Страница:
Нельзя сказать, что Тереза была безразлична к хорошему и приятному. Как раз наоборот, научилась отличать хорошее от плохого и ценить хорошее, она отдавала должное хорошим вещам, но рабой их не стала. Кое-какие подарки доктора, как, например, музыкальная шкатулка (маленькая балерина танцевала под звуки вальса), потрясли её. Она ценила каждый предмет, каждый подарок, каждый пустяк, но вполне могла без них жить, а вот без нежности, теплоты, внимания, дружбы и любви – нет. И если пришел час, когда ей нужно было сделать выбор, она выбрала любовника, потому что она ставила его превыше всех благ жизни и даже собственного ребенка: «Для меня главное – сеньор Эмилиано».
На следующий день после сделанного аборта врач сказал Терезе, что всё прошло хорошо, она может встать с кровати, гулять в саду, но всё же посоветовал больше отдыхать.
– Только не принимайтесь сразу за работу, кума, не злоупотребляйте своими силами, не уставайте. – Обращаясь к ней «кума», врач выражал ей свое уважение. – Я хочу видеть вас сильной и вёселой.
– Будьте покойны, я уже хорошо себя чувствую, или вы считаете меня вялой? Всё прошло, можете верить.
Тронутый мужеством Терезы и желая ей скорейшего выздоровления, врач, уходя, посоветовал Эмилиано:
– Когда вы поедете в Баию, привезите ей одну из этих больших кукол, которые говорят и ходят, это будет компенсацией.
– Вы так думаете, Амарилио, что кукла может заменить ребёнка? Я не верю. Я, конечно, привезу, и, думаю, много чего, во всяком случае, то, что встречу хорошее, но не куклу. Тереза, мой дорогой, не только молода и красива, она впечатлительна и умна. Она девочка только по возрасту, а по чувствам – взрослая женщина с характером и опытом, это же во всём сказывается. Нет, мой друг, если я привезу Терезе куклу, ей это не понравится. Если бы ей кукла могла заменить ребёнка, никаких проблем бы не было.
– Возможно, вы правы. Завтра я приду посмотреть её. До скорого, доктор.
Из ворот сада Эмилиано видел, как врач завернул за угол, держа в руке свой чемоданчик. То, что Тереза потеряла, то, чего я её лишил, поставив перед фактом, Амарилио, можно возместить только лаской, привязанностью, нежностью и дружбой. За это платят любовью.
Привязанность, ласка, дружба, подарки и деньги – конечно, это расхожая монета для расплаты с любовницами. Но любовь, Эмилиано, с каких это пор?
22
23
24
25
26
На следующий день после сделанного аборта врач сказал Терезе, что всё прошло хорошо, она может встать с кровати, гулять в саду, но всё же посоветовал больше отдыхать.
– Только не принимайтесь сразу за работу, кума, не злоупотребляйте своими силами, не уставайте. – Обращаясь к ней «кума», врач выражал ей свое уважение. – Я хочу видеть вас сильной и вёселой.
– Будьте покойны, я уже хорошо себя чувствую, или вы считаете меня вялой? Всё прошло, можете верить.
Тронутый мужеством Терезы и желая ей скорейшего выздоровления, врач, уходя, посоветовал Эмилиано:
– Когда вы поедете в Баию, привезите ей одну из этих больших кукол, которые говорят и ходят, это будет компенсацией.
– Вы так думаете, Амарилио, что кукла может заменить ребёнка? Я не верю. Я, конечно, привезу, и, думаю, много чего, во всяком случае, то, что встречу хорошее, но не куклу. Тереза, мой дорогой, не только молода и красива, она впечатлительна и умна. Она девочка только по возрасту, а по чувствам – взрослая женщина с характером и опытом, это же во всём сказывается. Нет, мой друг, если я привезу Терезе куклу, ей это не понравится. Если бы ей кукла могла заменить ребёнка, никаких проблем бы не было.
– Возможно, вы правы. Завтра я приду посмотреть её. До скорого, доктор.
Из ворот сада Эмилиано видел, как врач завернул за угол, держа в руке свой чемоданчик. То, что Тереза потеряла, то, чего я её лишил, поставив перед фактом, Амарилио, можно возместить только лаской, привязанностью, нежностью и дружбой. За это платят любовью.
Привязанность, ласка, дружба, подарки и деньги – конечно, это расхожая монета для расплаты с любовницами. Но любовь, Эмилиано, с каких это пор?
22
Ризничий зажигает свечи, два высоких подсвечника в ногах, два – в головах. Войдя в спальню с молитвой на устах, он крестится, но не спускает сального взгляда с Терезы, представляя её в момент смерти Эмилиано: может быть; она тоже получала удовольствие? Хотя сомнительно, ведь эти молодые женщины в постели со стариками играют, чтобы надуть этих растяп, а истинную страсть сохраняют для других – молодых парней.
Нина, которая всегда всех поносит, утверждает, что Тереза держит себя с достоинством и честью, она не знала случая, чтобы та кого-нибудь тайком принимала. Ну, конечно же, боясь мести, ведь эти Гедесы – тираны. Или чтобы обеспечить себе комфорт и жить в роскоши. Честная женщина?! Может быть, но не уверен. Эти обманывают и Бога, и Дьявола, особенно когда старик дряхл, а служанка безграмотна.
Ризничий переводит глаза с Терезы на падре Винисиуса. А может, падре? Да и падре он, Клеренсио, никогда не уличил в обмане, в неверно сделанном шаге. Вот что касается падре Фрейтаса, то здесь совсем другое дело: в его доме – крестница, привлекательная женщина, да и на улице сколько угодно. Хорошая возможность для ризничего погреть руки, поставляя бесстыдниц. Падре Винисиус молод и подтянут, у него хорошая речь, со святошами он терпелив, но сплетен их не любит. Однако вся добродетель и надменность не мешают падре посещать этот дом – вертеп прелюбодеяния, жилище греха, здесь он до отвала ест и пьёт, ублажая свой живот. Только ли живот? Может быть. В этом мире чего-чего только не бывает, встречаются и падре-девственники. И все же Клеренсио удивлён не будет, если вдруг окажется, что падре Винисиус и Тереза грешили. Падре и девица вполне хороши для ада, и кому это лучше знать, как не распутному ризничему.
Тереза сидела на стуле, погруженная в свои мысли. Клеренсио еще раз бросает на неё взгляд: лакомый кусочек, если бы ему удалось её… Ах! Вот это был бы подарок судьбы. Но не в эту ночь, когда она полна смертью. Ризничий вздрагивает: грязная девка. Ризничий и падре выходят. Клеренсио идёт к Нине и Лулу, чтобы поболтать, падре – чтобы встретить родственников усопшего.
За потоками дождя начинается рассвет. Но в спальне ещё ночь; горит четыре свечи, пламя низкое и колеблющееся; здесь Тереза и доктор.
Нина, которая всегда всех поносит, утверждает, что Тереза держит себя с достоинством и честью, она не знала случая, чтобы та кого-нибудь тайком принимала. Ну, конечно же, боясь мести, ведь эти Гедесы – тираны. Или чтобы обеспечить себе комфорт и жить в роскоши. Честная женщина?! Может быть, но не уверен. Эти обманывают и Бога, и Дьявола, особенно когда старик дряхл, а служанка безграмотна.
Ризничий переводит глаза с Терезы на падре Винисиуса. А может, падре? Да и падре он, Клеренсио, никогда не уличил в обмане, в неверно сделанном шаге. Вот что касается падре Фрейтаса, то здесь совсем другое дело: в его доме – крестница, привлекательная женщина, да и на улице сколько угодно. Хорошая возможность для ризничего погреть руки, поставляя бесстыдниц. Падре Винисиус молод и подтянут, у него хорошая речь, со святошами он терпелив, но сплетен их не любит. Однако вся добродетель и надменность не мешают падре посещать этот дом – вертеп прелюбодеяния, жилище греха, здесь он до отвала ест и пьёт, ублажая свой живот. Только ли живот? Может быть. В этом мире чего-чего только не бывает, встречаются и падре-девственники. И все же Клеренсио удивлён не будет, если вдруг окажется, что падре Винисиус и Тереза грешили. Падре и девица вполне хороши для ада, и кому это лучше знать, как не распутному ризничему.
Тереза сидела на стуле, погруженная в свои мысли. Клеренсио еще раз бросает на неё взгляд: лакомый кусочек, если бы ему удалось её… Ах! Вот это был бы подарок судьбы. Но не в эту ночь, когда она полна смертью. Ризничий вздрагивает: грязная девка. Ризничий и падре выходят. Клеренсио идёт к Нине и Лулу, чтобы поболтать, падре – чтобы встретить родственников усопшего.
За потоками дождя начинается рассвет. Но в спальне ещё ночь; горит четыре свечи, пламя низкое и колеблющееся; здесь Тереза и доктор.
23
Потом они стали появляться на улице вместе. Вначале это были утренние прогулки на реку – любимое удовольствие доктора. С тех пор как он поселил любовницу в Эстансии, он регулярно купался у водопада Кашоэйра-до-Оуро на реке Пиауитинге. Один или в обществе Жоана Нассименто Фильо, он шел рано утром на реку.
– Купание – залог здоровья, сеу Жоан.
По возвращении из первой поездки доктора в столицу после сделанного Терезой аборта он привез ей много всяких подарков, среди которых был купальный костюм.
– Это чтобы мы могли ходить купаться вдвоём.
– Ходить купаться? Вдвоём?
– Да, Сладкий Мёд, вдвоём.
Тереза надевала под платье купальный костюм, доктор – плавки, они пересекали Эстансию и шли по направлению к реке. Несмотря на ранний час, прачки уже били бельё о прибрежные камни, жуя табак. Тереза и доктор принимали естественный душ водопада Кашоэйра-до-Оуро. Место здесь было великолепное: сбегая по камням под тенью огромных деревьев, река разливалась, образовывая заводь кристально чистой воды. Туда они отправлялись, обходя разложенное на камнях прачками бельё.
Здесь в самом глубоком месте вода доходила доктору до плеч. Вытянув руки, он поддерживал Терезу на поверхности, обучая её держаться на воде. Водовороты, игры в воде, смех, поцелуи, которыми они обменивались в воде, он обнимал её за талию, ловил выскальзывающую из его рук грудь Терезы, походившую на выскальзывавшую рыбку. То была прелюдия любви, разжигавшая желание, которое, вернувшись домой, завершалось в постели. Ах, эти утра в Эстансии! Их никогда больше не будет.
Поначалу Эмилиано и Тереза возбуждали всеобщее любопытство, в окнах торчали головы старых дев, сожалевших о переменах в поведении доктора, который раньше вел себя осторожно и вызывал уважение, а теперь вдруг утратил всякий стыд и стал потакать капризам молодой девушки. А той ведь ничего не надо, как показаться на людях с богатым любовником, обнимая его у всех на глазах и выказывая тем самым неуважение ко всем семьям. И какая мерзость: он почти голый, не хватает еще, чтобы на виду у прачек они занимались любовью. Нет, не на виду у прачек, нет, им это не удалось увидеть, но несколько раз Тереза, когда никого нигде не было, сидела верхом на докторе и, умирая от удовольствия, боялась, что кто-нибудь появится. И хотя это было, ханжи и сплетницы даже не могли себе представить, что каждый раз перед тем, как идти на реку, Тереза задумывалась о последствиях.
– Вместе? Сплетницы будут судачить, вмешиваться в вашу жизнь.
– Пусть судачат, Сладкий Мёд. – Он брал её за руки и говорил: – Да уже прошло то время…
Какое время? Да то, когда он был полон недоверия. Ведь, когда они встретились и познали друг друга, они еще не до конца были знакомы, не знали, кто на что способен: она, познавшая грубость жизни и жаждущая ласки, он – пытавшийся, как мог спокойно, руководить ею. Время проверки, когда Алфредан следил за ней на улице, слушал и передавал ему разговоры, охранял дом, гнал взашей ухажеров и сплетников. Тереза, когда была спрятана в саду и в доме, подчинялась требованиям и внимала советам доктора. Несмотря на достойное обращение и комфорт, постоянное внимание и растущую привязанность, начало их сожительства воздвигало чуть ли не тюремные стены и решетки. И это происходило с каждым из них: Тереза была сдержанна, боязлива, угнетена недавним прошлым. Доктор, видя её красоту, ум, характер, пламя в её черных глазах, готов был потратить на неё время, деньги и терпение, чтобы превратить этот необработанный алмаз в бриллиант, ребёнка – в идеальную женщину, и только потому, что испытывал к ней чувственный интерес, настойчивое неконтролируемое желание, желание старика к девочке, ничего больше. Да, время проверки, время испытания семян на всхожесть, время непростое.
И семена дали всходы: Тереза стала улыбаться, сладострастию доктора стала сопутствовать нежность, в девочке он признал честную женщину, достойную доверия и уважения. Тут пропали и все сомнения у Терезы, теперь она принадлежала доктору не только телом, но и душой, видя в нём Бога, перед которым она должна была преклонить и преклонила колени. То было время осторожности и сдержанности. Тогда они выходили вместе из дома только к вечеру, после ужина, выбирая безлюдные места, у себя принимали только врача Амарилио и Жоана Нассименто Фильо, не считая Лулу Сантоса – первого из друзей.
Да, те времена прошли, да, начались новые, и начались в самый тяжкий день для Терезы, в день смерти неродившегося ребенка, или в день одиночества. В тот день могла как кончиться, так и восторжествовать скрытая до сих пор любовь. Любовь, сплавленная из всех прежних чувств, ставшая единой, цельной, окончательно оформившейся.
Доктор зачастил в Эстансию, дольше прежнего здесь задерживался, превратив её в постоянное место жительства. Теперь в Эстансии он принимал не только друзей за обедами и ужинами, но и визитеров из числа знатных людей города: судью, префекта, священника, прокурора, полицейского инспектора. В Эстансию же он вызывал и директоров Межштатного банка, акционерного общества «Эксимпортэкс» для обсуждения текущих дел и принятия решений.
Тереза перестала быть дикаркой из сертана, попавшей в тюрьму и пансион Габи. Благодаря доктору она стала забывать прошлое, стала красивее, элегантнее, грациознее – женщина во всём великолепии молодости. Будучи замкнутой, она стала весёлой и общительной, будучи грустной, она раскрылась в радости.
Время любви, когда один становится необходим другому, Любовь Бога, странствующего рыцаря, сверхчеловеческого существа, сеньора к простой деревенской девчонке, теперь воспитанной и утончённой, любовь глубокая и нежная, очищенная от желания.
Теперь для Эмилиано каждое расставание с Терезой было тягостным, а дни, проводимые без Эмилиано Терезой, были самыми длинными. За несколько дней до смерти доктора один из руководителей банка оценил положение, создающееся для других коллег из совета директоров, которые пользовались полным доверием Эмилиано Гедеса:
– По тому, как идут дела, я думаю, главная контора банка будет скоро переведена из Баии в Эстансию.
– Купание – залог здоровья, сеу Жоан.
По возвращении из первой поездки доктора в столицу после сделанного Терезой аборта он привез ей много всяких подарков, среди которых был купальный костюм.
– Это чтобы мы могли ходить купаться вдвоём.
– Ходить купаться? Вдвоём?
– Да, Сладкий Мёд, вдвоём.
Тереза надевала под платье купальный костюм, доктор – плавки, они пересекали Эстансию и шли по направлению к реке. Несмотря на ранний час, прачки уже били бельё о прибрежные камни, жуя табак. Тереза и доктор принимали естественный душ водопада Кашоэйра-до-Оуро. Место здесь было великолепное: сбегая по камням под тенью огромных деревьев, река разливалась, образовывая заводь кристально чистой воды. Туда они отправлялись, обходя разложенное на камнях прачками бельё.
Здесь в самом глубоком месте вода доходила доктору до плеч. Вытянув руки, он поддерживал Терезу на поверхности, обучая её держаться на воде. Водовороты, игры в воде, смех, поцелуи, которыми они обменивались в воде, он обнимал её за талию, ловил выскальзывающую из его рук грудь Терезы, походившую на выскальзывавшую рыбку. То была прелюдия любви, разжигавшая желание, которое, вернувшись домой, завершалось в постели. Ах, эти утра в Эстансии! Их никогда больше не будет.
Поначалу Эмилиано и Тереза возбуждали всеобщее любопытство, в окнах торчали головы старых дев, сожалевших о переменах в поведении доктора, который раньше вел себя осторожно и вызывал уважение, а теперь вдруг утратил всякий стыд и стал потакать капризам молодой девушки. А той ведь ничего не надо, как показаться на людях с богатым любовником, обнимая его у всех на глазах и выказывая тем самым неуважение ко всем семьям. И какая мерзость: он почти голый, не хватает еще, чтобы на виду у прачек они занимались любовью. Нет, не на виду у прачек, нет, им это не удалось увидеть, но несколько раз Тереза, когда никого нигде не было, сидела верхом на докторе и, умирая от удовольствия, боялась, что кто-нибудь появится. И хотя это было, ханжи и сплетницы даже не могли себе представить, что каждый раз перед тем, как идти на реку, Тереза задумывалась о последствиях.
– Вместе? Сплетницы будут судачить, вмешиваться в вашу жизнь.
– Пусть судачат, Сладкий Мёд. – Он брал её за руки и говорил: – Да уже прошло то время…
Какое время? Да то, когда он был полон недоверия. Ведь, когда они встретились и познали друг друга, они еще не до конца были знакомы, не знали, кто на что способен: она, познавшая грубость жизни и жаждущая ласки, он – пытавшийся, как мог спокойно, руководить ею. Время проверки, когда Алфредан следил за ней на улице, слушал и передавал ему разговоры, охранял дом, гнал взашей ухажеров и сплетников. Тереза, когда была спрятана в саду и в доме, подчинялась требованиям и внимала советам доктора. Несмотря на достойное обращение и комфорт, постоянное внимание и растущую привязанность, начало их сожительства воздвигало чуть ли не тюремные стены и решетки. И это происходило с каждым из них: Тереза была сдержанна, боязлива, угнетена недавним прошлым. Доктор, видя её красоту, ум, характер, пламя в её черных глазах, готов был потратить на неё время, деньги и терпение, чтобы превратить этот необработанный алмаз в бриллиант, ребёнка – в идеальную женщину, и только потому, что испытывал к ней чувственный интерес, настойчивое неконтролируемое желание, желание старика к девочке, ничего больше. Да, время проверки, время испытания семян на всхожесть, время непростое.
И семена дали всходы: Тереза стала улыбаться, сладострастию доктора стала сопутствовать нежность, в девочке он признал честную женщину, достойную доверия и уважения. Тут пропали и все сомнения у Терезы, теперь она принадлежала доктору не только телом, но и душой, видя в нём Бога, перед которым она должна была преклонить и преклонила колени. То было время осторожности и сдержанности. Тогда они выходили вместе из дома только к вечеру, после ужина, выбирая безлюдные места, у себя принимали только врача Амарилио и Жоана Нассименто Фильо, не считая Лулу Сантоса – первого из друзей.
Да, те времена прошли, да, начались новые, и начались в самый тяжкий день для Терезы, в день смерти неродившегося ребенка, или в день одиночества. В тот день могла как кончиться, так и восторжествовать скрытая до сих пор любовь. Любовь, сплавленная из всех прежних чувств, ставшая единой, цельной, окончательно оформившейся.
Доктор зачастил в Эстансию, дольше прежнего здесь задерживался, превратив её в постоянное место жительства. Теперь в Эстансии он принимал не только друзей за обедами и ужинами, но и визитеров из числа знатных людей города: судью, префекта, священника, прокурора, полицейского инспектора. В Эстансию же он вызывал и директоров Межштатного банка, акционерного общества «Эксимпортэкс» для обсуждения текущих дел и принятия решений.
Тереза перестала быть дикаркой из сертана, попавшей в тюрьму и пансион Габи. Благодаря доктору она стала забывать прошлое, стала красивее, элегантнее, грациознее – женщина во всём великолепии молодости. Будучи замкнутой, она стала весёлой и общительной, будучи грустной, она раскрылась в радости.
Время любви, когда один становится необходим другому, Любовь Бога, странствующего рыцаря, сверхчеловеческого существа, сеньора к простой деревенской девчонке, теперь воспитанной и утончённой, любовь глубокая и нежная, очищенная от желания.
Теперь для Эмилиано каждое расставание с Терезой было тягостным, а дни, проводимые без Эмилиано Терезой, были самыми длинными. За несколько дней до смерти доктора один из руководителей банка оценил положение, создающееся для других коллег из совета директоров, которые пользовались полным доверием Эмилиано Гедеса:
– По тому, как идут дела, я думаю, главная контора банка будет скоро переведена из Баии в Эстансию.
24
При жизни доктора, который всегда носил при себе кнут, кто бы отважился, дорогой лейтенант? Не вижу никого, ни среди своих знакомых, ни среди чужих, ни среди песенников, ни среди трубадуров, число которых растёт на глазах, составляя уже сейчас настоящую армию гитаристов, самую многочисленную на Северо-Востоке. При таком количестве трубадуров, пишущих песенки, зарабатывать на жизнь, капитан, становится всё труднее и труднее. Уважаемый не капитан? Простите мне мою ошибку, майор. Не капитан и не майор, не военный, простой крестьянин? Приятно знать, но не гневайтесь, что я вам дал мундир, погоны и воинское звание, и радуйтесь регалиям.
При жизни доктора где были вдохновение и рифма? Даже при больших способностях и отваге, как ни приукрашивай события, никто не хотел схлопотать по роже или проглотить печатный листок со своими виршами, даже если они были и соленые, и перченые. Гитара – оружие праздника, она не создана, чтобы схлестнуться с кнутом, кулаком или пистолетом. При поблёскивающем серебряном кнуте, нет-нет да взлетавшем в воздух на дорогах сертана и здесь, на улицах Баии, одной из столиц Бразилии, никто не был тем безумцем, который бы стал распространяться о жизни доктора с его любовницей, не знаю никого, кто бы мог это сделать. Хотел бы я видеть при его жизни, чтобы кто-нибудь срифмовал наслаждение с мертвецом.
Когда же все это случилось и известие стало передаваться из уст в уста, каждый, кто мог петь, схватился за гитару, ведь сколько времени не было ничего достойного, чтобы сочинить бесстыдные стишки. От Баии до Сеары – этого конца света – все повторяли один и тот же куплет:
Очень много куплетов было написано, совсем не три, как знает сенатор. В Параибе вышел один сборник, названный «Богач умер на девственнице», уже по названию можно судить, что автор слышал звон, но не знает, где он. В сборнике этом нет упоминания о докторе, всё время говорится о богаче, миллионере, некто, имяреке, но вот откуда гитарист узнал полное имя Терезы? Такого паскудного сборника я в жизни своей не видел – и посмотрите, что за рифмы и что за слова в этих куплетах, уважаемый советник муниципалитета! Ваша светлость не политик? Не советник и не депутат? Не сенатор и не кандидат? Жаль: от политиков всегда перепадают денежки, конечно, не их собственные, а бразильского народа.
Если Тониньо не купил сборник в книжном магазине, то вам не удастся получить ни за какие деньги даже одного экземпляра, в котором говорится о «случае со стариком, который умер, наслаждаясь любовью мулатки». Он составлен в Аракажу слепым Элиодоро, описание развлечений старика до смерти; если ваша жена с вами, то позовите её, пусть раскошелится и купит сборник. Описание смерти так красиво и впечатляюще, что даже самому хочется так умереть. То, что Элиодоро слеп, ему нисколько не мешает. Когда читаешь, кажется, что всё это он видел собственными глазами.
А может, Тониньо сумеет найти для вас один, что был издан здесь, в Баии: «Старик, который умер в час блаженства», автор – новичок, всё в его стиле, стихи ломаные, рифмы скупые; низкого качества и «Смерть хозяина на служанке». Это местре Поссидонио из Алагоиньяса, стоящий гитарист, но неудачник с этими куплетами. В них всё перепутано, из доктора он сделал плохого хозяина, из Терезы – грязную служанку, приглашающую хозяйку, появляющуюся в самый неподходящий момент, чтобы старик умер от страха. Всё это не похоже на местре Поссидонио. В дополнение ко всему этому на рисунке был изображен доктор с бородой, а Тереза с курчавой шевелюрой. Семья доктора скупила почти все экземпляры, заплатив деньги, но два мудреца всё-таки несколько штук припрятали, чтобы продать подороже. Читать это смысла не имеет: ни дубинку не поднимает, ни смеха не вызывает.
То, что произошло со мной, куда хуже. Я описал всё: и смерть доктора, и всю семейную грязь, рога, растраты, необеспеченные банкноты, контрабанду, братьев, детей и зятя, ну, просто хрестоматия получилась. И попал за всё это в тюрьму, откуда выйти мне пришлось, только спустив за бесценок все экземпляры. Адвокат же родственников потребовал от суда решения произвести обыск в моём доме и, прибыв в сопровождении комиссара полиции, нашел спрятанные под матрацем экземпляры, что хранил я для своих друзей, и, разорвав их, уничтожил. И еще пригрозил, что снова в тюрьму посадит, если хоть один будет продан, вот какому риску подвергается тот, кто сочиняет куплеты.
Но если уважаемый захочет всё же прочесть «Последний подъём доктора, умершего в час любви», то должен заплатить не только деньгами, но и страхом. Давайте банкноту в пятьсот крузейро, и я вам уступлю один экземпляр, единственный, что сохранил я из любви к другу, а не из-за денег. В моём сборнике всё чистая правда, я не трачу времени на глупости. Не препоручаю душу доктора дьяволу, не говорю, что Тереза сошла с ума и бросилась в реку, как это делают другие, выдумывая, конечно. Я рассказываю правду, и всё; для доктора подобная смерть – благословение Божие; а вот смерть, свалившаяся на Терезу, – дело тяжелое и неблагодарное!
Писал, как понимал, я, Купка из Санто-Амаро, тот, что во фраке и котелке стоит напротив подъемника Ласерды и продаёт своё вдохновение и стихи.
При жизни доктора где были вдохновение и рифма? Даже при больших способностях и отваге, как ни приукрашивай события, никто не хотел схлопотать по роже или проглотить печатный листок со своими виршами, даже если они были и соленые, и перченые. Гитара – оружие праздника, она не создана, чтобы схлестнуться с кнутом, кулаком или пистолетом. При поблёскивающем серебряном кнуте, нет-нет да взлетавшем в воздух на дорогах сертана и здесь, на улицах Баии, одной из столиц Бразилии, никто не был тем безумцем, который бы стал распространяться о жизни доктора с его любовницей, не знаю никого, кто бы мог это сделать. Хотел бы я видеть при его жизни, чтобы кто-нибудь срифмовал наслаждение с мертвецом.
Когда же все это случилось и известие стало передаваться из уст в уста, каждый, кто мог петь, схватился за гитару, ведь сколько времени не было ничего достойного, чтобы сочинить бесстыдные стишки. От Баии до Сеары – этого конца света – все повторяли один и тот же куплет:
Представляете, депутат, если бы доктор услышал подобное неуважение – старый козёл, девица, дом терпимости! Как распространилась эта история, как узнали обо всем случившемся так быстро и во всех подробностях? От кого? От слуг, врача, от отца-священника или ризничего? От всех сразу или ни от кого, такие вещи поражают. Бесполезно увозить тело куда-нибудь, будь то дом умершего или какой другой, делать вид, что человек умер благопристойно, стараться обмануть людей. Чтобы слагать куплеты, многого знать не надо. Главное известно, остальное выдумывается в зависимости от рифмы.
В доме терпимости
прямо на девице
умер старый-престарый козел.
Очень много куплетов было написано, совсем не три, как знает сенатор. В Параибе вышел один сборник, названный «Богач умер на девственнице», уже по названию можно судить, что автор слышал звон, но не знает, где он. В сборнике этом нет упоминания о докторе, всё время говорится о богаче, миллионере, некто, имяреке, но вот откуда гитарист узнал полное имя Терезы? Такого паскудного сборника я в жизни своей не видел – и посмотрите, что за рифмы и что за слова в этих куплетах, уважаемый советник муниципалитета! Ваша светлость не политик? Не советник и не депутат? Не сенатор и не кандидат? Жаль: от политиков всегда перепадают денежки, конечно, не их собственные, а бразильского народа.
Если Тониньо не купил сборник в книжном магазине, то вам не удастся получить ни за какие деньги даже одного экземпляра, в котором говорится о «случае со стариком, который умер, наслаждаясь любовью мулатки». Он составлен в Аракажу слепым Элиодоро, описание развлечений старика до смерти; если ваша жена с вами, то позовите её, пусть раскошелится и купит сборник. Описание смерти так красиво и впечатляюще, что даже самому хочется так умереть. То, что Элиодоро слеп, ему нисколько не мешает. Когда читаешь, кажется, что всё это он видел собственными глазами.
А может, Тониньо сумеет найти для вас один, что был издан здесь, в Баии: «Старик, который умер в час блаженства», автор – новичок, всё в его стиле, стихи ломаные, рифмы скупые; низкого качества и «Смерть хозяина на служанке». Это местре Поссидонио из Алагоиньяса, стоящий гитарист, но неудачник с этими куплетами. В них всё перепутано, из доктора он сделал плохого хозяина, из Терезы – грязную служанку, приглашающую хозяйку, появляющуюся в самый неподходящий момент, чтобы старик умер от страха. Всё это не похоже на местре Поссидонио. В дополнение ко всему этому на рисунке был изображен доктор с бородой, а Тереза с курчавой шевелюрой. Семья доктора скупила почти все экземпляры, заплатив деньги, но два мудреца всё-таки несколько штук припрятали, чтобы продать подороже. Читать это смысла не имеет: ни дубинку не поднимает, ни смеха не вызывает.
То, что произошло со мной, куда хуже. Я описал всё: и смерть доктора, и всю семейную грязь, рога, растраты, необеспеченные банкноты, контрабанду, братьев, детей и зятя, ну, просто хрестоматия получилась. И попал за всё это в тюрьму, откуда выйти мне пришлось, только спустив за бесценок все экземпляры. Адвокат же родственников потребовал от суда решения произвести обыск в моём доме и, прибыв в сопровождении комиссара полиции, нашел спрятанные под матрацем экземпляры, что хранил я для своих друзей, и, разорвав их, уничтожил. И еще пригрозил, что снова в тюрьму посадит, если хоть один будет продан, вот какому риску подвергается тот, кто сочиняет куплеты.
Но если уважаемый захочет всё же прочесть «Последний подъём доктора, умершего в час любви», то должен заплатить не только деньгами, но и страхом. Давайте банкноту в пятьсот крузейро, и я вам уступлю один экземпляр, единственный, что сохранил я из любви к другу, а не из-за денег. В моём сборнике всё чистая правда, я не трачу времени на глупости. Не препоручаю душу доктора дьяволу, не говорю, что Тереза сошла с ума и бросилась в реку, как это делают другие, выдумывая, конечно. Я рассказываю правду, и всё; для доктора подобная смерть – благословение Божие; а вот смерть, свалившаяся на Терезу, – дело тяжелое и неблагодарное!
Писал, как понимал, я, Купка из Санто-Амаро, тот, что во фраке и котелке стоит напротив подъемника Ласерды и продаёт своё вдохновение и стихи.
25
– Ну и ну! Как же этот субъект похож на доктора Эмилиано Гедеса, ну, просто близнец… – удивился Валерио Гама, коммерсант из Итабуны, уехавший из Эстансии еще подростком, а теперь в сорокалетнем возрасте вернувшийся сюда, чтобы повидать родственников.
– Да какой же близнец, это он сам, прогуливается с очаровательной девушкой, – пояснила ему двоюродная сестра Дада. – Доктор вот уже несколько лет содержит здесь любовницу – честь для нашего города…
– Не шутишь?..
– Ты никогда не слышал, брат, что воды Пиауитинги столь чудодейственны, что восстанавливают силы? Так вот, старик стал здесь молодым человеком. – Она это говорила, явно подтрунивая, но без злого умысла; Эстансия – город гостеприимный и сообщнический, здесь даже старые ханжи смотрят на любовников и любовные дела со снисхождением.
Коммерсант решил совершить долгую прогулку, чтобы проверить сказанное любительницей посплетничать. Невероятно! Доктор Эмилиано и Тереза медленно поднимались вверх по улице, наслаждаясь вечерним ветерком. Поравнявшись с ними, Валерио Гама открыл рот: Господи, а сестра-то не выдумала, это действительно был не кто иной, как доктор Эмилиано Гедес, сопровождаемый совсем молодой и очень аппетитной женщиной по улицам Эстансии. Раскрыв рот и смутившись, коммерсант поднес руку к шляпе, чтобы приветствовать банкира. Доктор ответил на приветствие:
– Добрый вечер, Валерио Гама, решили навестить родные края? – У Эмилиано была великолепная память на лица и имена тех, с кем когда-то он был в каких-нибудь отношениях; Валерио был клиентом банка.
– Да, доктор, ваш слуга – здесь и там.
Вид у коммерсанта был обалдевший, и это вызвало улыбку Терезы и слова:
– Он выглядел, словно увидел привидение…
– Привидение – это я. Валерио до сих пор видел меня только в банке, при галстуке, обсуждающим сделки, и вдруг столкнулся со мной в Эстансии, фланирующим по улице в спортивной рубашке вместе с такой красивой женщиной, это за пределами представления коммерсанта из Итабуны. Когда он туда вернётся, ему будет о чём рассказать.
– Может, вам лучше не выходить со мной так часто?
– Не будь глупой, Сладкий Мёд. Я не собираюсь из-за чьих-то пересудов отказываться от удовольствия гулять с тобой. Мне это безразлично и совсем не трогает. Все обращают внимание, Тереза, из зависти, что ты – моя. Если бы я захотел, чтобы полмира умерло от зависти ко мне, я бы привез тебя в Баию, в Рио – вот было бы разговоров. – Он засмеялся и опустил голову. – Но я эгоист и не выставляю напоказ, чем владею, пусть то будет человек или вещь. Я их хочу иметь исключительно для себя.
Он подал руку Терезе, чтобы помочь спуститься вниз.
– Вообще-то я совершаю преступление, что держу тебя в Эстансии запертой в четырех стенах, почти пленницей. Не так ли, Тереза?
– Я здесь ни в чём не нуждаюсь и счастлива.
Взять с собой, чтобы показать всем? Упаси Боже, нет, не надо. Капитан любил вызывать зависть, показывая своих бойцовых петухов, лошадей, немецкий пистолет, ожерелье из колец. И даже Терезу на петушиных боях, чтобы подразнить своих партнеров и вызвать алчный блеск в глазах. Неужели сеньор в этом похож на капитана?
– Я хочу тебя только для себя самого.
Друзья за ужином, купанье в Пиауитинге, вечерняя прогулка по мосту через реку Пиауи, пристань. Для неё этого достаточно, и, даже если бы она была вынуждена оставаться дома взаперти, это не имело бы значения. Слышать, что она ему нужна, – вознаграждение за любое ограничение.
По окрестностям они устраивали прогулки не раз. То выезжали к устью реки Реал, на границу штатов Баии и Сержипе, чтобы увидеть плещущееся у пляжа Манге-Секо море, высокие песчаные дюны, чтобы посетить посёлок рыбаков Сако. Они никогда не выезжали из города, и в ту пору Тереза еще не видела моря и, хотя мечтала путешествовать, не расстраивалась из-за того, что пока это осуществить не удавалось. Ей достаточно было присутствия доктора, достаточно, что она жила с ним в одном доме, разговаривала с ним, смеялась, училась, выходила с ним гулять и ложилась с ним в постель.
Поскольку у доктора свободного времени было мало, то время, уделяемое Терезе, он, как правило, урезал у завода, у банка, у семьи, и эти часы они проводили вместе в ухоженном особняке. Для доктора это было отдыхом, передышкой от дел, для Терезы – жизнью.
Город привык к постоянным приездам доктора, к его плавкам, цветку в руке, обществу его любовницы, к тому, что они осматривали старинные здания, беседовали в Печальном парке, подолгу стояли на мосту, облокотившись на его перила, безразличные к распространяемым о них сплетням. Доктор, перестал играть; он – человек богатый, все знают, он имеет право содержать любовницу с открытым счётом, это почти обязательное условие его положения, но поскольку он женат, то лучше никому не показывать подругу, дабы не оскорблять нравы общества.
Постепенно злые пересуды потеряли силу, смысл и вкус новизны и снова были вызваны к жизни возвращением в город коммерсанта Валерио Гамы, который не смог не отметить, что любовница у доктора красива и известна. Патриотка Дада, способная хвалить достоинства Эстансии, этой земли цветов, звездного неба, глупой луны, терпеливого и благородного народа, умеющего скрывать тайную любовь, сказала:
– Это ведь не мои слова, брат, а майора Атилио: окончив службу, он вернулся сюда. Жену не видел несколько лет и даже забыл, от чего рождаются дети. Но воздух Эстансии и воды Пиауитинги сделали своё дело; не прошло и месяца, а жена уже была беременна. Девица доктора тоже уже была с животом, да сделала аборт, а всему виной здешняя вода, брат, чудодейственная вода!
– Да, девушка доктора, сестра, сама может творить чудеса. Стоит ей глянуть, мертвый поднимется.
– Да какой же близнец, это он сам, прогуливается с очаровательной девушкой, – пояснила ему двоюродная сестра Дада. – Доктор вот уже несколько лет содержит здесь любовницу – честь для нашего города…
– Не шутишь?..
– Ты никогда не слышал, брат, что воды Пиауитинги столь чудодейственны, что восстанавливают силы? Так вот, старик стал здесь молодым человеком. – Она это говорила, явно подтрунивая, но без злого умысла; Эстансия – город гостеприимный и сообщнический, здесь даже старые ханжи смотрят на любовников и любовные дела со снисхождением.
Коммерсант решил совершить долгую прогулку, чтобы проверить сказанное любительницей посплетничать. Невероятно! Доктор Эмилиано и Тереза медленно поднимались вверх по улице, наслаждаясь вечерним ветерком. Поравнявшись с ними, Валерио Гама открыл рот: Господи, а сестра-то не выдумала, это действительно был не кто иной, как доктор Эмилиано Гедес, сопровождаемый совсем молодой и очень аппетитной женщиной по улицам Эстансии. Раскрыв рот и смутившись, коммерсант поднес руку к шляпе, чтобы приветствовать банкира. Доктор ответил на приветствие:
– Добрый вечер, Валерио Гама, решили навестить родные края? – У Эмилиано была великолепная память на лица и имена тех, с кем когда-то он был в каких-нибудь отношениях; Валерио был клиентом банка.
– Да, доктор, ваш слуга – здесь и там.
Вид у коммерсанта был обалдевший, и это вызвало улыбку Терезы и слова:
– Он выглядел, словно увидел привидение…
– Привидение – это я. Валерио до сих пор видел меня только в банке, при галстуке, обсуждающим сделки, и вдруг столкнулся со мной в Эстансии, фланирующим по улице в спортивной рубашке вместе с такой красивой женщиной, это за пределами представления коммерсанта из Итабуны. Когда он туда вернётся, ему будет о чём рассказать.
– Может, вам лучше не выходить со мной так часто?
– Не будь глупой, Сладкий Мёд. Я не собираюсь из-за чьих-то пересудов отказываться от удовольствия гулять с тобой. Мне это безразлично и совсем не трогает. Все обращают внимание, Тереза, из зависти, что ты – моя. Если бы я захотел, чтобы полмира умерло от зависти ко мне, я бы привез тебя в Баию, в Рио – вот было бы разговоров. – Он засмеялся и опустил голову. – Но я эгоист и не выставляю напоказ, чем владею, пусть то будет человек или вещь. Я их хочу иметь исключительно для себя.
Он подал руку Терезе, чтобы помочь спуститься вниз.
– Вообще-то я совершаю преступление, что держу тебя в Эстансии запертой в четырех стенах, почти пленницей. Не так ли, Тереза?
– Я здесь ни в чём не нуждаюсь и счастлива.
Взять с собой, чтобы показать всем? Упаси Боже, нет, не надо. Капитан любил вызывать зависть, показывая своих бойцовых петухов, лошадей, немецкий пистолет, ожерелье из колец. И даже Терезу на петушиных боях, чтобы подразнить своих партнеров и вызвать алчный блеск в глазах. Неужели сеньор в этом похож на капитана?
– Я хочу тебя только для себя самого.
Друзья за ужином, купанье в Пиауитинге, вечерняя прогулка по мосту через реку Пиауи, пристань. Для неё этого достаточно, и, даже если бы она была вынуждена оставаться дома взаперти, это не имело бы значения. Слышать, что она ему нужна, – вознаграждение за любое ограничение.
По окрестностям они устраивали прогулки не раз. То выезжали к устью реки Реал, на границу штатов Баии и Сержипе, чтобы увидеть плещущееся у пляжа Манге-Секо море, высокие песчаные дюны, чтобы посетить посёлок рыбаков Сако. Они никогда не выезжали из города, и в ту пору Тереза еще не видела моря и, хотя мечтала путешествовать, не расстраивалась из-за того, что пока это осуществить не удавалось. Ей достаточно было присутствия доктора, достаточно, что она жила с ним в одном доме, разговаривала с ним, смеялась, училась, выходила с ним гулять и ложилась с ним в постель.
Поскольку у доктора свободного времени было мало, то время, уделяемое Терезе, он, как правило, урезал у завода, у банка, у семьи, и эти часы они проводили вместе в ухоженном особняке. Для доктора это было отдыхом, передышкой от дел, для Терезы – жизнью.
Город привык к постоянным приездам доктора, к его плавкам, цветку в руке, обществу его любовницы, к тому, что они осматривали старинные здания, беседовали в Печальном парке, подолгу стояли на мосту, облокотившись на его перила, безразличные к распространяемым о них сплетням. Доктор, перестал играть; он – человек богатый, все знают, он имеет право содержать любовницу с открытым счётом, это почти обязательное условие его положения, но поскольку он женат, то лучше никому не показывать подругу, дабы не оскорблять нравы общества.
Постепенно злые пересуды потеряли силу, смысл и вкус новизны и снова были вызваны к жизни возвращением в город коммерсанта Валерио Гамы, который не смог не отметить, что любовница у доктора красива и известна. Патриотка Дада, способная хвалить достоинства Эстансии, этой земли цветов, звездного неба, глупой луны, терпеливого и благородного народа, умеющего скрывать тайную любовь, сказала:
– Это ведь не мои слова, брат, а майора Атилио: окончив службу, он вернулся сюда. Жену не видел несколько лет и даже забыл, от чего рождаются дети. Но воздух Эстансии и воды Пиауитинги сделали своё дело; не прошло и месяца, а жена уже была беременна. Девица доктора тоже уже была с животом, да сделала аборт, а всему виной здешняя вода, брат, чудодейственная вода!
– Да, девушка доктора, сестра, сама может творить чудеса. Стоит ей глянуть, мертвый поднимется.
26
Открытые глаза доктора кажутся живыми от скупого света свечи, точно следят за мыслями Терезы. В чудодейственности вод Пиауитинги нужды не было, как и ни в чём другом, достаточно было взгляда, улыбки, движения, прикосновения, открытого колена, чтобы они предались любовным забавам, на которые уходило столько времени занятого делами банкира.
Не смотри на меня так, Эмилиано, я не хочу вспоминать удовольствия ночи, которая принесла тебе смерть. А почему нет, Тереза? Разве не в твоих объятиях, разве не исходя любовью, я умер? Мы не жили каждый порознь своей любовью: один – отдаваясь чувствам, другой – чувственности, у нас была одна любовь, сотканная из нежности и сладострастия. Если не хочешь вспоминать ты, вспомню я, Эмилиано Гедес, любитель утонченных удовольствий, ради которых принёс в жертву собственную жизнь.
Тот же лукавый и живой взгляд, каким он одаривал сидящих за его столом друзей, рот приоткрыт, виден кончик языка. С той самой ночи у дверей пансиона Габи до того момента, как он посадил Терезу на круп лошади, она помнила то ощущение, которое испытала, когда кончик его языка разомкнул ей губы для поцелуя. И после, стоило ему показать ей даже издали язык, как Тереза чувствовала присутствие Эмилиано во всём своём теле. Всё, к чему прибегал Эмилиано, было необходимо, и всё открывало путь к утонченным ощущениям и становилось для Терезы знаком, который он подавал в разных обстоятельствах, призывая к ласкам.
Перед приходом высоких визитёров – префекта, судьи, прокурора – Эмилиано как бы невзначай клал ей руку на спину и ногтем почёсывал загривок. Тереза еле сдерживала стон, руки мягкие, ногти кошачьи. Кося глазом, он заглядывал в вырез платья, позволявший видеть грудь. Однажды вечером собравшиеся у них гости беседовали в плохо освещенном саду, так как доктор желал видеть появление луны и звезд на небе. Они уже отужинали, и теперь Лулу Сантос и врач спорили о своих политических разногласиях. Жоан Нассименто Фильо восторгался великолепием ночи, а падре Винисиус хвалил щедрость Всевышнего, даровавшего такую красоту людям. Сидя под деревом, Тереза слушала их разговор. Доктор подошел к ней, закрыл её своей фигурой, дал рюмку коньяку и, приоткрыв декольте, взглянул на загорелую крепкую грудь – одно из красивейших украшений Терезы. А может, самое красивое? Что же тогда сказать о заде? Ах, зад!
Нет, Эмилиано, не вспоминай больше, отведи от меня свои лукавые глаза, давай вспомним другие моменты. Всё, что было между нами, – сплошная идиллия, и есть о чём вспомнить. Сладкий Мёд, не будь глупой, наша идиллия началась и кончилась в постели. А о чём ты вспомнила, почувствовав запах мужского одеколона, совсем недавно, когда ты меня готовила к неизбежной встрече с торжественностью смерти политического деятеля? Ах, Эмилиано, все воспоминания, ароматы и наслаждения для меня кончены. Нет, Тереза, радость и удовольствие – это то наследство, что я тебе оставляю, единственное, на другое мне не хватило времени.
Не смотри на меня так, Эмилиано, я не хочу вспоминать удовольствия ночи, которая принесла тебе смерть. А почему нет, Тереза? Разве не в твоих объятиях, разве не исходя любовью, я умер? Мы не жили каждый порознь своей любовью: один – отдаваясь чувствам, другой – чувственности, у нас была одна любовь, сотканная из нежности и сладострастия. Если не хочешь вспоминать ты, вспомню я, Эмилиано Гедес, любитель утонченных удовольствий, ради которых принёс в жертву собственную жизнь.
Тот же лукавый и живой взгляд, каким он одаривал сидящих за его столом друзей, рот приоткрыт, виден кончик языка. С той самой ночи у дверей пансиона Габи до того момента, как он посадил Терезу на круп лошади, она помнила то ощущение, которое испытала, когда кончик его языка разомкнул ей губы для поцелуя. И после, стоило ему показать ей даже издали язык, как Тереза чувствовала присутствие Эмилиано во всём своём теле. Всё, к чему прибегал Эмилиано, было необходимо, и всё открывало путь к утонченным ощущениям и становилось для Терезы знаком, который он подавал в разных обстоятельствах, призывая к ласкам.
Перед приходом высоких визитёров – префекта, судьи, прокурора – Эмилиано как бы невзначай клал ей руку на спину и ногтем почёсывал загривок. Тереза еле сдерживала стон, руки мягкие, ногти кошачьи. Кося глазом, он заглядывал в вырез платья, позволявший видеть грудь. Однажды вечером собравшиеся у них гости беседовали в плохо освещенном саду, так как доктор желал видеть появление луны и звезд на небе. Они уже отужинали, и теперь Лулу Сантос и врач спорили о своих политических разногласиях. Жоан Нассименто Фильо восторгался великолепием ночи, а падре Винисиус хвалил щедрость Всевышнего, даровавшего такую красоту людям. Сидя под деревом, Тереза слушала их разговор. Доктор подошел к ней, закрыл её своей фигурой, дал рюмку коньяку и, приоткрыв декольте, взглянул на загорелую крепкую грудь – одно из красивейших украшений Терезы. А может, самое красивое? Что же тогда сказать о заде? Ах, зад!
Нет, Эмилиано, не вспоминай больше, отведи от меня свои лукавые глаза, давай вспомним другие моменты. Всё, что было между нами, – сплошная идиллия, и есть о чём вспомнить. Сладкий Мёд, не будь глупой, наша идиллия началась и кончилась в постели. А о чём ты вспомнила, почувствовав запах мужского одеколона, совсем недавно, когда ты меня готовила к неизбежной встрече с торжественностью смерти политического деятеля? Ах, Эмилиано, все воспоминания, ароматы и наслаждения для меня кончены. Нет, Тереза, радость и удовольствие – это то наследство, что я тебе оставляю, единственное, на другое мне не хватило времени.