Марджери Аллингхэм
Преступление в Блэк Дадли

* * * 

   Из узкого окна открывался мрачный и невообразимо монотонный вид. На протяжении нескольких миль вдаль тянулся запущенный парк. Кончался он где-то у горизонта, а дальше начиналось такое же однообразное и пустынное море. И в какую сторону ни взгляни, одна и та же картина. Кругом пусто, лишь большие чёрные овцы лениво щипали серо-зеленую траву.
   Посреди всего этого запустения возвышается замок Блэк Дадли — огромный серый особняк, сложенный как старинная крепость, незатейливо и уродливо. Голые его стены не покрывают, как это обычно бывает, даже самые неприхотливые вьющиеся растения, а высокие, узкие окна, занавешенные тёмными шторами, довершают его общий неприветливый вид.
   Молодой человек в старомодно обставленной комнате, это была спальня, отвернулся от окна, продолжая медленно одеваться.
   — Унылое, однако, местечко, — сообщил он своему отражению в зеркале.
   Ловко завязав чёрный галстук, он отступил немного назад, чтобы полюбоваться собой во весь рост. Джордж Аббершоу, так звали молодого человека, был довольно известной личностью в своём кругу. Среднего роста, но достаточно крепкий, круглолицый и весь какой-то торжественный, всем своим видом он напоминал мальчика из церковного хора. Нелепые рыжие вихры придавали его облику некоторую причудливость. Одевался он изысканно и безупречно, а точность всего, что он говорил или делал, по мнению знающих его людей, свидетельствовала о внутренней организованности и упорядоченности мыслей. Не считая всего этого, ничто не выдавало в нем человека знаменитого или хотя бы в какой-то степени интересного. И тем не менее в узком кругу местных интеллектуалов и учёных доктор Аббершоу был заметной личностью. Его последняя книга по патологии, посвящённая прежде всего опыту исследования смертельных ранений и способам выявления связанных с этим криминальных обстоятельств, была расценена как выдающийся в своей области труд. В прошлом доктор не раз оказывал услуги полиции, поэтому его хорошо знали и уважали в Скотленд-Ярде.
   Сейчас же он находился в отпуске, и необычное внимание, которое он уделял своему туалету, говорило о том, что доктор Аббершоу приехал в Блэк Дадли не только ради того, чтобы подышать воздухом Саффолка. К его собственному удивлению и смущению, он влюбился. Влюбился понастоящему впервые за свои тридцать лет жизни.
   Он сразу же распознал свойственные этому состоянию симптомы, которые как-то незаметно, предательски поразили его существо. Однако, будучи в некотором смысле педантом, он решил, следуя своей методичной основательности, снять беспокоящие его эмоции одним из двух возможных в этом случае способов: либо полным разочарованием в своём выборе, либо неизбежной женитьбой. Поэтому, когда его близкий друг Вайетт Петри предложил провести уик-энд в своём загородном доме, Джордж согласился, заручившись предварительно обещанием, что будет приглашена Маргарет, Олифэнт — предмет его влюблённости. Вайетт сдержал своё слово, и девушка также была здесь, в Блэк Дадли.
   Джордж вздохнул и принялся лениво размышлять о молодом хозяине замка и всего поместья. Чудной все же парень этот Вайетт Петри. Из Оксфорда вышло много подающих надежды людей, некоторые из них уже заняли высокое место в британском обществе. Но Вайетт был одним из лучших студентов, и оказалось большой неожиданностью для всех, что он как-то быстро иссяк, отказался от ожидавшей его блестящей государственной карьеры и замкнулся в конце концов в одиночестве в провинции. Все знавшие его находили это довольно непонятным и припомнили задним числом, что странности в определённой степени проявлялись у него и в годы учёбы, — просто по молодости и беспечности, свойственной юному возрасту, не все это замечали.
   В данный же момент Джордж был более всего благодарен Петри за возможность оказаться вместе с Мегги и провести с ней в весёлой компании уик-энд. Господи, какое же у неё красивое личико, и к тому же умница. Нужно побольше пообщаться с ней, узнать её поближе, а главное — выяснить её отношение к нему, Джорджу.
   За этими размышлениями его застал удар гонга, возвещавший о начале обеда, и Джордж поспешил вниз по старинной лестнице, взволнованный как никогда до сих пор.
   Каким бы суровым и неприступным ни казался Блэк Дадли снаружи, его комнаты поражали роскошью и великолепием, хотя и здесь тоже, как и в парке, явственно проступали следы заброшенности. Вместе с тем какая-то величавость окутывала эти стены, обшитые тёмным деревом, картины в почерневших рамах, тяжёлую резную мебель из морёного дуба, начисто лишённую полировки. Время практически совсем не коснулось этого замка. Как ещё раньше успел заметить Аббершоу, в большом зале, как, видимо, в прежние времена, горели свечи в металлических канделябрах, в их мягком свете все предметы отбрасывали большие и странные тени, напоминавшие руки огромного привидения, взбирающегося к дубовому потолку. Многочисленные переходы, широкие галереи и каменные лестницы дополняли картину, столь знакомую по фильмам из времён рыцарства и крестовых походов.
   Сбегая по лестнице, Джордж принюхался — во влажном воздухе слабо пахло мясом и жиром. Столовая представляла собой большую комнату с низким потолком, одну из стен которой полностью занимали витражи. На других стенах висели портреты, написанные в самых разных стилях, словно художниками разных эпох, но все изображённые персонажи демонстрировали любопытное сходство друг с другом — прямые носы, тонкие губы и, кроме того, какое-то воинственное выражение лица.
   В большом открытом камине пылал хворост, а на длинном обеденном столе стояли восемь канделябров с зажжёнными свечами.
   Когда появился Аббершоу, все уже были в сборе и громко болтали. Джордж сразу же заметил медноволосую головку на другом конце стола и мгновенно забыл и губительную сырость, и все таинственное и неприятное, что навевал этот мрачный замок Мегги Олифэнт относилась к тем молодым современным женщинам, которые следят за модой и в то же время ухитряются оставаться непохожими на других. Это была высокая, стройная девушка с чётко очерченным бледным лицом, скорее интересным, чем хорошеньким. Когда она смеялась, её темно-карие миндалевидные глаза превращались в лучистые щёлочки. Но самой большой гордостью Мегги были волосы цвета меди; она носила простую короткую стрижку с прямой густой чёлкой. Джорджу она казалась верхом изящества.
   За столом их разместили рядом, и Джордж ещё раз с благодарностью посмотрел на Вайетта, как бы отдавая дань его предусмотрительности. Свет свечей на секунду озарил умное, вдумчивое лицо друга, и Джордж внезапно был поражён его сходством с портретами, висевшими на стенах. Тот же прямой и узкий нос, тонкие губы. Вайетт Петри выглядел так, как должен выглядеть молодой джентльмен нового типа. Он был образованным и утончённым человеком — и лицо, и каждая линия, и складка одежды неуловимо подчёркивали и подтверждали это.
   Аббершоу продолжал рассматривать его с искренней теплотой и восхищением. Он знал, что Вайетт богат, но его вкусы отличаются простотой; к тому он много жертвовал на благотворительность. Конечно же богатство друга создавало прочную основу для независимости; Вайетт был свободен в выборе деятельности, но, как полагал Джордж, не до такой степени, чтобы отказаться от блестящей карьеры на государственной службе, которой он, вне сомнения, легко достиг бы, если принять во внимание незаурядные данные, способности и талант молодого Петри. И Джордж невольно подумал о том, чего же в конечном счёте достиг Вайетт. Всего лишь директор средней школы, хотя и признанный специалист по античной литературе и даже поэт. В общем-то не так уж много, подвёл итог Аббершоу. Да и в личной жизни ему не повезло. Многим его близким друзьям было известно, что он не сторонился женщин. Но в последнее время стал избегать их. Поговаривали, что он разочаровался в них, считая, что женщины, как правило, лживы или, по меньшей мере, неискренни. Провернув все это в памяти, Аббершоу тем не менее согласился с основной характеристикой Вайетта, которую разделял уже многие годы: Вайетт не просто славный малый, но надёжный друг и товарищ, серьёзно относящийся к жизни со всеми её проблемами и радостями.
   С друга Джордж перевёл взгляд на его дядю, полковника Гордона Кумба, по просьбе которого, собственно, и собралась на уик-энд вся эта разношёрстная компания. Полковник сидел во главе стола, и Аббершоу с любопытством вглядывался в старого вояку-ветерана, который настолько любил общество молодых людей, что два или три раза в год просил племянника устраивать молодёжные вечеринки в этом мрачном особняке. Маленького роста, он сидел сгорбившись в кресле с такой высокой спинкой, словно позвоночник его уже был не в состоянии удерживать тело. Копна выцветших волос побелела и кустисто торчала над узким лбом. Но что более всего поражало в его внешности, так это пластмассовая пластинка телесного цвета, с помощью которой врачи прикрыли обезображенное многочисленными ранами лицо. Аббершоу едва мог разглядеть её, настолько мастерски она была сделана. Эта пластинка с неровными, но плавными краями представляла собой как бы одну из половинок маски и закрывала почти всю верхнюю правую часть лица. Сквозь неё серо-зеленые глаза полковника остро и заинтересованно рассматривали оживлённую компанию.
   — Послушай, — Джордж обратился к Мегги, пользуясь тем, что гости заняты болтовнёй, — ты всех здесь знаешь? Я — только Вайетта и молодого Майкла Прендерби. А кто остальные?
   Девушка покачала головой.
   — Я сама не всех знаю, — пробормотала она. — Рядом с Вайеттом сидит Энн Эджвер. Хорошенькая, правда? Ты, должно быть, слышал о ней.
   Аббершоу посмотрел через стол туда, где сидела яркая девушка с красивыми локонами. Она оживлённо разговаривала с молодым человеком, своим соседом.
   — Я не совсем согласен с тем, что она уж больно хорошенькая, — весело сообщил Джордж с некоторым скрытым подтекстом. — А кто тот парень?
   — Тот, черноволосый, который разговаривает с ней? Это Мартин. Фамилии его я не знаю. Думаю, что он случайный гость.
   Она на минуту замолчала, оглядела стол и гостей и заговорила снова:
   — Ты сказал, что знаешь Майкла. А вот маленькая, полная застенчивая девушка рядом с ним — Джин, его невеста. Может быть, ты встречал её?
   — Нет, не приходилось. Сам Майкл, ты знаешь, хороший парень. Пока он всего лишь молодой медик, но я уверен, что он далеко пойдёт. А кто этот молодой человек, с виду боксёр, рядом с Джин?
   Мегги уловила его взгляд, направленный на молодого гиганта.
   — Не говори так, — шёпотом ответила она. — Он — гвоздь программы всей нашей вечеринки. Это Крис Кеннеди, в составе команды Кембриджа по регби он недавно стал чемпионом студенческой ассоциации. Красив, пользуется успехом у девушек, многие парни ему завидуют. Сейчас он в зените славы, хотя, на мой взгляд, авторитет его слишком раздут.
   Переходя к очередному персонажу за столом, Мегги не смогла сдержать улыбку.
   — Ты знаешь, Джордж, этот человек мне кажется скорее всего лунатиком. Он произвёл на меня какое-то странное впечатление. Внешне очень эксцентричен, а говорит всегда загадочно, с каким-то скрытым подтекстом и в шутливом тоне. А иногда выглядит просто глупцом. Зовут его Альберт Кэмпион. Может быть, такое впечатление о нем у меня сложилось потому, что я с ним мало общалась? Мы познакомились только сегодня.
   Аббершоу поднял голову и украдкой посмотрел в сторону розовощёкого молодого человека с волосами цвета пакли. Бледно-голубые глаза глуповато смотрели сквозь очки в черепаховой оправе.
   — Он приехал в машине с Энн Эджвер, — продолжала между тем Мегги, — и первое, что сделал, когда мне его представили, показал фокус с монетой. В целом производит впечатление безобидного и даже, может быть, немного глупого…
   Уже плохо улавливая последние слова Мегги, Джордж поймал себя на мысли о том, что лицо Кэмпиона показалось ему знакомым; он мучительно стал вспоминать, где бы мог встречать его раньше. Больше всего Джорджа смущали в Кэмпионе необычная, слегка срезанная, форма подбородка и рот, полный белоснежных зубов.
   — Альберт Кэмпион, — тихо, почти про себя, произнёс он, — Кэмпион, Кэмпион?
   Но память ничего ему не подсказывала.
   Джордж ещё раз оглядел стол, и его внимание вдруг привлёк мужчина, сидевший рядом со старым полковником. Какое-то время он не отрываясь рассматривал его, поняв сразу, что это иностранец. Мужчина принадлежал к числу тех, кто почему-то непроизвольно обращает на себя внимание. Волнистые, зачёсанные назад светлые, почти белые волосы контрастировали с землисто-серым насмешливым лицом. Он был маленького роста, хорошо сложен; беседуя, отчаянно жестикулировал длинными изящными руками. При этом его рот с тонкими губами то вытягивался в одну линию, то вдруг округлялся. Портрет довершали длинный тонкий нос и глубоко посаженные круглые чёрные глаза, мерцавшие из-под густых серых бровей.
   Джордж тронул Мегги за руку.
   — Кто это?
   — Не знаю, — пробормотала девушка, — мне известно только, что зовут его Гидеон, или что-то вроде этого, и пригласил его сам полковник. Он не из нашей компании.
   — Странный человек, — произнёс Аббершоу.
   — По-моему, просто ужасный, — отозвалась Мегги так серьёзно и тихо, что он внимательно посмотрел на неё. Лицо её помрачнело. Заметив его внимательный взгляд, Мегги вдруг рассмеялась:
   — Я просто дурочка. Прежде чем сказать эти слова, я должна была постараться оценить его внутренние качества и только потом уже говорить. Но я поспешила. Мне все время кажется, что этот человек постоянно над чем-то насмехается. Теперь я могу с уверенностью сказать, что и его компаньон, тот мужчина, сидящий напротив, тоже очень необычный, правда?
   Джордж украдкой взглянул поверх стола. После того, как он ощутил на себе неприятный, изучающий взгляд полковника, Джордж старался избегать смотреть на тот край стола, где сидели старый вояка и его друзья. Но любопытство брало верх, и на месте, находящемся как раз напротив Гидеона, по другую сторону от полковника, он увидел человека, который действительно выглядел очень необычно. Внешне он также был больше похож на иностранца. Тучный, с массивной челюстью, глаза под тяжёлыми веками, широкий нос; зачёсанные назад длинные волосы оставляли открытым высокий лоб. Разглядывая его, Джордж вдруг понял, что этот мужчина как две капли воды походил на маленькие бюсты Бетховена, которые продавались в музыкальных магазинах.
   — Самое странное в нем то, что он совсем неподвижен, — произнесла Мегги.
   Она была права. Джордж уже несколько минут смотрел на этого человека, но крупное красное лицо гостя оставалось бесстрастным; не дрогнул ни один мускул, хотя в это время он разговаривал с полковником. Казалось, его губы шевелились независимо от всего остального, словно говорила статуя.
   — Кажется, его зовут Доулиш, Бенджамин Доулиш, — сказала девушка. — Нас познакомили перед обедом.
   Аббершоу кивнул, разговор постепенно перешёл на другую тему, но Джорджа не покидало чувство смутного беспокойства, которое возникло у него ещё днём, практически с того самого момента, когда он увидел этот мрачный и зловещий замок. Для него это было новое ощущение. Впервые в жизни он испытывал дурное предчувствие — неясное, необъяснимое осознание надвигающейся беды. Это состояние подсознательно, — так как никаких реальных подтверждений оно пока не получило, — связывалось им теперь почему-то с двумя личностями — Гидеоном и Доулишем.
   Чтобы как-то справиться с беспричинной тревогой, Джордж подумал о том, что это, скорее всего, из-за присутствия Мегги. Он с нежностью посмотрел на девушку, думая о том, что, по-видимому, это любовь кружит ему голову и сбивает с толку.
   Поэтому в следующий момент он взял себя в руки, повторяя, что не должен быть дураком. И снова ощутил радость от мягкого света свечей, весёлого разговора и смеха за обеденным столом, а главное, от присутствия рядом с ним такой хорошей девушки, как Мегги.
   После обеда все перешли в гостиную — огромный зал. Вместе со столовой она занимала лучшую часть нижнего этажа замка. Это была любопытная комната, просторная как ангар, отделанная деревом, с двумя богато украшенными каминами. До блеска натёртый пол из старого дуба покрывали два или три красивых ширазских ковра.
   Мебель здесь была такая же, что и в других комнатах, — из неполированного дуба, резная и очень старинная. Комнату освещали не менее двух дюжин толстых восковых свечей, закреплённых на металлической люстре в форме кольца. Люстра висела на массивной цепи, прикреплённой к центральной балке потолка. От света свечей на стенах, мебели и в уголках за каминами притаились причудливые тени. Все это вместе создавало ощущение чего-то таинственного и загадочного.
   Но самое сильное впечатление в этом зале производили боевые трофеи, висящие на стене над одним из каминов. Это была целая композиция из двух или трех десятков копий, расположенных по кругу остриём к центру. Все венчал шлем с перьями и великолепное знамя с гербом рода Петри.
   Центральная часть композиции приковывала наибольшее внимание. На алой пластинке, там, где наконечники копий образовывали круг, сверкал длинный кинжал очень старой работы. По преданию он был изготовлен ещё в XV веке. Его эфес был настоящим произведением искусства — украшенный изумительной гравировкой, в верхней части он был инкрустирован нешлифованными драгоценными камнями.
   Но и не это поражало в первую очередь. Наиболее примечательным элементом был сам клинок кинжала. Длиной около фута, очень тонкий и изящный, он был сделан из стали с каким-то зеленоватым оттенком. И благодаря этому оттенку кинжал выглядел зловеще. Создавалось впечатление, что он как живое и злобное существо выступает из темноты.
   Несмотря на сравнительно небольшие размеры, кинжал буквально царил в зале, как идол в храме, и ни один входящий сюда не мог не заметить его.
   Джордж Аббершоу был поражён этим зрелищем сразу, как только вошёл в гостиную, и моментально к нему вернулось мрачное предчувствие, которое так беспокоило его весь этот день. Он машинально оглянулся, словно в поисках какой-то скрытой угрозы, а какой именно, он и сам не знал.
   Вся компания, казавшаяся столь многочисленной за обеденным столом, в этом огромном зале как-то сразу потерялась, рассредоточилась. Слуга отвёл полковника Кумба в угол гостиной, куда не доходил свет от камина, и старый ветеран сидел, добродушно улыбаясь молодым людям. Гидеон и человек с невыразительным лицом разместились по обе стороны от него. Седой, болезненного вида мужчина, который, как понял Аббершоу, был доктором Уайтом Уитби, личным лекарем полковника, все время вертелся возле них. При ближайшем рассмотрении Гидеон и человек, похожий на Бетховена, показались Аббершоу ещё более непривлекательными, чем раньше, за столом. Остальные же гости веселились вовсю.
   Вайетт Петри, элегантный и немного небрежно-ироничный, был в центре внимания. Его хорошо поставленный голос и смех молодых людей в ответ на его шутки и забавные истории гулко раздавались в огромной комнате.
   Первой разговор о кинжале завела Энн.
   — Что за отвратительная штука, Вайетт, — сказала она, указывая на кинжал. — С тех пор как я нахожусь здесь, я стараюсь не замечать его, но мой взгляд невольно тянется в его сторону.
   — Ш-ш! — с некоторой торжественностью повернулся к ней Вайетт. — Ты не должна так неуважительно отзываться о кинжале Блэк Дадли. Иначе духи всех умерших Петри станут преследовать тебя.
   — Извини, — произнесла Энн с усмешкой, которая выдавала скорее нервное, чем ироническое её состояние, — я не люблю, когда меня преследуют, и я не имела намерения кого-то оскорбить. Но если серьёзно, что уж такого необычного в этом кинжале?
   Все столпились вокруг них и начали внимательно разглядывать трофей. Вайетт повернулся к Аббершоу:
   — Джордж, что ты о нем думаешь?
   — Очень любопытная вещица, и конечно же очень старой работы. Не думаю, что видел когда-либо что-то подобное. Что это, редкая вещь, фамильная реликвия?
   Вайетт утвердительно кивнул, обвёл всех взглядом; глаза его светились от удовольствия держать всю компанию в напряжении, но ещё больше от непонятного возбуждения, которое вдруг охватило молодого хозяина замка. Джорджу показалось даже, что Вайетт — словно азартный картёжник, который получает определённое удовлетворение от того, что располагает какой-то тайной, и эта тайна делает его выше всех остальных, сильнее.
   — Да, конечно, — медленно протянул Вайетт. — Если верить семейным преданиям, кинжал, судя по всему, дорого обошёлся моим предкам и даже стоил жизни некоторым из них.
   — А-а! — Мегги придвинулась поближе. — История с привидениями?
   — Не с привидениями, а просто история или, вернее, легенда.
   — Так расскажи, Вайетт, — вклинился в разговор Крис Кеннеди.
   — Конечно, это, возможно, всего лишь выдумки, — начал Вайетт. — Не припомню, чтобы я кому-то все это рассказывал. Да и никакая это не легенда, цельная и представляющая результат какого-то осмысливания и обобщения. Просто сумма отдельных историй и преданий, услышанных мною от различных моих родственников, членов клана Петри. По-видимому, и каждый из них в свою очередь слышал что-то по кусочкам и разрозненно. Не думаю даже, что мой дядя знает что-нибудь об этом.
   Он повернулся к полковнику, но старик отрицательно покачал головой.
   — Ничего не слышал по этому поводу, — пояснил Кумб. — В этот дом меня привела моя последняя жена, тётка Вайетта. Легенды ходят в семье Петри на протяжении сотен лет. Естественно, Вайетт, принадлежащий к этому роду, знает об истории замка больше, чем я. В самом деле, Вайетт, расскажи, хотелось бы послушать.
   Племянник улыбнулся, затем, взобравшись на высокое дубовое кресло у камина, снял сверкающий кинжал с пластинки и протянул его окружавшим молодым людям, которые ещё теснее сжались в кольцо, поскольку каждый хотел увидеть кинжал поближе и даже потрогать.
   В руках Вайетта кинжал выглядел не менее зловеще: клинок ещё сильнее отливал зелёным, а красный камень на эфесе как живой мерцал в свете свечей, то вспыхивая, то затухая.
   — Полное имя кинжала — Ритуальный кинжал Блэк Дадли, — сказал Вайетт, демонстрируя оружие. Затем он продолжил тихим голосом, осторожно подбирая слова: — Не знаю, известно ли вам о том, что раньше в глухих местах, вроде этого, существовали суеверия, гласившие, что если к трупу прикоснётся убийца, то из смертельной раны заново потечёт кровь. Если же орудие преступления вновь вложить в руку убийцы, оно покроется кровью. Ты ведь слышал об этом, Джордж?
   — Продолжай, — глухо произнёс тот в ответ. Вайетт некоторое время молча рассматривал клинок, а затем заговорили снова:
   — Во времена Квентина Петри, примерно в XVI веке, одного знатного гостя замка нашли мёртвым с этим кинжалом в сердце.
   Вайетт сделал паузу, медленно обвёл взглядом всех присутствующих. В углу у камина внимательно слушал эту историю Гидеон. Немигающие его глаза были широко раскрыты. Мужчина, похожий на Бетховена, тоже был увлечён рассказом и впялился в Вайетта, хотя его красное лицо внешне казалось по-прежнему бесстрастным. Другие гости были просто загипнотизированы и переводили взгляды поочерёдно то на говорящего, то друг на друга, словно ища ответа, правда ли все это и может ли такое вообще иметь место. Между тем Вайетт продолжал:
   — Очевидно, что Квентин Петри знал об этих предрассудках и верил в них. Как бы то ни было, рассказывают, что с целью найти преступника он приказал закрыть все ворота и двери, собрал всех домашних — семью, прислугу, рабочих и пастухов, — и после этого кинжал торжественно пустили по кругу, передавая из рук в руки. Собственно, это и было началом. Обычай впоследствии укоренился, стал переходить из поколения в поколение.
   — А как было в первый раз? Кровь действительно показалась на кинжале? — нетерпеливо спросила Энн Эджвер. Круглое лицо её выражало одновременно страх и любопытство.
   Вайетт улыбнулся.
   — Боюсь, что одного из членов нашей фамилии обезглавили за убийство, — сказал он. — В летописи сказано, что его выдал кинжал, хотя я полагаю, что в те далёкие времена в делах правосудия было много надувательств.
   — Да, но в чем выражается сам ритуал? — протяжно, фальцетом спросил Альберт Кэмпион, до этого молчавший в течение всего вечера. — Звучит интригующе. Я знал, правда, одного чудака, который, когда шёл спать, раздевался, а цилиндр снимал в самую последнюю очередь. Он называл это ритуалом.
   — Окончательно ритуал стал обычаем после того, как церемония с кинжалом целиком стала повторяться раз в год, — продолжал Вайетт. — Но так, конечно, было в самом начале. Позже обычай превратился во что-то среднее между прятками и эстафетными гонками. Думаю, так играли под рождество. Мой дедушка ещё застал то время. Процедура была очень простой. Все огни в доме гасили; глава семьи, Петри по имени и крови, передавал кинжал в руки первого попавшегося ему в темноте человека. По условиям игры взять его нужно было обязательно. Другой, в свою очередь, охотился за кем-нибудь ещё, чтобы передать кинжал, и так далее — каждый старался избавиться от него как можно быстрее. Затем звучал гонг и слуги зажигали свет. Человек, у которого в этот момент оказывался кинжал, выбывал из игры и платил штраф, который все время менялся: от поцелуев до серебряных монет.