Алексей Евгеньевич Герасимов. Фантасмагория смерти

   Затем на сцену выступил некий Шарла, до революции помогавший парикмахеру, а теперь ставший барабанщиком милицейского батальона. Находясь уже в изрядном подпитии, он решил сорвать концом своей сабли чепец с головы принцессы и задел лезвием ее лоб немного повыше глаза, отчего кровь брызнула ручьем, а роскошные белокурые волосы несчастной рассыпались по плечам. Как волки, почуявшие запах крови, опьяняясь ее видом, убийцы схватили принцессу под руки и поволокли ее через горы валяющихся на улице трупов. Бедная мадам Ламбаль уже не могла сохранять равновесие и только прикладывала неимоверные усилия, чтобы не упасть. Единственное, что ее заботило, – как бы ее поза не сделалась непристойной, отчего она постоянно сжимала ноги.
   В этот момент из толпы вышел молодой человек, прилично одетый, вид которого совершенно не гармонировал с озверевшей пьяной толпой. Видя, что принцесса уже практически обнажена и старается, несмотря на это, хоть как-нибудь прикрыться руками, он закричал в полном негодовании: «Что вы делаете? Вспомните, что у вас есть жены и матери! А если бы это были они?». Немедленно толпа бросилась на неизвестного защитника обреченной принцессы, и через минуту он был убит: десятки копий одновременно вонзились в него, а потом на безжизненное тело накинулись и растерзали в клочья.
   В узком переулке между улицей Сент-Антуан и тюрьмой Форс слуги принцессы не выдержали столь жуткого зрелища и принялись в отчаянии кричать: «Помогите!». На них немедленно набросились убийцы, и двое нашли свою смерть тут же; остальным удалось бежать.
   И вновь Шарла, подхватив полено, ударил им по голове мадам Ламбаль, и она, потеряв сознание, упала на гору трупов. Мясник Гризон немедленно отсек ей голову своим мясным косарем, а далее началось многочасовое издевательство над трупом. Два часа чернь наслаждалась видом обезглавленного тела, из которого лилась кровь. К нему приставили двух людей, которые занимались тем, что обмывали его и просили окружающих обратить внимание на то, какое это тело белое и нежное. Современники говорят, что в это время они видели настолько возмутительные по распутству сцены, описать которые у них не поднимается рука.
   Так, Мерсье свидетельствует, что над трупом мадам Ламбаль было совершено все самое зверское и отвратительное, что только способен придумать обезумевший садист. У нее отрезали груди и разрезали живот, откуда вытащили все внутренности. Один из убийц, обмотавшись кишками, вытащил сердце несчастной жертвы и начал рвать его зубами. В результате тело было разрезано на куски, причем все части бандиты поделили между собой, а один из них, которому достались половые органы, ради шутки устроил себе из них подобие усов. Самое же страшное в том, что и в настоящее время коллекционеров не смущают находки подобного рода. Относительно недавно эти части тела принцессы можно было увидеть засушенными; на одной из выставок они красовались на шелковой подушке.
   На этом, однако, страшная одиссея трупа не закончилась. Бертран де Мольвиль утверждал, что одну ногу принцессы, оторванную от туловища, зарядили в пушку и дали залп. До этого он видел, по его словам, как 3 сентября 1792 года из тюрьмы Форс вывели невысокую женщину в белом платье, которую толпа палачей, вооруженная самым разным оружием, беспощадно била. Он был свидетелем убийства этой женщины, видел, как ей отрубили голову, как затем убийцы потащили по парижским улицам кровавые клочья мяса. Кто бы мог подумать, что всего несколько часов назад эти жуткие части тела были прекрасной белокурой принцессой, неотразимой в своем обаянии, которая, как говорили современники, «у подножия трона служила своей красотой».
   Убийцы бежали по городу, волоча за собой клочья мяса, как вдруг заметили какой-то предмет, который выглядывал из обрывков одежды, кое-как сохранившихся на трупе. Этот предмет оказался маленьким портфелем. Барабанщик по имени Эрвелен решил, что будет разумно передать находку в Комитет секции Воспитательного дома. Все документы, находящиеся в портфеле, были тщательно зафиксированы, а поведение Эрвелена одобрено.
   Из Комитета секции Воспитательного дома Эрвелен был отправлен в Законодательное собрание, где произвели допрос по поводу убийства принцессы Ламбаль. Этот допрос остался зафиксированным в документах, и его жуткий реализм потрясает до сих пор.
   «Вопрос: Не было ли изжарено сердце бывшей принцессы Ламбаль по требованию людей и даже его самого в топившейся печке в этом заведении (в кабачке неподалеку от места убийства, где развлекались бандиты – прим. авт.) и не ел ли он затем сам этого сердца?
   Ответ: Не видел и не ел.
   Вопрос: Не носил ли он на острие своей сабли половые органы Ламбаль?
   Ответ: Нет, я носил кусок ее гребенки.
   Вопрос: Как же можно было прикрепить кусок гребенки на конец сабли?
   Ответ: Это была часть головного убора – тока.
   Вопрос: Но гребенка и ток – две разные вещи?
   Ответ: Они были соединены проволокой.
   Вопрос: Где были подобраны эти вещи?
   Ответ: В канаве, напротив тюрьмы Форс.
   Вопрос: Не принимал ли он участия в процессии, которая ходила по улицам с головой и другими частями тела убитой?
   Ответ: Нет».
   Так, по свидетельским показаниям, историкам удалось уточнить путь страшной одиссеи трупа принцессы Ламбаль. Одна из свидетельниц, мадам Лебель, супруга одного из художников, бывшего члена Академии, в этот день по стечению обстоятельств оказалась на улице Кордери. Там слышался ужасный шум. Встревоженная женщина спросила у прохожих, что случилось? Те ответили, что это по Парижу носят голову приятельницы королевы. Насмерть перепуганная, мадам Лебель бросилась искать убежище у одного из знакомых парикмахеров, поскольку считала того убежденным роялистом. Тем не менее скрыться от страшной процессии ей так и не удалось. Стоило ей войти в салон, как буквально следом за ней в парикмахерскую хлынула толпа с мертвой головой.
   Бандиты потребовали от мастера, чтобы тот «как следует отделал голову Ламбальши, чтобы Антуанетта ее узнала». Несчастному парикмахеру ничего не оставалось, как подчиниться требованиям обезумевшей пьяной оравы. Ему пришлось вымыть голову, завить и напудрить все еще роскошную белокурую шевелюру, хотя остатки крови он так и не смог убрать с волос. Удовлетворенные убийцы забрали голову, насадили ее на пику и направились в Тампль.
   В час дня жуткая процессия приблизилась к Тамплю. Муниципальная стража осведомилась, чего хотят эти люди, на что последовал ответ: «Заставить Антуанетту приложиться к голове, которую она так любила, а потом пронести по улицам уже две головы». Чтобы предупредить очередной самосуд, два комиссара, надев трехцветные шарфы, видимо, для успокоения толпы, решили вступить в переговоры с народом и хоть как-то охладить горячие головы. Один из комиссаров заявил, что Национальное собрание доверило ему защиту королевской семьи в качестве самого ценного залога страны перед лицом наступающего неприятеля, а потому в данном случае самосуд явится не только делом неполитичным и недальновидным, но также опозорит всю нацию, допустившую убить своих государей без суда и следствия.
   В итоге комиссары предупредили толпу, что она может стать жертвой подстрекательства лиц, склонных к перегибам, чего республика одобрить решительно не может. «К тому же, – заявили они, – подобное дикое поведение роняет престиж парижан в глазах остальных французов». С другой стороны, комиссары сами не на шутку опасались стать жертвой самосуда толпы, готовой на все и неизвестно в какую минуту. «Мы оказываем доверие вашему благоразумию, – сказали комиссары, – а потому пропустим шестерых представителей в Тюильрийский сад, чтобы те смогли предъявить королеве свои требования, и их станут сопровождать представители законной власти».
   Вслед за этим ворота сада Тюильри были отворены, и за пределы ограды ворвались, правда, не шестеро, как просили комиссары, а, как минимум, в два раза больше, а за ними просочилось еще несколько десятков особенно возбужденных рабочих со своими кровавыми трофеями. Комиссары поняли, что поддержание общественного порядка превращается в большую проблему.
   В толпе раздались вопли и требования, чтобы королева подошла к окну, потому что, если она не посмеет исполнить требования бандитов, то они пройдут внутрь дворца и заставят Марию Антуанетту «поцеловать голову своей б…». Тем не менее комиссары проявили похвальную стойкость, не позволив убийцам исполнить свое намерение. Те поняли, что проникнуть в место заключения королевы им не представится возможности, а потому отвели душу в самых непристойных ругательствах и отвратительных проклятиях, какие только мог придумать одурманенный кровью и алкоголем мозг.
   Не удовлетворившись тем, что им удалось поднять голову погибшей принцессы на пике к самому окну Марии Антуанетты, убийцы чувствовали потребность сделать еще что-либо омерзительное, поскольку их садизм, вырвавшийся на свободу, требовал еще чего-то особенного. Одиссея трупа продолжалась.
   В это время герцог Пентьеврский с его прислугой пребывали в состоянии крайнего ужаса и растерянности, поскольку все были уверены, что после визита к королеве озверевшая орда кинется именно к нему, через бульвары, к Тулузскому отелю. Герцог понимал, что он со своими людьми совершенно бессилен перед разбушевавшейся народной стихией, а потому приготовился ко всему и приказал открыть галереи дворца. Ему оставалось только ждать, когда эти дикари с головой его родственницы придут требовать очередной порции крови.
   Банда же, проходя по улицам, все больше и больше увеличивалась в размерах. Возглавлял ее все тот же Шарла, который размахивал пикой с насаженной на нее головой, как адским тирсом. Уже вблизи Тулузского отеля навстречу убийцам вышел один из преданных слуг герцога Пентьеврского. Он спросил Шарла, куда направляются все эти люди? «Мы хотим, чтобы эта сволочь немедленно поцеловала свою роскошную мебель», – ответил Шарла.
   Стараясь казаться спокойным и сдерживая естественный ужас, слуга мягко и отчетливо произнес: «Вы ошиблись адресом. Она никогда не проживала в этом месте. Квартира, которую вы ищете, находится в Тюильри или в отеле Лувуа».
   На самом деле все было не совсем так. Принцесса действительно жила в Тюильри, поскольку этого требовали ее обязанности гофмейстерины: находиться как можно ближе к королеве. Что до остальной собственности, мадам Ламбаль имела конюшни на улице Ришелье. Но ее квартира находилась именно в Тулузском отеле. Удивительно, но толпа по неизвестной причине поверила словам слуги герцога Пентьеврского, а потому чудовищное шествие вновь развернулось в направлении Тюильри. Что творилось в головах убийц, уже совершенно непонятно, однако по дороге в Тюильри пьяной ватаге отчего-то захотелось свернуть в Пале-Рояль.
   В Пале-Рояле жил герцог Орлеанский, предатель Филипп Эгалите. Ничуть не смущенный кровавой драмой, разыгрывающейся по всему Парижу, Эгалите собирался сесть за стол со своей любовницей Бюффон. В этой же компании находились несколько его знакомых из Англии. Кажется, толпа слегка испортила обед господину Эгалите.
   Когда в дворцовом дворе послышались дикие вопли толпы, один из англичан подошел к окну узнать, что случилось. Он буквально оцепенел от ужаса, увидев голову принцессы Ламбаль на пике. Англичанин отшатнулся от окна, и герцог Орлеанский решил наконец проявить интерес к происходящему на улице. «Ну и что там?» – спросил он равнодушно. «Они несут голову на пике!» – только и смог выговорить англичанин. «И вы так переволновались из-за этого? – фыркнул Эгалите. – Подумаешь: голова на пике. Это нисколько не помешает нашему обеду».
   Он пригласил присутствующих к столу, после чего поинтересовался, нет ли сведений, что над какими-либо женщинами из числа заключенных в тюрьмах народ совершил самосуд. Ему ответили утвердительно: да, многие женщины погибли. «Тогда мне хотелось бы знать, что произошло с мадам Ламбаль». Англичанин больше не мог говорить; он поднес руку к шее и провел по ней рукой. «Ясно», – сказал Эгалите и немедленно заговорил о другом, всем своим видом показывая, что данная тема исчерпана.
   Этот предатель даже у потомков вызывает лишь чувство омерзения, а потому большинство историков склонны считать, что банда Шарла принесла ему голову принцессы намеренно, чтобы продемонстрировать, что его распоряжения выполнены в точности и вот доказательства содеянного. В то же время этот человек, несмотря на свои циничные и жестокие слова по отношению к погибшей таким ужасным образом родственнице, никогда не отличался хладнокровием и смелостью, а потому он не мог оставаться совершенно равнодушным. Быть может, чувство сострадания и было ему чуждо, однако не могла же в этот момент в его голове не промелькнуть мысль, что подобный исход не исключен и для него самого. Чувств же, охвативших Эгалите в тот момент, он все равно ни за что бы не выказал открыто, хотя бы из трусости.
   Немного позже, по окончании обеда, герцог Орлеанский, видимо, все же мучаясь угрызениями совести, решил вновь поговорить о мадам Ламбаль с некой англичанкой, также бывшей у него в гостях в тот день. Испытывая желание хоть как-нибудь оправдаться, Эгалите уверял высокопоставленную даму, что он приложил со своей стороны все возможные усилия, чтобы освободить свояченицу. При этом он был настолько убедителен, что высокопоставленная дама, к тому же плохо разбиравшаяся в психологии этого низкого и трусливого человека, поверила ему. Вернувшись в Англию, она доказывала, что осуждение Филиппа Эгалите несправедливо, поскольку она своими глазами видела, как этот аристократ, давно опозоривший свой титул, на самом деле до глубины души потрясен последствиями сентябрьского народного бунта. Англичанка утверждала: «…Я уверена, что он говорил правду, так как он всегда вообще выражал самое живое участие к несчастной мученице».
   Но оставим Эгалите наедине со своей совестью. Пока он рассказывал англичанке об усилиях, которые якобы прилагал к спасению принцессы, одиссея останков бывшей красавицы продолжалась. Побывав у Филиппа Орлеанского, ревущая толпа снова направилась к Тюильри и сделала очередную попытку прорваться во дворец, однако на этот раз стража решительно не допустила их за ограду. Уяснив, что с этой проделкой ничего не получится, убийцы прошествовали по улицам Сент-Оноре, Ферронери, Верьер и Сицилийского короля, совершив таким образом круг и вновь встав на Метельной улице. Здесь им взбрело в голову заглянуть в Сент-Антуанское аббатство, чтобы показать голову несчастной принцессы ее ближайшей подруге, настоятельнице монастыря госпоже Бово.
   Дальнейшие действия убийц известны из показаний одного из свидетелей, который описал в своих воспоминаниях эти кровавые сентябрьские дни. Этот человек случайно оказался на улице Сент-Антуан, заполненной горами трупов. Он с ужасом видел, как по канавам вместо дождевой воды течет кровь. Свидетель почувствовал, что от страха ему становится плохо и кружится голова. Боясь потерять сознание, он зашел в ближайший кабачок, чтобы попросить там стакан воды. Едва он поднес стакан к губам, как в этот трактир ворвалась невменяемая толпа, жаждущая вина. В руках главаря была насаженная на пику женская голова, а роскошными белокурыми волосами жертвы убийца обмотал свою руку. Для того чтобы взять стакан с вином, этому чудовищу пришлось положить голову на прилавок. Свидетель узнал, что эта отрубленная голова принадлежала принцессе Ламбаль.
   Утолив жажду, толпа направилась к Шатле, возможно, для того, чтобы сдать останки трупа в морг, однако в эти дни данное заведение не работало, и дикари бросили части тела принцессы среди дров в соседнем дворе.
   Но если с телом принцессы убийцы больше не хотели ничего проделывать, то голова все еще казалась им интересной. Они выглядели абсолютно обезумевшими, а потому голова, украшенная, как прежде, роскошной шевелюрой, казалась им способной чувствовать. Им хотелось оскорблять ее снова и снова. Потому одичавшие люди решили, что неплохо было бы показать этой голове место, где красавица-принцесса окончила свое земное существование. Воодушевленные новой идеей чудовища отправились в тюрьму, где была заключена принцесса в последние дни. Говорят, что в толпе находился парикмахер, который, воспользовавшись всеобщим невменяемым состоянием, отрезал от головы чудные волосы погибшей женщины.