, я никогда не нарушал обетов, данных Саану…
– Вы не верите в то, что говорите. - Жнерен бесстрастно прервал ответчика и, не обращая внимания на его попытки продолжить речь, холодно продолжил: - Вы признаетесь виновным по всем пунктам обвинения и приговариваетесь к пожизненному заключению согласно пункту восемь статьи двести сорок семь Уголовного уложения Империи тысячи солнц. - За годы в судейском кресле Эорор успел выучить законодательство Империи наизусть, благо оно не отличалось большим объемом и вполне поддавалось запоминанию, и теперь не сомневался в том, что абсолютно точно назвал статью и пункт закона. - Дорол, составьте соответствующий приговор и вызовите охрану.
Диин откинулся на спинку кресла и обвел притихший зал усталым взглядом, он чувствовал, что требовалось сказать что-то еще, чтобы устранить возможные негативные последствия вынесенного решения. Все инстинкты прирожденного дипломата и многолетний опыт ученого кричали о том, что желательно направить гнев людей на истинного виновника происшедшего, чтобы не подвергать опасности женщин, сумевших, несмотря на угрозу общественного порицания и необходимость еще раз пережить свое унижение на глазах у множества людей, не отступиться от своего и добиться справедливости. К тому же не мешало бы и авторитет альтернативного суда спасти от возможных нападок со стороны людей, не заинтересованных в подобном исходе дела и способных внушить преступнику такую уверенность в собственной безнаказанности. Он выпрямился в кресле и мягко, слегка печально проговорил:
– Я не совсем понимаю причину вашего удивления от того, что этот человек был признан виновным. - Диин выразительно покосился на охранников, которые, явившись по вызову в зал судебного заседания, не торопились приступать к своим обязанностям, несколько нервно косясь на застывшего, словно памятник самому себе, священника. - Некоторые человеческие понятия до сих пор остаются для меня тайной, но в вопросе виновности или же невиновности обвиненного в преступлении разумного существа я никогда не ошибусь. Но если кто-то из вас знает причину, по которой осужденный должен быть освобожден от наказания, я требую, чтобы мне об этом сообщили.
– Он первосвященник Саана! - Выкрик из глубины зала был вполне ожидаем и не застал его врасплох. Люди иногда были поразительно предсказуемы.
Жнерен задумчиво обернулся к сжавшемуся за своим столом помощнику и требовательно произнес:
– Дорол, проверьте, кто из подданных Империи не может быть подвергнут наказанию за преступления, относящиеся к категории особо тяжких. Священнослужители не подчиняются законам этого государства?
Человек нервно сглотнул, испуганно поежился, но все-таки вынужден был четко ответить на вопрос своего начальника:
– Все подданные без исключения подлежат наказанию за совершение преступления, разнится только тяжесть ожидающей их кары.
Диин кивком поблагодарил его за информацию, которую и сам прекрасно знал, но обстоятельства требовали, чтобы люди услышали один из основных принципов законодательства Империи из уст себе подобного, и снова обратился к залу, предельно внимательно следя за реакцией людей на происходящее:
– В мои обязанности входит устанавливать истину. При принятии решений я руководствуюсь только законом, дарованным Императрицей своим подданным, и никогда не выношу приговора, если не уверен в виновности человека. Для меня остается загадкой, почему вы считаете, что занимаемая должность может служить доказательством того, что преступник не совершал деяния, в котором его обвиняют, или не должен нести за него наказание. Поскольку на этот пост меня назначила Императрица, я сегодня же обращусь к ней с этим вопросом и потребую предоставить в мое распоряжение закон, устанавливающий ограниченную ответственность для священнослужителей, а пока приговор остается в силе. - И уже совсем другим тоном добавил: - Стража, уведите его немедленно.
На этот раз люди подчинились беспрекословно, и Эорор с удовольствием ощутил, что эмоции находящихся в зале начали меняться, теперь среди них преобладало презрение и отвращение к человеку, до недавнего времени занимавшему пост первосвященника. В справедливости приговора уже почти не сомневались. Диин мрачно усмехнулся про себя: иногда людьми было на удивление просто манипулировать.
Цаакеш равнодушно смотрел перед собой, сидя у открытого окна. Он не обращал внимания на ветер, шевеливший его волосы и норовивший забраться под тонкую рубашку, на странного диина, так не похожего на всех остальных мужчин его племени, который за время перелета превратился в его тень, и на приглушенный шум, доносившийся из коридора, ему было все равно. Последнее время царевич жил как в тумане, иногда на несколько мгновений приходя в себя, а потом снова погружаясь в мутное марево, в котором не было ничего, кроме холода, равнодушия и сильной боли, возникающей время от времени, но почти сразу растворяющейся в окружающем его облаке. Временами ему казалось, что он умирает, а иногда Цаакеш был уверен, что уже мертв и все происходящее с ним - кара Саана за какие-то грехи, которые он сам просто не помнит. Но подобные приступы уверенности становились все реже и реже, за ними всегда появлялась боль, и царевич старался не допускать эти мысли в свое сознание, предпочитая думать о чем-нибудь другом. А лучше не думать вообще…
Что-то заставило его выйти из заторможенного состояния и обратить внимание на окружающую его действительность. Цаакеш медленно моргнул и огляделся вокруг. Он находился в своих апартаментах, которые знал с детства, но теперь они вызывали у него странный иррациональный дискомфорт. Царевич прислушался к своим ощущениям, пытаясь понять причину этих непонятных чувств. У юноши возникло впечатление, схожее с тем, какое уже появлялось у него однажды, когда лет в шестнадцать он из любопытства надел свою детскую одежду, которая стала давно уже ему мала и сильно стесняла движения, не давая нормально дышать. Юноша с трудом сглотнул и сжал кулаки, комкая мягкую ткань пледа, как оказалось, укрывавшего его ноги.
Ощущения обрушились на него с болезненной внезапностью. Словно в одно мгновение упала неощутимая, но прочная стена, отделявшая его от окружающего мира, оставив Цаакеша беззащитным перед его атаками. Юноша судорожно вцепился в плед, словно он был его единственным спасением, и скорчился в кресле, не в силах справиться с нахлынувшей на него волной информации. Цаакеш с ужасом ощутил, что просто растворяется, бесследно исчезает под давлением непонятных и пугающих своей чуждостью образов и чувств. Он заметался, чувствуя, что ему грозит внезапно возникшая опасность, которую ему не побороть, и как паника захлестывает его с головой. Оказывается, умирать - это очень страшно…
Царевич медленно открыл глаза и невольно зажмурился от удивления, совсем близко от него было лицо его диина-сопровождающего, и в глазах нелюдя не было обычного равнодушия. Из глубин сознания внезапно всплыло имя Терзар. Цаакеш с изумлением осознал, что отчетливо помнит все, что ему говорили его сопровождающий и дядя во время перелета, без всякого труда может восстановить и более ранние воспоминания, но не в состоянии вызвать из памяти образы произошедших на корабле событий, словно кто-то заботливо стер ненужные данные, оставив только самое необходимое. Лицо диина отодвинулось, и царевич смог более подробно рассмотреть, где он находится. Изумлению его не было предела. Выяснилось, что он почему-то лежит на полу, причем его голова и плечи каким-то образом оказались на коленях у Терзара, и тот не только не возражает против подобного самоуправства, но осторожно придерживает его, чтобы юноша не свалился со своей импровизированной подушки.
– Как ты себя чувствуешь? - В голосе диина отчетливо ощущалось беспокойство вперемежку с сожалением. Окончательно деморализованный подобной причудливой смесью эмоций, исходящей от обычно абсолютно хладнокровного создания, Цаакеш только молча открыл рот и закрыл, не произнеся ни слова. В следующее мгновение он ощутил мягкое прикосновение где-то внутри своей головы, и в панике попытался вскочить, но сильные руки нелюдя без труда удержали его на месте, и Терзар успокаивающе произнес: - Не бойся, здесь ты в полной безопасности. Успокойся и скажи мне, как ты себя чувствуешь? У тебя ничего не болит? Нет ощущения неправильности присходящего или того, что ты что-то забыл?
– Нет. - Цаакеш наконец взял себя в руки и смог внятно ответить на поставленные вопросы, причем на все сразу. Юноша ощутил неожиданное облегчение оттого, что сумел справиться со своей слабостью и доказал, что это он управляет своим телом, а не оно им. Почему-то он точно знал, что это хорошо и правильно. Собравшись с силами, царевич огляделся по сторонам, и на него внезапно накатило уже знакомое ощущение дискомфорта. Эта комната давила на него, заставляла задыхаться. Цаакеш сердито насупился и попытался подняться в надежде, что после того как он примет вертикальное положение, так неожиданно возникшая клаустрофобия отступит. Диин молча помог ему встать на ноги и утвердиться в этом положении, но от перемены места в пространстве помещения легче царевичу не стало. Наоборот, к клаустрофобии добавились еще головокружение и противная дрожь в ногах. Юноша несколько раз сглотнул, борясь с тошнотой, и медленно, четко проговаривая слова, произнес: - Мне здесь не нравится! Я хочу отсюда уйти!
К его безмерному удивлению, Терзар не стал с ним спорить и беспрекословно подчинился. Это было странно, хотя Цаакеш никак не мог понять, почему это вполне ожидаемое поведение существа, к которому обратился с требованием представитель царской семьи, вызывает у него такое недоумение и даже испуг, словно подобное было очень и очень необычно. Царевич заставил себя отвлечься от попыток проанализировать неожиданные выходки своего подсознания и решительно шагнул в сторону ближайшей двери. В следующее мгновение он понял, что сильно поторопился и переоценил свои возможности. Головокружение внезапно стало нестерпимым, и на него обрушилась темнота.
Открыв глаза во второй раз, Цаакеш обнаружил себя на балконе, ветер беззастенчиво играл его волосами, а над головой виднелось знакомое с детства небо родного мира. Юноша с облегчением вздохнул, чувствуя, как к нему возвращаются силы, и, откинувшись назад, оперся затылком о что-то твердое и теплое. В следующий момент царевич сообразил, что находится в странном полусидячем положении, и изумленно завертел головой по сторонам, пытаясь определить, что же поддерживает его в этой удобной, но не свойственной человеку позе. У него над ухом внезапно раздался усталый вздох, и знакомый голос с сарказмом произнес, нарочито растягивая слова и явно подражая выговору уроженцев царства Hyp:
– Что тебя так удивило? Неужели царевича за его недолгую, но наверняка насыщенную жизнь ни разу не носили на руках?
Цаакеш изумленно моргнул и вывернул голову назад, рискуя сломать себе шею. Встретившись взглядом с Терзаром, юноша расслабился и, не отвечая на его явно риторический вопрос, с вновь проснувшимся любопытством посмотрел по сторонам. Они находились на последнем этаже царского дворца в Нехене, [6] отсюда открывался великолепный вид на раскинувшийся внизу дикий парк, но не это вызвало у юноши изумленный вздох. Новая практически идеальная память сообщала ему, что на эту сторону дворца выходит всего один балкон, балкон царских апартаментов, и это означало, что диин не только осмелился потревожить его грозного деда, но еще и был встречен достаточно благосклонно и пропущен внутрь. Цаакеш не мог поверить в подобное до тех пор, пока не услышал голос царя, что-то грозно выговаривающего своему первому министру, а через несколько секунд появился и он сам. Как всегда, строгий и суровый, даже в своем домашнем наряде выглядящий так, словно на нем парадный мундир, его величество вышел на балкон и плотно прикрыл за собой дверь. Царевич дернулся, пытаясь вывернуться из рук Терзара и встать на ноги, но диин только крепче прижал его к себе, не давая пошевелиться, а Таакеш, заметив его движение, резко мотнул головой и коротко бросил:
– Не двигайся. - И неожиданно тепло добавил: - Тебе сильно досталось, и сейчас ты чувствуешь слабость, но не беспокойся, это скоро пройдет. Терзар сказал мне, что тебе плохо в помещении, так что мы поговорим прямо здесь. Ты в состоянии меня выслушать?
Цаакеш завороженно кивнул, пораженный заботой деда, которого он привык считать холодным и безразличным к окружающим, а иногда еще и жестоким человеком. У юноши на мгновение появилось ощущение нереальности происходящего, но сильный ветер, бесцеремонно ерошивший его волосы, и крепкие руки диина, без труда удерживающие его на весу, без сомнений, свидетельствовали о том, что это не очередной экзотический сон, навеянный долгим перелетом и накопившейся усталостью. А Таакеш между тем продолжал говорить, по-прежнему глядя на него с беспокойством и участием:
– На данный момент ситуация в государстве такова, что я вынужден был как можно быстрее объявить о своем выборе наследника. Один из моих сыновей мертв, это уже само по себе неслыханно, но гораздо хуже то, что его убийство организовал мой племянник, и я подозреваю, что его сын тоже замешан в заговоре. Обстановка в стране крайне нестабильна, возникли разные фракции, поддерживающие того или иного из моих сыновей, что уже совершенно недопустимо, поэтому вчера я выступил с заявлением и назвал имя следующего царя. После прохождения предписанной законом проверки первым моим наследником станешь ты, Цаакеш.
– Что? - Юноша не сдержал возгласа удивления. Он никогда не думал, что вообще займет трон царства Hyp, поскольку перед ним было достаточно наследников, куда более достойных такой чести, чем сын четвертого царевича, к тому же покончившего жизнь самоубийством.
– Больше некому! - Голос деда был ледяным, и его холодные черные глаза стали безжалостными. - Я не допущу, чтобы трон заняли потомки моей сестры, скорее санкционирую смену династий и передам корону человеку, не связанному кровными узами с нашей семьей! К сожалению, ты единственный, кроме сына моего племянника, наследник, способный пройти испытание и подтвердить свое право на престол. Твое имя названо. Осталось только назначить дату проверки. Я знаю, что после всего, что тебе пришлось перенести, ты чувствуешь себя не самым лучшим образом, но медлить с этим решением нельзя. И поэтому я спрашиваю тебя: когда, по твоему мнению, ты будешь достаточно здоров, чтобы пройти испытание?
Цаакеш расширенными глазами смотрел на своего деда, не в силах поверить в то, что он говорит. Внезапно оказалось, что он совершенно не знает свою семью и не представляет себе, в каких отношениях находятся между собой ее члены. Неожиданная ответственность стала для царевича серьезным стрессом, сам того не желая, он оказался в роли второго человека после царя и теперь должен был подтвердить свое право занимать это место. Первым его порывом было сказать, что он просто не представляет себе, когда сможет даже относительно соответствовать высоким требованиям, которые так внезапно начали к нему предъявлять. В душе нарастала паника от сознания грандиозности поставленной перед ним задачи: стать достойным наследником, а затем и царем! Но в следующий момент его сознание сковал уже знакомый холод безразличия, и перепуганный до потери контроля над собой Цаакеш принялся отчаянно сопротивляться, не давая себе снова скатиться к растительному существованию. К его удивлению, у него неожиданно стало получаться, равнодушие медленно, но верно отступало, оставляя за собой болезненные отзвуки беспомощности и растерянности. Царевич глубоко вздохнул, заставляя себя вернуться к реальности, и задумался над словами деда, пытаясь не позволить эмоциям в очередной раз взять над собой верх, он уже прекрасно знал, к чему это может привести.
Ситуация действительно выглядела угрожающей и не оставляла времени на истерики и сомнения в собственных силах. Если внезапно оказалось, что только два члена царской семьи могут претендовать на роль наследника трона и при этом данная информация скрывается не только от общественности, но и от чиновников высшего звена, которые умудряются при отсутствии достоверных данных создавать коалиции в поддержку тех, кого они считают наиболее подходящими претендентами на корону, то в государстве назревает смута, причем далеко не спонтанная. Кто-то планомерно ведет дело к смене власти в нужную для этой таинственной персоны сторону. Если он сейчас сдастся, то дед будет вынужден объявить о смене династий. Поскольку он слов на ветер не бросает и если сказал, что не допустит к управлению государством потомков своей сестры, то так и сделает, чего бы ему это ни стоило, а ценой такого упрямства чаще всего является гражданская война, приводящая подчас к исчезновению страны. Следовало как можно скорее исключить любую возможность для спекуляций и четко указать, кто именно будет править после смерти нынешнего царя, и не просто указать, а еще и подобрать претендента, который сможет доказать всем, что достоин своего титула.
Цаакеш сглотнул, понимая, что от его решения зависит слишком многое, если он протянет время, то вполне может оказаться, что из-за его нерешительности в стране начнутся вооруженные столкновения с непредсказуемым результатом, а если поторопится, то не сможет пройти все предписанные проверки и итог будет тот же. Юноша сосредоточился, внимательно прислушиваясь к своим ощущениям и пытаясь решить, когда же он сможет передвигаться без посторонней помощи, не рискуя упасть в обморок в любой и поэтому, вполне возможно, самый неподходящий момент, и при этом достаточно нормально соображать, чтобы понять суть задаваемых ему вопросов и вразумительно ответить на них. Подавив предательский голосок в глубине сознания, слабодушно вопящий, что он не готов и никогда не будет готов, царевич решительно произнес, заставляя себя смотреть прямо в глаза деда:
– Мне понадобится три дня на то, чтобы привести себя в порядок и досконально разобраться в текущей политической ситуации в стране. У нас есть это время?
Таакеш, к его удивлению, улыбнулся с каким-то непонятным ему облегчением и, молча кивнув, ушел с балкона. Юноша повернулся за разъяснениями к Терзару и увидел в глазах диина точно такое же облегчение, смешанное со странной горечью. Цаакешу внезапно стало не по себе, и он так и не задал тревожащий его вопрос. Слишком сильно боялся услышать ответ на него. Царевич никак не мог избавиться от дикого чувства, будто, несмотря на то что его знаниям о мире и о себе самом почти два десятка лет, родился он только сегодня.
ГЛАВА 18
Жнерен недоуменно моргнул, вот уже больше трех лет он не сталкивался с неверием людей в правосудие альтернативных судов. Однако факт оставался фактом, женщины не сомневались в том, что и диин признает их рассказ ложью. Это открытие заставило Эорора внимательнее прислушаться к тому, что пряталось в глубинах их сознания, и в следующий момент он с трудом сдержал нервное рычание, такого он просто не ожидал! Полная покорность судьбе и уверенность в том, что любое несчастье, произошедшее с ними, несомненно, является заслуженной карой за прошлые грехи! Оставалось только удивляться, как они с таким настроем вообще решились на борьбу?
– Ложь! Грязная ложь!
Внезапный выкрик священника заставил диина вернуться к реальности и обратить внимание на происходящее во всем помещении, а не только у стола, за которым сидели истицы. Картина, которую он имел сомнительное удовольствие наблюдать в зале судебного заседания, заставила Эорора изумленно приподнять брови. Женщины после первого же выкрика сжались как от удара и замолчали, затравленно озираясь по сторонам. Первосвященник стоял, выпрямившись во весь рост, потрясая кулаками и призывая гнев Саана на богохульниц, осмелившихся очернить его доброе имя, перемежая цитаты из церковных книг с далеко не цензурными выражениями, а присутствующие в помещении журналисты и просто любопытствующие весьма активно его поддерживали.
– Прекратить! - Голос диина легко перекрыл царящий в зале шум. Жнерен презрительно воззрился на застывшего с открытым ртом ответчика и в наступившей испуганной тишине уже гораздо более спокойно промурлыкал: - Вам пока еще не давали слова. Но все-таки я отвечу на ваше заявление о том, что истицы лгут. Должен заметить, за все годы, что я выполнял обязанности судьи, мне очень редко приходилось слышать настолько правдивый рассказ. Теперь это только формальность, но прошу вас все же ответить: вы совершили все то, что только что было перечислено этими женщинами?
Эорор выразительно замолчал, всем своим видом давая понять, что ждет немедленного ответа на свой вопрос. И с интересом наблюдал за тем, как по мере осознания людьми смысла его заявления вытягиваются от удивления и отвращения лица многих из присутствующих в зале человеческих созданий, как бледнеет и покрывается потом первосвященник, до последнего не веривший в подобный исход дела. Диин всегда был в хорошем настроении, когда сталкивался с чем-то новым в психологии людей. А сейчас он имел удовольствие во всех подробностях ощущать эмоции человека, настолько уверенного в своей безнаказанности, что даже высокородные дворяне в этом смысле не могли с ним тягаться, и вдруг совершенно неожиданно обнаружившего, что его уверенность оказалась ложной. Оставалось не совсем понятным, почему у первосвященника вообще возникло подобное заблуждение, в конце концов, информация об альтернативных судах и неподкупности и беспристрастности диинов была общедоступной, а ничего особенного, способного заставить кого-то из его племени отступить от требования Императрицы выносить только справедливые решения, в этом существе, на взгляд Жнерена, не было. Эорор прищурился, ожидая, пока человек соберется с силами для того, чтобы ответить на его вопрос и, естественно, тут же выдать себя с головой. Вот наконец первосвященник справился с собой и, все еще на что-то надеясь, с показной уверенностью произнес:
– Все сказанное этими женщинами гнусная ложь, я никогда не нарушал обетов, данных Саану…
– Вы не верите в то, что говорите. - Жнерен бесстрастно прервал ответчика и, не обращая внимания на его попытки продолжить речь, холодно продолжил: - Вы признаетесь виновным по всем пунктам обвинения и приговариваетесь к пожизненному заключению согласно пункту восемь статьи двести сорок семь Уголовного уложения Империи тысячи солнц. - За годы в судейском кресле Эорор успел выучить законодательство Империи наизусть, благо оно не отличалось большим объемом и вполне поддавалось запоминанию, и теперь не сомневался в том, что абсолютно точно назвал статью и пункт закона. - Дорол, составьте соответствующий приговор и вызовите охрану.
Диин откинулся на спинку кресла и обвел притихший зал усталым взглядом, он чувствовал, что требовалось сказать что-то еще, чтобы устранить возможные негативные последствия вынесенного решения. Все инстинкты прирожденного дипломата и многолетний опыт ученого кричали о том, что желательно направить гнев людей на истинного виновника происшедшего, чтобы не подвергать опасности женщин, сумевших, несмотря на угрозу общественного порицания и необходимость еще раз пережить свое унижение на глазах у множества людей, не отступиться от своего и добиться справедливости. К тому же не мешало бы и авторитет альтернативного суда спасти от возможных нападок со стороны людей, не заинтересованных в подобном исходе дела и способных внушить преступнику такую уверенность в собственной безнаказанности. Он выпрямился в кресле и мягко, слегка печально проговорил:
– Я не совсем понимаю причину вашего удивления от того, что этот человек был признан виновным. - Диин выразительно покосился на охранников, которые, явившись по вызову в зал судебного заседания, не торопились приступать к своим обязанностям, несколько нервно косясь на застывшего, словно памятник самому себе, священника. - Некоторые человеческие понятия до сих пор остаются для меня тайной, но в вопросе виновности или же невиновности обвиненного в преступлении разумного существа я никогда не ошибусь. Но если кто-то из вас знает причину, по которой осужденный должен быть освобожден от наказания, я требую, чтобы мне об этом сообщили.
– Он первосвященник Саана! - Выкрик из глубины зала был вполне ожидаем и не застал его врасплох. Люди иногда были поразительно предсказуемы.
Жнерен задумчиво обернулся к сжавшемуся за своим столом помощнику и требовательно произнес:
– Дорол, проверьте, кто из подданных Империи не может быть подвергнут наказанию за преступления, относящиеся к категории особо тяжких. Священнослужители не подчиняются законам этого государства?
Человек нервно сглотнул, испуганно поежился, но все-таки вынужден был четко ответить на вопрос своего начальника:
– Все подданные без исключения подлежат наказанию за совершение преступления, разнится только тяжесть ожидающей их кары.
Диин кивком поблагодарил его за информацию, которую и сам прекрасно знал, но обстоятельства требовали, чтобы люди услышали один из основных принципов законодательства Империи из уст себе подобного, и снова обратился к залу, предельно внимательно следя за реакцией людей на происходящее:
– В мои обязанности входит устанавливать истину. При принятии решений я руководствуюсь только законом, дарованным Императрицей своим подданным, и никогда не выношу приговора, если не уверен в виновности человека. Для меня остается загадкой, почему вы считаете, что занимаемая должность может служить доказательством того, что преступник не совершал деяния, в котором его обвиняют, или не должен нести за него наказание. Поскольку на этот пост меня назначила Императрица, я сегодня же обращусь к ней с этим вопросом и потребую предоставить в мое распоряжение закон, устанавливающий ограниченную ответственность для священнослужителей, а пока приговор остается в силе. - И уже совсем другим тоном добавил: - Стража, уведите его немедленно.
На этот раз люди подчинились беспрекословно, и Эорор с удовольствием ощутил, что эмоции находящихся в зале начали меняться, теперь среди них преобладало презрение и отвращение к человеку, до недавнего времени занимавшему пост первосвященника. В справедливости приговора уже почти не сомневались. Диин мрачно усмехнулся про себя: иногда людьми было на удивление просто манипулировать.
Цаакеш равнодушно смотрел перед собой, сидя у открытого окна. Он не обращал внимания на ветер, шевеливший его волосы и норовивший забраться под тонкую рубашку, на странного диина, так не похожего на всех остальных мужчин его племени, который за время перелета превратился в его тень, и на приглушенный шум, доносившийся из коридора, ему было все равно. Последнее время царевич жил как в тумане, иногда на несколько мгновений приходя в себя, а потом снова погружаясь в мутное марево, в котором не было ничего, кроме холода, равнодушия и сильной боли, возникающей время от времени, но почти сразу растворяющейся в окружающем его облаке. Временами ему казалось, что он умирает, а иногда Цаакеш был уверен, что уже мертв и все происходящее с ним - кара Саана за какие-то грехи, которые он сам просто не помнит. Но подобные приступы уверенности становились все реже и реже, за ними всегда появлялась боль, и царевич старался не допускать эти мысли в свое сознание, предпочитая думать о чем-нибудь другом. А лучше не думать вообще…
Что-то заставило его выйти из заторможенного состояния и обратить внимание на окружающую его действительность. Цаакеш медленно моргнул и огляделся вокруг. Он находился в своих апартаментах, которые знал с детства, но теперь они вызывали у него странный иррациональный дискомфорт. Царевич прислушался к своим ощущениям, пытаясь понять причину этих непонятных чувств. У юноши возникло впечатление, схожее с тем, какое уже появлялось у него однажды, когда лет в шестнадцать он из любопытства надел свою детскую одежду, которая стала давно уже ему мала и сильно стесняла движения, не давая нормально дышать. Юноша с трудом сглотнул и сжал кулаки, комкая мягкую ткань пледа, как оказалось, укрывавшего его ноги.
Ощущения обрушились на него с болезненной внезапностью. Словно в одно мгновение упала неощутимая, но прочная стена, отделявшая его от окружающего мира, оставив Цаакеша беззащитным перед его атаками. Юноша судорожно вцепился в плед, словно он был его единственным спасением, и скорчился в кресле, не в силах справиться с нахлынувшей на него волной информации. Цаакеш с ужасом ощутил, что просто растворяется, бесследно исчезает под давлением непонятных и пугающих своей чуждостью образов и чувств. Он заметался, чувствуя, что ему грозит внезапно возникшая опасность, которую ему не побороть, и как паника захлестывает его с головой. Оказывается, умирать - это очень страшно…
Царевич медленно открыл глаза и невольно зажмурился от удивления, совсем близко от него было лицо его диина-сопровождающего, и в глазах нелюдя не было обычного равнодушия. Из глубин сознания внезапно всплыло имя Терзар. Цаакеш с изумлением осознал, что отчетливо помнит все, что ему говорили его сопровождающий и дядя во время перелета, без всякого труда может восстановить и более ранние воспоминания, но не в состоянии вызвать из памяти образы произошедших на корабле событий, словно кто-то заботливо стер ненужные данные, оставив только самое необходимое. Лицо диина отодвинулось, и царевич смог более подробно рассмотреть, где он находится. Изумлению его не было предела. Выяснилось, что он почему-то лежит на полу, причем его голова и плечи каким-то образом оказались на коленях у Терзара, и тот не только не возражает против подобного самоуправства, но осторожно придерживает его, чтобы юноша не свалился со своей импровизированной подушки.
– Как ты себя чувствуешь? - В голосе диина отчетливо ощущалось беспокойство вперемежку с сожалением. Окончательно деморализованный подобной причудливой смесью эмоций, исходящей от обычно абсолютно хладнокровного создания, Цаакеш только молча открыл рот и закрыл, не произнеся ни слова. В следующее мгновение он ощутил мягкое прикосновение где-то внутри своей головы, и в панике попытался вскочить, но сильные руки нелюдя без труда удержали его на месте, и Терзар успокаивающе произнес: - Не бойся, здесь ты в полной безопасности. Успокойся и скажи мне, как ты себя чувствуешь? У тебя ничего не болит? Нет ощущения неправильности присходящего или того, что ты что-то забыл?
– Нет. - Цаакеш наконец взял себя в руки и смог внятно ответить на поставленные вопросы, причем на все сразу. Юноша ощутил неожиданное облегчение оттого, что сумел справиться со своей слабостью и доказал, что это он управляет своим телом, а не оно им. Почему-то он точно знал, что это хорошо и правильно. Собравшись с силами, царевич огляделся по сторонам, и на него внезапно накатило уже знакомое ощущение дискомфорта. Эта комната давила на него, заставляла задыхаться. Цаакеш сердито насупился и попытался подняться в надежде, что после того как он примет вертикальное положение, так неожиданно возникшая клаустрофобия отступит. Диин молча помог ему встать на ноги и утвердиться в этом положении, но от перемены места в пространстве помещения легче царевичу не стало. Наоборот, к клаустрофобии добавились еще головокружение и противная дрожь в ногах. Юноша несколько раз сглотнул, борясь с тошнотой, и медленно, четко проговаривая слова, произнес: - Мне здесь не нравится! Я хочу отсюда уйти!
К его безмерному удивлению, Терзар не стал с ним спорить и беспрекословно подчинился. Это было странно, хотя Цаакеш никак не мог понять, почему это вполне ожидаемое поведение существа, к которому обратился с требованием представитель царской семьи, вызывает у него такое недоумение и даже испуг, словно подобное было очень и очень необычно. Царевич заставил себя отвлечься от попыток проанализировать неожиданные выходки своего подсознания и решительно шагнул в сторону ближайшей двери. В следующее мгновение он понял, что сильно поторопился и переоценил свои возможности. Головокружение внезапно стало нестерпимым, и на него обрушилась темнота.
Открыв глаза во второй раз, Цаакеш обнаружил себя на балконе, ветер беззастенчиво играл его волосами, а над головой виднелось знакомое с детства небо родного мира. Юноша с облегчением вздохнул, чувствуя, как к нему возвращаются силы, и, откинувшись назад, оперся затылком о что-то твердое и теплое. В следующий момент царевич сообразил, что находится в странном полусидячем положении, и изумленно завертел головой по сторонам, пытаясь определить, что же поддерживает его в этой удобной, но не свойственной человеку позе. У него над ухом внезапно раздался усталый вздох, и знакомый голос с сарказмом произнес, нарочито растягивая слова и явно подражая выговору уроженцев царства Hyp:
– Что тебя так удивило? Неужели царевича за его недолгую, но наверняка насыщенную жизнь ни разу не носили на руках?
Цаакеш изумленно моргнул и вывернул голову назад, рискуя сломать себе шею. Встретившись взглядом с Терзаром, юноша расслабился и, не отвечая на его явно риторический вопрос, с вновь проснувшимся любопытством посмотрел по сторонам. Они находились на последнем этаже царского дворца в Нехене, [6] отсюда открывался великолепный вид на раскинувшийся внизу дикий парк, но не это вызвало у юноши изумленный вздох. Новая практически идеальная память сообщала ему, что на эту сторону дворца выходит всего один балкон, балкон царских апартаментов, и это означало, что диин не только осмелился потревожить его грозного деда, но еще и был встречен достаточно благосклонно и пропущен внутрь. Цаакеш не мог поверить в подобное до тех пор, пока не услышал голос царя, что-то грозно выговаривающего своему первому министру, а через несколько секунд появился и он сам. Как всегда, строгий и суровый, даже в своем домашнем наряде выглядящий так, словно на нем парадный мундир, его величество вышел на балкон и плотно прикрыл за собой дверь. Царевич дернулся, пытаясь вывернуться из рук Терзара и встать на ноги, но диин только крепче прижал его к себе, не давая пошевелиться, а Таакеш, заметив его движение, резко мотнул головой и коротко бросил:
– Не двигайся. - И неожиданно тепло добавил: - Тебе сильно досталось, и сейчас ты чувствуешь слабость, но не беспокойся, это скоро пройдет. Терзар сказал мне, что тебе плохо в помещении, так что мы поговорим прямо здесь. Ты в состоянии меня выслушать?
Цаакеш завороженно кивнул, пораженный заботой деда, которого он привык считать холодным и безразличным к окружающим, а иногда еще и жестоким человеком. У юноши на мгновение появилось ощущение нереальности происходящего, но сильный ветер, бесцеремонно ерошивший его волосы, и крепкие руки диина, без труда удерживающие его на весу, без сомнений, свидетельствовали о том, что это не очередной экзотический сон, навеянный долгим перелетом и накопившейся усталостью. А Таакеш между тем продолжал говорить, по-прежнему глядя на него с беспокойством и участием:
– На данный момент ситуация в государстве такова, что я вынужден был как можно быстрее объявить о своем выборе наследника. Один из моих сыновей мертв, это уже само по себе неслыханно, но гораздо хуже то, что его убийство организовал мой племянник, и я подозреваю, что его сын тоже замешан в заговоре. Обстановка в стране крайне нестабильна, возникли разные фракции, поддерживающие того или иного из моих сыновей, что уже совершенно недопустимо, поэтому вчера я выступил с заявлением и назвал имя следующего царя. После прохождения предписанной законом проверки первым моим наследником станешь ты, Цаакеш.
– Что? - Юноша не сдержал возгласа удивления. Он никогда не думал, что вообще займет трон царства Hyp, поскольку перед ним было достаточно наследников, куда более достойных такой чести, чем сын четвертого царевича, к тому же покончившего жизнь самоубийством.
– Больше некому! - Голос деда был ледяным, и его холодные черные глаза стали безжалостными. - Я не допущу, чтобы трон заняли потомки моей сестры, скорее санкционирую смену династий и передам корону человеку, не связанному кровными узами с нашей семьей! К сожалению, ты единственный, кроме сына моего племянника, наследник, способный пройти испытание и подтвердить свое право на престол. Твое имя названо. Осталось только назначить дату проверки. Я знаю, что после всего, что тебе пришлось перенести, ты чувствуешь себя не самым лучшим образом, но медлить с этим решением нельзя. И поэтому я спрашиваю тебя: когда, по твоему мнению, ты будешь достаточно здоров, чтобы пройти испытание?
Цаакеш расширенными глазами смотрел на своего деда, не в силах поверить в то, что он говорит. Внезапно оказалось, что он совершенно не знает свою семью и не представляет себе, в каких отношениях находятся между собой ее члены. Неожиданная ответственность стала для царевича серьезным стрессом, сам того не желая, он оказался в роли второго человека после царя и теперь должен был подтвердить свое право занимать это место. Первым его порывом было сказать, что он просто не представляет себе, когда сможет даже относительно соответствовать высоким требованиям, которые так внезапно начали к нему предъявлять. В душе нарастала паника от сознания грандиозности поставленной перед ним задачи: стать достойным наследником, а затем и царем! Но в следующий момент его сознание сковал уже знакомый холод безразличия, и перепуганный до потери контроля над собой Цаакеш принялся отчаянно сопротивляться, не давая себе снова скатиться к растительному существованию. К его удивлению, у него неожиданно стало получаться, равнодушие медленно, но верно отступало, оставляя за собой болезненные отзвуки беспомощности и растерянности. Царевич глубоко вздохнул, заставляя себя вернуться к реальности, и задумался над словами деда, пытаясь не позволить эмоциям в очередной раз взять над собой верх, он уже прекрасно знал, к чему это может привести.
Ситуация действительно выглядела угрожающей и не оставляла времени на истерики и сомнения в собственных силах. Если внезапно оказалось, что только два члена царской семьи могут претендовать на роль наследника трона и при этом данная информация скрывается не только от общественности, но и от чиновников высшего звена, которые умудряются при отсутствии достоверных данных создавать коалиции в поддержку тех, кого они считают наиболее подходящими претендентами на корону, то в государстве назревает смута, причем далеко не спонтанная. Кто-то планомерно ведет дело к смене власти в нужную для этой таинственной персоны сторону. Если он сейчас сдастся, то дед будет вынужден объявить о смене династий. Поскольку он слов на ветер не бросает и если сказал, что не допустит к управлению государством потомков своей сестры, то так и сделает, чего бы ему это ни стоило, а ценой такого упрямства чаще всего является гражданская война, приводящая подчас к исчезновению страны. Следовало как можно скорее исключить любую возможность для спекуляций и четко указать, кто именно будет править после смерти нынешнего царя, и не просто указать, а еще и подобрать претендента, который сможет доказать всем, что достоин своего титула.
Цаакеш сглотнул, понимая, что от его решения зависит слишком многое, если он протянет время, то вполне может оказаться, что из-за его нерешительности в стране начнутся вооруженные столкновения с непредсказуемым результатом, а если поторопится, то не сможет пройти все предписанные проверки и итог будет тот же. Юноша сосредоточился, внимательно прислушиваясь к своим ощущениям и пытаясь решить, когда же он сможет передвигаться без посторонней помощи, не рискуя упасть в обморок в любой и поэтому, вполне возможно, самый неподходящий момент, и при этом достаточно нормально соображать, чтобы понять суть задаваемых ему вопросов и вразумительно ответить на них. Подавив предательский голосок в глубине сознания, слабодушно вопящий, что он не готов и никогда не будет готов, царевич решительно произнес, заставляя себя смотреть прямо в глаза деда:
– Мне понадобится три дня на то, чтобы привести себя в порядок и досконально разобраться в текущей политической ситуации в стране. У нас есть это время?
Таакеш, к его удивлению, улыбнулся с каким-то непонятным ему облегчением и, молча кивнув, ушел с балкона. Юноша повернулся за разъяснениями к Терзару и увидел в глазах диина точно такое же облегчение, смешанное со странной горечью. Цаакешу внезапно стало не по себе, и он так и не задал тревожащий его вопрос. Слишком сильно боялся услышать ответ на него. Царевич никак не мог избавиться от дикого чувства, будто, несмотря на то что его знаниям о мире и о себе самом почти два десятка лет, родился он только сегодня.
ГЛАВА 18
Эфа была довольна, но внешне это не проявлялось, наоборот, придворные опять шептались по углам о том, что Императрица изволит гневаться и лучше на глаза ей не попадаться. После чего многозначительно кивали и сходились во мнении, что на этот раз повод для ярости у Ее Величества более чем веский. Подумать только, первосвященник оказался преступником! И добро бы его обвинили в каком-нибудь добропорядочном правонарушении, взятке, например, или растрате - это не вызвало бы никаких особых эмоций у циничных имперцев, в конце концов, святых в нынешнее время нет, а подобные мелкие грешки есть у каждого, и поэтому никто не придает им особого значения, но изнасилование! Тем более с использованием служебного положения и не каких-нибудь служанок или девиц легкого поведения, а добропорядочных жен и матерей, которых его подручные просто хватали на улице и увозили к нему в загородный дом! Скандал!
Аристократы кривились, припоминая, как часто в последнее время в спорах о легитимности власти Императрицы они ссылались на мнение первосвященника, и с раздражением признавали, что теперь их еще совсем недавно, казалось бы, неопровержимые аргументы превращаются в свете последних событий в крайне сомнительные тезисы. Действительно, руководствоваться в вопросах души и нравственности мнением насильника, нарушившего свои обеты и пользовавшегося своей властью, чтобы скрыть следы преступления, - это, мягко говоря, смешно. Гнев Императрицы тоже можно было понять, такой болезненный удар по достоинству Империи, и это через каких-то несколько дней после недавнего громкого политического скандала, в котором оказался замешан покойный герцог Ларнтен! Есть от чего прийти в неконтролируемую ярость и угрожать всевозможными карами нерадивым подданным, доставляющим Ее Величеству столько проблем!
Аристократы кривились, припоминая, как часто в последнее время в спорах о легитимности власти Императрицы они ссылались на мнение первосвященника, и с раздражением признавали, что теперь их еще совсем недавно, казалось бы, неопровержимые аргументы превращаются в свете последних событий в крайне сомнительные тезисы. Действительно, руководствоваться в вопросах души и нравственности мнением насильника, нарушившего свои обеты и пользовавшегося своей властью, чтобы скрыть следы преступления, - это, мягко говоря, смешно. Гнев Императрицы тоже можно было понять, такой болезненный удар по достоинству Империи, и это через каких-то несколько дней после недавнего громкого политического скандала, в котором оказался замешан покойный герцог Ларнтен! Есть от чего прийти в неконтролируемую ярость и угрожать всевозможными карами нерадивым подданным, доставляющим Ее Величеству столько проблем!