Страница:
Геннадий Прашкевич
Алексей Гребенников
Третий экипаж
ВМЕСТО ВСТУПЛЕНИЯ
(о фантастической литературе)
Во время строительного бума двухлетней давности Андрей С., друг и деловой партнер одного из авторов этой книги, сказал: «Смотри, камень у нас уже весь расписан. Ты занимаешься землей, ищи новую землю».
Что можно представить, услышав такое?
Конечно, огромную скалу, сверху донизу расписанную всем этим, сами знаете: «Вася был здесь!», «Пахом и Лось – ДМБ-2008!», «Бердск рулит!» и всё такое прочее. По словам Андрея С. выходило, что свободных мест на указанной скале совсем не осталось, пора расписывать землю, а еще предпочтительнее – просто продавать места под росписи.
Правда, как вскоре выяснилось, Андрей С. имел в виду всего лишь камень со своего карьера в Тогучинском районе, а еще точнее, щебень марки альбутафир. Звучит красиво и жизненно. Как, скажем, римские пуццолановые смеси из «Полярной саги». Так что пришлось заняться активной скупкой земельных участков, предположительно содержащих новые месторождения щебня. На вопрос о предварительной геологоразведке Андрей С. знающе ответил: «Камень тут везде!» – и широко обвел рукой кривую линию горизонта.
Земли купили много. Больше тысячи га. Не везде, конечно, камень оказался «тот», а самая лучшая сопка вообще оказалась заселенной уникальным видом каких-то сибирских бабочек. «Насекомых перевезем в другое, более удобное для них место!» – решил Андрей С., но тут ударил кризис. И как-то оказалось, что запасов щебня на уже существующем карьере хватит лет на пятьдесят, а то и побольше. Появилась даже идея устроить на купленной земле небольшое свободное государство и чеканить золотую монету с классическим профилем второго соавтора.
«Да хоть космодром стройте!»
Андрей С. пошутил, но нас его слова зацепили.
Нелегко писать, зная, что читатель уже приучен к определенным правилам.
И нет ничего хуже, чем подчиняться чужим, кем-то уже выработанным правилам. Что ни говори, а это значит – влиться в унылую толпу посредственностей, романы и повести которых похожи друг на друга как кедровые орешки, только без чудесного вкуса и аромата. А ведь именно сегодня как никогда фантастический роман или повесть должен стать умным посредником между самыми разными слоями общества. Так какой же смысл в тысячный раз писать о героях, со всех сторон одинаковых? Какой смысл изображать всего лишь жалкое подобие любви, верности, героизма, только и вмещающихся в издательские «форматы»?
Тогучин – типичный российский поселок городского типа.
Фраза: «Ты что, из Тогучина?» всегда звучала как: «Ты что, из деревни?»
Нам это кажется обидным. В отличие от жителей других малых городов, выросших, к примеру, вокруг некоего крупного завода, выпускающего самые толстые электроды в мире или самый белый в мире цемент (ах, «римские пуццолановые смеси»!), тогучинцы вынуждены сами крутиться, обеспечивая свое будущее. В разных других местах за двадцать лет непрерывных реформ у многих в России душа покрылась седыми лишайниками от интриг в борьбе за рабочее место. А тогучинцы ничего! Открыли пивные заводики, мясо– и рыбокоптильни. Наверное, экономика и жизнь Тогучина – это еще не блеск и драйв столичного центра, живущего на нефтяных деньгах, но это уже и не депрессивный умирающий (умерший) городок-призрак.
Менталитет бывших первопроходцев сказался.
В Сибири люди так устроены: неагрессивны и любопытны.
Так почему же не построить космодром в Тогучине? Земля есть. Камень есть. Литература – не наскальная. И наша провинциальная стеснительность ничуть не мешает нам объявлять энергетической столицей мира, скажем, Чемальскую ГЭС, давать дельные советы и без того опытному сказочному старичку чюлэни-полуту, наконец, заниматься скупкой земель и строительством космодромов.
Отсюда и стартуем!
На радость читателям.
Авторы
Что можно представить, услышав такое?
Конечно, огромную скалу, сверху донизу расписанную всем этим, сами знаете: «Вася был здесь!», «Пахом и Лось – ДМБ-2008!», «Бердск рулит!» и всё такое прочее. По словам Андрея С. выходило, что свободных мест на указанной скале совсем не осталось, пора расписывать землю, а еще предпочтительнее – просто продавать места под росписи.
Правда, как вскоре выяснилось, Андрей С. имел в виду всего лишь камень со своего карьера в Тогучинском районе, а еще точнее, щебень марки альбутафир. Звучит красиво и жизненно. Как, скажем, римские пуццолановые смеси из «Полярной саги». Так что пришлось заняться активной скупкой земельных участков, предположительно содержащих новые месторождения щебня. На вопрос о предварительной геологоразведке Андрей С. знающе ответил: «Камень тут везде!» – и широко обвел рукой кривую линию горизонта.
Земли купили много. Больше тысячи га. Не везде, конечно, камень оказался «тот», а самая лучшая сопка вообще оказалась заселенной уникальным видом каких-то сибирских бабочек. «Насекомых перевезем в другое, более удобное для них место!» – решил Андрей С., но тут ударил кризис. И как-то оказалось, что запасов щебня на уже существующем карьере хватит лет на пятьдесят, а то и побольше. Появилась даже идея устроить на купленной земле небольшое свободное государство и чеканить золотую монету с классическим профилем второго соавтора.
«Да хоть космодром стройте!»
Андрей С. пошутил, но нас его слова зацепили.
Нелегко писать, зная, что читатель уже приучен к определенным правилам.
И нет ничего хуже, чем подчиняться чужим, кем-то уже выработанным правилам. Что ни говори, а это значит – влиться в унылую толпу посредственностей, романы и повести которых похожи друг на друга как кедровые орешки, только без чудесного вкуса и аромата. А ведь именно сегодня как никогда фантастический роман или повесть должен стать умным посредником между самыми разными слоями общества. Так какой же смысл в тысячный раз писать о героях, со всех сторон одинаковых? Какой смысл изображать всего лишь жалкое подобие любви, верности, героизма, только и вмещающихся в издательские «форматы»?
Тогучин – типичный российский поселок городского типа.
Фраза: «Ты что, из Тогучина?» всегда звучала как: «Ты что, из деревни?»
Нам это кажется обидным. В отличие от жителей других малых городов, выросших, к примеру, вокруг некоего крупного завода, выпускающего самые толстые электроды в мире или самый белый в мире цемент (ах, «римские пуццолановые смеси»!), тогучинцы вынуждены сами крутиться, обеспечивая свое будущее. В разных других местах за двадцать лет непрерывных реформ у многих в России душа покрылась седыми лишайниками от интриг в борьбе за рабочее место. А тогучинцы ничего! Открыли пивные заводики, мясо– и рыбокоптильни. Наверное, экономика и жизнь Тогучина – это еще не блеск и драйв столичного центра, живущего на нефтяных деньгах, но это уже и не депрессивный умирающий (умерший) городок-призрак.
Менталитет бывших первопроходцев сказался.
В Сибири люди так устроены: неагрессивны и любопытны.
Так почему же не построить космодром в Тогучине? Земля есть. Камень есть. Литература – не наскальная. И наша провинциальная стеснительность ничуть не мешает нам объявлять энергетической столицей мира, скажем, Чемальскую ГЭС, давать дельные советы и без того опытному сказочному старичку чюлэни-полуту, наконец, заниматься скупкой земель и строительством космодромов.
Отсюда и стартуем!
На радость читателям.
Авторы
ЮРЬЕВ ДЕНЬ
И во дни грешников годы будут укорочены, и их посев будет запаздывать в их странах и на их пастбищах (полях), и все вещи на земле изменятся и не будут являться в свое время; дождь будет задержан, и небо удержит его.
И в те времена плоды земли будут запаздывать, и не будут вырастать в свое время; и плоды деревьев будут задержаны от созревания в свое время.
И луна изменит свой порядок, и не будет являться в свое время.
Книга Еноха
«ДАРЬИН САД»
Вообще-то мы хотели в Париж.
Но на выезде из Новосибирска Алексу позвонили.
– Разве аэропорт Толмачево теперь уже не западнее?
– Какая разница, если мир спятил? – ответил Алекс и развернул машину.
Может, и нет разницы.
Дождь над Сибирью моросил всё лето.
Низкие облака, плоское небо, сводку новостей подбирают дебилы.
А сегодня с утра активно обсуждалась ситуация в небе – поменяла Луна орбиту или нет? Удачливые наблюдатели из Австралии и Южной Америки не дремали: клялись, что визуально Луна выглядит несколько меньше, чем раньше. Серьезные ученые, впрочем, помалкивали, а у сумчатых и наследников апартеида свои взгляды на мир…
Сообщалось, что приливы и отливы меняют налаженный тысячелетний ритм, приливные энергостанции одна за другой выходят из строя, магнитное поле Земли прыгает, суда сбиваются с курса…
В «Российской газете» появилась заметка о дельфинах, якобы пытавшихся что-то сообщить людям. Короткая заметка, без комментариев. Зато «Комсомольская правда» разразилась длинной чудесной басней об Атлантиде, посланцами которой выступают вышеназванные дельфины…
В Новосибирске любители-астрономы устроили пожар в Академгородке, выжидая на площадке перед университетом долгожданного появления луны…
В Чебоксарах госпитализировали подростков, устроивших ночную рыбалку на Волге. «Так и не дождались появления небесного тела». Искитимские дрозды, по сообщениям орнитологов, зимовали нынче не в Индии, а в дельте Нила. Там же оказались заблудившиеся гуси из Беломорья…
Одна за другой наваливались на материки новые модификации свиного и птичьего гриппа, Сахалин и Камчатку трясли землетрясения, Венеция, как всегда (только еще быстрее), уходила под воду, ураганы крушили поселки Австрии и Словакии. (Полный список катастроф см. в открытой печати.)
В конце апреля в США полностью отменили паспортную систему. А уже в мае примеру американцев последовала Европа. На улицах городов появились поблескивающие никелем автоматы-ксероксы. «Вы в шоке от перемен? Жизнь кажется вам пресной? Жить без документов, удостоверяющих ваш пол, личность и знания, не можете? Запускайте нашу программу! За небольшие деньги наш автомат в считаные минуты выдаст вам любой, какой захотите, документ. Правда, он вам нигде и никогда больше не пригодится…»
Кстати, в Ленинском районе Новосибирска объявилась столетняя (так она сама утверждала) бабка, обещающая каждому нагадать такое будущее, какое он лично заслуживает. Но очереди к бабке не наблюдалось.
Облака, облака, облака. Серые, низкие. На подъезде к плотине Новосибирской ГЭС вырубились вдруг придорожные фонари. Стало темнее, пошел дождь. На этот раз уверенный. Отправиться в Париж еще месяц назад предложил Алекс, но он же теперь в очередной раз разрушил идею, повернув на юг. А нам требовалось уединение. Мы собирались написать веселую книжку о полярных богах, которые по-братски делят своих олешков с соседями и занимаются любовью даже при минус двухстах градусах по Цельсию!
Нужны поводы для веселья?
Албанцы ссорятся с ЮАР (к счастью, не из-за Косово).
Гаагский суд распущен, судей выдали тем странам, которые больше других пострадали от правосудия. Канадский лосось, закольцованный ихтиологами, идет нереститься на Курильские острова (видимо, российские условия кажутся им комфортнее). Правда, в Греции и Калифорнии горят леса, в дельте Меконга выпал снег, на Кубани тучные урожаи привели к столь резкому увеличению численности грызунов, что пришлось составами ввозить на Кубань веселых неприхотливых сибирских лис. Даже добродушные мальгаши ни с того ни с сего прогнали с президентского поста своего симпатичного, похожего на лемура лидера. А в селе Покровка мы с Алексом увидели тучного (как кубанский урожай) батюшку в рясе и с бородой. Он стоял на обочине, его обдавало мокрой дорожной пылью; злыми синими губами батюшка кастовал какое-то затейливое проклятие.
Теперь Алекс, наконец, сообщил причину резкого поворота.
Попросил Алекса поменять маршрут его старый приятель майор Мухин, следователь. Жила в его вещдоках некая снайперская винтовка – опытная, со стажем, с хорошей оптикой, но приговоренная комиссией к списанию. Чудесно пахла ружейным маслом, благородной гарью, в специальном чехольчике лежал кусочек замши, всё как у людей. Готовясь к списанию, неделю назад, объяснил Алекс, майор Мухин, косоротый, кривой, веселый, пригласил близких друзей на старый танковый полигон – отдать винтовке последние почести. Пили самогон домашнего изготовления («гребёнку»), стреляли по пластиковым бутылкам с водой, развешанным в листве огромного тополя. Развешивал бутылки юркий лейтенантик с двойной фамилией – то ли Смирнов, то ли Суконин, а может, всё вместе. Прыгал по веткам, как белка, разносил слухи, травил старые анекдоты, давал добрые советы, – странно, что Алекс промахнулся, а майор вообще не попал в парня. Понятно, бывший полигон выглядел сиротливо. Когда-то по нему гоняли танки, теперь мощные колеи заросли травой, в них стояла мутная, желтоватая от цветочной пыльцы вода. «Вольво» Алекса и «калдина» майора стояли метрах в двадцати от мангала, сквозь непрекращающуюся морось несло дымком; прохожих на полигоне в принципе не предполагалось. Тем не менее на другой день тугой на голову майор не обнаружил винтовки, запертой в багажнике.
Вот жила себе в вещдоках и вдруг ушла в другое место.
– Она же списанная!
– Но висит пока на майоре.
– Он что, взял ее без разрешения?
– Улавливаешь мысль, – одобрил мою прозорливость Алекс. – И не дай бог, она теперь где-нибудь выстрелит.
– А ушла с чьей помощью?
– Вот это майор и выясняет. Пять часов на полигоне, двадцать минут – во дворе Управления, потом еще два часа возле мухинского дома… При этом в машине неотлучно находился водила, багажник на замке, а надо же – исчезла!.. Водила стопроцентно не при чем, а Смирнов-Суконин и булку не украдет…
Алекс пустил одну из своих замечательных многообещающих улыбок и предупредил следующий вопрос. Нет, нет, ему самому такое мощное оружие ни к чему. Он бы и за деньги не взял снайперскую винтовку. А майор начальству пока не сообщил, ждет, когда включится на винтовке им же до того временно выключенный радиомаячок.
– Догадываюсь. Маячок включился!
– Точно! – кивнул Алекс. – И винтовка эта движется сейчас в сторону Алтая.
– Если известно, куда и с какой скоростью она движется, почему ее не перехватят?
– Да как-то хитро движется. Сперва отлеживалась в Новосибирске, потом выбралась на федеральную трассу М 52. На какое-то время задержалась в Усть-Семе, может, перевозчик раздумывал, не перебраться ли ему через Катунь? Нет, не стал перебираться, поехал через Чепош, там снова задержка. После Чепоша двинулся в сторону Унзеня, и дальше через Элекмонар – на Чемал. Вот майор и попросил меня помочь. Быть неподалеку… Ну, если что…
Так мы попали в «Дарьин сад».
Анар, хозяин гостиницы, понял нас с полуслова.
Ну да, собирались в Париж, выехали в аэропорт, а оказались у него на Чемале.
Ясный пень, это судьба. Да и где еще по-настоящему отдохнешь? До самой Ташанты, до монгольской границы не найдете такого места, чтобы и тихо, и река, и все удобства. Только в «Дарьином саду». Ну а дождь моросит, так его и в Париже не меньше.
На узбека Анар не походил. В трехкомнатном номере (всё же – хозяин) царил сиреневый полумрак от нежного китайского фарфора, вывезенного из Золотого треугольника. Чудесный круглый стол из черного дерева, неподъемные стулья, в узком простенке – портрет принцессы Укока. Копия портрета – внизу, на стене бара. Недоуменно склоненная женская головка, зачесанные назад волосы, три косы, одна спускается между голых лопаток. На плече, смуглом, как у Анара, стилизованные олешки, что-то вроде узора на счастье; нос с горбинкой. В Москве и в Питере Анар сдавал в аренду несколько собственных квартир, одну даже на Малой Дмитровке – греческому послу (для неофициальных встреч), но сам жить предпочитал на Алтае. Выписывал из Бийска и Барнаула обученных работников, а случалось, пользовался гастарбайтерами. Бывший военный – любил дисциплину, никаких этих «комбат-батяня»; он, собственно, из Москвы уехал из-за чудовищной необязательности москвичей. Назначишь встречу на три часа, а приезжают к пяти, так нельзя, пунктуального Анара это сводило с ума.
Черная футболка, защитного цвета шорты, сандалии на босу ногу.
Два трехэтажных коттеджа, бревенчатая банька по-черному для любителей, деревянные телеграфные столбы с матовыми фонарями над вымощенной камнями набережной. Большая часть фонарей не подключена, но это никому не мешает, особенно бронзовой женщине на бронзовой скамье, поставленной у парапета, под которым вода свирепо ввинчивается под каменные завалы, кипит, шипит в воронках, как в чайнике.
– Катерина Калинина, – представил Анар бронзовую женщину. – Бывшая жена. Всесоюзного старосты.
Бывшие жены самого Анара жили тут же.
Они занимали первый этаж западного коттеджа.
С одной Анар говорил только по-китайски (обсуждал проблемы других), а с русскими наоборот – обсуждал проблемы китаянки. По набережной и по диким берегам Чемала, как туманом укрытым желтой куриной слепотой, носились веселые выпестыши Анара – Венька, Якунька, Кланька и Чан. Вода в реке пронизана яростью зелени, кристальной беспощадной зелени – только у отмелей она желтела, становилась прозрачной, билась о складки камня, облизанные, поджатые, как губы, выплескивалась на россыпи кварцитов, таких снежных, что взгляд обжигало холодом. Выпестыши гоняли по камням мяч, ругались на всех языках, кроме алтайского. На языке принцессы Укока Анар ругаться детям запрещал. Причины? А местный шаман накамлал ему личную встречу с принцессой Укока. Удивляетесь? Принцесса давно умерла? Да какая разница для высокого человеческого духа? Главное, не гневить принцессу.
Выпестыши, кстати, занимались исключительно восточными языками.
– А французский? Немецкий? Английский?
– Эти без надобности, – заверил Анар, приглашая нас в бар. – Европа расползается. Ее скоро дождями смоет. Над нею уже луны не видно.
И одобрил:
– Вы правильно сделали, завернув ко мне на Чемал. Лучше болтать с моими бывшими женами, чем торговаться с лягушатниками из-за паштета. Там у них всё пропахло бензином и лекарствами, а у меня – трава, цветы. Весь край – как эдельвейс. – Он не стал пояснять приведенный образ. – У меня, – он обвел рукой круг такой широкий, что в него точно попали не только Алтай, но и часть Монголии с Казахстаном, – у меня тут людям не тесно. До ледникового периода на Алтае вообще жилось просторно, а после ледникового периода живется еще просторнее. – Анар прищурился, вглядываясь во мглу времен. – Древние римляне в домах только ночевали, греки тоже не знали, что такое настоящий дом, в Европе до сих пор каждый клочок земли кровью пахнет, а у меня – вечность, тишина. Приехали археологи, разок копнули, и вот вам, пожалуйста, принцесса в ледяном саркофаге! Если ее, правда, вернут из Новосибирска на родину предков, я сам устрою пышные, как тысячи лет назад, похороны. Приглашу Колю Чепокова, пусть напишет новый портрет принцессы. Образования у Коли никакого, а пишет посильнее французов. Таракай, так себя зовет. Дескать, он – нищий, бродяга. Еще ребенком его подбросили в лукошке к детскому дому. «коля чепоков кумандинец помогите родился в январе». Что еще сказать о хорошем человеке?
Номера нам с Алексом достались необычные. Чуть не треть каждого занимали скальные выступы, на которые, собственно, было посажено здание. Это же Алтай, не Европа, где экономят каждую пядь. В холле, кстати, висела еще одна, третья, копия ископаемой принцессы. «Такой край, – покачал головой Анар. – Шаман мне так и накамлал, вот умру на руках принцессы».
Мне показалось, Анар говорил именно о принцессе Укока.
То, что она умерла много столетий назад, его ничуть не смущало. Он не находил данную информацию противоречивой.
Вот я и думал ночью.
Два хороших человека собираются написать веселую книгу.
Они берут ноутбуки, едут в аэропорт и вдруг оказываются на Чемале.
А другой хороший человек Анар, благородно поддерживая всех своих бывших жен, мечтает о принцессе (покойной), на руках которой умрет.
Река шумела за окном. От скалы несло мягким холодком, лепешки белых лишайников светились в сумерках, как пролитая сметана. Сон, наконец, пришел ровный, тихий, но утром – тук, тук – очнулся мобильник. Женский голос, незнакомый, невообразимо далекий, спросил: «У тебя жарко?»
Я ответил: «Да нет».
«Она уже здесь?»
Я спросил: «Винтовка?»
Связь сразу прервалась. Номер не определился, это меня окончательно разбудило.
Накинув халат, я вышел на деревянный балкон. Вряд ли меня спрашивали о винтовке, случайное соединение, так часто бывает. Я потянулся. Небо на востоке розовело. Таким я его не видел с весны. Каменноугольная ночь на глазах рассеивалась, обгладывала внизу камни вода – изумрудно-черная в тени, хищно поблескивала под фонарями. Над горами громоздились первые облака. Они не затягивали небо, как над Новосибирском; белоснежные, медленно плыли на запад. Из окна соседнего номера (номер Алекса) сквозняком выдуло занавеску.
«Хотите добрый совет?»
Я обернулся и увидел на мансарде молодого человека лет двадцати пяти.
Костюмчик в плохо различимую елочку, глаза синие, такие ничем не пригасишь.
«Включите телевизор!» – «А кто там?» – «Буковский!»
Я послушно вернулся в номер.
Оказывается, зловредные ученые из NASA давно намереваются изменить орбиту Земли, теперь это всем известно, – так комментировал последние происшествия известный журналюга Буковский. Этих не в меру ученых ребят из NASA беспокоит глобальное потепление. Нас, россиян, например, глобальное потепление тоже беспокоит, но мы ребята ушлые, мы у тех же америкашек купим дешевые кондиционеры и установим в своих уютных землянках, а вот америкашкам неймется – намереваются чуть ли не изменить орбиту Земли. Сперва довели всех до мирового финансового кризиса, а теперь решили тряхнуть Землю. Мало им Луны. Похоже, денежек не хватает на бонусы ворюгам-банкирам.
Но на выезде из Новосибирска Алексу позвонили.
– Разве аэропорт Толмачево теперь уже не западнее?
– Какая разница, если мир спятил? – ответил Алекс и развернул машину.
Может, и нет разницы.
Дождь над Сибирью моросил всё лето.
Низкие облака, плоское небо, сводку новостей подбирают дебилы.
А сегодня с утра активно обсуждалась ситуация в небе – поменяла Луна орбиту или нет? Удачливые наблюдатели из Австралии и Южной Америки не дремали: клялись, что визуально Луна выглядит несколько меньше, чем раньше. Серьезные ученые, впрочем, помалкивали, а у сумчатых и наследников апартеида свои взгляды на мир…
Сообщалось, что приливы и отливы меняют налаженный тысячелетний ритм, приливные энергостанции одна за другой выходят из строя, магнитное поле Земли прыгает, суда сбиваются с курса…
В «Российской газете» появилась заметка о дельфинах, якобы пытавшихся что-то сообщить людям. Короткая заметка, без комментариев. Зато «Комсомольская правда» разразилась длинной чудесной басней об Атлантиде, посланцами которой выступают вышеназванные дельфины…
В Новосибирске любители-астрономы устроили пожар в Академгородке, выжидая на площадке перед университетом долгожданного появления луны…
В Чебоксарах госпитализировали подростков, устроивших ночную рыбалку на Волге. «Так и не дождались появления небесного тела». Искитимские дрозды, по сообщениям орнитологов, зимовали нынче не в Индии, а в дельте Нила. Там же оказались заблудившиеся гуси из Беломорья…
Одна за другой наваливались на материки новые модификации свиного и птичьего гриппа, Сахалин и Камчатку трясли землетрясения, Венеция, как всегда (только еще быстрее), уходила под воду, ураганы крушили поселки Австрии и Словакии. (Полный список катастроф см. в открытой печати.)
В конце апреля в США полностью отменили паспортную систему. А уже в мае примеру американцев последовала Европа. На улицах городов появились поблескивающие никелем автоматы-ксероксы. «Вы в шоке от перемен? Жизнь кажется вам пресной? Жить без документов, удостоверяющих ваш пол, личность и знания, не можете? Запускайте нашу программу! За небольшие деньги наш автомат в считаные минуты выдаст вам любой, какой захотите, документ. Правда, он вам нигде и никогда больше не пригодится…»
Кстати, в Ленинском районе Новосибирска объявилась столетняя (так она сама утверждала) бабка, обещающая каждому нагадать такое будущее, какое он лично заслуживает. Но очереди к бабке не наблюдалось.
Облака, облака, облака. Серые, низкие. На подъезде к плотине Новосибирской ГЭС вырубились вдруг придорожные фонари. Стало темнее, пошел дождь. На этот раз уверенный. Отправиться в Париж еще месяц назад предложил Алекс, но он же теперь в очередной раз разрушил идею, повернув на юг. А нам требовалось уединение. Мы собирались написать веселую книжку о полярных богах, которые по-братски делят своих олешков с соседями и занимаются любовью даже при минус двухстах градусах по Цельсию!
Нужны поводы для веселья?
Албанцы ссорятся с ЮАР (к счастью, не из-за Косово).
Гаагский суд распущен, судей выдали тем странам, которые больше других пострадали от правосудия. Канадский лосось, закольцованный ихтиологами, идет нереститься на Курильские острова (видимо, российские условия кажутся им комфортнее). Правда, в Греции и Калифорнии горят леса, в дельте Меконга выпал снег, на Кубани тучные урожаи привели к столь резкому увеличению численности грызунов, что пришлось составами ввозить на Кубань веселых неприхотливых сибирских лис. Даже добродушные мальгаши ни с того ни с сего прогнали с президентского поста своего симпатичного, похожего на лемура лидера. А в селе Покровка мы с Алексом увидели тучного (как кубанский урожай) батюшку в рясе и с бородой. Он стоял на обочине, его обдавало мокрой дорожной пылью; злыми синими губами батюшка кастовал какое-то затейливое проклятие.
Теперь Алекс, наконец, сообщил причину резкого поворота.
Попросил Алекса поменять маршрут его старый приятель майор Мухин, следователь. Жила в его вещдоках некая снайперская винтовка – опытная, со стажем, с хорошей оптикой, но приговоренная комиссией к списанию. Чудесно пахла ружейным маслом, благородной гарью, в специальном чехольчике лежал кусочек замши, всё как у людей. Готовясь к списанию, неделю назад, объяснил Алекс, майор Мухин, косоротый, кривой, веселый, пригласил близких друзей на старый танковый полигон – отдать винтовке последние почести. Пили самогон домашнего изготовления («гребёнку»), стреляли по пластиковым бутылкам с водой, развешанным в листве огромного тополя. Развешивал бутылки юркий лейтенантик с двойной фамилией – то ли Смирнов, то ли Суконин, а может, всё вместе. Прыгал по веткам, как белка, разносил слухи, травил старые анекдоты, давал добрые советы, – странно, что Алекс промахнулся, а майор вообще не попал в парня. Понятно, бывший полигон выглядел сиротливо. Когда-то по нему гоняли танки, теперь мощные колеи заросли травой, в них стояла мутная, желтоватая от цветочной пыльцы вода. «Вольво» Алекса и «калдина» майора стояли метрах в двадцати от мангала, сквозь непрекращающуюся морось несло дымком; прохожих на полигоне в принципе не предполагалось. Тем не менее на другой день тугой на голову майор не обнаружил винтовки, запертой в багажнике.
Вот жила себе в вещдоках и вдруг ушла в другое место.
– Она же списанная!
– Но висит пока на майоре.
– Он что, взял ее без разрешения?
– Улавливаешь мысль, – одобрил мою прозорливость Алекс. – И не дай бог, она теперь где-нибудь выстрелит.
– А ушла с чьей помощью?
– Вот это майор и выясняет. Пять часов на полигоне, двадцать минут – во дворе Управления, потом еще два часа возле мухинского дома… При этом в машине неотлучно находился водила, багажник на замке, а надо же – исчезла!.. Водила стопроцентно не при чем, а Смирнов-Суконин и булку не украдет…
Алекс пустил одну из своих замечательных многообещающих улыбок и предупредил следующий вопрос. Нет, нет, ему самому такое мощное оружие ни к чему. Он бы и за деньги не взял снайперскую винтовку. А майор начальству пока не сообщил, ждет, когда включится на винтовке им же до того временно выключенный радиомаячок.
– Догадываюсь. Маячок включился!
– Точно! – кивнул Алекс. – И винтовка эта движется сейчас в сторону Алтая.
– Если известно, куда и с какой скоростью она движется, почему ее не перехватят?
– Да как-то хитро движется. Сперва отлеживалась в Новосибирске, потом выбралась на федеральную трассу М 52. На какое-то время задержалась в Усть-Семе, может, перевозчик раздумывал, не перебраться ли ему через Катунь? Нет, не стал перебираться, поехал через Чепош, там снова задержка. После Чепоша двинулся в сторону Унзеня, и дальше через Элекмонар – на Чемал. Вот майор и попросил меня помочь. Быть неподалеку… Ну, если что…
Так мы попали в «Дарьин сад».
Анар, хозяин гостиницы, понял нас с полуслова.
Ну да, собирались в Париж, выехали в аэропорт, а оказались у него на Чемале.
Ясный пень, это судьба. Да и где еще по-настоящему отдохнешь? До самой Ташанты, до монгольской границы не найдете такого места, чтобы и тихо, и река, и все удобства. Только в «Дарьином саду». Ну а дождь моросит, так его и в Париже не меньше.
На узбека Анар не походил. В трехкомнатном номере (всё же – хозяин) царил сиреневый полумрак от нежного китайского фарфора, вывезенного из Золотого треугольника. Чудесный круглый стол из черного дерева, неподъемные стулья, в узком простенке – портрет принцессы Укока. Копия портрета – внизу, на стене бара. Недоуменно склоненная женская головка, зачесанные назад волосы, три косы, одна спускается между голых лопаток. На плече, смуглом, как у Анара, стилизованные олешки, что-то вроде узора на счастье; нос с горбинкой. В Москве и в Питере Анар сдавал в аренду несколько собственных квартир, одну даже на Малой Дмитровке – греческому послу (для неофициальных встреч), но сам жить предпочитал на Алтае. Выписывал из Бийска и Барнаула обученных работников, а случалось, пользовался гастарбайтерами. Бывший военный – любил дисциплину, никаких этих «комбат-батяня»; он, собственно, из Москвы уехал из-за чудовищной необязательности москвичей. Назначишь встречу на три часа, а приезжают к пяти, так нельзя, пунктуального Анара это сводило с ума.
Черная футболка, защитного цвета шорты, сандалии на босу ногу.
Два трехэтажных коттеджа, бревенчатая банька по-черному для любителей, деревянные телеграфные столбы с матовыми фонарями над вымощенной камнями набережной. Большая часть фонарей не подключена, но это никому не мешает, особенно бронзовой женщине на бронзовой скамье, поставленной у парапета, под которым вода свирепо ввинчивается под каменные завалы, кипит, шипит в воронках, как в чайнике.
– Катерина Калинина, – представил Анар бронзовую женщину. – Бывшая жена. Всесоюзного старосты.
Бывшие жены самого Анара жили тут же.
Они занимали первый этаж западного коттеджа.
С одной Анар говорил только по-китайски (обсуждал проблемы других), а с русскими наоборот – обсуждал проблемы китаянки. По набережной и по диким берегам Чемала, как туманом укрытым желтой куриной слепотой, носились веселые выпестыши Анара – Венька, Якунька, Кланька и Чан. Вода в реке пронизана яростью зелени, кристальной беспощадной зелени – только у отмелей она желтела, становилась прозрачной, билась о складки камня, облизанные, поджатые, как губы, выплескивалась на россыпи кварцитов, таких снежных, что взгляд обжигало холодом. Выпестыши гоняли по камням мяч, ругались на всех языках, кроме алтайского. На языке принцессы Укока Анар ругаться детям запрещал. Причины? А местный шаман накамлал ему личную встречу с принцессой Укока. Удивляетесь? Принцесса давно умерла? Да какая разница для высокого человеческого духа? Главное, не гневить принцессу.
Выпестыши, кстати, занимались исключительно восточными языками.
– А французский? Немецкий? Английский?
– Эти без надобности, – заверил Анар, приглашая нас в бар. – Европа расползается. Ее скоро дождями смоет. Над нею уже луны не видно.
И одобрил:
– Вы правильно сделали, завернув ко мне на Чемал. Лучше болтать с моими бывшими женами, чем торговаться с лягушатниками из-за паштета. Там у них всё пропахло бензином и лекарствами, а у меня – трава, цветы. Весь край – как эдельвейс. – Он не стал пояснять приведенный образ. – У меня, – он обвел рукой круг такой широкий, что в него точно попали не только Алтай, но и часть Монголии с Казахстаном, – у меня тут людям не тесно. До ледникового периода на Алтае вообще жилось просторно, а после ледникового периода живется еще просторнее. – Анар прищурился, вглядываясь во мглу времен. – Древние римляне в домах только ночевали, греки тоже не знали, что такое настоящий дом, в Европе до сих пор каждый клочок земли кровью пахнет, а у меня – вечность, тишина. Приехали археологи, разок копнули, и вот вам, пожалуйста, принцесса в ледяном саркофаге! Если ее, правда, вернут из Новосибирска на родину предков, я сам устрою пышные, как тысячи лет назад, похороны. Приглашу Колю Чепокова, пусть напишет новый портрет принцессы. Образования у Коли никакого, а пишет посильнее французов. Таракай, так себя зовет. Дескать, он – нищий, бродяга. Еще ребенком его подбросили в лукошке к детскому дому. «коля чепоков кумандинец помогите родился в январе». Что еще сказать о хорошем человеке?
Номера нам с Алексом достались необычные. Чуть не треть каждого занимали скальные выступы, на которые, собственно, было посажено здание. Это же Алтай, не Европа, где экономят каждую пядь. В холле, кстати, висела еще одна, третья, копия ископаемой принцессы. «Такой край, – покачал головой Анар. – Шаман мне так и накамлал, вот умру на руках принцессы».
Мне показалось, Анар говорил именно о принцессе Укока.
То, что она умерла много столетий назад, его ничуть не смущало. Он не находил данную информацию противоречивой.
Вот я и думал ночью.
Два хороших человека собираются написать веселую книгу.
Они берут ноутбуки, едут в аэропорт и вдруг оказываются на Чемале.
А другой хороший человек Анар, благородно поддерживая всех своих бывших жен, мечтает о принцессе (покойной), на руках которой умрет.
Река шумела за окном. От скалы несло мягким холодком, лепешки белых лишайников светились в сумерках, как пролитая сметана. Сон, наконец, пришел ровный, тихий, но утром – тук, тук – очнулся мобильник. Женский голос, незнакомый, невообразимо далекий, спросил: «У тебя жарко?»
Я ответил: «Да нет».
«Она уже здесь?»
Я спросил: «Винтовка?»
Связь сразу прервалась. Номер не определился, это меня окончательно разбудило.
Накинув халат, я вышел на деревянный балкон. Вряд ли меня спрашивали о винтовке, случайное соединение, так часто бывает. Я потянулся. Небо на востоке розовело. Таким я его не видел с весны. Каменноугольная ночь на глазах рассеивалась, обгладывала внизу камни вода – изумрудно-черная в тени, хищно поблескивала под фонарями. Над горами громоздились первые облака. Они не затягивали небо, как над Новосибирском; белоснежные, медленно плыли на запад. Из окна соседнего номера (номер Алекса) сквозняком выдуло занавеску.
«Хотите добрый совет?»
Я обернулся и увидел на мансарде молодого человека лет двадцати пяти.
Костюмчик в плохо различимую елочку, глаза синие, такие ничем не пригасишь.
«Включите телевизор!» – «А кто там?» – «Буковский!»
Я послушно вернулся в номер.
Оказывается, зловредные ученые из NASA давно намереваются изменить орбиту Земли, теперь это всем известно, – так комментировал последние происшествия известный журналюга Буковский. Этих не в меру ученых ребят из NASA беспокоит глобальное потепление. Нас, россиян, например, глобальное потепление тоже беспокоит, но мы ребята ушлые, мы у тех же америкашек купим дешевые кондиционеры и установим в своих уютных землянках, а вот америкашкам неймется – намереваются чуть ли не изменить орбиту Земли. Сперва довели всех до мирового финансового кризиса, а теперь решили тряхнуть Землю. Мало им Луны. Похоже, денежек не хватает на бонусы ворюгам-банкирам.
ТРИ КОЛОНКИ НЕКРОЛОГОВ
Лучшими у Буковского получились первые три некролога.
«…удачливый характер не помешал Игорю Леонидовичу оказаться на борту европейского парома «Сантор», затонувшего в Ла-Манше. Снимки водолазов показали, что судно легло на дно левым бортом и погрузилось в почти пятиметровый слой ила. Когда в борту вырезали дыру, с огромным пузырем воздуха выбросило на поверхность тело Игоря Леонидовича…»
«…госпожа Бабурина баллотировалась в депутаты от «лиги тихих», и даже ее помощники не ожидали, что она возглавит стихийную демонстрацию в защиту сексуальных меньшинств Калининского района. Творческий диапазон госпожи Бабуриной слишком быстро заполнил реальную нишу ее нравственного влияния, можно сказать, госпожа Бабурина не знала ни сна, ни отдыха. Отсюда ее преждевременная смерть от дизентерии – на почве общего истощения организма, надорванного нервным стрессом и тяжелой, на износ работой…»
«…холодная логика, острый ум, деловое чутье позволили Ивану Георгиевичу почти три года продержаться в условиях почти полного политического вакуума. Даже потеряв работу, он не упал духом – красил заводские заборы, чинил сапоги, собирал листья в ботсаду на окраине Новосибирска…»
Номер «Ежедневника» с колонками некрологов вышел в воскресенье.
А утром в понедельник Буковский сидел в кабинете главного редактора.
– А вы не преувеличили достоинств Игоря Леонидовича? – Голос главного звучал чуть хрипловато, наверное, от скрываемого волнения. – На европейском пароме Игорь Леонидович спасался от российских налоговиков. Не будем закрывать глаза, в России Игоря Леонидовича вспоминают с неприязнью.
– Об усопших только хорошее.
– Ладно. Пусть так. Но с чего вы взяли, что «творческий диапазон госпожи Бабуриной слишком быстро заполнил реальную нишу ее нравственного влияния»? – Голос главного понемногу накалялся. – Откуда вы почерпнули характер ее профзаболеваний? Откуда такое знание холодной логики, острого ума и делового чутья Ивана Георгиевича? Кто мог позволить столь известному человеку чинить сапоги и заниматься сбором листьев в ботсаду на окраине Новосибирска?
Левое веко главного нервно задергалось:
– Кто подписывал номер в печать?
– Я сам и подписывал.
– Как? – Главный осекся.
– Обычное дело. Мое ночное дежурство.
Буковский помедлил и вкрадчиво поинтересовался:
– Надеюсь, вы не собираетесь и дальше растрачивать мое время так…
– …бездарно?
Буковский кивнул.
– Наш «Ежедневник» – серьезный орган, – главный пока справлялся с волнением. – У нас тридцать тысяч читателей. Мы удостоены двух правительственных наград и пяти профессиональных премий. Да, Буковский, вынужден признать, с вашим приходом мы существенно подняли тираж «Ежедневника», но за счет чего? Вот вы написали о финансовом кризисе, доходчиво написали, тираж мгновенно подскочил, но нам пришлось выплачивать штрафы за неверно истолкованную информацию. А вот вы взяли интервью у министра энергетики, тираж опять подскочил, и опять у нас неприятности, и телевидение отказывается с нами работать. А что это за скандальная история с докторской диссертацией господина Николаева? Да, да, мы с уважением относимся к известному бизнесмену, он зарекомендовал себя талантливым и деятельным человеком, город немалым ему обязан, его благотворительность не знает границ, возможно, он и впрямь заслуживает ученой степени, но почему археологии, Буковский? Почему археологии, а не экономики, не философии, в конце концов!
– В школе я посещал археологический кружок.
– И этого хватило, чтобы написать ученый труд?
– Каннибализм в годы кризиса, тема беспроигрышная, – удовлетворенно кивнул Буковский. – К тому же господин Николаев не жалеет денег, когда речь идет о будущем…
– Пожалуйста, не путайте будущее господина Николаева с будущим «Ежедневника» и всей России! – еще негромко, но уже яростно возразил главный. – Да, нашу газету расхватывают как модный детектив, колонки некрологов, написанных вами, вырезают и наклеивают в памятные альбомы. Но чем вызван такой успех?
– Правильным соотношением характера избранных нами героев и их жизненными успехами, – незамедлительно ответил Буковский. – Я всегда стараюсь подчеркивать сильные стороны героев и немного затушевываю сложности. Немного косметики никому не повредит, особенно покойникам, правда? – Он посмотрел на главного, но подтверждения своей правоты не дождался. – Конечно, я признаю, что Игорю Леонидовичу, скорее всего, грозила на родине тюрьма, но не погибни Игорь Леонидович на пароме, его не сопровождали бы на кладбище вполне официальные уважаемые люди…
– А чем еще вы объясняете успех ваших некрологов?
– Исключительной доходчивостью поданного материала.
– Допустим… Ладно, пусть так… Перечислите мне весь мартиролог…
– Игорь Леонидович Мартьянов, крупный бизнес, – хищно, как орел, кивнул Буковский. – Госпожа Бабурина, кандидат в депутаты. Иван Георгиевич Сушков, бывший депутат, лидер левых. Неистовый, скажу вам, человек, во всех, кстати, проявлениях – и в сауне, и на трибуне. Госпожа Кондакова, средний бизнес. Яркий темперамент, классический профиль, умеренная тяга к истине. Господин Дугин-Садов, второй зам главного прокурора, застрелен в Москве, он наш земляк, кому как не нам отдать погибшему последние почести? Господин Трешкин. Извините, что перечисляю не в алфавитном порядке. Чем неожиданней материал, тем он привлекательней, правда? Это азы журналистики. Братья Билялетдиновы – производство сельхозмашин. Следить за качеством этих машин, в конце концов, обязаны соответствующие органы. Дарья Ивановна Баканова – учительница средних классов, лучшая по профессии. Некий неизвестный, своего имени не помнит, подобран на улице Александра Донского. В самом деле, почему бы в «Ежедневнике», органе свободном, демократичном, не появиться некрологу, посвященному простому российскому бомжу? Ну да, последнюю ночь своей жизни он провел в морге, такие ошибки бывают, но умер-то он все-таки в реанимации. И охранники Душко и Душко вовсе не евреи, как писали в этом поганом желтом «Бизнесе», а всего лишь однофамильцы. И алкоголик Иванов, сбежавший из психушки, заслуживает человеческого внимания. Даже серьезные ученые подозревают, что у асоциальных элементов наблюдаются зачатки души…
Не дождавшись одобрения, Буковский закончил:
– Хотелось, чтобы наши горожане запомнили всех. И депутатов, и бизнесменов, и маленьких людей из предместья. Я имею в виду гражданку Королькову и гражданина Чурбанова. Они сгорели вовсе не потому, что любой брошенный под ноги окурок рано или поздно вызывает пожар, а сгорели потому, что из-за тесноты, из-за бедности, из-за социального неравенства украденный бензин хранили прямо под кухонным столом. А покойный господин Фторов был литератором. То, что он сел за руль в пьяном виде, не умаляет его достижений в искусстве. И господин Дубов не всегда был вором. В пятом классе посещал изостудию «Горизонт», я сам разговаривал с его родителями. – Буковский внимательно смотрел на главного. – При нынешней популярности «Ежедневника» сажать на мое место можно любого. Правильный курс задан.
«…удачливый характер не помешал Игорю Леонидовичу оказаться на борту европейского парома «Сантор», затонувшего в Ла-Манше. Снимки водолазов показали, что судно легло на дно левым бортом и погрузилось в почти пятиметровый слой ила. Когда в борту вырезали дыру, с огромным пузырем воздуха выбросило на поверхность тело Игоря Леонидовича…»
«…госпожа Бабурина баллотировалась в депутаты от «лиги тихих», и даже ее помощники не ожидали, что она возглавит стихийную демонстрацию в защиту сексуальных меньшинств Калининского района. Творческий диапазон госпожи Бабуриной слишком быстро заполнил реальную нишу ее нравственного влияния, можно сказать, госпожа Бабурина не знала ни сна, ни отдыха. Отсюда ее преждевременная смерть от дизентерии – на почве общего истощения организма, надорванного нервным стрессом и тяжелой, на износ работой…»
«…холодная логика, острый ум, деловое чутье позволили Ивану Георгиевичу почти три года продержаться в условиях почти полного политического вакуума. Даже потеряв работу, он не упал духом – красил заводские заборы, чинил сапоги, собирал листья в ботсаду на окраине Новосибирска…»
Номер «Ежедневника» с колонками некрологов вышел в воскресенье.
А утром в понедельник Буковский сидел в кабинете главного редактора.
– А вы не преувеличили достоинств Игоря Леонидовича? – Голос главного звучал чуть хрипловато, наверное, от скрываемого волнения. – На европейском пароме Игорь Леонидович спасался от российских налоговиков. Не будем закрывать глаза, в России Игоря Леонидовича вспоминают с неприязнью.
– Об усопших только хорошее.
– Ладно. Пусть так. Но с чего вы взяли, что «творческий диапазон госпожи Бабуриной слишком быстро заполнил реальную нишу ее нравственного влияния»? – Голос главного понемногу накалялся. – Откуда вы почерпнули характер ее профзаболеваний? Откуда такое знание холодной логики, острого ума и делового чутья Ивана Георгиевича? Кто мог позволить столь известному человеку чинить сапоги и заниматься сбором листьев в ботсаду на окраине Новосибирска?
Левое веко главного нервно задергалось:
– Кто подписывал номер в печать?
– Я сам и подписывал.
– Как? – Главный осекся.
– Обычное дело. Мое ночное дежурство.
Буковский помедлил и вкрадчиво поинтересовался:
– Надеюсь, вы не собираетесь и дальше растрачивать мое время так…
– …бездарно?
Буковский кивнул.
– Наш «Ежедневник» – серьезный орган, – главный пока справлялся с волнением. – У нас тридцать тысяч читателей. Мы удостоены двух правительственных наград и пяти профессиональных премий. Да, Буковский, вынужден признать, с вашим приходом мы существенно подняли тираж «Ежедневника», но за счет чего? Вот вы написали о финансовом кризисе, доходчиво написали, тираж мгновенно подскочил, но нам пришлось выплачивать штрафы за неверно истолкованную информацию. А вот вы взяли интервью у министра энергетики, тираж опять подскочил, и опять у нас неприятности, и телевидение отказывается с нами работать. А что это за скандальная история с докторской диссертацией господина Николаева? Да, да, мы с уважением относимся к известному бизнесмену, он зарекомендовал себя талантливым и деятельным человеком, город немалым ему обязан, его благотворительность не знает границ, возможно, он и впрямь заслуживает ученой степени, но почему археологии, Буковский? Почему археологии, а не экономики, не философии, в конце концов!
– В школе я посещал археологический кружок.
– И этого хватило, чтобы написать ученый труд?
– Каннибализм в годы кризиса, тема беспроигрышная, – удовлетворенно кивнул Буковский. – К тому же господин Николаев не жалеет денег, когда речь идет о будущем…
– Пожалуйста, не путайте будущее господина Николаева с будущим «Ежедневника» и всей России! – еще негромко, но уже яростно возразил главный. – Да, нашу газету расхватывают как модный детектив, колонки некрологов, написанных вами, вырезают и наклеивают в памятные альбомы. Но чем вызван такой успех?
– Правильным соотношением характера избранных нами героев и их жизненными успехами, – незамедлительно ответил Буковский. – Я всегда стараюсь подчеркивать сильные стороны героев и немного затушевываю сложности. Немного косметики никому не повредит, особенно покойникам, правда? – Он посмотрел на главного, но подтверждения своей правоты не дождался. – Конечно, я признаю, что Игорю Леонидовичу, скорее всего, грозила на родине тюрьма, но не погибни Игорь Леонидович на пароме, его не сопровождали бы на кладбище вполне официальные уважаемые люди…
– А чем еще вы объясняете успех ваших некрологов?
– Исключительной доходчивостью поданного материала.
– Допустим… Ладно, пусть так… Перечислите мне весь мартиролог…
– Игорь Леонидович Мартьянов, крупный бизнес, – хищно, как орел, кивнул Буковский. – Госпожа Бабурина, кандидат в депутаты. Иван Георгиевич Сушков, бывший депутат, лидер левых. Неистовый, скажу вам, человек, во всех, кстати, проявлениях – и в сауне, и на трибуне. Госпожа Кондакова, средний бизнес. Яркий темперамент, классический профиль, умеренная тяга к истине. Господин Дугин-Садов, второй зам главного прокурора, застрелен в Москве, он наш земляк, кому как не нам отдать погибшему последние почести? Господин Трешкин. Извините, что перечисляю не в алфавитном порядке. Чем неожиданней материал, тем он привлекательней, правда? Это азы журналистики. Братья Билялетдиновы – производство сельхозмашин. Следить за качеством этих машин, в конце концов, обязаны соответствующие органы. Дарья Ивановна Баканова – учительница средних классов, лучшая по профессии. Некий неизвестный, своего имени не помнит, подобран на улице Александра Донского. В самом деле, почему бы в «Ежедневнике», органе свободном, демократичном, не появиться некрологу, посвященному простому российскому бомжу? Ну да, последнюю ночь своей жизни он провел в морге, такие ошибки бывают, но умер-то он все-таки в реанимации. И охранники Душко и Душко вовсе не евреи, как писали в этом поганом желтом «Бизнесе», а всего лишь однофамильцы. И алкоголик Иванов, сбежавший из психушки, заслуживает человеческого внимания. Даже серьезные ученые подозревают, что у асоциальных элементов наблюдаются зачатки души…
Не дождавшись одобрения, Буковский закончил:
– Хотелось, чтобы наши горожане запомнили всех. И депутатов, и бизнесменов, и маленьких людей из предместья. Я имею в виду гражданку Королькову и гражданина Чурбанова. Они сгорели вовсе не потому, что любой брошенный под ноги окурок рано или поздно вызывает пожар, а сгорели потому, что из-за тесноты, из-за бедности, из-за социального неравенства украденный бензин хранили прямо под кухонным столом. А покойный господин Фторов был литератором. То, что он сел за руль в пьяном виде, не умаляет его достижений в искусстве. И господин Дубов не всегда был вором. В пятом классе посещал изостудию «Горизонт», я сам разговаривал с его родителями. – Буковский внимательно смотрел на главного. – При нынешней популярности «Ежедневника» сажать на мое место можно любого. Правильный курс задан.