Алексеев Иван. Западня для леших

   Немедленно после того, как Кирилл высказал предположение о возможности карательного налета опричников на плотницкую слободку, в нее ночью был скрытно выдвинут наряд леших. Перед этим особник Фрол в обывательском наряде с приклеенной бородой посетил слободку, побеседовал со Степой и уговорил его не встревать в возможную стычку, дабы не давать повода для дальнейших преследований. Степа, привыкший чувствовать ответственность за все происходящее на его земле, согласился не сразу и с большой неохотой, лишь после того, как Фрол его заверил, что дружинники всеми силами постараются избежать боя. Раз опричники до сих пор открыто не нападали на леших, была надежда, что они не сделают этого и на сей раз.
   В то утро в слободке дежурило два десятка леших под общей командой Желтка. Получив известие о движении опричников, Желток занял облюбованную заранее позицию. Дорога, ведущая к плотницкой слободке, упиралась в неглубокий овраг с ручейком, через который перекинут был мостик, где вряд ли разъехались бы две телеги. Склоны оврага были довольно крутые, берега ручья топкие. Мостик перегородили рогатками, и в нескольких саженях за ним, на подъеме из оврага выстроились поперек дороги полтора десятка леших с мушкетами, заряженными картечью, с ручными гранатами и саблями. Пятеро метких стрелков-дальнобойщиков с длинными ружьями замаскировались в кустах на гребне оврага. Сам Желток с двумя пистолями на поясе и саблей за плечами неторопливо прохаживался впереди шеренги леших.
   Вереница возков вскоре выкатила на гребень оврага и остановилась. Опричники соскочили на землю и плотной гурьбой, с удивленным и раздраженным гулом устремились к мосту. Казалось, они сметут рогатки и кинутся в атаку на шеренги леших. Однако они все же замедлили свое движение у самого моста. Желток прекратил шагать взад-вперед, остановился, повернулся к опричникам и поднял руку, как бы приветствуя их и вместе с тем призывая остановиться и выслушать его. Те встали за несколько шагов перед рогатками. Повисла напряженная тишина.
   – Здорово, молодцы! – бодрым, веселым голосом нарушил молчание Желток. – Кто такие будете, зачем пожаловали?
   Опричники, еще не совсем пришедшие в себя от неожиданного препятствия, раздраженно заорали, что они – царевы слуги верные, идут по делу государеву, и тому, кто – мать-перемать! – вздумает им препятствия чинить, придется – так-растак-перетак и этак! – совсем уж нехорошо.
   Желток опять поднял руку и, дождавшись, когда затихнет брань, спокойно ответил:
   – Спасибо, и вам тоже – с добрым утром! И мы находимся тут, на этом самом месте, по повелению государеву и выполняем в настоящее время задачу по очистке плотницкой слободки от разбойного люда. Поэтому ежели вы, друзья дорогие и сослуживцы наши, следуете по некоему направлению, проходящему через слободку, то сделайте милость, проследуйте в обход. А то, не дай Бог, наши бойцы, в слободке находящиеся, по дворам и домам облаву производящие, вдруг да вас за разбойников примут невзначай, да начнете вы друг дружку рубить-стрелять государю на горе, врагам его на радость!
   Опричники обалдело молчали, пытаясь понять: издеваются над ними или потомственные придурки – поморы действительно случайно приперлись в слободку в тот же самый день. Наконец Басманов-младший, шедший во главе колонны, особо не утруждая себя мыслительной деятельностью, шагнул вперед и, обращаясь к Желтку, произнес повелительным тоном:
   – Благодарю за службу, дружинник! Мы пришли тебя сменить, и задачу наказания разбойников и пособников ихних в слободке проклятой сами выполним. Так что забирай своих людей и отправляйся восвояси.
   – Извини, боярин, – с подчеркнутым уважением, но и с твердостью ответил Желток. – Я тебя и не знаю вовсе, а приказы мне отдает мой воевода, коему сам Малюта Скуратов сие дело поручил. Так что не мешай мне задание выполнять, как велено, и проходи-ка подобру-поздорову! – Желток грозно насупил брови и с непреклонным видом посмотрел на Басманова, демонстративно положив ладони на рукояти пистолей.
   По рядам опричников пробежал грозный ропот, они двинулись было к рогаткам, но по ним, как бичом по стаду, хлестнула резкая и звонкая команда Желтка, обращенная к стоящим за его спиной бойцам:
   – Отря-а-а-д!..
   И тут же коротко бряцнула амуниция в подобравшихся шеренгах, глухо лязгнули взятые на руку мушкеты.
   Опричники остановились как вкопанные. В их памяти мгновенно возникло кошмарное зрелище: телеги, вереницей тянувшиеся позавчера к лобному месту, заваленные неподвижными телами лучших Малютиных бойцов. Они наконец-то разглядели мушкеты с устрашающими раструбами на концах стволов и замысловатыми невиданными замками. Но больше всего их поразили лица бойцов, держащих в руках эти тяжелые и по-особому изящные орудия смерти. Опричникам доводилось многократно участвовать в схватках, больше похожих на казни и убийства. Они привыкли чаще видеть на лицах противников ужас или бессильную ярость, изредка – отчаянную решимость обреченных. Но в данном случае пред ними стояли люди, смотревшие на них как на пустое место. В спокойных взглядах этих людей не было презрения или торжества превосходства, но тем не менее читалось уверенное предвидение того, что произойдет в следующий миг. Они уже мысленно прицелились и выстрелили, как, очевидно, делали десятки раз, и стоящая в зоне поражения их мушкетов толпа была для них не грозной гурьбой беснующегося неприятеля, а живыми трупами, временно остающимися на ногах в паузе между предварительной и исполнительной частями звучащей команды.
   Желток специально затянул эту паузу и не ошибся. Его прервал истошный, торопливый вопль Басманова-младшего:
   – Постой, дружинник! Не доводи до греха! – И, обращаясь к опричникам, добавил: – Погодите, братцы, тут разобраться следует!
   – От-ставить! Воль-на! – скомандовал Желток и повернулся к Басманову-младшему: – Вот, правильно, витязь, именно разобраться надобно и разойтись спокойно да по-хорошему. А то вы чуть было не заплатили нам неблагодарностью черной за заботу усердную о безопасности вашей.
   Опричники подавленно молчали, больше не пытаясь понять, издеваются над ними или нет. Они неожиданно для себя оказались меж двух огней. Один огонь был близкий и реальный, он готов был извергнуться на них из страшных раструбов мушкетов. Второй огонь был относительно далеким, но не менее реальным. Малюта никогда не бросался пустыми угрозами. Но все-таки переть на рожон в данную минуту было страшнее, а если отступить, то Басманов-старший наверняка чего-нибудь изобретет для оправдания перед Малютой. В конце концов, находить козлов отпущения для кровавой расправы опричники умели очень даже хорошо. Собственно, только этим, в основном, они и занимались, выискивая мнимых врагов царя-батюшки и казня их лютой казнью. Но одно дело, когда жертва обреченно лопочет о своей невиновности, тщетно надеясь найти правду и защиту у государя, не пытаясь дать отпор, и совсем другое – когда перед карателями находится строй спокойных и решительных бойцов. А их предводитель – рыжий черт! – ишь, как расплылся в улыбке. Стоит подбоченясь, гад, перед царевыми опричниками, вместо того чтобы ползать, как все, перед ними на коленях и молить о пощаде! Но ничего, мы твою мерзкую харю веснушчатую запомним…
   – Братие! Дело тут сложное, и следует нам отправиться к отцу моему за советом! – Басманов-младший величественным жестом указал опричникам на стоявшие на взгорке возки. Он милостиво кивнул Желтку и, едва сдерживая клокотавшую в душе бессильную ярость, не спеша отправился вслед за своими незадачливыми подельниками.
   Такого унижения опричники еще не испытывали. Их, полновластных хозяев земли русской, безраздельных властителей над людишками, на земле этой копошащимися, прогнали небрежным пинком, как нашкодивших щенят. Басманов-старший, когда к нему на двор удивительно рано и удивительно тихо явились опричники и косноязычно доложили суть произошедшего, просто онемел от гнева. Затем его лицо налилось кровью, и он готов был разразиться страшным криком, не сулившим ничего хорошего провинившимся. Но вдруг своим острым умом Басманов-старший оценил ситуацию, и внутри у него все оборвалось от внезапно нахлынувшего страха. Так и не выдавив из себя ни звука, боярин рухнул в кресло, услышав рассказ опричников. Он сидел, побледневший, с открытым ртом, все отчетливее осознавая, что в самом сердце государства неведомо откуда появилась вдруг сила, способная положить конец безраздельному господству опричников. И он, Басманов, сам пригласил в столицу этих проклятых поморов, этих придурков, не понимавших всей тонкости государственных дел и потому не боявшихся ничего, руководствующихся в своих действиях непонятной ему логикой и вдобавок отменно владеющих иноземным огненным боем. Липкий страх заполнил все его существо. Впервые этот некогда всесильный человек ощутил свое бессилие. Он, всегда считавший виноватыми других, понял, что в данном случае виноватым является он сам, и всем это вскоре станет очевидно.
   Однако зря тайные недоброжелатели считали Басманова-старшего изнеженным, неспособным ни на что, кроме разврата, случайным выскочкой. Басманов был очень способным, по-своему мужественным и весьма неглупым царедворцем. Иначе давно уже сожрали бы его многочисленные желающие занять тепленькое место у ног государя.
   – Выйдите все и ждите, – глухим, но уже спокойным и твердым голосом повелел он опричникам и, откинувшись на спинку кресла, глубоко задумался.
 
   В этот вечер разведка особников засекла в общем-то привычный визит Басманова-старшего к Малюте. Дьякон Кирилл, сообщая итоги дня Дымку и Ропше, не без ехидства предположил:
   – Видать, докладывал об утренних подвигах своих опричников в слободке плотницкой. Вероятно, нам теперь не стоит обращать особого внимания на Басмановых и иже с ними. Они и раньше-то нас не трогали, а теперь еще и до смерти боятся, как доказал сегодняшний случай в слободке. Предлагаю наблюдение за Басмановыми снять и все силы разведки бросить на обеспечение основных задач: обнаружение библиотеки и уничтожение Хлопуни. Но при этом, во избежание соблазна силового давления на нас, сократить число застав, удвоив их численность. Властям объяснить, что, мол, опасаемся мести разбойников. Если попытаются возразить – внаглую стоять на своем. В город лишний раз не выходить, передвигаться только по трое, при этом каждому иметь огнестрельное оружие…
   Кирилл сделал паузу и пристально посмотрел на Дымка.
   – Понял тебя, отец особник, – усмехнулся Дымок. – Сегодня же отдам приказ по отряду. – Потом не удержался и с вызовом добавил: – Буду передвигаться по саду князя Юрия с пистолем на поясе и в сопровождении двух бойцов. Ты это имел в виду?
   Кирилл ожидал подобной реакции, поэтому сразу же ответил:
   – Между прочим, у боярина нашего сад побольше, чем у князя. Так что княжна Настасья вполне может к родственникам своим через день или каждый день ездить. Под нашей охраной, разумеется… Если по этой части нет вопросов, предлагаю обсудить детали операции по библиотеке.
   Когда человек свободно говорит на нескольких языках, это неизбежно накладывает отпечаток на его речь. Некоторые понятия более полно и емко отображаются на ином языке, чем родной, и поневоле происходят заимствования. Поэтому непонятные простому русскому человеку слова вроде «деталь» и «операция» естественным образом вошли в профессиональный лексикон леших.
   Кирилл, Дымок и Ропша долго и подробно обсуждали план дьякона по выходу на библиотеку, еще не ведая, что они уже допустили в предыдущих рассуждениях две ошибки, поставив тем самым под угрозу не только выполнение основного задания отряда, но и жизни многих леших, включая свои собственные.
 
   Малюта безразлично относился к внешней роскоши, предпочитая ей добротность. Поэтому одевался он в очень дорогое, но внешне неброское аглицкое сукно, ездил на низеньких неказистых, но выносливых монгольских лошадях. И в палатах у Малюты не было шелков на стенах, зато панели были из мореного дуба. Бархатные сиденья на скамьях были темных некичливых цветов, и сам хозяин восседал не на вычурном кресле-троне, а на тяжелом простом палисандровом стуле с невысокой гнутой спинкой, за который, впрочем, была уплачена иноземным купцам сумма, на которую можно было приобрести небольшую деревеньку с людишками. Сама палата ввиду вечернего времени была ярко освещена множеством толстенных свечей, чтобы было видно все углы. Малюта уже давно всерьез опасался подкрадывающихся из темноты тайных злодеев, которые постоянно мерещились ему по ночам.
   Кроме Малюты в палате сидел всего один гость, вернее – посетитель, Басманов-старший. Лица обоих собеседников были предельно серьезны и сосредоточенны. Шел ответственный разговор о важных государственных делах, в котором не было нужды вилять, обманывать друг друга, строить хитрые многоплановые словесные комбинации. Последствия обсуждавшихся действий могли быть слишком важными как для обоих сановников, так и для пользы и судьбы управляемой ими страны в той степени, как они эту пользу и судьбу себе представляли, связывая эти понятия в основном с царем, его московским окружением и извечными его противниками – знатными боярскими родами, которые почему-то никак не удавалось извести под корень, несмотря на все предпринимаемые усилия и звериную жестокость. Они, как и царь, практически никогда всерьез не думали об окраинах государства, малых городках и деревнях в глубине Руси, затерявшихся среди ее бескрайних лесов и степей. Москва – средоточие денег, сильных мира сего, их интриг и поступков – вот основа основ государственных проблем и поле деятельности государственных мужей. Вся остальная Русь была в их глазах лишь неким безмолвным приложением, обязанным безропотно платить дань стольному городу, прикрывать его от внешних врагов и которое следовало время от времени сурово наказывать, когда средств поступало мало, а враги одолевались нерасторопно.
   Басманов с прямотой, на первый взгляд граничившей с безрассудством, не щадя и не выгораживая себя, обрисовал положение дел, которое сложилось вследствие появления в Москве хорошо вооруженных поморских дружинников. В этой прямоте и заключался его тонкий расчет. Во-первых, Малюта сразу же осознал опасность и сложность неожиданно возникшей ситуации, исправлять которую надо было не спеша, по возможности скрытно и, конечно же, совместными усилиями. Во-вторых, Басманов, откровенно признавший свою вину в случившемся, как бы отдавал себя тем самым на добрую волю Малюты, переставая быть для него опасным соперником и превращаясь в верного союзника, которого выгоднее держать на крючке, чем уничтожать. Тонкий расчет старого интригана оказался правильным.
   – Ладно, Басманов, – сменив гнев на милость, сказал Малюта спокойным и деловитым тоном. – Считай, что пришел и повинился ты вовремя: и опасность совместно успеем устранить, и выгоду государственную, о которой пекся ты усердно, но бестолково, не упустим. А вовремя потому, что тайные посланцы королевы английской уже не сегодня-завтра в Москву прибывают. В основном, конечно, хотят они на приданое посмотреть, – Малюта криво усмехнулся. – Ну, в этом-то затруднений не предвижу. Но думаю также, что пожелают они по столице пошастать да повынюхивать про дела наши внутренние, до них не касающиеся. Мы, конечно, отговоримся невозможностью раскрыть невзначай тайное их присутствие, но кое-что показать придется, чтобы осознали необходимость насущную учрежденной царем опричнины… А посему произойдет вскорости разбой-грабеж одной из московских усадеб боярских, после которого шайка накрыта будет доблестными опричниками да стражей моей и казнена сурово за свое злодейство лютое. И послы свидетелями последствий сего разбоя кровавого да усердия опричников доблестных, злодеев поймавших и покаравших, станут. Чтобы поморы твои несуразные опять не помешали нам невзначай, давай подумаем вместе, как их по рукам-ногам связать понадежнее. Но уже не с кондачка это сделаем, а подготовим все тщательно и ответственно. Учтем, что взять их силой, в лоб, не получится… пока! – Он хищно оскалился, выбросив в пространство руку с вытянутым указательным пальцем. – Конечно, много чести для мужичья сиволапого, чтобы мы в обход да хитростью против них действовали. Ну, да ладно, так или иначе заплатят нам за беспокойство… Сейчас соберу своих людей, посовещаемся. А ты, Басманов, ступай к себе. Указания мои, – он не без удовольствия выделил последние слова, означавшие подчинение доселе почти равного соперника, – тебе передадут.
 
   На следующий день по стольному граду Государства Российского, матушке-Москве, среди, множества телег, возков и колымаг двигалось три совершенно не похожих друг на друга гужевых транспортных средства. Они следовали в различных направлениях и в разное время суток, команды каждого из них не подозревали о существовании друг друга, но все эти люди уже были связаны незримыми нитями судьбы, предопределившей их нечаянную встречу и совместные хлопоты с непредсказуемым страшным исходом.
   Первая повозка являла собой типичную боярскую колымагу: огромный и неповоротливый дом на колесах, закрытый со всех сторон от дождя, ветра и нескромных взоров. Перед самым обедом колымага торжественно и шумно выкатилась со двора князя Юрия и медленно загромыхала в направлении усадьбы боярина Ропши. Сопровождали ее трое конных леших полном боевом вооружении. Постороннему наблюдателю оставалось только гадать, кто сидел в колымаге: сам ли князь Юрий, или же его чада и домочадцы.
   К сожалению, такие отнюдь не праздношатающиеся наблюдатели действительно имелись. Они вначале встретили колымагу на подходе к усадьбе Ропши, а затем, вечером, незаметно проводили назад, до ворот князя Юрия. Но самое неприятное состояло в том, что конвой леших не заметил этих искусно скрывавшихся в толпе или на местности соглядатаев ни на прямом, ни на обратном пути следования. Маршрут, являвшийся достаточно безопасным и несложным по обстановке, не прикрывался особниками, и поэтому факт слежки не стал известен лешим.
   Вторая повозка – легкая и удобная карета для дальних странствий, также тщательно закрытая со всех сторон, прибыла в Москву по большой дороге, проследовала через заставы московской стражи и скрылась в глубине обширной городской усадьбы, принадлежавшей Малюте Скуратову. По удивительной случайности, на всем пути следования кареты не оказалось ни одной заставы дружинников-поморов. Еще более удивительным совпадением явилось то обстоятельство, что и московские стражники практически не обратили на нее внимания: когда карета неслышно проезжала мимо каждой заставы на хорошо смазанных колесах, стражники были увлечены важными и совершенно безотлагательными беседами с внезапно нагрянувшими к ним опричниками.
   Но уж зато третья повозка – простая крестьянская телега, запряженная парой захудалых лошаденок, прибыв в Москву под самый вечер, наделала несравненно больше шуму, чем все остальные вместе взятые. На телеге, на нескольких мешках муки, привезенных в столицу в оброк или на продажу, сидели трое понурых, ничем не примечательных мужиков в сермяжной одежде. Опущенные плечи, сгорбленные спины, усталые лица, давно не чесанные бороды. Сотни и тысячи таких же трудяг ежедневно питали ненасытный стольный град. Стража не обратила на мужиков никакого специального внимания, и в череде других таких же телег они въехали в предместье.
   Лошаденки не спеша трусили по окраине, когда вдруг на перекрестке из-за поворота раздался нарастающий грохот, топот копыт, звуки бубнов и дудок, сопровождающих разухабистую песню, выводимую нестройным хором хмельных голосов. Навстречу телеге вылетела шестерка рослых вороных коней в лентах и бубенцах, впряженных в позолоченную открытую иноземную карету, богато украшенную всевозможной резьбой, завитушками и финтифлюшками. Бешено горланящий песню красномордый кучер в шелковой рубахе с распахнутым воротом даже не пытался осадить или хотя бы придержать своих зверообразных вороных. Карета, плохо вписываясь в поворот, с душераздирающим треском врезалась в бок мужицкой телеги, зацепившись за нее передком и осями.
   Вылетели оглобли, дико заржали испуганные кони, уносясь вдаль по улице, волоча за собой по земле уцепившегося за вожжи ничего не соображающего горе-кучера. Два расписных колеса кареты отскочили в разные стороны. Разлетелись широко вокруг отломившиеся завитушки и финтифлюшки. Посыпались на пыльную, покрытую навозом землю добры молодцы в дорогих кафтанах.
   От телеги тоже отвалилось заднее колесо, скромно откатилось к ближайшему забору. Мешки с мукой слетели в грязь, а мужики с удивительным проворством соскочили с телеги и остались стоять на ногах.
   Наступившая на мгновенье относительная тишина тут же была нарушена взрывом страшной брани. Поднявшись и отряхнувшись, молодцы, в которых по повадкам можно было безошибочно узнать загулявших опричников, нарочито медленно направились к мужикам. Те стояли понуро, привычно сгорбившись, опустив головы.
   – Hу что, растакие-разэдакие? – начал толстый опричник.
   Он почти рычал, брызгая слюной, выкатив налитые кровью глаза. В его голосе слышалась такая страшная угроза, что несколько невольных посторонних свидетелей происшествия мгновенно исчезли, и улица совершенно обезлюдела.
   – Как рассчитываться будете, свиньи сиволапые? – продолжал неистовствовать опричник. – Все ваши души и пожитки поганые одной спицы золоченой англицкой не стоят! Убью на месте!! Чьи холопы?! – взревел он и с лязгом выволок из ножен кривую татарскую саблю.
   Стоящий чуть впереди своих товарищей довольно высокий даже в сутулой позе мужик, оглянувшись по сторонам, вдруг неожиданно выпрямился, расправил плечи, поднял голову и в упор взглянул на опричника засверкавшими глазами.
   – Не хрен по городу с такой резвостью гонять, петух! – с ненавистью выпалил он.
   Задохнувшийся от удивления и ярости опричник взмахнул саблей, но было уже поздно. Выхватив из-за веревочного пояса простой плотницкий топор, мужик ловко и привычно отбил обухом клинок. Сверкнув остро отточенной кромкой, тяжелое темное лезвие топора наискось разрубило череп самоуверенному и доселе безнаказанному хозяину земли русской.
   – Сарынь на кичку, братцы! – звенящим голосом выкрикнул мужик боевой клич волжских разбойников, бросаясь на оставшихся пятерых опричников. Окровавленный топор крест-накрест порхал в его руке. Двое его соратников, размахивая вынутыми из-под полы кистенями, так же стремительно атаковали растерявшихся от неожиданности молодцов. Через короткое время все было кончено. На пустынной улице остались две смирно стоящих лошаденки, впряженные в телегу без одного колеса, поломанная вдребезги дорогая карета и шесть трупов опричников в лужах крови, с разрубленными или проломленными черепами. Трое мужиков бесследно исчезли, растворившись в тесных переулках, среди небогатых избенок, покосившихся сараев, заборов и огородов.
 
   Княжна Анастасия впервые была в гостях у боярина Ропши. У российской знати вообще-то было не принято, чтобы женщины, как незамужние, так и матери семейств, самостоятельно ездили в гости. Они лишь изредка могли сопровождать отцов и мужей при визитах к ближайшим родственникам. Но в данном случае боярин Ропша и дьякон Кирилл, прибегнув к всевозможным словесным ухищрениям, буквально заговорив князя Юрия (не исключено, что отец-особник грешным делом применил и гипноз), убедили его разрешить княжне трижды в неделю приезжать к боярину для прогулок по его саду.
   Анастасия отобедала с боярином, дьяконом и Дымком в тенистом уголке сада под яблонями, за тем же самым столом, где недавно привечали Степу. Естественно, что в отличие от стражника княжне не пришлось отведать спиритуса, как и услышать рассказ о нем. И после трапезы никто не приглашал ее на допрос. Кирилл и Ропша довольно быстро покинули маленькое общество, отговорившись неотложностью важных дел. Дымок, неожиданно для себя смутившись и даже слегка покраснев, предложил княжне погулять по обширному саду. Настенька доверчиво и радостно улыбнулась, не произнесла в ответ ни слова и лишь кивнула головой, не сводя с Дымка сияющих глаз.