Вместо этого Танчо замурована в своем теряющем чувствительность теле. Она мечется в нем, как в тюрьме. Остановившееся сердце похоже на камень на дне замерзающего пруда. Теперь звуки уже почти не доходят до нее — Танчо различает лишь отдельные выкрики. Кажется, отец с матерью ругаются, как всегда. Она испытывает страх? Нет, теперь уже нет — только обиду: ради чего дана была жизнь? О чем ругаются родители? Хотят вызвать «скорую»? Неужели они на что-то надеются? Кто-то наклоняется над Танчо, приподнимает веко. И она видит свет — закатный отблеск, что падает из окон дома напротив в вечерние летние часы.
Свет! Солнце! В снопе рыжего света падает, вращаясь и рассыпая искры, Перунов глаз, опускается на дно узкого, пробитого в камне колодца. И когда талисман касается основания собора, ослепительный свет заставляет Танчо зажмуриться. Но прежде, чем окончательно возвращается свет, она видит…
— Она жива! — вопит отец. — Она жива! — Обнимает и трясет ее, как сумасшедший.
— Танечка, девочка моя. — Мать дышит ей в лицо перегаром коньяка и лекарств. — Дорогушенька моя, что случилось?
— Ничего, я спала. — Танчо морщится и хочет отстраниться.
Меньше всего на свете ей сейчас хочется говорить с кем бы то ни было. Сердце, отвыкшее биться, то колотится, как сумасшедшее, то замирает. Интересно, ЭРик после воскрешения чувствовал то же самое?
— Дай ей коньячку, — посоветовал отец. — Это укрепить силы.
Мать тут же сунула ей в руки свой фужер. Ну почему они не могут хоть минуту помолчать? Если Танчо сейчас, сию минуту, не вспомнит, что же видела в то мгновение перед возвращением, то уже не вспомнит никогда.
— Послушай, Танечка, как этот тип оказался у нас в доме? — подступала с вопросами мать. — Ты что, с ним?..
— Я его привела! — отрезала Танчо.
Видение на миг прояснилось: каркас купола, осыпавшиеся фрески, лицо человека… Она внутренне содрогнулась. Как он мог очутиться там, где она никому не позволяла быть?
— Танчо, как ты могла! — надрывалась мать. — С этим проходимцем! Он же жулик!
Отец ухватил Ирину за руку и оттащил к двери:
— Оставь девочку в покое!
— Но ты же грозил его задушить!
— Не спорю, — согласился Николай Григорьевич. — Это проходимец. Ну и что? Он может втюхать кому угодно и что угодно. Ему верят! Верят! Не говоря уже о силе. Вспомни про пистолет!.. Танчо, представляешь, — фальшиво рассмеялся Белкин, — твой ухажер смял в руках пистолет, как комок глины.
— Ага, ты испугался! — взвизгнула Ирина. — Ты готов…
Белкин не дал ей договорить очередную гадость и вытащил супругу за дверь.
Танчо накинула на плечи халат и подошла к окну. Как хорошо вновь увидеть солнце — пусть это только отблеск в чужом окне! Танчо потянулась, расправляя затекшее от мертвого сна тела.
Опять родительские крики за дверью — так знакомо! Ты умираешь, возвращаешься, а они все ссорятся и делят между собой твое будущее.
«Неужели ЭРик побывал в моем мире?!» — Теперь эта мысль не вызывала прежнего приступа неловкости и стыда.
Напротив, странная нежность, от которой перехватывает дыхание, подступила к сердцу. Она представила свой город, где вместо безликих коробок и серых, сталинских, тюремного вида строений стоят удивительные дома, сочетающие в себе изысканность с монументальностью, сказочность с индустриализмом в естественном обаянии камня.
Нет, пожалуй, этой части города ЭРик видеть не мог. А жаль.
Глава 10
Глава 11
Свет! Солнце! В снопе рыжего света падает, вращаясь и рассыпая искры, Перунов глаз, опускается на дно узкого, пробитого в камне колодца. И когда талисман касается основания собора, ослепительный свет заставляет Танчо зажмуриться. Но прежде, чем окончательно возвращается свет, она видит…
— Она жива! — вопит отец. — Она жива! — Обнимает и трясет ее, как сумасшедший.
— Танечка, девочка моя. — Мать дышит ей в лицо перегаром коньяка и лекарств. — Дорогушенька моя, что случилось?
— Ничего, я спала. — Танчо морщится и хочет отстраниться.
Меньше всего на свете ей сейчас хочется говорить с кем бы то ни было. Сердце, отвыкшее биться, то колотится, как сумасшедшее, то замирает. Интересно, ЭРик после воскрешения чувствовал то же самое?
— Дай ей коньячку, — посоветовал отец. — Это укрепить силы.
Мать тут же сунула ей в руки свой фужер. Ну почему они не могут хоть минуту помолчать? Если Танчо сейчас, сию минуту, не вспомнит, что же видела в то мгновение перед возвращением, то уже не вспомнит никогда.
— Послушай, Танечка, как этот тип оказался у нас в доме? — подступала с вопросами мать. — Ты что, с ним?..
— Я его привела! — отрезала Танчо.
Видение на миг прояснилось: каркас купола, осыпавшиеся фрески, лицо человека… Она внутренне содрогнулась. Как он мог очутиться там, где она никому не позволяла быть?
— Танчо, как ты могла! — надрывалась мать. — С этим проходимцем! Он же жулик!
Отец ухватил Ирину за руку и оттащил к двери:
— Оставь девочку в покое!
— Но ты же грозил его задушить!
— Не спорю, — согласился Николай Григорьевич. — Это проходимец. Ну и что? Он может втюхать кому угодно и что угодно. Ему верят! Верят! Не говоря уже о силе. Вспомни про пистолет!.. Танчо, представляешь, — фальшиво рассмеялся Белкин, — твой ухажер смял в руках пистолет, как комок глины.
— Ага, ты испугался! — взвизгнула Ирина. — Ты готов…
Белкин не дал ей договорить очередную гадость и вытащил супругу за дверь.
Танчо накинула на плечи халат и подошла к окну. Как хорошо вновь увидеть солнце — пусть это только отблеск в чужом окне! Танчо потянулась, расправляя затекшее от мертвого сна тела.
Опять родительские крики за дверью — так знакомо! Ты умираешь, возвращаешься, а они все ссорятся и делят между собой твое будущее.
«Неужели ЭРик побывал в моем мире?!» — Теперь эта мысль не вызывала прежнего приступа неловкости и стыда.
Напротив, странная нежность, от которой перехватывает дыхание, подступила к сердцу. Она представила свой город, где вместо безликих коробок и серых, сталинских, тюремного вида строений стоят удивительные дома, сочетающие в себе изысканность с монументальностью, сказочность с индустриализмом в естественном обаянии камня.
Нет, пожалуй, этой части города ЭРик видеть не мог. А жаль.
Глава 10
Самое трудное — это возвращаться в реальный мир. Земля несется навстречу, грозя превратить тебя в лепешку. Секунда просрочки — и тебя размажет по асфальту. Слишком рано — и ты рискуешь совершить прыжок в чужой мир, а не в реальность.
От удара ЭРик потерял способность видеть и слышать, но он знал, что остался жив, и знал, что вернулся назад. Первыми возвратились звуки, хотя все вокруг продолжало тонуть в темноте.
— Что с ним? — спрашивал визгливый женский голос, обладательница которого не собиралась никому помогать, зато хотела знать все.
— Обморок, обычный обморок от недоедания, — отвечал голос мужской, показавшийся знакомым.
«Арсений?» — удивился ЭРик, хотел позвать названного брата, но с губ слетел лишь жалобный стон.
— Видите, он уже приходит в себя. ЭРик, дружище, сейчас я отвезу тебя домой, к маме, — сладко-сочувственным голосом шепнул Гребнев и поднял ЭРика на руки. — Легкий, как пушинка, третьи сутки голодает. В знак протеста прямо тут, под окнами Мариинского, чтобы депутатам видно было, до чего народ довели. Я сейчас накормлю его колбасой. Твердокопченой. Килограмм скормлю.
ЭРик по-прежнему ничего не видел, но сообразил, что Арсений запихивает его на сиденье машины.
— Куда ты меня везешь? — ЭРик ощупал истертую ткань сиденья.
— Я же сказал — домой!
Второе трамвайное путешествие окончательно измотало ЭРика — от его фантастической силы не осталось и следа. Сейчас он был не сильнее котенка. Когда восстановятся утраченные силы, неведомо. ЭРик пребывал в полусне. Сначала услышал, как урчит мотор, потом почувствовал тряску, когда машина тронулась с места. Но он по-прежнему ничего не видел.
— Где талисман? — спросил Арсений.
— Ты же не верил в него.
— Не верил и не верю. Но интересно, что ты скажешь.
— Спрятал в надежном месте.
— Надежное место! Не знаю в мире ни одного надежного места!
— Не злись. Хочешь — отвезу тебя на трамвае в свою башню? — миролюбиво предложил ЭРик.
— На кой ляд мне твоя башня?
— Зачем? Да она просто необходима! Когда твои ноги погружены в комариное болото жизненной неразберихи, голова должна находиться в тумане фантазий и сказок. А то, во что ты веришь, должно быть недостижимо, чтобы не разочаровать твою опьяненную вечными несуразностями душу. Короче, я создал эту башню, устремленную в небо, и с каждым годом она растет, как дерево, из земли, поднимаясь все выше и достигая облаков. Ты понял меня, братец? Нужно что-то, достающее до облаков, когда ноги утопают в болоте!
Машина затормозила, и ЭРика швырнуло вперед.
— Черт! Ты бы хоть предупредил, что приехали — я же ничего не вижу!
— Извини, я позабыл об этом.
Голос у Арсений был странный — так говорит человек, когда улыбается. Но разве чужая слепота может вызвать улыбку?
— Ты привез меня домой? — с тревогой спросил ЭРик.
— Конечно! — Гребнев поднял брата на руки.
— Подожди, что ты делаешь? Я могу идти! — возмутился ЭРик, беспомощно озираясь.
— Тут всего два шага, братец!
ЭРик почувствовал, что его поднимают еще выше. Потом руки Арсения разжались, и ЭРик полетел в пропасть.
От удара ЭРик потерял способность видеть и слышать, но он знал, что остался жив, и знал, что вернулся назад. Первыми возвратились звуки, хотя все вокруг продолжало тонуть в темноте.
— Что с ним? — спрашивал визгливый женский голос, обладательница которого не собиралась никому помогать, зато хотела знать все.
— Обморок, обычный обморок от недоедания, — отвечал голос мужской, показавшийся знакомым.
«Арсений?» — удивился ЭРик, хотел позвать названного брата, но с губ слетел лишь жалобный стон.
— Видите, он уже приходит в себя. ЭРик, дружище, сейчас я отвезу тебя домой, к маме, — сладко-сочувственным голосом шепнул Гребнев и поднял ЭРика на руки. — Легкий, как пушинка, третьи сутки голодает. В знак протеста прямо тут, под окнами Мариинского, чтобы депутатам видно было, до чего народ довели. Я сейчас накормлю его колбасой. Твердокопченой. Килограмм скормлю.
ЭРик по-прежнему ничего не видел, но сообразил, что Арсений запихивает его на сиденье машины.
— Куда ты меня везешь? — ЭРик ощупал истертую ткань сиденья.
— Я же сказал — домой!
Второе трамвайное путешествие окончательно измотало ЭРика — от его фантастической силы не осталось и следа. Сейчас он был не сильнее котенка. Когда восстановятся утраченные силы, неведомо. ЭРик пребывал в полусне. Сначала услышал, как урчит мотор, потом почувствовал тряску, когда машина тронулась с места. Но он по-прежнему ничего не видел.
— Где талисман? — спросил Арсений.
— Ты же не верил в него.
— Не верил и не верю. Но интересно, что ты скажешь.
— Спрятал в надежном месте.
— Надежное место! Не знаю в мире ни одного надежного места!
— Не злись. Хочешь — отвезу тебя на трамвае в свою башню? — миролюбиво предложил ЭРик.
— На кой ляд мне твоя башня?
— Зачем? Да она просто необходима! Когда твои ноги погружены в комариное болото жизненной неразберихи, голова должна находиться в тумане фантазий и сказок. А то, во что ты веришь, должно быть недостижимо, чтобы не разочаровать твою опьяненную вечными несуразностями душу. Короче, я создал эту башню, устремленную в небо, и с каждым годом она растет, как дерево, из земли, поднимаясь все выше и достигая облаков. Ты понял меня, братец? Нужно что-то, достающее до облаков, когда ноги утопают в болоте!
Машина затормозила, и ЭРика швырнуло вперед.
— Черт! Ты бы хоть предупредил, что приехали — я же ничего не вижу!
— Извини, я позабыл об этом.
Голос у Арсений был странный — так говорит человек, когда улыбается. Но разве чужая слепота может вызвать улыбку?
— Ты привез меня домой? — с тревогой спросил ЭРик.
— Конечно! — Гребнев поднял брата на руки.
— Подожди, что ты делаешь? Я могу идти! — возмутился ЭРик, беспомощно озираясь.
— Тут всего два шага, братец!
ЭРик почувствовал, что его поднимают еще выше. Потом руки Арсения разжались, и ЭРик полетел в пропасть.
Глава 11
ЭРик очнулся в темноте и холоде. Где он? Может быть, в аду? На рай это место точно не походило. Где-то невдалеке мерно шумела вода. Дышать было трудно — воздух был густой и вонючий. ЭРик пошевелился и тут же больно стукнулся плечом о бетон. Теперь смутно припомнилось, что он падал куда-то с высоты. Да, да, его бросили в пропасть и он летел до ее дна три дня и три ночи.
На самом деле это была не пропасть, а канализационный люк. ЭРик протянул руку и ощупал влажные стены в надежде отыскать металлические крюки. Но напрасно он обдирал пальцы о бетон — никакого намека на лестницу! ЭРик выпрямился во вест рост, поднял руки, но не нашел ничего — ни единой скобы. Бледная окружность света вокруг люка светилась недостижимо далеко не дотянуться.
«Хорошо, хоть зрение вернулось», — отметил про себя ЭРик, хотя и без особой радости.
Силы тоже возвращались постепенно.
Что за черт?! Люк находится как минимум в метрах пяти у него над головой — так во всяком случае казалось. Кто бы мог подумать, что могут существовать подобные колодцы! ЭРик попробовал подняться, упираясь в стены руками и ногами. Но ничего не получилось: едва он поднимался на метр, как бетонное кольцо растягивалось, будто рот в наглой ухмылке, и ЭРик летел вниз, оставляя на шершавом бетоне лоскутья кожи. После третьей неудачной попытки он решил поискать другой выход: ведь можно пройти по туннелям и попытаться подняться через соседние колодцы. ЭРик принялся ощупывать ход в темноте. Но сделав полный оборот, обнаружил, что хода как такового нет, а есть две дыры размеров ну совершенно смехотворных. Максимум, что ЭРик мог сделать — это просунуть туда руку. Возможно, прежде это был обычный туннель, но потом его замуровали. Теперь сквозь эти дыры могли пробраться только крысы.
От отчаяния ЭРик закричал. Но никто не поспешил на помощь. ЭРик мог бы кричать так до хрипоты, до смерти — никому, абсолютно никому не услышать его вопля. Но кто знает, может быть, там, наверху, нет ни домов, ни улиц, вообще ничего? ЭРик прислонился головой к шершавому бетону и закрыл глаза, пытаясь хоть что-то придумать. Но мысли толклись на месте, как стиснутые в вагоне в час пик пассажиры.
Когда ЭРик раскрыл глаза, то увидел внизу слабое красноватое свечение. Он протянул руку и нащупал небольшой прямоугольный предмет, бархатистый на ощупь. Он поднял находку. Книга! Та самая книга, которую он выбросил, опасаясь Фарнова соблазна, в канализационный люк.
— Эй, ты опять меня искушаешь?! — крикнул он поверженному врагу.
Но есть ли воля Фарна в том, что книга оказалась здесь? Может — это воля самого ЭРика? Или все-таки ловушка? Впрочем, выбирать особо не из чего. ЭРик коснулся крестика, висящего на груди, — того самого, что сняли с поверженного Фарна; крестика, подаренного Эрику перворожденному. Не то, чтобы он веровал, но все же надеялся втайне, что где-то наверху есть некий свет, льющийся в нижние пределы, способный заглянуть даже в этот вонючий люк, куда брата сбросил брат.
Потом, наплевав на все сомнения, ЭРик раскрыл книгу наугад и прижал страницу к израненной, кровоточащей руке.
— Пусть здесь появится Плевок! — выкрикнул он.
И тут же услышал, что рядом с ним кто-то громко и тяжело дышит. Сначала подумал, что слышит собственное дыхание, но потом понял, что ошибся.
— Плевок! — Обрадовался ЭРик. — Плевочек, дружище! Ты можешь вытащить меня отсюда?
— Позволь узнать — как?
ЭРик глянул на недосягаемый люк.
— Можешь выбраться наружу?
— Когда ты вызывал меня, совершенно забыл, что собаки не лазают по вертикальным стенам.
— Собаки, вообще говоря и не разговаривают, — огрызнулся ЭРик, досадуя на свой просчет. — Ты клялся помогать мне сто лет как минимум, а сдаешься через несколько часов.
— Я бы мог помочь, — задумчиво проговорил Плевок, — но схватка с Фарном меня измотала. Не мешало бы подкрепиться.
— К сожалению, я забыл прихватить с собой «чаппи».
— Предпочитаю свежие продукты! — Плевок жадно втянул воздух носом.
ЭРик почувствовал, как холодный пот выступает у него на лбу.
— Что ты имеешь в виду?
— Рука или нога — что тебе меньше жаль? Не волнуйся, я не отгрызу полностью — только немного поем, и все. Я должен поесть, чтобы помочь тебе.
— А ты в самом деле поможешь? Не обманешь?
— Тебе решать, можно ли мне довериться.
ЭРик выругался и, секунду поколебавшись, протянул псу левую руку.
— Я бы предпочел ногу — там больше мяса, — сообщил Плевок, облизывая руку повыше локтя. — И потом, руки всегда казались мне более ценными. Может быть, потому что я — музыкант. В прошлом, разумеется.
— Кончай философствовать и жри быстрей! — закричал ЭРик.
— Я боюсь, — признался пес.
— Чего?
— Как бы не сожрать слишком много. Тогда тебе не понадобится моя помощь.
— Убирайся! — заорал ЭРик. — Я отказываюсь от договора. Рука остается при мне.
— Ладно, ладно, не горячись, — примирительно гавкнул Плевок. — Я буду осторожен — обещаю. Хотя я сам против любых обещаний, ибо все они по сути вранье.
Не успел ЭРик опомниться, как пес вцепился ему в плечо. Острые, как ножи, песьи зубы, вмиг выдрали кусок плоти. Плечо опалило огнем. Горячая кровь потекла по коже. Рядом раздалось громкое чавканье, от которого ЭРика замутило. Он наскоро обмотал рану куском рубашки, ткань тут же намокла.
— Пожалуй, теперь я тебя спасу! — щедро пообещал Плевок.
Он весь подобрался и сиганул наверх стрелой. Острые когти высекали искры из бетона, пока пес мчался наверх по отвесной стене. Люк наверху с грохотом отлетел в сторону, и тусклый вечерний свет полился в колодец.
— Теперь твоя очередь! — крикнул Плевок.
ЭРик ощупал бетон. От когтей остались заметные щербины. Цепляясь за них пальцами, ЭРик стал подниматься наверх. Бетонное жерло опять принялось корчиться, пытаясь сбросить ЭРика вниз, но он, обдирая ногти, впивался в глубокие выбоины, и сила его пальцев пересиливала заговоренный бетон. Левая рука быстро слабела. Пальцы были липкими от крови, и то и дело соскальзывали. Круг света над головой и морда Плевка становились все ближе. Хватит сил или нет? Наконец пес ухватил его за шиворот и потянул из люка. ЭРик выбрался наверх и лег животом на нагретый солнцем асфальт.
Плевок харкнул и выплюнул непрожеванный кусок мяса.
— Приложи на место, — гавкнул он, — а то кровью истечешь.
— А я думал… — пробормотал ЭРик.
— Очередную глупость, — подсказал Плевок.
ЭРик приложил вырванный кусок плоти к ране. Руку стало пребольно щипать, будто он облил кровавую ямину йодом.
«А книгу-то я оставил внизу!» — вспомнил ЭРик.
Теперь он пожалел о пропаже — удивительный все-таки этот томик в сафьяновом переплете. Прижмешься к нему — и явится помощь, капнешь кровью и найдешь ответ на любой вопрос. А уж крови за свою жизнь ЭРик пролил достаточно. Вот сейчас бы, пока она течет из раны, брызнуть на страницу и позвать Танчо… Увидеть ее, убедиться, что жива. Нет, пожалуй, Танчо вызывать не стоит — не рекомендуется встречаться с девушкой, которой хочешь понравиться, когда от тебя разит потом и дерьмом, а весь ты в грязи и крови. В таком виде можно явиться только к маме. Мамочка и умоет, и переоденет, и накормит, чем Бог послал единственного сыночка, кровиночку.
А с Танчо он увидится завтра.
ЭРик ощупал плечо. Мышцы срослись так, что не осталось и следа, ну разве что еще одна тонкая, белая полоска шрама на теле. Лишь пятна еще не засохшей крови напоминали о страшной ране.
— Учти, в последний раз тебе помогаю, — предупредил Плевок. — Дальше пойдешь один.
— А с тобой что будет? Человеком станешь?
Пес расхохотался. Оказывается, собаки умеют смеяться не хуже людей.
— Нет уж, уволь! Я же счастлив! Петь меня больше не тянет. Это чертово призвание — оно, как проклятие, от него не избавиться, как не выпрыгнуть из собственной шкуры. А теперь шкура у меня другая. И я свободен! Свободен от необходимости искать у кого-то одобрения! Мечтать, чтобы меня выслушали, заметили… К черту! Псу под хвост! — И весело повиливая хвостом, Плевок удалился.
— Жрать захочешь — заходи в гости! — крикнул ЭРик ему в след. Специально баранью косточку буду держать в холодильнике.
— Приду! — донеслось в ответ.
ЭРик глянул на небо. Монорельс светился синим на фоне прозрачного, но уже утратившего свет неба.
Старик в женском пальто с меховым воротником по-прежнему сидел в подворотне на пластмассовом ящике.
— Закурить есть? — спросил он дребезжащим голосом.
ЭРик сунул руку в карман. Там сохранилась початая пачка — та самая, которую он прихватил с собой, уходя от Танчо. По трем мирам-миражам провез он ее и притащил обратно. Даже за время сидения в канализационном люке не отсырела. Сразу видно — волшебная, потому как возлюбленной подарок.
ЭРик не жадный — он поделился с нищим.
— Ты видишь его? — ЭРик указал на монорельс.
Поля фетровой шляпы качнулись. Тусклый светящийся глаз уставился в небо.
— Какой-то дурак расчиркал небеса фломастером, — буркнул старик и ловким, почти неуловимым жестом выхватил из рук юноши пачку сигарет.
ЭРик усмехнулся беззлобно и зашагал к остановке трамвая. Обычного, земного. Он торопился. Его ждала мама. И он был счастлив.
На самом деле это была не пропасть, а канализационный люк. ЭРик протянул руку и ощупал влажные стены в надежде отыскать металлические крюки. Но напрасно он обдирал пальцы о бетон — никакого намека на лестницу! ЭРик выпрямился во вест рост, поднял руки, но не нашел ничего — ни единой скобы. Бледная окружность света вокруг люка светилась недостижимо далеко не дотянуться.
«Хорошо, хоть зрение вернулось», — отметил про себя ЭРик, хотя и без особой радости.
Силы тоже возвращались постепенно.
Что за черт?! Люк находится как минимум в метрах пяти у него над головой — так во всяком случае казалось. Кто бы мог подумать, что могут существовать подобные колодцы! ЭРик попробовал подняться, упираясь в стены руками и ногами. Но ничего не получилось: едва он поднимался на метр, как бетонное кольцо растягивалось, будто рот в наглой ухмылке, и ЭРик летел вниз, оставляя на шершавом бетоне лоскутья кожи. После третьей неудачной попытки он решил поискать другой выход: ведь можно пройти по туннелям и попытаться подняться через соседние колодцы. ЭРик принялся ощупывать ход в темноте. Но сделав полный оборот, обнаружил, что хода как такового нет, а есть две дыры размеров ну совершенно смехотворных. Максимум, что ЭРик мог сделать — это просунуть туда руку. Возможно, прежде это был обычный туннель, но потом его замуровали. Теперь сквозь эти дыры могли пробраться только крысы.
От отчаяния ЭРик закричал. Но никто не поспешил на помощь. ЭРик мог бы кричать так до хрипоты, до смерти — никому, абсолютно никому не услышать его вопля. Но кто знает, может быть, там, наверху, нет ни домов, ни улиц, вообще ничего? ЭРик прислонился головой к шершавому бетону и закрыл глаза, пытаясь хоть что-то придумать. Но мысли толклись на месте, как стиснутые в вагоне в час пик пассажиры.
Когда ЭРик раскрыл глаза, то увидел внизу слабое красноватое свечение. Он протянул руку и нащупал небольшой прямоугольный предмет, бархатистый на ощупь. Он поднял находку. Книга! Та самая книга, которую он выбросил, опасаясь Фарнова соблазна, в канализационный люк.
— Эй, ты опять меня искушаешь?! — крикнул он поверженному врагу.
Но есть ли воля Фарна в том, что книга оказалась здесь? Может — это воля самого ЭРика? Или все-таки ловушка? Впрочем, выбирать особо не из чего. ЭРик коснулся крестика, висящего на груди, — того самого, что сняли с поверженного Фарна; крестика, подаренного Эрику перворожденному. Не то, чтобы он веровал, но все же надеялся втайне, что где-то наверху есть некий свет, льющийся в нижние пределы, способный заглянуть даже в этот вонючий люк, куда брата сбросил брат.
Потом, наплевав на все сомнения, ЭРик раскрыл книгу наугад и прижал страницу к израненной, кровоточащей руке.
— Пусть здесь появится Плевок! — выкрикнул он.
И тут же услышал, что рядом с ним кто-то громко и тяжело дышит. Сначала подумал, что слышит собственное дыхание, но потом понял, что ошибся.
— Плевок! — Обрадовался ЭРик. — Плевочек, дружище! Ты можешь вытащить меня отсюда?
— Позволь узнать — как?
ЭРик глянул на недосягаемый люк.
— Можешь выбраться наружу?
— Когда ты вызывал меня, совершенно забыл, что собаки не лазают по вертикальным стенам.
— Собаки, вообще говоря и не разговаривают, — огрызнулся ЭРик, досадуя на свой просчет. — Ты клялся помогать мне сто лет как минимум, а сдаешься через несколько часов.
— Я бы мог помочь, — задумчиво проговорил Плевок, — но схватка с Фарном меня измотала. Не мешало бы подкрепиться.
— К сожалению, я забыл прихватить с собой «чаппи».
— Предпочитаю свежие продукты! — Плевок жадно втянул воздух носом.
ЭРик почувствовал, как холодный пот выступает у него на лбу.
— Что ты имеешь в виду?
— Рука или нога — что тебе меньше жаль? Не волнуйся, я не отгрызу полностью — только немного поем, и все. Я должен поесть, чтобы помочь тебе.
— А ты в самом деле поможешь? Не обманешь?
— Тебе решать, можно ли мне довериться.
ЭРик выругался и, секунду поколебавшись, протянул псу левую руку.
— Я бы предпочел ногу — там больше мяса, — сообщил Плевок, облизывая руку повыше локтя. — И потом, руки всегда казались мне более ценными. Может быть, потому что я — музыкант. В прошлом, разумеется.
— Кончай философствовать и жри быстрей! — закричал ЭРик.
— Я боюсь, — признался пес.
— Чего?
— Как бы не сожрать слишком много. Тогда тебе не понадобится моя помощь.
— Убирайся! — заорал ЭРик. — Я отказываюсь от договора. Рука остается при мне.
— Ладно, ладно, не горячись, — примирительно гавкнул Плевок. — Я буду осторожен — обещаю. Хотя я сам против любых обещаний, ибо все они по сути вранье.
Не успел ЭРик опомниться, как пес вцепился ему в плечо. Острые, как ножи, песьи зубы, вмиг выдрали кусок плоти. Плечо опалило огнем. Горячая кровь потекла по коже. Рядом раздалось громкое чавканье, от которого ЭРика замутило. Он наскоро обмотал рану куском рубашки, ткань тут же намокла.
— Пожалуй, теперь я тебя спасу! — щедро пообещал Плевок.
Он весь подобрался и сиганул наверх стрелой. Острые когти высекали искры из бетона, пока пес мчался наверх по отвесной стене. Люк наверху с грохотом отлетел в сторону, и тусклый вечерний свет полился в колодец.
— Теперь твоя очередь! — крикнул Плевок.
ЭРик ощупал бетон. От когтей остались заметные щербины. Цепляясь за них пальцами, ЭРик стал подниматься наверх. Бетонное жерло опять принялось корчиться, пытаясь сбросить ЭРика вниз, но он, обдирая ногти, впивался в глубокие выбоины, и сила его пальцев пересиливала заговоренный бетон. Левая рука быстро слабела. Пальцы были липкими от крови, и то и дело соскальзывали. Круг света над головой и морда Плевка становились все ближе. Хватит сил или нет? Наконец пес ухватил его за шиворот и потянул из люка. ЭРик выбрался наверх и лег животом на нагретый солнцем асфальт.
Плевок харкнул и выплюнул непрожеванный кусок мяса.
— Приложи на место, — гавкнул он, — а то кровью истечешь.
— А я думал… — пробормотал ЭРик.
— Очередную глупость, — подсказал Плевок.
ЭРик приложил вырванный кусок плоти к ране. Руку стало пребольно щипать, будто он облил кровавую ямину йодом.
«А книгу-то я оставил внизу!» — вспомнил ЭРик.
Теперь он пожалел о пропаже — удивительный все-таки этот томик в сафьяновом переплете. Прижмешься к нему — и явится помощь, капнешь кровью и найдешь ответ на любой вопрос. А уж крови за свою жизнь ЭРик пролил достаточно. Вот сейчас бы, пока она течет из раны, брызнуть на страницу и позвать Танчо… Увидеть ее, убедиться, что жива. Нет, пожалуй, Танчо вызывать не стоит — не рекомендуется встречаться с девушкой, которой хочешь понравиться, когда от тебя разит потом и дерьмом, а весь ты в грязи и крови. В таком виде можно явиться только к маме. Мамочка и умоет, и переоденет, и накормит, чем Бог послал единственного сыночка, кровиночку.
А с Танчо он увидится завтра.
ЭРик ощупал плечо. Мышцы срослись так, что не осталось и следа, ну разве что еще одна тонкая, белая полоска шрама на теле. Лишь пятна еще не засохшей крови напоминали о страшной ране.
— Учти, в последний раз тебе помогаю, — предупредил Плевок. — Дальше пойдешь один.
— А с тобой что будет? Человеком станешь?
Пес расхохотался. Оказывается, собаки умеют смеяться не хуже людей.
— Нет уж, уволь! Я же счастлив! Петь меня больше не тянет. Это чертово призвание — оно, как проклятие, от него не избавиться, как не выпрыгнуть из собственной шкуры. А теперь шкура у меня другая. И я свободен! Свободен от необходимости искать у кого-то одобрения! Мечтать, чтобы меня выслушали, заметили… К черту! Псу под хвост! — И весело повиливая хвостом, Плевок удалился.
— Жрать захочешь — заходи в гости! — крикнул ЭРик ему в след. Специально баранью косточку буду держать в холодильнике.
— Приду! — донеслось в ответ.
ЭРик глянул на небо. Монорельс светился синим на фоне прозрачного, но уже утратившего свет неба.
Старик в женском пальто с меховым воротником по-прежнему сидел в подворотне на пластмассовом ящике.
— Закурить есть? — спросил он дребезжащим голосом.
ЭРик сунул руку в карман. Там сохранилась початая пачка — та самая, которую он прихватил с собой, уходя от Танчо. По трем мирам-миражам провез он ее и притащил обратно. Даже за время сидения в канализационном люке не отсырела. Сразу видно — волшебная, потому как возлюбленной подарок.
ЭРик не жадный — он поделился с нищим.
— Ты видишь его? — ЭРик указал на монорельс.
Поля фетровой шляпы качнулись. Тусклый светящийся глаз уставился в небо.
— Какой-то дурак расчиркал небеса фломастером, — буркнул старик и ловким, почти неуловимым жестом выхватил из рук юноши пачку сигарет.
ЭРик усмехнулся беззлобно и зашагал к остановке трамвая. Обычного, земного. Он торопился. Его ждала мама. И он был счастлив.
вспомнил он строки из стихотворения, которое читала ему когда-то в детстве мама.
«Остановите, вагоновожатый,
Остановите сейчас вагон», —