Андерсон Кэтрин. На веки вечные

   — Надеюсь.
   — Что значит надеюсь? Разве ты меня не любишь?
   — Люблю… Только…
   — Что только?
   — Неужели не понимаешь? Ты сказал, если я дам показания против Глена и его сообщников и отправлю их за решетку, то правительство возьмет меня и Сэмми под опеку и, спасая от мести преступников, включит в Программу зашиты свидетелей — даст новую фамилию и переселит туда, где Глен и мафия меня не смогут достать.
   — И что из этого?
   Мередит прижалась лицом к его рубашке.
   — Ты не сможешь поехать со мной.
   — Клянусь адом, — хрипло проговорил он, — нас могут разлучить на какое-то время, но не навсегда. Обещаю тебе, дорогая, что найду выход.
   Мередит хотела верить в это всем сердцем. Но почувствовала, как, давая клятву, Хит вздрогнул, и поняла, что он очень обеспокоен их будущим.
 
   Ян Мастерс, мускулистый, высокий, смуглый, с ухоженными, слегка седыми волосами, только что вернулся с верховой прогулки. В голубой рубашке и джинсах он выглядел довольно странно в дорогой и изысканной гостиной. Его кисти были широки в ладонях, но Мередит не заметила ни единой мозоли, свидетельствовавшей бы о том, что он занимался физическим трудом. Зато бросались в глаза длинные ногти, которым специально придавали форму и, вероятно, даже полировали.
   Дома Мастерс-старший одевался с той небрежностью, какую могут себе позволить очень обеспеченные люди: в широкие брюки, свободные рубашки и мягкие кожаные туфли. Несколько раз в год известный юрист летал в Гонконг на примерки к портным. На то, сколько стоили его ботинки, можно было полгода — если не год — кормить африканскую семью, и еще осталось бы.
   Мередит знала этот тип людей и очень радовалась, что покинула их мир. Когда Хит представлял ее своему отцу, стальные голубые глаза Яна Мастсрса не упустили ни единой детали. Он не ответил на приветствие Мередит — просто повернулся и пошел в кабинет. Только бросил ледяной взгляд на Сэмми и Голиафа, которые осмелились забежать вперед. Сердце матери екнуло, когда она увидела, что девочка несется прямо на длинноногий столик, на котором примостилась китайская ваза.
   — Сэмми, осторожно! — крикнула она.
   Но в последнюю секунду дочь свернула и обогнула препятствие.
   — Не беспокойся, Мерри, — улыбнулся Хит. — Если она что-нибудь разобьет, я заплачу.
   «Интересно, имеет ли он хоть малейшее представление о том, сколько может стоить эта ваза? — подумала Мередит. — Вероятно, тысячи». Она вращалась в обществе богатых меньше года, но за это время успела набить глаз на дорогие вещи. И готова была поспорить на то, чтобы съесть осколки, если эта паза окажется копией. Но, размышляя таким образом, внезапно вспомнила, что Хит здесь жил и человек, который вел их в кабинет, был его отцом. Так что шериф должен был знать стоимость вазы лучше, чем она.
   В кабинете Мередит шепотом подозвала к себе дочь и напряженно, с очень прямой спиной опустилась в кожаное кресло, от обивки которого веяло таким же холодом, как от хозяина дома.
   Молчание казалось почти осязаемым, а между мужчинами, которые стояли подбоченясь и широко расставив ноги, только что не летели искры.
   — Я слышал «Новости» по радио, — наконец заговорил Ян и бросил на Мередит испепеляющий взгляд. — Надеюсь, миссис Кэньон, вы понимаете, что сделали с моим сыном? Его карьера загублена. И прежде чем мы успеем что-либо предпринять, он может отправиться в тюрьму. Каково вам сознавать, что вы разрушили жизнь человека?
   До этой минуты Мередит — и как судья и присяжные — вынесла Яну Мастсрсу приговор: мужчина, начисто лишенный души; холодный себялюбец, который никого не любил, даже собственных детей. Но вот известный юрист обернулся к ней, и Мередит вдруг поняла, что все совершенно не так. Выражение его лица было точно таким, как у Хита в ту ночь, когда он бросился к «бронко», опасаясь, что се или Сэмми могло зацепить пулей. Страх, паника, горькая ярость.
   Нет, этот человек глубоко любил своего сына. И ненавидел Мередит за то, что она испортила ему жизнь. Осуждать за это не приходилось. Но ей стало горько и одиноко!
   — Послушай, папа, не кидайся на Мерри. Я приехал не для того, чтобы ругаться. А так мы непременно поцапаемся.
   От этих слов лицо Яна исказилось.
   — Поцапаемся? Клянусь, если бы ты сейчас был мальчишкой, я вытряс бы из тебя душу, а потом запер бы в комнате, пока тебе не стукнет тридцать. После всего, что я сделал — ночи не спал, изворачивался, жертвовал, — все псу под хвост! Высшая степень глупости!
   На скуле Хита задергался мускул.
   — Пожалуйста, папа, не надо!
   У Яна ходуном заходили челюсти.
   — Что не надо? Говорить все как есть? Ты не видишь, что она тебя использовала? Боже мой, Хит! Хоть раз в своей исковерканной жизни остановись и подумай!
   Хит рубанул ладонью воздух.
   — Не верю! У тебя на меня аллергия. Стоит нам оказаться в одной комнате, как ты тут же начинаешь бросать оскорбления. А почему бы тебе не остановиться и не подумать? Помнишь, сколько времени прошло с тех пор, как я покинул этот дом? Вышвыривая, ты меня поносил и ругал как только мог. И теперь, после стольких лет, продолжаешь с того, чем кончил много лет назад. Неужели ты совершенно не рад тому, что я здесь?
   — Был бы рад, если хотя бы на секунду мог заподозрить, что ты приехал повидаться со мной. Но это ведь не так? Как всегда, тебе что-нибудь надо.
   — Я звонил тебе на каждое Рождество и на День отца . Ни разу не пропустил.
   — Ах да, дежурные звонки, холодные поздравления, пустячные замечания и поспешные прощания. Тридцать восемь минутных разговоров.
   — Я по крайней мере звонил.
   — И вот внезапно явился сам, во плоти. Что тебе нужно на этот раз? Денег? — Ян снова посмотрел на Мередит и указал на нее рукой. — Только не утверждай, будто приехал просить, чтобы я ее защищал. — Мастерс-старший горько рассмеялся. — Ей меня не осилить. И будь я проклят, если стану работать бесплатно.
   Мередит переводила взгляд с одного мужчины на другого. Какая боль! Два звонка в год, тридцать восемь разделить на два получалось девятнадцать. Не может быть! Отец и сын, так сильно любившие друг друга, цеплялись за старые обиды и не виделись друг с другом девятнадцать лет! Полное сумасшествие!
   Хит глубоко вздохнул и, медленно про себя сосчитав до десяти, проговорил:
   — Не очень честно с твоей стороны сразу предполагать, что мне чего-то надо. С тех пор как уехал, я не попросил у тебя ни цента и никакой другой помощи. Эта половина жизни — вся моя взрослая жизнь. И в ней я не был попрошайкой.
   Ян сложил на груди руки.
   — Значит, ты приехал ко мне не за помощью?
   Хит снова взъерошил волосы.
   — Извини, отец, что не навещал тебя. Если бы я знал, что ты будешь рад… Но ты сам мне велел больше никогда не показываться в этом доме. Помнишь?
   — Никогда такого не говорил.
   — И еще заявил, что убьешь, если я ступлю на эту землю. И что не выносишь меня!
   — Помилосердствуй, Хит! Я почти не помню, что говорил в ту ночь. Ты только что убил мою маленькую девочку. И через несколько часов после этого ты шатался от выпитого, забрызганный ее кровью, да простит меня Бог. Ее тело еще не остыло, а ты уже хлестал пиво. В тот момент я действительно готов был тебя убить.
   Хит побелел как смерть. Какое-то мгновение Мередит казалось, что сейчас этот сильный мужчина упадет на колени. Она не могла допустить, чтобы это продолжалось. Слов нет, отцу и сыну требовалось выяснить отношения, но не таким же образом: Хит принимал на себя все удары, боясь оттолкнуть Яна, потому что отец оставался их единственной надеждой, и пытался умилостивить старика, словно тот был каким-то мстительным божеством.
   Мередит прижала к себе Сэмми и встала.
   — Извините, — перебила она спорящих, — я ухожу.
   Хит затравленно оглянулся.
   — Нет, Мерри, он наша единственная надежда.
   — Цена слишком велика, — дрожащим голосом возразила она.
   — Мередит, со мной все в порядке. Садись и жди.
   — Нет, — выкрикнула она, — с тобой не все в порядке! Я не могу спокойно наблюдать, что ты делаешь ради меня!
   — Это не только ради тебя. Моя жизнь тоже поставлена на карту.
   Она снова села и тихо, но четко сказала:
   — Нечестная игра.
   — Слишком все серьезно, чтобы просто взять и уйти. Нам нужна его помощь. Даже если цена кусается, нам придется ее заплатить. Другого мы себе позволить не можем.
   Ян усмехнулся и смерил Мередит взглядом.
   — Я так понимаю, что вот на это мой сын и клюнул.
   — Боже мой, папа! — взревел Хит. — Ушам своим не верю! Посмотри! Неужели она кажется тебе роковой женщиной?
   — Роковые женщины бывают всяких размеров и форм. Благодаря своей профессии я насмотрелся на самых разных.
   — Я тоже, — огрызнулся Хит.
   — Ты знаком только с тем, что предлагает Уайнема-Фоллз. А данный экземпляр более высокого класса. — Ян повернулся к Мередит. — Не воспринимайте это как комплимент. Вы в своем деле мастер и играете на Хите, как на трехструнном банджо. Если бы вы только забрали его деньги, я не был бы так враждебен. Но вы уничтожили его самого.
   — Отец, я могу судить о характере этой дамы без твоей подсказки. Ты ее не знаешь. А я, наоборот, знаю очень хорошо. Говорю тебе, ты заблуждаешься. Я принимал решения не нижней частью туловища. И она совсем не такая, какой ты ее считаешь.
   — Безупречная рекомендация от моего сына-неудачника.
   — Неудачника? — ошарашенно повторил за ним Хит.
   — Таким был, таким и останешься. Иногда я задаю себе вопрос: неужели в этом тупоголовом, импульсивном, не умеющем держать себя в руках идиоте течет моя кровь? Я тебе говорил, чтобы ты избавился от нее? Чтобы ею занимался кто-нибудь другой? Чем ты думаешь, черт побери?
   Две пары серо-голубых глаз разделяло расстояние в семь футов; и в тех и других светились упрямство и непримиримая гордость. Складки на гладко выбритых щеках Яна глубже, сеть морщинок в уголках глаз чаще. Кожа на шее напоминала тисненую бумагу. А в остальном сын и отец походили друг на друга, будто были вылеплены из одного теста.
   Если замечания отца и оскорбили сына, Хит этого не показал и одарил Яна дерзкой улыбкой.
   — Ты был таким холодным, бесчувственным сукиным сыном, что мать скорее всего позарилась на почтальона.
   Руки отца сжались в кулаки.
   — Маленький негодяй! А я еще надеялся, что ты вырастешь. Напрасно! Как ты смеешь неуважительно отзываться о матери?
   — Неуважение относится не к ней. Обычно мужчины говорят о женах как о своих лучших половинах. Мать была гораздо больше этого. Она воспитывала в тебе человечность, которая сейчас разлетелась по ветру.
   — Ты такой же непредсказуемый хлыщ, как и прежде. И ни капли уважения ко мне.
   До этого Мередит страстно желала, чтобы Хит огрызался, но теперь ей стало страшно. Мужчины выглядели так, будто собирались друг друга отдубасить. Примерно четыреста восемьдесят сорвавшихся с цепи мужских мускулов.
   — Мама, ты слышала, Хит сказал эти самые слова.
   — Ш-ш-ш, дорогая.
   — Но Хит их сказал. — Голубые глаза Сэмми возбужденно блестели. — Они говорят много плохих слов. Правда?
   — Сэмми, пожапуйста! Поговорим об этом позже.
   — А «негодяй» — это плохое слово?
   Сердце Мередит громко застучало. Она пристально посмотрела на девочку, но не заметила в ее глазах испуга. Казалось, ей наплевать, что рядом двое мужчин вот-вот подерутся. Так же вел себя и Голиаф — лежал у кресла, положив на лапы тяжелую голову. Правда, время от времени, когда громкие голоса становились громоподобными, открывал один глаз, но в остальное время дремал.
   На вопрос девочки ответил Хит:
   — Да, Сэмми, мой отец сказал много нехороших слов. И я тоже. Извини. А когда мы придем домой, можешь вымыть мне губы. Но если вырвется еще, пожалуйста, считай.
   — Ладно. — Сэмми внимательно посмотрела на мужчин; с ладонью на коленке и оттопыренным маленьким пальчиком она очень напоминала судью-лилипута, который следит за нарушениями при игре в мяч. — Только учти, Хит, мыло совсем невкусное!
   Шериф уже снова окунулся в ссору, но последнее замечание девочки, казалось, выбило его из колеи. Он посмотрел на отца, перевел взгляд на Сэмми — уголки губ поползли вверх, глаза заискрились нежностью, и он улыбнулся.
   — Знаешь, малышка, ты, пожалуй, права. Не стоит есть мыло. — И повернулся к Мередит: — Извини, Мерри, я не должен был тебя сюда приводить. — И протянул ей руку. — Цена слишком высока. Пошли.
   В этот миг Ян с такой яростью посмотрел на Мередит, что она снова рухнула в кресло. Несколько страшных секунд даже казалось, что отец Хита вот-вот бросится на нее. Но Ян Мастерс просто подошел.
   — Что ж там у тебя такое между ног — чистое золото? Этот влюбленный дурак окончательно потерял голову. А ты! Ох, ты вела себя превосходно! Робкая маленькая бабенка, которой требуется большой тупоголовый мужчина, чтобы биться за тебя. Знаю я ваш тип. Хладнокровная сучонка, вот ты кто!
   Голиаф поднял голову и зарычал. Ян запнулся и замолк.
   — Хит, приструни свою собаку.
   — Она под контролем, отец. Это ты бесишься. Ты их даже не замечаешь. Правда. Ты настолько привык выносить категоричные суждения и взвешивать доказательства, что воспринимаешь их в качестве пары физических лиц. Посмотри им в глаза, просто посмотри. Мередит боится тебя до смерти, а Сэмми ты кажешься грубым. Большинство людей, за исключением разве что самых маленьких детей, предложили бы порисовать или выпить молока с печеньем — только бы дать понять, что они не среди врагов. А ты, как водится у взрослых при встрече с ребенком, даже не спросил, как Сэмми зовут или сколько ей лет. Я этому не удивляюсь. Понимаю, что ты смотришь в ее огромные голубые глаза и тебе наплевать, что с ней случилось и что случится. Только хочешь, чтобы я принес ее вместе с матерью на алтарь закона. Пошел ты! И забудь, я тебя ни о чем не просил. Найдем другой способ спасти наши шкуры.
   Сэмми внимательно следила за его языком и оттопырила еще два пальца. Таким образом счет стал три-ноль не в пользу Хита.
   — Я считаю, — сообщила она Яну, потом озадаченно дотронулась пальцем до лба. — Хочешь, буду считать и тебе? Ты сказал много нехороших, гадких, отвратительных слов, а Хит говорит, что надо избавляться от этой кавычки.
   Старший Мастерс посмотрел на Сэмми так, будто девочка упала с другой планеты, и спросил тоном, каким говорил в зале суда:
   — Извините?
   — Ты пукнул? — сморщилась девочка.
   — Что?
 
   — Ну, из попки… — Сэмми немного придвинулась к нему. — Мама говорит, что это невежливо и, если получилось, надо говорить «извините».
   Глаза старика потемнели, а щеки вспыхнули. Точно как сын, он запустил пятерню в приглаженные волосы и, отбросив утонченный профессиональный стиль, нелепо моргнул:
   — Нет, юная дама, я не пукал!
   Сэмми сразу погрустнела.
   — Твоя мама, наверное, умерла, когда ты был совсем маленьким. Как у Хита. И тебя некому было учить хорошим манерам. Так?
   Ян оглядел комнату и так взъерошил волосы, словно внезапно обнаружил, что в них завелись вши.
   — А вы, миссис Кэньон, обучая дочь манерам, могли бы привить ей уважение к взрослым. Мне не очень приятно, когда мое поведение критикует четырехлетний ребенок.
   Мередит снова вскочила на ноги и слегка шлепнула Сэмми по попке.
   — До того как мы встретили Хита, никто из старших вокруг, за исключением меня самой, не заслуживал уважения Сэмми. Прошу прощения, если она вас обидела. Но и вы должны признать, что наш визит нельзя назвать приятным.
   Хит взял девочку на руки и потянул Мередит за локоть к выходу.
   — Пошли, дорогая. Извини, что подверг тебя и Сэмми такому испытанию. Я думал… ну ладно, не важно, что я думал. Голиаф, ко мне!
   — Подожди, Хит! — окликнул его отец. — Что ты имел в виду, когда говорил, что твоя жизнь тоже поставлена на карту? Это преувеличение или вам действительно грозит опасность?
   Шериф, не останавливаясь, шел к дверям кабинета.
   — Черт побери, Хит, я задал тебе вопрос! Если ситуация настолько серьезна, я, конечно, тебе помогу. В конце концов, ты мой сын.
   Хит задержался и передал малышку Мередит.
   — Подождите меня на крыльце. Я вас догоню. — Он повернулся к отцу, и в глазах его появился нехороший блеск. — Я не твой сын. Я был для тебя чем угодно. Помехой. Неприятным испытанием. Крестом, который необходимо нести. Но сыном — никогда.
   Она понимала, что Сэмми надо уводить. Но дошла только до порога, дальше ноги отказывались идти. Хит думал, что Мередит уже на улице. Но она не могла его покинуть. Только не теперь, когда видела и понимала, как тяжело ему дается ссора с отцом. Надо остаться с Хитом. И дочь останется тоже. Потому что он остался с Мередит и с Сэмми.

Глава 25

   «Я не твой сын». Слова повисли в воздухе. Ян выглядел так, словно Хит его ударил.
   — Вдумайся в это! — возбужденно выкрикивал Хит. — Девятнадцать лет! Да, я совершил такое, что не дай Бог! Но я был еще мальчишкой. А ты отыгрался на мне. Помнишь? Назвал убийцей! Дал пощечину! Заявил, чтобы я не поганил твой дом своим присутствием! А у меня в кармане было всего пять долларов. Ты даже не разрешил мне взять хоть какую-то одежду. Просто выставил за дверь в шесть утра и умыл руки!
   — Ты виноват в ее смерти, и ты был пьян, а я только что приехал из морга. Думаешь, я мог тогда здраво рассуждать? Да, в тот момент я был готов разорвать тебя на части!
   — Не представляешь, сколько раз я жалел, что ты этого не сделал, потому что ты был прав: это я убил мою сестренку. С тех пор как ты отдалился от нас, Лейни была единственным близким мне человеком. И уж кому-кому, а ей я никогда не хотел причинить зла. Я нашел Лейни под машиной. Я пытался ее вытащить. А когда копы достали ее оттуда, хотел оживить. У нее была раздавлена голова. Только представь: искусственное дыхание рот в рот. Вот почему на мне было столько ее крови, черт побери!
   Ян закрыл глаза, его лицо стало пепельно-серым. От жалости к нему сердце Мередит обливалось кровью. Великий Ян Мастерс не справился с ролью отца. В этом не было никаких сомнений. Но Мередит видела, как сильно он любил своих детей.
   — О Боже, Хит, не надо, — прошептал он. — Я не вынесу. Не рассказывай никаких деталей, пожалуйста, не надо.
   — Не надо? А как насчет меня? Ты что со мной тогда сделал? Считал, что я пьян? Явился из Чикаго через несколько часов после аварии и даже не понял, что меня накачати транквилизаторами?
   В глазах отца стояла неподдельная мука, хриплый голос срывался.
   — Мне бы сказали. Ты лжешь. Оправдываешься. Мне бы обязательно сказали.
   — Боже мой, отец! Посмотри на меня! Я больше не мальчишка! Лгу? Зачем мне это надо? Сохранить отношения? Смешно! И уж конечно, не боюсь, что ты надерешь мне зад!
   — Не можешь признаться себе самому, — продолжал настаивать Ян.
   — Неправда! Я жил с этим все девятнадцать лет и каждую ночь видел ее лицо. Но не живое, а как тогда, когда делал ей… — По смуглым щекам Хита покатились слезы. — Все время мучился тем, что мог бы Лейни спасти. Помнишь, она всегда бежала ко мне, когда ей было больно.
   Из горла отца вырвался сдавленный звук, и он кивнул.
   — После смерти матери я один мог утешить Лейни. Сначала — если сестра обдирала колени. А когда стала старше, приходила ко мне, если ее сердце разбивал какой-нибудь парень. В ту ночь я все время думал, что смогу помочь Лейни, только бы меня оставили с ней наедине. — Хит судорожно вздохнул. — Признаюсь, я был пьяным дураком, когда сел за руль пикапа. Я полностью в ответе за все, что случилось, и унесу свою вину в могилу. Но клянусь, после аварии я не выпил ни капли. И когда ты меня увидел, я уже не был пьян.
   Во мне было двести двадцать фунтов живого веса. Я играл полузащитником, боролся с бычками и объезжал полудиких лошадей. Когда приехали врачи и попытались забрать сестру, я сделался бешеным. Меня не могли оторвать от нее. Я всех раскидывал. Наконец они навалились кучей и медики укололи в руку. Вот и весь сказ. Я не был пьян. Меня напичкали черт знает чем! И извини, но не могу поверить, что тебе не сообщили. По законам нашего штата тогда я был еще несовершеннолетним.
   Руки отца висели, как плети. Он качал головой:
   — Не припоминаю, чтобы кто-нибудь говорил мне об этом. Хотя в памяти все расплывается. Я действовал на автопилоте: опознавал тело, пытался ликвидировать выдвинутые против тебя обвинения, изымал их из отчета об аварии. Не помню и половины, что мне тогда говорили.
   Лицо Хита исказилось от горечи.
   — Мог бы спросить у меня, даже если сомневался в моей искренности. Но ты не хотел мне верить. Слышал только себя.
   Хит уничтожал отца.
   — Довольно! — крикнула Мередит.
   Хит круто повернулся.
   — Мерри, я просил уйти.
   — Не могу тебя оставить.
   — Хорошо, ты права. Довольно. В самом деле довольно. Идем. — Он подошел, обнял ее за талию и выставил в коридор с такой силой, что Мередит показалось, будто ее вынесло ветром. — Теперь поняла, что отец всегда на меня плевал? Вот довелось приехать — и что же? Заработал очередную зуботычину, последнюю.
   Мередит удалось затормозить только на крыльце. Она схватила Хита за рубашку.
   — Подожди, я передумала. Мне кажется, ты совершаешь роковую ошибку.
   — Какую?
   — Если ты сейчас уйдешь, то никогда не сумеешь вернуться.
   — Я и не намерен сюда возвращаться.
   — Я не позволю тебе так поступить. Если ты не останешься, то ты сделаешь хуже только себе.
   — Ненавижу его со всеми его потрохами. И это чувство взаимно. Точка!
   — Ох, Хит, неужели ты так слеп? Отец тебя любит. Это написано у него на лице. Только не знает, как выразить свое чувство. Ты его убиваешь.
   — Ради Бога! Выглядел жалким пару минут. Великое дело! Его не убьешь. Как бы он тебя не убил!
   — Пожалуйста, вернись к нему, Хит. Я не уйду, пока ты не послушаешься.
   — И что сказать? Чтобы простил меня за то, что я ему наговорил? Но все это чистая правда!
   — А почему он вообще здесь остался? — не унималась Мередит. — Ведь твой отец работает в Чикаго. Зачем приехал сюда?
   — Обещал матери, что не станет растить детей в городе. Да какая разница? — Хит спустился по ступенькам. — Понимаю, ты хочешь всем добра. Но понятия не имеешь, о чем говоришь. — Хит уже шагал по закругленной подъездной аллее. — Видела, каков он? Даже на вас накинулся!
   — Да, — признала Мередит. — Но защищая тебя. Решил, что женщина просто использует его сына. Он взбешен, Хит. И сражается за тебя, как умеет. Согласна, родитель он — не подарок. Но будь выше этого. Дело не в том, что отец тебя не любит. Он просто неумелый.
   — Неумелый! Прекрасное словцо! А меня он зовет неудачником.
   — Он остался здесь из-за тебя, Хит! — кричала ему в спину Мередит. — Ты должен это понимать. Какой у него еще интерес? Пустой дом? Долгие перелеты? Отец хотел быть рядом с тобой!
   Хит шел не оглядываясь, и Мередит села на ступени. Почувствовав, что сзади ее нет, он обернулся. От гнева кровь бросилась Хиту в лицо, и в несколько прыжков он снова оказался у крыльца.
   — Ты что, черт побери, вытворяешь?
   — Устраиваю сидячую забастовку, — спокойно ответила Мередит.
   Он набрал полную грудь воздуха и посмотрел на стоявших у ступеней Сэмми и Голиафа.
   — Встала на сторону отца? И ты против меня?
   — Глупости! Я на твоей стороне. И сейчас, и буду всегда. Но я знаю, что ты его любишь и что тебе больно. Пожалуйста, вернись, дай своему отцу еще один шанс. Не носи в себе обиду всю оставшуюся жизнь. Ну пожалуйста!
   — Не нравится мне этот псих.
   — Я и не говорю, что нравится. Ты ему тоже не нравишься. Вы даже не знаете друг друга. Но любите. И в душе до смерти переживаете.
   Хит стиснул зубы.
   — Можешь не сомневаться, я ценю твою заботу. Довольна? Если бы отец был нормальным человеком, я бы согласился, что он заслуживает иного отношения. Но он — ненормальный, поэтому я не согласен. Так что поднимайся и пошли.
   — Хит, ты так много для меня сделал. Позволь теперь мне помочь тебе.
   — Мы уходим! — Он щелкнул пальцами и указал себе на ноги, словно она глухая.
   Прошлым вечером Мередит считала, что видела Хита разъяренным. Но поняла, что вчера он был просто раздосадован.
   — Не заводи меня, Мередит!
   Она смотрела снизу вверх — шесть футов пять дюймов взбешенной мужской плоти, и каждый мускул напряжен до предела. Хит щелкал пальцами, приказывал и, судя по всему, мог ударить, если бы она не повиновалась. Но Мередит не чувствовала страха. Наоборот, испытывала какую-то радостную уверенность в своей правоте.
   — Хит, — тихо сказала она, — посмотри на себя. Ты ведешь себя как Дэн.
   Лицо шерифа мгновенно вспыхнуло.
   — Не сравнивай меня с ним! Я этого не заслуживаю!
   — Тогда не щелкай пальцами у меня перед носом. Ты выглядишь очень глупо.
   — Глупо? Считай, как тебе угодно, но я буду щелкать пальцами, если захочу. И не желаю, чтобы остаток жизни меня сравнивали с подонком Дэном.
   — Я не сравниваю тебя с Дэном. Для него я бы поднялась.
   Хит осекся и ошарашенно посмотрел на Мередит.
   — Ничего себе заявление. Для него бы вскочила, а для меня нет?
   — Дэна я боялась.
   — Вот что, Мередит Линн, поторопись-ка оторвать свой зад от этого чертова крыльца!
   — Мама, вы с Хитом сейчас подеретесь? — Сэмми положила ладошку на ошейник Голиафа.
   — Нет, малышка, мы просто спорим.
   — Ну уж дудки, это уже не спор, а настоящая драка! — взвился шериф. — И твоя мама, если не перестанет меня доводить, скоро узнает, что это такое.
   — А мама победит?
   На какое-то время Хит снова потерял дар речи. Потянул себя за мочку уха, потер переносицу.