Алешина Светлана. Любовь зла

   — Витя, ты уверен, что у меня все ребра целы?
   — Да, — ответил он. — Но могут быть трещины.
   Поедем на рентген?
   — Раньше ты не мог этого сказать? — простонала я, открывая дверь. Хотя сегодня я в травмпункт все равно бы не поехала.
   По дороге мы заскочили в аптеку, где Виктор купил специальную мазь против ушибов и растяжений, и дома я первым делом потребовала смазать мне мои синяки. При помощи второго зеркала мне удалось взглянуть на собственный хребет, но лучше бы я этого не делала: под левой лопаткой вздулось багровое пятно, уже начавшее приобретать густой сливовый оттенок.
   — Скотство, — прошипела я. — Хорошо еще, что уже не лето — недели три проходить будет.

* * *

   — По-моему, не из-за того переживаешь, — скептически заметил Виктор. — Ты хотя бы поняла, что тебя хотели убить?
   — Поняла, чего уж тут не понять, — огрызнулась я. — А вот завтра утром пойму, что лучше бы меня добили, дабы не мучалась, — но по коже на самом деле пробежал холодок. До того как-то все времени не было осознать факт покушения. — Виктор, но почему? Может, это все-таки случайность, или какие-то придурки решили развлечься? Я ведь так ничего и не узнала!
   — Ты сама-то веришь в то, что говоришь? — спросил он.
   — Не совсем, — призналась я. — Как-то уж слишком целенаправленно кирпичи швырялись. Мне еще повезло, что в спину меня долбануло не целым камнем, а каким-то обломком. Иначе и не встала бы. Вообще мне сейчас просто необходимо что-нибудь подкрепляющее. Чайник на плите, колбаса в холодильнике… Там нет колбасы? А что есть? Ничего нет? Правильно, все покупки остались в машине, только и там колбасы нет, только сыр и креветки.
   Может, сходишь?
   Несмотря на переживания и плохое самочувствие, у меня не на шутку разыгрался аппетит, ну да ничего удивительного — собираясь на аудиенцию к Стопорецкому сегодня утром, позавтракать я не успела. Промелькнула мысль, что вовремя мы разобрались хотя бы с этим делом. Знай Стопорецкий, что один из нас обвиняется в убийстве, вряд ли он бы оказался столь сговорчивым.
   Воспользовавшись моментом, пока Виктор отсутствовал, я пристально изучала себя в зеркале.
   Хвала богам, с лицом мне повезло больше, чем со спиной Хотя ссадина была достаточно болезненна, губы припухли несильно, и я не придумала ничего лучше, чем замазать трещинки яркой помадой, пусть будет как в рекламе: и увлажняет, и лечит, и придает неотразимый вид.
   Я отложила зеркало и невидящим взором уперлась в противоположную стенку. Не будет мне прощения за мои крамольные мысли… Однако что же все-таки Сергей Иванович делал на стройке? Не слишком ли, в самом деле, много совпадений? В конце концов, все мы люди, мог бы и убить Степу в порыве гнева. Но за что? Чем Степан мог так взбесить Кряжимского? И что у них были за дела такие, после обсуждения которых Степа, по словам Насти, очень нервничал?
   Тут я уже в который раз прокляла себя за то, что не помешала Кряжимскому приехать домой. Могли бы встретиться у меня, у Виктора, хотя тоже не лучший вариант. Нужно было подыскать какую-нибудь нейтральную территорию, а то ведь где первым делом станут искать человека? Дома или на работе.
   Тут мое сердце бухнулось в пятки. Маринка мне никогда не простит, если об аресте узнает не от меня, а от представителя власти в форме. И Ромка наверняка обидится. И так еще неизвестно, поймут ли, почему сразу им не рассказала, как Виктору. Я в отчаянии взглянула на часы. Так. С работы они уже давно ушли, а раз не позвонили, значит, никто в синем кителе к ним не приходил. Хотя.., дьявол, может, и звонили, я ведь мобильник в машине оставила. Замирая от нехороших предчувствий, я набрала Маринкин номер.
   — О, это ты, — с облегчением услышала я обрадованный голос. — А то уж думала, ты и не поинтересуешься, как там наш ожидаемый гость.
   — И как? — я совсем забыла, что Стопорецкий обещал наведаться в редакцию.
   — Был очень разочарован, что не застал тебя.
   Так интересовался, и с такой слащавой мордой! Еще немножко, и я подумала бы, что он за тобой ухлестывает.
   — Спаси и сохрани, — поспешила я откреститься от такого счастья. — Так проблем с внеплановыми пожарными инспекторами у нас больше не будет?
   — Не должно, — подтвердила она. — Интересно, как он поступит с выписанным нам штрафом?
   — Его проблемы, пусть хоть сам платит, — злорадно сказала я. — Значит, у вас все спокойно, без происшествий?
   — Как в раю.
   В дверь позвонили, вернулся Виктор.
   — Надо же, ко мне тут какие-то гости, — лицемерно удивилась я.
   — Ну, развлекайся, — тягостно вздохнула Маринка. — А я буду одна коротать бессонные ночи.
   Счастливо.
   Ага, бессонные, как же! При виде подушки у Маринки мгновенно начинали слипаться глаза, данный рефлекс у нее отлично срабатывал и, пожалуй, даже являлся врожденным, так что уж что-что, а бессонница ей не грозила.
   Виктор, умничка, вернулся не только с забранными из моей машины продуктами, но вдобавок прихватил по дороге хлеб, шоколад и широкие коктейльные трубочки. Первых блюд у меня дома не бывает, так что правильно позаботился, потом еще и Фима придет, от второго я всегда умнею, а при помощи трубочек мне действительно будет легче пить, особенно горячее. До чего же предусмотрителен!
   Весь наш немудреный ужин и чай мы перенесли в гостиную, где Виктор устроил меня в кресле, подложив под спину подушку. Вот так, окруженная заботой и вниманием, я потихоньку отщипывала кусочки от сыра, пила через трубочку горячий чай и слушала Виктора.

* * *

   — Сергей Иванович говорил, что в тот вечер они действительно основательно повздорили со Степой и что он, вконец обозленный, махнул на все рукой и ушел, решив больше не возвращаться. Но убивать…
   — Мы-то с тобой можем в это поверить, а вот менты… — кисло заметила я.
   — Следователи прокуратуры, — поправил меня Виктор. — Да, у них и в самом деле мало причин, чтобы считать Кряжимского жертвой случая. Кстати, Сергей Иванович был очень обеспокоен твоей безопасностью, особенно после того, как я упомянул, что ты ходила к Насте и беседовала с Алексеем — Он не объяснил почему? — полюбопытствовала я.
   — В общем, нет, но несколько раз повторил, что этого Алексея надо опасаться, что это темная лошадка и, по словам Кряжимского, на многое способен. Насколько я понял, если Сергей Иванович кого-то и подозревает, то именно Алексея или кого-нибудь из его компании.
   — Из компании, говоришь? — переспросила я.
   — Да. Насколько я понял, среди определенного круга ребят он пользуется достаточным авторитетом, если не сказать почетом, а уж чем заслужил такие лавры… — Виктор пожал плечами.
   — Слушай, у тебя же кто-то есть знакомый в милиции с доступом в их картотеку. Ты не мог бы попросить этого товарища «просветить» нашего ломоносенького? — с мольбой произнесла я.
   — Мог бы, — Виктор глянул на часы. — Позвоню завтра с утра, сейчас уже бесполезно. Но ведь мы даже фамилии этого парня не знаем.
   — Подожди, — я наморщила лоб. — Глупое такое сочетание. Алексей Алексеев? Алешкин? Алехин. Да, Алексей Алехин! Отчества, извини, не знаю — Ничего, и так сойдет, — успокоил Виктор. — Заодно посмотрим, нет ли чего и на нашего Степу.
   Я безуспешно пыталась что-то вспомнить, но никак не выходило. Да что ж это такое? Не по голове же я кирпичом получила?!
   — Слушай, — помертвевшим голосом вдруг произнесла я. — Я же видела его у своего дома!
   — Кого? Алексея?
   — Ну да. Правда, не совсем уверена, тогда еще подумала, что мне показалось.
   Мы с Виктором смотрели друг на друга.
   — Нет, тебе, скорее всего, не показалось, — наконец вымолвил он. — Значит, он знает, где ты живешь, кто ты на самом деле; знает и о том, почему ты так интересуешься убийством Степана.
   — Может, у меня чисто журналистский интерес, — беспомощно попыталась я защититься, но тут же опровергла собственные доводы. — Хотя если и в самом деле убийца он, и он знал Кряжимского, то мог легко подставить нашего Сергея Ивановича.
   — Все равно, — начала я, помолчав, — это ведь не повод убивать меня за то, что я интересуюсь этим преступлением. Если убивать всех, кто задает вопросы, никаких кирпичей не хватит.

Глава 9

   — Не забывай, что он — пока только кандидатура в подозреваемые, — предупредил меня Виктор. — К тому же ты могла задать какой-то особенно неприятный ему вопрос или сказать что-то в том же духе. Вспомни, о чем вы говорили.
   — Да ничего особенного, — неуверенно сказала я и задумалась. — Да нет, во всяком случае, заметно он никак не прореагировал. Хотя и слушал наш с Настей разговор. Может, в нем ему что-то не понравилось? Ты знаешь, она так плакала и почему-то во всем винила себя Говорила, что ушла от Степана не вовремя… Ну ладно, если бы он сам свел счеты с жизнью, но ведь Степе помогли отойти в мир иной.
   — Можно бросить человека вовремя? — сухо поинтересовался Виктор. — Зато вот тебе и мотив — убийство из ревности.
   — Так она же, наоборот, ушла от Степана к Алексею, чего ему ревновать?
   — А может, она решила передумать и вернуться?
   — Вот что мне совсем не нравится… По словам бабушек, Настя вышла из дома с Алексеем практически сразу после моего ухода и больше с тех пор не возвращалась. И если мы имеем дело с убийством на почве ревности, то как бы ей не пришлось играть роль Дездемоны.
   — В принципе разделяю твое беспокойство, однако уверен, если он не убил ее сразу, теперь и подавно вряд ли на это решится. Пойти на преступление и в результате остаться ни с чем. Судя по твоему рассказу, этот Алексей не производит впечатления человека, готового поступиться своей выгодой ради принципов.
   — И все равно, — упрямо повторила я. — Я опасаюсь за безопасность девушки, мне интуиция подсказывает, что с ней произойдет что-то нехорошее.
   — А где была твоя интуиция, когда на тебя кирпичи падали?
   Я не стала утруждать себя ответом на этот бестактный вопрос и просто отломила кусочек шоколадки.
   — Где же Фима? Уже десять. Считай, ночное время, по закону — никаких следственных действий.
   Допрос окончен.
   — Хотел бы я послушать, — пробормотал Виктор. — Завтра утром надо будет проверить все гайки на твоей машине.
   — Считаешь, мне устроят автокатастрофу? — с сомнением спросила я. — Вообще-то я не езжу по городу с такой скоростью, чтобы авария закончилась смертельным исходом.
   Но почему-то спорить с Виктором не хотелось: надо — значит, надо. В конце концов, так и ему, и мне будет спокойнее. Наконец раздался звонок в дверь. Открывать отправился Виктор, я же по-королевски возлежала на своих подушках, продолжая аристократически потягивать через соломинку чай.
   Фима не заставил себя ждать, явив моему взору букет цветов и плюшевого котенка Сначала я, как и полагается избалованной даме, благосклонно кивнула, потом не выдержала и потянулась за подношениями. Виктор — кошмар, я совсем его задергала! — был отправлен за вазой, я же вцепилась в мягкую игрушку, чувствуя, как на моем лице расцветает совсем не подобающая случаю счастливая улыбка. Но вот цветы поставлены в воду, глупые восторги загнаны внутрь, Фима размешивает сахар в своем стакане.
   — Ну, чем порадуешь? — каким-то обреченным тоном спросила я.
   — Честно? — он поднял голову и посмотрел на меня. — Если бы я не знал так хорошо Кряжимского, то и не сомневался бы, что убийца именно он.
   Все свидетельствует против него: показания соседей, шум ссоры, который они слышали, пистолет, найденный у него дома, — скорее всего, орудие убийства. У него было оружие?
   — Ничего об этом не знаем, — сказала я, а Виктор молча кивнул в знак согласия. — Но во всяком случае, он никогда не упоминал об этом и вообще не слишком интересовался данным вопросом. Вот этот товарищ, — я кивнула на Виктора, — вот он и Ромка иногда любили обсудить что-нибудь этакое, но Кряжимский никогда даже в этих разговорах не участвовал.
   — А вы знаете о том, что убитому перед смертью были нанесены телесные повреждения? В частности, грубо говоря, перед самой смертью кто-то хорошо двинул ему в челюсть, а ссадины на правой руке Сергея Ивановича весьма и весьма схожи с теми, которые появляются от контактов с чужими подбородками.
   Я с ужасом припомнила, что и в самом деле видела на руке Кряжимского царапины, но тогда как-то не придала этому значения.
   — А что говорит сам Сергей Иванович? — как-то уже не слишком желая услышать ответ, спросила я.
   — Говорит, что они действительно повздорили, Степа начал психовать, вот и пришлось дать парню в зубы. Интересный способ воспитания, правда? Ни за что бы не заподозрил Сергея Ивановича в том, что он пользуется подобными методами.
   — А из-за чего они так разругались? Тебе вообще-то удалось нормально с ним поговорить?
   — Постольку-поскольку, — уклончиво ответил Фима. — Вы хоть немножко представляете себе чувства человека, которого вдруг обвинили в убийстве, арестовали и посадили за решетку? И впереди маячат лет десять неба в клеточку? Ну а поссорились они из-за того, что Степа возжелал сорвать их давно и с величайшим трудом задуманные планы. Сергей Иванович сказал, что Степа связался с очень нехорошей компанией, наркотики их и свели, а когда он одумался и вообще решил бросить наркоту, было уже поздно — его не отпускали. Он пробовал, но один раз ему набили морду — мозги вправили, в другой пригрозили, что не поленятся съездить к его родителям, не с дружественным визитом, конечно.
   Вот он и оставался с ними. Волей-неволей пару раз, по словам Кряжимского, грабил коммерческие ларьки, один раз они обобрали припозднившегося прохожего, потом мужик этот полтора месяца в больнице пролежал. И тогда Степа с Кряжимским решили, что у парня один выход — исчезнуть. И начался достаточно долгий период подготовки, Степа собирался тихо и бесследно исчезнуть, переехав в другой город — замахнулся, кстати, на Калининград — и поступить в другой институт. Иными словами, решил начать все заново.
   — Что ж так долго собирался? — недовольно поинтересовался Виктор. — Давно бы уж уехал и жил себе спокойно. Если бы, конечно, не нашли. А уж в Калининграде вряд ли стали бы искать — размах не тот.
   — Были две причины: первая — никак не мог бросить наркотики; во-вторых — девушка, которую он должен был оставить в Тарасове и которую любил безумно.
   — Мог бы и с собой взять.
   — Насколько я понял, девушка никуда ехать не хотела или не могла — в отличие от Степана, даже и подумать была не в силах о том, чтобы бросить наркоту.
   — А потом девушка его бросила, и он наконец собрался, но так никуда и не уехал, — закончила я фразу за Фиму. — Безвременно скончался.
   — Именно, — не отрывая от меня обожающего взгляда, произнес Фима. В нем явно боролись два противоположных начала: ловкого, прозорливого, расчетливого адвоката-проныры и пылко влюбленного оболтуса, за предметом поклонения и солнечного света не видящего. Надо же, и в такой ситуации умудрился раздобыть мне цветы и такую плюшевую прелесть. Подарок, конечно, до оскомины банальный, но все равно такой приятный!
   — Так что это все-таки за нехорошая компания, о которой уже неоднократно упоминалось, но о которой мы ничего не знаем, кроме того, что в ней предположительно находится этот ломоносый Алексей?
   — Какой Алексей? — спросил Фима.
   — Парень, к которому ушла Настя, Степина девушка; предположительно это он закидал меня сегодня кирпичами со стройки.
   — Что?!
   — Кирпичами со стройки, — терпеливо повторила я, с некоторым беспокойством замечая, что Фиму вот-вот хватит удар. — Наверное, покушался на мою жизнь. Поэтому Виктор предполагает, из-за того, что я что-то такое узнала, только вот проблема — мы еще сами не выяснили, что именно.
   — Поподробнее, пожалуйста.
   К моему облегчению, в Фиме все же возобладал практичный юрист, а не истеричный влюбленный, видно, сильна в нем профессиональная жилка. Я покорно выложила требуемые подробности. Виктор, по своему обыкновению, молчал, считая, наверное, что был непростительно комфортно разговорчив последние несколько дней. А мог бы и помочь, пожалеть мои разбитые губы.
   — Значит, и в данном случае злоумышленником вполне мог быть Сергей Иванович, — задумчиво произнес Фима. — Знаете, хотя мы исходим из того, что он невиновен, у меня уже появляются сомнения. И все же насчет компании: Кряжимский уверен, что Алексей готовил какое-то преступление. Правда, до него доходили лишь обрывки информации от того же Степана, которому ситуация крайне не нравилась, а порою просто пугала. Одно дело — разгромленный магазинчик, другое — кое-что и посерьезнее…
   — Ребята намекали, что, если надо было какому-то орлу крылышки подрезать, достаточно обратиться к Алексею, — внес наконец свою лепту в разговор Виктор. — Это когда я общался со Степиным окружением, помнишь?
   Я выразительно хлопнула ресницами — шея по-прежнему не гнулась.
   — И разговорчики у них были соответствующие.
   Я, правда, тогда не стал заострять внимание, думал, выпендриваются, но, похоже, была в их словах доля правды.
   — Хорошо. Тогда кто у нас главный подозреваемый? Алексей?
   — Да, и пока единственный, не считая Кряжимского, — ответила я. — А что сам Сергей Иванович по этому поводу думает?
   — Он тоже склоняется к той же кандидатуре. Что Алексей и его пособники прознали про отъезд Степы, а он, кстати, должен был уехать в Калининград поздним утром того же дня, что и Кряжимский на юг, и из мести, по злобе или опасаясь, что он может рассказать то, чего рассказывать не следует, решили, что будет гораздо спокойнее убрать «отступника». И надежно, и для остальных поучительно.
   Вроде версия как версия, но что-то меня в ней в корне не устраивало.
   — Так почему же Кряжимский и Степа поссорились? — напомнила я заданный вопрос.
   — Сергей Иванович решил зайти к Степе и пожелать счастливого пути, помочь с последними приготовлениями — утрясти последние мелочи, а в результате застал парня в полной прострации, наполовину собранного и вообще передумавшего куда-то уезжать. Степе уже не в первый раз не хватило выдержки довести дело до конца, и Кряжимский устал с ним нянчиться, потому и вспылил. Тогда у парня просто начался психоз, видно, еще и без дозы трудно приходилось, и он начал орать, биться головой об стенку…
   — Кряжимский? — неверяще переспросила я.
   — Степа, — кротко пояснил Фима, списывая мою непонятливость на травму и пережитый шок. — И успокоить его удалось, только устроив ему небольшой нокаут. В итоге расстались они не слишком дружелюбно, Степан, понятное дело, злился, но зато у Кряжимского появилась надежда, что парень наконец одумается и поедет. Он ушел, а минут через пятнадцать не выдержал и вернулся, но, поразмыслив, не стал заходить к Степану, решив, что если у того еще не все мозги высохли, то он уедет, а если нет — то здесь уже никто ему не поможет.
   — Вообще-то насильно счастливым не сделаешь, — пробормотал со своего места Виктор.
   — Такова версия Сергея Ивановича, — подытожил Фима. — Официальную версию вы знаете. Еще предложения будут?
   — Года полтора назад у Степана была девушка, которую он бросил, влюбившись в Настю, а та, первая, ему этого, говорят, не простила, — вновь сообщил из своего угла Виктор и пояснил:
   — Это мне тогда же «собутыльники» поведали. Правда, по их словам, она пакостила ему по мелочам, хотя грозила здорово.

* * *

   — Так прошло полтора года. — сказала я.
   — Раз до сих пор пакостила, значит, не забыла.
   Ревнивых женщин никогда не стоит сбрасывать со счетов, — нравоучительно заметил Фима и покосился на меня. Наверное, считал, что я тоже могла бы проявлять побольше ревности по отношению к нему. Хотя бы из вежливости.
   — Фима, а теперь скажи честно, сколько у Кряжимского шансов?
   Он сосредоточенно изучал дно своей чашки — может, по чаинкам гадал? — потом вздохнул и ответил:
   — Будет сложно. Есть два пути: самим найти убийцу или опровергать все доказательства, собранные по делу, добившись в конце концов освобождения Сергея Ивановича и прекращения в отношении него уголовного дела. Есть и третий, конечно: ждать, вдруг правоохранительные органы найдут настоящего убийцу, но, боюсь, что прокуратура считает, что его уже нашли.
   — А освобождение? — спросила я. — Ему что, теперь все это время придется сидеть?
   — Я могу попробовать ходатайствовать об освобождении под залог, но, знаете, какие теперь «расценки»? Наименьшая сумма залога согласно новому закону составляет сто минимальных размеров оплаты труда. Заметьте, это минимальная сумма, а у нас — обвинение в убийстве.
   — Господи! — я в отчаянии попыталась собраться с мыслями. — Но ты все-таки попробуй! Постарайся найти!
   — А как опознали Кряжимского? — прервала я затянувшееся молчание. Когда же Фима рассказал нам и об этом, я пожалела, что спросила: выкрутасы господина случая когда-нибудь доведут до ручки.
   Сергея Ивановича опознал дедуля, который так досаждал нам своими жалобами последние четыре месяца. Отнеся передачу внучку, в отношении которого требовал дать опровержение в нашей газете, он на доске «Их разыскивает милиция» вдруг заметил фоторобот — грубовато воспроизведенное, но в общем-то похожее лицо автора ненавистной ему статьи. Как дедулю от счастья не хватил инфаркт на месте, неизвестно, и он, проявляя юношескую прыть, влетел в управление милиции; торжествуя и проглатывая слова от волнения, поведал о своем открытии.
   В милиции вскоре убедились, что старичок оказался прав.
   — Я всегда говорил, все они там алкоголики, уголовники и наркоманы, — сообщал дедуля буквально каждому встречному о своей удаче и, оказывается, даже рвался высказать свои чувства во время допроса Сергея Ивановича. Дедуле в конце концов посоветовали отправиться домой, но, уходя, Фима видел его, дежурившим возле дверей. Плакать тут или смеяться? Впрочем, мне теперь лучше вообще воздержаться от любых эмоций.
   — Итак, наши дальнейшие действия, — произнесла я, поудобнее устраиваясь в кресле и невольно оглядываясь в поисках ручки и блокнота — привычка, что поделаешь.
   Не правильно истолковав мой взгляд, Фима молнией оказался рядом и принялся рьяно поправлять мои подушки, но в чрезмерном усердии не рассчитал, ощутимо задев меня локтем прямо по ушибленному месту. У меня аж искры из глаз посыпались.
   Он жутко смутился и аж пал на колени, вымаливая прощение. Что делает с людьми неровное сердцебиение! Какое счастье знать, что это всего лишь одна из ролей Фимы, которую он с удовольствием играет, а вообще-то я уже не раз видела, в какого страшно расчетливого человека превращается он на процессе: то сразу уверенно разнося в пух и прах обвинительные доказательства, то, затаясь до поры, а затем спокойно вставая и давая понять, что все, чем суд до этого времени занимался, — пустая трата времени, потому что на самом деле все было вот так… А в жизни Фима — жмот ужасный, только по отношению ко мне проявляет непомерную щедрость, чем я иногда, признаюсь, немножко злоупотребляю.
   — Значит, ты, Фима, стараешься освободить Кряжимского под залог, а в идеале — снять с него обвинение. А мы с Виктором пытаемся разузнать что-нибудь про Алексея и его дружков. Кроме того, я очень хочу поговорить еще раз с Настей. Она что-то знает, я уверена. Или, по крайней мере, догадывается. По-моему, она просто боится Алексея.
   — Еще надо поговорить и с остальными Степиными соседями насчет запасного ключа от подъездной двери. Кстати, кроме этой Валерии Борисовны, кто еще живет в этом доме?
   Я наморщила лоб, вспоминая все, что об этом знала.
   — Три этажа, шесть квартир… Так, в первой — Степа, потом — грымза, еще есть старичок пенсионер, но он вроде бы как и из дома-то редко выходит, еще пожилая пара и, наконец, подружка Валерии Борисовны. Она действительно права была, когда сказала, что Степа как-то не вписывался в общую картину.
   — А шестая?
   — Что шестая?
   — Шестая квартира, ты назвала только пять.
   — Действительно. Не знаю, «ценный свидетель» как-то забыл ее упомянуть.
   — Значит, надо выяснить.
   — Виктор, возьмешься? — попросила я.
   — А ты к Насте поедешь? — полуутвердительно спросил он.
   — Ну да. Может, у нее что-то про Алексея узнаю и про их отношения со Степой.
   — А кирпичи тебя ничему не научили?
   — Ну знаешь, — возмутилась я. — Что же мне теперь из дома носа не высовывать? Я просто постараюсь быть очень осторожной.
   На лице Фимы появилось озабоченное выражение: он, наверное, уже мысленно представил себе, как привозит каждый день в мою обитель продукты, журналы, новости, развлекает бедную пленницу, а тут на тебе, дева сама на коня и в лес к волкам…
   — Между прочим, если кто-то охотился за мной именно из-за Степиного убийства, у вас, друзья, также отличные шансы стать мишенями следующих покушений, — заявила я. — Особенно у тебя, Фима.