Срочно была организована охрана.
   Но несмотря на все усилия полиции, на несчастного обрушился град ударов. Полетели даже камни, которые в равной степени доставались арестованному и конвою.
   Не раз охране пришлось пускать в ход штыки, чтобы оттеснить негодующих.
   Путь от вокзала к тюрьме оказался для барона Леопольда не простым переходом из одного места в другое, а паническим бегством, более или менее обеспеченным полицией, под защиту застенка!
   Перепуганный и белый как мел Леопольд испытывал страх, возраставший по мере того, как становились громче улюлюканье и угрозы толпы.
   Несчастный барон облегченно вздохнул, когда за ним захлопнулись тяжкие двери глотцбургской тюрьмы.
   После недолгих формальностей, справленных в тюремной канцелярии, арестованному было приказано снять всю одежду. Затем его отвели в конец коридора, где находилась отведенная для него мрачная и сырая камера, грязный земляной пол которой представлял собой настоящую клоаку.
   После того, как полиция выполнила свои обязанности, доставив Леопольда в канцелярию, он оказался во власти тюремщиков.
   Увидев, сколь мрачным было его новое жилище, барон возмутился.
   – Я не хочу здесь оставаться! – вопил он. – Уведите меня отсюда!
   Тюремщики только улыбались, пожимая плечами. Насытившись его воплями, один из них так ему наподдал, что бедняга слету врезался в стену, и кровь полилась по его лбу, смешиваясь с потом.
   – Убийцы! Бандиты! – орал Леопольд с пеной у рта. Глаза его налились кровью.
   Он грозил кулаками, ругался страшными словами, пытался кусаться и драться. Главный надзиратель сказал:
   – Спокойнее, Леопольд! Не то мы натянем на тебя смирительную рубашку. Здесь надо быть паинькой, или мы так тебя утихомирим, что не обрадуешься…
   В приступе ярости и ужаса барон кричал:
   – Я не хочу больше здесь оставаться! Выпустите меня!
   В ответ один из надзирателей повалил его и на ноги надел железные колодки, толстой цепью прикрепленные к стене, которые тут же замкнул на ключ.
   – Вот так-то, – произнес тюремщик. – Теперь ты можешь идти куда угодно… И, если сможешь разломать стену, обещаю тебе помочь бежать.
   Но Леопольд вдруг успокоился и голосом твердым и властным произнес:
   – Ну довольно! Пошутили и хватит. Пусть мне позовут директора тюрьмы. Мне надо с ним переговорить…
   Леопольд отдал это приказание с такой самоуверенностью и наглостью, что надсмотрщики смущенно переглянулись:
   – Еще немного – и он будет нами командовать.
   Леопольд настаивал:
   – Если вы сейчас же не пойдете за директором, вам больше здесь не служить.
   Однако сообразив, что людям надо дать хоть какое-то объяснение, добавил:
   – Мне нужно увидеться с директором, чтобы сказать кое-что по поводу антверпенского дела.
   В коридоре тюремщики стали совещаться.
   – Ну, что? Что будем делать?
   С одной стороны, надзиратели не решались напрасно беспокоить директора, а с другой, рисковали помешать получению показаний, которые заключенный, по всей видимости, собирался давать.
   Наконец старший из них принял решение.
   – Ну вот что. Будьте здесь и не спускайте с него глаз! Как бы он чего не натворил с собой… А я пойду доложить господину директору.
* * *
   Залечивая ужасные раны, нанесенные Фантомасом, Жюв оставался в Кельне. Вскоре он получил телеграмму, в которой король Гессе-Веймара просил его срочно прибыть в Глотцбург.
   Не колеблясь, полицейский повиновался воле монарха и в то же утро, то есть через двое суток после ареста Леопольда, оказался в королевском дворце.
   Было десять часов, когда с таинственной почтительностью его провели в покои короля. Скрывая за внешним спокойствием внутреннюю растерянность, Жюв в течение четверти часа, сидя в небольшом салоне, ожидал, когда его величество соблаговолит принять.
   Мысли его блуждали.
   На память приходили события давние, но столь яркие, что в сознании остался от них неизгладимый след.
   Несколько лет тому назад Жюву уже довелось побывать в Глотцбурге и сидеть в этом же самом салоне. Тогда ему надо было найти короля Фридриха-Кристиана II, таинственно исчезнувшего в собственной столице.
   В то время, как Жюв искал его в Глотцбурге, украденный Фантомасом Фридрих-Кристиан находился в Париже, в жутком подземелье под фонтанами площади Согласия.
   Жюву и Фандору удалось в конце концов разгадать эту загадку и вырвать короля из страшных лап бандита. С той поры король Гессе-Веймара спокойно поживал в своей мирной столице, а полицейский и журналист гонялись за неуловимым Фантомасом.
   Со времени своего последнего вызова сюда две недели назад Жюв не переставал с беспокойством думать о прошедшем и о ближайшей будущности.
   Встреча знаменитого полицейского с Гением зла была хотя и скоротечной, но жестокой, и Жюв чудом избежал смерти.
   Впрочем, он мало придавал значения своим ранам и страшным опасностям, подстерегавшим его на каждом шагу. Его мысли были заняты совсем другим.
   – Фантомас, – размышлял вслух полицейский, – затаился и подстерегает свои жертвы Леопольд признался, что убил сэра Гаррисона, но ни слова не сказал о князе Владимире. Что с ним? Где он? Убит? Не причастен ли Фантомас к его странному исчезновению? Не совершил ли бандит нового злодеяния?
   Вошедший слуга прервал размышления Жюва. Человек в расшитой золотом ливрее сделал низкий поклон и провозгласил:
   – Его величество ждет вас.
   Жюв молча последовал за лакеем, который ввел его в королевский кабинет.
   Фридрих-Кристиан II находился один в своем просторном кабинете, окна которого выходили во дворцовый парк.
   Монарх был очень бледен. Глаза его были полны неизъяснимой грусти.
   Скрестив руки на груди, Фридрих-Кристиан задумчиво мерил комнату своими длинными ногами, пытаясь разобраться в мрачных думах, терзавших его.
   Поглощенный ими, он сначала даже не заметил появления французского полицейского. Но вот король остановился перед тем, кого пригласил на аудиенцию, и очень серьезно спросил:
   – Господин Жюв?
   – Слушаю, ваше величество, – отвечал Жюв в низком поклоне.
   Тронув полицейского за плечо, монарх велел ему выпрямиться.
   – Господин Жюв, – продолжал он уже более мягким тоном, – забудьте, где вы находитесь, и забудьте на время, что я король. Давайте поговорим запросто, как мужчина с мужчиной. Мне очень хочется понять самую суть ваших соображений. Мне нужна, как говорится, голая правда.
   Полицейский посмотрел на короля.
   – Я к вашим услугам, ваше величество. Соблаговолите только спросить, и я отвечу с совершеннейшей откровенностью.
   Помолчав, как бы взвешивая каждое свое слово, король начал:
   – Жюв, вы уверены в виновности барона Леопольда, арестованного на днях по вашему приказанию и доставленного в глотцбургскую тюрьму? Действительно ли он убил английского посла?
   – Барон Леопольд, – заявил полицейский, – сам признался мне в этом. Он убил Гаррисона с целью грабежа. Вероятно, он убил и князя Владимира.
   – Нет! – воскликнул король.
   Фридрих-Кристиан II произнес свое «Нет!» с такой энергией, с такой убежденностью, что Жюв в замешательстве взглянул на него, не находя слов для ответа.
   Король продолжал:
   – Я уверен, что Леопольд не убивал князя.
   Полицейский скептически улыбнулся:
   – Ваше величество, всякое заявление имеет вес, лишь будучи подкрепленным доказательствами.
   – Доказательства, – произнес монарх, – к счастью или к несчастью, имеются…
   Он нажал кнопку звонка. Дверь открылась, и появился офицер из королевской охраны.
   Фридрих-Кристиан сказал:
   – Попроси того человека войти в мой кабинет.
   Прошло несколько минут, в течение которых ни король, ни полицейский не обменялись ни словом.
   Фридрих-Кристиан был бледен. Он машинально гладил свои прекрасные черные усы.
   Жюв с интересом ждал дальнейшего развития событий и старался сохранять полную бесстрастность.
   Но, несмотря на всю свою готовность к неожиданностям, полицейский не мог не воскликнуть от изумления, когда стремительно вошел, почтительно поклонился королю и, выпрямившись, посмотрел в глаза Жюву тот, кого монарх пригласил войти.
   Вошедший был никем иным, как самим бароном Леопольдом! Вид его был дерзок и надменен. Но было в нем что-то такое, что делало его несколько необычным. Этим «что-то» был непривычный цвет волос.
   Ошеломленный Жюв изо всех сил пытался разгадать загадку. Тем временем, указав на вошедшего, король сказал:
   – Князь Владимир.
   И добавил:
   – Господин Жюв, барон Леопольд и князь Владимир – один и тот же человек.
   Момент был драматичный. Трое присутствовавших в кабинете недоверчиво взирали друг на друга и, чтобы не выдавать своих чувств, старались придавать лицам как можно более безразличное выражение.
   Молчание затягивалось. Никто не хотел начинать первым.
   Тишину прервал король. Повернувшись к Жюву, он спросил:
   – Господин полицейский, настаиваете ли вы на своем обвинении? Утверждаете ли вы, что барон Леопольд, являющийся никем иным, как князем Владимиром, автор преступления, совершенного над личностью сэра Гаррисона? Уверены ли вы, что он украл пять миллионов, выплаченных моим королевством британскому послу?
   – Дьявол! – чертыхнулся Жюв. – Самое время помолчать, уйти от вопроса, поговорить о погоде, о чем угодно, но только не об этом…
   Однако не будучи наделенным душой придворного, и как человек чести и совести, Жюв медленно и членораздельно, глядя прямо в глаза князю Владимиру, – а Леопольд действительно был им! – проговорил:
   – Я утверждаю, что барон Леопольд убил сэра Гаррисона.
   Король повернулся к внезапно побледневшему князю.
   – Что скажете вы?
   Князь Владимир взял себя в руки, снова став таким же дерзким, как минуту назад. Называя накануне директору тюрьмы свое настоящее имя, он прекрасно понимал, какие могут быть последствия его показаний.
   – Я жертва грубой ошибки, – говорил он тюремному чиновнику, – ошибки и юношеской глупости. Стремясь побороть сопротивление одной молодой женщины, я не захотел называть своего подлинного имени, желая, чтобы она полюбила меня просто как человека. Так я выдал себя за бельгийского барона. А поскольку она была наездницей в цирке Барзюма, не колеблясь нанялся туда конюхом. Меня выгнали, но я снова нанялся из-за любви. Неожиданно на меня свалилось новое несчастье: я оказался похожим на какого-то преступника, и какой-то глупый полицейский меня арестовал. Шутка слишком затянулась, и я прошу признать в моем лице князя Владимира!
   Директор тюрьмы тут же передал этот удивительный рассказ во дворец. Через несколько часов князь Владимир был опознан и освобожден. После всех этих событий Фридрих-Кристиан II в полной растерянности телеграфировал Жюву.
   – Что скажете вы? – спросил король князя Владимира после того, как Жюв подтвердил свое обвинение.
   Князь пожал плечами:
   – Сир, мне нечего сказать кроме того, что обвинение абсурдно и что я прошу господина Жюва соблаговолить меня оправдать.
   Полицейский не убоялся страшных взглядов, которые в него метал Леопольд, и ледяным голосом произнес:
   – Признание в преступлении я получил из ваших уст, князь… Вы помните тот вечер, ту ночь, что вы провели возле поезда Барзюма на товарном вокзале Кельна?
   Князь снова побледнел!
   – К чему вы ведете? – пролепетал он.
   – К следующему, – отвечал Жюв. – Той ночью вы неожиданно оказались лицом к лицу с человеком в черном, закутанным в темный плащ, с человеком, чье лицо скрывалось под капюшоном, и вы узнали это пресловутое одеяние и сказали себе: «Это Фантомас!» И Фантомасу сделали исчерпывающее признание в совершенном вами преступлении, а также в краже. Вы даже хвастались этим перед тем, кого принимали за неуловимого Гения зла, но который был…
   На мгновение Жюв замолчал.
   – Который был кем? – в один голос спросили король и князь.
   – Которым был я, – просто сказал Жюв.
   – О боже! Боже мой! – произнес король, страшно побледнев, и упал в кресло.
   Быстро справившись с волнением, Владимир снова сделался невозмутимо бесстрастным. Он улыбнулся, а его нервно подрагивавшие губы открыли ряд ослепительно белых зубов.
   – Браво! Господин Жюв! – воскликнул он. – Вы прекрасно сыграли! Однако придется вашу замечательную конструкцию разрушить. И для этого будет достаточно одного слова.
   Повернувшись к королю, князь продолжил:
   – Действительно, в ту ночь, о которой упоминает господин Жюв, я наткнулся на человека, которого принял за Фантомаса. Действительно, я хвастался перед ним якобы совершенными преступлениями и кражами. Но что же это доказывает? Лишь то, что если ты оказываешься лицом к лицу с бандитом и не желаешь стать жертвой его ненависти, приходится вести себя так же, как и он. И утверждая, что я такой же преступник, как и он, я сумел спасти себе жизнь. Вот и все.
   – Вот и все, – с улыбкой на губах повторил Жюв.
   Полицейский собирался сказать еще кое о чем, но король, возможно, заметив это, а может, не желая, чтобы полицейский заходил слишком далеко, остановил его.
   У Жюва, в самом деле, имелся страшный аргумент против барона Леопольда. Для него не имело никакого значения был ли этот, с позволения сказать, барон князем Владимиром или нет.
   Жюв, как мы помним, установил, кому принадлежали красные отпечатки пальцев, оставленные на кровавых банкнотах, украденных у английского дипломата. И он знал, что при желании можно установить их идентичность отпечаткам пальцев князя Владимира!
   Король, однако, сказал упавшим голосом, повернувшись к французу:
   – Пока что оставим это, господин Жюв. Я не могу допустить, что князь Владимир преступник. Прощайте. Спасибо. Мы скоро увидимся.
* * *
   Весть о столь неординарном событии быстро распространилась по городу. На следующий день после освобождения барона Леопольда, в котором узнали князя Владимира, разразился грандиозный скандал.
   Рьяные защитники трона и королевской семьи считали освобождение князя справедливым и требовали, чтобы ему были принесены самые серьезные извинения. Другие, в равной мере выдававшие себя за сторонников порядка и власти, ратовали за то, чтобы общественности было дано полное удовлетворение и чтобы кузен короля был оправдан на открытом процессе, с которого он ушел бы абсолютно обеленным.
   Город разделился на два лагеря, и споры шли как в самых скромных жилищах, так и в пышных дворцах.
   Скандал разрастался с каждым днем, и толстые стены дворца короля Гессе-Веймара не могли уберечь его величество от кривотолков.
   Как-то вечером, выйдя из-за стола, королева Ядвига отозвала короля в сторону. Отношения между ними были сугубо официальными, даже холодными. Довольно неудачная чета: Ядвига была ревнива, злопамятна и мстительна, а Фридрих-Кристиан не всегда поступал, как положено идеальному супругу. Сверх того, они расходились и во взглядах: кругозор короля отличался широтой взглядов, мировоззрение королевы было, скорее, мещанским.
   В течение вот уже нескольких лет они обменивались одними ничего не значившими или официальными словами. Потому-то и удивился король, когда королева вошла вслед за ним в его рабочий кабинет и приказала приближенным:
   – Оставьте нас.
   – В чем дело, мадам? – спросил король, величавым жестом указывая на кресло.
   Чеканя слова, Ядвига произнесла:
   – Дело касается князя Владимира, ваше величество.
   И тут же добавила:
   – Обстановка складывается невыносимая. По городу распространяются самые вздорные слухи о нас, о князе, о нашей семье… Народ требует ясности. Вам это известно?
   – Я об этом знаю, – со вздохом отвечал король.
   – Стало быть, вы согласны с тем, что в дело это нужно внести полную, исчерпывающую ясность.
   – Все это так, – неуверенно проговорил король, – но каковы могут быть последствия?
   – Какие бы последствия ни были, – подчеркнула Ядвига.
   Голос ее звучал властно, и ее решительность произвела впечатление на Фридриха-Кристиана.
   Он сам вот уже несколько дней убеждал себя, что надо что-то делать, что необходимо набраться мужества и досконально изучить это загадочное дело.
   Но, будучи более информированным, чем королева, Фридрих-Кристиан испытывал определенный страх перед тем, что может вскрыться.
   – Последствия могут быть катастрофическими, – проговорил он, – а вдруг князь Владимир…
   Но встав во весь рост, королева прервала его:
   – Князь Владимир невиновен, и расследование это подтвердит. Не бойтесь!
   И с металлом в голосе добавила:
   – Сир, вам необходимо дать распоряжение о созыве верховного суда. Князя Владимира может судить только этот высокий суд. Председателем вы назначите бургграфа Рунг-Касселя.
   Король вздрогнул и сделал шаг назад.
   – Вы хорошо подумали, ваше величество? – спросил он.
   – Я так решила. Я так хочу, – заявила Ядвига. – Только такой ценой вы спасете свою корону.
   И королева так быстро вышла из кабинета своего сиятельного супруга, что тот успел лишь посмотреть ей вслед.
   Фридрих-Кристиан II понимал, что королева совершенно права, требуя созыва верховного суда, но подозревал также, что окружение королевы…
   Несомненно, отступать было уже некуда, и оставалось одно: убедить князя предстать перед этим чрезвычайным судилищем, собиравшимся в исключительных случаях, когда дело касалось лиц королевской крови.
   Но каково будет решение суда? Фридрих-Кристиан знал, что бургграф Рунг-Кассель, дуайен королевства Гессе-Веймара, был больным, ветхим, впавшим в младенчество старцем, но также он знал и то, что он был безмерно предан королеве. И вот, с помощью этой развалины, сообразуясь лишь с прихотью, она собралась решать судьбу князя Владимира.
   Был князь виновен или нет? Этот вопрос король даже не осмеливался себе задавать…
   Но медлить дальше было нельзя. И на следующий день он поручил своему камергеру Эрику фон Кампфену известить народ о том, что через три дня соберется верховный суд под председательством бургграфа Рунг-Касселя и что суд имеет честь надеяться, что перед ним предстанет его королевское высочество князь Владимир.
* * *
   Верховный суд собрался прямо в королевском дворце, в одном из самых больших его залов. Все было устроено так, чтобы публика могла беспрепятственно входить и, при желании, присутствовать на заседании суда.
   Было всего девять часов утра, но служба порядка, размещенная в дворцовых садах, уже с большим трудом удерживала внушительную толпу желавших побывать на заседании и познакомиться с подробностями процесса.
   Верховный суд должен был открыться в час пополудни.
   Накануне вечером князь Владимир явился в качестве арестованного в замок. Его поместили в одном из флигелей. Естественно, вся домашняя прислуга была при нем. Ожидалось прибытие свидетелей, а также полицейских из Антверпена. Жюва не пригласили.
   Для людей сообразительных было ясно, что этот якобы публичный процесс будет пустой формальностью, а проще говоря – комедией.
   В десять часов по толпе пронесся слух, что объявился некто, кого не ждали, и что, вероятно, он будет давать показания. Шепотом называли имя: Барзюм… импресарио…
   В самом деле, ни для кого не было секретом, что знаменитый директор познакомился с князем Владимиром, когда тот, скрываясь под именем Леопольда, служил в его цирке конюхом.
   Что собирался говорить Барзюм? Что намеревался делать? Приехал ли действительно? Вопросы оставались без ответа.
   Но, как часто бывает со слухами, едва распространится один, как тут же рождается новый, совершенно противоречащий первому.
   – Неправда! – утверждали другие. – Барзюм не будет выступать в суде. Его просто нет в Глотцбурге!
   Первый слух оказался, однако, верным. В десять часов утра к левому крылу замка подошел неизвестный, попросивший передать князю визитную карточку.
   Едва прочитав имя посетителя, бывший цирковой конюх тут же распорядился ввести его к себе в изящный кабинет, служивший узилищем.
   Перед ним предстал Барзюм.
   Беседа князя и директора была долгой. О чем говорили они?
   Через час князь Владимир и импресарио расстались. Но загадочный Барзюм прежде сказал:
   – Вы совершенно снимете с себя подозрение, лишь назвав имя виновного. Сделайте это! Последуйте моему совету…
   И добавил почти шепотом:
   – Я вам даю такого виновного, что лучше не сыскать: он не сможет ничего отрицать!
   Как жаль, что никто не слышал, о чем беседовали эти двое. Так называемый Барзюм говорил тихо, постоянно прислушиваясь и озираясь, словно боясь, не шпионит ли кто за ними. Что касается князя, то после того, как прошло первое удивление и смущение, он явно повеселел. Он даже торжествовал! Он смеялся во все горло! Когда же, дав последний совет, Барзюм замолчал, экс-конюх протянул ему руку и заявил:
   – Спасибо, Фантомас. Отныне мы связаны жизнью и смертью!
   …Барзюм!
   …Фантомас!
   Да, действительно, это был Фантомас, который, снова приняв личину Барзюма и пренебрегая опасностью, явился с визитом к князю Владимиру.
   Что сказал Гений зла убийце сэра Гаррисона? О чем они договорились?
   Было ясно только то, что с того рокового момента они были связаны каким-то ужасным секретом, страшным сообщничеством. Обманутый в прошлый раз Жювом, князь Владимир потребовал от своего гостя доказательств того, что он в самом деле был Фантомасом!
   Надо полагать, что бандит их представил и что князя они вполне удовлетворили, поскольку, не колеблясь и совершенно доверяя визитеру, тот заявил:
   – Отныне, Фантомас, мы связаны жизнью и смертью!
   Известно, что Гений зла принимал подобные клятвы только при условии их неукоснительного исполнения!
   Мнимый Барзюм спешно покинул дворец и, не дожидаясь разбирательства, которое должно было начаться с минуты на минуту, сел в свою машину, умчавшую его в неизвестном направлении.


Глава 27

СУД НАД КНЯЗЕМ


   Заседание верховного суда, которому предстояло решать судьбу князя Владимира, проходило, по приказанию короля, под председательством бургграфа Рунг-Касселя.
   Суд собрался в самом большом зале дворца, в котором обычно давались особо торжественные приемы. В длину зал имел восемьдесят метров, в ширину – тридцать.
   Старый бургграф занял свое председательское место, строго соблюдая традиционный церемониал. В соответствии с древней поговоркой королевства Гессе-Веймара, гласившей, что никогда не следует пренебрегать светом правосудия, перед ним шли два лакея с зажженными факелами в руках.
   По английскому правилу законодательство Гессе-Веймара предусматривало расширенный состав членов суда и лишь одного судью.
   И в самом деле, позади Рунг-Касселя в высоких креслах восседали представители аристократии, официального и придворного кругов. Там был префект Глотцбурга, распорядительный директор дипломатической службы, имевший ранг министра, принц Реусский, родственник короля, барон де Рутишеймер, исполнявший в королевском дворце обязанности лейб-консульта. Присутствовали и представители буржуазии, выражавшие интересы демократических слоев.
   Все, имевшие право на ношение мундира, явились в парадной форме, остальные были в черных фраках и при орденах.
   Превращенный в зал суда праздничный зал дворца был украшен полотнами знаменитых мастеров. Эта грандиозная галерея, вобравшая в себя за долгие годы великое множество произведений изобразительного искусства высочайшей пробы, являла собой одну из достопримечательностей города Глотцбурга.
   В наступившей тишине раздался голос герольда:
   – Заседание начинается.
   В тот же момент из небольшой дверцы в стене зала показался князь Владимир.
   На нем был великолепный дипломатический мундир, украшенный высшей наградой королевства Гессе-Веймара – «Серебряным Леопардом», планка которого была усыпана алмазами.
   Князь почтительно поклонился тем, кто должен был решать его судьбу, и сел в кресло красного бархата с золотыми позументами как раз напротив бургграфа Рунг-Касселя, совершенно утонувшего в своем кресле и более походившего на человеческую руину.
   Начался допрос, вести который было поручено королевскому камергеру господину Эрику фон Кампфену.
   Бесцветным и робким голосом он задавал князю Владимиру бесконечные и никчемные вопросы, на которые тот отвечал непринужденно и с завидным изяществом.
   У обвиняемого спросили имя, возраст, титулы, местопроживание – все то, что было известно всем и ни у кого не вызывало сомнений.
   Наконец дело дошло и до событий, послуживших причиной созыва верховного суда, не собиравшегося в течение ста пятидесяти лет и теперь останавливавшегося на каждом шагу, так как процедура его была основательно забыта и приходилось то и дело лезть в старинные книги и выискивать надлежащие слова и жесты, чтобы – не дай Бог! – не совершить какой-нибудь бестактности или оплошности.
   Королевский камергер, исполнявший, по сути, те функции, которые во Франции возложены на нотариуса, начал задавать князю вопросы.
   – Скажите, пожалуйста, какова была цель вашей поездки из Глотцбурга в Англию?
   Тот ответствовал:
   – Правительством мне было поручено передать пять миллионов специальному посланнику Англии сэру Гаррисону.
   – Какова была цель этого платежа?
   – Покупка Гессе-Веймаром острова в Тихом океане, принадлежавшего британской короне.
   – Почему этот платеж совершался в Антверпене?