— Мертвую, — повторил он вслух, не позволяя себе понять смысл этого слова. Он не должен поддаваться отчаянию! Иначе ничего не сможет сделать для нее.
Он вышел из комнаты и увидел, что входная дверь открывается. В прихожую ввалился господин Белкин собственной персоной, следом — Ирина, и наконец — Тимошевич.
— А, вот ты где! — заорал Белкин. — Где Танчо?
— У себя в комнате, — совершенно ровным голосом отвечал ЭРик. — Она умерла.
— Что?! — Белкин опешил.
Ирина ахнула и схватилась за грудь.
— Если я что-нибудь могу сделать, я для нее сделаю. — Отстранив Белкина, ЭРик шагнул к двери.
— Тимош, держи его! — крикнул Белкин.
Но Тимошевич и без подсказки вытащил «Макаров», направил его в голову ЭРику и прошипел сквозь зубы:
— Ни с места.
— Это глупо. — ЭРик развернулся и неуловимым по быстроте движением выхватил из рук Тимошевича пистолет.
— Не люблю, когда в меня тычут оружием. — Он стиснул пистолет в ладони с такой силой, что тот превратился в бесформенный серый комок, похожий на кусок пластилина. — Особенно огнестрельным, — уточнил ЭРик и швырнул комок в угол.
Все стояли, не двигаясь и, кажется, не дыша. Желание задержать гостя улетучилось.
Когда ЭРик выскочил во двор, Фарн по-прежнему стоял возле мусорного бака и улыбался улыбкой победителя.
— Верни ее к жизни! — потребовал ЭРик, глядя на белоголового с ненавистью.
— Ты должен исполнить мое желание, как все исполняют мои желания, хотят они того, или нет.
— Что тебе надо?
— Талисман.
— А если я не отдам его?
— И не надо. Мы прокатимся на твоем прекрасном трамвайчике в прошлое, и талисман сам собою исчезнет. Только и всего.
— И ты вернешь Танчо к жизни?
— Я скажу, как это сделать. Соглашайся. У тебя нет выхода. Если тело Танчо отправят на вскрытие, то в крови обнаружат повышенное содержание наркотических веществ. Так что следствию ничего не стоит будет доказать, что ты сначала напичкал ее наркотиками, потом изнасиловал и убил. И все поверят. Даже мама Оля. И Танчо, к сожалению, не сможет тебе помочь: потому что ее выпотрошат, как цыпленка, и зашьют.
— Мерзавец! Это ты напоил ее отравой, после того как замочил тех двоих.
— Не надо эмоций. Служи мне, и ты получишь все, что желаешь. И даже чуть-чуть больше.
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Он вышел из комнаты и увидел, что входная дверь открывается. В прихожую ввалился господин Белкин собственной персоной, следом — Ирина, и наконец — Тимошевич.
— А, вот ты где! — заорал Белкин. — Где Танчо?
— У себя в комнате, — совершенно ровным голосом отвечал ЭРик. — Она умерла.
— Что?! — Белкин опешил.
Ирина ахнула и схватилась за грудь.
— Если я что-нибудь могу сделать, я для нее сделаю. — Отстранив Белкина, ЭРик шагнул к двери.
— Тимош, держи его! — крикнул Белкин.
Но Тимошевич и без подсказки вытащил «Макаров», направил его в голову ЭРику и прошипел сквозь зубы:
— Ни с места.
— Это глупо. — ЭРик развернулся и неуловимым по быстроте движением выхватил из рук Тимошевича пистолет.
— Не люблю, когда в меня тычут оружием. — Он стиснул пистолет в ладони с такой силой, что тот превратился в бесформенный серый комок, похожий на кусок пластилина. — Особенно огнестрельным, — уточнил ЭРик и швырнул комок в угол.
Все стояли, не двигаясь и, кажется, не дыша. Желание задержать гостя улетучилось.
Когда ЭРик выскочил во двор, Фарн по-прежнему стоял возле мусорного бака и улыбался улыбкой победителя.
— Верни ее к жизни! — потребовал ЭРик, глядя на белоголового с ненавистью.
— Ты должен исполнить мое желание, как все исполняют мои желания, хотят они того, или нет.
— Что тебе надо?
— Талисман.
— А если я не отдам его?
— И не надо. Мы прокатимся на твоем прекрасном трамвайчике в прошлое, и талисман сам собою исчезнет. Только и всего.
— И ты вернешь Танчо к жизни?
— Я скажу, как это сделать. Соглашайся. У тебя нет выхода. Если тело Танчо отправят на вскрытие, то в крови обнаружат повышенное содержание наркотических веществ. Так что следствию ничего не стоит будет доказать, что ты сначала напичкал ее наркотиками, потом изнасиловал и убил. И все поверят. Даже мама Оля. И Танчо, к сожалению, не сможет тебе помочь: потому что ее выпотрошат, как цыпленка, и зашьют.
— Мерзавец! Это ты напоил ее отравой, после того как замочил тех двоих.
— Не надо эмоций. Служи мне, и ты получишь все, что желаешь. И даже чуть-чуть больше.
Глава 6
Трамвай качало на перегонах так, что, казалось, он сейчас сорвется с монорельса. Вагон был старинный — с потемневшими деревянными скамьями вдоль стен, с ручками, свисающими с потолка на кожаных петлях. Пол в синюю шашечку. Странный пол для трамвая, скорее уж подходит для какой-нибудь бани. ЭРик сел на скамью. Фарн — напротив него.
— Да, парень, ты вляпался, — усмехнулся Фарн. — Как только ты назвался ЭРиком Крутицким, талисман начал светиться. Это пожелание самого штабс-капитана: мой внук оживит талисман. О, человеческая наивность! Он почему-то рассчитал, что к тому времени, как появится на свет внук, режим квакнется. Ха-ха! Вместо этого система пожрала его собственного внука. Ну, скажи на милость, зачем ты в это влез? Что тебе нужно? Деньги? Квартира?
— Я вернулся к маме, — невозмутимо отвечал ЭРик.
— Благородный самозванец — это что-то новенькое.
— Не самозванец, раз могу взять талисман, до которого ты боишься дотронуться.
— Да, завладеть я им не могу, — согласился Фарн. — Но я могу его уничтожить. И его надо уничтожить! Талисман, дарующий святость власти чушь! Власть не может быть святой.
— Но талисман существует, — позволил себе улыбнуться ЭРик.
— Но он никому не дает власти. Никому! Он ее только отнимает. Все эти жертвы террора на совести твоего деда: не имея всей полноты власти узурпаторы вынуждены были прибегать к насилию. Все эти потоки крови — лишь следствие того, что кто-то не хочет склонить свою слишком гордую шею.
— Мой дед ничего не выдумывал. Нет власти аще не от Бога… Ну, так кто из нас самозванец?
— Нет ничего бессмысленнее слова «нет», — прошипел Фарн. — Любая страна, любая баба, в конце концов отдадутся победителю. А твой талисман это пояс верности, оберегающий влагалище шлюхи. Но он скоро исчезнет, и все пойдет, как надо.
— Нам пора, — сказал ЭРик, поднимаясь. — Мы приехали.
Небо, разрисованное тонким узором перистых облаков, отсвечивало золотом, как будто сумасшедший художник-концептуалист развесил за Невой ажурную вуаль.
Фарн коснулся земли и обернулся, надеясь увидеть за спиной серо-коричневый монолит Исаакия. Но вместо собора возвышалась необъятная высоченная башня. Она была так стара, что дожди и ветер стерли прожилки между камнями, и теперь башня казалась огромным деревом, растущим из земли.
— Что это? — Фарн сморщился, будто увидел нечто отвратительное.
— Столетняя башня. Она сохранилась со времен ингерманландской крепости.
— Что?! — взревел Фарн. — И где мы находимся по твоей милости?! Куда завез нас твой дурацкий трамвай? А?
— В Петербург, — не моргнув глазом, отвечал ЭРик.
— В какой Петербург?
— В мире, который выдумал я.
— Здесь никогда не было подобных башен. На месте собора не существовало крепости.
— Да, это в реальном мире крепость Ниен-шанс стояла при впадении Охты в Неву, и Петр приказал земляную крепость срыть. А моем мире каменные укрепления Шанцен-ние стоят здесь, крепость сохранилась и выглядит именно так. Это мой мир, и я знаю о нем все, мне знакомы любые его закоулки. А ты не знаешь об этом мире ничего. Это — единственное место, где я могу одержать над тобой победу.
— Призрачная победа в призрачном городе немногого стоит! презрительно фыркнул Фарн.
— Ты — тоже призрак.
— Подонок! Решил обмануть меня! — взревел Фарн. — Твоя девчонка теперь умрет. И ты умрешь!
Но ему никто не ответил: нахальный мальчишка исчез; заскрипела, закрываясь, дверь. Трус решил спрятаться в своей башне. Хорошо бы в его распоряжении оказался взвод бравых ребят в камуфляже и они бы изрешетили все живое. А потом бы долбанули ракетой по старинным камням, и тогда бы сразу стало ясно, кто прав. Но желания Фарна не воплощались в этом мире.
Пришлось бежать за мальчишкой. Дверь не была заперта и отворилась с неохотой, пропуская Фарна внутрь. Огромный зал освещался факелами, стены покрывал слой копоти. В неверной красноватом свете Фарн различил стоящие вдоль стен доспехи, старинные карты в резных рамах, напоминающие картины, и потемневшие до черноты дубовые скамьи. Единственное полотно — портрет Петра во весь рот в рыцарских латах, на котором Петр был похож на светского кавалера, а не на царя-плотника. Фарн двинулся к следующей двери. За ней обнаружилась лестница, которая привела его в тупик.
— Бред шизофреника, — пробормотал Фарн и вернулся назад.
Дверь, ведущая в залу, оказалась запертой. Фарн попытался ее вышибить, но не сумел. Вновь стал подниматься по лестнице. И пройдя ее до половины, обнаружил узкий проход, который прежде, в пылу погони, не приметил. Он оказался в узком идущем по кругу коридоре со множеством дверей. Приоткрыв одну из них, Фарн увидел женщину в белом крепдешиновом платье, светло-русые ее волосы были приподняты валиком надо лбом, а сзади сколоты гребнем. Фарн спешно захлопнул дверь.
Коридор вывел его в небольшую комнату с окнами-бойницами, обращенными к Неве.
Дальше шла винтовая лестница — все наверх и наверх. Фарн бежал, не останавливаясь, не оглядываясь по сторонам, не обращая внимания на освещенные послеполуденным солнцем залы, не удостаивая взглядом полки с массивными фолиантами и потемневшие от времени картины.
ЭРик ждал его наверху, на круглой площадке, похожей на арену, окаймленной огромными, выше человеческого роста зубцами, за каждым могло укрыться человек десять. ЭРик прислонился к одному из них спиной, а в руке сжимал сверкающий на солнце клинок.
— А, ты все еще таскаешь за собой этот ржавый шампур! — рассмеялся Фарн. — Ты, парень, глупее, чем я думал. Неужели ты думал, что я способен заблудиться в потаенных коридорах человеческой души?
— Нет, я никогда не думал, что ты глуп. Просто ты видишь одни вещи, и не замечаешь другие.
— Зачем ты все это придумал, глупец?
— Ничего придумать нельзя. Просто одни люди знают больше, а другие меньше.
Фарн расхохотался, и, высунув из рукавов остро отточенные сабли-когти, бросился на противника. Но опять, как при первой схватке, промахнулся когти впились в камень Столетней башни. Фарн повернулся и вновь бросился в атаку. В этот раз бросок его был точен. ЭРик успел мечом отразить удар, но его самого выбросило в просвет между зубцами.
Но он не упал — цепкие пальцы ухватили его за шиворот и он повис в полуметре от стены. ЭРик скосил глаза и увидел пестрые крылья Кайроса, веселые, с хитрым прищуром глаза и развеваемый ветром черно-белый чуб.
Кайрос облетел башню и поставил ЭРика подальше от Фарна.
— Эй, Фарн, говорят, ты не любишь ничего крылатого! — крикнул Кайрос и, довольный своей шуткой, взмыл вверх.
— Все равно я тебя придавлю! — прошипел Фарн и вновь кинулся на противника.
Несколько секунд, долгих как вечность — они рубились — кривые, но короткие сабли Фарна против ЭРикова меча. Искры сыпались, летели проклятия, ЭРик успевал отбивать удары, но никак не мог сделать выпад. С каждым ударом он двигался быстрее. Фарн — тоже. И вдруг — дзинк! — клинок переломился, как стеклянный, возле самой гарды и в деснице ЭРика остался ни на что не пригодный обломок.
— Слабовата у тебя фантазия! — расхохотался Фарн и извлек из кармана ключ от старинного замка — тот самый, что прежде видел ЭРик в сундуке у мамы Оли. — Знаешь, что это, глупенький? Нет? Видишь это навершье? Так вот — это острие заговоренного клинка, и если я всажу его тебе в брюхо, ты никогда больше не воскреснешь. Ничья, даже самая преданная любовь, не вызовет тебя из небытия. Ну что? — Фарн медлил, наслаждаясь своим торжеством.
ЭРик шагнул назад — если он спрыгнет с башни, Кайрос подхватит его вновь. Или не подхватит?..
— ЭРик! — окликнул его кто-то.
Он повернулся. У входа на крышу стоял Станислав Крутицкий.
— Держи! — и шпага, сверкнув на солнце, описала дугу и сама скользнула в ладонь ЭРика.
Острия не было, зато клинок был длинен — вполне хватит, чтобы снести голову. Фарн попятился. Неужели испугался клинка? А клинок в самом деле хорош- легок, удобен, и будто тянет бойца за собой. Теперь ЭРик был куда проворней Фарна. Первый же взмах клинка — и коготь со звонном переломился. Фарн еще пытался бороться, он то ускользал, то размахивал вторым когтем, надеясь выиграть время, чтобы вырастить разящее оружие вновь, но не успел. ЭРик вскочил на зубец и оттуда бросился вниз, вложив в эту атаку всю дарованную Анастасией силу. Фарн парировал удар когтем, но клинок срубил его, как гнилую ветку, а следом и сам Фарн распался на две половины, выплеснув из вен поток густой черной крови. — Ну что ж, когда мы вернемся, то уже не повстречаемся с ним, — прошептал ЭРик.
— Но вполне можем повстречать другого, — заметил штабс-капитан.
— Как вы сюда попали?
— Вы позвали меня, и я пришел. Ведь это ваш мир, значит, здесь может появиться любой, кого вы захотите видеть.
— Да, и те, кто умерли, тоже, — прошептал ЭРик.
Штабс-капитан понял его мысль.
— Нет, этого делать нельзя! Если она появится здесь, то обратной дороги в реальность уже не найдет.
— Тогда… — ЭРик вопросительно глянул на деда.
— Именно так. Вы должны отправиться в ее мир. Это единственный шанс.
Штабс-капитан наклонился и сорвал с шеи Фарна серебряный крестик. Помедлил и… надел его ЭРику на шею.
— Вот почему Фарн все время был впереди или рядом, — сказал Станислав Крутицкий. — Он всегда завладевает самым дорогим, а потом крутит человеком, как куклой.
— Именно с ним вы дрались на дуэли?
— Они все похожи друг на друга, и все носят одно и то же имя. Штабс-капитан протянул руку. — Верни мне клинок. Пока он тебе больше не понадобится.
— Да, парень, ты вляпался, — усмехнулся Фарн. — Как только ты назвался ЭРиком Крутицким, талисман начал светиться. Это пожелание самого штабс-капитана: мой внук оживит талисман. О, человеческая наивность! Он почему-то рассчитал, что к тому времени, как появится на свет внук, режим квакнется. Ха-ха! Вместо этого система пожрала его собственного внука. Ну, скажи на милость, зачем ты в это влез? Что тебе нужно? Деньги? Квартира?
— Я вернулся к маме, — невозмутимо отвечал ЭРик.
— Благородный самозванец — это что-то новенькое.
— Не самозванец, раз могу взять талисман, до которого ты боишься дотронуться.
— Да, завладеть я им не могу, — согласился Фарн. — Но я могу его уничтожить. И его надо уничтожить! Талисман, дарующий святость власти чушь! Власть не может быть святой.
— Но талисман существует, — позволил себе улыбнуться ЭРик.
— Но он никому не дает власти. Никому! Он ее только отнимает. Все эти жертвы террора на совести твоего деда: не имея всей полноты власти узурпаторы вынуждены были прибегать к насилию. Все эти потоки крови — лишь следствие того, что кто-то не хочет склонить свою слишком гордую шею.
— Мой дед ничего не выдумывал. Нет власти аще не от Бога… Ну, так кто из нас самозванец?
— Нет ничего бессмысленнее слова «нет», — прошипел Фарн. — Любая страна, любая баба, в конце концов отдадутся победителю. А твой талисман это пояс верности, оберегающий влагалище шлюхи. Но он скоро исчезнет, и все пойдет, как надо.
— Нам пора, — сказал ЭРик, поднимаясь. — Мы приехали.
Небо, разрисованное тонким узором перистых облаков, отсвечивало золотом, как будто сумасшедший художник-концептуалист развесил за Невой ажурную вуаль.
Фарн коснулся земли и обернулся, надеясь увидеть за спиной серо-коричневый монолит Исаакия. Но вместо собора возвышалась необъятная высоченная башня. Она была так стара, что дожди и ветер стерли прожилки между камнями, и теперь башня казалась огромным деревом, растущим из земли.
— Что это? — Фарн сморщился, будто увидел нечто отвратительное.
— Столетняя башня. Она сохранилась со времен ингерманландской крепости.
— Что?! — взревел Фарн. — И где мы находимся по твоей милости?! Куда завез нас твой дурацкий трамвай? А?
— В Петербург, — не моргнув глазом, отвечал ЭРик.
— В какой Петербург?
— В мире, который выдумал я.
— Здесь никогда не было подобных башен. На месте собора не существовало крепости.
— Да, это в реальном мире крепость Ниен-шанс стояла при впадении Охты в Неву, и Петр приказал земляную крепость срыть. А моем мире каменные укрепления Шанцен-ние стоят здесь, крепость сохранилась и выглядит именно так. Это мой мир, и я знаю о нем все, мне знакомы любые его закоулки. А ты не знаешь об этом мире ничего. Это — единственное место, где я могу одержать над тобой победу.
— Призрачная победа в призрачном городе немногого стоит! презрительно фыркнул Фарн.
— Ты — тоже призрак.
— Подонок! Решил обмануть меня! — взревел Фарн. — Твоя девчонка теперь умрет. И ты умрешь!
Но ему никто не ответил: нахальный мальчишка исчез; заскрипела, закрываясь, дверь. Трус решил спрятаться в своей башне. Хорошо бы в его распоряжении оказался взвод бравых ребят в камуфляже и они бы изрешетили все живое. А потом бы долбанули ракетой по старинным камням, и тогда бы сразу стало ясно, кто прав. Но желания Фарна не воплощались в этом мире.
Пришлось бежать за мальчишкой. Дверь не была заперта и отворилась с неохотой, пропуская Фарна внутрь. Огромный зал освещался факелами, стены покрывал слой копоти. В неверной красноватом свете Фарн различил стоящие вдоль стен доспехи, старинные карты в резных рамах, напоминающие картины, и потемневшие до черноты дубовые скамьи. Единственное полотно — портрет Петра во весь рот в рыцарских латах, на котором Петр был похож на светского кавалера, а не на царя-плотника. Фарн двинулся к следующей двери. За ней обнаружилась лестница, которая привела его в тупик.
— Бред шизофреника, — пробормотал Фарн и вернулся назад.
Дверь, ведущая в залу, оказалась запертой. Фарн попытался ее вышибить, но не сумел. Вновь стал подниматься по лестнице. И пройдя ее до половины, обнаружил узкий проход, который прежде, в пылу погони, не приметил. Он оказался в узком идущем по кругу коридоре со множеством дверей. Приоткрыв одну из них, Фарн увидел женщину в белом крепдешиновом платье, светло-русые ее волосы были приподняты валиком надо лбом, а сзади сколоты гребнем. Фарн спешно захлопнул дверь.
Коридор вывел его в небольшую комнату с окнами-бойницами, обращенными к Неве.
Дальше шла винтовая лестница — все наверх и наверх. Фарн бежал, не останавливаясь, не оглядываясь по сторонам, не обращая внимания на освещенные послеполуденным солнцем залы, не удостаивая взглядом полки с массивными фолиантами и потемневшие от времени картины.
ЭРик ждал его наверху, на круглой площадке, похожей на арену, окаймленной огромными, выше человеческого роста зубцами, за каждым могло укрыться человек десять. ЭРик прислонился к одному из них спиной, а в руке сжимал сверкающий на солнце клинок.
— А, ты все еще таскаешь за собой этот ржавый шампур! — рассмеялся Фарн. — Ты, парень, глупее, чем я думал. Неужели ты думал, что я способен заблудиться в потаенных коридорах человеческой души?
— Нет, я никогда не думал, что ты глуп. Просто ты видишь одни вещи, и не замечаешь другие.
— Зачем ты все это придумал, глупец?
— Ничего придумать нельзя. Просто одни люди знают больше, а другие меньше.
Фарн расхохотался, и, высунув из рукавов остро отточенные сабли-когти, бросился на противника. Но опять, как при первой схватке, промахнулся когти впились в камень Столетней башни. Фарн повернулся и вновь бросился в атаку. В этот раз бросок его был точен. ЭРик успел мечом отразить удар, но его самого выбросило в просвет между зубцами.
Но он не упал — цепкие пальцы ухватили его за шиворот и он повис в полуметре от стены. ЭРик скосил глаза и увидел пестрые крылья Кайроса, веселые, с хитрым прищуром глаза и развеваемый ветром черно-белый чуб.
Кайрос облетел башню и поставил ЭРика подальше от Фарна.
— Эй, Фарн, говорят, ты не любишь ничего крылатого! — крикнул Кайрос и, довольный своей шуткой, взмыл вверх.
— Все равно я тебя придавлю! — прошипел Фарн и вновь кинулся на противника.
Несколько секунд, долгих как вечность — они рубились — кривые, но короткие сабли Фарна против ЭРикова меча. Искры сыпались, летели проклятия, ЭРик успевал отбивать удары, но никак не мог сделать выпад. С каждым ударом он двигался быстрее. Фарн — тоже. И вдруг — дзинк! — клинок переломился, как стеклянный, возле самой гарды и в деснице ЭРика остался ни на что не пригодный обломок.
— Слабовата у тебя фантазия! — расхохотался Фарн и извлек из кармана ключ от старинного замка — тот самый, что прежде видел ЭРик в сундуке у мамы Оли. — Знаешь, что это, глупенький? Нет? Видишь это навершье? Так вот — это острие заговоренного клинка, и если я всажу его тебе в брюхо, ты никогда больше не воскреснешь. Ничья, даже самая преданная любовь, не вызовет тебя из небытия. Ну что? — Фарн медлил, наслаждаясь своим торжеством.
ЭРик шагнул назад — если он спрыгнет с башни, Кайрос подхватит его вновь. Или не подхватит?..
— ЭРик! — окликнул его кто-то.
Он повернулся. У входа на крышу стоял Станислав Крутицкий.
— Держи! — и шпага, сверкнув на солнце, описала дугу и сама скользнула в ладонь ЭРика.
Острия не было, зато клинок был длинен — вполне хватит, чтобы снести голову. Фарн попятился. Неужели испугался клинка? А клинок в самом деле хорош- легок, удобен, и будто тянет бойца за собой. Теперь ЭРик был куда проворней Фарна. Первый же взмах клинка — и коготь со звонном переломился. Фарн еще пытался бороться, он то ускользал, то размахивал вторым когтем, надеясь выиграть время, чтобы вырастить разящее оружие вновь, но не успел. ЭРик вскочил на зубец и оттуда бросился вниз, вложив в эту атаку всю дарованную Анастасией силу. Фарн парировал удар когтем, но клинок срубил его, как гнилую ветку, а следом и сам Фарн распался на две половины, выплеснув из вен поток густой черной крови. — Ну что ж, когда мы вернемся, то уже не повстречаемся с ним, — прошептал ЭРик.
— Но вполне можем повстречать другого, — заметил штабс-капитан.
— Как вы сюда попали?
— Вы позвали меня, и я пришел. Ведь это ваш мир, значит, здесь может появиться любой, кого вы захотите видеть.
— Да, и те, кто умерли, тоже, — прошептал ЭРик.
Штабс-капитан понял его мысль.
— Нет, этого делать нельзя! Если она появится здесь, то обратной дороги в реальность уже не найдет.
— Тогда… — ЭРик вопросительно глянул на деда.
— Именно так. Вы должны отправиться в ее мир. Это единственный шанс.
Штабс-капитан наклонился и сорвал с шеи Фарна серебряный крестик. Помедлил и… надел его ЭРику на шею.
— Вот почему Фарн все время был впереди или рядом, — сказал Станислав Крутицкий. — Он всегда завладевает самым дорогим, а потом крутит человеком, как куклой.
— Именно с ним вы дрались на дуэли?
— Они все похожи друг на друга, и все носят одно и то же имя. Штабс-капитан протянул руку. — Верни мне клинок. Пока он тебе больше не понадобится.
Глава 7
Мир рушился.
Сначала ЭРик не мог понять, что происходит. Собор, царящий над площадью, плыл. Покачивался, как на волнах, и медленно опускался вниз, будто не было под его махиной дубовых свай, будто так и стоял он безопорно на податливой топкой земле, и земля эта его поглощала.
ЭРик приземлился возле парапета Синего моста. До собора еще предстояло добраться. Юноша почувствовал, как по спине пробежал озноб: если он не успеет, то погибнет вместе с Танчо. Он изо всех сил стиснул в руке талисман. Обычная коробка превратилась бы в комок исковерканной жести — эта лишь пружинила под пальцами.
ЭРик оглянулся. Мариинский дворец успел расколоться на три части, обрушился балкон, из окон бесшумно, как снежинки, сыпались стекла. В мире Танчо моросил мелкий, по-осеннему холодный дождь. Дождь, который так ненавидел ЭРик. Но листья на деревьях еще оставались зелеными: их охапками вместе с обломанными ветками гнал по асфальту ветер.
Мир Танчо погибал, разваливаясь на куски. Обернувшись в сторону Невского, ЭРик ничего не увидел, кроме серого пыльного облака, висящего в воздухе. Город лежал в руинах. Вода в Мойке поднялась и, переливаясь через парапет, заливала набережную, перегороженную обломками гранитных плит. Баррикады держались дольше города.
Медлить было нельзя, и ЭРик побежал к собору. Как две тонкие, бессильно раскинутые руки, в обе стороны от сквера тянулись садовые скамейки, перекрывая улицы. ЭРик перепрыгнул через них, не останавливаясь. Впереди, там, где переламываясь, асфальт уходил вниз, к оседающему собору, зияла трещина. ЭРик рванулся вперед. Он сумел перепрыгнуть, но асфальт у него под ногами стал проседать.
— Подожди! — крикнул ЭРик. — Еще минуточку подожди!
И, совершив безумный прыжок, грохнулся на ступени собора. Он оглянулся. Позади него не было ни асфальта, ни земли — собор парил в пустоте.
Взбежав по степеням, он на секунду коснулся гранитной колонны портика, будто уговаривал гранит из Пютерлакса продержаться чуть дольше. ЭРик толкнул дверь, ведущую внутрь собора. На счастье ее не заклинило, и он очутился внутри. Пол был завален осколками штукатурки и мрамора, пестрая россыпь мозаичных камней смешалась с серой пылью. Штукатурка со сферического купола обрушилась, обнажив скелет металлического каркаса. ЭРик пробирался сквозь груды обломков, ища, куда он должен положить талисман.
В центре собора на полу зияла черная дыра. ЭРик встал на колени и опустил в ямину Перунов глаз. Тот упал в глубину и лег в основание собора, под сплошной гранитный фундамент. Черная рана в полу тут же закрылась.
ЭРик поднялся с колен и огляделся. Вновь переливались красками фрески, сияла позолота. Все так же продолжал в вышине свой бесконечный полет серебряный голубь
«Ай-ай-ай, вы хотели обмануть меня, господин Фарн, — усмехнулся про себя ЭРик. — Если бы вы уничтожили Перунов глаз, то никогда бы я не смог возвратить жизнь Танчо…»
И, очень довольный собою, он двинулся к выходу. Но, сбежав по ступеням, ЭРик натолкнулся на невидимую стену. Мир Танчо не желал впускать его. Через мгновение все заволокло белым, как молоко, туманом. Единственное, что он успел разглядеть, — это ставший вновь невредимым Мариинский дворец.
«Ну ладно, Танчо, как хочешь», — покачал головой ЭРик и направился к лестнице, ведущей на колоннаду.
Но все же он успел заметить за те недолгие минуты, пока пребывал в этом мире, одну его странную особенность: в нем не было ни единого человека. Мир был абсолютно пуст, пропитанный ледяной атмосферой одиночества.
«Слушай, Танчо, я отвезу тебя в свой мир, и мы вместе погуляем по моему городу-крепости, — пообещал ЭРик, взбегая наверх по расходящимся веером ступеням, — поднимемся на бастионы и крепостные стены. Я не буду делать тайны из того, чему поклоняюсь».
Когда он поднялся на колоннаду, весь город уже затянуло плотной пеленой тумана. Лишь обзор на Сенатскую площадь оставался открытым. И если на остальной части города царило лето, то площадь вокруг Медного всадника была засыпана снегом. Здесь тоже не было ни души, на утоптанном снегу алели пятна крови, валялись брошенные кивера, сабли и старинные ружья.
— Вот так, — усмехнулся ЭРик, — у нас страсть к символам и героическим событиям. Но события всегда сами по себе. Мы терпеть не можем людей за их низости и обилие недостатков.
Вскоре и Сенатскую заволокло туманом.
— Эй, так не пойдет! — крикнул ЭРик. — Теперь не видно монорельса. Как же я прыгну в трамвай? Я разобьюсь!
Туман послушно отступил, и в воздухе, покоясь на ватных клубах, возник сверкающий синим огнем монорельс.
— Ладно, ладно, — поднял вверх руки ЭРик. — Пора подавать карету. Надеюсь, когда мы вернемся сюда вместе, найдется среди так любимых тобой символов память и моем пребывании в этом мире.
Трамвай возник на монорельсе. Он катился медленно, будто Танчо опасалась, что на скорости ЭРик может промахнуться и не дотянуть до подножки. ЭРик поблагодарил ее улыбкой, уверенный, что она если не видит, то чувствует, — и шагнул в пустоту.
Сначала ЭРик не мог понять, что происходит. Собор, царящий над площадью, плыл. Покачивался, как на волнах, и медленно опускался вниз, будто не было под его махиной дубовых свай, будто так и стоял он безопорно на податливой топкой земле, и земля эта его поглощала.
ЭРик приземлился возле парапета Синего моста. До собора еще предстояло добраться. Юноша почувствовал, как по спине пробежал озноб: если он не успеет, то погибнет вместе с Танчо. Он изо всех сил стиснул в руке талисман. Обычная коробка превратилась бы в комок исковерканной жести — эта лишь пружинила под пальцами.
ЭРик оглянулся. Мариинский дворец успел расколоться на три части, обрушился балкон, из окон бесшумно, как снежинки, сыпались стекла. В мире Танчо моросил мелкий, по-осеннему холодный дождь. Дождь, который так ненавидел ЭРик. Но листья на деревьях еще оставались зелеными: их охапками вместе с обломанными ветками гнал по асфальту ветер.
Мир Танчо погибал, разваливаясь на куски. Обернувшись в сторону Невского, ЭРик ничего не увидел, кроме серого пыльного облака, висящего в воздухе. Город лежал в руинах. Вода в Мойке поднялась и, переливаясь через парапет, заливала набережную, перегороженную обломками гранитных плит. Баррикады держались дольше города.
Медлить было нельзя, и ЭРик побежал к собору. Как две тонкие, бессильно раскинутые руки, в обе стороны от сквера тянулись садовые скамейки, перекрывая улицы. ЭРик перепрыгнул через них, не останавливаясь. Впереди, там, где переламываясь, асфальт уходил вниз, к оседающему собору, зияла трещина. ЭРик рванулся вперед. Он сумел перепрыгнуть, но асфальт у него под ногами стал проседать.
— Подожди! — крикнул ЭРик. — Еще минуточку подожди!
И, совершив безумный прыжок, грохнулся на ступени собора. Он оглянулся. Позади него не было ни асфальта, ни земли — собор парил в пустоте.
Взбежав по степеням, он на секунду коснулся гранитной колонны портика, будто уговаривал гранит из Пютерлакса продержаться чуть дольше. ЭРик толкнул дверь, ведущую внутрь собора. На счастье ее не заклинило, и он очутился внутри. Пол был завален осколками штукатурки и мрамора, пестрая россыпь мозаичных камней смешалась с серой пылью. Штукатурка со сферического купола обрушилась, обнажив скелет металлического каркаса. ЭРик пробирался сквозь груды обломков, ища, куда он должен положить талисман.
В центре собора на полу зияла черная дыра. ЭРик встал на колени и опустил в ямину Перунов глаз. Тот упал в глубину и лег в основание собора, под сплошной гранитный фундамент. Черная рана в полу тут же закрылась.
ЭРик поднялся с колен и огляделся. Вновь переливались красками фрески, сияла позолота. Все так же продолжал в вышине свой бесконечный полет серебряный голубь
«Ай-ай-ай, вы хотели обмануть меня, господин Фарн, — усмехнулся про себя ЭРик. — Если бы вы уничтожили Перунов глаз, то никогда бы я не смог возвратить жизнь Танчо…»
И, очень довольный собою, он двинулся к выходу. Но, сбежав по ступеням, ЭРик натолкнулся на невидимую стену. Мир Танчо не желал впускать его. Через мгновение все заволокло белым, как молоко, туманом. Единственное, что он успел разглядеть, — это ставший вновь невредимым Мариинский дворец.
«Ну ладно, Танчо, как хочешь», — покачал головой ЭРик и направился к лестнице, ведущей на колоннаду.
Но все же он успел заметить за те недолгие минуты, пока пребывал в этом мире, одну его странную особенность: в нем не было ни единого человека. Мир был абсолютно пуст, пропитанный ледяной атмосферой одиночества.
«Слушай, Танчо, я отвезу тебя в свой мир, и мы вместе погуляем по моему городу-крепости, — пообещал ЭРик, взбегая наверх по расходящимся веером ступеням, — поднимемся на бастионы и крепостные стены. Я не буду делать тайны из того, чему поклоняюсь».
Когда он поднялся на колоннаду, весь город уже затянуло плотной пеленой тумана. Лишь обзор на Сенатскую площадь оставался открытым. И если на остальной части города царило лето, то площадь вокруг Медного всадника была засыпана снегом. Здесь тоже не было ни души, на утоптанном снегу алели пятна крови, валялись брошенные кивера, сабли и старинные ружья.
— Вот так, — усмехнулся ЭРик, — у нас страсть к символам и героическим событиям. Но события всегда сами по себе. Мы терпеть не можем людей за их низости и обилие недостатков.
Вскоре и Сенатскую заволокло туманом.
— Эй, так не пойдет! — крикнул ЭРик. — Теперь не видно монорельса. Как же я прыгну в трамвай? Я разобьюсь!
Туман послушно отступил, и в воздухе, покоясь на ватных клубах, возник сверкающий синим огнем монорельс.
— Ладно, ладно, — поднял вверх руки ЭРик. — Пора подавать карету. Надеюсь, когда мы вернемся сюда вместе, найдется среди так любимых тобой символов память и моем пребывании в этом мире.
Трамвай возник на монорельсе. Он катился медленно, будто Танчо опасалась, что на скорости ЭРик может промахнуться и не дотянуть до подножки. ЭРик поблагодарил ее улыбкой, уверенный, что она если не видит, то чувствует, — и шагнул в пустоту.
Глава 8
Путешествие назад оказалось не столь простым, как предполагал ЭРик. Поскольку на обратном пути он выпрыгнул в мире Танчо, то теперь трамвай мчался не назад к реальности, а вглубь по кольцу — все дальше и дальше в миры воображения. Безопаснее всего было бы выскочить в своем мире и уже оттуда спокойно пуститься в обратный путь, но из любопытства ЭРик сиганул в первую попавшуюся дверь, которая оказалась открытой.
Прыжок свой он по бесшабашности не рассчитал. ЭРика отнесло в сторону, мелькнул внизу Невский проспект, по которому катились крошечные, будто игрушечные вагончики и конные пролетки. Оклеенные лоскутами афиш тумбы, полотняные белые или полосатые тенты. И Марсово поле без гранитных монументов и зелени газонов, а просто вытоптанная копытами земляная площадь.
ЭРик приземлился в Летнем саду — хорошо, не на деревья или кустарник, а на песчаную дорожку. Кокетливая мраморная девица в статусе богиня завернулась в белую каменную тряпку и изящно отставила ножку, предлагая гуляющим полюбоваться совершенством ее форм. Дородная дама, похожая на живую, в шуршащем шелковом платье, в шляпке и под зонтиком, с изумлением смотрела на оборванца, явившегося невесть откуда перед нею.
— А, наконец-то! Я знала, что ты придешь! — Этот оклик заставил его обернуться.
Анастасия в знакомой черной пелерине размашисто шагала ему навстречу. Теперь ее буйные рыжие волосы прикрывала крошечная черная шляпка, украшенная белым страусовым пером, длиннющая вуаль развевалась за спиной. Подойдя, Анастасия взяла ЭРика под руку.
— Учти, простолюдинов-оборванцев в сад не пускают. В таком виде могут и выставить.
— Твой наряд более респектабельный? — усмехнулся ЭРик.
— Я соответствую, — отвечала Анастасия.
ЭРик огляделся. Упитанные детки — мальчики и девочки, все непременно с золотыми локонами, в платьицах, — играли под присмотром нянек. Сколько детей! ЭРик попытался счесть, но не мог: белокурые, русые, темноволосые головки мелькали повсюду.
— Вот уж не думал, что так выглядит твой мир.
— Где талисман? — спросила Анастасия.
— Неважно. Тебе он зачем?
— Я наконец смогу исполнить то, о чем мечтала. — Она сжала его локоть. — С помощью талисмана изменю реальный мир. История изменится! — Ее дыхание обожгло кожу. — Не будет бунта, Гражданской, крови, голода, отупения, уничтожения миллионов. Мир будет другим. Мой мир, воссозданный по крупицам, послужит точкой отсчета. Все перевернется. Думаешь, почему я тебе помогала? Да потому, что сразу поняла: ты сделаешь то, что не удалось никому. Ты создал мост между мирами, ты нашел талисман…
— Талисман нашла Танчо, — поправил ее ЭРик.
— Неважно. Я столько лет жила этой надеждой. И вот, дождалась!
ЭРик высвободил руку и отступил, едва не сшибив с ног какого-то господина в клетчатом костюме.
— Значит, ты обо всем знала с самого начала? Ты постоянно подставляла меня под удар, а я, как паровоз, вез тебя к цели?
— У меня не было выхода. А потом, разумеется, все не так однозначно… — Она на мгновение смутилась. — В конце концов, ты должен быть мне благодарен! — Она вновь обрела уверенность. — Теперь нам осталось закончить начатое.
ЭРик отрицательно покачал головой:
— Ничего не выйдет: ты не сможешь перевезти в трамвае целый мир — лишь крошечные осколки, дающие начало очередному мифу.
— Мифы уже созданы! — Анастасия так тряхнула головой, что шляпка едва не слетела. — Что толку!
— Значит, эти легенды о спасшихся царевнах и наследниках… — ЭРик понимающе улыбнулся.
— Не я одна их создаю. Мало ли призраков бродит по реальному миру лишь потому, что кто-то не в силах поверить в смерть своего кумира. Но сейчас речь не о них! Я заключу свой мир в талисман, перевезу его на трамвае и совмещу с реальностью.
— Но твой мир не реальность! Это всего лишь построенная по сохранившимся открыткам картинка. Плоская картинка.
— Да ты оглянись! Нет, ты оглянись и погляди! — разозлилась Анастасия.
ЭРик огляделся, как велели. Солнце просвечивало сквозь кроны деревьев и золотыми бликами ложилось на песок аллеи. Мраморные боги и богини милостиво улыбались гуляющей публике. Под тентами кофейного домика сидело несколько пар. Играл духовой оркестр. Ощущение праздника царило в парке.
— Я все помню, — сказала Анастасия. — Я жила еще тогда.
— Это ничего не меняет, память может сыграть с тобой злую шутку. Разве ты не слышала о ложных воспоминаниях?
— Ты ищешь причину, чтобы мне отказать… — В голосе Анастасии дрожали слезы.
— Да, я спрятал талисман и забрать назад не могу.
— Неужели есть что-то, ради чего можно пожертвовать тем, что я тебе предлагаю?! Скажи — что… Что? — Она молитвенно сложила руки. — Что… уже не кричала — шептала она.
— Я убил Фарна.
Ей было все равно:
— Мне нужен талисман. В последний раз спрашиваю — да или нет?
— Нет.
— Я найду, где ты его спрятал и добуду!
— Тебе это не удастся, — отрезал ЭРик.
Он направился к выходу. Она кинулась за ним, вновь ухватила под руку.
— Скажи, Анастасия, титулярный советник Круглов в твоем мире бьет жену и детей?
— Н-не знаю…
— Вот видишь! А еще говоришь, что твой мир — реальность.
Они вышли на набережную. Городовой у входа подозрительно покосился на странную пару. Проехал мимо извозчик. Торцовая мостовая гасила стук копыт та мостовая, остатки которой сгорели в буржуйках блокадного города. Следом прокатил длиннющий открытый автомобиль, подпрыгнул на горбушке Прачечного мостика и скрылся. Над Невой покачивалась в небе туша дирижабля. Праздник продолжался. Праздник, который будет теперь ЭРику вечным укором. Может быть, он не имел права отказаться? Пусть это не реальность, пусть, но, может быть, именно этой химеры и не хватает потерявшему себя миру? И только это и надобно? И ничего больше? Ноги в болоте, голова в облаках…
ЭРик кивнул в сторону часовни, поставленной на том месте, где Каракозов стрелял в императора.
— А это ты тоже возьмешь с собой?
— Конечно, — кивнула Анастасия.
— А как же все эти киллеры-народовольцы? Любители пострелять, повзрывать, что ты с ними станешь делать? Потащишь с собою?
Анастасия смутилась.
— Их здесь нет.
— Извини, дорогая, есть! — ЭРик по-плебейски ткнул пальцем в сторону часовни.
Он зашагал по набережной, и Анастасия не пыталась его задержать. Пора было возвращаться из этого милого мира, где очаровательные дамы, шурша шелками, шествовали в сопровождении красавцев-кавалеров. К реальности этот мир не имел отношения. В реальном мире тринадцатого года пьяный прадед Рика Круглова (не путать с ЭРиком Крутицким) хлещет водку в обществе певчих, закусывая домашними пирогами. А выгнанная мужем из дома прабабка сидит на лестнице, прижимая к груди голодных ребятишек.
Такая знакомая с детства картина!
Прыжок свой он по бесшабашности не рассчитал. ЭРика отнесло в сторону, мелькнул внизу Невский проспект, по которому катились крошечные, будто игрушечные вагончики и конные пролетки. Оклеенные лоскутами афиш тумбы, полотняные белые или полосатые тенты. И Марсово поле без гранитных монументов и зелени газонов, а просто вытоптанная копытами земляная площадь.
ЭРик приземлился в Летнем саду — хорошо, не на деревья или кустарник, а на песчаную дорожку. Кокетливая мраморная девица в статусе богиня завернулась в белую каменную тряпку и изящно отставила ножку, предлагая гуляющим полюбоваться совершенством ее форм. Дородная дама, похожая на живую, в шуршащем шелковом платье, в шляпке и под зонтиком, с изумлением смотрела на оборванца, явившегося невесть откуда перед нею.
— А, наконец-то! Я знала, что ты придешь! — Этот оклик заставил его обернуться.
Анастасия в знакомой черной пелерине размашисто шагала ему навстречу. Теперь ее буйные рыжие волосы прикрывала крошечная черная шляпка, украшенная белым страусовым пером, длиннющая вуаль развевалась за спиной. Подойдя, Анастасия взяла ЭРика под руку.
— Учти, простолюдинов-оборванцев в сад не пускают. В таком виде могут и выставить.
— Твой наряд более респектабельный? — усмехнулся ЭРик.
— Я соответствую, — отвечала Анастасия.
ЭРик огляделся. Упитанные детки — мальчики и девочки, все непременно с золотыми локонами, в платьицах, — играли под присмотром нянек. Сколько детей! ЭРик попытался счесть, но не мог: белокурые, русые, темноволосые головки мелькали повсюду.
— Вот уж не думал, что так выглядит твой мир.
— Где талисман? — спросила Анастасия.
— Неважно. Тебе он зачем?
— Я наконец смогу исполнить то, о чем мечтала. — Она сжала его локоть. — С помощью талисмана изменю реальный мир. История изменится! — Ее дыхание обожгло кожу. — Не будет бунта, Гражданской, крови, голода, отупения, уничтожения миллионов. Мир будет другим. Мой мир, воссозданный по крупицам, послужит точкой отсчета. Все перевернется. Думаешь, почему я тебе помогала? Да потому, что сразу поняла: ты сделаешь то, что не удалось никому. Ты создал мост между мирами, ты нашел талисман…
— Талисман нашла Танчо, — поправил ее ЭРик.
— Неважно. Я столько лет жила этой надеждой. И вот, дождалась!
ЭРик высвободил руку и отступил, едва не сшибив с ног какого-то господина в клетчатом костюме.
— Значит, ты обо всем знала с самого начала? Ты постоянно подставляла меня под удар, а я, как паровоз, вез тебя к цели?
— У меня не было выхода. А потом, разумеется, все не так однозначно… — Она на мгновение смутилась. — В конце концов, ты должен быть мне благодарен! — Она вновь обрела уверенность. — Теперь нам осталось закончить начатое.
ЭРик отрицательно покачал головой:
— Ничего не выйдет: ты не сможешь перевезти в трамвае целый мир — лишь крошечные осколки, дающие начало очередному мифу.
— Мифы уже созданы! — Анастасия так тряхнула головой, что шляпка едва не слетела. — Что толку!
— Значит, эти легенды о спасшихся царевнах и наследниках… — ЭРик понимающе улыбнулся.
— Не я одна их создаю. Мало ли призраков бродит по реальному миру лишь потому, что кто-то не в силах поверить в смерть своего кумира. Но сейчас речь не о них! Я заключу свой мир в талисман, перевезу его на трамвае и совмещу с реальностью.
— Но твой мир не реальность! Это всего лишь построенная по сохранившимся открыткам картинка. Плоская картинка.
— Да ты оглянись! Нет, ты оглянись и погляди! — разозлилась Анастасия.
ЭРик огляделся, как велели. Солнце просвечивало сквозь кроны деревьев и золотыми бликами ложилось на песок аллеи. Мраморные боги и богини милостиво улыбались гуляющей публике. Под тентами кофейного домика сидело несколько пар. Играл духовой оркестр. Ощущение праздника царило в парке.
— Я все помню, — сказала Анастасия. — Я жила еще тогда.
— Это ничего не меняет, память может сыграть с тобой злую шутку. Разве ты не слышала о ложных воспоминаниях?
— Ты ищешь причину, чтобы мне отказать… — В голосе Анастасии дрожали слезы.
— Да, я спрятал талисман и забрать назад не могу.
— Неужели есть что-то, ради чего можно пожертвовать тем, что я тебе предлагаю?! Скажи — что… Что? — Она молитвенно сложила руки. — Что… уже не кричала — шептала она.
— Я убил Фарна.
Ей было все равно:
— Мне нужен талисман. В последний раз спрашиваю — да или нет?
— Нет.
— Я найду, где ты его спрятал и добуду!
— Тебе это не удастся, — отрезал ЭРик.
Он направился к выходу. Она кинулась за ним, вновь ухватила под руку.
— Скажи, Анастасия, титулярный советник Круглов в твоем мире бьет жену и детей?
— Н-не знаю…
— Вот видишь! А еще говоришь, что твой мир — реальность.
Они вышли на набережную. Городовой у входа подозрительно покосился на странную пару. Проехал мимо извозчик. Торцовая мостовая гасила стук копыт та мостовая, остатки которой сгорели в буржуйках блокадного города. Следом прокатил длиннющий открытый автомобиль, подпрыгнул на горбушке Прачечного мостика и скрылся. Над Невой покачивалась в небе туша дирижабля. Праздник продолжался. Праздник, который будет теперь ЭРику вечным укором. Может быть, он не имел права отказаться? Пусть это не реальность, пусть, но, может быть, именно этой химеры и не хватает потерявшему себя миру? И только это и надобно? И ничего больше? Ноги в болоте, голова в облаках…
ЭРик кивнул в сторону часовни, поставленной на том месте, где Каракозов стрелял в императора.
— А это ты тоже возьмешь с собой?
— Конечно, — кивнула Анастасия.
— А как же все эти киллеры-народовольцы? Любители пострелять, повзрывать, что ты с ними станешь делать? Потащишь с собою?
Анастасия смутилась.
— Их здесь нет.
— Извини, дорогая, есть! — ЭРик по-плебейски ткнул пальцем в сторону часовни.
Он зашагал по набережной, и Анастасия не пыталась его задержать. Пора было возвращаться из этого милого мира, где очаровательные дамы, шурша шелками, шествовали в сопровождении красавцев-кавалеров. К реальности этот мир не имел отношения. В реальном мире тринадцатого года пьяный прадед Рика Круглова (не путать с ЭРиком Крутицким) хлещет водку в обществе певчих, закусывая домашними пирогами. А выгнанная мужем из дома прабабка сидит на лестнице, прижимая к груди голодных ребятишек.
Такая знакомая с детства картина!
Глава 9
Танчо спала, но слышала сквозь сон абсолютно все. Вот ЭРик поднимается, вот стискивает пальцами ее запястье, потом прижимает свою ладонь к ее шее. Нет, это не ласка, он будто спрашивает ее о чем-то. Но о чем? Он встряхивает ее тело. Ага! Он хочет ее разбудить. Танчо силится разлепить веки, но не может.
«Сейчас я проснусь», — хочет сказать, но губы не желают шевелиться.
Она слышит, как ЭРик встает, как ходит по комнате. Вот он подходит к окну — скрипнув, распахивается рама. Потом возвращается — она ощущает его дыхание на своей щеке.
«Он хочет меня поцеловать», — догадывается Танчо.
Но не ощущает прикосновения губ — ЭРик уходит, удаляются его шаги, с легким шорохом закрывается дверь в комнату.
«Да что ж это такое!» — хочет крикнуть Танчо, но губы по-прежнему не могут шевельнуться.
Слезы обиды закипают, но иссякают, так и не дойдя до глаз.
«Что со мной? Что такое?»
Теперь она по-настоящему пугается.
Из прихожей доносятся голоса, шум, крики, хлопает входная дверь, волна звуков врывается в комнату.
— Танечка, девочка моя! — кричит мать.
Танчо ощущает прикосновение горячих влажных ладоней. Мать голосит. Ну почему нельзя зажать уши, чтобы не слышать ее крика?
— Я убью этого гада! — Это уже кричит отец.
Наконец Танчо начинает догадываться. Но еще не хочет верить. Вновь чьи-то пальцы пытаются нащупать пульс. Но пульса-то нет! Нет! Она, Татьяна Белкина, двадцати лет отроду, умерла. Теперь она уже почти не ощущает прикосновений рук: ее тело теряет осязание, как прежде потеряло зрение. Скоро она перестанет слышать. Но почему тогда душа не покидает тело? Почему не парит под потолком и не взирает отстраненно на плачущих и рвущих на себе волосы людей? Почему не мчится по бесконечному, наполненному светом коридору сквозь сотканный из мрака туннель? Где это все? Где?
«Сейчас я проснусь», — хочет сказать, но губы не желают шевелиться.
Она слышит, как ЭРик встает, как ходит по комнате. Вот он подходит к окну — скрипнув, распахивается рама. Потом возвращается — она ощущает его дыхание на своей щеке.
«Он хочет меня поцеловать», — догадывается Танчо.
Но не ощущает прикосновения губ — ЭРик уходит, удаляются его шаги, с легким шорохом закрывается дверь в комнату.
«Да что ж это такое!» — хочет крикнуть Танчо, но губы по-прежнему не могут шевельнуться.
Слезы обиды закипают, но иссякают, так и не дойдя до глаз.
«Что со мной? Что такое?»
Теперь она по-настоящему пугается.
Из прихожей доносятся голоса, шум, крики, хлопает входная дверь, волна звуков врывается в комнату.
— Танечка, девочка моя! — кричит мать.
Танчо ощущает прикосновение горячих влажных ладоней. Мать голосит. Ну почему нельзя зажать уши, чтобы не слышать ее крика?
— Я убью этого гада! — Это уже кричит отец.
Наконец Танчо начинает догадываться. Но еще не хочет верить. Вновь чьи-то пальцы пытаются нащупать пульс. Но пульса-то нет! Нет! Она, Татьяна Белкина, двадцати лет отроду, умерла. Теперь она уже почти не ощущает прикосновений рук: ее тело теряет осязание, как прежде потеряло зрение. Скоро она перестанет слышать. Но почему тогда душа не покидает тело? Почему не парит под потолком и не взирает отстраненно на плачущих и рвущих на себе волосы людей? Почему не мчится по бесконечному, наполненному светом коридору сквозь сотканный из мрака туннель? Где это все? Где?