Алферова Марианна Владимировна. Беловодье (След на воде - 2)

   - Она живая! - Колдун изо всей силы стиснул Глашин локоть. Скользкое мясо, лишенное кожи.
   - Поклянись, что и я оживу.
   - Клянусь водою.
   Глаша еще миг колебалась. Потом скинула рубаху и скакнула прямо в центр круга. А дальше... Над кругом на поверхности озера образовался яйцевидный купол. Потом купол вырос, в середине появилась перетяжка, и купол превратился в водяные часы. Упала первая капля, и время побежало назад с резвостью лесного ручейка. Купола клепсидры пульсировали и менялись на глазах, и внутри тоже все менялось - мелькали какие-то осколки, бесформенные и разноцветные. Обрезки, обрывки, вкрапления наслаивались друг на друга, пропадали, возникали вновь. И Глаша внутри этого сумасшедшего калейдоскопа тоже менялась, расплывалась, распадалась на части. В светлом небе вдруг проступила чернота, сверкнули звезды. Оглянуться не успел колдун, как промелькнули сутки. Потом неделя. Потом месяц. Сменялись события - отступала осень, потом лето сменялось весною, и вдруг завьюжила зима... И новый круг...
   Наконец наступила нужная минута. Упала последняя капля водяных часов. И Глаша вновь возникала - живая, круглолицая, веснушчатая, с растрепанными, выкрашенными в какой-то жгуче-рыжий цвет волосами, пухленькая, коротконогая, загорелая, с заметным животиком. Не красавица, конечно, но молодая баба, полная сил...
   - Роман, миленький, - всхлипнула Глаша и потянула к нему руки.
   - Стоять! - приказал колдун. - Сейчас главное начнется.
   Теперь надлежало из времени, ставшего водой, вновь создать упорядоченную структуру. Кристалл будущего станет расти сразу в нескольких точках. Так к нашей персоне сразу из множества точек подбирается многоголовая Судьба, чтобы толкнуть нас, завихрить или направить, а на самом деле обмануть, как всегда. И надо соединить Глашину жизнь с настоящим так, чтобы ничего она, ожившая, в нем не сместила и не нарушила. С Надей было проще. Ее существование легко вписалось в настоящее без искажений.
   Клепсидра перевернулась, и вновь застучали капли. Мигнули звезды, пропали и появились вновь. Зеленый луч, потерянный полвека назад над Ла-Маншем, сверкнул в небе Беловодья и пропал.
   Глаша пританцовывала от нетерпения, пока Роман создавал ее прошлое, сращивая с настоящим. Тонкие прозрачные иглы одна за другой протыкали изменчивый купол, и он переставал дрожать и меняться. И Глаша перестала двигаться и замерла. Еще игла, и еще, и вот Глаша вся пронизана прозрачными острыми льдинками времени. Еще моргает, еще смотрит, умоляя, но скоро взгляд погаснет и остекленеет. Постепенно иглы заполнили все пространство купола. И - крак... Он распался. И Глаша ушла бы под воду, если бы Роман не схватил ее за руку. Схватил, рванул, поставил рядом с собой. Она пошатнулась, отступила, провела ладонями по телу, стирая капли.
   - Я столько времени у тебя в доме жила? - спросила она, потирая лоб, будто проверяла, подлинные он ей воспоминания вживил или мнимые. - Ничего не помню. Да, знаю, так было, но не помню. Обо всем ты рассказал, а мою память серым туманом накрыло. Я в тумане плескалась, как в воде. Или, вернее, в густом жирном супе. И о своей судьбе в газете прочитала. На последней странице. Там, где хохмочки всякие печатают. - Глаша затрясла головой, русые волосы плеснули по плечам.
   - Ты со мной из Пустосвятова уехала, у меня в доме в свободной комнате проживала, - вкрадчиво на ухо ей шептал колдун, но при этом искоса поглядывал на Надю. Та смотрела на "новую" Глашу очень даже внимательно. - С помощью волшебного зелья я из тебя королеву красоты сделал. Долгохонько пришлось повозиться. А потом я тебя заколдовал в русалку, мы вместе к водяному наведались, и ты кости мне помогала метать. А потом ты за мной увязалась в путь-дорогу. Так ведь?
   - Так вроде... - Глаша хихикнула. - Так я что ж теперь - королева красоты?
   - А ты глянь! - Он подвел ее к краю дорожки. Она глянула в водное зеркало, ахнула и обмерла.
   - Неужели это я? - И тут же радостно взвизгнула. - Я-а-а!
   Нагая, завертелась она перед Романом, но в этом ее верченье не было ничего чувственного. Роман - ее создатель, ее Пигмалион. И новая Галатея любила его больше всех мужчин, с которыми когда-то трахалась.
   Да, вышла она после колдовских процедур куда краше прежней. Что говорить - была девчонка ничем не замечательная, весьма упитанная, курносая. А теперь - талия осиная, грудь упругая, шея лебединая, и все остальное... А ноги-то, ноги! На двадцать сантиметров длиннее прежних. А лицо! Носик точеный, глазища огромные, веснушки, правда, есть, но они как будто специально по коже рассыпаны. И волосы - золотой волной до середины спины. А главное, движется она теперь так томительно-медленно, плечиками поводит и бедрами, что все мужчины без исключения должны штабелями укладываться под крошечные розовые ее ступни.
   - Я мужику своему поганому покажусь. Чтоб у него слюнки-то до живота текли. Пусть видит, подлец, что потерял!
   Вот она, наисладчайшая женская мечта. Неужто ради этого все муки были и все усилия? Впрочем, занятно будет посмотреть на физиономию бывшего Глашкиного мужа, когда он с этой красавицей на улице столкнется.
   - Роман, миленький, я за тебя в огонь и в воду!
   - В огонь не надо, - остановил ее порыв господин Вернон. - И в воду тоже. Просто живи.
   И подставил щеку для поцелуя.
   - А в губы можно? - Глаша, не дожидаясь согласия, прильнула к губам колдуна.
   - Э, так не пойдет! - возмутилась Надя, вроде как в шутку оттолкнула новоявленную красавицу, но Роману почудилось - нешуточная вовсе ревность ожгла сердце его львицы.
   - Да ладно тебе! - засмеялась Глаша. - Я же просто так - радуюсь! Теперь я перед Романом Верноном в неоплатном долгу.
   - Смотри, Глаша, глупостей новых не делай! - предупредил колдун.
   - Да ладно тебе! Я теперь счастливой буду! Самой счастливой, вот увидишь! - И она, подпрыгивая от радости, понеслась к домику для гостей.
   - Платьев наделай! - крикнул ей вслед Роман.
   - Каких? - Глаша остановилась так неожиданно, что едва сумела сохранить равновесие. А то бы грохнулась в воду - и прощай Романова работа.
   - А каких захочется. Ведь это - Беловодье!
   Вода в озере бурлила и выплескивалась на дорожки. Фонтанчики поднимались там и здесь. Все играло. Будто там в глубине кто-то резвился и радовался.
   Роман повернулся к Наде.
   Красавица смотрела на него мрачно: взгляд исподлобья не сулил ничего хорошего.
   - Ты и меня воскресил, как ее! - заявила Надя без тени сомнения.
   - С чего ты взяла?
   - Я помню серую хмарь. Пустоту. Ничто. Ощущение, что просыпаешься и не можешь проснуться. И однообразные сны. Сны, в которых я умираю. А потом сижу в клетке и не могу выйти. Да, я умерла. А теперь жива. И ты нарочно показал мне Глашино воскрешение, чтобы я это поняла. - Говоря это, она все повышала и повышала тон. Теперь она уже почти захлебывалась воздухом. - Чтобы чувствовала себя обязанной, чтобы благодарила тебя и кланялась в ножки. Так?
   - Так. Но не совсем. Я не благодарности искал...
   - Самовлюбленный подленький колдунишка! - Взглядом она готова была испепелить. К счастью, подобного дара ожерелье в ней не открыло.
   - А что было делать?! - Роман не оправдывался, наоборот, нападал. - Ты вновь готова была броситься в объятия своему Гамаюнову. Хотя прежде обещала его забыть. А тут вновь: ах, создатель Беловодья, ах, учитель! А до того клялась уйти от него, если я тебя спасу.
   Надя молчала. Но лицо ее становилось с каждой фразой Романа все холоднее, все надменнее.
   - Он - никто нынче. У него больше нет ожерелья, - мстительно сказал Роман, чувствуя, что вновь ее теряет.
   - Беловодье - его ожерелье!
   - На это ожерелье претендует Сазонов. Выходит, если Сазонов одолеет, ты кинешься на шею ему?
   - Сазонов погиб.
   - Это вы так думали. Но он здесь. И едва не захватил все.
   - Я никому не позволю себя оскорблять. Ни тебе, ни... - Она запнулась.
   "Гамаюнову", - мысленно продолжил за нее колдун.
   Она неожиданно отступила.
   - Роман... я была счастлива несколько минут назад. А теперь я тебя ненавижу. - У нее задрожали губы.
   - За что?
   - И он еще спрашивает! Ты загоняешь меня в клетку! В угол клетки!
   - Нет, я пытаюсь открыть тебе глаза. Не понимаю даже, почему ты его любишь? Вообразила, что он творец, гений! - Роман театрально вскинул руки. Потом резанул ладонью, будто хотел оборвать невидимую нить. - Но нет, нет... Он всего лишь тиран. А ты - надменная, дерзкая львица, на которую он надел ошейник. И ты не можешь этот ошейник сдернуть. Ожерелье - ошейник, который Гамаюнов тебе милостиво подарил... - Роман вспомнил, как создавал ожерелье для Юла. Тогда он коснулся губами неотвердевшей нити и навсегда установил связь со своим птенцом. Но то была возможность слышать мальчишку на расстоянии так, как никого на свете Роман больше слышать не мог. Чуть больше слюны, растворенной в воде, чуть больше власти, и ученик уже не ученик, а раб, он не просто слышит тебя, ты ему приказываешь. - Иван Кириллович управляет тобой через ожерелье!
   - Нет! - Надя отвернулась.
   - Да, дорогая, да. Объясни иначе, почему ты не можешь от него уйти? Жалость гложет? Признательность удерживает? Нет и нет. Ты не из таких. Из жалости ты не останешься рядом ни на минуту. Ты не умеешь утешать, зато умеешь причинять боль.
   - Так зачем же ты меня добиваешься? Хочешь, чтобы я тебя немного помучила? - Прежний дерзкий тон вновь к ней вернулся.
   Колдун улыбнулся: ну, так-то лучше. - Я не ищу утешения. А вот Гамаюнову нужна подпорка, костыль. Без тебя он ничто. - Роман знал, что ей сейчас больно, и сознательно бил по больному. - Ты - его раба. Он сначала одарил тебя ожерельем, потом затащил в койку, потом - сделал женой... А ты шла на поводке и бесилась от ярости. Неволю свою принимала за любовь. Ты ведь даже забеременеть от него не могла: так все внутри тебя восставало. Твоя суть - на его. И твоя колдовская сила убивала всякий раз дитя, едва жизнь зарождалась. Так ведь?..
   - Роман, прекрати! Или я тебя задушу!
   - Как глупо - душить человека, который хочет тебе помочь! И потом, задушить меня тебе не хватит силы. Чисто физической силы, даже если я не пущу в ход колдовство. Или хочешь попробовать?
   Она бросилась к нему и схватила за шею. В тот же миг его ожерелье стало вибрировать. И ее-он видел это - вибрировала в, такт. Он тоже положил ей ладони на шею, вслушиваясь в биение водной нити.
   - Почему же ты не душишь? - спросил, приближая свои губы к ее губам. Я жду.
   Она закрыла глаза и судорожно вздохнула.
   - Баз сказал?
   - Нет. Я догадался, милая. Моя мать так ограждала себя от материнства, а я появился на свет случайно, когда она решила, что больше не может забеременеть, и забыла ненавидеть.
   - Пошли к старику! - Надя сняла ладони Романа со своей шеи. Сняла, но не отпустила, напротив, изо всей силы стиснула пальцы. - Пойдем и спросим его напрямик - правду ли ты говоришь?
   - Да если бы и правда, что с того, Наденька? Ведь на самом деле человек отличить не может - околдован он или сам по себе влюбился. И та любовь зла, и эта боль причиняет. И обе они томят, заставляя сердце замирать. А без любви человек несчастным становится.
   Гамаюнов всякий раз был иной. То надменный, то по-стариковски брюзгливый. Сейчас он притворялся наивным, и это было неприятно.
   - Отпусти меня, - сказала Надя. Но ни капли просительности в голосе. Она вообще не умела унижаться.
   - Не могу, -покачал головой Иван Кириллович. - Старость - она ведь на самом деле злая.
   - Дед Севастьян не был злым, - заметил. Роман.
   - Вам легко упрекать - вы сами ничего не создали. А я создал. Это я, именно я задумал Беловодье... Сколько лет о нем мечтал, сколько раз проклинал мечту и вновь к ней возвращался. Ведь Сазонов чем меня купил? Он мне обещал помочь с воплощением. Я знал, что он совсем иначе понимает Беловодье. Но других союзников не было, и я решился. Думал, что Беловодье его переменит, как переменил когда-то Чернобыль. Младший брат Сазонова был на Чернобыльской АЭС в восемьдесят шестом и получил смертельную дозу. Умирал долго, страшно. От Вадима ему костный мозг пересаживали. А мозг не прижился. Вадим тогда... как бы сказать поточнее... Перестал быть карьеристом и стал совершенно иным человеком. На время. Был придуман проект - неуничтожимый город, упрятанный глубоко под землей, чтобы в случае любой катастрофы... Ведь если вдуматься, мы все живем накануне Армагеддона. Ежеминутно, ежечасно он может случиться. Но все - или почти все - об этом не думают. Понимают лишь единицы. Тот, кто прикоснулся. Как Вадим. Деньги на проект нашли. Огромные деньги. И тут мы случайно с ним встретились. Вадим услышал про Беловодье, про Шамбалу и забыл про свои чертежи. Он рассматривал мой проект вульгарно, напрямую. Как средство спасения физическое. Но неважно... Ради того, чтобы создать Беловодье, я готов был согласиться и на эту помощь. Я его не разубеждал, а поддакивал. Да, именно таким Беловодье и будет, каким оно кажется Вадиму. Сазонов был человек с положением, со связями. Без него я бы никогда не смог сделать того, что сделал. Так что я ему благодарен. Нет, не осуждайте, но послушайте! Представьте, вы встречаете человека, и он начинает вам рассказывать, что располагает неограниченными средствами, а средства эти готов употребить на осуществление ваших замыслов. Вот подлинное исполнение всех желаний. Я от- ринул все сомнения. Да, разум мой с ехидной настойчивостью подсказывал, что такого просто не может быть. Что за всем этим должен быть какой-то расчет, обман... Что за все придется заплатить. Но ни обмана, ни расчета я тогда распознать не мог. Ну да, бриллианты были фальшивые. Что из того? Бриллианты - это не цель, а средство. И вот... я стал создавать Беловодье. И творение меня подчинило. Но как я был тогда счастлив! - В голосе Гамаюнова слышались мечтательные нотки.
   "Воспаряет", - подумал Роман и весь передернулся, потому что слово это было из лексикона Сазонова.
   - Вы очень ловко придумываете оправдания. А те ребята, из которых вы обещали создать элиту для своей Шамбалы и которых просто-напросто убили? Вас совесть не мучает, когда вы их вспоминаете?
   - Нет, же мучает, - ни на миг не поколебавшись, ответил Иван Кириллович. - У меня не было другого выхода. Те люди, что стояли за Сазоновым, требовали огромные суммы за свои милости. Причем валютой. Мы продавали бриллианты и расплачивались с покровителями, и потом, работа над проектом сама по себе забирала огромные средства.
   - Да, всегда так получается: строят новый мир, а выходит дорогая дача.
   - Роман, помолчи, -попросила Надя. - И выйди. Я с... Иваном Кирилловичем наедине поговорить хочу.
   - Надя!
   - Выйди, прошу тебя.
   Он покинул маленький, чем-то похожий на китайскую пагоду домик, Башня... Ну, конечно - башня из слоновой кости, как иначе мог мыслить свое убежище Гамаюнов? Запереться, спрятаться. Но не одному ведь! С собой надобно кого-нибудь непременно запереть, чтобы обихаживать долгую старость. Но Надю Роман ни за что не отдаст. Если что, срежет с нее ожерелье и навсегда подчинит... Нет, так нельзя, недопустимо. Она не стерпит, не простит. А что можно? Что?..
   Надя отворила дверь и приглашающе кивнула.
   - Ну?
   - Заходи.
   - Так что вы решили?
   - Он меня отпускает. Но только если останется здесь, внутри. Выполни его просьбу, Роман.
   Все-таки выторговал свое гнездышко, свою башенку. Да пусть забирает!
   - В конечном счете, он же создал Беловодье, - напомнила Надя.
   - Да, да, что сотворил, то и имеешь, - согласился (почти) Роман.
   - Вы сейчас уедете? - спросил Иван Кириллович. - Знаю, знаю, уедете, и не отрицайте. Что вам теперь здесь делать со мной вот таким? - Он понимающе улыбнулся и тронул руками шею, где осталась мертвенно-белая полоса. На том месте, где много-много лет Гамаюнов носил ожерелье.
   Полчаса назад Гамаюнов был напорист, почти яростен, и не желал сдаваться, и вдруг обмяк весь, смирился.
   "Артист", - подумал Роман.
   Но гнева больше не было.
   - Прошу вас, опасайтесь Вадима Федоровича. Он человек очень последовательный. Цель наметит и идет к ней. Ни за что не отступит.
   - Разумеется, буду опасаться, - согласился Роман. - Ведь он хотел меня убить.
   - Он тогда не знал, что у меня больше нет ожерелья и новых кругов я ему создать не могу. Боялся, что вы ему все испортите. Вы, Роман Васильевич, очень сильный колдун. Он сказал, что за вами давно наблюдает, специально даже для этого дом себе в Темногорске приобрел. Он опасался, что вы здесь все по-своему начнете обустраивать. И решил, что, как только ограда будет починена, он вас обезвредит.
   - Нож с водным лезвием вы сделали?
   - Вадим сам умеет. Правда, очень слабый. Сутки держится, не больше. Когда вы внезапно покинули Беловодье и он понял, что ограда не восстановлена, мы с ним еще раз все обсудили. И он решил вас не трогать. Потому что только вы можете ему помочь.
   - В чем помочь?
   - Ему нужны семь новых ожерелий с водными нитями, чтобы создать семь дополнительных кругов. Он полагает, что в этом случае Беловодье включится.
   - Что значит - включится?
   - Сейчас оно хаотически реагирует на некие приказы. А потом... Это только гипотеза... Если круги будут созданы, Беловодье начнет осуществлять направленное преобразование мира.
   - Под руководством Сазонова?
   - Я всего лишь хочу объяснить логику этого человека. Вы сейчас думаете, что все поняли и все знаете. А на самом деле ничего не поняли и не знаете ничего. А когда сами ошибетесь, когда вас будут упрекать, вот тогда меня и вспомните.
   - Иван Кириллович!
   - Я вам зла не желаю. Но говорю: вспомните. Имейте в виду, то, что я вам рассказал, - гипотеза Сазонова. А теперь идите... И не забудьте перед уходом забрать ваше кольцо. Когда вы покинете Беловодье, оно вновь станет моим. Моим... - Гамаюнов повернулся к окну, и вымученная улыбка появилась на его губах. - Вам, Роман Васильевич, на самом деле Беловодье не нужно. Вам только хотелось доказать, что вы сильнее, что можете и не такое? И главное, надо было меня одолеть. Так ведь?
   Признаваться, что это правда, не хотелось. Но и лгать колдун не желал. Особенно при Наде.
   - Так, - выдохнул Роман.
   - Ну что ж, вы доказали. Вы победили.
   - Нет. Не победил. Беловодье создали вы. Как бы то ни было. - Каждое слово давалось с трудом. На Надю Роман не смотрел. - Мне такое не под силу.
   - Еще создадите. Какие ваши годы. - Роману показалось, что весь этот разговор вел какой-то другой, не прежний Гамаюнов. Прежний ни за что бы так не сказал. - Вы счастливец, - вздохнул Иван Кириллович. - У вас нет своего Сазонова.
   - У меня есть ваш Сазонов, - не удержался, чтобы не съязвить, Роман.
   - А мы с тобой будем счастливы? - спросил Роман Надю, когда они вернулись в усадьбу.
   - Конечно.
   - Эта спальня точь-в-точь как у Марьи Гавриловны. - Надя упала на широченную кровать под балдахином.- Моя спальня.
   Они вновь поцеловались.
   В этот миг время замедлилось во всем Беловодье, мечта погрузилась в аморфное ничто, остановилось мгновение, в котором Роман был наконец с Надеждой.
   - Ты все-таки добился своего. - Она положила ему голову на грудь и смотрела на сгусток света, что плавал над их кроватью. В этом свете кожа казалась платиновой. И волосы Надежды тоже отливали белым металлом.
   - Я всегда добиваюсь своего, - улыбнулся Роман. - Когда я в первый раз увидел тебя, понял: ты будешь моей.
   - Приз, который надо выиграть?
   - Может быть. Но думаю, что ты - моя судьба. И путеводная нить. И звезда. - Он запнулся. Потому что ожидал, что она начнется насмешничать.
   Но Надя лишь спросила:
   - Не слишком ли много?
   - Мало... напротив. Ты - мое проклятие и мое мучение.
   - Пожалуй, хватит. А то еще сочинишь, что я - твоя смерть.
   - Кто знает. Надо у Стена будет спросить - может, это и так.
   - Сотри мне память, чтоб я не помнила о прошлом. Ни про Антона, ни про роман с Лешкой. И Гамаюнова тоже хочу забыть. Ну их всех в болото. Будем ты и я. Будем жить без оглядки. И чтоб прошлое не холодило спину. Наслаждаться жизнью будем. Я так хочу!
   - Я не хочу ничего в тебе стирать. А то станешь похожа на других.
   - Боишься, значит?
   - Может быть. Я оружия огнестрельного боюсь. Огня. И еще - тебя.
   - И правильно делаешь, что боишься. Я у тебя всю силу отберу. Выпью тебя, одна шкурка останется. Возьму и ту шкурку выброшу.
   - Нет, ты обманываешь. Напротив - ты мне силы даешь.
   - Значит, я воскресла какой-то другой, не той Надей, которая умерла. Не помню, чтобы я хоть кому-то прежде могла что-то дать. Если не употреблять, конечно, это слово в пошлом смысле.
   - Мне нравится, когда ты говоришь пошлости.
   - Это тебя возбуждает? А что, если наша любовь разрушит Беловодье? Ты не боишься? Если каждый оргазм подталкивает творение Гамаюнова к гибели?
   - Тогда мы погибнем вместе с ним.
   - Ну что ж, давай разрушим его поскорее.
   И ночь их счастья продолжалась год...
   Роман вновь выплыл из прошлого в настоящее. Но еще один черный лоскуток беспамятства остался. Несколько дней? В Беловодье всего лишь несколько минут. Их тоже предстояло вспомнить. Колдун прикрыл глаза и так лежал, не в силах поверить, что там, в его снах, Надя только что была рядом. Была и исчезла... Почему? Где она?
   Вспоминай, Роман, вспоминай скорее!
   Остались последние
   ВОСПОМИНАНИЯ...
   Что произошло, Роман сказать не мог. Удара как такового не было физического удара. Кажется, сначала он летел куда-то, а перед глазами его сыпалось крошево стекол и мелькало серое, зеленое, коричневое, потом опять зеленое, пока наконец не вспыхнуло ослепительно, как блик солнца на воде, и оборвалось черной непроглядностью. Потом в воспоминаниях пошла тьма. Будто сон без сновидений. Роман не мог вспомнить то, чего не видел и не знал.
   ...Он слетел с кровати от удара. Хотел подняться, но кто-то наступил ему ногой на грудную клетку. Хотел произнести формулу изгнания воды - губы не шевельнулись. Тело сделалось ватным, бессильным, в мозгу - тоже вата, туман, нет, не туман - дым, дым... Да что ж это такое?
   - Быстрее, - крикнул кто-то из темноты, и Роман узнал голос Сазонова.
   Как же Беловодье его отпустило? Ведь велел... Неужели этот колдунчик смог пересилить господина Вернона? Нет, конечно, не колдунчик, Сазонов силен, и очень даже. Роман рванулся, губы шевельнулись, но заклятия не выдохнули.
   - Скорее, - повторил Сазонов.
   Мелькнул свет - кто-то зажег свечу. Клубы дыма наполняли комнату. Колдуну казалось, что кто-то держит его за руки и за ноги. Но нет, никто его не держал. Только руки и ноги его приросли к полу. К полу, который был частью Беловодья. И свечу держал над колдуном край занавески. Скрутился, обратившись подобием руки, и прислуживал. Сазонов нагнулся над колдуном. Острое лезвие вспороло кожу на груди.
   - Быстрее, - бормотал Сазонов, орудуя скальпелем.
   Кому он приказывал? Сам себе? Или кому-то другому? Или... скальпелю? И Надя? Где Надя?
   Еще один порез, и еще... Роман пытался произнести заклинание, но не мог. В мозгу плавал серый разъедающий мысли дым. Как Сазонов вырвался? Не мог он, не мог. Вода-царица... Еще один порез... Колдун, прежде почти всемогущий, чувствовал себя беспомощным поросенком, которого собрались прирезать. Он не мог даже кричать от боли. Боль стекала внутрь, переполняя душу. Когда сам создаешь ожерелье и ведешь скальпелем по коже, боли нет. Лишь ощущаешь прикосновение металла. А тут саднило, как при настоящем порезе. Чужое колдовство! Новый порез. Каждый куда длиннее того, что необходимы для создания ожерелья. Что Сазонову нужно? Зачем? Семь новых кругов Беловодья? Чепуха. Бесконечная пытка. Все качалось и плыло. Роман подумал с надеждой, что сейчас потеряет сознание. Но сознание не уходило. Он рванулся еще раз и выкрикнул самое простое заклятие, какое смог осилить. Тут же одну руку удалось освободить.
   Сазонов в ответ тоже ругнулся магически. И Роман вновь был пленен.
   - Лучше держи, - велел Сазонов.
   Кому он приказывал? Роман не мог понять. Кроме них двоих в комнате никого. Неужели повелевает Беловодьем? Но как? Где Надя?
   И такая ненависть вскипела в Романе, что ненавистью этой обожгло пленителя. Раздалось шипение, волна пробежала по полу и...
   Сила, что его держала, ослабла на миг. Но вырваться Роман не смог необоримой была сила. Лишь успел колдун пожелать:
   - Чтоб вам мои ожерелья бедой обернулись.
   Как простой смертный пожелал. А может, и как колдун - он и сам не понял. Но от всей души. Говорят, дурного желать нельзя, мстить нельзя, и все такое. Но эти правила не для колдунов писаны.
   - Тихо, - повелел Сазонов. - На меня проклятия твои не действуют.
   - Еще сочтемся, - пообещал Роман.
   - Воду! - наконец крикнул Сазонов. И кувшин сам собою подъехал к нему.
   И Сазонов вылил на колдуна полный кувшин пус-тосвятовской воды. Произнес заклинание, схватил пинцет и принялся ковыряться в ране, выдернул первую серебряную нить, вторую, третью...
   - Ну что, говнюк, кто из нас сильнее? - раздался над Романом торжествующий голос, и плевок обжег щеку.
   И колдун, наконец, потерял сознание.
   - Грег! Грег! Где ты? Что случилось? Почему? - закричал Юл.
   Грег вынырнул из толщи воды. В руках у него был небольшой черный саквояж. На вид - старинный.
   - Я ухожу отсюда, - сказал Грег.
   - Что случилось? Сазонов вырвался, а Роман...
   Грег взял мальчишку за руку и покачал головой, заметив перстень на среднем пальце.
   - Зачем ты надел кольцо? Этого нельзя было делать.
   - Но ты же отдал мне этот перстень Романа и сказал...
   - Сказал: береги. - Грег опять сокрушенно качнул головой. - Надевать его было нельзя.
   - Я не знал! Ты во всем виноват!
   Роман не сразу сообразил, что его ожерелье в миг беспамятства соединилось с ожерельем Юла и теперь колдун путешествует по воспоминаниям мальчишки. "Жаль..." - пробилась мысль сквозь колдовской сон наяву. Теперь воспоминания утратят чистоту. И сам колдун будет другим - не таким, как прежде. А каким станет? Впрочем, плевать. После всего, что уже вспомнилось, плевать...