Альтов Генрих. Из сборника "Сердце запада"

дорогой мой мистер Денвинди, что вы затмили всех нас своими способностями
фуражира. Но у меня возникла идея. Пусть это яблоко станет эмблемой,
символом, призом, который разум и сердце красавицы вручат достойнейшему.
Все присутствующие, за исключением одного человека, зааплодировали.
- Здорово загнул! - пояснил пассажир, который не был ничем особенным,
молодому человеку, имевшему агентство.
Воздержавшимся от аплодисментов был мельник. Он почувствовал себя
разжалованным в рядовые. Ему бы и в голову никогда не пришло объявить яблоко
эмблемой. Он собирался, после того как яблоко разделят и съедят, приклеить
его семечки ко лбу и назвать их именами знакомых дам. Одно семечко он хотел
назвать миссис Макфарленд. Семечко, упавшее первым, было бы... но теперь уже
поздно.
- Яблоко, - продолжал судья Менефи, атакуя присяжных, - занимает в нашу
эпоху, надо сказать, совершенно незаслуженно-ничтожное место в диапазоне
нашего внимания. В самом деле, оно так часто ассоциируется с кулинарией и
коммерцией, что едва ли его можно причислить к разряду благородных фруктов;
Но в древние времена это было не так. Библейские, исторические и
мифологические предания изобилуют доказательствами того, что яблоко было
королем в государстве фруктов. Мы и сейчас говорим "зеница ока", когда хотим
определить что-нибудь чрезвычайно ценное. А что такое зеница ока, как не
составная часть яблока, глазного яблока? В Притчах Соломоновых мы находим
сравнение с "серебряными яблоками". Никакой иной плод дерева или лозы не
упоминается так часто в фигуральной речи. Кто не слышал и не мечтал о
"яблоках Гесперид?" не нет необходимости привлекать ваше внимание к
величайшему по значению и трагизму примеру, подтверждающему престиж яблока в
прошлом, когда потребление его нашими прародителями повлекло за собой
падение человека с его пьедестала добродетели и совершенства.
- Такие яблоки, - сказал мельник, затрагивая материальную сторону
вопроса, - стоят на чикагском рынке три доллара пятьдесят центов бочонок.
- Так вот, - сказал судья Менефи, удостоив мельника снисходительной
улыбки, - то, что я хочу предложить, сводится к следующему: в силу
обстоятельств, мы, должны оставаться здесь до утра. Топлива у нас
достаточно, мы не замерзнем. Наша следующая задача - развлечь себя наилучшим
образом, чтобы время шло не слишком медленно. Я предлагаю вложить это яблоко
в ручки мисс Гарленд. Оно больше не фрукт, но, как я уже сказал, приз,
награда, символизирующая великую человеческую идею. Сама мисс Гарленд
перестает быть индивидуумом... только на время, я счастлив добавить (низкий
поклон, полный старомодной грации), - она будет представлять свой пол, она
будет квинтэссенцией женского, племени, сердцем и разумом, я бы сказал,
венца творения. И в этом качестве она будет судить, и решать по следующему
вопросу.
Всего несколько минут назад наш друг, мистер Роз, почтил нас
увлекательным, но фрагментарным очерком романтической истории из жизни
бывшего владельца этого обиталища. Скудные факты, сообщенные нам, открывают,
мне кажется, необъятное поле для всевозможных догадок, для анализа
человеческих сердец, для упражнения нашей фантазии, словом - для
импровизации. Не упустим же эту возможность. Пусть каждый из нас расскажет
свою версию истории отшельника Редрута и его дамы сердца, начиная, с того,
на чем обрывается рассказ мистера Роза, - с того, как влюбленные расстались
у калитки. Прежде всего условимся: вовсе не обязательно предполагать, будто
Редрут сошел сума возненавидел мир и стал отшельником исключительно по вине
юной леди. Когда мы кончим, мисс Гарленд вынесет приговор женщины. Являясь
духовным символом своего пола, она должна будет решить, какая версия
наиболее правдиво отражает коллизию сердца и разума и наиболее верно
оценивает характер и поступки невесты Редрута с точки зрения женщины. Яблоко
будет вручено тому, кто удостоится этой награды. Если все вы согласны, то мы
будем иметь удовольствие услышать первой историю мистера Динвиди.
Последняя фраза пленила мельника. Он был не из тех, кто способен долго
унывать.
- Проект первый сорт, судья, - сказал он искренно, - Сочинить, значит,
рассказик посмешней? Что же, я как-то работал репортером в одной
спрингфилдскои газете, и когда новостей не было, я их выдумывал. Надеюсь,
что не ударю лицом в грязь.
- По-моему, идея очаровательная, - сказала пассажирка просияв. - Это
будет совсем как игра.
Судья Менефи выступил вперед и торжественно вложил яблоко в ее ручку.
- В древности, - сказал он с подъемом, - Парис присудил золотое яблоко
красивейшей.
- Я был в Париже на выставке, - заметил снова развеселившийся мельник,
- но ничего об этом не слышал. А я все время болтался на площадке
аттракционов, если не торчал в машинном павильоне.
- А теперь, - продолжал судья, - этот плод должен истолковать нам тайну
и мудрость женского сердца. Возьмите яблоко, мисс Гарленд. Выслушайте наши
нехитрые романтические истории и присудите приз по справедливости.
Пассажирка мило улыбнулась. Яблоко лежало у нее на коленях под плащами
и пледами. Она приткнулась к своему защитному укреплению, и ей было тепло и
уютно. Если бы не шум голосов и ветра, наверное можно было бы услышать ее
мурлыканье.
Кто-то подбросил в огонь дров. Судья Менефи учтиво кивнул головой
мельнику.
- Вы почтите нас первым рассказом? - сказал он.
Мельник уселся по-турецки, сдвинув шляпу на самый затылок, чтобы
предохранить его от сквозняка.
- Ну, - начал он без всякого смущения, - я разрешаю это затруднение
примерно таким манером. Конечно, Редрута здорово поддел этот гусь, у
которого хватало денег на всякие игрушки и который пытался отбить у него
девушку. Ну, ясно, он идет прямо к ней и спрашивает, фальшивит она или нет.
Кому охота, чтобы какой-то хлюст подъезжал с экипажами и золотыми приисками
к девушке, на которую вы нацелились? Ну, значит, он идет к ней. Ну,
возможно, что он горячится и разговаривает с ней, как с собственной женой,
забыв, что чек еще не наличные. Ну, надо думать, что Алисе становится жарко
под кофточкой. Ну, она кроет ему в ответ. Ну, он...
- Слушайте, - перебил его пассажир, который не был ничем особенным. -
Если бы вы столько размещали ветряных мельниц, сколько раз повторяете "ну",
вы бы нажили себе капиталец, верно?
Мельник добродушно усмехнулся.
- Ну, я вам не Гюй де Мопассам, - сказал он весело. - Я выражаюсь
просто, по- американски. Ну, она говорит что-нибудь вроде этого: "Мистер
Прииск мне только друг, - говорит она, - но он катает меня и покупает билеты
в театр, а от тебя этого не дождешься. Что же, мне и удовольствия в жизни
иметь нельзя? Так ты думаешь?" - "Брось эти штучки, - говорит Редрут. - Дай
этому щеголю отставку, а то не ставить тебе комнатных туфель под мою
тумбочку".
Ну, такое расписание не годится девушке, которая развела пары; если
девушка была с характером, такие слова, конечно, пришлись ей не по вкусу. А
бьюсь об заклад, что она только его и любила. Может, ей просто хотелось, как
это бывает с девушками, повертихвостить немножко, прежде чем засесть штопать
Джорджу носки и стать хорошей женой. Но ему попала вожжа под хвост и он ни
тпру ни ну. А она, ясно, понятно, возвращает ему кольцо. Джордж, значит,
смывается и начинает закладывать. Да-с! Вот она штука-то какая. А держу
пари, что девочка выставила этот рог изобилия в модной жилетке ровно через
два дня, как исчез ее суженый. Джордж погружается на товарный поезд и
направляет мешок со своими пожитками в края неизвестные. Несколько лет он
пьет горькую. А потом анилин и водка подсказывают решение. "Мне остается
келья отшельника, - говорит Джордж, - да борода по пояс, да зарытая кубышка
с деньгами, которых нет".
Но Алиса, по моему мнению, вела себя вполне порядочно. Она не вышла
замуж и, как только начали показываться морщинки, взялась за пишущую машинку
и завела себе кошку, которая бежала со всех ног, когда ее звали: "Кис, кис,
кис!" Я слишком верю в хороших женщин и не могу допустить, что они бросают
парней, с которыми хороводятся всякий раз как им подвернется мешок с
деньгами. - Мельник умолк.
- По-моему, - сказала пассажирка, слегка потянувшись на своем низком
троне, - это очаро...
- О мисс Гарленд! - вмешался судья Менефи, подняв руку. - Прошу вас, не
надо комментариев! Это было бы несправедливо по отношению к другим
соревнующимся. Мистер... э-э... ваша очередь, - обратился судья Менефи к
молодому человеку, имевшему агентство.
- Моя версия этой романтической истории такова, - начал молодой
человек, робко потирая руки: - они не ссорились, расставаясь. Мистер Редрут
простился с нею и пошел по свету искать счастья. Он знал, что его любимая
останется верна ему. Он не допускал мысли, что его соперник может тронуть
сердце, такое любящее и верное. Я бы сказал, что мистер Редрут направился в
Скалистые горы Вайеминга в поисках золота. Однажды шайка пиратов высадилась
там и захватила его за работой и...
- Эй! Что за черт? - резко крикнул пассажир, который не был ничем
особенным. - Шайка пиратов высадилась в Скалистых горах? Может, вы скажете,
как они плыли...
- Высадилась с поезда, - сказал рассказчик спокойно и не без
находчивости. - Они долго держали его пленником в пещере, а потом отвезли за
сотни миль в леса Аляски. Там красивая индианка влюбилась в него, но он
остался верен Алисе. Проблуждав еще год в лесах он отправился с
брильянтами...
- Какими брильянтами? - спросил незначительный пассажир почти что
грубо.
- С теми, которые шорник показал ему в Перуанском храме, - ответил
рассказчик несколько туманно. - Когда он вернулся домой, мать Алисы, вся в
слезах отвела его к зеленому могильному холмику под ивой. "Ее сердце
разбилось, когда вы уехали", - сказала мать. "А что стало с моим соперником
Честером Макинтош?" - спросил мистер Редрут, печально склонив колени у
могилы Алисы. "Когда он узнал, - ответила она, - что ее сердце принадлежало
вам, - он чахнул и чахнул, пока, наконец, не открыл мебельный магазин, в
Гранд-Рапидз. Позже мы слышали, что его до смерти искусал бешеный лось около
Саус-Бенд, штат Иидиана, куда он отправился, чтобы забыть цивилизовааннй
мир". Выслушав это, мистер Редрут отвернулся от Людей и, как мы уже знаем,
стал отшельником.
- Мой рассказ, - заключил молодой человек, имевший; агентство, - может
быть, лишен литературных достоинств, но я хочу в нем показать, что девушка
осталась верной. В сравнении с истинной любовью она ни во, что не ставила
богатство. Я так восхищаюсь прекрасным; полом, и верю ему, что иначе думать
не могу.
Рассказчик умолк, искоса взглянув в угол, где сидела пассажирка.
Затем судья Менефи попросил Билдеда Роза выступить со своим рассказом в
соревновании на символическое яблоко. Сообщение кучера было кратким:
- Я не из тех живодеров, - сказал он, - которые все несчастья сваливают
на баб. Мое показание, судья, насчет рассказа, который вы спрашиваете, будет
примерно такое: Редрута сгубила лень. Если бы он сгреб за холку этого
Пегаса, который пытался его объехать, я дал бы ему до морде, да держал бы
Алису в стойле, и надел бы ей узду с наглазниками, все было бы в порядке.
Раз тебе приглянулась бабенка, так ради нее стоит постараться. "Пошли за
мной, когда опять понадоблюсь", - говорит Редрут, надевает свой стетсон и
сматывается. Он, может быть, думал, что это гордость, а по-нашему - лень.
Такая женщина станет бегать за мужчиной? "Пускай сам придет", - говорит себе
девочка; и я ручаюсь, что она, велит парню с мошной попятиться, а потом с
утра до ночи выглядывает из окошка, не идет ли ее разлюбезный с пустым
бумажником и пушистыми усами.
Редрут ждет, наверно, лет девять, не пришлет ли, она негра с
записочкой, с просьбой простить ее. Но она не шлет. "Штука не выгорела, -
говорит Редрут, - а я прогорел". И он берется за работенку отшельника и
отращивает бороду. Да, лень и борода - вот в чем зарыта собака. Лень и
борода друг без друга никуда. Слышала вы когда-нибудь, чтобы человек с
длинными волосами и бородой наткнулся на золотые россыпи? Нет. Возьмите хоть
герцога Молборо или этого жулика из "Стандард Ойл". Есть у них что-нибудь
подобное?
Ну, а эта Алиса так и не вышла замуж, клянусь дохлым мерином. Женись
Редрут на другой - может, и она вышла бы. Но он так и не вернулся. У ней
хранятся как сокровища все эти штучки, которые они называют любовными
памятками. Может быть, клок волос и стальная пластинка от корсета, которую
он сломал. Такого сорта товарец для некоторых женщин все равно что муж.
Верно, она так и засиделась в девках. И ни одну женщину я не виню в том, что
Редрут расстался с парикмахерскими и чистыми рубахами.
Следующим по порядку выступил пассажир, который не был ничем особенным.
Безыменный для нас, он совершает путь от Парадайза до Санрайз-Сити.
Но вы его увидите, если только огонь в камине не погаснет, когда он
откликнется на призыв судьи.
Худой, в рыжеватом костюме, сидит, как лягушка, обхватил руками ноги, а
подбородком уперся в колени. Гладкие, пенькового цвета волосы, длинный нос,
рот, как у сатира, с вздернутыми, запачканными табаком углами губ. Глаза,
как у рыбы; красный галстук с булавкой в форме подковы. Он начал дребезжащим
хихиканьем, которое постепенно оформилось в слова.
- Все заврались. Что? Роман без флердоранжа? Го, го! Ставлю кошелек на
парня с галстуком бабочкой и с чековой книжкой в кармане.
С расставанья у калитки? Ладно! "Ты никогда меня не любила, - говорит
Редрут яростно, - иначе ты бы не стала разговаривать с человеком, который
угощает тебя мороженым". - "Я ненавижу его, - говорит она, - я проклинаю его
таратайку. Меня тошнит от его первосортных конфет, которые он присылает мне
в золоченых коробках, обернутых в настоящие кружева; я чувствую, что могу
пронзить его копьем, если он поднесет мне массивный медальон, украшенный
бирюзой и жемчугом. Пропади он пропадом! Одного тебя люблю я". - "Полегче на
поворотах! - говорит Редрут. - Что я, какой-нибудь распутник из Восточных
штатов? Не лезь ко мне, пожалуйста. Делить тебя я ни с кем не собираюсь.
Ступай и продолжай ненавидеть твоего приятеля. Я обойдусь девочкой Никерсон
с авеню Б., жевательной резиной и поездкой в трамвае".
В тот же вечер заявляется Джон Унльям Крез, "Что? Слезы?" - говорит он,
поправляя свою жемчужную булавку. "Вы отпугнули моего возлюбленного, -
говорит Алиса рыдая. - Мне противен ваш вид". - "Тогда выходите за меня
замуж", - говорит Джон Уильям, зажигая сигару "Генри Клей". "Что! - кричит
она, негодуя, - выйти за вас? Ни за что на свете, - говорит она, - пока я не
успокоюсь и не смогу кое-что закупить, а вы не выправите разрешения на брак.
Тут рядом есть телефон: можно позвонить в канцелярию мэра".
Рассказчик сделал паузу, и опять раздался его циничный смешок.
- Поженились они? - продолжал он. - Проглотила утка жука? А теперь
поговорим о старике Редруте. Вот здесь, я считаю, вы тоже все ошиблись. Что
превратило его в отшельника? Один говорит: лень, другой говорит: угрызения
совести, третий говорит: пьянство. А я говорю: женщины. Сколько сейчас лет
старику? - спросил рассказчик, обращаясь к Билдеду Розу.
- Лет шестьдесят пять.
- Очень хорошо. Он хозяйничал здесь в своей отшельнической лавочке
двадцать лет. Допустим, что ему, было двадцать пять, когда он раскланялся у
калитки. Таким образом, от него требуется отчет за двадцать лет его жизни,
иначе ему крышка. На что же он потратил эту десятку и две пятерки? Я сообщу
вам свою мыслью. Сидел в тюрьме за двоеженство. Допустим, что у него была
толстая блондинка в Сен-Джо и худощавая брюнетка в Скиллет-Ридж и еще одна,
с золотым зубом, в долине Ко. Редрут запутался и угодил в тюрьму. Отсидел
свое, вышел и говорит: "Будь что будет, но юбок с меня хватит. В
отшельнической отрасли нет перепроизводства, и стенографистки не обращаются
к отшельникам за работой. Веселая жизнь отшельника - вот это мне по душе.
Хватит с меня длинных волос в гребенке и шпилек в сигарном ящике". Вы
говорите, что старика Редрута упрятали в желтый дом потому, что он назвал
себя царем Соломоном? Дудки. Он и был Соломоном. Я кончил. Полагаю, яблок
это не стоит. Марки на ответ приложены. Что-то не похоже, что я победил.
Уважая предписание судьи Менефи - воздерживаться от комментариев к
рассказам, никто ничего не сказал, когда пассажир, который не был ничем
особенным, умолк. И тогда изобретательный зачинщик конкурса прочистил горло,
чтобы начать последний рассказ на приз. Хотя судья Менефи восседал на полу
без особого комфорта, это отнюдь не умалило его достоинства. Отблески
угасавшего пламени освещали его лицо, такое же чеканное, как лицо римского
императора на какой-нибудь старой монете, и густые пряди его почтенных седых
волос.
- Женское сердце! - начал он ровным, но взволнованные голосом, - кто
разгадает его? Пути и желания мужчин разнообразны. Но сердца всех женщин,
думается мне, бьются а одном ритме и настроены на старую мелодию любви.
Любовь для женщины означает жертву. Если она достойна этого имени, то ни
деньги, ни положение не перевесят для нее истинного чувства.
Господа присяж... я хочу сказать: друзья мои! Здесь разбирается дело
Редрута против любви и привязанности. Но кто же подсудимый? Не Редрут, ибо
он уже понес наказание. И не эти бессмертные страсти, которые украшают нашу
жизнь радостью ангелов. Так кто же? Сегодня каждый из нас сидит на скамье
подсудимых и должен ответить, благородные или темные силы обитают внутри
нас. И судит нас изящная половина человечества в образе одного из ее
прекраснейших цветков. В руке она держит приз, сам по себе незначительный,
но достойный наших благородных усилий как символ признания одной из
достойнейших представительниц женского суждения и вкуса.
Переходя к воображаемой истории Редрута и прелестного создания,
которому он отдал свое сердце, я должен прежде всего возвысить свой голос
против недостойной инсинуации, что якобы эгоизм, или вероломство, или любовь
к роскоши какой бы то ни, было женщины привели его к отречению от мира. Я не
встречал женщины столь бездушной или столь продажной. Мы должны искать
причину в другом - в более низменной природе и недостойных намерениях
мужчины.
По всей вероятности, в тот достопамятный день, когда влюбленные стояли
у калитки, между ними произошла ссора. Терзаемый ревностью, юный Редрут
покинул родные края. Но имел ли он достаточно оснований поступить таким
образом? Нет доказательств ни за, ни против. Но есть нечто высшее, чем
доказательство; есть великая, вечная вера в доброту женщины, в ее стойкость
перед соблазном, в ее верность даже при наличии предлагаемых сокровищ.
Я рисую себе безрассудного, юношу, который, терзаясь, блуждает по
свету. Я вижу его постепенное падение и, наконец, его совершенное отчаяние,
когда он осознает, что потерял самый драгоценный дар из тех, что жизнь могла
ему предложить. При таких обстоятельствах становится понятным и почему он
бежал от мира печали и последующее расстройство его умственной деятельности.
Перейдем ко второй части разбираемого дела. Что мы здесь видим?
Одинокую женщину, увядающую с течением времени, все еще ждущую с тайной
надеждой, что вот он появится, вот раздадутся его шаги. Но они никогда не
раздадутся. Теперь она уже старушка. Ее волосы поседели и гладко причесаны.
Каждый день она сидит у калитки и тоскливо смотрит на пыльную дорогу. Ей
мнится, что она ждет его не здесь, в бренном мире, а там, у райских врат, и
она - его навеки. Да, - моя вера, в женщину рисует эту картину в моем
сознании. Разлученные навек на земле, но ожидающие: она - предвкушая встречу
в Элизиуме, он - в геенне огненной.
- А я думал, что он в желтом доме, - сказал пассажир, который не был
ничем особенным.
Судья Менефи раздраженно поежился. Мужчины сидели, опустив головы в
причудливых позах. Ветер умерил свою ярость и налетал теперь редкими,
злобными порывами. Дрова в камине превратились в груду красных углей,
которые отбрасывали в комнату тусклый свет. Пассажирка в своем уютном уголке
казалась бесформенным свертком, увенчанным короной блестящих кудрявых волос.
Кусочек ее белоснежного лба виднелся над мягким мехом боа.
Судья Менефи с усилием поднялся.
- Итак, мисс Гарленд, - объявил он, - мы кончили. Вам надлежит
присудить приз тому из нас, чей взгляд, - особенно, я подчеркиваю, это
касается оценки непорочной женственности, - ближе всего подходит к вашим
собственным убеждениям.
Пассажирка не отвечала. Судья Менефи озабоченно склонился над нею.
Пассажир, который не был ничем особенным, хрипло и противно засмеялся.
Пассажирка сладко спала. Судья Менефи попробовал взять ее за руку, чтобы
разбудить ее. При этом он коснулся чего-то маленького, холодного, влажного,
лежавшего у нее на коленях.
- Она съела яблоко! - возвестил судья Менефи с благоговейным ужасом и,
подняв огрызок, показал его всем.

--------------------------------------------------------

1) - Фешенебельная гостиница в Нью-Йорке.
2) - Попутчик (франц.).

Пианино

Перевод М. Урнова


Я заночевал на овечьей ферме Раша Кинни у Песчаной излучины реки
Нуэсес. Мистер Кинни и я в глаза не видали друг друга до той минуты, когда я
крикнул "алло" у его коновязи; но с этого момента и до моего отъезда на
следующее утро мы, согласно кодексу Техаса, были закадычными друзьями.
После ужина мы с хозяином фермы вытащили наши стулья из двухкомнатного
дома на галерею с земляным полом, крытую чапарралем и саквистой. Задние
ножки стульев глубоко ушли в утрамбованную глину, и мы, прислонившись к
вязовым подпоркам галереи, покуривали эльторовский табачок и дружелюбно
обсуждали дела остальной вселенной.
Передать словами чарующую прелесть вечера в прерии - безнадежная затея.
Дерзок будет тот повествователь, который попытается описать техасскую ночь
ранней весной. Ограничимся простым перечнем.
Ферма расположилась на вершине отлогого косогора. Безбрежная прерия,
оживляемая оврагами и темными пятнами кустарника и кактусов, окружала нас,
словно стенки чаши, на дне которой мы покоились, как осадок. Небо
прихлопнуло нас бирюзовой крышкой. Чудный воздух, насыщенный озоном и
сладкий от аромата диких цветов, оставлял приятный вкус во рту. В небе
светил большой, круглый ласковый луч прожектора, и мы знали, что это не
луна, а тусклый фонарь лета, которое явилось, чтобы прогнать на север
присмиревшую весну. В ближайшем коррале смирно лежало стадо овец, - лишь
изредка они с шумом подымались в беспричинной панике и сбивались в кучу.
Слышались и другие звуки: визглявая семейка койотов заливалась за загонами
для стрижки овец, и козодои кричали в высокой траве. Но даже эти диссонансы
не заглушали звонкого потока нот дроздов-пересмешников, стекавшего с десятка
соседних кустов и деревьев. Хотелось подняться на цыпочки и потрогать рукою
звезды, такие они висели яркие и ощутимые.
Жену мистера Кинни, молодую и расторопную женщину, мы оставили в доме.
Ее задержали домашние обязанности, которые, как я заметил, она исполняла с
веселой и спокойной гордостью.
В одной комнате мы ужинали. Вскоре из другой к нам на галерею ворвалась
волна неожиданной и блестящей музыки. Насколько я могу судить об искусстве
игры на пианино, толкователь этой шумной фантазии с честью владел всеми
тайнами клавиатуры. Пианино и тем более такая замечательная игра не вязались
в моем представлении с этой маленькой и невзрачной фермой. Должно быть,
недоумение было написано у меня на лице, потому что Раш Кинни тихо
рассмеялся, как смеются южане, и кивнул мне сквозь освещенный луною дым от
наших папирос.
- Не часто приходится слышать такой приятный шум на овечьей ферме, -
заметил он. - Но я не вижу причин, почему бы не заниматься искусством и
подобными фиоритурами, если вдруг очутился в глуши. Здесь скучная жизнь для
женщины, и если немного музыки может ее приукрасить, почему не иметь ее? Я
так смотрю на дело.
- Мудрая и благородная теория, - согласился я. - А миссис Кинни хорошо
играет. Я не обучен музыкальной, науке, но все же могу сказать, что она
прекрасный исполнитель. У нее есть техника и незаурядная сила.
Луна, понимаете ли, светила очень ярко, и я увидел на лице Кинни
какое-то довольное и сосредоточенное выражение, словно его что-то волновало,
чем он хотел поделиться.
- Вы проезжали перекресток "Два Вяза", - сказал он многообещающе. - Там
вы, должно быть, заметили по левую руку заброшенный дом под деревом.
- Заметил, - сказал я. - Вокруг копалась стадо кабанов. По сломанным
изгородям было видно, что там, никто не живет,
- Вот там-то и началась эта музыкальная история, - сказал Кинни. - Что
ж, пока мы курим, я не прочь рассказать вам ее. Как раз там жил старый Кэл
Адамс. У него было около восьмисот мериносов улучшенной породы и дочка -
чистый шелк и красива, как новая уздечка на тридцатидолларовой лошади. И
само собой разумеется, я был виновен, хотя и заслуживал снисхождения, в том,
что торчал у ранчо старого Кэла все время, какое удавалось урвать от стрижки
Овец и ухода за ягнятами. Звали ее мисс Марилла. И я высчитал по двойному
правилу арифметики, что ей суждено стать хозяйкой и владычицей ранчо Ломито,
принадлежащего Р. Кинни, эсквайру, где вы сейчас находитесь как желанный и
почетный гость.
Надо вам сказать, что старый Кэл ничем не выделялся как овцевод. Это
был маленький, сутуловатый hombre (1), ростом с ружейный футляр, с жидкой