Амнуэль Павел. Простые числа

   Я мог бы подумать, что консультантом у Олега Николаевича была Елена Метельникова, так странно отреагировавшая на гибель бывшего мужа. Впрочем, что странного? Они расстались больше трех лет назад, характер у Лены был, как я понял, довольно склочный, если она могла отсудить у Парицкого имущество, которое, судя по его словам, ему же и принадлежало до их свадьбы… После того разговора, когда я сообщил Лене о смерти Олега Николаевича, а она деловито поинтересовалась, где находится его тело, мне не очень хотелось еще хоть раз в жизни разговаривать с этой женщиной. С другой стороны, у нас с Парицким никогда не заходил разговор о том, где работала его бывшая супруга, кто она по профессии, и если я хоть как-то был прав в своих рассуждениях, Лена должна быть именно биологом, генетиком, иначе концы с концами не сходились - не только в моих рассуждениях, кстати, но и в словах самого Парицкого.
   Предлог, чтобы позвонить Лене, у меня, конечно, имелся - она-то уж точно должна была знать, когда состоятся похороны и будет ли автобус от института; вполне естественно, что знакомый ее бывшего мужа, тем более человек, живший с ним в одном поселке, звонит и интересуется…
   Трубку, впрочем, подняла не Лена, а какой-то мужчина, и я, понятно, не стал спрашивать, кем он ей приходится.
   - Слушаю вас, - степенно произнес глубокий красивый баритон. Если правда, что женщины любят ушами (моя жизнь с Софой заставила меня усомниться в этом определении - она любила не ушами и уж, конечно, не глазами, она любила душой, и понимали мы друг друга без слов и даже без взглядов, на расстоянии), так вот, если женщины все-таки любят ушами, то любая должна была бы влюбиться в этого человека, однажды услышав, как он произносит голосом с огромным количеством обертонов: «Слушаю вас»…
   - Могу я поговорить с Еленой… - я сделал паузу, надеясь, что обладатель баритона поймет ее правильно.
   - Лена! - крикнул он в пространство. - Тебя! Какой-то мужик. Наверное, опять похоронами интересуются.
   Естественно. Не я один такой…
   - Слушаю вас, - подражая, похоже, своему новому мужу, произнесла Лена вовсе не печальным голосом.
   - Это Амосов, - сказал я. - Я вам звонил насчет…
   - Да, я вас узнала, - прервала меня Лена. - Если вас интересует, когда состоятся похороны Олега, то это пока неизвестно. В институте хотят устроить панихиду, значит, хоронить будут не раньше понедельника, чтобы люди смогли попрощаться, а завтра только суббота, два дня нерабочих, так что если и вы захотите попрощаться с Олегом, то можете поехать в Стекловский институт в понедельник после десяти утра.
   Должно быть, она уже в сотый раз произносила сегодня эту тираду, в которой в результате многократных повторений не осталось ни одного лишнего слова. После такого сообщения мне, по идее, следовало поблагодарить за информацию и положить трубку. Вместо этого я сказал:
   - Извините, Лена, как ваше отчество, а то неудобно разговаривать…
   - Геннадьевна, - сказала она с недоумением в голосе: зачем, мол, вам это понадобилось?
   - Елена Геннадьевна, - продолжал я. - Вопрос, возможно, покажется вам странным… или нетактичным… но я хочу спросить: кто вы по специальности?
   - Социолог, а почему вас это интересует?
   Мимо. Зачем нужен был Парицкому социолог? Абсолютно не нужен. Разве что для последующей обработки результатов наблюдений за обществом, но до этого было так далеко, когда он подошел к девушке на улице… Предлагая ей стать его женой, Олег Николаевич не мог знать, кто она по профессии. Должно быть что-то другое…
   - Видите ли, Елена Геннадьевна, - сказал я, - мы с Олегом Николаевичем много разговаривали… О его работе, в частности. Я имею в виду: о проблеме выбора с точки зрения теории простых чисел.
   Я сделал паузу, чтобы понять по реакции, знала ли хоть что-нибудь об этой теории бывшая жена Парицкого. Социологу Олег Николаевич мог и не говорить того, чего она могла не понять или понять превратно.
   - Вот как? - спросила она неожиданно напряженным тоном. - Он вам об этом рассказывал?
   Значит, знает. Уже легче.
   - Да… И я подумал… Извините, что задаю вопрос в такое время… Если вы знали, чем он занимался в последнее время…
   - Не только в последнее, - прервала она меня. - Всю жизнь. Знала, конечно.
   - То у него должен был быть знакомый биолог…
   - Ах, вот оно что! - сказала она с явно заметным облегчением. - Да, конечно. Не знакомый, а знакомая. Женя Буданова. Хотите с ней поговорить?
   - Да, если это…
   - Пожалуйста. Запишите номер ее мобильного… Евгения Ни-ловна.
   - Она не…
   - Она не замужем, если вы это хотели знать.
   Я хотел знать вовсе не это, но не стал спорить, а вежливо попрощался.
   Время было не такое уж позднее, и я набрал продиктованный Еленой Геннадьевной номер.
   - Здравствуйте, Петр Романович, - произнес мягкий женский голос, низкий, но не прокуренный, как это иногда бывает, а такой, каким могла бы петь россиниевская Золушка - печальный, обнимающий слух.
   Впрочем, меня не голос удивил, а обращение.
   - Вы меня знаете? - спросил я довольно глупо, вместо того чтобы поздороваться.
   - Олег рассказывал мне о ваших встречах и дал номер вашего телефона на тот случай, если… В общем, на всякий случай. Судя по тому, что вы мне звоните, вы много думали сейчас об Олеге и о его…
   Она замолчала и, по-моему, тихо всхлипнула, но это могли быть и помехи в эфире.
   Парицкий никогда не говорил мне об этой женщине. Почему? Она должна была играть очень важную роль в его системе ценностей. Или, может быть, не она сама, а только ее профессия, и тогда действительно можно было понять, почему Олег Николаевич ни словом о Будановой не обмолвился.
   - Я… - пожалуй, мне нужно было лучше подготовиться к разговору, а не мекать, придумывая на ходу необходимую фразу. - Мне хотелось бы поговорить с вами об Олеге Николаевиче. Если у вас есть свободное время…
   - Приезжайте, - просто сказала она. - Если хотите - прямо сейчас.
   Я растерялся. Ехать на ночь глядя в Питер? Да я только до Финского вокзала доберусь хорошо если к полуночи, а дальше-то что? Уж не предлагает ли она мне заночевать у нее?
   - Я вообще-то живу в…
   - Знаю. А я в Репино, вы можете быть у меня через полчаса, если успеете на автобус, отходящий в четверть одиннадцатого. А обратно на последний - в одиннадцать сорок пять.
   Вот оно что. Репино, надо же! Наверняка Парицкий уже пользовался этими поздними рейсами. Интересно, какие между ними все-таки были отношения. И ведь он мне ни разу…
   А почему он должен был мне об этом рассказывать?
   - Хорошо, - сказал я. - Так и сделаю. А ваш адрес…
   К автобусу я подбежал, когда водитель уже закрывал двери.
   Я ожидал увидеть женщину лет тридцати пяти, того же возраста, что и Парицкий, а дверь мне открыла старушка - божий одуванчик, и я, растерявшись, спросил:
   - Могу я видеть Евгению Ниловну?
   - Проходите, Петр Романович, - пригласила старушка знакомым голосом и направилась в глубину квартиры. - Петр Романович, - сказала она, не оборачиваясь, - что же вы там стоите? Проходите в комнату. Пальто - на вешалку, пожалуйста. Тапочки под вешалкой, поухаживайте за собой сами, а я пока приготовлю чай.
   Я поухаживал. Когда минуты через три я вошел из прихожей в большую комнату, обставленную старой, шестидесятых годов, как мне подсказывала память, болгарской мебелью, на круглом столе, покрытом цветастой клеенкой, уже стояли наполненные чашки, от которых поднимался пар, и лежал на большой тарелке аккуратно нарезанный магазинный кекс.
   Я попробовал оценить на глаз, сколько лет хозяйке, усевшейся в покрытое бордовым покрывалом кресло и показавшей мне на один из стоявших около стола стульев. Семьдесят? Больше. Семьдесят пять? Восемьдесят? Могло быть и восемьдесят, у Евгении Ниловны была тонкая кожа со множеством прожилок, но почти не видно морщин, а голос молодой, и бывшая жена Парицкого назвала ее по телефону Женей - не могла она так панибратски говорить о человеке вдвое (если не больше) старше себя!
   - Что вы так меня изучаете, Петр Романович? - поинтересовалась Евгения Ниловна, разглядывая меня, в свою очередь, так пристально, будто хотела прочитать не только причину моего интереса к Парицко-му, но и всю мою жизнь от рождения до текущего момента.
   Понятно, я не нашелся, что ответить, и потому задал свой вопрос, надеясь сразу направить разговор в нужное русло:
   - Олег Николаевич обращался к вам за консультациями по вопросам генетики, верно?
   - Конечно, - кивнула Буданова. - Олег - гений в математике, но в биологии разбирался на уровне читателя научно-популярных журналов.
   - Вы давно…
   - Я работала до пенсии в институте генетики и селекции… Берите кекс, Петр Романович, он свежий, сегодня купила. Олег как-то пришел на наш институтский семинар, я делала доклад по расшифровке генома. Не человека, о человеке тогда речь не шла, я рассказывала о кольчатых червях. Он подошел ко мне после семинара и сказал: «Вы можете ответить мне на несколько глупых вопросов?» Это было незадолго до того, как меня отправили на пенсию…
   - Я ожидал… - сказал я в некотором смущении. - Елена Геннадьевна назвала вас по телефону Женей, и я подумал…
   - Ах, Ленка, - всплеснула руками Буданова. - Это в ее стиле. Мы все называли друг друга по именам, у Лены иначе не получалось, она в принципе не способна назвать человека по имени-отчеству, у нее из-за этого всегда на работе проблемы с начальством. И чтобы избавить вас от лишних вопросов, Петр Романович, скажу, что я живу в Репино уже четверть века, даже больше, почти тридцать лет. Олег потому и купил себе после развода домик в поселке, чтобы ко мне ближе. А я оказалась на его пути случайно, что бы сам он ни говорил по этому поводу, на моем месте мог оказаться любой наш сотрудник, потому что в то время Олег еще ничего не понимал в генетической структуре счетчика, у него было рассчитано только само сгущение, и приблизительно он знал - точнее, думал, что знал - день, вот и выбрал именно тот, когда у нас шел семинар, чтобы увеличить вероятность верного выбора… Я вижу, вы не очень понимаете то, что я говорю…
   - Напротив! - воскликнул я. - Ваши слова подтверждают то, о чем я все время думал. И то, о чем мне рассказывал Олег Николаевич.
   - Но вы так на меня посмотрели…
   - Нет, я просто подумал: как могли бы развиваться события, если бы в тот день доклад делали не вы, а…
   - А, скажем, профессор Чудинов, который заболел, и потому на то заседание перенесли мой доклад, запланированный на следующую неделю? Знаете, Петр Романович, мы с Олегом много об этом спорили. Ведь выбор не от него зависел, и следовательно, в его последовательность укладываться не мог, тут получилось пересечение двух числовых последовательностей. Олег считал, что и в этом есть какая-то скрытая пока закономерность, а я возражала, потому что на самом деле: ну что могло быть общего в генетических счетчиках Олега и нашего дорогого профессора? Но я вижу, вы опять не очень понимаете…
   - Напротив! - воскликнул я еще раз. - Именно так я и подумал, когда вы упомянули профессора…
   Евгения Ниловна поставила на блюдце свою чашку, вытерла салфеткой уголки рта и сказала:
   - Давайте начистоту, Петр Романович. Расскажите, что вы знаете, что Олег вам сказал и как вы все это поняли. Если вы в чем-то ошибаетесь, я вас поправлю. На вопрос, почему Олег оказался именно в тот день и час на том злосчастном пруду, мы с вами ответим, а вот на вопрос, почему он сделал именно такой выбор… Боюсь, ни математика, ни генетика…
   - Нет, - сказал я. - На второй вопрос, по-моему, ответить как раз легче легкого. У Олега Николаевича просто не оставалось выбора. Меня интересует не это. Меня интересует: почему он все-таки пошел в тот день на пруд, зная, что выбора у него не будет. Ведь он знал это, да?
   - Я налью вам еще чашку? - спросила Евгения Ниловна. - Вам сделать крепче или слабее?
   - Хороший чай… - пробормотал я, досадуя на то, что ответить на мой вопрос Буданова не пожелала.
   - Тогда я принесу сюда оба чайника, и наливайте себе сами, - постановила она, с трудом поднялась из кресла (все-таки ей было ближе к восьмидесяти, чем к семидесяти) и пошла на кухню. Не оборачиваясь, сказала: - Об этом и я все время думаю. Знал или нет.
   - Как я, собственно, понимаю случившееся… - начал я, налив себе вторую чашку. - Олег Николаевич рассказал мне о своих исследованиях по теории простых чисел, когда мы уже вдоволь наспорились о происхождении маломассивных черных дыр и о том, существовала ли на самом деле сингулярность в момент Большого взрыва. Знаете, я не ожидал… То есть не ожидал от математика такого знания довольно частных проблем космологии - я сам не читал некоторых работ, которые довольно точно цитировал Олег Николаевич… Это было недели через две после нашего знакомства. Я чувствовал, что Олегу Николаевичу интереснее обсуждать проблемы астрофизики, чем математики. У меня, знаете, сложилось впечатление, что он и в поселок переехал, и из института ушел, потому что математика ему надоела до чертиков, он в ней разочаровался и решил все бросить… Вообще-то я был уверен, что такое невозможно - чтобы научный работник (терпеть не могу, кстати, слово «ученый», оно мне напоминает о коте, бродящем по цепи кругом) вдруг бросил заниматься делом. Была какая-то иная причина, о которой я не спрашивал, конечно…
   Так вот, сидели мы за полночь, пора было уже расходиться, как вдруг Олег Николаевич посмотрел мне в глаза и сказал:
   «Завтра вам лучше не выходить из дома. Посуетитесь здесь, в квартире, подумайте, нужно ли ставить на зиму вторые рамы, ну, что-нибудь нейтральное…»
   «А что такое?» - забеспокоился я. Почему-то вспомнил, что на завтра намечено какое-то мероприятие, в поселке соберется много народа, а может, милиция будет кого-то ловить, глупая идея, но мало ли что приходит в голову, когда тебе неожиданно объявляют, что лучше посидеть дома.
   «Просто… - протянул Олег Николаевич. - Вы ведь родились третьего апреля сорок восьмого? Значит, завтра будет двадцать две тысячи четырехсотый день вашей жизни».
   «Может, и так, - согласился я. - Никогда не считал дни, а у вас это быстро получилось. В уме?»
   Он покачал головой:
   «Нет, счетчик из меня плохой. Прикинул на калькуляторе и решил вас предупредить. Береженого Бог бережет, знаете…»
   «Вы увлекаетесь нумерологией?» - поразился я, мне показалось, что Олег Николаевич произвел какие-то манипуляции с датой моего рождения, что-то к чему-то прибавил.
   «Нет, - сухо сказал он. - Просто на завтра у вас приходится очень сильное сгущение простых чисел, и следовательно, велика вероятность принятия неверного решения, поскольку в том, какое именно решение вы должны будете принять, я вам никак помочь не смогу».
   Я продолжал смотреть на него, не очень понимая сказанное.
   «Я вам расскажу, - сказал он неуверенно и посмотрел на часы, - но, может, не сейчас? Все-таки уже первый час… Завтра вечером…»
   «Почему не сейчас? - настаивал я. - Засыпаю я плохо, спать не хочется… »
   «Хорошо, - согласился он. - В конце концов… Да. В общем, ладно. Идею-то я могу изложить в двух словах, но вы, будучи научным работником, мне, конечно, не поверите на слово, а вот доказывать что к чему мне придется долго, это уж точно не сегодня… Началось с того, что еще в школе я вычитал в «Кванте» задачку по теории чисел - о том, как рассчитать многозначное простое число. Мне казалось, что это легко, и я с удивлением узнал, сколько больших математиков потратили лучшие годы жизни, чтобы вывести алгоритм расчета простых чисел. Стало интересно, я нашел какие-то книги… Узнал, что на числовой оси простые числа располагаются не равномерно, а сгущениями… идет длинный ряд чисел, где нет ни одного простого, и вдруг - как остров в океане - сразу несколько десятков простых чисел почти подряд, есть даже числа-близнецы, одно всего на двойку больше другого… А потом опять длинный просвет… Это очень интересно, я стал копать дальше и начал обнаруживать такие удивительные вещи… Собственно, прочитать о свойствах простых чисел можно в любом вузовском учебнике, но для меня-то это было откровением! И я бы, скорее всего, уже в институте стал заниматься именно простыми числами, если бы не другая мысль, которая пришла в голову тогда же и заставила принять иное решение…
   Наверное, только мальчишке, помешанному на арифметике, такая мысль вообще могла прийти в голову. Будь я старше и знай то, что узнал в институте… Но мне было пятнадцать, я запоем читал фантастику, все в моей голове перемешалось: числовые ряды, полеты к звездам, генетика, в которой я ничего не понимал, но в фантастике было тогда много рассказов о преобразовании организма… Подумал я вот что: человеческая жизнь конечна, и за семьдесят с чем-то лет сердце человека успевает сделать сколько-то ударов, легкие успевают сделать сколько-то вдохов и выдохов, вы успеваете пройти конечное число шагов и провести во сне некоторое, вполне поддающееся расчету, число часов, минут и секунд. В общем, вся наша жизнь - это, с точки зрения теории чисел, некоторое количество счетных множеств, описывающих все факторы нашего существования».
   Тут я его прервал, потому что, как мне показалось, увидел в рассуждениях слабое место.
   «А смысл какой? - сказал я. - Ну, узнают мои родственники после моей смерти, что я за свою жизнь успел сделать сколько-то миллионов вздохов и сколько-то шагов. Что им даст такое знание?»
   «Дело совсем не в этом, - сказал Олег Николаевич, посмотрев на меня с сожалением. - Подобные глупости могут заинтересовать только любителей собирать всякие числа независимо от того, есть ли в них какой-то смысл. Вроде тех, кто удивляется истории Людовика XVI: ему предсказали, что он умрет двадцать первого числа, и он всю жизнь в этот день месяца не покидал своей спальни. Но 21 июня 1791 года Людовика и Марию-Антуанетту арестовали, 21 сентября 1792 года во Франции провозгласили республику, а 21 января 1793 года короля казнили. Почему столько совпадений?»
   «Действительно, почему?» - спросил я, но Олег Николаевич не стал на этот вопрос отвечать, только рукой повел: не нужно, мол, отклоняться от темы.
   «Каждый день, - продолжал он, - каждую минуту, а порой и ежесекундно мы принимаем какое-то решение - важное или неважное, простое или сложное. Это как дыхание, понимаете? Человек не может не дышать, он умрет. И жить, не производя каждую минуту тот или иной выбор, человек не может тоже. Иначе он застынет, как буриданов осел меж двух охапок сена. И умрет - не от голода, а от мыслительного ступора. Число решений, количество сделанных нами в течение жизни актов выбора - оно тоже конечно, как конечно число ударов сердца. Но! Биение сердца, вздохи, движения - все это процессы бессознательные, вероятность их равна единице на протяжении всей числовой оси, связанной с нашей жизнью. Или нулю - если сердце останавливается и жизнь прекращается. Бессознательные процессы можно описать функцией, которая обратна известной дельта-функции, вы же знаете: она равна нулю во всех точках, кроме одной, но в этой единственной точке… »
   «Да-да, - быстро прервал я, - продолжайте».
   «А принятие решения - процесс сознательный и этим отличается от всех прочих процессов, связанных с жизнедеятельностью. Решаем мы сами. Да или нет. Пойти или остаться. Ударить или подставить вторую щеку. Это наш сознательный выбор. Число таких решений, принимаемых нами в течение жизни, ограничено, как число сердечных сокращений. Но, в отличие от последних, вероятности принятия тех или иных решений равны не единице или нулю, а какому-то числу между этими значениями».
   «И вы решили вычислить…»
   «Нет, это слишком сложно… То есть представлялось мне слишком сложным тогда, в пятнадцать лет. Я подумал о другом. Если число принимаемых нами решений ограничено, то можно считать за нуль все решения, принимаемые бессознательно - до какого-то возраста, у всех по-разному, но в среднем, как я потом выяснил, начитавшись медицинской литературы, до девяти-десяти месяцев. А потом в организме включается счетчик: вы начинаете принимать осознанные решения - первое, второе, третье… энное… эн плюс первое… Но ведь все принимаемые вами решения, каждый ваш выбор - это, в принципе, те или иные события в вашей жизни. Важные, неважные, очень важные, круто все меняющие и не меняющие практически ничего. И у каждого такого выбора есть свой порядковый номер, как у ударов сердца. Эти числа должны тоже отличаться друг от друга своими свойствами! Для меня - а я был уже тогда помешан на теории чисел - это представлялось совершенно очевидным. Вы утром решили выпить стакан молока вместо того, чтобы налить себе чаю. Это решение номер сколько-то миллионов, сколько-то тысяч… А на другой день вы решили поступать не на мехмат, а на физический. И у этого решения тоже есть номер. Но ведь решения эти неравнозначны в вашей жизни! Следовательно - я принял это, как лемму, которая не требовала в тот момент доказательств, - и числа, соответствующие номерам принимаемых решений, тоже должны отличаться друг от друга. Обладать некими отличными от прочих свойствами. Понимаете? Это оказалось так увлекательно - выяснить, чем эти числа отличаются! Образуют ли они числовые ряды? Какие? С какими свойствами? Если да, то это могло бы означать, что человек сможет принимать важные решения в соответствии с номером… »
   «То есть, - вмешался я, - вы хотите сказать, что решения, скажем, связанные с риском для жизни, принимаются в соответствии, например, с факториальным числовым рядом, а решения, связанные, допустим, с какими-то приобретениями, - с рядом Фибоначчи?»
   «Не совсем так, но вы, в принципе, верно уловили основную идею! - воскликнул Олег Николаевич. - Все-таки как много значит…» - он осекся, посмотрел на меня, улыбнулся и не стал продолжать, но я продолжил за него:
   «Физико-математическое образование, вы имеете в виду?»
   Он покачал головой:
   «Нет, не столько образование, сколько образ мысли. Можно быть математиком и не увидеть в этой идее ровно ничего… а можно… вы ведь к звездам своим относитесь не как к газовым шарам с политроп-ным распределением плотности? Признайтесь, звезды для вас… »
   Он замолчал, приглашая меня продолжить, и я сказал:
   «Гм… да. К звездам у меня с детства отношение было, скорее, иррациональным. Умом я понимаю, что это плазменные шары с показателем политропы пять третьих, но на самом деле они… ну, как дракон для Ланселота, если вы понимаете, что я хочу сказать…»
   «Понимаю, - кивнул он, - и очень рад тому, что мы с вами оказались в одной точке пространства в одно и то же время».
   «Вы… - сказал я. - Я не видел ваших работ по этим числовым рядам. Я имею в виду - по рядам принятия решений».
   «У меня нет таких работ, - покачал он головой. - Я даже в пятнадцать лет понимал, что… нет, пожалуй, я не понимал очень многого, но чувствовал… знаете, Петр Романович, математика, особенно теория чисел, это, скорее, чувство, интуиция, попытка понять себя… так вот, я чувствовал, что об этом лучше молчать. Пока не пойму, как с этим всем управляться. Если в организме есть счетчик наших решений, и если решения можно классифицировать и - вы правы! - описывать разными числовыми рядами… Нужно сначала этот счетчик найти, нужно эти ряды описать… »
   «Простые числа, - сказал я, - вы занялись ими не потому что… »
   «Господи, теперь вам это понятно! Конечно, к простым числам я пришел, поскольку понял, что именно последовательность простых чисел играет самую важную роль в нашей жизни. Это было чисто интуитивное прозрение. Потом я все доказал, но идея сначала была чисто интуитивной».
   «И вы полагаете, что завтра мне лучше сидеть дома, - вернул я наш разговор к его началу, - потому что посчитали, какой завтра в моей жизни по счету день, сравнили с последовательностью простых чисел… »
   «Примерно… В эти дни у вас сильное сгущение таких чисел. Остров в океане… »
   «Но если я буду сидеть дома и не принимать никаких решений вообще, - сказал я, - то счетчик будет стоять и включится, когда я все-таки выйду… Все равно что-то важное нужно будет решить, верно? От судьбы не уйдешь… »
   «Но есть шанс опустить уровень решений до бытовых, - возразил Олег Николаевич. - Счетчик будет щелкать, но решения вы будете принимать простые - включить ли телевизор, поставить ли чайник… »
   «А потом выйду в народ, и все равно нужно будет что-то решать, ведь внешние события от того, что я пересижу время дома, никак не изменятся, и то, что должно случиться, случится все равно!»
   «Но тогда решение будете принимать не вы», - мягко сказал Олег Николаевич.
   «Да… - протянул я. - Возможно. Не уверен, что это правильно». «И это тоже ваше решение, - кивнул он. - За номером сколько-то миллионов, сколько-то тысяч…» «Простое число», - сказал я. «Может быть… »
   И я ушел. На следующий день… Не то чтобы я сразу согласился с аргументами Олега Николаевича, я много об этом думал и понял тогда, во-первых, что он не был бы со мной так категоричен, если бы не знал точно, где находится биологический счетчик, и, во-вторых, поскольку сам он мало разбирался в биологии, то должен у него быть помощник… Впрочем, эти соображения не помешали мне на следующий день поехать в Питер, потому что мне необходимо было взять кое-какие вещи в городской квартире. И во дворе я случайно столкнулся с соседом из второго подъезда, который неожиданно предложил мне квартиру продать, потому что она смежная с его, и он хочет… В общем, мне пришлось быстро принимать решение, я вспомнил Олега Николаевича, подумал, что лучше бы мне действительно сидеть дома… и отказался. До сих пор не уверен в том, что поступил правильно.