Страница:
Я прожил в этих комнатах почти пять лет, пока учился у Мириам. За стенкой поселили Кристину, но она довольно быстро перебралась поближе к наставнице. Так что два года в этой части корпуса я был один-одинешенек, пока сюда не определили Шуко и Рози. Их дверь располагалась напротив.
– Разор и запустение. – Проповедник проник сквозь стенку и теперь вертел плешивой головой с некоторой долей неодобрения. – Понимаю, что это твое уютное гнездо, но как насчет того, чтобы обосноваться на постоялом дворе?
– Что-то не хочется.
– Так я и думал.
Я оглядел свою берлогу, состоящую из трех просторных комнат. Слишком давно я здесь не был. На мебели лежал толстый слой пыли, а в спальне, в углу, возле потолка, растянулась паутина. Стол был завален книгами. Еще больше громоздилось вдоль стены. На полу кабинета валялись вьюки с одеждой, сундуки были забиты вещами так, что у некоторых не закрывались крышки. В углу, в корзине для тростей, стояли шпаги и рапиры. Часть из них покрыла ржавчина.
Все это барахло создавало ощущение настоящего хаоса.
– Не пора ли избавиться от хлама? – Проповедник заглянул в кабинет с таким видом, словно это был неубранный свинарник.
– Вещи не мои.
– Львенок не будет в обиде. Раз он съехал со своей прежней квартиры и воспользовался твоей добротой, значит, ему все можно? Сколько я с тобой таскаюсь, столько эта дрянь тут валяется.
– Мне они не мешают. Я бываю в Арденау даже реже, чем он.
– Старьевщик по вам плачет.
Дверца массивного дубового шкафа неслышно приоткрылась. Проповедник этого не заметил. Пугало между тем пнуло дверь ногой, та распахнулась, задела высоченную стопку книг, и они с грохотом обрушились вниз. Старый пеликан, не ожидавший ничего подобного, взвизгнул и подскочил.
– Чертов шутник! Я бы умер, если бы только мог!
Оно повеселилось, осмотрело мои хоромы, и взгляд его выражал жалость.
– Тоже предлагаешь мне переехать на постоялый двор? – хмыкнул я.
– Ты дождешься, что это сделаем мы, а тебя оставим среди шмотья Львенка, – пригрозил Проповедник.
– Будем считать, что я испугался. – Я отдернул ситцевые шторы и, повернув медную ручку, распахнул окно, впуская в комнаты свежий воздух. – Но я не против, если вы наведете порядок, коли вас что-то не устраивает.
С таким же успехом я мог попросить Мириам сварить мне бульона. Проповедник лишь фыркнул да завалился на кровать, а одушевленный расчистил угол возле стола, уселся на пол, вытянув тощие ноги и надвинув соломенную шляпу на одутловатое лицо. Было видно, что здесь ему скучно, оно не ждет ничего интересного и мечтает «убраться в поля», где покойников, убийств и приключений гораздо больше, чем в школе Братства.
Из коридора раздался приглушенный грохот, и я выглянул туда. Дверь напротив оказалась приоткрытой, и из-за нее доносилась приглушенная ругань.
Ругались, что характерно, на цыганском. Я стукнул в косяк, лишь для того, чтобы обозначить свое присутствие, вошел.
– Вот это да! – произнес порядком набравшийся Шуко. – Людвиг, ты последний из всех, кого я ожидал здесь увидеть. Выходит, не зря я уронил эту чертову хрень.
Полный рыцарский доспех лежал на полу. Именно грохот его падения я слышал.
– Проклятущая рана. Из-за нее я стал неловким. – Он помахал правой рукой, которая оказалась забинтованной так, что не было видно даже пальцев.
– Думаю, из-за того, что ты в стельку пьян.
– Людвиг, не неси чушь. Если бы я был в стельку пьян, то спал бы, а не говорил с тобой. Мой старый добрый друг. – Шуко подошел к серванту, на котором стояли две бутылки вина. Одна из них была открыта и опустошена наполовину. – Если бы ты только знал, как я чертовски рад твоему приезду. В этом гнезде лживых шакалов, унылых идиотов и кислых ублюдков поговорить я мог лишь с бокалом.
– Давно ты в Арденау? И что у тебя с рукой?
– Кажется, уже целую вечность. Не помню. Да и какая разница? А с рукой… драка. Веселился в таверне, один тип криво посмотрел. Слово за слово – он, как оказалось, умел держать нож и повредил мне пальцы. А я расписал его рожу бритвой.
Он начал разливать вино по стаканам, насвистывая себе под нос. Шуко так и не смог измениться. И пошел после смерти Рози по пути разрушения. Чересчур много пьет и все время лезет на рожон, словно ищет того, кто мог бы его прикончить. Мой разговор с ним прошлым летом ни к чему не привел.
– Надо полагать, ты достал магистров, и тебя отозвали.
Шуко глянул на меня исподлобья:
– Не скажу, что они были не правы. Людвиг, не будь таким же кислым, как Проповедник. Вокруг и без тебя все хреново. Гертруда слишком заботлива, то и дело проверяет, не залез ли я в петлю. – Он рассмеялся и повернул голову на скрип. – А… это ты. Все еще жив?
По взгляду Пугала было понятно, что оно спрашивает о том же самом. Они с трудом переносили друг друга. Одушевленный до сих пор помнил, как в Солезино Шуко хотел уничтожить его.
– Я вроде тебя не приглашал.
Пугало вышло, с грохотом захлопнув за собой дверь. Цыган хмыкнул, сделал большой глоток.
– Эта тварь, Людвиг, вопиющее зло. Опаснее Тигра Пауля и вряд ли поддается дрессировке.
– Почем тебе знать?
Он пожал плечами:
– Предчувствие. Не призываю тебя его прикончить. Но прогони прочь.
– И что будет дальше? Оно станет добрее?
– Да плевать. Тебя поблизости не будет, и оно хотя бы не перережет тебе горло, пока ты спишь.
– Это давно бы уже случилось. Как видишь, я пока жив.
Вновь пожатие плечами:
– Дело твое. Но хочу, чтобы ты знал. Это я рассказал о нем магистрам.
Я прищурился:
– Не похоже на тебя.
– Трепать языком или лезть в чужие дела? – Он усмехнулся. – Прости, Синеглазый. Причина глупа и банальна. Я был не в форме и ляпнул лишнее. Я действительно виноват.
Его темные глаза стали необычно серьезны. «Не в форме», как видно, означало перебор с вином.
– С этой неприятностью я справлюсь. Но, проклятье, Шуко, ты наворотишь дел, если будешь продолжать в том же духе.
Он сумрачно кивнул:
– Ты был прав тогда, в Риапано. Рози мое пьянство не вернет. За последний год я достаточно натворил глупостей.
– Меня радует, что ты хотя бы задумываешься над проблемой.
Шуко покачал головой:
– Когда просыпаешься с раскалывающейся от боли башкой и начинаешь узнавать о том, что ты говорил, лишь из рассказов других, проблема встает перед тобой во весь рост деревьев Кайзервальда. Сегодня прощание с моими лучшими подружками. – Он кивнул на две бутылки. – Пора найти новую и куда более интересную цель в жизни. Начну с того, что упрошу магистров отправить меня в Золян.
– Тогда уж сразу в Темнолесье или на Волчьи острова.
– Не смейся. Золян достаточно далеко от привычного мира. Восток, дикие места, дикие люди. И как можно меньше воспоминаний о прошлом. Эти стены слишком сильно давят на меня. А там, за работой, у меня не будет времени думать о том, что случилось.
Вино в наших бокалах закончилось, и он налил еще, отставив пустую бутылку в сторону.
– Ты не сможешь убежать от прошлого, Шуко. К сожалению, ни у кого это не получилось.
– Скажи то, чего я не знаю! – махнул он рукой. – Сперва я считал, что в смерти Рози виноват Пауль. Ему нельзя было разделять нас. Затем винил себя… До сих пор виню. Мне не следовало отпускать ее с ним и идти с тобой в ту больницу.
– Зачем вы втроем приехали в Солезино, Шуко?
Цыган посмотрел задумчиво, и я добавил:
– Точнее, вчетвером. Кристина ведь тоже там была?
– Да, была. Уехала сразу после землетрясения, до того, как началась эпидемия юстирского пота.
– Вы ходили к зданию Ордена?
Он удивился вопросу:
– Я? На кой черт? У нас с Рози дел было невпроворот. Ходила Кристина. Сказала, что ей следует представить отчет магистрам, поэтому тем же вечером уехала.
Угу. И, судя по имеющимся у меня сведениям, среди развалин она нашла клинок работы темного мастера, принадлежавший кому-то из законников.
– Кристина уехала, приехала Гертруда.
– А она там ради чего появилась? – нахмурился я.
– Забыл письмо, которое она просила тебе передать? Была. В Соврено. Это лиг сорок от столицы. Твоя ведьма примчалась к нам, когда появились первые заболевшие. Рози ей написала, нам требовалась помощь, так как в городе стало появляться слишком много темных душ, а Гертруда оказалась ближайшим стражем. Но пробыла она с нами всего два дня. Ее вызвали в Арденау, а тебя направили к нам.
Примерно это я и предполагал. Гертруду призвали для того, чтобы предложить должность магистра Братства. И теперь я, кажется, знаю, почему она так быстро согласилась.
Шуко тем временем взял вторую бутылку.
– «Барбареско», – прочитал он на этикетке. – Виноградники недалеко от Солезино… Этот проклятый город продолжает преследовать нас даже здесь.
Я знал это вино. Красное, терпкое и пряное. Его делали из лучшего винограда Каварзере. Он рос на склонах Мраморных холмов, за старой дорогой императора Нерула. Сейчас «Барбареско» стало большой редкостью. Со времен эпидемии вина в этой стране больше не делают.
– Думаю, на сегодня вполне достаточно.
– Ерунда, – махнул он рукой. – Это последняя бутылка. Завтра я иду к нашим великим руководителям и прошу пинком отправить меня в Золян. Уверен, они не откажут.
Я не стал настаивать. Понимал, что не смогу его переубедить, к тому же Шуко взрослый человек и сам знает, что делать. Вино, которое он налил в мой стакан, оказалось не красным, а бордовым, почти синим. Я сделал первый глоток, ощущая терпкий аромат на языке.
– Эти сукины дети создавали превосходное пойло, пока не передохли, – оценил Шуко.
– Где ты добыл бутылку?
Он поморщился:
– Можно сказать, что это подарок. Еще одна причина, чтобы свалить отсюда.
Страж увидел, что я не понимаю:
– Вчера узнал то, чего не стоило бы знать. Кое-кто из наших братьев гораздо грязнее на руку, чем можно было предположить. Не спрашивай. Даже вспоминать не хочу. Мне до смерти надоела ложь. Нас с детства убеждали, что быть здесь – это честь. Что наша работа важна, что мы единственный щит, закрывающий обычных людей от тьмы, которая ходит рядом с нами. Но на самом деле мы ничуть не лучше Ордена. Ты думал об этом?
Я задержал вино во рту, ощущая, как по языку расползается солнечное тепло одного из лучших виноградников мира, затем ответил:
– Думал. Ты прав. Мы ничуть не лучше законников. Преследуем свои цели, лжем, темним, убиваем и ищем выгоду. Все слова о том, какие замечательные мы, и как плохи другие, хороши, когда тебе пятнадцать. Взрослая жизнь обычно расставляет все по местам. Для учеников Ордена мы всегда остаемся преступниками. И ровно наоборот – в школе не забывают повторять, насколько опасны законники для нас. Но по сути своей это не мешает стражам отправлять темные души туда, где им самое место.
– Возможно, ты и прав…
Шуко кашлянул в кулак и продолжил:
– Черт с ними со всеми. В мире полно темных душ, а с тем, кто лучше или хуже, пускай разбираются другие.
Внезапно его скрутил сильный кашель.
– Ты в порядке? – спросил я.
Цыган махнул рукой, мол, ерунда, не переживай, и, захрипев, с грохотом рухнул со стула на пол. Я бросился к нему, перевернул его на спину и увидел на губах бледно-желтую пену.
Я схватил его голову, чтобы он не разбил себе затылок из-за внезапного припадка.
– Все… нормально… пройдет. Сейчас… пройдет, – сквозь хрипы сказал он мне и попытался улыбнуться.
Меньше чем через минуту он был уже мертв.
Было душно, несмотря на распахнутые окна и дверь.
Долговязый Павел сидел на корточках перед Шуко, положив длинные руки на колени, и внимательно, точно ящерица, изучал тело. Гипнотизировал его взглядом, словно в любой миг ожидая, что цыган вскочит, рассмеется и скажет, что это всего лишь розыгрыш.
Он поднял взгляд, лишь когда пришла Мириам. Стремительная и резкая, она взметнула широкими юбками воздух, точно ветер, ворвавшийся в окно, едва не врезалась в меня, и я увидел, что в ее льдистых глазах таится тревога.
Мы не встречались с прошлого лета, и я был неприятно поражен тем, как изменилась моя учительница. Она выглядела уставшей, появились новые морщинки, губы стали тоньше, а щеки более впалыми. Между тем у нее все еще была волевая осанка и напор, который мог уничтожить даже горы. Возможно, если бы я не знал, что ее изнутри поедает болезнь, и магистр медленно, но верно проигрывает с ней битву, то не заметил бы никаких изменений.
– Я рада видеть тебя живым, – негромко произнесла она.
Сразу же за ней пришел Стёнен. Он был необъятно-толстым, с огромным выпирающим животом, складчатым затылком, покрытым рыжим пушком, с закрученными песочными усами и бородой. Передвигался он с трудом, опираясь на внушительную трость из черного дерева, все время отдувался, потел и сопел.
– Что произошло? – спросил он.
– Яд, вне всякого сомнения, – произнес Павел, встав резко, точно внутри него распрямилась пружина.
– Сомневаюсь. – Мириам заметила, что на столе стоят два стакана. – Ведь ты же пил, Людвиг?
– Да.
В следующее мгновение она оказалась слишком близко ко мне, чтобы я успел отстраниться, бесцеремонно взяла стальными, точно когти дракона, пальцами за подбородок:
– И как ты себя чувствуешь?
Я мягко убрал ее руку:
– Не планирую умирать, если ты об этом.
– Но он мертв. А ты нет. – Взгляд Павла мне не понравился. Так смотрит ящерица на еду. – Было бы неплохо получить логичное объяснение, почему ты жив, ван Нормайенн. Если, конечно, ты, действительно, пил вино.
– Я нечувствителен к большинству ядов.
Это было так. Благодаря тому, что со мной сделала София. Второй раз это меня спасает. Сначала пойло старг, теперь отравленное вино.
– Я говорил о логичном объяснении.
– Иного, прости, у меня нет.
– И как же ты приобрел столь полезные свойства?
– Гертруда помогла.
Стенен усмехнулся в усы:
– Хорошо дружить с колдуньей. Это яд, Павел. Можешь не сомневаться. Даже название тебе скажу. – Он указал тростью на бледное лицо Шуко. – Желтые губы признак туманной ягоды. Хорошая отрава, хоть и действует не сразу.
Павел взял со стола бутылку и вылил ее содержимое в окно.
– Ненавижу отравителей. С новым днем рождения, ван Нормайенн.
– Нет повода для радости. У кого-то его уже не будет.
– Довольствуйся малым. Ты жив. Цыган превращался в залитую алкоголем свинью, и вино в конце концов его убило. Пускай и несколько иначе, чем я рассчитывал.
Я шагнул к нему, но Мириам положила ладонь мне на плечо, останавливая. На тот случай, если я не понял намека, она сжала пальцы, вцепившись в меня, точно гриф в кусок мяса.
Ну да. Она права.
Стенен хмыкнул в усы:
– Не обращай внимания на Павла, ван Нормайенн. Он как змея, редко испытывает привязанности. Если, конечно, дело не касается его учеников.
Павел скривился:
– Пора уже успокоиться. Калеб не получит Тильду.
Стенен, который являлся бывшим учителем Калеба, философски пожал плечами:
– Это решит совет.
Мириам тихо фыркнула:
– Вы как подростки. До сих пор грызетесь из-за красивых глаз, которые все равно вам не принадлежат. Совет поддержит Павла. Это всем понятно. Давайте оставим эту ерунду и обратимся к более серьезным делам. Кто принес вино, Людвиг?
– Шуко. Ему подарил кто-то из стражей.
Магистры переглянулись.
– Он сказал, чей это подарок? – Толстяк тяжело оперся на трость.
– Нет.
– И причину не назвал? Должен быть повод для дара.
– Не назвал.
Собственно говоря, я и не врал. Шуко не сказал мне ничего конкретного.
Стенен задумчиво кивнул и вынес решение:
– Никакого яда не было. Страж умер. Сами придумайте почему. Так как болезни к нам не липнут, пусть он свернет шею на лестнице из-за того, что много выпил. Не смотри на меня так, Людвиг.
– Ты хочешь сделать его пьяницей.
– Он и был им, – жестко ответил Павел. – Нам не нужны слухи. Не тогда, когда в школе двое законников. К тому же убийство одного из нас может напугать учеников. Случайная, глупая, вне всякого сомнения, очень печальная смерть, а не убийство. Я согласен со Стененом. Мириам?
– Это разумно.
– Решено. – Толстяк отлип от стены. – Как только законники уедут, начнем расследование. Счастливо оставаться.
Он протиснулся в дверной проем и ушел, предоставив нам разбираться с проблемой, которая перестала его волновать.
Мириам взглянула в окно:
– Мне тоже пора. Людвиг, окажи мне услугу, сходи к башне Сов, дождись Эрика и приведи его, пожалуйста, в зал Стрел.
– Сейчас?
– Да. Прибыла делегация из Ордена. Гертруды нет, я не могу, а тебе он доверяет. Павел?
– С телом разберусь, – хмуро ответил тот и, когда моя учительница вышла, сказал мне:
– Хуже нет, когда замешаны свои. Впрочем, чего удивляться. На моей памяти, страж убивал стража трижды. Но для убийства нужна веская причина. И я бы очень хотел ее знать. – Он вновь склонился над телом. – Иди, ван Нормайенн, иди. У тебя полно дел. Печалиться о мертвых будешь, когда станешь старым и ни на что негодным. А пока займись чем-нибудь полезным.
– Займусь. – Я не спешил уходить, так как меня интересовало еще кое-что. – Как Бент?
Павел удивился моему вопросу и ответил несколько грубо:
– Рука у него не отросла, если ты об этом. Я оставил его с братом в Лезерберге.
– А Тильда?
– Здесь. Хотя я бы предпочел, чтобы она была подальше, пока совет решает ее судьбу. Скажу, что ты передавал ей привет. – Следующие слова он произнес, когда я уже собирался выходить: – Знаешь, ван Нормайенн… Давно собирался тебе сказать, да все случая не представлялось. Я хотел взять тебя в ученики после твоего выпуска.
– Действительно, дело более чем прошлое. Надо думать, Мириам тебя опередила.
Магистр скривился:
– Ей было тяжело удержаться. По сути говоря, ты ни черта не был нужен нашей королеве и стал ее учеником лишь потому, что ей показалось смешным насолить мне.
Я остался равнодушен к полученной информации.
– Немного не понимаю, к чему мне эта новость. Если ты считаешь, что я не знаю, как порой Мириам относится к людям, которых она учит, то ошибаешься. Я знаю ее гораздо лучше многих.
Он пожал костлявыми плечами:
– Я лишь к тому, что тогда увидел в тебе перспективу. Вижу и теперь. Предложение, которое я озвучил тебе в Чергии, в силе. В совете освободилось место магистра. Я предлагаю тебе получить кольцо и войти в круг тех, кто решает судьбу Братства. Дай знать, если заинтересуешься.
Здания школы занимали всю внутреннюю часть крепости. Здесь располагалось несколько корпусов, где жили ученики разных возрастов.
Справа от меня высилось сложенное из серых камней Гнездо Соловья, в котором селили мальчишек. Прямо через площадь, сразу за садом, белело Гнездо Сойки – корпус для девочек. Оба здания, так не похожие друг на друга, соединялись переходами с главным корпусом школы – бывшим дворцом короля. Он больше напоминал готический собор, со множеством башенок, узких как языки пламени, западным фасадом с огромным, в четыре этажа, круглым витражным окном. Из северного крыла, украшенная хагжитскими фениксами, точно чертополох, вырастала высокая башня обсерватории со стеклянным куполом. Ее закончили строить, еще когда я учился.
Солнечный свет, мягкий и теплый, касался клумб, на которых уже расцвело множество цветов, ослепительными бликами отражался от бронзовых статуй львов, стоящих по периметру площади, сверкал в стеклах зданий и окрашивал башню Сов в нежно-розовый цвет. Она сейчас действительно очень походила на остроухого филина, со своими разноцветными глазами-циферблатами – где на правом, белом с черными стрелками, указывалось обычное время, а на левом, темно-кобальтовом со стрелками золотыми, всем желающим показывали, через сколько дней у последнего курса начнутся выпускные экзамены. До момента, когда новые стражи получат кинжалы, сейчас оставалось шестьдесят три дня.
Вокруг было пусто, шли уроки, и мы с Проповедником пребывали в одиночестве. Лишь раз мимо нас пробежали трое учеников лет пятнадцати, опаздывающих на занятия. В нашу сторону они взглянули с интересом, но и только.
– Здесь царит умиротворение, – сказал мне старый пеликан. – Хотя порой возникает какое-то неприятное чувство, когда я смотрю вон туда.
Он указал на полукруглую арку, ведущую в дальнюю часть школы.
– Тренировочные залы, – рассеянно проронил я. – Там учат сражаться.
Проповедник прищурился:
– Хочешь сказать, что вы держите темные души в клетках и выпускаете, когда надо?
– Ну, не в клетках… хотя неважно. Суть ты передал точно. Старшим курсам нужна практика. А искать каждый раз подходящий объект слишком непросто.
Он помолчал, глядя, как свиристель прыгает по краю фонтана.
– Мне жаль Шуко. Как-то это все… нелепо. Умереть от яда, который подсунул кто-то из своих. Ты будешь искать убийцу?
– А как ты думаешь? – Я не смотрел на него.
– Будешь. Иначе это не ты. С чего начнешь?
– С Эрика. Отведу его к Мириам. И еще надо решить вопрос с похоронами.
– Он бы, наверное, хотел лежать рядом с Рози.
– Розалинда за тысячи лиг отсюда. В Солезино.
Проповедник цокнул языком:
– В большей степени не важно, где зарыты кости, когда души рядом, в раю.
Я не стал комментировать это утверждение.
– Яд оружие трусов, – мягко начал он.
– Не надо банальностей, Проповедник, – поморщился я. – Трус, женщина, клирик… Это все шаблоны, которые с жизнью имеют мало общего. Яд это оружие. И частенько очень эффективное. Некто хотел заткнуть рот Шуко, и у него это получилось. А я жив лишь благодаря Софии. Иначе бы вместо одного мертвого стража было двое.
Свиристель сорвалась с места, устремилась через сад к Часовой башне, и мы проследили за ее полетом.
– Вот он! – оживился Проповедник.
Я увидел лопоухого мальчишку, спешащего к воротам школы, и, сунув пальцы в рот, громко свистнул. Звук рванул вверх и вперед, отразился от крыла Гнезда Соловья, разнесся над садом и привлек внимание не только паренька, но и слуг, садовника и трех гвардейцев, обходивших по периметру площадь.
Ребенок остановился, прищурился, узнал меня и улыбнулся.
– Людвиг, я так рад, что ты приехал! Привет, Проповедник.
Я с серьезным видом пожал ему руку:
– Здравствуй, Эрик.
– А где Пугало?
– Где-то бродит. Думаю, вы увидитесь и сыграете на щелбаны. Как твое обучение?
– Идет, но со скрипом, – серьезно ответил тот. – Гертруда говорит, что я потерял не один год и сильно отстаю от других. Они-то учатся быть стражами с шести лет.
Я представляю, о чем он говорит. Вне всякого сомнения, Эрик многое знал и многое умел, но все его знания получены в Ордене, а не в Братстве. У него сильнейший дар и несомненный талант, но научиться вязать фигуры силой мысли не так-то просто. Поэтому магистры назначили ему дополнительные занятия, и он тренировался с утра до ночи и с ночи до утра.
– Учиться нравится?
– Конечно. Хотя не так весело, как летать на волшебном петухе. – Он ухмыльнулся, посмотрел на часы. – У меня сейчас теория знаков.
– Придется пропустить. Тебя вызывает Мириам.
Эрик с подозрением нахмурился:
– Если я не появлюсь, госпожа Юдит открутит мне голову.
Я помнил Юдит. Невысокая, черноволосая, зеленоглазая. Она была младше меня на один курс и всегда больше хотела учить других, чем сражаться с душами.
– Не открутит. Магистр с ней договорилась.
– Мне нравится госпожа Мириам. Ну не так, как ты или Гертруда, но с ней интересно. Она внимательно слушает и много знает.
Это было нечто новенькое. В разноплановости Мириам, разумеется. Обычно она никогда никому не нравится. Когда магистр предложила мне стать ее учеником, то дала время для принятия решения лишь до вечера. Львенок и Ганс, узнав об этом, покрутили пальцем у виска.
– Сожрет тебя лучше любого окулла, приятель, – предупредил меня Вильгельм.
Ганс серьезно кивнул:
– У нее уже месяц учится девчонка с параллельного курса. Ты помнишь ее? Кристина. Говорят, она ночами плачет от того, как эта стерва с ней обращается. Уверен, что хочешь попасть к такому чудовищу? Любой другой старший возьмет тебя к себе.
– Она лучшая, – подумав, ответил я. – А значит, и научит меня лучше других. А дурной характер я как-нибудь переживу.
Тогда я даже не знал, на что соглашаюсь, хотя теперь вспоминать это забавно.
Мы вдвоем пошли по садовой дорожке. На ходу Эрик обернулся к оставшемуся сидеть Проповеднику:
– А ты?
– Идите, – махнул он. – Я тут погуляю. Не хочу без причин лезть на глаза магистрам и законникам.
Мальчишка посмотрел на меня с подозрением:
– Законникам? Ты ведешь меня к ним?
– Да, – не стал я отрицать, «благодаря» про себя старого пеликана. – Представитель Ордена сейчас в Арденау. У него письмо с разрешением из Риапано. Ему позволено убедиться, что с тобой все в порядке и ты находишься здесь по доброй воле.
– Почему Церковь приказывает вам?
– Потому, что это Церковь. – Это был самый простой ответ.
– Этот представитель… он думает, что вы съели меня? – ворчливо спросил Эрик, делая широкие шаги, чтобы не отставать.
– Нет. Но они не теряют надежды на то, что ты передумаешь и захочешь вернуться.
– Не передумаю, – с ожесточением ответил мой спутник. – Ведь магистры не отдадут меня обратно, правда?
– Разор и запустение. – Проповедник проник сквозь стенку и теперь вертел плешивой головой с некоторой долей неодобрения. – Понимаю, что это твое уютное гнездо, но как насчет того, чтобы обосноваться на постоялом дворе?
– Что-то не хочется.
– Так я и думал.
Я оглядел свою берлогу, состоящую из трех просторных комнат. Слишком давно я здесь не был. На мебели лежал толстый слой пыли, а в спальне, в углу, возле потолка, растянулась паутина. Стол был завален книгами. Еще больше громоздилось вдоль стены. На полу кабинета валялись вьюки с одеждой, сундуки были забиты вещами так, что у некоторых не закрывались крышки. В углу, в корзине для тростей, стояли шпаги и рапиры. Часть из них покрыла ржавчина.
Все это барахло создавало ощущение настоящего хаоса.
– Не пора ли избавиться от хлама? – Проповедник заглянул в кабинет с таким видом, словно это был неубранный свинарник.
– Вещи не мои.
– Львенок не будет в обиде. Раз он съехал со своей прежней квартиры и воспользовался твоей добротой, значит, ему все можно? Сколько я с тобой таскаюсь, столько эта дрянь тут валяется.
– Мне они не мешают. Я бываю в Арденау даже реже, чем он.
– Старьевщик по вам плачет.
Дверца массивного дубового шкафа неслышно приоткрылась. Проповедник этого не заметил. Пугало между тем пнуло дверь ногой, та распахнулась, задела высоченную стопку книг, и они с грохотом обрушились вниз. Старый пеликан, не ожидавший ничего подобного, взвизгнул и подскочил.
– Чертов шутник! Я бы умер, если бы только мог!
Оно повеселилось, осмотрело мои хоромы, и взгляд его выражал жалость.
– Тоже предлагаешь мне переехать на постоялый двор? – хмыкнул я.
– Ты дождешься, что это сделаем мы, а тебя оставим среди шмотья Львенка, – пригрозил Проповедник.
– Будем считать, что я испугался. – Я отдернул ситцевые шторы и, повернув медную ручку, распахнул окно, впуская в комнаты свежий воздух. – Но я не против, если вы наведете порядок, коли вас что-то не устраивает.
С таким же успехом я мог попросить Мириам сварить мне бульона. Проповедник лишь фыркнул да завалился на кровать, а одушевленный расчистил угол возле стола, уселся на пол, вытянув тощие ноги и надвинув соломенную шляпу на одутловатое лицо. Было видно, что здесь ему скучно, оно не ждет ничего интересного и мечтает «убраться в поля», где покойников, убийств и приключений гораздо больше, чем в школе Братства.
Из коридора раздался приглушенный грохот, и я выглянул туда. Дверь напротив оказалась приоткрытой, и из-за нее доносилась приглушенная ругань.
Ругались, что характерно, на цыганском. Я стукнул в косяк, лишь для того, чтобы обозначить свое присутствие, вошел.
– Вот это да! – произнес порядком набравшийся Шуко. – Людвиг, ты последний из всех, кого я ожидал здесь увидеть. Выходит, не зря я уронил эту чертову хрень.
Полный рыцарский доспех лежал на полу. Именно грохот его падения я слышал.
– Проклятущая рана. Из-за нее я стал неловким. – Он помахал правой рукой, которая оказалась забинтованной так, что не было видно даже пальцев.
– Думаю, из-за того, что ты в стельку пьян.
– Людвиг, не неси чушь. Если бы я был в стельку пьян, то спал бы, а не говорил с тобой. Мой старый добрый друг. – Шуко подошел к серванту, на котором стояли две бутылки вина. Одна из них была открыта и опустошена наполовину. – Если бы ты только знал, как я чертовски рад твоему приезду. В этом гнезде лживых шакалов, унылых идиотов и кислых ублюдков поговорить я мог лишь с бокалом.
– Давно ты в Арденау? И что у тебя с рукой?
– Кажется, уже целую вечность. Не помню. Да и какая разница? А с рукой… драка. Веселился в таверне, один тип криво посмотрел. Слово за слово – он, как оказалось, умел держать нож и повредил мне пальцы. А я расписал его рожу бритвой.
Он начал разливать вино по стаканам, насвистывая себе под нос. Шуко так и не смог измениться. И пошел после смерти Рози по пути разрушения. Чересчур много пьет и все время лезет на рожон, словно ищет того, кто мог бы его прикончить. Мой разговор с ним прошлым летом ни к чему не привел.
– Надо полагать, ты достал магистров, и тебя отозвали.
Шуко глянул на меня исподлобья:
– Не скажу, что они были не правы. Людвиг, не будь таким же кислым, как Проповедник. Вокруг и без тебя все хреново. Гертруда слишком заботлива, то и дело проверяет, не залез ли я в петлю. – Он рассмеялся и повернул голову на скрип. – А… это ты. Все еще жив?
По взгляду Пугала было понятно, что оно спрашивает о том же самом. Они с трудом переносили друг друга. Одушевленный до сих пор помнил, как в Солезино Шуко хотел уничтожить его.
– Я вроде тебя не приглашал.
Пугало вышло, с грохотом захлопнув за собой дверь. Цыган хмыкнул, сделал большой глоток.
– Эта тварь, Людвиг, вопиющее зло. Опаснее Тигра Пауля и вряд ли поддается дрессировке.
– Почем тебе знать?
Он пожал плечами:
– Предчувствие. Не призываю тебя его прикончить. Но прогони прочь.
– И что будет дальше? Оно станет добрее?
– Да плевать. Тебя поблизости не будет, и оно хотя бы не перережет тебе горло, пока ты спишь.
– Это давно бы уже случилось. Как видишь, я пока жив.
Вновь пожатие плечами:
– Дело твое. Но хочу, чтобы ты знал. Это я рассказал о нем магистрам.
Я прищурился:
– Не похоже на тебя.
– Трепать языком или лезть в чужие дела? – Он усмехнулся. – Прости, Синеглазый. Причина глупа и банальна. Я был не в форме и ляпнул лишнее. Я действительно виноват.
Его темные глаза стали необычно серьезны. «Не в форме», как видно, означало перебор с вином.
– С этой неприятностью я справлюсь. Но, проклятье, Шуко, ты наворотишь дел, если будешь продолжать в том же духе.
Он сумрачно кивнул:
– Ты был прав тогда, в Риапано. Рози мое пьянство не вернет. За последний год я достаточно натворил глупостей.
– Меня радует, что ты хотя бы задумываешься над проблемой.
Шуко покачал головой:
– Когда просыпаешься с раскалывающейся от боли башкой и начинаешь узнавать о том, что ты говорил, лишь из рассказов других, проблема встает перед тобой во весь рост деревьев Кайзервальда. Сегодня прощание с моими лучшими подружками. – Он кивнул на две бутылки. – Пора найти новую и куда более интересную цель в жизни. Начну с того, что упрошу магистров отправить меня в Золян.
– Тогда уж сразу в Темнолесье или на Волчьи острова.
– Не смейся. Золян достаточно далеко от привычного мира. Восток, дикие места, дикие люди. И как можно меньше воспоминаний о прошлом. Эти стены слишком сильно давят на меня. А там, за работой, у меня не будет времени думать о том, что случилось.
Вино в наших бокалах закончилось, и он налил еще, отставив пустую бутылку в сторону.
– Ты не сможешь убежать от прошлого, Шуко. К сожалению, ни у кого это не получилось.
– Скажи то, чего я не знаю! – махнул он рукой. – Сперва я считал, что в смерти Рози виноват Пауль. Ему нельзя было разделять нас. Затем винил себя… До сих пор виню. Мне не следовало отпускать ее с ним и идти с тобой в ту больницу.
– Зачем вы втроем приехали в Солезино, Шуко?
Цыган посмотрел задумчиво, и я добавил:
– Точнее, вчетвером. Кристина ведь тоже там была?
– Да, была. Уехала сразу после землетрясения, до того, как началась эпидемия юстирского пота.
– Вы ходили к зданию Ордена?
Он удивился вопросу:
– Я? На кой черт? У нас с Рози дел было невпроворот. Ходила Кристина. Сказала, что ей следует представить отчет магистрам, поэтому тем же вечером уехала.
Угу. И, судя по имеющимся у меня сведениям, среди развалин она нашла клинок работы темного мастера, принадлежавший кому-то из законников.
– Кристина уехала, приехала Гертруда.
– А она там ради чего появилась? – нахмурился я.
– Забыл письмо, которое она просила тебе передать? Была. В Соврено. Это лиг сорок от столицы. Твоя ведьма примчалась к нам, когда появились первые заболевшие. Рози ей написала, нам требовалась помощь, так как в городе стало появляться слишком много темных душ, а Гертруда оказалась ближайшим стражем. Но пробыла она с нами всего два дня. Ее вызвали в Арденау, а тебя направили к нам.
Примерно это я и предполагал. Гертруду призвали для того, чтобы предложить должность магистра Братства. И теперь я, кажется, знаю, почему она так быстро согласилась.
Шуко тем временем взял вторую бутылку.
– «Барбареско», – прочитал он на этикетке. – Виноградники недалеко от Солезино… Этот проклятый город продолжает преследовать нас даже здесь.
Я знал это вино. Красное, терпкое и пряное. Его делали из лучшего винограда Каварзере. Он рос на склонах Мраморных холмов, за старой дорогой императора Нерула. Сейчас «Барбареско» стало большой редкостью. Со времен эпидемии вина в этой стране больше не делают.
– Думаю, на сегодня вполне достаточно.
– Ерунда, – махнул он рукой. – Это последняя бутылка. Завтра я иду к нашим великим руководителям и прошу пинком отправить меня в Золян. Уверен, они не откажут.
Я не стал настаивать. Понимал, что не смогу его переубедить, к тому же Шуко взрослый человек и сам знает, что делать. Вино, которое он налил в мой стакан, оказалось не красным, а бордовым, почти синим. Я сделал первый глоток, ощущая терпкий аромат на языке.
– Эти сукины дети создавали превосходное пойло, пока не передохли, – оценил Шуко.
– Где ты добыл бутылку?
Он поморщился:
– Можно сказать, что это подарок. Еще одна причина, чтобы свалить отсюда.
Страж увидел, что я не понимаю:
– Вчера узнал то, чего не стоило бы знать. Кое-кто из наших братьев гораздо грязнее на руку, чем можно было предположить. Не спрашивай. Даже вспоминать не хочу. Мне до смерти надоела ложь. Нас с детства убеждали, что быть здесь – это честь. Что наша работа важна, что мы единственный щит, закрывающий обычных людей от тьмы, которая ходит рядом с нами. Но на самом деле мы ничуть не лучше Ордена. Ты думал об этом?
Я задержал вино во рту, ощущая, как по языку расползается солнечное тепло одного из лучших виноградников мира, затем ответил:
– Думал. Ты прав. Мы ничуть не лучше законников. Преследуем свои цели, лжем, темним, убиваем и ищем выгоду. Все слова о том, какие замечательные мы, и как плохи другие, хороши, когда тебе пятнадцать. Взрослая жизнь обычно расставляет все по местам. Для учеников Ордена мы всегда остаемся преступниками. И ровно наоборот – в школе не забывают повторять, насколько опасны законники для нас. Но по сути своей это не мешает стражам отправлять темные души туда, где им самое место.
– Возможно, ты и прав…
Шуко кашлянул в кулак и продолжил:
– Черт с ними со всеми. В мире полно темных душ, а с тем, кто лучше или хуже, пускай разбираются другие.
Внезапно его скрутил сильный кашель.
– Ты в порядке? – спросил я.
Цыган махнул рукой, мол, ерунда, не переживай, и, захрипев, с грохотом рухнул со стула на пол. Я бросился к нему, перевернул его на спину и увидел на губах бледно-желтую пену.
Я схватил его голову, чтобы он не разбил себе затылок из-за внезапного припадка.
– Все… нормально… пройдет. Сейчас… пройдет, – сквозь хрипы сказал он мне и попытался улыбнуться.
Меньше чем через минуту он был уже мертв.
Было душно, несмотря на распахнутые окна и дверь.
Долговязый Павел сидел на корточках перед Шуко, положив длинные руки на колени, и внимательно, точно ящерица, изучал тело. Гипнотизировал его взглядом, словно в любой миг ожидая, что цыган вскочит, рассмеется и скажет, что это всего лишь розыгрыш.
Он поднял взгляд, лишь когда пришла Мириам. Стремительная и резкая, она взметнула широкими юбками воздух, точно ветер, ворвавшийся в окно, едва не врезалась в меня, и я увидел, что в ее льдистых глазах таится тревога.
Мы не встречались с прошлого лета, и я был неприятно поражен тем, как изменилась моя учительница. Она выглядела уставшей, появились новые морщинки, губы стали тоньше, а щеки более впалыми. Между тем у нее все еще была волевая осанка и напор, который мог уничтожить даже горы. Возможно, если бы я не знал, что ее изнутри поедает болезнь, и магистр медленно, но верно проигрывает с ней битву, то не заметил бы никаких изменений.
– Я рада видеть тебя живым, – негромко произнесла она.
Сразу же за ней пришел Стёнен. Он был необъятно-толстым, с огромным выпирающим животом, складчатым затылком, покрытым рыжим пушком, с закрученными песочными усами и бородой. Передвигался он с трудом, опираясь на внушительную трость из черного дерева, все время отдувался, потел и сопел.
– Что произошло? – спросил он.
– Яд, вне всякого сомнения, – произнес Павел, встав резко, точно внутри него распрямилась пружина.
– Сомневаюсь. – Мириам заметила, что на столе стоят два стакана. – Ведь ты же пил, Людвиг?
– Да.
В следующее мгновение она оказалась слишком близко ко мне, чтобы я успел отстраниться, бесцеремонно взяла стальными, точно когти дракона, пальцами за подбородок:
– И как ты себя чувствуешь?
Я мягко убрал ее руку:
– Не планирую умирать, если ты об этом.
– Но он мертв. А ты нет. – Взгляд Павла мне не понравился. Так смотрит ящерица на еду. – Было бы неплохо получить логичное объяснение, почему ты жив, ван Нормайенн. Если, конечно, ты, действительно, пил вино.
– Я нечувствителен к большинству ядов.
Это было так. Благодаря тому, что со мной сделала София. Второй раз это меня спасает. Сначала пойло старг, теперь отравленное вино.
– Я говорил о логичном объяснении.
– Иного, прости, у меня нет.
– И как же ты приобрел столь полезные свойства?
– Гертруда помогла.
Стенен усмехнулся в усы:
– Хорошо дружить с колдуньей. Это яд, Павел. Можешь не сомневаться. Даже название тебе скажу. – Он указал тростью на бледное лицо Шуко. – Желтые губы признак туманной ягоды. Хорошая отрава, хоть и действует не сразу.
Павел взял со стола бутылку и вылил ее содержимое в окно.
– Ненавижу отравителей. С новым днем рождения, ван Нормайенн.
– Нет повода для радости. У кого-то его уже не будет.
– Довольствуйся малым. Ты жив. Цыган превращался в залитую алкоголем свинью, и вино в конце концов его убило. Пускай и несколько иначе, чем я рассчитывал.
Я шагнул к нему, но Мириам положила ладонь мне на плечо, останавливая. На тот случай, если я не понял намека, она сжала пальцы, вцепившись в меня, точно гриф в кусок мяса.
Ну да. Она права.
Стенен хмыкнул в усы:
– Не обращай внимания на Павла, ван Нормайенн. Он как змея, редко испытывает привязанности. Если, конечно, дело не касается его учеников.
Павел скривился:
– Пора уже успокоиться. Калеб не получит Тильду.
Стенен, который являлся бывшим учителем Калеба, философски пожал плечами:
– Это решит совет.
Мириам тихо фыркнула:
– Вы как подростки. До сих пор грызетесь из-за красивых глаз, которые все равно вам не принадлежат. Совет поддержит Павла. Это всем понятно. Давайте оставим эту ерунду и обратимся к более серьезным делам. Кто принес вино, Людвиг?
– Шуко. Ему подарил кто-то из стражей.
Магистры переглянулись.
– Он сказал, чей это подарок? – Толстяк тяжело оперся на трость.
– Нет.
– И причину не назвал? Должен быть повод для дара.
– Не назвал.
Собственно говоря, я и не врал. Шуко не сказал мне ничего конкретного.
Стенен задумчиво кивнул и вынес решение:
– Никакого яда не было. Страж умер. Сами придумайте почему. Так как болезни к нам не липнут, пусть он свернет шею на лестнице из-за того, что много выпил. Не смотри на меня так, Людвиг.
– Ты хочешь сделать его пьяницей.
– Он и был им, – жестко ответил Павел. – Нам не нужны слухи. Не тогда, когда в школе двое законников. К тому же убийство одного из нас может напугать учеников. Случайная, глупая, вне всякого сомнения, очень печальная смерть, а не убийство. Я согласен со Стененом. Мириам?
– Это разумно.
– Решено. – Толстяк отлип от стены. – Как только законники уедут, начнем расследование. Счастливо оставаться.
Он протиснулся в дверной проем и ушел, предоставив нам разбираться с проблемой, которая перестала его волновать.
Мириам взглянула в окно:
– Мне тоже пора. Людвиг, окажи мне услугу, сходи к башне Сов, дождись Эрика и приведи его, пожалуйста, в зал Стрел.
– Сейчас?
– Да. Прибыла делегация из Ордена. Гертруды нет, я не могу, а тебе он доверяет. Павел?
– С телом разберусь, – хмуро ответил тот и, когда моя учительница вышла, сказал мне:
– Хуже нет, когда замешаны свои. Впрочем, чего удивляться. На моей памяти, страж убивал стража трижды. Но для убийства нужна веская причина. И я бы очень хотел ее знать. – Он вновь склонился над телом. – Иди, ван Нормайенн, иди. У тебя полно дел. Печалиться о мертвых будешь, когда станешь старым и ни на что негодным. А пока займись чем-нибудь полезным.
– Займусь. – Я не спешил уходить, так как меня интересовало еще кое-что. – Как Бент?
Павел удивился моему вопросу и ответил несколько грубо:
– Рука у него не отросла, если ты об этом. Я оставил его с братом в Лезерберге.
– А Тильда?
– Здесь. Хотя я бы предпочел, чтобы она была подальше, пока совет решает ее судьбу. Скажу, что ты передавал ей привет. – Следующие слова он произнес, когда я уже собирался выходить: – Знаешь, ван Нормайенн… Давно собирался тебе сказать, да все случая не представлялось. Я хотел взять тебя в ученики после твоего выпуска.
– Действительно, дело более чем прошлое. Надо думать, Мириам тебя опередила.
Магистр скривился:
– Ей было тяжело удержаться. По сути говоря, ты ни черта не был нужен нашей королеве и стал ее учеником лишь потому, что ей показалось смешным насолить мне.
Я остался равнодушен к полученной информации.
– Немного не понимаю, к чему мне эта новость. Если ты считаешь, что я не знаю, как порой Мириам относится к людям, которых она учит, то ошибаешься. Я знаю ее гораздо лучше многих.
Он пожал костлявыми плечами:
– Я лишь к тому, что тогда увидел в тебе перспективу. Вижу и теперь. Предложение, которое я озвучил тебе в Чергии, в силе. В совете освободилось место магистра. Я предлагаю тебе получить кольцо и войти в круг тех, кто решает судьбу Братства. Дай знать, если заинтересуешься.
Здания школы занимали всю внутреннюю часть крепости. Здесь располагалось несколько корпусов, где жили ученики разных возрастов.
Справа от меня высилось сложенное из серых камней Гнездо Соловья, в котором селили мальчишек. Прямо через площадь, сразу за садом, белело Гнездо Сойки – корпус для девочек. Оба здания, так не похожие друг на друга, соединялись переходами с главным корпусом школы – бывшим дворцом короля. Он больше напоминал готический собор, со множеством башенок, узких как языки пламени, западным фасадом с огромным, в четыре этажа, круглым витражным окном. Из северного крыла, украшенная хагжитскими фениксами, точно чертополох, вырастала высокая башня обсерватории со стеклянным куполом. Ее закончили строить, еще когда я учился.
Солнечный свет, мягкий и теплый, касался клумб, на которых уже расцвело множество цветов, ослепительными бликами отражался от бронзовых статуй львов, стоящих по периметру площади, сверкал в стеклах зданий и окрашивал башню Сов в нежно-розовый цвет. Она сейчас действительно очень походила на остроухого филина, со своими разноцветными глазами-циферблатами – где на правом, белом с черными стрелками, указывалось обычное время, а на левом, темно-кобальтовом со стрелками золотыми, всем желающим показывали, через сколько дней у последнего курса начнутся выпускные экзамены. До момента, когда новые стражи получат кинжалы, сейчас оставалось шестьдесят три дня.
Вокруг было пусто, шли уроки, и мы с Проповедником пребывали в одиночестве. Лишь раз мимо нас пробежали трое учеников лет пятнадцати, опаздывающих на занятия. В нашу сторону они взглянули с интересом, но и только.
– Здесь царит умиротворение, – сказал мне старый пеликан. – Хотя порой возникает какое-то неприятное чувство, когда я смотрю вон туда.
Он указал на полукруглую арку, ведущую в дальнюю часть школы.
– Тренировочные залы, – рассеянно проронил я. – Там учат сражаться.
Проповедник прищурился:
– Хочешь сказать, что вы держите темные души в клетках и выпускаете, когда надо?
– Ну, не в клетках… хотя неважно. Суть ты передал точно. Старшим курсам нужна практика. А искать каждый раз подходящий объект слишком непросто.
Он помолчал, глядя, как свиристель прыгает по краю фонтана.
– Мне жаль Шуко. Как-то это все… нелепо. Умереть от яда, который подсунул кто-то из своих. Ты будешь искать убийцу?
– А как ты думаешь? – Я не смотрел на него.
– Будешь. Иначе это не ты. С чего начнешь?
– С Эрика. Отведу его к Мириам. И еще надо решить вопрос с похоронами.
– Он бы, наверное, хотел лежать рядом с Рози.
– Розалинда за тысячи лиг отсюда. В Солезино.
Проповедник цокнул языком:
– В большей степени не важно, где зарыты кости, когда души рядом, в раю.
Я не стал комментировать это утверждение.
– Яд оружие трусов, – мягко начал он.
– Не надо банальностей, Проповедник, – поморщился я. – Трус, женщина, клирик… Это все шаблоны, которые с жизнью имеют мало общего. Яд это оружие. И частенько очень эффективное. Некто хотел заткнуть рот Шуко, и у него это получилось. А я жив лишь благодаря Софии. Иначе бы вместо одного мертвого стража было двое.
Свиристель сорвалась с места, устремилась через сад к Часовой башне, и мы проследили за ее полетом.
– Вот он! – оживился Проповедник.
Я увидел лопоухого мальчишку, спешащего к воротам школы, и, сунув пальцы в рот, громко свистнул. Звук рванул вверх и вперед, отразился от крыла Гнезда Соловья, разнесся над садом и привлек внимание не только паренька, но и слуг, садовника и трех гвардейцев, обходивших по периметру площадь.
Ребенок остановился, прищурился, узнал меня и улыбнулся.
– Людвиг, я так рад, что ты приехал! Привет, Проповедник.
Я с серьезным видом пожал ему руку:
– Здравствуй, Эрик.
– А где Пугало?
– Где-то бродит. Думаю, вы увидитесь и сыграете на щелбаны. Как твое обучение?
– Идет, но со скрипом, – серьезно ответил тот. – Гертруда говорит, что я потерял не один год и сильно отстаю от других. Они-то учатся быть стражами с шести лет.
Я представляю, о чем он говорит. Вне всякого сомнения, Эрик многое знал и многое умел, но все его знания получены в Ордене, а не в Братстве. У него сильнейший дар и несомненный талант, но научиться вязать фигуры силой мысли не так-то просто. Поэтому магистры назначили ему дополнительные занятия, и он тренировался с утра до ночи и с ночи до утра.
– Учиться нравится?
– Конечно. Хотя не так весело, как летать на волшебном петухе. – Он ухмыльнулся, посмотрел на часы. – У меня сейчас теория знаков.
– Придется пропустить. Тебя вызывает Мириам.
Эрик с подозрением нахмурился:
– Если я не появлюсь, госпожа Юдит открутит мне голову.
Я помнил Юдит. Невысокая, черноволосая, зеленоглазая. Она была младше меня на один курс и всегда больше хотела учить других, чем сражаться с душами.
– Не открутит. Магистр с ней договорилась.
– Мне нравится госпожа Мириам. Ну не так, как ты или Гертруда, но с ней интересно. Она внимательно слушает и много знает.
Это было нечто новенькое. В разноплановости Мириам, разумеется. Обычно она никогда никому не нравится. Когда магистр предложила мне стать ее учеником, то дала время для принятия решения лишь до вечера. Львенок и Ганс, узнав об этом, покрутили пальцем у виска.
– Сожрет тебя лучше любого окулла, приятель, – предупредил меня Вильгельм.
Ганс серьезно кивнул:
– У нее уже месяц учится девчонка с параллельного курса. Ты помнишь ее? Кристина. Говорят, она ночами плачет от того, как эта стерва с ней обращается. Уверен, что хочешь попасть к такому чудовищу? Любой другой старший возьмет тебя к себе.
– Она лучшая, – подумав, ответил я. – А значит, и научит меня лучше других. А дурной характер я как-нибудь переживу.
Тогда я даже не знал, на что соглашаюсь, хотя теперь вспоминать это забавно.
Мы вдвоем пошли по садовой дорожке. На ходу Эрик обернулся к оставшемуся сидеть Проповеднику:
– А ты?
– Идите, – махнул он. – Я тут погуляю. Не хочу без причин лезть на глаза магистрам и законникам.
Мальчишка посмотрел на меня с подозрением:
– Законникам? Ты ведешь меня к ним?
– Да, – не стал я отрицать, «благодаря» про себя старого пеликана. – Представитель Ордена сейчас в Арденау. У него письмо с разрешением из Риапано. Ему позволено убедиться, что с тобой все в порядке и ты находишься здесь по доброй воле.
– Почему Церковь приказывает вам?
– Потому, что это Церковь. – Это был самый простой ответ.
– Этот представитель… он думает, что вы съели меня? – ворчливо спросил Эрик, делая широкие шаги, чтобы не отставать.
– Нет. Но они не теряют надежды на то, что ты передумаешь и захочешь вернуться.
– Не передумаю, – с ожесточением ответил мой спутник. – Ведь магистры не отдадут меня обратно, правда?