Страница:
Заплатил, не торгуясь, из любви к Терезе, ни на что не рассчитывая, так как Эшу вновь повторил ему, что она не для него, калеки. Теперь Вава уже знал и Алмерио дас Невеса, претендента на её руку и сердце, а так же был наслышан о Жануарио Жеребе, ушедшем в плавание и до сих пор не вернувшемся. Но всё это не помешало ему вызволить её из тюрьмы, где очень скоро Живоглот преподал бы ей свой урок хорошего поведения. Посредники Вавы сделали своё дело, и Тереза вышла на свет Божий.
Амадеу Местре Жегэ взял её у дверей Центральной полиции и доставил до апартаментов Вавы, где Тавиана и собравшиеся здесь друзья и знакомые с нетерпением ожидали её. Тереза была бледна и худа. На груди и бёдрах ещё оставались следы побоев. Но она улыбалась и была благодарна, а также довольна результатом забастовки и снова была героиней дня.
Вава даже словом не обмолвился о своей роли в её освобождении. Старался не смотреть на неё, чтобы не облизываться. Она не для него. Для него найдётся другая, днём раньше, днём позже, может, не такая красивая и не такая достойная, но найдётся, и он снова будет влюблен.
66
67
68
69
70
71
72
73
74
75
Амадеу Местре Жегэ взял её у дверей Центральной полиции и доставил до апартаментов Вавы, где Тавиана и собравшиеся здесь друзья и знакомые с нетерпением ожидали её. Тереза была бледна и худа. На груди и бёдрах ещё оставались следы побоев. Но она улыбалась и была благодарна, а также довольна результатом забастовки и снова была героиней дня.
Вава даже словом не обмолвился о своей роли в её освобождении. Старался не смотреть на неё, чтобы не облизываться. Она не для него. Для него найдётся другая, днём раньше, днём позже, может, не такая красивая и не такая достойная, но найдётся, и он снова будет влюблен.
66
Тавиана послала записку Алмерио, она не сделала этого раньше, боясь провала заключенного Вавой соглашения с комиссаром Лабаном. Пекарь бросился в пансион Тавианы и, увидев Терезу, заплакал от радости, не произнеся ни слова. Она подошла к нему и поцеловала в обе щеки.
– Тереза нуждается в отдыхе, она так похудела, эти полицейские ищейки покусали её, – сказала Тавиана и добавила: – Лучше ей какое-то время нигде не показываться. Ведь Живоглот, узнав, что она на свободе, придёт в ярость и подстроит ей какую-нибудь ловушку. Это же мразь! – Она смачно сплюнула и растёрла плевок ногой.
Но Тереза не видела необходимости прятаться, ей хотелось поскорее вернуться на подмостки «Цветка Лотоса», как только она придёт в себя. Но Алмерио и Тавиана не соглашались.
– И не помышляй об этом. Ты что, снова хочешь оказаться в тюрьме? Заставишь нас всех беспокоиться, сходить с ума, решать проблему твоего вызволения? Выбрось даже из головы это!
– Я знаю, где её спрятать, – сказал Алмерио.
Он привел её на кандомбле Сан-Гонсало-до-Ретаро и оставил на попечение жрицы – Матери Святого.
– Тереза нуждается в отдыхе, она так похудела, эти полицейские ищейки покусали её, – сказала Тавиана и добавила: – Лучше ей какое-то время нигде не показываться. Ведь Живоглот, узнав, что она на свободе, придёт в ярость и подстроит ей какую-нибудь ловушку. Это же мразь! – Она смачно сплюнула и растёрла плевок ногой.
Но Тереза не видела необходимости прятаться, ей хотелось поскорее вернуться на подмостки «Цветка Лотоса», как только она придёт в себя. Но Алмерио и Тавиана не соглашались.
– И не помышляй об этом. Ты что, снова хочешь оказаться в тюрьме? Заставишь нас всех беспокоиться, сходить с ума, решать проблему твоего вызволения? Выбрось даже из головы это!
– Я знаю, где её спрятать, – сказал Алмерио.
Он привел её на кандомбле Сан-Гонсало-до-Ретаро и оставил на попечение жрицы – Матери Святого.
67
В доме Ошуна, где её приютила иалориша, Тереза задремала, и ей приснился страшный сон, от которого она, проснувшись, никак не могла прийти в себя. Во сне она увидела стоящего на вершине скалы, что высится посреди вздымающегося волнами моря, в котором ходят огромные рыбы, Жануарио Жеребу. Жану протягивал ей руки, и Тереза пошла по воде, как по земле. Но, когда приблизилась к нему, из моря вынырнуло удивительное чудо: женщина с рыбьим хвостом. Длинные зелёные волосы покрывали её с головы до самого хвоста, такие же зелёные, как морские волны, она схватила Жануарио и увлекла за собой. И только в последнюю минуту, когда сирена и моряк погружались в воду, рука Терезы нащупала лицо сирены. Нет, это не Иеманжа, нет. Это смерть, под руками Терезы были череп и две кости.
Волнение Терезы не ускользнуло от Матери Святого.
– Что с тобой, дочь моя?
– Ничего, Мама.
– Никогда не лги Шанго.
Тереза тут же рассказала ей свой сон. Она не знает, как разгадать его.
– Только обратившись к Шанго. Ты хоть раз обращалась к нему с просьбой узнать свою судьбу?
– Нет, не обращалась.
Они разговаривали в доме Шанго, выполнив необходимые утренние обязанности. Мать Святого простёрлась перед изображением Шанго и попросила его быть снисходительным и дать разъяснение будущего Терезы. Потом, взяв орех из стоявшей рядом тарелки, она пошла с ним в комнату для бесед и советов. Сев за стол, разрезала орех ножом на четыре части, взяла все четыре части в руку, поднесла ко лбу и стала произносить магические заклинания на языке наго.
Проделывая манипуляции с кусочками ореха, которые катались на вышитой салфетке, Мать Святого время от времени поглядывала на Терезу. Желая вспомнить и вспоминая скептические слова доктора Эмилиано Гедеса и полученные от него уроки жизни, Тереза чувствовала, как её сердце замирает от страха, вечного страха, существовавшего до её появления на свет. Она ничего не говорила, но ждала с натянутыми нервами, кто знает, может, страшного приговора.
Три или четыре Дочери Святого, сидя на корточках возле иолариши, присутствовали при совершении таинства. Здесь же присутствовал и Незиньо – Отец Святого из Муритибы. Он тоже время от времени поглядывал на Терезу. Наконец лицо Матери Святого озарилось, и, оставив лежать все четыре кусочка ореха на столе, она подняла руки вверх ладонями, произнося:
– Alafia![50]
– Alafia! – повторил Незиньо.
– Alafia! Alafia! – повторяли Дочери Святого слово радости, разносившееся по дому.
Потом все захлопали в ладоши. Иалориша и Отец Святого посмотрели друг на друга, улыбаясь, затем утвердительно закивали головами. И только тогда Мать Святого сказала Терезе:
– Будь покойна, дочь моя, всё хорошо, никакой нет опасности. Будь уверена, ориша могущественен, и он с тобой. Их столько, сколько я никогда не видела в своей жизни.
– И я тоже, – сказал Незиньо. – Никогда не видел никого, кто бы имел столько защитников.
И снова Мать Святого взяла в руки священные кусочки ореха и, зажав крепко в руке, поднесла их ко лбу и бросила на стол. И опять Мать Святого и Отец Святого улыбнулись друг другу. Потом к Шанго обратился Незиньо, произнося только ему одному понятные слова. Ответ был получен Незиньо такой же, как и Матерью Святого. Пристально глядя на Терезу, Незиньо спросил:
– А ты никогда не встречала в часы опасности седого старика с палкой?
– Встречала, и не раз. Только он всегда был не похож на уже виденного.
– Ошала оберегает тебя.
Мать Святого опять повторяет, что опасности нет.
– Даже тогда, когда тебе совсем худо, духом не падай и не сдавайся.
– А он?
– Не беспокойся ни о себе, ни о нём. Янсан могущественна, а Жануарио – её оган. Не бойся, будь покойна. Аше.
– Аше! Аше! – повторили все присутствующие в доме Шанго.
Волнение Терезы не ускользнуло от Матери Святого.
– Что с тобой, дочь моя?
– Ничего, Мама.
– Никогда не лги Шанго.
Тереза тут же рассказала ей свой сон. Она не знает, как разгадать его.
– Только обратившись к Шанго. Ты хоть раз обращалась к нему с просьбой узнать свою судьбу?
– Нет, не обращалась.
Они разговаривали в доме Шанго, выполнив необходимые утренние обязанности. Мать Святого простёрлась перед изображением Шанго и попросила его быть снисходительным и дать разъяснение будущего Терезы. Потом, взяв орех из стоявшей рядом тарелки, она пошла с ним в комнату для бесед и советов. Сев за стол, разрезала орех ножом на четыре части, взяла все четыре части в руку, поднесла ко лбу и стала произносить магические заклинания на языке наго.
Проделывая манипуляции с кусочками ореха, которые катались на вышитой салфетке, Мать Святого время от времени поглядывала на Терезу. Желая вспомнить и вспоминая скептические слова доктора Эмилиано Гедеса и полученные от него уроки жизни, Тереза чувствовала, как её сердце замирает от страха, вечного страха, существовавшего до её появления на свет. Она ничего не говорила, но ждала с натянутыми нервами, кто знает, может, страшного приговора.
Три или четыре Дочери Святого, сидя на корточках возле иолариши, присутствовали при совершении таинства. Здесь же присутствовал и Незиньо – Отец Святого из Муритибы. Он тоже время от времени поглядывал на Терезу. Наконец лицо Матери Святого озарилось, и, оставив лежать все четыре кусочка ореха на столе, она подняла руки вверх ладонями, произнося:
– Alafia![50]
– Alafia! – повторил Незиньо.
– Alafia! Alafia! – повторяли Дочери Святого слово радости, разносившееся по дому.
Потом все захлопали в ладоши. Иалориша и Отец Святого посмотрели друг на друга, улыбаясь, затем утвердительно закивали головами. И только тогда Мать Святого сказала Терезе:
– Будь покойна, дочь моя, всё хорошо, никакой нет опасности. Будь уверена, ориша могущественен, и он с тобой. Их столько, сколько я никогда не видела в своей жизни.
– И я тоже, – сказал Незиньо. – Никогда не видел никого, кто бы имел столько защитников.
И снова Мать Святого взяла в руки священные кусочки ореха и, зажав крепко в руке, поднесла их ко лбу и бросила на стол. И опять Мать Святого и Отец Святого улыбнулись друг другу. Потом к Шанго обратился Незиньо, произнося только ему одному понятные слова. Ответ был получен Незиньо такой же, как и Матерью Святого. Пристально глядя на Терезу, Незиньо спросил:
– А ты никогда не встречала в часы опасности седого старика с палкой?
– Встречала, и не раз. Только он всегда был не похож на уже виденного.
– Ошала оберегает тебя.
Мать Святого опять повторяет, что опасности нет.
– Даже тогда, когда тебе совсем худо, духом не падай и не сдавайся.
– А он?
– Не беспокойся ни о себе, ни о нём. Янсан могущественна, а Жануарио – её оган. Не бойся, будь покойна. Аше.
– Аше! Аше! – повторили все присутствующие в доме Шанго.
68
Несколько дней спустя, поблагодарив за гостеприимство, Тереза простилась с Матерью Святого и покинула убежище, устроившись в доме Фины в Дестерро.
В отсутствии исполнительницы самбы хозяин «Цветка Лотоса», не зная, когда она объявится, подписал контракт с гимнастом и певицей Патативой из Макао, прибывшей из Рио-Гранде-до-Норте, а совсем не из Макао, что на Востоке, как думали некоторые клиенты с богатым воображением. Тереза оказалась без работы, но ей тут же предложили выступать в «Табарисе» – сердце ночной жизни столицы, самом популярном кабаре Баии, где всегда полно народа. Предложение было неожиданным и почётным, ведь ей даже в голову не приходило, что такое может случиться: артисты кабаре, как правило, прибывали с Юга, к тому же среди них было много иностранок. Но Тереза не знала, что в руках Вавы была сосредоточена львиная доля средств фирмы, арендующей дансинг. Однако ей надо было подождать, когда кончится контракт аргентинки Рашель Пусио, которую она заменит. Разумеется, она подождёт и будет ждать, сколько потребуется, ведь работа в «Табарисе» – это престиж, слава.
К тому же она могла ждать, так как без денег не сидела. Через Аналию дона Паулина де Соуза послала ей деньги в долг – отдаст, когда сможет, а Тавиана предложила аванс на неотложные расходы. Сама-то Тавиана так и не смогла выступать в «Табарисе».
И вот однажды вечером к Терезе пришёл племянник Камафеу де Ошосси со срочным делом: капитан Гунза хочет поговорить с ней сейчас, так как ночью отправится с грузом железа в Камаму. У Терезы забилось сердце: нет ли у него плохих известий? Торопливо набросила на голову шаль, последний подарок доктора Гедеса, и спустилась на подъёмнике Ласерды[51] вместе с юношей.
У входа на рынок Камафеу повторил, что он не знает причины записки, племянник получил записку и тут же побежал относить, но «Вентания» стоит на якоре около Морского порта. Услышав нотки беспокойства в голосе кума – кумовство они установили после праздника на Святого Жоана, когда она вместе с Алмерио была в гостях у Камафеу и Тониньи и они прыгали через костёр, – Тереза разволновалась ещё больше. А тут ещё кум отводил взгляд, устремлял его на море, подбирал слова – и это он, такой жизнерадостный и весёлый человек. Так что Тереза села в лодку, которая направилась к баркасу, с обречённым видом.
Прежде чем Гунза успел открыть рот, Тереза, увидев его взволнованное лицо, сказала упавшим голосом:
– Он умер…
Капитан подтвердил: грузовое судно «Бальбоа» потерпело кораблекрушение у берегов Перу, став жертвой разыгравшегося шторма. Погибли все члены экипажа, никого в живых не осталось. Эту историю ему рассказали моряки с других судов, которые спешили на помощь, но из-за шторма так и не сумели подойти к судну. Они только стали свидетелями, как волны накрывали одну за другой шлюпки с моряками.
Капитан Гунза протягивает ей газету, Тереза берёт, но читать уже не может. Капитан пересказывает ей текст печального известия – он его уже выучил наизусть за эти печальные часы. Трагическая ночь в Тихом океане. Кроме судна «Бальбоа» затонул ещё нефтеналивной танкер. Тот, кто плавает в море, всегда может стать жертвой кораблекрушения, что ещё можно сказать?! Для такого горя нет утешения. Газета опубликовала список членов экипажа, завербованных в Баии, среди них имя Женуарио Жеребы. Глаза её сухи, горящие угольки глаз погасли, в горле – комок.
И снова свалилась на Терезу смерть. До сих пор её плечи выдерживали столь тяжкое бремя, обрушившееся на неё трижды, и она возрождалась. Но на этот раз Терезе не выдержать. «Жануарио Жереба, моряк, любимый Жану, моей жизни пришел конец, я умру с тобой».
В отсутствии исполнительницы самбы хозяин «Цветка Лотоса», не зная, когда она объявится, подписал контракт с гимнастом и певицей Патативой из Макао, прибывшей из Рио-Гранде-до-Норте, а совсем не из Макао, что на Востоке, как думали некоторые клиенты с богатым воображением. Тереза оказалась без работы, но ей тут же предложили выступать в «Табарисе» – сердце ночной жизни столицы, самом популярном кабаре Баии, где всегда полно народа. Предложение было неожиданным и почётным, ведь ей даже в голову не приходило, что такое может случиться: артисты кабаре, как правило, прибывали с Юга, к тому же среди них было много иностранок. Но Тереза не знала, что в руках Вавы была сосредоточена львиная доля средств фирмы, арендующей дансинг. Однако ей надо было подождать, когда кончится контракт аргентинки Рашель Пусио, которую она заменит. Разумеется, она подождёт и будет ждать, сколько потребуется, ведь работа в «Табарисе» – это престиж, слава.
К тому же она могла ждать, так как без денег не сидела. Через Аналию дона Паулина де Соуза послала ей деньги в долг – отдаст, когда сможет, а Тавиана предложила аванс на неотложные расходы. Сама-то Тавиана так и не смогла выступать в «Табарисе».
И вот однажды вечером к Терезе пришёл племянник Камафеу де Ошосси со срочным делом: капитан Гунза хочет поговорить с ней сейчас, так как ночью отправится с грузом железа в Камаму. У Терезы забилось сердце: нет ли у него плохих известий? Торопливо набросила на голову шаль, последний подарок доктора Гедеса, и спустилась на подъёмнике Ласерды[51] вместе с юношей.
У входа на рынок Камафеу повторил, что он не знает причины записки, племянник получил записку и тут же побежал относить, но «Вентания» стоит на якоре около Морского порта. Услышав нотки беспокойства в голосе кума – кумовство они установили после праздника на Святого Жоана, когда она вместе с Алмерио была в гостях у Камафеу и Тониньи и они прыгали через костёр, – Тереза разволновалась ещё больше. А тут ещё кум отводил взгляд, устремлял его на море, подбирал слова – и это он, такой жизнерадостный и весёлый человек. Так что Тереза села в лодку, которая направилась к баркасу, с обречённым видом.
Прежде чем Гунза успел открыть рот, Тереза, увидев его взволнованное лицо, сказала упавшим голосом:
– Он умер…
Капитан подтвердил: грузовое судно «Бальбоа» потерпело кораблекрушение у берегов Перу, став жертвой разыгравшегося шторма. Погибли все члены экипажа, никого в живых не осталось. Эту историю ему рассказали моряки с других судов, которые спешили на помощь, но из-за шторма так и не сумели подойти к судну. Они только стали свидетелями, как волны накрывали одну за другой шлюпки с моряками.
Капитан Гунза протягивает ей газету, Тереза берёт, но читать уже не может. Капитан пересказывает ей текст печального известия – он его уже выучил наизусть за эти печальные часы. Трагическая ночь в Тихом океане. Кроме судна «Бальбоа» затонул ещё нефтеналивной танкер. Тот, кто плавает в море, всегда может стать жертвой кораблекрушения, что ещё можно сказать?! Для такого горя нет утешения. Газета опубликовала список членов экипажа, завербованных в Баии, среди них имя Женуарио Жеребы. Глаза её сухи, горящие угольки глаз погасли, в горле – комок.
И снова свалилась на Терезу смерть. До сих пор её плечи выдерживали столь тяжкое бремя, обрушившееся на неё трижды, и она возрождалась. Но на этот раз Терезе не выдержать. «Жануарио Жереба, моряк, любимый Жану, моей жизни пришел конец, я умру с тобой».
69
И зачем было идти в Судоходную компанию? Чтобы услышать от сеньора Гонсало подтверждение уже слышанного от капитана Гунзы, получить формальные соболезнования, увидеть похотливый взгляд, оценивающий её красоту и траур? Не он ли сам дал прессе список имён? Похоже, чтобы вонзить в сердце ещё глубже лезвие кинжала, потерять последнюю надежду! Там, в холодной приёмной Судоходной компании, Тереза из уст испанца услышала текст телеграммы, оповещающей о гибели экипажа «Бальбоа», включая баиянцев. Зачем она пришла? Только чтобы вонзить кинжал ещё глубже, только… Всему конец! Всему…
На голове цветастая шаль, подарок доктора, она носила её в часы радости и сражений, теперь эта шаль – вуаль вдовы, смертный саван; тусклые печальные глаза, бескровные губы. Она уходит, шаль на плечах. Подъёмник Ласерды доставляет её в Верхний город, где она тут же, на Соборной площади, сталкивается с Живоглотом. Увидев её, тот кричит:
– Шлюха дерьмовая! Грязная сука!
Он хотел, чтобы она вышла из себя, возмутилась, и тогда бы он вновь препроводил её в тюрьму и насладился бы местью. Но Тереза лишь взглянула на провокатора и прошла мимо. Взгляд поразил даже Живоглота – это был мёртвый взгляд человека, вернее, мертвеца, бредущего по улице.
На голове цветастая шаль, подарок доктора, она носила её в часы радости и сражений, теперь эта шаль – вуаль вдовы, смертный саван; тусклые печальные глаза, бескровные губы. Она уходит, шаль на плечах. Подъёмник Ласерды доставляет её в Верхний город, где она тут же, на Соборной площади, сталкивается с Живоглотом. Увидев её, тот кричит:
– Шлюха дерьмовая! Грязная сука!
Он хотел, чтобы она вышла из себя, возмутилась, и тогда бы он вновь препроводил её в тюрьму и насладился бы местью. Но Тереза лишь взглянула на провокатора и прошла мимо. Взгляд поразил даже Живоглота – это был мёртвый взгляд человека, вернее, мертвеца, бредущего по улице.
70
Мария Клара и шкипер Мануэл приняли её на борту своего парусника и повезли в долгое, медленное плавание по заливу. Тереза прощалась с городом, портом, морем, заливом, рекой Парагуасу. Она решила покинуть Баию и вернуться в сертан, где родилась и выросла. Кажазейрас-до-Норте до сих пор вспоминает красавицу Терезу и ждет её возвращения, заведение Габи готово принять её всегда.
Однако прежде Тереза хочет пройти по дорогам Жану на паруснике «Стрела Святого Жорже», который когда-то назывался «Цветком Вод» и принадлежал капитану Жануарио Жеребе, тому, у кого на руках и на ногах были оковы. Ей хотелось увидеть своими глазами старые гавани, которые он ей описывал в Аракажу на Императорском мосту. Кашоэйра, Сан-Феликс, Марагожипе, Санто-Амаро-да-Пурификасан, Сан-Франсиско-до-Конде, затерянные острова, каналы – грустная география. Какой смысл предаваться воспоминаниям, любоваться пейзажами, слушать ветер, если Жану нет рядом и никогда не будет?
Мануэл за рулем; рядом с ним – на корме рыбачьей лодки – Мария Клара, поющая песни о Жанаине, эта музыка моря и смерти, богиня Инае, наславшая бурю, богиня моря Иеманжа, что покрывает своими распущенными волосами тело утопленника, зелёными, как морская вода.
На исходе ночи, когда меркнет лунный свет и нарождается утренняя заря, лодка останавливается близ устья Парагуасу. Мануэл, думая, что Тереза уснула, обнимает Марию Клару, и любовные вздохи несутся над водами моря.
Несутся они и над лежащей у борта парусника бодрствующей Терезой. Глаза её сухи, взгляд устремлен куда-то вдаль, сердце мертво – в груди кинжал, рука касается вод моря и реки, что здесь сливаются, реки и моря столь любимого Жану.
Однако прежде Тереза хочет пройти по дорогам Жану на паруснике «Стрела Святого Жорже», который когда-то назывался «Цветком Вод» и принадлежал капитану Жануарио Жеребе, тому, у кого на руках и на ногах были оковы. Ей хотелось увидеть своими глазами старые гавани, которые он ей описывал в Аракажу на Императорском мосту. Кашоэйра, Сан-Феликс, Марагожипе, Санто-Амаро-да-Пурификасан, Сан-Франсиско-до-Конде, затерянные острова, каналы – грустная география. Какой смысл предаваться воспоминаниям, любоваться пейзажами, слушать ветер, если Жану нет рядом и никогда не будет?
Мануэл за рулем; рядом с ним – на корме рыбачьей лодки – Мария Клара, поющая песни о Жанаине, эта музыка моря и смерти, богиня Инае, наславшая бурю, богиня моря Иеманжа, что покрывает своими распущенными волосами тело утопленника, зелёными, как морская вода.
На исходе ночи, когда меркнет лунный свет и нарождается утренняя заря, лодка останавливается близ устья Парагуасу. Мануэл, думая, что Тереза уснула, обнимает Марию Клару, и любовные вздохи несутся над водами моря.
Несутся они и над лежащей у борта парусника бодрствующей Терезой. Глаза её сухи, взгляд устремлен куда-то вдаль, сердце мертво – в груди кинжал, рука касается вод моря и реки, что здесь сливаются, реки и моря столь любимого Жану.
71
Когда парусник бросил якорь у Рыночного Откоса, Тереза была готова покинуть порт Баии и укрыться в сертане. Но в гавани её ждал Алмерио. Бедный, он будет страдать, узнав о её решении, но иначе быть не может, у неё нет сил оставаться здесь и, глядя на море, видеть погибшего Жану, гладящего обшивку парусника и держащего руль, который теперь в руках Мануэла.
Но Алмерио взволнован, он заикается.
– Тереза, Зекес болен, очень болен. У него менингит. Но врач говорит, что он может выжить. – Рыдания вырываются из груди Алмерио.
– Менингит.
Она тут же идёт за Алмерио и десять дней подряд, бледная, без сна и еды, ухаживает за ребёнком. Как пригодился ей опыт медицинской сестры, сражавшейся с оспой. И сколько раз она сражалась, столько раз побеждала. Сейчас, будучи почти мертвой, она сражается за жизнь сироты.
Доктор Сабино, молодой педиатр, теперь уже улыбается. Принимая благодарность Алмерио, он кивает на сидящую у кровати выздоравливающего Терезу.
– Жизнью он обязан доне Терезе, а не мне.
Видя Терезу и Алмерио рядом, ухаживающими за ребёнком, он со свойственной молодым людям неосторожностью спрашивает:
– Если вы оба свободны, то почему не женитесь? Мальчику нужна мать.
Сказал и ушёл, предоставив их друг другу. Алмерио поднимает глаза и раскрывает рот:
– Это было бы… Что касается меня, то я только о том и мечтаю.
Уставшая от стольких виденных ею смертей, почти мёртвая, отдавшая свои последние силы ребёнку, Тереза Батиста чувствует себя сломленной.
– Дай мне подумать.
– Подумать? О чем?
Подруга по воспитанию ребенка, хозяйка в доме – это всё возможно. Но постель, она же для неё профессиональная, и ей, будучи его другом, его уважающим, особенно трудно будет именно в постели. Это гораздо труднее, чем быть в доме терпимости с открытой дверью, чем в пансионе Габи, чем в Куйа-Дагуа или Кажазейрасе. Хватит ли у нее сил играть? В постели проститутки это нетрудно, но в постели супружеской – трудная, неблагодарная обязанность.
Алмерио не просит её любви, он надеется, что завоюет её со временем. Пусть составит компанию ему и мальчику, пусть и здесь будут интерес и дружба, как… Радости у неё нет, её она дать не может. Ах, нет больше сил сражаться Терезе Батисте, уставшей воевать.
– Если ты меня такой принимаешь…
Алмерио бросается в пекарню, чтобы объявить новость.
Но Алмерио взволнован, он заикается.
– Тереза, Зекес болен, очень болен. У него менингит. Но врач говорит, что он может выжить. – Рыдания вырываются из груди Алмерио.
– Менингит.
Она тут же идёт за Алмерио и десять дней подряд, бледная, без сна и еды, ухаживает за ребёнком. Как пригодился ей опыт медицинской сестры, сражавшейся с оспой. И сколько раз она сражалась, столько раз побеждала. Сейчас, будучи почти мертвой, она сражается за жизнь сироты.
Доктор Сабино, молодой педиатр, теперь уже улыбается. Принимая благодарность Алмерио, он кивает на сидящую у кровати выздоравливающего Терезу.
– Жизнью он обязан доне Терезе, а не мне.
Видя Терезу и Алмерио рядом, ухаживающими за ребёнком, он со свойственной молодым людям неосторожностью спрашивает:
– Если вы оба свободны, то почему не женитесь? Мальчику нужна мать.
Сказал и ушёл, предоставив их друг другу. Алмерио поднимает глаза и раскрывает рот:
– Это было бы… Что касается меня, то я только о том и мечтаю.
Уставшая от стольких виденных ею смертей, почти мёртвая, отдавшая свои последние силы ребёнку, Тереза Батиста чувствует себя сломленной.
– Дай мне подумать.
– Подумать? О чем?
Подруга по воспитанию ребенка, хозяйка в доме – это всё возможно. Но постель, она же для неё профессиональная, и ей, будучи его другом, его уважающим, особенно трудно будет именно в постели. Это гораздо труднее, чем быть в доме терпимости с открытой дверью, чем в пансионе Габи, чем в Куйа-Дагуа или Кажазейрасе. Хватит ли у нее сил играть? В постели проститутки это нетрудно, но в постели супружеской – трудная, неблагодарная обязанность.
Алмерио не просит её любви, он надеется, что завоюет её со временем. Пусть составит компанию ему и мальчику, пусть и здесь будут интерес и дружба, как… Радости у неё нет, её она дать не может. Ах, нет больше сил сражаться Терезе Батисте, уставшей воевать.
– Если ты меня такой принимаешь…
Алмерио бросается в пекарню, чтобы объявить новость.
72
Ну, так мороженое или напитки или мангабы, освежающий напиток из кажу или маракужа, женипапады? Сладкое в сиропе может быть из жаки или манги, банана кружочками, из гойябы. Может, предпочитаете алуа из абакапи или женжибре? Или аракаже, или абара? Всё это приготовлено Агриппиной, никто лучше неё не сделает. Ведь беседа хороша и может быть долгой, когда она за едой или питьем, не так ли?
– Да, я её знаю, видела здесь, ведь в этом доме, сеньор, столько людей бывает со всего света. И бедный, и богатый, и умудренный жизненным опытом старик, и горячий молодой человек, художник, что пишет картины и расписывает стены, аббат из монастыря, и Мать Святого, скромный учёный и надутый, как индюк, глупец, все приходят со мной поздороваться, и со всеми я разговариваю, на любом языке, меня это не смущает – Бог дал людям разные языки, чтобы люди друг друга понимали, а вовсе не для того, чтобы разъединить людей, лишить их общения и дружбы. Я каждого встречаю с радостью. Я ведь баиянка и рассказываю о себе, что постигла за свои восемьдесят восемь лет жизни, неплохо прожитых.
На кого похожа Тереза Батиста, так наказуемая жизнью, так уставшая быть битой и страдать и до сих пор всё ещё стоящая на ногах, хоть и уставшая от всех смертей, на неё свалившихся, но всё равно сражающаяся со смертью, вырывая из её цепких рук жизнь ребенка? Да, я скажу вам, на кого она, по-моему, похожа.
Сидя на этой веранде, глядя на воды Рио-Вермельо и деревья, многим из которых уже за сто, а многие посажены мной и моими детьми, вот этими руками, что сжимали карабин в лесах Феррады в борьбе за какао, и вспоминая скончавшегося Жоана, весёлого и хорошего человека, я, окруженная тремя сыновьями – моим сокровищем, и тремя невестками, моими внуками и правнуками, я, Эулалия Леал Амадо, Лолу, как меня называют, скажу вам, сеньор, Тереза Батиста похожа на бразильский народ, и ни на кого больше. На многострадальный, но не побеждённый. Когда о нём думают, что он умер, он поднимается из гроба.
Выпейте освежающей из умбу или съешьте мороженое из кажу. А если вы предпочитаете виски, то и виски у меня есть, но такого вкуса не похвалю, нет.
– Да, я её знаю, видела здесь, ведь в этом доме, сеньор, столько людей бывает со всего света. И бедный, и богатый, и умудренный жизненным опытом старик, и горячий молодой человек, художник, что пишет картины и расписывает стены, аббат из монастыря, и Мать Святого, скромный учёный и надутый, как индюк, глупец, все приходят со мной поздороваться, и со всеми я разговариваю, на любом языке, меня это не смущает – Бог дал людям разные языки, чтобы люди друг друга понимали, а вовсе не для того, чтобы разъединить людей, лишить их общения и дружбы. Я каждого встречаю с радостью. Я ведь баиянка и рассказываю о себе, что постигла за свои восемьдесят восемь лет жизни, неплохо прожитых.
На кого похожа Тереза Батиста, так наказуемая жизнью, так уставшая быть битой и страдать и до сих пор всё ещё стоящая на ногах, хоть и уставшая от всех смертей, на неё свалившихся, но всё равно сражающаяся со смертью, вырывая из её цепких рук жизнь ребенка? Да, я скажу вам, на кого она, по-моему, похожа.
Сидя на этой веранде, глядя на воды Рио-Вермельо и деревья, многим из которых уже за сто, а многие посажены мной и моими детьми, вот этими руками, что сжимали карабин в лесах Феррады в борьбе за какао, и вспоминая скончавшегося Жоана, весёлого и хорошего человека, я, окруженная тремя сыновьями – моим сокровищем, и тремя невестками, моими внуками и правнуками, я, Эулалия Леал Амадо, Лолу, как меня называют, скажу вам, сеньор, Тереза Батиста похожа на бразильский народ, и ни на кого больше. На многострадальный, но не побеждённый. Когда о нём думают, что он умер, он поднимается из гроба.
Выпейте освежающей из умбу или съешьте мороженое из кажу. А если вы предпочитаете виски, то и виски у меня есть, но такого вкуса не похвалю, нет.
73
Свадьба Терезы Батисты была темой разговоров в Баии довольно долго. Родолфо Коэльо Кавалканти воспел радость брака в своей поэме, прославляющей праздник, о котором столько говорили и обсуждали.
Четыре стола было заставлено всякой всячиной. На одном из них только кушанья, приготовленные на растительном масле и с кокосовым орехом – от ватапы до эфо из листьев, мокек и шиншинов, акараже и каруку, и многое другое. На остальных: яичницы, филе, куры, утки, индейки, двадцать килограммов сарапатела[52], поросята, козлёнок – полные блюда, а сколько всего ещё осталось на кухне! А десерт! Лучше и не вспоминать, одних сладких блюд из кокоса было пять. Обилие вин в бутылках и бочонках, пиво, разные коктейли, виски, вермут, коньяк, добрая кашаса из Санто-Амаро и прохладительные напитки, хранившиеся на льду и на полках переполненных буфетов. Доктор Нелсон Табоада, президент Федерации промышленников, послал в подарок жениху, всеми уважаемому члену Федерации, дюжину бутылок шампанского, чтобы поднять тост за новобрачных по окончании ритуала бракосочетания. Печи пекарни «Господь наш Бонфинский» работали без перерыва, но не для населения Бротаса, а по случаю праздника. Счастлив должен быть жених Алмерио дас Невес, ведь он хозяин процветающего предприятия, которое совсем скоро станет крупным торговым центром. Облагодетельствованный судьбой счастливец, должно быть, родился в рубашке и имеет право отпраздновать свою женитьбу с помпой.
На невиданное до сих пор празднество была приглашена вся Баия, и если кто-нибудь и оказался без приглашения, то пришёл сам. Праздник должен был состояться в особняке Алмерио рядом с пекарней, так что приглашенные отплясывали всю ночь у самых печей. Джаз-банд «Короли звука» из «Цветка Лотоса» имел большой успех, он поднимал настроение, но веселье достигло апогея, когда «Электрическое трио» вышло на улицу и праздник вылился в буйный карнавал.
В полном составе присутствовала на празднике корпорация пекарей, как испанских, так и с ними конкурирующих отечественных. Были там и друзья Алмерио по братству при церкви Бонфин, и участники кандомбле Сан-Гонсало-до-Ретиро, где хозяин имеет своё место и титул. В кресле с высокой спинкой сидела Мать Святого, окружённая свитой жрецов. Пришли и художники Марио Краво, Карибе, Женаро, Мирабо, которым Тереза позировала и которые с нетерпением ждали этого момента, среди них Эмануэл, Фернандо Коэльо и Флориано Тейшейра. Писатели пили виски, каждый по своему вкусу; Жоан Убалдо, Уилсон Лине, Жамес Амаду, Илдазио Таварес, Иеова де Карвальо и поэт Телмо Серра. Немец Хансен и архитекторы Жилберверт Шавес и Марио Мендоса внимательно слушали правдивую историю об охоте на кита, который оказался в водах Парагуасу, рассказываемую Местре Кала.
Однако среди перечисленных имён одни мужские, и может создаться впечатление, что среди приглашенных не было женщин. Так вот, это не так, каждый мужчина был с женой, а то и с двумя. От имени доны Лалу дона Зелия преподнесла невесте дуи, а от себя – причудливое колечко. Дона Луиза, дона Наир и дона Норма принесли цветы. Обитательниц пансионов было без счёта. Торжественные, серьёзные и скромно одетые хозяйки пансионов: Тавиана, старая Акасия, Ассунта, дона Паулина де Соуза под руку с Ариосто Алво Лирио. Скромные, застенчивые девушки, некоторые со своими возлюбленными. И принцесса – негритянка Домингас, фаворитка Огуна. В углу залы, почти скрытый за оконной занавеской и широкой спиной Местре Жегэ, – Вава в своем кресле-каталке. Тереза выбрала его в свидетели при регистрации брака у судьи, его, дону Паулину, Тонинью и Камафеу. Посаженые родители: художник Женнер Аугусто и его супруга, сержипская знатная дама, имеющая удостоверяющие это грамоты – и представьте себе! – лишенная предрассудков. Свидетели со стороны Алмерио – банкир Селестино, предоставляющий ему кредит и дающий полезные советы, адвокат Тибурсио Баррейрос и редактор газеты «Тарде» Жорже Калмон – все люди с положением. Для церковной церемонии жених сохранил тех же свидетелей, что были на его первой свадьбе: Мигела Сантана – патриарха кандомбле, мастера петь и танцевать, он в трудные моменты коммерческой деятельности Алмерио очень помогал ему, и Тавиану, хозяйку заведения, в котором он дважды нашел невесту. И, раз он был счастлив в первом браке, зачем менять свидетелей для второго? Выздоровевший Зекес нёс их обручальные кольца.
Для совершения религиозного брачного обряда был избран дон Тимотео, худой бенедиктинец, аскет и поэт. Для гражданского – судья Санто Крус.
Композитор Доривал пришел со скрипкой, а потому наверняка сложил песни в честь невесты и споёт их. Что касается тоста за новобрачных, то кто бы мог произнести его лучше, чем Режиналдо Паван, для подобных случаев он самый что ни на есть подходящий оратор, которому нет равных.
Не было только шкипера Мануэла и Марии Клары, их парусник «Стрела Святого Жорже» был в плавании, в Кашоэйре. Не пришёл и капитан Гунза, хотя его баркас «Вентания» и стоял на якоре у пристани Агуадос-Менинос. Он не любил празднеств, для него море и звёзды – самый большой праздник.
И где можно найти такого весёлого жениха в новом белом костюме из дорогого английского материала, любимого сына Ошалы! Незадолго до четырёх дня, часа, на который было назначено бракосочетание, пришёл посыльный и принес встревожившую Алмерио записку от Терезы – невеста просила срочно прийти Алмерио в дом доны Фины, где она готовилась к свадьбе.
Четыре стола было заставлено всякой всячиной. На одном из них только кушанья, приготовленные на растительном масле и с кокосовым орехом – от ватапы до эфо из листьев, мокек и шиншинов, акараже и каруку, и многое другое. На остальных: яичницы, филе, куры, утки, индейки, двадцать килограммов сарапатела[52], поросята, козлёнок – полные блюда, а сколько всего ещё осталось на кухне! А десерт! Лучше и не вспоминать, одних сладких блюд из кокоса было пять. Обилие вин в бутылках и бочонках, пиво, разные коктейли, виски, вермут, коньяк, добрая кашаса из Санто-Амаро и прохладительные напитки, хранившиеся на льду и на полках переполненных буфетов. Доктор Нелсон Табоада, президент Федерации промышленников, послал в подарок жениху, всеми уважаемому члену Федерации, дюжину бутылок шампанского, чтобы поднять тост за новобрачных по окончании ритуала бракосочетания. Печи пекарни «Господь наш Бонфинский» работали без перерыва, но не для населения Бротаса, а по случаю праздника. Счастлив должен быть жених Алмерио дас Невес, ведь он хозяин процветающего предприятия, которое совсем скоро станет крупным торговым центром. Облагодетельствованный судьбой счастливец, должно быть, родился в рубашке и имеет право отпраздновать свою женитьбу с помпой.
На невиданное до сих пор празднество была приглашена вся Баия, и если кто-нибудь и оказался без приглашения, то пришёл сам. Праздник должен был состояться в особняке Алмерио рядом с пекарней, так что приглашенные отплясывали всю ночь у самых печей. Джаз-банд «Короли звука» из «Цветка Лотоса» имел большой успех, он поднимал настроение, но веселье достигло апогея, когда «Электрическое трио» вышло на улицу и праздник вылился в буйный карнавал.
В полном составе присутствовала на празднике корпорация пекарей, как испанских, так и с ними конкурирующих отечественных. Были там и друзья Алмерио по братству при церкви Бонфин, и участники кандомбле Сан-Гонсало-до-Ретиро, где хозяин имеет своё место и титул. В кресле с высокой спинкой сидела Мать Святого, окружённая свитой жрецов. Пришли и художники Марио Краво, Карибе, Женаро, Мирабо, которым Тереза позировала и которые с нетерпением ждали этого момента, среди них Эмануэл, Фернандо Коэльо и Флориано Тейшейра. Писатели пили виски, каждый по своему вкусу; Жоан Убалдо, Уилсон Лине, Жамес Амаду, Илдазио Таварес, Иеова де Карвальо и поэт Телмо Серра. Немец Хансен и архитекторы Жилберверт Шавес и Марио Мендоса внимательно слушали правдивую историю об охоте на кита, который оказался в водах Парагуасу, рассказываемую Местре Кала.
Однако среди перечисленных имён одни мужские, и может создаться впечатление, что среди приглашенных не было женщин. Так вот, это не так, каждый мужчина был с женой, а то и с двумя. От имени доны Лалу дона Зелия преподнесла невесте дуи, а от себя – причудливое колечко. Дона Луиза, дона Наир и дона Норма принесли цветы. Обитательниц пансионов было без счёта. Торжественные, серьёзные и скромно одетые хозяйки пансионов: Тавиана, старая Акасия, Ассунта, дона Паулина де Соуза под руку с Ариосто Алво Лирио. Скромные, застенчивые девушки, некоторые со своими возлюбленными. И принцесса – негритянка Домингас, фаворитка Огуна. В углу залы, почти скрытый за оконной занавеской и широкой спиной Местре Жегэ, – Вава в своем кресле-каталке. Тереза выбрала его в свидетели при регистрации брака у судьи, его, дону Паулину, Тонинью и Камафеу. Посаженые родители: художник Женнер Аугусто и его супруга, сержипская знатная дама, имеющая удостоверяющие это грамоты – и представьте себе! – лишенная предрассудков. Свидетели со стороны Алмерио – банкир Селестино, предоставляющий ему кредит и дающий полезные советы, адвокат Тибурсио Баррейрос и редактор газеты «Тарде» Жорже Калмон – все люди с положением. Для церковной церемонии жених сохранил тех же свидетелей, что были на его первой свадьбе: Мигела Сантана – патриарха кандомбле, мастера петь и танцевать, он в трудные моменты коммерческой деятельности Алмерио очень помогал ему, и Тавиану, хозяйку заведения, в котором он дважды нашел невесту. И, раз он был счастлив в первом браке, зачем менять свидетелей для второго? Выздоровевший Зекес нёс их обручальные кольца.
Для совершения религиозного брачного обряда был избран дон Тимотео, худой бенедиктинец, аскет и поэт. Для гражданского – судья Санто Крус.
Композитор Доривал пришел со скрипкой, а потому наверняка сложил песни в честь невесты и споёт их. Что касается тоста за новобрачных, то кто бы мог произнести его лучше, чем Режиналдо Паван, для подобных случаев он самый что ни на есть подходящий оратор, которому нет равных.
Не было только шкипера Мануэла и Марии Клары, их парусник «Стрела Святого Жорже» был в плавании, в Кашоэйре. Не пришёл и капитан Гунза, хотя его баркас «Вентания» и стоял на якоре у пристани Агуадос-Менинос. Он не любил празднеств, для него море и звёзды – самый большой праздник.
И где можно найти такого весёлого жениха в новом белом костюме из дорогого английского материала, любимого сына Ошалы! Незадолго до четырёх дня, часа, на который было назначено бракосочетание, пришёл посыльный и принес встревожившую Алмерио записку от Терезы – невеста просила срочно прийти Алмерио в дом доны Фины, где она готовилась к свадьбе.
74
В доме доны Фины Мария Петиско и Аналия помогают Терезе одеться. Но вот где можно было увидеть столь печальную невесту? К чему она готовится – к свадьбе или бдению на собственных похоронах?
Аналия говорит Терезе, что та не умеет быть благодарной судьбе. Ах, если бы я была невестой, я бы чувствовала себя счастливой! Мне так надоела наша жизнь: ходишь по рукам, продаешь себя, отдаешь свою любовь временному любовнику, и что? Ты же знаешь Камила? Вроде бы хороший парень, а ведь бросил меня, чтобы жениться на кузине. Нет, она его не обвиняет. Если бы ей представился случай выйти замуж, она бы тоже порвала случайную любовную связь. Ой, если бы был у меня муж, ребенок, домашний очаг! Ах, Тереза, будь я на твоём месте, я бы смеялась без умолку. Мария Петиско с ней соглашается, хотя ей нелегко быть верной мужчине, ведь к ней в постель нисходят боги, не спрашивая ни имени хозяина матраца, ни подушки, ни даже её самой.
Тереза уже одета и причёсана. Мария Петиско надевает ей ожерелье Янсан, завораживающе красивое, символ победы над смертью – подарок Валдомира Рего, ювелира, одевающего божество кандомбле. Аналия подводит её к зеркалу, чтобы она полюбовалась на себя, такую красивую и такую печальную.
Пока подруги приводят себя в порядок, Тереза смотрится в зеркало и видит кроваво-красное ожерелье победы на той, что сражена и кончилась. Старая, уставшая воевать, с умершей душой.
Она вспоминает события и давно ушедших людей. Доктор, капитан, Лулу Сантос, её ребёнок, так и не увидевший света. Тюрьму, пансионы, жизнь в Эстансии, места, где она бывала, плохое и хорошее, кнут и розу. Сколько же ей исполнилось совсем недавно в тюрьме, куда её доставили в день забастовки? И избили, избила полиция нравов. Двадцать шесть? Не может быть. Вот сто двадцать шесть – это похоже, а может, и тысяча двадцать шесть. Кто считает возраст в час смерти?
И вдруг в дверях шум, убеждающий кого-то голос доны Фины, потом ответ, смех. Тереза вздрагивает, сердце колотится. Кто же это говорит таким рокочущим низким голосом, напоминающим шум моря?
– Она выходит замуж? Может быть, но только за меня!
Тереза, не веря своим собственным ушам, в волнении встает со стула, неуверенно выходит в коридор, смотрит со страхом. У двери стоит гигант, морской орёл, готовый ворваться в дом любой ценой, он живой, невредимый, да, это он! Рыдая, Тереза бросается в объятия Жануарио Жеребы.
– Свадьба не состоится! – объявляет Мария Петиско, оставив такси у дома Алмерио.
Она оставила Терезу в объятиях капитана Жеребы. Так он не утонул, он жив? Жив! Жив этот чудо-мужчина, до чего же везучая Тереза! Оказывается, он и Токиньо, тоже баиянец, за три месяца до кораблекрушения рассчитались и списались на сушу. И всё это время добирались домой, не спеша, знакомясь с миром. Когда же он прибыл в Баию, кум Гунза рассказал ему всё, что здесь за это время случилось. Пусть друг Алмерио простит, но свадьбы не будет.
Как описать потрясение Алмерио, которого он не мог скрыть! Все бумаги готовы, оплачен праздник. Но прошли первые минуты потрясения, и любознательность читателя бульварных романов, постоянного слушателя радионовелл, привыкшего ставить себя на место героев мелодрамы, победила, и Алмерио захотел узнать всё доподлинно. И поверьте, через полчаса разве что не прослезился. Мария Петиско вошла в дом, чтобы сообщить новость, почти одновременно с судьёй и священником. Судья ушёл тут же, а дон Тимотео остался на случай, если Алмерио потребуется утешение церкви.
– А что же будет со всей этой едой? – спросил старый Мигел Сантано, который, позавтракав легко, хранил место для яств свадебного стола.
– Боже, так не будет праздника! – воскликнула негритянка Домингас, приготовившаяся танцевать самбу всю ночь напролёт.
В этот самый момент в зал вошел Алмерио дас Невес в сопровождении Аналии и, услышав эти сетования, развел руками: Бог видит, его вины тут нет. Свадьбы не будет, для него это печально, но Тереза счастлива: жених, которого она считала погибшим, пришел вовремя. Было бы плохо, если бы он пришел чуть позже. И великодушный влюбленный жертвует своим счастьем ради счастья любимой.
– Так будем же праздновать, – предложил композитор Кайми. Он славился тем, что всегда и очень вовремя мог подать хороший совет.
Алмерио окинул взглядом полную гостей залу, толпящихся в коридорах, уставленные яствами длинные столы, бутылки во льду, джаз-банд, и на его лице заиграла улыбка, согнавшая с лица бывшего жениха печаль и разочарование. Самоотверженный человек громко, так, чтобы его слышали все присутствующие и вся Баия, сказал:
– Свадьбы не будет, но праздник не отменяется! Откупоривайте шампанское!
– Вот это верно! – откликнулся Мигел Сантана, устремляясь в столовую.
И, хотя бракосочетание не состоялось, свадьба Терезы Батисты продолжалась всю ночь и при полном веселье. Съедено было всё, как, кстати, и выпито. Да, такой пир в наше время может быть только в Баии! Приобщившись к угощению, музыканты играли всю ночь, не переставая, танцы кончились лишь к утру на улице под аккомпанемент «Электрического трио». В середине ночи твёрдо державшийся Алмерио разговорился с Аналией, с которой танцевал всё время. И она призналась ему, что не рождена быть проституткой, что очень любит детей и… Вот это уже похоже на начало романа!
Аналия говорит Терезе, что та не умеет быть благодарной судьбе. Ах, если бы я была невестой, я бы чувствовала себя счастливой! Мне так надоела наша жизнь: ходишь по рукам, продаешь себя, отдаешь свою любовь временному любовнику, и что? Ты же знаешь Камила? Вроде бы хороший парень, а ведь бросил меня, чтобы жениться на кузине. Нет, она его не обвиняет. Если бы ей представился случай выйти замуж, она бы тоже порвала случайную любовную связь. Ой, если бы был у меня муж, ребенок, домашний очаг! Ах, Тереза, будь я на твоём месте, я бы смеялась без умолку. Мария Петиско с ней соглашается, хотя ей нелегко быть верной мужчине, ведь к ней в постель нисходят боги, не спрашивая ни имени хозяина матраца, ни подушки, ни даже её самой.
Тереза уже одета и причёсана. Мария Петиско надевает ей ожерелье Янсан, завораживающе красивое, символ победы над смертью – подарок Валдомира Рего, ювелира, одевающего божество кандомбле. Аналия подводит её к зеркалу, чтобы она полюбовалась на себя, такую красивую и такую печальную.
Пока подруги приводят себя в порядок, Тереза смотрится в зеркало и видит кроваво-красное ожерелье победы на той, что сражена и кончилась. Старая, уставшая воевать, с умершей душой.
Она вспоминает события и давно ушедших людей. Доктор, капитан, Лулу Сантос, её ребёнок, так и не увидевший света. Тюрьму, пансионы, жизнь в Эстансии, места, где она бывала, плохое и хорошее, кнут и розу. Сколько же ей исполнилось совсем недавно в тюрьме, куда её доставили в день забастовки? И избили, избила полиция нравов. Двадцать шесть? Не может быть. Вот сто двадцать шесть – это похоже, а может, и тысяча двадцать шесть. Кто считает возраст в час смерти?
И вдруг в дверях шум, убеждающий кого-то голос доны Фины, потом ответ, смех. Тереза вздрагивает, сердце колотится. Кто же это говорит таким рокочущим низким голосом, напоминающим шум моря?
– Она выходит замуж? Может быть, но только за меня!
Тереза, не веря своим собственным ушам, в волнении встает со стула, неуверенно выходит в коридор, смотрит со страхом. У двери стоит гигант, морской орёл, готовый ворваться в дом любой ценой, он живой, невредимый, да, это он! Рыдая, Тереза бросается в объятия Жануарио Жеребы.
– Свадьба не состоится! – объявляет Мария Петиско, оставив такси у дома Алмерио.
Она оставила Терезу в объятиях капитана Жеребы. Так он не утонул, он жив? Жив! Жив этот чудо-мужчина, до чего же везучая Тереза! Оказывается, он и Токиньо, тоже баиянец, за три месяца до кораблекрушения рассчитались и списались на сушу. И всё это время добирались домой, не спеша, знакомясь с миром. Когда же он прибыл в Баию, кум Гунза рассказал ему всё, что здесь за это время случилось. Пусть друг Алмерио простит, но свадьбы не будет.
Как описать потрясение Алмерио, которого он не мог скрыть! Все бумаги готовы, оплачен праздник. Но прошли первые минуты потрясения, и любознательность читателя бульварных романов, постоянного слушателя радионовелл, привыкшего ставить себя на место героев мелодрамы, победила, и Алмерио захотел узнать всё доподлинно. И поверьте, через полчаса разве что не прослезился. Мария Петиско вошла в дом, чтобы сообщить новость, почти одновременно с судьёй и священником. Судья ушёл тут же, а дон Тимотео остался на случай, если Алмерио потребуется утешение церкви.
– А что же будет со всей этой едой? – спросил старый Мигел Сантано, который, позавтракав легко, хранил место для яств свадебного стола.
– Боже, так не будет праздника! – воскликнула негритянка Домингас, приготовившаяся танцевать самбу всю ночь напролёт.
В этот самый момент в зал вошел Алмерио дас Невес в сопровождении Аналии и, услышав эти сетования, развел руками: Бог видит, его вины тут нет. Свадьбы не будет, для него это печально, но Тереза счастлива: жених, которого она считала погибшим, пришел вовремя. Было бы плохо, если бы он пришел чуть позже. И великодушный влюбленный жертвует своим счастьем ради счастья любимой.
– Так будем же праздновать, – предложил композитор Кайми. Он славился тем, что всегда и очень вовремя мог подать хороший совет.
Алмерио окинул взглядом полную гостей залу, толпящихся в коридорах, уставленные яствами длинные столы, бутылки во льду, джаз-банд, и на его лице заиграла улыбка, согнавшая с лица бывшего жениха печаль и разочарование. Самоотверженный человек громко, так, чтобы его слышали все присутствующие и вся Баия, сказал:
– Свадьбы не будет, но праздник не отменяется! Откупоривайте шампанское!
– Вот это верно! – откликнулся Мигел Сантана, устремляясь в столовую.
И, хотя бракосочетание не состоялось, свадьба Терезы Батисты продолжалась всю ночь и при полном веселье. Съедено было всё, как, кстати, и выпито. Да, такой пир в наше время может быть только в Баии! Приобщившись к угощению, музыканты играли всю ночь, не переставая, танцы кончились лишь к утру на улице под аккомпанемент «Электрического трио». В середине ночи твёрдо державшийся Алмерио разговорился с Аналией, с которой танцевал всё время. И она призналась ему, что не рождена быть проституткой, что очень любит детей и… Вот это уже похоже на начало романа!
75
Под надутым ветром парусом скользит баркас по водам Баии. Легкий бриз, глубокая ночь над заливом. Обрызганная волнами, вдыхающая соленый аромат моря, стоит у борта баркаса родившаяся вновь Тереза Батиста с развевающимися по ветру чёрными волосами и поющей «аллилуйю» душой! Она прижимается к груди Жануарио Жеребы. Он у руля, проверяет качество парусника.
– Если у него хороший ход, куплю в рассрочку, кум Гунза положил мои деньги в банк под проценты. Кум – молодец! Так какое ему дадим название?
Прежде чем ответить, Тереза говорит:
– А ты знаешь, что я убила человека? И хоть он был очень плохим и заслужил это, бремя смерти мучает меня до сих пор.
Жануарио прячет глиняную трубку.
– Ну так давай сбросим это бремя в воду, и с концами. Был хуже некуда, пусть отправляется к акулам. И ты от него свободна.
И она улыбается ночи, в её улыбке рассвет и солнце. С этим покончено, но есть ещё, Жану…
– Еще один человек умер в час близости со мной. Не знаю, каким он был с другими, но со мной был хорошим, в нём я видела друга и отца. Его смерть не оставляет меня в покое.
– Если он умер в час блаженства, то ему прямая дорога в рай. Таким покровительствует Господь. Пусть он пребывает в раю, освободись от его смерти, но сохрани в памяти всё хорошее, что он тебе дал.
Воды моря раскрылись и тут же сомкнулись. Тереза глубоко вздохнула. Жануарио спросил:
– Есть ещё… кто-то? Если есть, пользуйся возможностью, сбрось здесь. Неподалеку я опустил в воду останки моей покойницы.
Тереза думала о своём ребёнке, которому не суждено было увидеть свет, его вырвали из её чрева. И тут, положив свою руку на руку Жануарио Жеребы, любимого ею Жану, она принудила направить парусник к бамбуковым зарослям небольшой бухточки, в укромное, уединённое место. Легла на корме парусника и попросила:
– Сделай мне сына, Жану.
– Я готов, как же может быть иначе.
И это случилось там, на заре, где сливаются воды реки и моря.
Баия, 1972 (март – ноябрь)
– Если у него хороший ход, куплю в рассрочку, кум Гунза положил мои деньги в банк под проценты. Кум – молодец! Так какое ему дадим название?
Прежде чем ответить, Тереза говорит:
– А ты знаешь, что я убила человека? И хоть он был очень плохим и заслужил это, бремя смерти мучает меня до сих пор.
Жануарио прячет глиняную трубку.
– Ну так давай сбросим это бремя в воду, и с концами. Был хуже некуда, пусть отправляется к акулам. И ты от него свободна.
И она улыбается ночи, в её улыбке рассвет и солнце. С этим покончено, но есть ещё, Жану…
– Еще один человек умер в час близости со мной. Не знаю, каким он был с другими, но со мной был хорошим, в нём я видела друга и отца. Его смерть не оставляет меня в покое.
– Если он умер в час блаженства, то ему прямая дорога в рай. Таким покровительствует Господь. Пусть он пребывает в раю, освободись от его смерти, но сохрани в памяти всё хорошее, что он тебе дал.
Воды моря раскрылись и тут же сомкнулись. Тереза глубоко вздохнула. Жануарио спросил:
– Есть ещё… кто-то? Если есть, пользуйся возможностью, сбрось здесь. Неподалеку я опустил в воду останки моей покойницы.
Тереза думала о своём ребёнке, которому не суждено было увидеть свет, его вырвали из её чрева. И тут, положив свою руку на руку Жануарио Жеребы, любимого ею Жану, она принудила направить парусник к бамбуковым зарослям небольшой бухточки, в укромное, уединённое место. Легла на корме парусника и попросила:
– Сделай мне сына, Жану.
– Я готов, как же может быть иначе.
И это случилось там, на заре, где сливаются воды реки и моря.
Баия, 1972 (март – ноябрь)