Страница:
Стена высокая, метров двенадцать, но опытный скалолаз сейчас смог бы забраться на нее без снаряжения – много выбоин, кирпичи или камни местами разрушились. Впрочем, времена вооруженных штурмов императорского дворца давно миновали, а скорее всего, и ранее цареборцы предпочитали действовать интригами или ядом, чем брать мощные стены с ходу.
С южной стороны дворца расположен Императорский парк Цзиншань, на северо-западе ограниченный продолжением крепостного рва – парковым озером Бэйхай (Северное Море). В парке Цзиншань находится высочайшая точка старого Пекина – искусственно насыпанная гора, основанием которой якобы служит пласт угля – запас топлива на случай осады столицы. Туда мы и направляемся.
Через шесть лет воспоминания от посещения десятков китайских парков, двориков и аллей сливаются воедино, делая проблематичным связное описание деталей. Могу сказать лишь одно – традиция фэн-шуй искусного размещения элементов архитектуры, растительности, дорожек, прудов и естественных неровностей делает китайский парк приятным местом для отдыха и прогулок, если только еще пять тысяч туристов не слоняются там одновременно с вами. Увы, это большая редкость, и парк Цзиншань – не исключение.
Поднимаясь на холм, запасаемся бутылками с замороженной водой – в такую жару это единственно радикальное средство от перегрева. Со временем лед в бутылке раскалывается на отдельные куски, которые постепенно плавятся в собственном поту, и мы периодически встряхиваем их, производя приятный уху прохладный шум. В распаренном мозгу тупо шевелится упадническое: как люди вообще выживают в Африке? Как бы в ответ на это мимо проходит группа негров (ах, извините – афроамериканцев!), и мы на мгновение чувствуем себя равно экзотичными с ними на фоне местного населения.
На холме людно, там стоит большущая беседка-павильон, из которой открывается прекрасный вид на центр Пекина. Пекин – ровный, как доска, все улицы точно ориентированы по сторонам света, и до самого горизонта там и сям торчат многочисленные небоскребы. Было бы видно еще больше, если бы не смог. Строго на юге – скопище оранжевых лоскутов – крыши императорского дворца. Жалеем, что нет мощного бинокля, а увеличение камеры дает трясущуюся картинку на таком расстоянии. Ну что сказать – город-монстр!
Побродив еще с часик по императорскому парку, с удивлением обнаруживаем, что времени уже немало – почти пять вечера; видимо, от обилия переездов и смены впечатлений внутренний временной таймер окончательно сбился, и уже не помнишь, когда в последний раз поднимался на гору Дамо – позавчера или неделю назад. Воспоминания длятся одной сплошной чередой, переплетаясь друг с другом, как дорожки в китайском парке. Учитывая, что большинство перемещений мы осуществляли пешком по жаре, экономя на такси, где возможно, и во всех надписях и маршрутах разбираясь сами (конечно, под чутким руководством А.М.), не прибегая к помощи гида, то станет ясно – нагрузки на ходильную и познавательную способности были немалые. Зато какое плотное ощущение китайской реальности!
Сделав небольшой крюк, медленно возвращаемся в гостиницу по улице Ванфуцзин – одной из известнейших торговых улиц Пекина. Здесь расположено множество антикварных, художественных, книжных магазинов, лавочек с сувенирами, супермаркетов и ресторанов. В честь присоединения Гонконга все вокруг увешано светящимися гирляндами, красными шарами и флагами, повсюду играет веселая, но спокойная и мелодичная музыка; не покидает ощущение всеобщего приподнятого настроения и подспудного позитива. Нас, угрюмых русских, все это поначалу немного напрягает – ждем подвоха, но потом постепенно расслабляемся и въезжаем во всеобщий плавный гармоничный ритм. Тра-ля-ля, тра-ля-ля, Гонконг вернулся, блим-блим, а Дэн Сяопин и вовсе молодец, ну и все такое прочее…
Заходим для начала в аптеку – с чего-то же надо начать. Осматриваемся. Н-да, зашли… Не понятно ни черта! Все названия на китайском, в основном специальные иероглифы, которые редко встретишь в учебнике разговорного языка; горы цветастых упаковок, бутыльков и мазей – покупать опасно, вдруг чего объяснишь не точно, и пропишут тебе, как говорится, слабительное вместо валерьянки. Одна витрина полностью посвящена, судя по всему, результатам археологических раскопок в пустыне Гоби – какие-то кости, сушеные драконы, лапы феникса и так далее. Однако чуть погодя разбираемся – часть отделов объединяет вывеска «Чжун-И» (китайская медицина, и там надо быть начеку), а часть – надпись «Си-И» (западная медицина) – здесь все на английском, почти родное – аспирин, колдрекс, тампакс. Олл райт, идем дальше.
Следующий магазин весьма шумный и разноцветный – здесь все пищит, стреляет, ползает и ездит прямо по полу между прилавками. Это детские игрушки. Толстопузые китайские сопляки самозабвенно со всем этим возятся, ни мало не стреноженные на удивление спокойными продавцами в белых рубашках. Особой популярностью в тот год пользовались светящиеся от нажатия или удара пластиковые колечки и омерзительные аморфные человечки, которых следовало кидать на висячее зеркало или стену – они сначала прилипали к поверхности, а затем специфично сваливались вниз, попеременно цепляясь то руками, то ногами… Немного обалдевшие от разнообразия, выходим на свежий тридцатиградусный воздух и выпиваем по стакану холодного пепси, чтобы с новыми силами познавать непознанное.
Художественный салон хорош – китайская живопись и каллиграфия на любой вкус, веера, маски, любые письменные принадлежности, кисти и краски. В углу картин скромные ценники – «8000 юаней» (около 30 000 рублей). Недурно-с. Но что нам до этого, с трехстами юанями в кармане! Вот купим сейчас тушь, волчьи кисточки и рисовую бумагу – и сами нарисуем такую же! Лет через двадцать. Ну а если серьезно, то китайская живопись – это отдельный вид искусства, по своим принципам сильно отличающийся от европейских художественных школ. Для китайского художника, точно как и для мастера боевых искусств, огромное значение имеет наработка базовой техники. Для этого существуют несколько классических тем изображений – птицы, рыбки, горы и воды, цветущая слива мэй-хуа и так далее… Как каллиграф годами выписывает тысячи экземпляров одного и того же иероглифа, так и китайский художник тренируется в изображении, например, котенка. Линии приобретают точность, фигура животного становится все более живой – и вот, через десятки лет все говорят: «Да, господин Ли – мастер в рисовании котят!» Конечно, одной темой обучение не ограничивается, но принцип остается прежним – от малого к большому, от простых навыков к сложным, и никуда не торопиться. Это несколько отличается от модернизма Европы, где приветствуется оригинальность, самобытность, создание новых стилей, где художник в любой картине стремится прежде всего выразить свое «Я» и подчеркнуть отличие от других. В традиции Китая направление мысли другое – почитается отсутствие проявлений личного в творчестве, растворение себя в материале и сохранение традиции. Что лучше – Восток или Запад – вопрос, полагаю, риторический. Быть может, лучшее всегда посередине?
Вдоволь налюбовавшись удивительно живыми тиграми, нарисованными специальной акварелью на шелке, и берущими за душу лунными пейзажами тушью по бумаге, покидаем царство прекрасного – лишь для того, чтобы очутиться во владениях премудрого.
Хотя уровень грамотности в среднем по населению в Поднебесной значительно ниже, чем у нас, книжные магазины в крупных городах заслуживают уважения. Тот, в который заходим мы – специализируется на иностранной и справочной литературе, здесь развалы словарей, проспектов по зарубежным странам, картам Китая и путеводителей всех мастей. Здесь можно приобрести хороший справочник по Пекину с подробной картой и английским переводом. Нас, конечно, в первую очередь интересуют китайско-русские словари – в Красноярске их выбор очень скуден, а цены кусаются. Здесь же мы легко нашли большой китайско-русский словарь пекинского издательства за смешные тридцать три юаня (сто двадцать рублей) и карманный за восемнадцать – чисто социалистические цены. Кроме того, в Пекине можно купить то, что в принципе не продается в России – например, буддийский справочник по санскритским терминам, или словарь древних иероглифов (ныне вышедших из употребления, но встречающихся в сутрах и шастрах), или, наконец, раритетные издания по китайской медицине. Само собой, в любом приличном магазине есть отдел по ушу и цигуну; правда, изобилие цветных обложек еще не означает хорошее содержание – знатокам совсем не интересны нудные методички по спортивному «длинному кулаку» или бесконечные самоучители по саньда (китайский вариант кик-боксинга). Но если терпеливо порыться в многоэтажных стеллажах, усилия наверняка будут вознаграждены, и в ваших руках окажется какая-нибудь невзрачная книжонка шестьдесят девятого года издания, которую в Пекине никто не покупал, потому что не понимали смысла названия: «Сутра полного осознавания»… Бриллиант в стоге сена!
Так неспешно проходя по Ванфуцзин, заходя то в книжный, то в электротовары (где был куплен мини-синтезатор на радость Володе), то просто отдыхая на теплых ступеньках какого-нибудь банка (лаоваям это сходит с рук), постепенно сдвигаем стрелки часов к вечерней страже. В это прекрасное время солнце уже достаточно низко и не в силах прострелить каменные туши небоскребов, спасительная тень прибавляет сил уставшим ногам, машин становится чуть меньше, смог чуть реже, пышными феерверками расцветают неоновые рекламы и подсветка фонтанов. Ввиду такой благодати решаем не толкаться в общественном транспорте и возвращаться в гостиницу пешком. Камера запечатлевает поредевший поток автомобилей на просторах восьмиполосной Чанъаньцзе, ручеек велосипедистов и велорикш на специально отгороженной от автострады дороге, и наши любопытные спины, освещаемые предзакатным солнцем. И это понятно – ведь мы идем строго на восток!
Глава 13
Солнце в Китае садится очень быстро, и когда мы переступаем порог гостиницы, небо практически черное. Однако наш день еще не закончился – да и кто ляжет спать в девять вечера в таком интересном месте, как Пекин, да еще в такой веселой компании, как наша!
Жизнь в ночном квартале перед гостиницей кипит вовсю. В 1997-м году постановление о превращении Пекина в суперстолицу Олимпиады-2008, конечно, еще не принято, и тысячи уличных торговцев, зазывал и просто мошенников беспрепятственно творят свой нехитрый бизнес. Помимо ларьков с сувенирами и тряпками, содержимое которых не отличается от таких же в Шаолине, лишь чуть дороже, здесь пышным цветом цветет шашлычный и закусочный промысел. Шашлыки не похожи на наши (в смысле, грузинско-армянские) – на короткие деревянные палочки нанизывают очень маленькие кусочки баранины или свинины, густо посыпанной перцем и приправами, после чего жарят их над углями, поливая чесночным соусом или ла-цзяо – острейшим соевым соусом с мелкими кусочками красного стручкового перца. Смесь получается зверская, но очень аппетитная.
Рядом кормят улитками – морскими, конечно. Мелкие хрупкие раковины обвариваются в кипятке со специями, а нежный микроскопический кусочек моллюска приходится терпеливо выковыривать… зубочисткой. В целом процедура напоминает щелкание семечек – требуется определенное терпение.
По соседству столики забиты любителями поесть вареных раков, чуть дальше – лепешки всех сортов, потом фруктовые валы (к нашему удивлению, цены практически не отличаются от провинции); еще дальше – горячие паоцзы (манты), жареные орешки, вареная кукуруза и многое, многое другое. Дешево и вкусно – непотопляемый девиз этих вездесущих лавочек и палаток.
Дым стоит столбом, китайский говор висит топором, юани шуршат осенними листьями, лоховатые лаоваи покупают всякую ерунду втридорога, ну а мы любуемся всем этим безобразием, неторопливо стаскивая зубами с палочки очередной восхитительный хрустящий кусочек баранины. А через дорогу неоновые ручейки взбегают по склонам какого-то бизнес центра на высоту шестидесяти этажей, сливаясь там, в вышине, с сиянием Веги – древней мифической прародины желтой расы.
Итак, накупив персиков, лепешек, орехов и еще кое-что по мелочи, оккупируем один из наших номеров и приступаем к долгожданному ужину. Живительный зеленый чай пьется легко и привычно, согревая уже успевшую немного застыть под кондиционером душу. Устраиваем генеральную ревизию китайскому телевидению – берем пульт и пролистываем подряд все тридцать-сорок каналов, действующих в Пекине.
Как бы повыразительнее провести параллель сравнения между российским и китайским телевещанием? Скажем так: нынешнее русское ТВ – это (не будем брать в расчет приятные, но малочисленные исключения) Шварцнеггер в окружениии полуголых девчонок, растреливающий из крупнокалиберного пулемета гору стиральных порошков и прокладок под ностальгические вздохи Петросяна и неумеручее похрипывание Пугачевой; на заднем плане MTV сражается с депутатами Госдумы. Китайское ТВ – это… ну, как если бы у нас с социализмом все получилось, только Мосфильм отдали бы на раскрутку Стивену Спилбергу – и передача «Служу Советскому Союзу» сохранилась, и главную роль играл бы Сталонне. Но сцены, где Шэрон Стоун закидывает ногу на ногу, заменили бы рекламой ОБХСС. Вот примерно так.
Наши СМИ – это в основном страшилки и скандалки, а китайские – веселилки и воодушевилки. У них на экране меньше грубых шуток и секса, больше откровенной государственной пропаганды, мягкой музыки и дурацких китайских комедий (китайский юмор, увы, нам кажется нелепым и неинтеллектуальным – таких двигателей российской ментальности, как Задорнов или Жванецкий, у них нет и не может быть). Рекламы даже больше (хотя мы догоняем), но она спокойнее, менее агрессивная и более патриотичная. Скучных бездарных передач – примерно одинаково.
Немалое место занимают сериалы, и среди них половина – про боевые искусства или исторические (что неудивительно при такой древней и насыщенной истории). Ушуистские сериалы – те же «Богатые тоже плачут», только Луис-Альберто ходит в шаолиньских гетрах и с четками на шее, а Марианна периодически крутит двойное сальто и является незаконнорожденной дочерью мастера секретной техники удара большим пальцем ноги. В роли злодеев, естественно, выступают представители вражеских школ кунфу, истребить которых до седьмого колена по линии двоюродной бабки «Луис-Альберто» поклялся еще в грудном возрасте. Диалоги можно оставить без изменений, только имена китайские.
Происхождение кунфуистской кинематографии совершенно очевидно – Пекинская опера, китайский балет с элементами боевых сцен. Успех же и количество подобных сериалов свидетельствуют о том, что в Китае все еще занимается ушу не одна сотня миллионов человек – пусть это просто спортивный чхан-цюань или танцы с веерами в парке – все же понятие о культуре движений распространено широко.
Есть и кабельные каналы, где можно посмотреть «Терминатора» в китайском переводе, но даже там обычно сильна цензура – фильмы с элементами порнографии и анти-восточной направленности не допускают до массового зрителя. Редко, но можно увидеть репортажи из России – в основном из Москвы или с Дальнего Востока – о жизни китайских эммигрантов или рабочих. Думаю, не ошибусь, если скажу, что о России китайцы знают столько же, сколько мы о них – то есть почти ничего. Конечно, старшее поколение когда-то неплохо изучало русский язык, училось по нашим учебникам, выпускало продукцию с заводов, построенных нашими инженерами – но все это в прошлом, сейчас молодежь учит английский и старается уехать в Америку или Европу. Да и сам Китай ныне неплохо образован, снабжен компьютерами и высокими технологиями; все, что сейчас мы в состоянии ему предложить – лес, газ, электричество и, быть может, помощь в запуске спутников. Надо задуматься!
Частенько попадаемся на региональные каналы, особенно Гонконг или Шанхай – в этом случае наши скромные познания в китайском становятся почти бесполезными, и иногда спасает лишь подстрочник иероглифами – написанный отнюдь не для иностранцев, а для своих же братьев по письменности, но не по диалекту. К счастью, большинство образованных китайцев умеют, помимо родного диалекта, говорить и на путунхуа (общенациональный стандарт языка), поэтому песни в исполнении Джеки Чана на торжественном концерте, посвященном присоединению Гонконга, мы почти полностью поняли.
За чашечкой чая и обзором гонконговских торжеств ведется неспешная, но концептуально насыщенная беседа, местами переходящая в дискуссию. Народ подобрался в большинстве если и не с высшим образованием, то с претензиями на него, так что в идеях недостатка нет. Татьяна со свойственным ей унылым пылом толкает новую теорию единого праязыка, из которой однозначно следует, что слово «Москва» – арабского происхождения; А.М., как дипломированный филолог, немедленно начинает эту теорию распиливать на куски тупой пилой; Роберт Васильевич, по образованию – мастер по ремонту телевизоров и знаток киргизских обычаев, тоже находит что добавить; Миша Натуральный, рассекая складным ножом очередной персик, бормочет что-то типа «In vino veritas»; Славик в это время сооружает хитрую конструкцию из вешалки и пары только что выстиранных носков, которую для быстрейшей просушки пытается подвесить под кондиционер (русская смекалка); ну а Вовка посмеивается над каждым из нас вместе и по отдельности. Понимая, что дискуссия затянется до полуночи, мы с Андрюхой решаем перед сном немного прогуляться по ночному Пекину.
Ночью пекинский воздух бархатный и кажется гораздо чище дневного, хотя температура снижается ненамного, просто солнце не печет голову. Чуть меньше машин, вполовину меньше пешеходов, чуть тише на улицах. Но Пекин есть Пекин, это столица полуторамиллиардной страны, здесь жизнь просто не может замереть или заснуть на ночь. Неутомимые китайцы продолжают упорно бороться за процветание своей такой загадочной для твердолобых американцев родины и, конечно, не забывают про себя любимых. Чтобы там не говорили, любая нация добивается успеха только благодаря своему трудолюбию. А в этом с китайцами мало кто может поспорить.
Где-то слышал, что многие китайские таксисты работают в две смены по двенадцать часов: пока один возит клиентов, второй отсыпается в багажнике машины. И так сутками. Не знаю, сам не видел, но возможность таких трудовых подвигов допускаю. В Китае бывает всякое!
Выйдя из гостиницы, минуем торговые кварталы, полные закусывающих и прибарахляющихся иностранцев (наши родные русские рожи видны за сто метров по необъяснимому эфирно-астральному рисунку ауры, в которой генетически отражены семьдесят лет стояния в очередях и сорокаградусный метод решения всех проблем), несколько мелких ресторанчиков, в которых такие же мелкие китайские бизнесмены битый час тянут светлое пиво и деликатно отщипывают палочками маленькие кусочки карпа в кисло-сладком соусе; минуем велосипедную стоянку и выходим на просторы Чанъаньцзе. Машины уже не идут сплошным потоком, как днем, но их все равно много, и свет их фар сливается в единый световой коридор. Дорога переходится в два приема – до середины, где тянется полоса разделительного газона, и далее через еще четыре ряда до велосипедной дорожки. Большинство магазинов и супермаркетов уже закрыто, горят лишь яркие вывески (часто – на старокитайском, написанные красивыми старыми иероглифами) и рекламы (много японской и корейской – автомобили и электроника). Магазин «Дружба» обвешан традиционными красными светящимися фонарями пополам со слоганами «Кока-колы».
Уже говорил, но повторюсь еще раз: гуляя по ночному городу – неважно, в Пекине или в провинции – вряд ли встретишь пьяную компанию или «гопников», которые не прочь затеять драку или тряхнуть деньги. На удивление спокойно и цивилизованно. И это в стране, где каждый четвертый, если не третий, так или иначе занимался боевыми искусствами и в принципе знает, как обращаться с холодным оружием! Конечно, законы в Китае жестки и милиция не дремлет, но сдается, что дело не только в этом; просто с детства их приучали жить более расслабленно и выражать свои эмоции более непосредственно и естественно, а потому у них меньше причин лечить свои проблемы водкой, а лишнюю энергию – если она есть – приберет государство, для которого вопрос о загрузке рабочих рук – древний и хорошо знакомый. Рецепт простой – длинные дороги и высокие небоскребы.
Время от времени включаю камеру, чтобы поймать какой-нибудь яркий кадр. Вот стайка велосипедистов неторопливо прокатывает мимо, лениво беседуя на ходу – возвращаются домой служащие какого-нибудь супермаркета; нищий (или нет?) старик около подземного перехода организовал микробизнес – чинит велосипеды по мелочам, рядом валяются ключи и насос; в самом переходе сумашедшая нищая в грязном тряпье сидит на бетонном полу с завернутым в шаль грудным ребенком и без остановки кланяется всем прохожим, если же бросить монетку – начинает истово и слишком искренне для обычной попрошайки бормотать «Се-се, се-се…» («Спасибо, спасибо…»); к ночному клубу подплывают недешевые автомобили с джентльменами в костюмах, швейцар предупредительно открывает двери перед недешевыми леди; площадка для роликовых коньков забита до отказа, молодежь отрывается под китайский вариант «Ласкового мая»; вот красивая девушка пытается разговаривать с нами по-английски – вышла погулять вместе с мамой, увидела двух белых с камерой – ясное дело, янки, надо налаживать интернациональные контакты! Английский мы знаем несколько хуже, чем китайский, поэтому объясняемся как можем, изредка путая местоимения. Впрочем, оказывается, что по-английски она говорит не лучше нас, компенсируя этот недостаток милой улыбкой. Ну что тут сказать неженатой молодежи, планирующей поездку заграницу? Учите языки! Негоже в беседе с девушками по десять раз повторять заученное «Мы из Шаолиня, изучаем кунфу у монахов» – так ведь можно и сердце разбить кому-нибудь!
Стоим посередине серединной Империи в самом центре ее столицы и глядя на неоновое марево стеклобетонных монолитов, вслушиваясь краем глаза в толчею чужих диалектов, вползуба покусывая пресную лепешку с кунжутом и перцем, как-то не можем поверить, что через всего-то навсего короткий жаркий пекинский день ноги наши ступят на территорию Российской Федерации, представленную серым полом тамбура вагона поезда Пекин-Москва… Это нереально, этого не может быть. Это будет не с нами!
Глава 14
Следующий день, последний в Пекине, начинается с утреннего посещения парка Житан («Алтарь Солнца» – когда-то в нем император приносил жертвоприношения духам предков, Солнцу и Луне). Неспешной походкой минуем несколько посольств – около каждого чистенький китайский постовой в белых перчатках (надо сказать, военная форма на многих китайцах сидит м-м-м… как бы это выразиться? Несколько лоховато – слишком уж субтильные), проходим мимо рынка Яболу (барахолка для русских) и за пару юаней попадаем внутрь огороженной красными стенами территории парка.
В восемь утра здесь кипит вовсю парковая жизнь – заметьте, в рабочий день. Первый, кто привлекает наше внимание – дедушка седых лет, бодро шагающий по каменной дорожке задом наперед. Предположение о старческом слабоумии с негодованием отметается; версия контрамотов из Стругацких (для знатоков) признана черезчур экзотичной; спор прерывает А.М., поясняющий, что это просто напросто такой цигун – вероятно, один из новомодных. А, ну тогда конечно, все ясно, так бы сразу и сказали… Без проблем: если все время идти вперед, то стареешь, как все, а вот если назад, то немножко отматываешь время назад, и типа молодой. Ну это как одометр у автомобилей: если все время ехать назад, то можно отмотать пробег машины в обратном направлении. Не пробовали? Попробуйте!
Повстречав еще несколько контрамотов, приближаемся к центральным площадкам парка. В центре расположена система прудов, живописных полянок и аллей, на которых легко уединиться и покачать ци в свое удовольствие, или просто посидеть на скамеечке в теньке, любуясь на искусно расставленные валуны и карликовые деревья. Впрочем, есть здесь немало и нормальных деревьев – платаны, магнолии, кипарисы и всякие там елки-палки. Некоторые из них облюбованы местными цигунистами для осуществления своих странных, порой-таки подозрительных для непосвященного глаза практик. Так, можно увидеть солидную даму лет пятидесяти, вцепившуюся в горизонтально расположенный сук верхними конечностями и раскачивающуюся в этом легкомысленном положении. Другое несчастное дерево и вовсе вынуждено покрепче ухватиться корнями за землю: толстый мужик расстегнул рубашку на пузе и методично бъется оным о древесный ствол (одно из классичеких шаолиньких упражнений), спасибо еще это не пальма со спелыми кокосами. Рядом стайка женщин бальзаковского возраста (кстати, сколько это в цифрах?…) выполняет тайцзицюань под современную легкую музыку (в Китае она вся легкая; понятия «блатные песни» у них нет и в задумке – а ведь при Мао сидели как надо!) – вроде бы ничего особенного, но вот разительный штрих – у них нет тренера! Никто не заставляет их потеть по три часа в день – они делают это сами, потому что им это нравится и такова традиция!
С южной стороны дворца расположен Императорский парк Цзиншань, на северо-западе ограниченный продолжением крепостного рва – парковым озером Бэйхай (Северное Море). В парке Цзиншань находится высочайшая точка старого Пекина – искусственно насыпанная гора, основанием которой якобы служит пласт угля – запас топлива на случай осады столицы. Туда мы и направляемся.
Через шесть лет воспоминания от посещения десятков китайских парков, двориков и аллей сливаются воедино, делая проблематичным связное описание деталей. Могу сказать лишь одно – традиция фэн-шуй искусного размещения элементов архитектуры, растительности, дорожек, прудов и естественных неровностей делает китайский парк приятным местом для отдыха и прогулок, если только еще пять тысяч туристов не слоняются там одновременно с вами. Увы, это большая редкость, и парк Цзиншань – не исключение.
Поднимаясь на холм, запасаемся бутылками с замороженной водой – в такую жару это единственно радикальное средство от перегрева. Со временем лед в бутылке раскалывается на отдельные куски, которые постепенно плавятся в собственном поту, и мы периодически встряхиваем их, производя приятный уху прохладный шум. В распаренном мозгу тупо шевелится упадническое: как люди вообще выживают в Африке? Как бы в ответ на это мимо проходит группа негров (ах, извините – афроамериканцев!), и мы на мгновение чувствуем себя равно экзотичными с ними на фоне местного населения.
На холме людно, там стоит большущая беседка-павильон, из которой открывается прекрасный вид на центр Пекина. Пекин – ровный, как доска, все улицы точно ориентированы по сторонам света, и до самого горизонта там и сям торчат многочисленные небоскребы. Было бы видно еще больше, если бы не смог. Строго на юге – скопище оранжевых лоскутов – крыши императорского дворца. Жалеем, что нет мощного бинокля, а увеличение камеры дает трясущуюся картинку на таком расстоянии. Ну что сказать – город-монстр!
Побродив еще с часик по императорскому парку, с удивлением обнаруживаем, что времени уже немало – почти пять вечера; видимо, от обилия переездов и смены впечатлений внутренний временной таймер окончательно сбился, и уже не помнишь, когда в последний раз поднимался на гору Дамо – позавчера или неделю назад. Воспоминания длятся одной сплошной чередой, переплетаясь друг с другом, как дорожки в китайском парке. Учитывая, что большинство перемещений мы осуществляли пешком по жаре, экономя на такси, где возможно, и во всех надписях и маршрутах разбираясь сами (конечно, под чутким руководством А.М.), не прибегая к помощи гида, то станет ясно – нагрузки на ходильную и познавательную способности были немалые. Зато какое плотное ощущение китайской реальности!
Сделав небольшой крюк, медленно возвращаемся в гостиницу по улице Ванфуцзин – одной из известнейших торговых улиц Пекина. Здесь расположено множество антикварных, художественных, книжных магазинов, лавочек с сувенирами, супермаркетов и ресторанов. В честь присоединения Гонконга все вокруг увешано светящимися гирляндами, красными шарами и флагами, повсюду играет веселая, но спокойная и мелодичная музыка; не покидает ощущение всеобщего приподнятого настроения и подспудного позитива. Нас, угрюмых русских, все это поначалу немного напрягает – ждем подвоха, но потом постепенно расслабляемся и въезжаем во всеобщий плавный гармоничный ритм. Тра-ля-ля, тра-ля-ля, Гонконг вернулся, блим-блим, а Дэн Сяопин и вовсе молодец, ну и все такое прочее…
Заходим для начала в аптеку – с чего-то же надо начать. Осматриваемся. Н-да, зашли… Не понятно ни черта! Все названия на китайском, в основном специальные иероглифы, которые редко встретишь в учебнике разговорного языка; горы цветастых упаковок, бутыльков и мазей – покупать опасно, вдруг чего объяснишь не точно, и пропишут тебе, как говорится, слабительное вместо валерьянки. Одна витрина полностью посвящена, судя по всему, результатам археологических раскопок в пустыне Гоби – какие-то кости, сушеные драконы, лапы феникса и так далее. Однако чуть погодя разбираемся – часть отделов объединяет вывеска «Чжун-И» (китайская медицина, и там надо быть начеку), а часть – надпись «Си-И» (западная медицина) – здесь все на английском, почти родное – аспирин, колдрекс, тампакс. Олл райт, идем дальше.
Следующий магазин весьма шумный и разноцветный – здесь все пищит, стреляет, ползает и ездит прямо по полу между прилавками. Это детские игрушки. Толстопузые китайские сопляки самозабвенно со всем этим возятся, ни мало не стреноженные на удивление спокойными продавцами в белых рубашках. Особой популярностью в тот год пользовались светящиеся от нажатия или удара пластиковые колечки и омерзительные аморфные человечки, которых следовало кидать на висячее зеркало или стену – они сначала прилипали к поверхности, а затем специфично сваливались вниз, попеременно цепляясь то руками, то ногами… Немного обалдевшие от разнообразия, выходим на свежий тридцатиградусный воздух и выпиваем по стакану холодного пепси, чтобы с новыми силами познавать непознанное.
Художественный салон хорош – китайская живопись и каллиграфия на любой вкус, веера, маски, любые письменные принадлежности, кисти и краски. В углу картин скромные ценники – «8000 юаней» (около 30 000 рублей). Недурно-с. Но что нам до этого, с трехстами юанями в кармане! Вот купим сейчас тушь, волчьи кисточки и рисовую бумагу – и сами нарисуем такую же! Лет через двадцать. Ну а если серьезно, то китайская живопись – это отдельный вид искусства, по своим принципам сильно отличающийся от европейских художественных школ. Для китайского художника, точно как и для мастера боевых искусств, огромное значение имеет наработка базовой техники. Для этого существуют несколько классических тем изображений – птицы, рыбки, горы и воды, цветущая слива мэй-хуа и так далее… Как каллиграф годами выписывает тысячи экземпляров одного и того же иероглифа, так и китайский художник тренируется в изображении, например, котенка. Линии приобретают точность, фигура животного становится все более живой – и вот, через десятки лет все говорят: «Да, господин Ли – мастер в рисовании котят!» Конечно, одной темой обучение не ограничивается, но принцип остается прежним – от малого к большому, от простых навыков к сложным, и никуда не торопиться. Это несколько отличается от модернизма Европы, где приветствуется оригинальность, самобытность, создание новых стилей, где художник в любой картине стремится прежде всего выразить свое «Я» и подчеркнуть отличие от других. В традиции Китая направление мысли другое – почитается отсутствие проявлений личного в творчестве, растворение себя в материале и сохранение традиции. Что лучше – Восток или Запад – вопрос, полагаю, риторический. Быть может, лучшее всегда посередине?
Вдоволь налюбовавшись удивительно живыми тиграми, нарисованными специальной акварелью на шелке, и берущими за душу лунными пейзажами тушью по бумаге, покидаем царство прекрасного – лишь для того, чтобы очутиться во владениях премудрого.
Хотя уровень грамотности в среднем по населению в Поднебесной значительно ниже, чем у нас, книжные магазины в крупных городах заслуживают уважения. Тот, в который заходим мы – специализируется на иностранной и справочной литературе, здесь развалы словарей, проспектов по зарубежным странам, картам Китая и путеводителей всех мастей. Здесь можно приобрести хороший справочник по Пекину с подробной картой и английским переводом. Нас, конечно, в первую очередь интересуют китайско-русские словари – в Красноярске их выбор очень скуден, а цены кусаются. Здесь же мы легко нашли большой китайско-русский словарь пекинского издательства за смешные тридцать три юаня (сто двадцать рублей) и карманный за восемнадцать – чисто социалистические цены. Кроме того, в Пекине можно купить то, что в принципе не продается в России – например, буддийский справочник по санскритским терминам, или словарь древних иероглифов (ныне вышедших из употребления, но встречающихся в сутрах и шастрах), или, наконец, раритетные издания по китайской медицине. Само собой, в любом приличном магазине есть отдел по ушу и цигуну; правда, изобилие цветных обложек еще не означает хорошее содержание – знатокам совсем не интересны нудные методички по спортивному «длинному кулаку» или бесконечные самоучители по саньда (китайский вариант кик-боксинга). Но если терпеливо порыться в многоэтажных стеллажах, усилия наверняка будут вознаграждены, и в ваших руках окажется какая-нибудь невзрачная книжонка шестьдесят девятого года издания, которую в Пекине никто не покупал, потому что не понимали смысла названия: «Сутра полного осознавания»… Бриллиант в стоге сена!
Так неспешно проходя по Ванфуцзин, заходя то в книжный, то в электротовары (где был куплен мини-синтезатор на радость Володе), то просто отдыхая на теплых ступеньках какого-нибудь банка (лаоваям это сходит с рук), постепенно сдвигаем стрелки часов к вечерней страже. В это прекрасное время солнце уже достаточно низко и не в силах прострелить каменные туши небоскребов, спасительная тень прибавляет сил уставшим ногам, машин становится чуть меньше, смог чуть реже, пышными феерверками расцветают неоновые рекламы и подсветка фонтанов. Ввиду такой благодати решаем не толкаться в общественном транспорте и возвращаться в гостиницу пешком. Камера запечатлевает поредевший поток автомобилей на просторах восьмиполосной Чанъаньцзе, ручеек велосипедистов и велорикш на специально отгороженной от автострады дороге, и наши любопытные спины, освещаемые предзакатным солнцем. И это понятно – ведь мы идем строго на восток!
Глава 13
«Мое кунфу сильнее твоего!»
Терминатор – Саре О’Коннор.
Солнце в Китае садится очень быстро, и когда мы переступаем порог гостиницы, небо практически черное. Однако наш день еще не закончился – да и кто ляжет спать в девять вечера в таком интересном месте, как Пекин, да еще в такой веселой компании, как наша!
Жизнь в ночном квартале перед гостиницей кипит вовсю. В 1997-м году постановление о превращении Пекина в суперстолицу Олимпиады-2008, конечно, еще не принято, и тысячи уличных торговцев, зазывал и просто мошенников беспрепятственно творят свой нехитрый бизнес. Помимо ларьков с сувенирами и тряпками, содержимое которых не отличается от таких же в Шаолине, лишь чуть дороже, здесь пышным цветом цветет шашлычный и закусочный промысел. Шашлыки не похожи на наши (в смысле, грузинско-армянские) – на короткие деревянные палочки нанизывают очень маленькие кусочки баранины или свинины, густо посыпанной перцем и приправами, после чего жарят их над углями, поливая чесночным соусом или ла-цзяо – острейшим соевым соусом с мелкими кусочками красного стручкового перца. Смесь получается зверская, но очень аппетитная.
Рядом кормят улитками – морскими, конечно. Мелкие хрупкие раковины обвариваются в кипятке со специями, а нежный микроскопический кусочек моллюска приходится терпеливо выковыривать… зубочисткой. В целом процедура напоминает щелкание семечек – требуется определенное терпение.
По соседству столики забиты любителями поесть вареных раков, чуть дальше – лепешки всех сортов, потом фруктовые валы (к нашему удивлению, цены практически не отличаются от провинции); еще дальше – горячие паоцзы (манты), жареные орешки, вареная кукуруза и многое, многое другое. Дешево и вкусно – непотопляемый девиз этих вездесущих лавочек и палаток.
Дым стоит столбом, китайский говор висит топором, юани шуршат осенними листьями, лоховатые лаоваи покупают всякую ерунду втридорога, ну а мы любуемся всем этим безобразием, неторопливо стаскивая зубами с палочки очередной восхитительный хрустящий кусочек баранины. А через дорогу неоновые ручейки взбегают по склонам какого-то бизнес центра на высоту шестидесяти этажей, сливаясь там, в вышине, с сиянием Веги – древней мифической прародины желтой расы.
Итак, накупив персиков, лепешек, орехов и еще кое-что по мелочи, оккупируем один из наших номеров и приступаем к долгожданному ужину. Живительный зеленый чай пьется легко и привычно, согревая уже успевшую немного застыть под кондиционером душу. Устраиваем генеральную ревизию китайскому телевидению – берем пульт и пролистываем подряд все тридцать-сорок каналов, действующих в Пекине.
Как бы повыразительнее провести параллель сравнения между российским и китайским телевещанием? Скажем так: нынешнее русское ТВ – это (не будем брать в расчет приятные, но малочисленные исключения) Шварцнеггер в окружениии полуголых девчонок, растреливающий из крупнокалиберного пулемета гору стиральных порошков и прокладок под ностальгические вздохи Петросяна и неумеручее похрипывание Пугачевой; на заднем плане MTV сражается с депутатами Госдумы. Китайское ТВ – это… ну, как если бы у нас с социализмом все получилось, только Мосфильм отдали бы на раскрутку Стивену Спилбергу – и передача «Служу Советскому Союзу» сохранилась, и главную роль играл бы Сталонне. Но сцены, где Шэрон Стоун закидывает ногу на ногу, заменили бы рекламой ОБХСС. Вот примерно так.
Наши СМИ – это в основном страшилки и скандалки, а китайские – веселилки и воодушевилки. У них на экране меньше грубых шуток и секса, больше откровенной государственной пропаганды, мягкой музыки и дурацких китайских комедий (китайский юмор, увы, нам кажется нелепым и неинтеллектуальным – таких двигателей российской ментальности, как Задорнов или Жванецкий, у них нет и не может быть). Рекламы даже больше (хотя мы догоняем), но она спокойнее, менее агрессивная и более патриотичная. Скучных бездарных передач – примерно одинаково.
Немалое место занимают сериалы, и среди них половина – про боевые искусства или исторические (что неудивительно при такой древней и насыщенной истории). Ушуистские сериалы – те же «Богатые тоже плачут», только Луис-Альберто ходит в шаолиньских гетрах и с четками на шее, а Марианна периодически крутит двойное сальто и является незаконнорожденной дочерью мастера секретной техники удара большим пальцем ноги. В роли злодеев, естественно, выступают представители вражеских школ кунфу, истребить которых до седьмого колена по линии двоюродной бабки «Луис-Альберто» поклялся еще в грудном возрасте. Диалоги можно оставить без изменений, только имена китайские.
Происхождение кунфуистской кинематографии совершенно очевидно – Пекинская опера, китайский балет с элементами боевых сцен. Успех же и количество подобных сериалов свидетельствуют о том, что в Китае все еще занимается ушу не одна сотня миллионов человек – пусть это просто спортивный чхан-цюань или танцы с веерами в парке – все же понятие о культуре движений распространено широко.
Есть и кабельные каналы, где можно посмотреть «Терминатора» в китайском переводе, но даже там обычно сильна цензура – фильмы с элементами порнографии и анти-восточной направленности не допускают до массового зрителя. Редко, но можно увидеть репортажи из России – в основном из Москвы или с Дальнего Востока – о жизни китайских эммигрантов или рабочих. Думаю, не ошибусь, если скажу, что о России китайцы знают столько же, сколько мы о них – то есть почти ничего. Конечно, старшее поколение когда-то неплохо изучало русский язык, училось по нашим учебникам, выпускало продукцию с заводов, построенных нашими инженерами – но все это в прошлом, сейчас молодежь учит английский и старается уехать в Америку или Европу. Да и сам Китай ныне неплохо образован, снабжен компьютерами и высокими технологиями; все, что сейчас мы в состоянии ему предложить – лес, газ, электричество и, быть может, помощь в запуске спутников. Надо задуматься!
Частенько попадаемся на региональные каналы, особенно Гонконг или Шанхай – в этом случае наши скромные познания в китайском становятся почти бесполезными, и иногда спасает лишь подстрочник иероглифами – написанный отнюдь не для иностранцев, а для своих же братьев по письменности, но не по диалекту. К счастью, большинство образованных китайцев умеют, помимо родного диалекта, говорить и на путунхуа (общенациональный стандарт языка), поэтому песни в исполнении Джеки Чана на торжественном концерте, посвященном присоединению Гонконга, мы почти полностью поняли.
За чашечкой чая и обзором гонконговских торжеств ведется неспешная, но концептуально насыщенная беседа, местами переходящая в дискуссию. Народ подобрался в большинстве если и не с высшим образованием, то с претензиями на него, так что в идеях недостатка нет. Татьяна со свойственным ей унылым пылом толкает новую теорию единого праязыка, из которой однозначно следует, что слово «Москва» – арабского происхождения; А.М., как дипломированный филолог, немедленно начинает эту теорию распиливать на куски тупой пилой; Роберт Васильевич, по образованию – мастер по ремонту телевизоров и знаток киргизских обычаев, тоже находит что добавить; Миша Натуральный, рассекая складным ножом очередной персик, бормочет что-то типа «In vino veritas»; Славик в это время сооружает хитрую конструкцию из вешалки и пары только что выстиранных носков, которую для быстрейшей просушки пытается подвесить под кондиционер (русская смекалка); ну а Вовка посмеивается над каждым из нас вместе и по отдельности. Понимая, что дискуссия затянется до полуночи, мы с Андрюхой решаем перед сном немного прогуляться по ночному Пекину.
Ночью пекинский воздух бархатный и кажется гораздо чище дневного, хотя температура снижается ненамного, просто солнце не печет голову. Чуть меньше машин, вполовину меньше пешеходов, чуть тише на улицах. Но Пекин есть Пекин, это столица полуторамиллиардной страны, здесь жизнь просто не может замереть или заснуть на ночь. Неутомимые китайцы продолжают упорно бороться за процветание своей такой загадочной для твердолобых американцев родины и, конечно, не забывают про себя любимых. Чтобы там не говорили, любая нация добивается успеха только благодаря своему трудолюбию. А в этом с китайцами мало кто может поспорить.
Где-то слышал, что многие китайские таксисты работают в две смены по двенадцать часов: пока один возит клиентов, второй отсыпается в багажнике машины. И так сутками. Не знаю, сам не видел, но возможность таких трудовых подвигов допускаю. В Китае бывает всякое!
Выйдя из гостиницы, минуем торговые кварталы, полные закусывающих и прибарахляющихся иностранцев (наши родные русские рожи видны за сто метров по необъяснимому эфирно-астральному рисунку ауры, в которой генетически отражены семьдесят лет стояния в очередях и сорокаградусный метод решения всех проблем), несколько мелких ресторанчиков, в которых такие же мелкие китайские бизнесмены битый час тянут светлое пиво и деликатно отщипывают палочками маленькие кусочки карпа в кисло-сладком соусе; минуем велосипедную стоянку и выходим на просторы Чанъаньцзе. Машины уже не идут сплошным потоком, как днем, но их все равно много, и свет их фар сливается в единый световой коридор. Дорога переходится в два приема – до середины, где тянется полоса разделительного газона, и далее через еще четыре ряда до велосипедной дорожки. Большинство магазинов и супермаркетов уже закрыто, горят лишь яркие вывески (часто – на старокитайском, написанные красивыми старыми иероглифами) и рекламы (много японской и корейской – автомобили и электроника). Магазин «Дружба» обвешан традиционными красными светящимися фонарями пополам со слоганами «Кока-колы».
Уже говорил, но повторюсь еще раз: гуляя по ночному городу – неважно, в Пекине или в провинции – вряд ли встретишь пьяную компанию или «гопников», которые не прочь затеять драку или тряхнуть деньги. На удивление спокойно и цивилизованно. И это в стране, где каждый четвертый, если не третий, так или иначе занимался боевыми искусствами и в принципе знает, как обращаться с холодным оружием! Конечно, законы в Китае жестки и милиция не дремлет, но сдается, что дело не только в этом; просто с детства их приучали жить более расслабленно и выражать свои эмоции более непосредственно и естественно, а потому у них меньше причин лечить свои проблемы водкой, а лишнюю энергию – если она есть – приберет государство, для которого вопрос о загрузке рабочих рук – древний и хорошо знакомый. Рецепт простой – длинные дороги и высокие небоскребы.
Время от времени включаю камеру, чтобы поймать какой-нибудь яркий кадр. Вот стайка велосипедистов неторопливо прокатывает мимо, лениво беседуя на ходу – возвращаются домой служащие какого-нибудь супермаркета; нищий (или нет?) старик около подземного перехода организовал микробизнес – чинит велосипеды по мелочам, рядом валяются ключи и насос; в самом переходе сумашедшая нищая в грязном тряпье сидит на бетонном полу с завернутым в шаль грудным ребенком и без остановки кланяется всем прохожим, если же бросить монетку – начинает истово и слишком искренне для обычной попрошайки бормотать «Се-се, се-се…» («Спасибо, спасибо…»); к ночному клубу подплывают недешевые автомобили с джентльменами в костюмах, швейцар предупредительно открывает двери перед недешевыми леди; площадка для роликовых коньков забита до отказа, молодежь отрывается под китайский вариант «Ласкового мая»; вот красивая девушка пытается разговаривать с нами по-английски – вышла погулять вместе с мамой, увидела двух белых с камерой – ясное дело, янки, надо налаживать интернациональные контакты! Английский мы знаем несколько хуже, чем китайский, поэтому объясняемся как можем, изредка путая местоимения. Впрочем, оказывается, что по-английски она говорит не лучше нас, компенсируя этот недостаток милой улыбкой. Ну что тут сказать неженатой молодежи, планирующей поездку заграницу? Учите языки! Негоже в беседе с девушками по десять раз повторять заученное «Мы из Шаолиня, изучаем кунфу у монахов» – так ведь можно и сердце разбить кому-нибудь!
Стоим посередине серединной Империи в самом центре ее столицы и глядя на неоновое марево стеклобетонных монолитов, вслушиваясь краем глаза в толчею чужих диалектов, вползуба покусывая пресную лепешку с кунжутом и перцем, как-то не можем поверить, что через всего-то навсего короткий жаркий пекинский день ноги наши ступят на территорию Российской Федерации, представленную серым полом тамбура вагона поезда Пекин-Москва… Это нереально, этого не может быть. Это будет не с нами!
Глава 14
«Лейся, песня» и «Пейся, пепси» – это не скороговорка, а виды культурного отдыха масс.
Из газеты «Жэньмин Жибао».
Следующий день, последний в Пекине, начинается с утреннего посещения парка Житан («Алтарь Солнца» – когда-то в нем император приносил жертвоприношения духам предков, Солнцу и Луне). Неспешной походкой минуем несколько посольств – около каждого чистенький китайский постовой в белых перчатках (надо сказать, военная форма на многих китайцах сидит м-м-м… как бы это выразиться? Несколько лоховато – слишком уж субтильные), проходим мимо рынка Яболу (барахолка для русских) и за пару юаней попадаем внутрь огороженной красными стенами территории парка.
В восемь утра здесь кипит вовсю парковая жизнь – заметьте, в рабочий день. Первый, кто привлекает наше внимание – дедушка седых лет, бодро шагающий по каменной дорожке задом наперед. Предположение о старческом слабоумии с негодованием отметается; версия контрамотов из Стругацких (для знатоков) признана черезчур экзотичной; спор прерывает А.М., поясняющий, что это просто напросто такой цигун – вероятно, один из новомодных. А, ну тогда конечно, все ясно, так бы сразу и сказали… Без проблем: если все время идти вперед, то стареешь, как все, а вот если назад, то немножко отматываешь время назад, и типа молодой. Ну это как одометр у автомобилей: если все время ехать назад, то можно отмотать пробег машины в обратном направлении. Не пробовали? Попробуйте!
Повстречав еще несколько контрамотов, приближаемся к центральным площадкам парка. В центре расположена система прудов, живописных полянок и аллей, на которых легко уединиться и покачать ци в свое удовольствие, или просто посидеть на скамеечке в теньке, любуясь на искусно расставленные валуны и карликовые деревья. Впрочем, есть здесь немало и нормальных деревьев – платаны, магнолии, кипарисы и всякие там елки-палки. Некоторые из них облюбованы местными цигунистами для осуществления своих странных, порой-таки подозрительных для непосвященного глаза практик. Так, можно увидеть солидную даму лет пятидесяти, вцепившуюся в горизонтально расположенный сук верхними конечностями и раскачивающуюся в этом легкомысленном положении. Другое несчастное дерево и вовсе вынуждено покрепче ухватиться корнями за землю: толстый мужик расстегнул рубашку на пузе и методично бъется оным о древесный ствол (одно из классичеких шаолиньких упражнений), спасибо еще это не пальма со спелыми кокосами. Рядом стайка женщин бальзаковского возраста (кстати, сколько это в цифрах?…) выполняет тайцзицюань под современную легкую музыку (в Китае она вся легкая; понятия «блатные песни» у них нет и в задумке – а ведь при Мао сидели как надо!) – вроде бы ничего особенного, но вот разительный штрих – у них нет тренера! Никто не заставляет их потеть по три часа в день – они делают это сами, потому что им это нравится и такова традиция!