Страница:
— Брэдфорд забрал в «неотложку» накладывать швы. Сукин сын огрел ее пивной бутылкой. А в остальном — ничего. Скэмпа засадили, и он ревет, как недорезанный боров. Настоящий геморрой.
Хит отставил тарелку с макаронами и запустил пятерню в волосы.
— Рад слышать, что с Корой обошлось. Она приятная леди.
— Слишком приятная для Скэмпа. — Бейли секунду помолчал. — Так что за одолжение?
— Нужны данные на владельца автомашины. — И он продиктовал номерной знак. — Можешь организовать?
— Сынок, я могу все. Подожди.
В телефоне щелкнуло, и Хит услышал удары по клавишам. С того места, где он стоял, из окна гостиной открывался вид на пастбище за дорогой. Обманчиво безмятежные белоголовые коровы бродили в высокой по колено траве. Только что переведенные с зимних выгонов, эти животные на самом деле были дикими и непредсказуемыми, как ковбои субботним вечером.
— Слушаешь? — наконец прорезался голос дежурного. — Ручка наготове?
— Да. — Хит открыл блокнот.
— Зарегистрированный владелец машины: Мередит Линн Кэньон. Диктую фамилию по буквам: Кило, Эдуард, Ноябрь, Оскар, Ноябрь.
Хит довольно хмыкнул. Все-таки доступ к полицейской компьютерной сети имел свои преимущества.
— Белая, пол женский, — продолжал Чарли. — Дата рождения: 23.04.70. Рост: пять футов четыре дюйма, вес: сто шесть фунтов. Волосы каштановые, глаза карие. Заключение по поводу донорства отрицательное. Адрес: 1423, Герефорд-лейн. Это же там, где ты живешь?
— Нет, у меня 1420.
— Проблемы с новыми соседями?
— Ничего серьезного. Небольшое недоразумение. Потребовалось имя, чтобы позвонить и извиниться. Если справочная не даст ее номер, я тебе перезвоню.
— Послушай, сынок, твое обращение с дамами никуда не годится. Поди сам и извинись, а потом спроси ее имя. И при этом побольше моргай и улыбайся. Такое дело требует подхода.
Хит хмыкнул, вспомнив, какой разъяренной была соседка, когда убегала в дом.
— Спасибо за совет, Чарли. Я его запомню.
— Как она из себя?
Хит вспомнил тонкую фигурку.
— Недурна. Чуть бы пополнее. А мордашка симпатичная.
— Бюст ничего?
— Послушай, Чарли, она моя соседка, и только. И я не заметил номера ее бюстгальтера. Иди домой к Мейбл, с ней и почешешь язык.
— Домой к Мейбл мне нельзя, я ведь на дежурстве. Забыл? И пожалуйста, не ври: если настанет день, когда ты не заметишь номера бюстгальтера, значит, ты ослеп, как крот.
Хит покачал головой и повесил трубку. И, перечитывая информацию, которую только что записал, отправил в рот очередную порцию макарон. Постукивая ручкой по столу, он представил себе Мередит Кэньон. Штучка на четверку с плюсом. Иметь бы ей еще к этому и другие черты — например, уравновешенность и терпимость.
Розоватый отсвет Манхэттена проникал в окна кабинета Глена Календри, Он научился не замечать приглушенный шум машин, мчавшихся по улице тридцатью тремя этажами ниже, и со все возрастающим нетерпением прислушивался к голосу из телефонного динамика.
С каждым мгновением он постукивал ручкой по столу чуть громче, и этот звук, поначалу ритмичный, теперь стал похож на очередь из автомата с глушителем. Последний удар — и, откинувшись на спинку стула, Глен швырнул ручку на блокнот.
— Черт побери, Сандерс, не могла же эта стерва раствориться в воздухе! Ты что, полагаешь, она улетела из города на ковре-самолете? — Календри нетерпеливо щелкнул пальцами. — Она мне нужна!
— Я делаю все, что возможно, босс, — раздался разочарованный вздох Аллена Сандерса.
— Твое «все, что возможно» совершенно недостаточно!
— Нет никаких зацепок. Ее последний след — аннулированный счет в банке. И с тех пор — ни черта. Никаких документов. Она не использует пластиковую карточку.
— Но должна же была воспользоваться каким-нибудь транспортом. Ты проверял автобусные станции? Женщину с ребенком засечь нетрудно.
— Босс, мы проверяли все, а потом возвращались обратно и перепроверяли опять. Каждый аэропорт, каждую автобусную станцию. И поезда тоже. Думаю, что она купила подержанную машину у частного владельца и записала ее на другое имя. А заплатила скорее всего наличными. Ужасно хитрая, я вам говорил, и скользкая, как угорь.
Раздраженный, Глен ущипнул себя за мочку уха.
— Хитрая? Да только вместо совести у нее яичники.
— Ну и что? Это не значит, что не хватает мозгов. Очень сообразительная, я вам говорил.
— Должно повезти. Ты найдешь се, Сандерс. Понял? И никаких оправданий. Пять недель прошло, с каждым днем след остывает.
Хозяин кабинета встал и ударом пальца по кнопке оборвал разговор. Сердито обошел стол, и его взгляд упал на висящий над каминной полкой в резной золоченой раме живописный портрет сына.
Его мальчик.
Стараясь не наступить на спящих у очага доберманов, он вгляделся в изображение Дэна. Глен никогда не вспоминал, каким было лицо сына в морге, на опознании. Автомобильная авария. Короткий миг — и жизнь Дэна оборвалась.
Глен до сих пор не мог в это поверить. Он и сейчас ожидал, что вот-вот откроется дверь и сын, живой и невредимый, войдет в комнату. А прошедшие месяцы горя останутся дурным кошмаром.
Теперь единственной родственницей Глена осталась внучка Тамара. И он хотел вернуть ребенка назад. Девочка была из рода Календри и, по Божьей воле, единственная наследница его огромного состояния. Девочку должен воспитывать Календри, а не глупая бабенка, на которой женился сын.
Глен об этом позаботится. Если же стерва сама устранится от воспитания — что ж, тем лучше.
Сэмми стояла на кухонном табурете и опустила обе ручонки в раковину с мыльной водой. А Мередит сзади наблюдала, как дочь возила губкой по тарелке.
— Вон то место. — Она указала на прилипшие буковки лапши. — Прекрасно. Теперь смывай.
Девочка окунула тарелку в чистую воду и поднялась на цыпочки поставить ее в сушилку, а Мередит придержала ее за талию.
— Мамочка, у меня не хуже тебя получается. Правда?
Мередит радовало, что дочь так увлеклась своим занятием. Ужин был сплошной пыткой: Сэмми вздрагивала и оборачивалась на каждый звук.
Мередит поцеловала дочь в макушку.
— Ты самая лучшая четырехлетняя посудомойка.
Сэмми выдернула затычку и наблюдала, как неспешным водоворотом исчезала в трубе мыльная спираль. Медленный сток беспокоил Мередит: видимо, забились трубы, хотя в этом доме все, что могло выйти из строя, уже вышло. Но районы с высокой арендной платой для них остались в прошлом. По крайней мере до тех пор, пока Сэмми не поступит в школу. Тогда Мередит сможет ходить на работу и вернуться к своей специальности — компьютерному программированию.
Арендуя жилье, Мередит собиралась потихоньку заниматься ремонтом этого дома, но встреча с шерифом показала, что ее выбор был очень неудачным. Хотя теперь отступать некуда. По крайней мере в ближайшие шесть месяцев.
— Вытерев Сэмми руки, она опустила девочку на пол, поставила табурет на прежнее место у допотопного холодильника и обвела взглядом чистую кухню.
— Ну вот, мы все и сделали!
— Угу. — Девочка ссутулилась и насупленно смотрела на мать.
— Пойдем смотреть телевизор?
Сэмми наморщила носик.
— Тогда поиграем в карты?
— Не-е.
Вечер получится нескончаемым, если не найти, чем занять Сэмми, и не отвлечь ее от воспоминаний о собаке.
— Знаешь, что мне кажется интересным?
Девочка подняла голову, и ее голубые глаза заблестели от радости.
— Будем делать сахарное печенье, — театрально прошептала Мередит и, опершись ладонями о колени, наклонилась вперед. — Самой разной формы, а потом украшать.
Личико девочки разгладилось.
— Сладости Санта-Клауса?
Мередит не видела причины, чтобы возражать.
— И рождественские деревца? У меня есть блестящая зеленая пудра и кондитерское конфетти.
Сэмми бросилась к буфету за поваренной книгой.
— Я сама замешаю, мамочка!
Припомнив, что творилось в прошлый раз, когда Сэмми замешивала сладкое тесто, Мередит улыбнулась.
— Конечно, милая! Ты лучшая повариха на свете.
Не прошло и нескольких минут, как Мередит уже наблюдала за дочерью, пересыпавшей муку из коробки в мерный стакан, и подсказала:
— Еще один.
Девочка зачерпнула совком, а потом перевернула коробку прямо в мерный стакан.
— Потрясти?
Мередит прищурилась, глядя на красные отметки на прозрачном стекле.
— Не слишком сильно.
Сэмми принялась трясти, но не удержала стакан. Он ударился о край стола, ухнул вниз и разбился на дюжину кусков, а мука белым облаком взметнулась вверх.
— Ой! Мамочка, я не хотела.
Мередит отряхнула ей джинсы.
— Ничего, милая, бывает.
Она помогла дочери слезть с табурета и отправилась за шваброй и мусорным совком. А когда вернулась, увидела, что девочка вытащила из-под раковины ведро для мусора.
— Смотри, оно совсем полное. Я забыла выкинуть.
— Не страшно, сейчас выброшу. Только сначала соберу муку, чтобы не растащить по всему дому.
— Давай лучше я! Это моя работа. — Девочка схватила ведро. — Извини, мамочка, что я разбила твой месильный стакан. Я нечаянно.
— Мерный, — машинально поправила Мередит, хотя слово «месиво» больше подходило к данному случаю. — Не расстраивайся, у меня есть другой.
С ведром в руке Сэмми на цыпочках кругами заскользила к задней двери.
— Не наступай на гнилые доски! — крикнула ей вслед мать.
— Не буду, — отозвалась Сэмми.
Мередит прислушивалась, ожидая, когда хлопнет старая дверь. Ничего. Прошла еще минута. Она отставила швабру и совок и пошла к дочери.
— Сэмми!
Девочка, сжимая ручку, стояла перед закрытой дверью. Мередит захотелось себя выстегать. Собака! Они так увлеклись приготовлением печенья, что на несколько минут забыли о ротвейлере.
Обойдя прогнившее место, женщина присела перед дочерью и заметила в ее глазах страх.
— Сэмми!
— Он может быть там. — Голос девочки дрогнул. — В темноте сожрет — ты даже не узнаешь. Проглотит — и все.
У Мередит к горлу подкатила тошнота: Сэмми по-прежнему смотрела на закрытую дверь, ее личико смертельно побледнело. Бог знает, что творилось у нее в голове, но уж точно ничего хорошего. Если бы Дэн Календри не был мертв, она бы в этот миг кинулась за руль, без единой остановки доехала до Нью-Йорка и убила бы мужа. Превратить ее жизнь в ад — отвратительно. Но как можно так поступать с собственной дочерью?!
На этот вопрос не было ответа, и Мередит давно перестала его искать. Она вздохнула и нежно обняла девочку.
— Сегодня я вынесу мусор сама. Хорошо?
— Нет, мама, не выходи. Я боюсь, что ты не вернешься.
Мередит с удовольствием бы воспользовалась се советом и осталась в доме. Но если пойти у дочери на поводу, она поймет, что и мама тоже боится.
— Не говори чушь. Я скоро вернусь. Этого глупого старого ротвейлера там нет.
Поднимая ведро с мусором и берясь за ручку двери, она очень хотела в это верить. Ротвейлеры, доберманы. Обе породы устрашающе похожи.
Подмигнув Сэмми, она открыла дверь. На заднем дворе было так темно, словно его укутали черным бархатным одеялом. В такую темень ротвейлера не заметить, пока он не окажется рядом. Прекрати, Мередит! Сейчас же прекрати! И, собрав все свое мужество, она вышла на улицу.
Что-то скрипнуло на заднем крыльце, и от этого звука ее кожа моментально покрылась мурашками. Она до боли в глазах всматривалась в темноту. Нигде ничего. Но черная собака не фонарь и не станет сиять. Где уж ее рассмотреть. Мередит тихонько втянула в себя воздух, стараясь сосредоточиться на напоминавшем ей о доме запахе сена.
— Мама?
— Я здесь. — Она быстро шла к навесу, где стоял контейнер для мусора. — Видишь, нет никакой собаки.
Но стоило Мередит приподнять металлическую крышку, как ее нога коснулась стоявшей рядом корзины. От неожиданности женщина подпрыгнула и выпустила крышку. Раздался оглушающий звук. И вдобавок она уронила кухонное ведро.
— Мама! — завопила с порога Сэмми. — Мамочка!
— Я цела, — ответила Мередит неуверенным голосом.
Неужели не смешно? Взрослая женщина, а воображает бог весть что. Как ребенок! Она наклонилась и стала подбирать рассыпавшийся мусор. Затем отряхнула ладони, отыскала упавшую крышку и водрузила ее на контейнер. И только после этого направилась к крыльцу.
— Видишь, я вернулась. — Мередит постаралась, чтобы голос звучал уверенно и как можно веселее.
Сэмми на пороге не оказалось. Мередит заперла дверь на задвижку.
— Сэмми, ты где?
Никакого ответа.
Оставив мусорное ведро в подсобке, женщина дождалась, пока глаза не привыкли к свету. Она нашла девочку между стеной и стиральной машиной — плечи ребенка с трудом протиснулись в узкое пространство.
— Ох, Сэмми!
Мередит очень осторожно вывела дочь из ее убежища.
— Видишь, дорогая, со мной все в порядке. Ничего не случилось. Просто я уронила крышку контейнера. Все хорошо, крошка. Мамочка с тобой.
У Сэмми был совершенно пустой взгляд, и это наполнило Мередит страхом; она чувствовала, что все далеко не так хорошо, и не испытывала уверенности, что станет когда-нибудь лучше. Мередит отнесла Сэмми в спальню. Тельце девочки оставалось твердым, как камень.
Разрыв с реальностью. Этим термином пользовался психотерапевт в нью-йоркской клинике. Окаменелость, пустой взгляд, отсутствие реакции па раздражители. Каждый раз, когда это происходило, Мередит охватывала паника. Что, если Сэмми не выйдет из заторможенного состояния? Этот страх преследовал несчастную мать постоянно. Психотерапевт уверял, что если у девочки не будет стрессов, которые и вызвали болезнь, приступы должны проходить через несколько часов. Но несмотря на это, каждый раз Мередит пугалась до полусмерти.
Она по опыту знала, что труднее всего будет, когда Сэмми «проснется». Малышка просто моргнет, будто включит внутри невидимый рубильник, поведет глазами вокруг, словно для того, чтобы понять, где находится, улыбнется и станет вести себя как ни в чем не бывало. Гораздо труднее будет держаться как ни в чем не бывало самой Мередит, когда так захочется обнять дочь и от облегчения разрыдаться.
Она включила лампу на ночном столике Сэмми и, прижимая к себе дочь и поглаживая ее шелковистые волосы, села с ней в старое кресло-качалку. Немалых сил стоило сдерживать себя и не пытаться разбудить девочку, хотя Мередит уже знала, что это ни к чему не приведет.
Оттолкнувшись ногами, она привела кресло-качалку в движение, надеясь, что ритмическое поскрипывание успокоит ее. Но слезы уже подступили к горлу, уже щипали глаза. На руках лежал «окаменевший» ребенок. Ее ребенок. Сэмми требовалось квалифицированное лечение. Но с момента их переезда в Орегон об этом не могло быть и речи: у Мередит больше не было медицинской страховки.
Ее глаза наполнили слезы. Боже, помоги мне! Я не справлюсь с этим одна. Молитва звучала в ее истерзанной душе, вслух же Мередит не произнесла ни единого слова. Быть может, она выдавала желаемое за действительное, но искренне надеялась, что и в этом состоянии девочка слышит ее.
Зазвонил телефон. Его настойчивые сигналы полетели по притихшему дому, и казалось, что они никогда не прекратятся. Мередит не шелохнулась. После переезда в Орегон по вечерам звонили только коммивояжеры.
Звонки наконец умолкли. Потом возобновились снова. У Мередит перехватило дыхание. А что, если это звонит Мастерс? Узнав, что шериф живет по соседству, она все время изводила себя, представляя страшные ситуации, каждая из которых начиналась с «а что, если?..». А что, если на нее пришел «Эй-пи-би» . Что, если шериф, каким-то образом опознал ее? Что, если сейчас он появится на крыльце с ордером на арест? Недаром же, проезжая мимо на «бронко», он всегда притормаживает, словно пытается рассмотреть их? Конечно, все копы по натуре подозрительны, и в этом нет ничего плохого, если человеку, к которому присматривается полицейский, нечего скрывать или не надо скрываться.
Боже, как она устала! Страшно, невыносимо устала. Слишком устала, чтобы о соседе-шерифе тревожиться. Вот объявится с ордером у дверей, тогда она и будет волноваться.
Мередит коснулась подбородком макушки дочери и медленно оглядела комнату. Она не пожалела денег, чтобы ее отделать — хотела создать сказочный мир, в котором бы Сэмми почувствовала, как любима и что не надо ничего бояться. Абажур в виде клоуна пропускал свет, создававший причудливый золотистый узор. У розовой стены стоял сундучок для игрушек в виде песочного торта с клубникой и изображением Микки-Мауса. Несколько полок с детскими книгами, в основном сказками и собраниями фантастических стихов для малышей.
Бархат и кружево. Фантазии маленькой девочки и замки на песке. Сказочная фея и волшебная палочка. Не так давно Мередит и сама упорно цеплялась за это — или по крайней мере за взрослую версию детских мечтаний о том, что добро побеждает зло, что отважные герои существуют и что все будет хорошо. Надо только верить.
Не отводя взгляда от ярко освещенных окон Мередит Кэньон, Он отпустил кнопку переносного телефона и прервал вызов на середине звонка. Почему, черт побери, никто не отвечает? Хит сразу отбросил мысль, что в доме установлен определитель номеров и женщина попросту не желает с ним разговаривать.
Голиаф воспользовался ситуацией, встал на задние лапы и громко заскреб когтями по подоконнику. Хит взял пса за ошейник и заставил опуститься на пол.
— Ты когда-нибудь прекратишь? Я не позволю тебе выйти на улицу. Ложись!
Ротвейлер заскулил и начал бегать кругами, тыкаясь Хиту в ноги.
— Нет! — твердо повторил шериф. — Только и ждешь, чтобы прямиком рвануть к той маленькой девочке. Думаешь, я не понимаю? Ложись и спи!
Пес понурился и отправился прочь. Хит швырнул телефон на диван. Если дама не желает отвечать на его звонки, то есть занятия и поинтереснее. Да, а что он собирался ей сказать? Что Голиаф замечательный пес, надо только поближе с ним познакомиться?
Испытывая отвращение к самому себе, Хит пересек гостиную, с размаху хлопнулся в потертое откидывающееся кресло и рывком поднял подставку для ног. Так и не тронутое пиво стояло рядом на столике, и от него запотел серебряный поднос. Хит потянулся к пульту и нажал на кнопку телеканала «Полиция».
«Да, в жизни встречаются загадки всегда труднее, чем в детективных фильмах, — мрачно подумал он. — И Мередит Кэньон не составляет исключения». Что-то в этой женщине беспокоило шерифа, хотя он и не мог понять, что именно. Только чувствовал: существовало нечто еще, другое, кроме того, что было видно с первого взгляда. И Хит, не переставая, думал о соседке. Может быть, он где-то ее видел? Неужели дело только в этом?
Возникло слабое подозрение: не в розыске ли таинственная леди? Обычно, если, знакомясь, Хит испытывал навязчивое чувство, что где-то этих людей уже видел, значит, их портреты передавали по полицейской связи.
Стоп! Мастерс заставил себя отбросить эти мысли. Если он себя не остановит, то начнет подозревать в убийствах невинных, добропорядочных старушек.
Довольно! Он выключил телевизор, поднялся с кресла и взял пиво. Голиаф поплелся за ним на кухню. Опустошив бутылку, Хит поставил се в корзину и взглянул на стопку тарелок в раковине. Семь. Значит, чистых осталось пять. Поскольку вечер выдался свободным, появилась шальная мысль, не помыть ли посуду. Просто так, ради смеха. Но она тут же исчезла. Если кончатся тарелки, можно отскрести от грязи одну.
Перед тем как ложиться спать, шериф вывел погулять Голиафа. С пруда доносился нестройный хор квакающих лягушек. Будто аккомпанемент, вдали мычали коровы и время от времени слышалось ржание лошади. Для Хита эти звуки были любимой музыкой. Он любил деревенскую жизнь и юношей мечтал о собственном ранчо. Конечно, о большом, а не таком, как это.
Вспомнив себя молодым человеком, Мастерс испытал забытую грусть: один неверный шаг изменил всю его жизнь. В какой-то момент работа полицейским казалась единственным выходом. Даже сейчас возня с подростками помогала утихомиривать демонов гнетущего прошлого. Хит был слишком занят, чтобы оплакивать все, что произошло, и все, что не сбылось. Но глубоко внутри, в потаенном уголке души, оставались горькие сожаления о несостоявшейся мечте иметь свое ранчо, и они прорывались наружу, когда шериф терял бдительность.
Он втянул в себя воздух, наслаждаясь запахом трав и стараясь понять, почему он все это так любил. Но, вспоминая отца, убеждался, что гены здесь ни при чем. Хотя Ян Мастерс и владел большим ранчо, но проводил на нем совсем немного времени.
Хит тряхнул головой и вгляделся в пронизанную серебристым светом луны темноту. Голиаф семенил у дороги, явно собираясь улизнуть.
— Только попробуй удрать, — предупредил его хозяин.
Ротвейлер возвратился на крыльцо и, прежде чем проскользнуть в дом, бросил на участок соседей страдальческий взгляд.
Прикрыв рукой затылок, а другой вцепившись в треснувшую ручку кувалды, Мередит прищурилась на солнце.
— Вот так-то! — улыбнулась она Сэмми. — Строить забор — нелегкое дело.
Девочка непонимающе уставилась на мотки колючей проволоки и ржавые столбы, которые Мередит притащила из сарая.
— Будет не очень-то красиво, когда ты его закончишь, — заметила Сэмми с детской непосредственностью.
— Зато забесплатно. К счастью, тот, кто здесь жил, ничего не выбрасывал, а складывал все в сарай. — Она покосилась на упавший забор, отделявший двор от пастбища. — Если останутся лишние столбы, попробую починить и его.
— А для чего нам заборы?
Уже набившая мозоли, Мередит осторожно перехватила ручку кувалды. Мысли бешено проносились в голове: какому объяснению поверит ее дочь? Сказать правду — что мама боится, как бы снова не объявился ротвейлер, — значит подлить масло в огонь детского страха. И Мередит решила не волновать лишний раз Сэмми. Теперь, намереваясь добраться до девочки, собака нарвется на преграду.
— Хочу разбить огород. Что ты об этом скажешь?
— Какой огород, мама? Из цветов?
— Овощной. Свою первую грядку на мамином огороде я вырастила в твоем возрасте.
— Тебе было интересно?
— Да. Мама полностью поручила ее мне. Я поливала, пропалывала, а потом срывала и мыла на ужин овощи.
Сэмми нахмурилась.
— Я все равно не понимаю, зачем нам забор.
— Чтобы коровы не вытаптывали наши растения.
Сэмми посмотрела в сторону пастбища и удивилась:
— Но они ни разу сюда не заходили.
— Пока не заходили. Но коровы очень любят огороды, разрывают их копытами.
Девочка скорчила гримасу.
— Будем выращивать окру?
Мередит рассмеялась — дочь явно не разделяла ее энтузиазма по поводу южного стола.
— Не исключено. Но можем посадить и другие растения: брокколи, цветную капусту, фасоль, огурцы. Еще несколько тыкв и немного картошки.
Мередит все больше и больше воодушевлялась. И уже сама удивлялась, почему не занялась этим раньше. Слишком долго прожила в городе, а когда-то даже не представляла себе, как можно жить без собственных грядок.
Мередит приходилось экономить во всем. И свои овощи сократили бы счет от бакалейщика. Надо собирать банки с крышками, тогда к концу лета будет в чем законсервировать овощи. А в магазине подержанных вещей, возможно, удастся купить скороварку. Мередит уже видела полки, уставленные рядами банок с аккуратными наклейками. Они с Сэмми будут наслаждаться маринадами, кетчупами и желе.
Мередит оглядела задний двор, прикидывая, где лучше разбить огород.
— Будет очень интересно, малышка. Еще мы посадим горох и кукурузу.
При упоминании о любимой еде девочка засияла.
— Здоровско!
Мередит нагнулась за очередным столбом и посмотрела на старый, разваливающийся дом, с которым связывала столько грандиозных планов. Вчера она чувствовала себя настолько побежденной и испуганной, что единственным желанием было собрать вещички и как можно быстрее убраться отсюда. Но через забор ротвейлеру вряд ли удастся перепрыгнуть, а значит, не будет размолвок с шерифом. Может, ей и Сэмми все-таки удастся здесь обосноваться.
Мередит обернулась на покосившееся крыльцо и потускневшую от времени красную черепицу. Что и говорить, жилье далеко не первый класс, но ее, провинциалку, шикарные особняки не слишком привлекали. А если поднажать на хозяина и многое делать самой, постепенно все наладится.
— Что с тобой, мамочка?
Голос дочери вернул Мередит к действительности.
— Ничего, милая. Все в порядке. Абсолютно все в порядке.
Глава 4
Хит отставил тарелку с макаронами и запустил пятерню в волосы.
— Рад слышать, что с Корой обошлось. Она приятная леди.
— Слишком приятная для Скэмпа. — Бейли секунду помолчал. — Так что за одолжение?
— Нужны данные на владельца автомашины. — И он продиктовал номерной знак. — Можешь организовать?
— Сынок, я могу все. Подожди.
В телефоне щелкнуло, и Хит услышал удары по клавишам. С того места, где он стоял, из окна гостиной открывался вид на пастбище за дорогой. Обманчиво безмятежные белоголовые коровы бродили в высокой по колено траве. Только что переведенные с зимних выгонов, эти животные на самом деле были дикими и непредсказуемыми, как ковбои субботним вечером.
— Слушаешь? — наконец прорезался голос дежурного. — Ручка наготове?
— Да. — Хит открыл блокнот.
— Зарегистрированный владелец машины: Мередит Линн Кэньон. Диктую фамилию по буквам: Кило, Эдуард, Ноябрь, Оскар, Ноябрь.
Хит довольно хмыкнул. Все-таки доступ к полицейской компьютерной сети имел свои преимущества.
— Белая, пол женский, — продолжал Чарли. — Дата рождения: 23.04.70. Рост: пять футов четыре дюйма, вес: сто шесть фунтов. Волосы каштановые, глаза карие. Заключение по поводу донорства отрицательное. Адрес: 1423, Герефорд-лейн. Это же там, где ты живешь?
— Нет, у меня 1420.
— Проблемы с новыми соседями?
— Ничего серьезного. Небольшое недоразумение. Потребовалось имя, чтобы позвонить и извиниться. Если справочная не даст ее номер, я тебе перезвоню.
— Послушай, сынок, твое обращение с дамами никуда не годится. Поди сам и извинись, а потом спроси ее имя. И при этом побольше моргай и улыбайся. Такое дело требует подхода.
Хит хмыкнул, вспомнив, какой разъяренной была соседка, когда убегала в дом.
— Спасибо за совет, Чарли. Я его запомню.
— Как она из себя?
Хит вспомнил тонкую фигурку.
— Недурна. Чуть бы пополнее. А мордашка симпатичная.
— Бюст ничего?
— Послушай, Чарли, она моя соседка, и только. И я не заметил номера ее бюстгальтера. Иди домой к Мейбл, с ней и почешешь язык.
— Домой к Мейбл мне нельзя, я ведь на дежурстве. Забыл? И пожалуйста, не ври: если настанет день, когда ты не заметишь номера бюстгальтера, значит, ты ослеп, как крот.
Хит покачал головой и повесил трубку. И, перечитывая информацию, которую только что записал, отправил в рот очередную порцию макарон. Постукивая ручкой по столу, он представил себе Мередит Кэньон. Штучка на четверку с плюсом. Иметь бы ей еще к этому и другие черты — например, уравновешенность и терпимость.
Розоватый отсвет Манхэттена проникал в окна кабинета Глена Календри, Он научился не замечать приглушенный шум машин, мчавшихся по улице тридцатью тремя этажами ниже, и со все возрастающим нетерпением прислушивался к голосу из телефонного динамика.
С каждым мгновением он постукивал ручкой по столу чуть громче, и этот звук, поначалу ритмичный, теперь стал похож на очередь из автомата с глушителем. Последний удар — и, откинувшись на спинку стула, Глен швырнул ручку на блокнот.
— Черт побери, Сандерс, не могла же эта стерва раствориться в воздухе! Ты что, полагаешь, она улетела из города на ковре-самолете? — Календри нетерпеливо щелкнул пальцами. — Она мне нужна!
— Я делаю все, что возможно, босс, — раздался разочарованный вздох Аллена Сандерса.
— Твое «все, что возможно» совершенно недостаточно!
— Нет никаких зацепок. Ее последний след — аннулированный счет в банке. И с тех пор — ни черта. Никаких документов. Она не использует пластиковую карточку.
— Но должна же была воспользоваться каким-нибудь транспортом. Ты проверял автобусные станции? Женщину с ребенком засечь нетрудно.
— Босс, мы проверяли все, а потом возвращались обратно и перепроверяли опять. Каждый аэропорт, каждую автобусную станцию. И поезда тоже. Думаю, что она купила подержанную машину у частного владельца и записала ее на другое имя. А заплатила скорее всего наличными. Ужасно хитрая, я вам говорил, и скользкая, как угорь.
Раздраженный, Глен ущипнул себя за мочку уха.
— Хитрая? Да только вместо совести у нее яичники.
— Ну и что? Это не значит, что не хватает мозгов. Очень сообразительная, я вам говорил.
— Должно повезти. Ты найдешь се, Сандерс. Понял? И никаких оправданий. Пять недель прошло, с каждым днем след остывает.
Хозяин кабинета встал и ударом пальца по кнопке оборвал разговор. Сердито обошел стол, и его взгляд упал на висящий над каминной полкой в резной золоченой раме живописный портрет сына.
Его мальчик.
Стараясь не наступить на спящих у очага доберманов, он вгляделся в изображение Дэна. Глен никогда не вспоминал, каким было лицо сына в морге, на опознании. Автомобильная авария. Короткий миг — и жизнь Дэна оборвалась.
Глен до сих пор не мог в это поверить. Он и сейчас ожидал, что вот-вот откроется дверь и сын, живой и невредимый, войдет в комнату. А прошедшие месяцы горя останутся дурным кошмаром.
Теперь единственной родственницей Глена осталась внучка Тамара. И он хотел вернуть ребенка назад. Девочка была из рода Календри и, по Божьей воле, единственная наследница его огромного состояния. Девочку должен воспитывать Календри, а не глупая бабенка, на которой женился сын.
Глен об этом позаботится. Если же стерва сама устранится от воспитания — что ж, тем лучше.
Сэмми стояла на кухонном табурете и опустила обе ручонки в раковину с мыльной водой. А Мередит сзади наблюдала, как дочь возила губкой по тарелке.
— Вон то место. — Она указала на прилипшие буковки лапши. — Прекрасно. Теперь смывай.
Девочка окунула тарелку в чистую воду и поднялась на цыпочки поставить ее в сушилку, а Мередит придержала ее за талию.
— Мамочка, у меня не хуже тебя получается. Правда?
Мередит радовало, что дочь так увлеклась своим занятием. Ужин был сплошной пыткой: Сэмми вздрагивала и оборачивалась на каждый звук.
Мередит поцеловала дочь в макушку.
— Ты самая лучшая четырехлетняя посудомойка.
Сэмми выдернула затычку и наблюдала, как неспешным водоворотом исчезала в трубе мыльная спираль. Медленный сток беспокоил Мередит: видимо, забились трубы, хотя в этом доме все, что могло выйти из строя, уже вышло. Но районы с высокой арендной платой для них остались в прошлом. По крайней мере до тех пор, пока Сэмми не поступит в школу. Тогда Мередит сможет ходить на работу и вернуться к своей специальности — компьютерному программированию.
Арендуя жилье, Мередит собиралась потихоньку заниматься ремонтом этого дома, но встреча с шерифом показала, что ее выбор был очень неудачным. Хотя теперь отступать некуда. По крайней мере в ближайшие шесть месяцев.
— Вытерев Сэмми руки, она опустила девочку на пол, поставила табурет на прежнее место у допотопного холодильника и обвела взглядом чистую кухню.
— Ну вот, мы все и сделали!
— Угу. — Девочка ссутулилась и насупленно смотрела на мать.
— Пойдем смотреть телевизор?
Сэмми наморщила носик.
— Тогда поиграем в карты?
— Не-е.
Вечер получится нескончаемым, если не найти, чем занять Сэмми, и не отвлечь ее от воспоминаний о собаке.
— Знаешь, что мне кажется интересным?
Девочка подняла голову, и ее голубые глаза заблестели от радости.
— Будем делать сахарное печенье, — театрально прошептала Мередит и, опершись ладонями о колени, наклонилась вперед. — Самой разной формы, а потом украшать.
Личико девочки разгладилось.
— Сладости Санта-Клауса?
Мередит не видела причины, чтобы возражать.
— И рождественские деревца? У меня есть блестящая зеленая пудра и кондитерское конфетти.
Сэмми бросилась к буфету за поваренной книгой.
— Я сама замешаю, мамочка!
Припомнив, что творилось в прошлый раз, когда Сэмми замешивала сладкое тесто, Мередит улыбнулась.
— Конечно, милая! Ты лучшая повариха на свете.
Не прошло и нескольких минут, как Мередит уже наблюдала за дочерью, пересыпавшей муку из коробки в мерный стакан, и подсказала:
— Еще один.
Девочка зачерпнула совком, а потом перевернула коробку прямо в мерный стакан.
— Потрясти?
Мередит прищурилась, глядя на красные отметки на прозрачном стекле.
— Не слишком сильно.
Сэмми принялась трясти, но не удержала стакан. Он ударился о край стола, ухнул вниз и разбился на дюжину кусков, а мука белым облаком взметнулась вверх.
— Ой! Мамочка, я не хотела.
Мередит отряхнула ей джинсы.
— Ничего, милая, бывает.
Она помогла дочери слезть с табурета и отправилась за шваброй и мусорным совком. А когда вернулась, увидела, что девочка вытащила из-под раковины ведро для мусора.
— Смотри, оно совсем полное. Я забыла выкинуть.
— Не страшно, сейчас выброшу. Только сначала соберу муку, чтобы не растащить по всему дому.
— Давай лучше я! Это моя работа. — Девочка схватила ведро. — Извини, мамочка, что я разбила твой месильный стакан. Я нечаянно.
— Мерный, — машинально поправила Мередит, хотя слово «месиво» больше подходило к данному случаю. — Не расстраивайся, у меня есть другой.
С ведром в руке Сэмми на цыпочках кругами заскользила к задней двери.
— Не наступай на гнилые доски! — крикнула ей вслед мать.
— Не буду, — отозвалась Сэмми.
Мередит прислушивалась, ожидая, когда хлопнет старая дверь. Ничего. Прошла еще минута. Она отставила швабру и совок и пошла к дочери.
— Сэмми!
Девочка, сжимая ручку, стояла перед закрытой дверью. Мередит захотелось себя выстегать. Собака! Они так увлеклись приготовлением печенья, что на несколько минут забыли о ротвейлере.
Обойдя прогнившее место, женщина присела перед дочерью и заметила в ее глазах страх.
— Сэмми!
— Он может быть там. — Голос девочки дрогнул. — В темноте сожрет — ты даже не узнаешь. Проглотит — и все.
У Мередит к горлу подкатила тошнота: Сэмми по-прежнему смотрела на закрытую дверь, ее личико смертельно побледнело. Бог знает, что творилось у нее в голове, но уж точно ничего хорошего. Если бы Дэн Календри не был мертв, она бы в этот миг кинулась за руль, без единой остановки доехала до Нью-Йорка и убила бы мужа. Превратить ее жизнь в ад — отвратительно. Но как можно так поступать с собственной дочерью?!
На этот вопрос не было ответа, и Мередит давно перестала его искать. Она вздохнула и нежно обняла девочку.
— Сегодня я вынесу мусор сама. Хорошо?
— Нет, мама, не выходи. Я боюсь, что ты не вернешься.
Мередит с удовольствием бы воспользовалась се советом и осталась в доме. Но если пойти у дочери на поводу, она поймет, что и мама тоже боится.
— Не говори чушь. Я скоро вернусь. Этого глупого старого ротвейлера там нет.
Поднимая ведро с мусором и берясь за ручку двери, она очень хотела в это верить. Ротвейлеры, доберманы. Обе породы устрашающе похожи.
Подмигнув Сэмми, она открыла дверь. На заднем дворе было так темно, словно его укутали черным бархатным одеялом. В такую темень ротвейлера не заметить, пока он не окажется рядом. Прекрати, Мередит! Сейчас же прекрати! И, собрав все свое мужество, она вышла на улицу.
Что-то скрипнуло на заднем крыльце, и от этого звука ее кожа моментально покрылась мурашками. Она до боли в глазах всматривалась в темноту. Нигде ничего. Но черная собака не фонарь и не станет сиять. Где уж ее рассмотреть. Мередит тихонько втянула в себя воздух, стараясь сосредоточиться на напоминавшем ей о доме запахе сена.
— Мама?
— Я здесь. — Она быстро шла к навесу, где стоял контейнер для мусора. — Видишь, нет никакой собаки.
Но стоило Мередит приподнять металлическую крышку, как ее нога коснулась стоявшей рядом корзины. От неожиданности женщина подпрыгнула и выпустила крышку. Раздался оглушающий звук. И вдобавок она уронила кухонное ведро.
— Мама! — завопила с порога Сэмми. — Мамочка!
— Я цела, — ответила Мередит неуверенным голосом.
Неужели не смешно? Взрослая женщина, а воображает бог весть что. Как ребенок! Она наклонилась и стала подбирать рассыпавшийся мусор. Затем отряхнула ладони, отыскала упавшую крышку и водрузила ее на контейнер. И только после этого направилась к крыльцу.
— Видишь, я вернулась. — Мередит постаралась, чтобы голос звучал уверенно и как можно веселее.
Сэмми на пороге не оказалось. Мередит заперла дверь на задвижку.
— Сэмми, ты где?
Никакого ответа.
Оставив мусорное ведро в подсобке, женщина дождалась, пока глаза не привыкли к свету. Она нашла девочку между стеной и стиральной машиной — плечи ребенка с трудом протиснулись в узкое пространство.
— Ох, Сэмми!
Мередит очень осторожно вывела дочь из ее убежища.
— Видишь, дорогая, со мной все в порядке. Ничего не случилось. Просто я уронила крышку контейнера. Все хорошо, крошка. Мамочка с тобой.
У Сэмми был совершенно пустой взгляд, и это наполнило Мередит страхом; она чувствовала, что все далеко не так хорошо, и не испытывала уверенности, что станет когда-нибудь лучше. Мередит отнесла Сэмми в спальню. Тельце девочки оставалось твердым, как камень.
Разрыв с реальностью. Этим термином пользовался психотерапевт в нью-йоркской клинике. Окаменелость, пустой взгляд, отсутствие реакции па раздражители. Каждый раз, когда это происходило, Мередит охватывала паника. Что, если Сэмми не выйдет из заторможенного состояния? Этот страх преследовал несчастную мать постоянно. Психотерапевт уверял, что если у девочки не будет стрессов, которые и вызвали болезнь, приступы должны проходить через несколько часов. Но несмотря на это, каждый раз Мередит пугалась до полусмерти.
Она по опыту знала, что труднее всего будет, когда Сэмми «проснется». Малышка просто моргнет, будто включит внутри невидимый рубильник, поведет глазами вокруг, словно для того, чтобы понять, где находится, улыбнется и станет вести себя как ни в чем не бывало. Гораздо труднее будет держаться как ни в чем не бывало самой Мередит, когда так захочется обнять дочь и от облегчения разрыдаться.
Она включила лампу на ночном столике Сэмми и, прижимая к себе дочь и поглаживая ее шелковистые волосы, села с ней в старое кресло-качалку. Немалых сил стоило сдерживать себя и не пытаться разбудить девочку, хотя Мередит уже знала, что это ни к чему не приведет.
Оттолкнувшись ногами, она привела кресло-качалку в движение, надеясь, что ритмическое поскрипывание успокоит ее. Но слезы уже подступили к горлу, уже щипали глаза. На руках лежал «окаменевший» ребенок. Ее ребенок. Сэмми требовалось квалифицированное лечение. Но с момента их переезда в Орегон об этом не могло быть и речи: у Мередит больше не было медицинской страховки.
Ее глаза наполнили слезы. Боже, помоги мне! Я не справлюсь с этим одна. Молитва звучала в ее истерзанной душе, вслух же Мередит не произнесла ни единого слова. Быть может, она выдавала желаемое за действительное, но искренне надеялась, что и в этом состоянии девочка слышит ее.
Зазвонил телефон. Его настойчивые сигналы полетели по притихшему дому, и казалось, что они никогда не прекратятся. Мередит не шелохнулась. После переезда в Орегон по вечерам звонили только коммивояжеры.
Звонки наконец умолкли. Потом возобновились снова. У Мередит перехватило дыхание. А что, если это звонит Мастерс? Узнав, что шериф живет по соседству, она все время изводила себя, представляя страшные ситуации, каждая из которых начиналась с «а что, если?..». А что, если на нее пришел «Эй-пи-би» . Что, если шериф, каким-то образом опознал ее? Что, если сейчас он появится на крыльце с ордером на арест? Недаром же, проезжая мимо на «бронко», он всегда притормаживает, словно пытается рассмотреть их? Конечно, все копы по натуре подозрительны, и в этом нет ничего плохого, если человеку, к которому присматривается полицейский, нечего скрывать или не надо скрываться.
Боже, как она устала! Страшно, невыносимо устала. Слишком устала, чтобы о соседе-шерифе тревожиться. Вот объявится с ордером у дверей, тогда она и будет волноваться.
Мередит коснулась подбородком макушки дочери и медленно оглядела комнату. Она не пожалела денег, чтобы ее отделать — хотела создать сказочный мир, в котором бы Сэмми почувствовала, как любима и что не надо ничего бояться. Абажур в виде клоуна пропускал свет, создававший причудливый золотистый узор. У розовой стены стоял сундучок для игрушек в виде песочного торта с клубникой и изображением Микки-Мауса. Несколько полок с детскими книгами, в основном сказками и собраниями фантастических стихов для малышей.
Бархат и кружево. Фантазии маленькой девочки и замки на песке. Сказочная фея и волшебная палочка. Не так давно Мередит и сама упорно цеплялась за это — или по крайней мере за взрослую версию детских мечтаний о том, что добро побеждает зло, что отважные герои существуют и что все будет хорошо. Надо только верить.
Не отводя взгляда от ярко освещенных окон Мередит Кэньон, Он отпустил кнопку переносного телефона и прервал вызов на середине звонка. Почему, черт побери, никто не отвечает? Хит сразу отбросил мысль, что в доме установлен определитель номеров и женщина попросту не желает с ним разговаривать.
Голиаф воспользовался ситуацией, встал на задние лапы и громко заскреб когтями по подоконнику. Хит взял пса за ошейник и заставил опуститься на пол.
— Ты когда-нибудь прекратишь? Я не позволю тебе выйти на улицу. Ложись!
Ротвейлер заскулил и начал бегать кругами, тыкаясь Хиту в ноги.
— Нет! — твердо повторил шериф. — Только и ждешь, чтобы прямиком рвануть к той маленькой девочке. Думаешь, я не понимаю? Ложись и спи!
Пес понурился и отправился прочь. Хит швырнул телефон на диван. Если дама не желает отвечать на его звонки, то есть занятия и поинтереснее. Да, а что он собирался ей сказать? Что Голиаф замечательный пес, надо только поближе с ним познакомиться?
Испытывая отвращение к самому себе, Хит пересек гостиную, с размаху хлопнулся в потертое откидывающееся кресло и рывком поднял подставку для ног. Так и не тронутое пиво стояло рядом на столике, и от него запотел серебряный поднос. Хит потянулся к пульту и нажал на кнопку телеканала «Полиция».
«Да, в жизни встречаются загадки всегда труднее, чем в детективных фильмах, — мрачно подумал он. — И Мередит Кэньон не составляет исключения». Что-то в этой женщине беспокоило шерифа, хотя он и не мог понять, что именно. Только чувствовал: существовало нечто еще, другое, кроме того, что было видно с первого взгляда. И Хит, не переставая, думал о соседке. Может быть, он где-то ее видел? Неужели дело только в этом?
Возникло слабое подозрение: не в розыске ли таинственная леди? Обычно, если, знакомясь, Хит испытывал навязчивое чувство, что где-то этих людей уже видел, значит, их портреты передавали по полицейской связи.
Стоп! Мастерс заставил себя отбросить эти мысли. Если он себя не остановит, то начнет подозревать в убийствах невинных, добропорядочных старушек.
Довольно! Он выключил телевизор, поднялся с кресла и взял пиво. Голиаф поплелся за ним на кухню. Опустошив бутылку, Хит поставил се в корзину и взглянул на стопку тарелок в раковине. Семь. Значит, чистых осталось пять. Поскольку вечер выдался свободным, появилась шальная мысль, не помыть ли посуду. Просто так, ради смеха. Но она тут же исчезла. Если кончатся тарелки, можно отскрести от грязи одну.
Перед тем как ложиться спать, шериф вывел погулять Голиафа. С пруда доносился нестройный хор квакающих лягушек. Будто аккомпанемент, вдали мычали коровы и время от времени слышалось ржание лошади. Для Хита эти звуки были любимой музыкой. Он любил деревенскую жизнь и юношей мечтал о собственном ранчо. Конечно, о большом, а не таком, как это.
Вспомнив себя молодым человеком, Мастерс испытал забытую грусть: один неверный шаг изменил всю его жизнь. В какой-то момент работа полицейским казалась единственным выходом. Даже сейчас возня с подростками помогала утихомиривать демонов гнетущего прошлого. Хит был слишком занят, чтобы оплакивать все, что произошло, и все, что не сбылось. Но глубоко внутри, в потаенном уголке души, оставались горькие сожаления о несостоявшейся мечте иметь свое ранчо, и они прорывались наружу, когда шериф терял бдительность.
Он втянул в себя воздух, наслаждаясь запахом трав и стараясь понять, почему он все это так любил. Но, вспоминая отца, убеждался, что гены здесь ни при чем. Хотя Ян Мастерс и владел большим ранчо, но проводил на нем совсем немного времени.
Хит тряхнул головой и вгляделся в пронизанную серебристым светом луны темноту. Голиаф семенил у дороги, явно собираясь улизнуть.
— Только попробуй удрать, — предупредил его хозяин.
Ротвейлер возвратился на крыльцо и, прежде чем проскользнуть в дом, бросил на участок соседей страдальческий взгляд.
Прикрыв рукой затылок, а другой вцепившись в треснувшую ручку кувалды, Мередит прищурилась на солнце.
— Вот так-то! — улыбнулась она Сэмми. — Строить забор — нелегкое дело.
Девочка непонимающе уставилась на мотки колючей проволоки и ржавые столбы, которые Мередит притащила из сарая.
— Будет не очень-то красиво, когда ты его закончишь, — заметила Сэмми с детской непосредственностью.
— Зато забесплатно. К счастью, тот, кто здесь жил, ничего не выбрасывал, а складывал все в сарай. — Она покосилась на упавший забор, отделявший двор от пастбища. — Если останутся лишние столбы, попробую починить и его.
— А для чего нам заборы?
Уже набившая мозоли, Мередит осторожно перехватила ручку кувалды. Мысли бешено проносились в голове: какому объяснению поверит ее дочь? Сказать правду — что мама боится, как бы снова не объявился ротвейлер, — значит подлить масло в огонь детского страха. И Мередит решила не волновать лишний раз Сэмми. Теперь, намереваясь добраться до девочки, собака нарвется на преграду.
— Хочу разбить огород. Что ты об этом скажешь?
— Какой огород, мама? Из цветов?
— Овощной. Свою первую грядку на мамином огороде я вырастила в твоем возрасте.
— Тебе было интересно?
— Да. Мама полностью поручила ее мне. Я поливала, пропалывала, а потом срывала и мыла на ужин овощи.
Сэмми нахмурилась.
— Я все равно не понимаю, зачем нам забор.
— Чтобы коровы не вытаптывали наши растения.
Сэмми посмотрела в сторону пастбища и удивилась:
— Но они ни разу сюда не заходили.
— Пока не заходили. Но коровы очень любят огороды, разрывают их копытами.
Девочка скорчила гримасу.
— Будем выращивать окру?
Мередит рассмеялась — дочь явно не разделяла ее энтузиазма по поводу южного стола.
— Не исключено. Но можем посадить и другие растения: брокколи, цветную капусту, фасоль, огурцы. Еще несколько тыкв и немного картошки.
Мередит все больше и больше воодушевлялась. И уже сама удивлялась, почему не занялась этим раньше. Слишком долго прожила в городе, а когда-то даже не представляла себе, как можно жить без собственных грядок.
Мередит приходилось экономить во всем. И свои овощи сократили бы счет от бакалейщика. Надо собирать банки с крышками, тогда к концу лета будет в чем законсервировать овощи. А в магазине подержанных вещей, возможно, удастся купить скороварку. Мередит уже видела полки, уставленные рядами банок с аккуратными наклейками. Они с Сэмми будут наслаждаться маринадами, кетчупами и желе.
Мередит оглядела задний двор, прикидывая, где лучше разбить огород.
— Будет очень интересно, малышка. Еще мы посадим горох и кукурузу.
При упоминании о любимой еде девочка засияла.
— Здоровско!
Мередит нагнулась за очередным столбом и посмотрела на старый, разваливающийся дом, с которым связывала столько грандиозных планов. Вчера она чувствовала себя настолько побежденной и испуганной, что единственным желанием было собрать вещички и как можно быстрее убраться отсюда. Но через забор ротвейлеру вряд ли удастся перепрыгнуть, а значит, не будет размолвок с шерифом. Может, ей и Сэмми все-таки удастся здесь обосноваться.
Мередит обернулась на покосившееся крыльцо и потускневшую от времени красную черепицу. Что и говорить, жилье далеко не первый класс, но ее, провинциалку, шикарные особняки не слишком привлекали. А если поднажать на хозяина и многое делать самой, постепенно все наладится.
— Что с тобой, мамочка?
Голос дочери вернул Мередит к действительности.
— Ничего, милая. Все в порядке. Абсолютно все в порядке.
Глава 4
В следующие два дня жизнь Хита превратилась в сплошной кошмар. Петиция, требовавшая отозвать его с поста шерифа, произвела изрядную шумиху: его трижды вызывали на окружную комиссию, но так ничего и не решили. Мастерс категорически отказался швырять подростков в переполненные камеры — даже на короткий срок, пока за ними не явятся родители. Для чего это делать — для изучения темных сторон жизни? Никогда, пока он шериф! Что же до извещения родителей, то нет никакой проблемы: дайте еще пятнадцать полицейских.
Потом эта авария, за которую, по убеждению Мастерса, был в ответе Том Мур. Ее трагический итог: семь оборванных жизней — все выпускники-отличники, осенью бы поступившие в университеты на спортивные стипендии. Ребята нравились учителям, пользовались уважением у одноклассников, были любимцами в семьях. Невосполнимая потеря.
Хит присутствовал на заупокойной мессе и весь день после аварии читал лекции в школе, привлекая пьющих и непьющих подростков к участию в финансируемых деловыми кругами программах превентивной борьбы с алкоголем.
Потом эта авария, за которую, по убеждению Мастерса, был в ответе Том Мур. Ее трагический итог: семь оборванных жизней — все выпускники-отличники, осенью бы поступившие в университеты на спортивные стипендии. Ребята нравились учителям, пользовались уважением у одноклассников, были любимцами в семьях. Невосполнимая потеря.
Хит присутствовал на заупокойной мессе и весь день после аварии читал лекции в школе, привлекая пьющих и непьющих подростков к участию в финансируемых деловыми кругами программах превентивной борьбы с алкоголем.