Алексеев Валерий Алексеевич. Паровоз из Гонконга

   Наконец Игорь вышел и с сердитым лицом направился к фургону, что-то бурча на ходу. Взгромоздился на высокое сиденье рядом с Филиппом и закончил свою тираду:
   - ...на мою голову.
   Все молчали. Филипп с вопросительной улыбкой смотрел на него.
   - Что глядишь? - сказал ему Горощук и в сердцах хлопнул дверцей. - К Звягину, куда же еще? В пансион "Бриз".
   - Звягин будет сердиться, - совершенно по-русски заметил Филипп.
   - А пускай сердится, нам-то что? Кто начальник?
   - Звягин начальник, - ответил Филипп.
   - Вот и дуй, - сказал Горощук. - И без разговоров. И чтоб я еще когда-нибудь взялся...
   У подъезда узкого, как пенал, многоэтажного дома с ярко-красным лоджиями Игорь долго стоял лицом к глухой стене и как будто чего-то ждал.
   - Что это он там делает? - с нервным смешком спросила Людмил
   - Разговаривает через локутор, - объяснил Андрей.
   - Через что? - не поняла Люда.
   - Ну, через переговорное устройство. Видишь, руку держит на кнопке.
   - И что же, ему даже дверь не хотят открывать? - повысив гол так, чтобы Игорь слышал, спросила мама Люда.
   - Откуда я знаю? - ответил Андрей.
   - Ну, уж теперь и мы пойдем, - решительно сказала Людмила. - Поглядим в глаза этому Звягину: что ж он так плохо принимает людей? И Настя давно не сикала.
   - А кто с вещами? - спросил Иван Петрович.
   Людмила покосилась на Филиппа.
   - Андрюша посидит.
   - Еще чего! - возмутился Андрей. - Я тоже живой человек. Совсем стушить меня хотите?
   - Ну, ступайте втроем, - предложил отец, - а я останусь.
   - А ты и рад! - вскинулась мама Люда. Видимо, она совсем изнемогла от жары и сдерживаться была уже не в силах. - Лишь бы ни с кем не поссориться! Кто из нас командированный? На чье имя аттестат? Кого обязаны жильем обеспечить? Привык за женину юбку прятаться! Иди, иди, тюря, я уж посижу.
   Иван Петрович посмотрел на жену и, не сказав ни слова, стал выбираться из машины. Следом за ним вылез и Андрей, не без опаски ступил на тротуар, неровно вымощенный квадратными бетонными плитами. Ноги были как будто чужие, глаза и губы щипало от пота, голова кружилась, что-то жужжало в ней и мерцало, как в детском волчке.
   Взяв Настасью за руки, мужчины подошли к Игорю, тот все еще нажимал ладонью на кнопку.
   - Ну, вот они тут скопились, в затылок мне дышат, - сказал он, приблизив губы к решеточке микрофона, едва видневшегося в стене. - Как хотите, Григорий Николаевич, айм аут, нет больше сил.
   - Ладно, пусть поднимаются, - прохрипел из стены русский голос, и хромированный запор на стеклянной двери, щелкнув, разомкнулся.
   В подъезде пахло кошками и мандаринами. Громадный цельнометаллический лифт с бегающими под потолком разноцветными огоньками помчал их наверх.
   - Ну и машина, - сказал Иван Петрович. - Наверно, здесь во всех домах такие?
   - Как же, как же, - с ухмылкой ответил Горощук. - Единственный приличный лифт во всем городе. Я уже полгода на тринадцатый этаж пешком хожу. А когда воду вырубают - вообще полный кайф. С ведрами на колонку сбегаешь - и в гору до коморы.
   Лифт остановился так резко, что перехватило дух. Двойные двери, чавкнув, расползлись, на этаже зажегся свет. Было здесь всего две двери: тяжелая, темная, с бронзовой вертушкой звонка и поодаль другая, беленая, видимо, для прислуги.
   - Наш барон тут весь этаж занимает, - понизив голос, сказал Горощук. - Уплотняйте его.
   Иван Петрович вопросительно посмотрел на Игоря, но так и осталось неясным, шутит он или говорит серьезно.
   Темная парадная дверь распахнулась, на пороге в обтрепанных джинсах, резиновых пляжных шлепанцах и пестрой рубахе нараспашку стоял хозяин.
   Ну, детей-то можно было и внизу оставить, - недовольно проговорил он. - Прямо как погорельцы тамбовские.
   Пропустил всех внутрь, заложил дверь на стальную щеколду.
   - Приветствую вас, - буркнул он без особой любезности и протянул Ивану Петровичу руку.
   - Гриша, пусть разуются! - прозвучал откуда-то издалека женский голос.
   - Правильно, снимайте бахилы, - сказал Звягин, - ни к чему на бациллы.
   Конфузясь, Андрей присел на корточки, снял с сестренки сандали и стал разуваться сам. Носки у него были целые, однако ноги в тяжелых отечественных полуботинках успели-таки пропотеть.
   Прихожая была громадная, двусветная, за одним широким во всю стену окном, наполовину задернутым тяжелой шторой, празднично синел океан, за другим открывалась панорама пестро, по-театральному раскрашенному многоэтажья. Мягкая обитая черной кожей мебель, низенькие серванты под черное дерево, полупустой стеллаж с несколькими книгами и деревянными резными фигурками... главной роскошью здесь был прохладный сквознячок.
   - Располагайтесь, - пригласил Звягин.
   У него было широкое лицо с ровными бровями, курносый нос, червячно красные губы.
   - Садитесь же, - с некоторым раздражением повторил он, видя, щербатовцы переминаются и смотрят по сторонам.
   - Извините, - пробормотал Иван Петрович, наклонив к плечу голову и кромки ушей у него покраснели. - Извините, где тут у вас можно сходить по-маленькому?
   Любой взрослый мужчина в подобной ситуации постарался бы обратить дело в забавную шутку, но Иван Петрович этого не умел и Андрей был убежден, что так и должно быть, что это - солидно и что балагурят и развлекают окружающих только никчемные люди.
   - Пускай идут в черный туалет! - вновь прокричала невидимая женщина, и Андрей вздрогнул и обернулся: впечатление было такое, что женщина пряталась где-то за дверью.
   - Ну, давайте, раз приспичило, - с напускным добродушием произнес Звягин. - Вот в ту дверь, по коридору до конца и направо.
   И, взглянув на Андрея, прибавил:
   - И чего таких больших за границу возить? Только портить.
   Андрей взял Настю за руку и повел через просторный холл. При этом он как бы видел себя со спины: нескладный, ушастый, в промокшей от пота розовой рубахе с нелепо закатанными рукавами (один задрался выше локтя, другой разболтался до самой манжеты)... счастливы люди, которые никогда не видят себя чужими глазами, они, должно быть, и в зеркало на себя смотрят как-то не так.
   Стены умывальной и примыкающей к ней небольшой ванной были отделаны синим кафелем невероятной красоты, раковины и прочие рабочие емкости были вроде как бы из голубого мрамора.
   - Батя, - шепотом сказала Настя, - а скоро мы домой вернемся в Щербатов?
   Здрасте, - отозвался Андрей, - мы же только что приехали. Разве тебе не нравится?
   Нравится, - проговорила Настасья, озабоченно пристраиваясь сикать: брата она еще не стеснялась. - Только нам здесь никто не рад.
   - Ну, конечно, - сказал Андрей, про себя удивившись мудрости замечания, - все скакать должны от восторга: мокрохвостая Настя сюда приехала. Радуйся сама, если умеешь.
   - Я радуюсь, - отвечала Настя, облегченно журча. Когда они вернулись в холл, хозяин по-начальственному и в то же время добродушно отчитывал отца:
   Не надо качать права, уважаемый, не надо качать права. Кто с этого начинает - тот не досиживает до конца контрактного срока. А у нас с тобой задача какая? Уехать в нужный день и час, ни минутой раньше и ни минутой позже. Как говорит советник, хорошо приехать -это еще полдела. Хорошо уехать - вот наша цель.
   - Я только хотел... - привстав, проговорил отец, он был похож сейчас на оправдывающегося школьника, который что ни скажет - все едино соврет.
   - Подожди! - Звягин выставил вперед ладонь. - Подожди, не перебивай, я еще не все сказал. Ты выразил неудовольствие, что тебя не так встретили, это - сигнал, и я не могу оставить его без ответа. Так вот, Иван... Иван Петрович: высоких слов я говорить не люблю, устали мы от высоких слов, да и возраст у нас не тот, чтобы красно баять себе на потеху. И скажу я тебе напрямик: твоя зарплата здесь будет хорошая, за один месяц ты отложишь в своем горбу столько, сколько в Союзе не сэкономишь за целый год. При таком окладе, прости меня, дурмана ядовитого можно и потерпеть. Ну, а временно, пока не прояснится с гостиницей, я тебя, не сомневайся, пристрою. Вопрос только - куда.
   - Гриша, к Аникановым их, в "Диди"! - выкрикнула невидимая женщина. Самое место.
   Звягин покосился на стену, задумчиво потрогал себя под мышками, понюхал пальцы и вздохнул.
   - А чего? - поддакнул Игорь. - Правильно Галина Сергеевна указует. Уплотнить Аникашу - и дело с концом.
   - Ишь ты, с концом, - передразнил его Звягин. - Что за народ! Пока он был старшим - ты песни ему на гитаре играл. А знаешь ли ты, что говорил поэт? "Кумир поверженный - все бог". Гуманитарного начала в тебе не хватает, хоть ты и поэт.
   И, удовлетворившись сказанным, Григорий Николаевич пододвинул к себе старомодный телефонный аппарат с большой трубкой, как будто смонтированной из патефонных деталей.
   - Алло! - Звягин произносил не "алё", а "аллоу", это получалось у него внушительно. - Алло! Матвеев? Владимир Андреич! У меня к тебе небольшой сюрприз. А ты еще приятных сюрпризов ждешь? В твои-то годы? Ну-ну. Шутки в сторону, слушай и принимай как руководство действию. Сегодняшним самолетом прибыла семья Тюриных, четверо человек. Замена Сивцова, совершенно верно. Двое детей? С чего ты взял,
   что двое детей? Один прилетел с тремя женами. А чего тогда задаешь лишние вопросы? Представь себе, из города Щербатова...
   Сидя в глубоком кресле и держа на коленях сестренку, Андрей замер: вот, вот, сейчас... сейчас будет сказано... Поплавок косо ушел в мутно-зеленую глубь, и, как это бывает во сне после долгой рыбалки когда только закроешь глаза - начинается клев, сам Андрей тоже ушел вместе с ним под воду с широко раскрытыми глазами, все померкло и похолодело вокруг... Вот, вот, сейчас!
   Подсечка оказалась резкой и такой болезненной, что у Андрея дернулась верхняя губа... Мельком взглянув на Ивана Петровича, Звягинцев усмехнулся и сказал:
   - А черт их... Сумел как-то. И парня взрослого с собой протащил что тебе дипломаты. Тех ленинградцев, понятно, в кювет. Ну, ясно. Да ясно же. Речь не об этом.
   Под затылком у Андрея гулко бабахнуло - так, что зазвенело в ушах, и после короткой паузы вспыхнули, каждая по отдельности, огненные грозди фейерверка: в глазах, в губах, в носу, и горячий красный свет стал медленно, бахромою опускаться на плечи, оплывать к сам сердцу... Как хорошо, что Настасья сидела у него на коленях! Андрей уткнулся в ее жиденькие волосики своим разрумянившимся лицом но уши ведь не спрячешь! Уши полыхали, развесистые и сочные, как пионы. Да, теперь все понятно. Именно поэтому их так странно встречают, именно поэтому Звягин разговаривает с отцом так пренебрежительно и недружелюбно: явились блатнички, сбросили в кювет тех ленинградцев и качают права.
   Но самое скверное было то, что Горощук, приспустив очки, очень заинтересованно глядел на его уши. Глаза у Горощука были воловьи с крупными, как вареные яйца, белками, правый косо придавлен набрякшим веком... Ну, теперь все. Этот своего не упустит. Будет глумиться, будет разоблачать. Ростислав по сравнению с этим - ангел небесный... Как теперь жить? Как теперь жить?
   - В гостиницу пристроить их покамест не удалось, - продолжал между тем говорить в телефонную трубку Звягин. - Ты понял, к чему я клоню? Что значит "через труп"? Ты теперь у нас холостяк. Прими людей, выдели комнату с мебелью и санузлом, у тебя в квартире роту солдат можно поселить. Подай пример всем прочим: ты же моя правая рука. Ах, все-таки через труп... Ну что ж, мы можем и через труп. Ты на пятый год продлеваться раздумал? Вот так. Да, вот так. Мне приемы все дозволены... Что? Разборчивей говори. Ну вот, так бы и сразу. Потерпишь две-три недели... Пусть месяц, черт побери! Не надо печалиться, вся жизнь впереди. Все. Бай-бай. Готовься к встрече.
   Звягин положил трубку и весело посмотрел на Ивана Петровича
   - Ну вот, а ты говоришь - плохо встречают, плохо встречают... - Иван Петрович умоляюще прижал руку к сердцу. - Ладно, я пошутил. Будешь жить покамест в пансионе "Саншайн" у Матвеева Владимира Андреевича, это мой заместитель, надежный парень, оступиться не даст. Значит, какая на сегодня программа твоих действий? Там с тобой побеседует советник Букреев Виктор Маркович. Спешу предупредить: не вздумай с ним, как со мной ты затеял, с порога пререкаться, претензии свои излагать. Плохое будет начало.
   - В офис - значит в посольство? - спросил Иван Петрович.
   Звягин нахмурился, покусал и без того красные губы.
   - В офис - это значит в офис, - сказал он наконец. - Посольство за рекой в другой части города, там тебе делать нечего, разве что кляузу на меня отнести. Нами занимается не посол, а советник, вот с его аппаратом ты и будешь иметь дело. Сдашь свои документы, получишь подъемные, посетишь доктора Славу, а вечером ждут твою семью на товарищеский ужин супруги Аникановы, тебе пока незнакомые. Проживают они в пансионе "Диди", в двух шагах от медпункта. Вопросы есть?
   Вопросов быть не должно.
   И Звягин поднялся, давая понять, что аудиенция окончена.
   ...Матвеев ждал их на пороге. Это был человек средних лет, лысовато-кучерявый, босой и голый по пояс. На нем были шорты, а точнее обрезанные выше колен брюки с бахромой по краям, и это делало его похожим на безбородого робинзона. Он взглянул на груду чемоданов в кабине лифта, усмехнулся, покачал головой.
   - Ну-ну, - проговорил он, отошел в глубь прихожей и встал поодаль, скрестив жилистые руки на груди.
   У него было лицо язвительного экзаменатора, такие, должно быть, являются студентам в их вещих снах: блекло-серые глаза под безбровым выпуклым, как колено, лбом, приплюснутый нос и маленький голубоватый ротик.
   - Несите сразу туда, - бросил он, мотнув головой, - по коридору, дверь в самом конце, нечего мне холл поганить.
   Холл меблирован был так же, как и у Звягина, только обивка дивана и кресел была не кожаная, а матерчатая, горчичного цвета.
   Выделенная комната сказалась довольно просторная, с двумя полутораспальными кроватями, застеленными покрывалами того же горчичного цвета. Окна были затянуты зеленой металлической сеткой, сквозь которую едва сочилась предвечерняя прохлада.
   Когда разгрузка закончилась, Матвеев закрыл за Горощуком дверь и набросил мощный гаражный крюк.
   - Зачем консервы Филиппу дали? - брюзгливо сказал он. - Нечего баловать. Никого вы этим не убедите.
   Тут он заметил, что Настасья забралась в горчичное кресло с ногами, и потемнел лицом. Видя, что на нее смотрят, Настя состроила умильную мордочку, которая, насколько ей было известно, не оставляла равнодушным никого из взрослых людей. Однако с Матвеевым этот номер не прошел.
   Людмила поспешно вытащила дочку из кресла, подшлепнула ее - правда, чисто символически, но Матвеев остался удовлетворен.
   - Значит, так. Посуда у вас своя есть? Очень хорошо. Из серванта не берите, это казенная. Хотя ладно, я ее спрячу. Газовая плита не работает, бойлер тоже. Потому что газ стоит денег. Душ принимать придется холодный, это полезно. Электрическая плитка имеется? Ставьте там у себя, нечего нам тереться друг о друга на кухне. Воду дают с семи до двенадцати утра и с семи до двенадцати вечера. Надо делать запасы в маленькой ванной. Окна не открывать, сетку не повреждать, наползут тараканы, а ночью налетят комары. Эту кнопку не вздумайте нажать вызов домовой обслуги, прибегут - не отвяжетесь. Вот вам ключ от входной двери, прошу не утратить. Вашу дверь запирать нет необходимости - я у вас ничего не возьму. И рекомендую: добивайтесь, настаивайте, ускоряйте переезд в гостиницу. Это в наших общих интересах. Вопросы есть?
   - Скажите, - невпопад заговорил отец, - а как пройти к Аникановым?
   Матвеев поморщился: видно, с Аникановыми у него были связаны неприятные воспоминания.
   - От офиса направо, через три квартала десятиэтажный до сухо и четко объяснил он. - Называется "Пансион "Диди". Это все?
   - Сразу видно преподавателя географии! - льстиво сказала Людмила, но Матвееву ее комплимент не понравился.
   - Экономической географии, - поправил он. - Экономической.
   - Тут мы с вами хотим посоветоваться, - не почуяв его неудовольствия, бодро продолжала Людмила, - и как раз по экономическому вопросу...
   - Я советов не даю, - оборвал ее Матвеев. - Я даю указания, которые для вас обязательны. Вот вы свет зажгли в коридоре - ладно, но если за время вашего пребывания на моей территории перегорит хоть одна лампочка - доставайте, где хотите, можете вывинтить в кабинете у советника: лампочку здесь не купишь ни за какие деньги.
   - Мы привезли десяток, - сказала Людмила, - на шестьдесят и на сорок. Можем с вами поделиться.
   - Пару штук, - подумав, ответил Матвеев. - Но больше никому не давайте. Ну, так какой совет вы хотите от меня получить?
   - Холодильник у нас, "Смоленск", - быстро заговорила Людмила, затерялся в дороге. Сказали, через неделю прибудет. Как до аэропорта добраться, где транспорт взять, не подскажете?
   Людмиле вовсе не нужен был сейчас этот совет, она хотела подластиться, отметить свою зависимость - но вновь просчиталась.
   - Холодильник? - высоким голосом переспросил Матвеев, и нос его еще больше приплюснулся, губы затряслись от гнева. - Где же вы его оставить собираетесь, в номере гостиницы?
   - Отдадим на хранение кому-нибудь, - схитрила Людмила, - на временное пользование, до получения квартиры, да хоть вам...
   - У меня имеется казенный холодильник, - решительно отверг ее предложение Матвеев, - другого мне не надо. А совет мой будет таком: бросьте вы это дело, запишите в графу чистых убытков.
   - Почему? - Лицо Людмилы вытянулось.
   - Да потому, - с нажимом сказал Матвеев, и голос его зазвенел, потому, что вам придется заплатить такую пошлину, что никаких подъемных не хватит. В размере стоимости десяти холодильников. Вот так. Еще вопросы есть?
   Андрей многозначительно посмотрел на мать: "Получила? Сорока".
   Матвеев показался ему солидным, достойным мужиком, такие выступают только по делу, подначивать и глумиться им некогда. В общем, устраивайтесь на временных началах, - сказал Матвеев.
   - Я ложусь отдыхать и прошу тишины. Но опять-таки напоминаю: добивайтесь, настаивайте, ускоряйте переезд. Это ваше право, а обязанность местной стороны - вас устроить. Я как заместитель старшего группы обещаю всемерную поддержку, но добиваться должны именно вы.
   Тюрины молчали.
   - И еще одно. У Аникановых в гостях вы, конечно, напьетесь. Прошу дать мне возможность закончить мою мысль. Так вот, пожалуйста, без звонких песен по возвращении, без плясок в коридоре, иначе я буду вынужден написать докладную.
   - А как добиваться гостиницы? - спросил Иван Петрович.
   - Язык учили? - вопросом на вопрос ответил Матвеев. - Вот на языке и добивайтесь.
   7
   Офис помещался в веселеньком трехэтажном особнячке, окруженном пышно цветущим садом. У ограды в тени акаций стояли рядком сверкающие иностранные автомашины, среди них наша "Волга" вишневого цвета выглядела какой-то заспанной. Если бы не эта "Волга" и не бронзовая табличка с гербом на воротах, можно было бы пройти мимо: таких особнячков с черепичными крышами в боковых переулках было множество.
   - Екипажи возблистали златом, - дребезжащим старческим голосом проговорил Иван Петрович. - Токмо русскаго дела карета в презрении стоит меж французских с точеными стеклами.
   Князя Щербатова Иван Петрович цитировал вслух лишь тогда, когда пребывал в приподнятом настроении. И, слыша этот особенный, _княжий_ голос, дети радовались за отца, ибо благодушествовал он не часто. В данном случае его, похоже, умилил пряничный вид офиса: в таком уютном, ласковом домике могли твориться только добрые дела.
   Вдоль ограды неторопливо прохаживались двое темнокожих солдат в лихо примятых кепках с автоматами за спиной. Рядом с гербовой табличкой в бетонную стойку ворот было тоже вмонтировано переговорное устройство. Поколебавшись, Иван Петрович нажал черную кнопку. В репродукторе громко хрустнуло и послышался женский голос, холодный и как будто пахнущий одеколоном, как у продавщицы галантерейного магазина.
   - К кому таким табором?
   Должно быть, из окна, едва видневшегося среди водопада цветов, за ними давно наблюдали.
   - Свои, - ответил Иван Петрович. - Из группы Звягина.
   - К кому идете? - повторило вопрос устройство. - Русского языка не понимаете?
   - К этому, как его, к товарищу Букрееву, - сказал Иван Петрович, несколько смешавшись.
   - "Как его", - передразнило устройство, - Виктор Маркович вам всем назначил?
   - Мы прямо от Звягина. Прилетевшие мы, новоприбывшие. После паузы калитка, неохотно лязгнув, открылась.
   Тюрины с трепетом ступили на посыпанную красными камешками дорожку с желтой окантовкой, более похожую на торжественный ковер. Даже границы между красным и желтым были обозначены полосками темно-серого гравия. По обе стороны дорожки были разбиты круглые клумбы оранжевых цветов, часто утыканные жесткими остроконечными вроде бы проржавелыми листьями и оттого похожие на средневековые оружейные склады. Справа от входа стоял решетчатый павильон, на фронтоне которого красивой славянской вязью было написано: "Письма, газеты, журналы". В глубине участка покрытый толстой шубой зелени высился белый особняк, он со всех сторон был обсажен высокими кустами, которые пышно цвели марганцево-красными и лиловыми колокольчиками. Эти крупные цветы при всей своей яркости плохо сочетались друг с другом, были какие-то раздражающе ненастоящие, похожие на бумажные, которые носят у нас на майские праздники, и окраска их казалась химической, анилиновой. Слева от особняка под желтым пластиковым на весом стояло несколько "рафиков", "газиков" и большой львовский автобус. Справа же, за флигелем, открывалась бетонированная площадка, уставленная рядами садовых скамеек.
   Дежурная по офису, молодая женщина с высокой манерной прической и длинным лицом, вышла на крыльцо. Тут она увидела Настю и всплеснула руками.
   - Господи, такую кроху притащили! Она же еле ноги волочит.
   - Не с кем оставить, - привычно жалобным голоском сказала мила.
   - Сама контрактная, что ли?
   Смысл вопроса, прозвучавшего очень пытливо, был Андрею неясен, но мама Люда отреагировала так, как будто всю жизнь на эту тем; и разговаривала.
   - Нет, только муж, - ответила она.
   Смиренный тон ее, видимо, смягчил сердце дежурной.
   - Ну, так вот, мам-ма-ша, здесь офис, здесь резиденция советника, а не площадка молодняка. Я вас впустила - и мне же будет втык. Прогуливать детей будете в городе.
   - Извините, мы не знали, - сказал Иван Петрович. От его приподнятого настроения не осталось и следа.
   - Да ладно, не знали они. Проходите на киноплощадку, не мельтешите перед окнами. И не шуметь! Надежда Федоровна отдыхает с дороги.
   "Ага, - подумал Андрей. - Наверно, советник живет на верхних этажах. Значит, там сейчас и Кареглазка".
   И от мысли, что Женечка Букреева глядит на него сейчас из окна, ему стало прохладнее, по спине пробежали мурашки.
   Тюрины обогнули угол дома и сели на скамеечку под навесом.
   - Неприветливые все какие-то, - проговорила мама Люда.
   Это офис, - укоризненно сказал ей Андрей. - Знаешь, что такое офис? Официальное учреждение, а мы путаемся под ногами.
   - Ну хорошо, тут советник. А этот, хозяин наш? - Мама Люда сердито мотнула головой, имея в виду Матвеева.
   - Хозяин плохого тебе ничего не сделал, - ответил Андрей. - Выделил комнату, дал указания.
   Мама Люда промолчала, терпеливо вздохнув.
   Андрей огляделся. Киноплощадка под открытом небом, как в Летнем саду, рассчитана была человек на пятьсот, скамейки выкрашены в приятный сиреневый цвет, а экран, широкий и слегка вогнутый, вмурован в бетонный забор. С обеих сторон площадка ограждена была добротными фотостендами: "Будни нашей Родины", "Страна пребывания хорошеет и строится", "Визит высоких гостей", "Лучшие среди нас". За стендами здесь заботливо следили, фотографии были свеженькие, качественные, не выцветшие на солнце. Он обернулся: к стене флигеля, чуть ниже глазка кинобудки, приделана была табличка "Места для работников аппарата". Эта надпись, несомненно, относилась к трем рядам скамеек, которые уместились под пластиковым навесом.
   - Ну, дорогие родители! - возмущенно сказал Андрей и вскочил. - За вами глаз да глаз! Где вы сели? Посмотреть, что ли, трудно?
   Семейство перебралось на солнышко. Впрочем, дело шло к вечеру, и становилось свежее, воздух перестал струиться от жары, тени под кустами стали красными.
   - Мама, я пить хочу, - сказала Настя.
   - Потерпи. Нас сейчас вызовут.
   - Ну, мамочка, ну сил больше нету!
   - О, господи, нетерпляйка!
   Мать взяла дочку за руку и повела ее к дальним стендам. Там за кустами видны были какие-то подсобные помещения, оттуда доносились голоса наших женщин.
   - Сырую воду не пейте! - крикнул им вдогонку Иван Петрович. Манеру говорить вслед он усвоил от мамы Люды. Вообще, если присмотреться, он с годами все больше походил на старую долговязую женщину, а мама Люда - на мелкорослого мужичка.
   И в это время из динамика под навесом, как на вокзале, послышался протяжный голос дежурной:
   - Тюрины Иван Петрович и Людмила Павловна, вас вызывает товарищ Букреев.
   - Ох, Настасья! - пробормотал Андрей. - Вечно она, животина проклятая!
   - Ну что ж, - странным, меняющимся, как бы плывущим голосом сказал отец, - как говорил мой друг Михаила Михайлович, пойдем в крестовую, сиречь в аудиенц-камеру.