Страница:
Неужели я согласился бы навсегда забыть мою Зену? Ни за что.
Воспоминания причиняют боль, однако я лелею память о Зене. Ты, святой Андрей, знаешь, сколько раз служил я по ней заупокойную. Святой Андрей, попроси Господа, замолви слово, пусть Господь смилуется над этими несчастными. Объясни Господу — ну как же им принять крещение, если они вдруг лишатся всех своих воспоминаний? Они ведь не противники Господа, никакого зла не сотворят. Просто привыкли они жить на свой лад. Если они обретут бессмертную душу, то сразу изменятся. Зачем же отнимать у них прошлое, зачем лишать их всего, чем они были? Лучше пусть они рассказывают людям про морские чудеса, которые сотворил Всевышний, и все мы только еще больше будем почитать Создателя. Разве я не прав? Святой Андрей, если я прав, ниспошли мне в том знамение.
И дрогнула резная деревянная фигурка. Губы шевельнулись в улыбке, рука поднялась, как для благословения.
Томислав обмер. Спустит миг он опомнился и пал ниц.
— Слава, слава Тебе, Господи Боже наш! Слава Тебе, Милосердный! — пробормотал он сквозь слезы.
Наконец Томислав поднял лицо от земли. Все вокруг было как раньше: свеча догорела, стало еще холоднее. Над церковным куполом сияли в полночной тьме звезды.
— Спасибо тебе, Андрей, — взволнованно сказал Томислав. — Ты настоящий друг.
И тут он понял, что только что произошло.
— Чудо! Мне было явлено чудо! Мне — не достоин я, Господи!
Отец Томислав молился до самого рассвета.
— Отче наш, иже еси на небесех… Да святится имя Твое…
Под утро, когда старика одолела усталость, он снова поднял голову и робко поглядел на лик святого.
— Андрей, — прошептал он. — Про мою доченьку рассказывают ужасные, страшные вещи. Не пошлешь ли ты еще одно знамение? Я-то знаю, что все эти россказни — ложь. Нада сейчас там, где и ты, на небесах. Может быть, в эту минуту она подле тебя и смотрит с небес на старика-отца.
Если бы и люди в этом убедились… Не мог бы ты послать знамение, что она в раю?
Статуя была недвижной. Томислав понурился, капля крови со лба скатилась на его бороду.
Когда забрезжило утро, Томислав поднялся с колен, перекрестился пред алтарем и вышел из церкви.
— Его честность не подлежит сомнению, — сказал Ванимен. — И наверное, вечером, засыпая, он грезит, что его заветное желание исполнилось.
Миива поежилась — но не потому что ей было холодно.
— А вдруг этот умерший человек, к которому он взывал, просто сыграл с ним злую шутку? — предположила она.
— Вряд ли. Мне кажется. Всевышний этого не допустил бы. Он справедлив.
Миива в испуге обернулась к Ванимену.
— Ты еще никогда не говорил так, Ванимен.
— Среди нас еще никогда не было никого, кто пытался бы размышлять и говорить об этих вещах. Все это было для нас чем-то далеким, мы знали об этом столько же, сколько дельфины знают о том, для чего служат ножи, кинжалы и тому подобное. Мы знали одно: существует слепая судьба, удача, которая может сопутствовать тебе, а может вдруг и отвернуться. И в самом конце, для кого раньше, для кого позже, судьба настигает тебя — неумолимый рок. Богу нет до нас никакого дела — вот как мы рассуждали — а нам нет дела до Бога.
Они прошли еще около сотни ярдов, лишь тогда Ванимен насмешливо улыбнулся той улыбкой, которой была свойственна ему в минуты величайшей опасности, и снова заговорил:
— А сегодня я сомневаюсь: возможно лучше было бы, если бы я не начинал задумываться об этих вопросах.
— Ты в самом деле считаешь, что мы должны расстаться с миром волшебства?
Миива нервно теребила серое платье, которое раздражало кожу и не позволяло телу вольно дышать и жить одной жизнью со всей природой.
— В Волшебном мире мы свободны, как стая диких лебедей в небе, — сказала она.
— Боюсь, Павел Шубич прав, — уверенно ответил Ванимен. — Если не ради самих себя, то ради наших потомков мы должны принять его предложение.
— Так ли хороша будет жизнь, которая ждет наших детей, чтобы платить за нее столь высокую цену? Людям редко выпадает счастливый жребий.
— Наш народ обладает многими умениями. То, что мы умеем плавать под водой, открывает перед нами богатейшие возможности. Но главное, нас здесь любят. Наверное, ты заметила, что наши юноши ухаживают за смертными девушками, а наши девушки ходят с парнями из задруги, и у многих отношения серьезные, отцы уже подумывают о свадьбах, потому что выдать дочку за кого-нибудь из наших значит полностью обеспечить ее жизнь. Ведь у наших парней впереди блестящая будущность.
Миива кивнула:
— Да, конечно. У детей, которые родятся от таких браков, привязанность к суше будет уже гораздо сильнее, чем у нас. А в следующем поколении они станут почти совсем такими же, как настоящие люди. Внуки наших детей уже не смогут жить в воде, они будут тонуть, как все смертные.
Ведь наш народ приобрел свои свойства и умения не вдруг, а в течение многих столетий, правильно? И через сто или двести лет племя лири смешается с человеческим родом, растворится в нем и исчезнет без следа. Народ лири станет легендой, сказкой, которую не будет принимать всерьез ни один здравомыслящий человек.
— Но они будут жить на небесах, — напомнил Ванимен.
Громко закаркал ворон.
— Я хочу… — начал Ванимен и вдруг замолчал.
— Что, дорогой? — Миива ласково сжала его руку.
— Я хотел бы, чтобы этот шаг был сделан мной из искреннего глубочайшего желания обрести Бога. Никак иначе мне нельзя предстать пред Ним. Я не прошу милостыню.
— Ты, Ванимен?.. — прошептала Миива.
— Да.
Они остановились посреди дороги, Ванимен выпрямился и расправил плечи.
— Я буду первым. Пусть все остальные увидят, что со мною станется.
Тогда они смогут сделать свой выбор. Я — ваш царь.
Получив от отца Томислава положенные наставления, Ванимен один уехал к морю. Так он провел весь день и всю ночь весеннего равноденствия. Что он делал, о чем размышлял, осталось неизвестным, ибо Ванимен навсегда сохранил это в тайне.
Вернулся он в задругу на закате в день святого архангела Гавриила. На следующее утро, после того как Томислав отслужил обедню, Ванимен переступил порог церкви. В ней собрались прихожане — жители задруги.
Ни святые образа, ни Спаситель не отвратили свои лики от Ванимена.
Шел проливной дождь. Перед церковью под деревьями, на которых уже проклюнулись почки, стояли в ожидании подданные морского царя.
Он вышел из церкви и, подняв руки к небу, воскликнул на языке своего народа:
— Не медлите, дети мои, ни минуты не медлите! Христос призывает вас под свое благословение!
6
7
Воспоминания причиняют боль, однако я лелею память о Зене. Ты, святой Андрей, знаешь, сколько раз служил я по ней заупокойную. Святой Андрей, попроси Господа, замолви слово, пусть Господь смилуется над этими несчастными. Объясни Господу — ну как же им принять крещение, если они вдруг лишатся всех своих воспоминаний? Они ведь не противники Господа, никакого зла не сотворят. Просто привыкли они жить на свой лад. Если они обретут бессмертную душу, то сразу изменятся. Зачем же отнимать у них прошлое, зачем лишать их всего, чем они были? Лучше пусть они рассказывают людям про морские чудеса, которые сотворил Всевышний, и все мы только еще больше будем почитать Создателя. Разве я не прав? Святой Андрей, если я прав, ниспошли мне в том знамение.
И дрогнула резная деревянная фигурка. Губы шевельнулись в улыбке, рука поднялась, как для благословения.
Томислав обмер. Спустит миг он опомнился и пал ниц.
— Слава, слава Тебе, Господи Боже наш! Слава Тебе, Милосердный! — пробормотал он сквозь слезы.
Наконец Томислав поднял лицо от земли. Все вокруг было как раньше: свеча догорела, стало еще холоднее. Над церковным куполом сияли в полночной тьме звезды.
— Спасибо тебе, Андрей, — взволнованно сказал Томислав. — Ты настоящий друг.
И тут он понял, что только что произошло.
— Чудо! Мне было явлено чудо! Мне — не достоин я, Господи!
Отец Томислав молился до самого рассвета.
— Отче наш, иже еси на небесех… Да святится имя Твое…
Под утро, когда старика одолела усталость, он снова поднял голову и робко поглядел на лик святого.
— Андрей, — прошептал он. — Про мою доченьку рассказывают ужасные, страшные вещи. Не пошлешь ли ты еще одно знамение? Я-то знаю, что все эти россказни — ложь. Нада сейчас там, где и ты, на небесах. Может быть, в эту минуту она подле тебя и смотрит с небес на старика-отца.
Если бы и люди в этом убедились… Не мог бы ты послать знамение, что она в раю?
Статуя была недвижной. Томислав понурился, капля крови со лба скатилась на его бороду.
Когда забрезжило утро, Томислав поднялся с колен, перекрестился пред алтарем и вышел из церкви.
***
Ванимен и Миива не спеша шли по проезжей дороге, которая вела через лес. Снег выпал той зимой поздно, он покрывал землю тонким, не толще двух дюймов слоем и таял, на дороге сквозь снег простукала темная грязь, однако чуть дальше, под деревьями снег сверкал чистотой. Голые сучья и ветви строго чернели в синеве неба. Ветра не было, воздух казался теплым.— Его честность не подлежит сомнению, — сказал Ванимен. — И наверное, вечером, засыпая, он грезит, что его заветное желание исполнилось.
Миива поежилась — но не потому что ей было холодно.
— А вдруг этот умерший человек, к которому он взывал, просто сыграл с ним злую шутку? — предположила она.
— Вряд ли. Мне кажется. Всевышний этого не допустил бы. Он справедлив.
Миива в испуге обернулась к Ванимену.
— Ты еще никогда не говорил так, Ванимен.
— Среди нас еще никогда не было никого, кто пытался бы размышлять и говорить об этих вещах. Все это было для нас чем-то далеким, мы знали об этом столько же, сколько дельфины знают о том, для чего служат ножи, кинжалы и тому подобное. Мы знали одно: существует слепая судьба, удача, которая может сопутствовать тебе, а может вдруг и отвернуться. И в самом конце, для кого раньше, для кого позже, судьба настигает тебя — неумолимый рок. Богу нет до нас никакого дела — вот как мы рассуждали — а нам нет дела до Бога.
Они прошли еще около сотни ярдов, лишь тогда Ванимен насмешливо улыбнулся той улыбкой, которой была свойственна ему в минуты величайшей опасности, и снова заговорил:
— А сегодня я сомневаюсь: возможно лучше было бы, если бы я не начинал задумываться об этих вопросах.
— Ты в самом деле считаешь, что мы должны расстаться с миром волшебства?
Миива нервно теребила серое платье, которое раздражало кожу и не позволяло телу вольно дышать и жить одной жизнью со всей природой.
— В Волшебном мире мы свободны, как стая диких лебедей в небе, — сказала она.
— Боюсь, Павел Шубич прав, — уверенно ответил Ванимен. — Если не ради самих себя, то ради наших потомков мы должны принять его предложение.
— Так ли хороша будет жизнь, которая ждет наших детей, чтобы платить за нее столь высокую цену? Людям редко выпадает счастливый жребий.
— Наш народ обладает многими умениями. То, что мы умеем плавать под водой, открывает перед нами богатейшие возможности. Но главное, нас здесь любят. Наверное, ты заметила, что наши юноши ухаживают за смертными девушками, а наши девушки ходят с парнями из задруги, и у многих отношения серьезные, отцы уже подумывают о свадьбах, потому что выдать дочку за кого-нибудь из наших значит полностью обеспечить ее жизнь. Ведь у наших парней впереди блестящая будущность.
Миива кивнула:
— Да, конечно. У детей, которые родятся от таких браков, привязанность к суше будет уже гораздо сильнее, чем у нас. А в следующем поколении они станут почти совсем такими же, как настоящие люди. Внуки наших детей уже не смогут жить в воде, они будут тонуть, как все смертные.
Ведь наш народ приобрел свои свойства и умения не вдруг, а в течение многих столетий, правильно? И через сто или двести лет племя лири смешается с человеческим родом, растворится в нем и исчезнет без следа. Народ лири станет легендой, сказкой, которую не будет принимать всерьез ни один здравомыслящий человек.
— Но они будут жить на небесах, — напомнил Ванимен.
Громко закаркал ворон.
— Я хочу… — начал Ванимен и вдруг замолчал.
— Что, дорогой? — Миива ласково сжала его руку.
— Я хотел бы, чтобы этот шаг был сделан мной из искреннего глубочайшего желания обрести Бога. Никак иначе мне нельзя предстать пред Ним. Я не прошу милостыню.
— Ты, Ванимен?.. — прошептала Миива.
— Да.
Они остановились посреди дороги, Ванимен выпрямился и расправил плечи.
— Я буду первым. Пусть все остальные увидят, что со мною станется.
Тогда они смогут сделать свой выбор. Я — ваш царь.
***
Отец Петр, капеллан замка, чрезвычайно оскорбился, когда узнал, что крещение морского царя состоится в лесной глуши, в скромной сельской церквушке, и что совершит обряд Томислав. Жупан на это возразил, дескать, все должно происходить в строгом соответствии с повелением бана, да и простое благоразумие подсказывает, что не следует привлекать к событию внимание приезжих, и потому лучше совершить обряд не в многолюдном Шибенике, а в лесной задруге.Получив от отца Томислава положенные наставления, Ванимен один уехал к морю. Так он провел весь день и всю ночь весеннего равноденствия. Что он делал, о чем размышлял, осталось неизвестным, ибо Ванимен навсегда сохранил это в тайне.
Вернулся он в задругу на закате в день святого архангела Гавриила. На следующее утро, после того как Томислав отслужил обедню, Ванимен переступил порог церкви. В ней собрались прихожане — жители задруги.
Ни святые образа, ни Спаситель не отвратили свои лики от Ванимена.
Шел проливной дождь. Перед церковью под деревьями, на которых уже проклюнулись почки, стояли в ожидании подданные морского царя.
Он вышел из церкви и, подняв руки к небу, воскликнул на языке своего народа:
— Не медлите, дети мои, ни минуты не медлите! Христос призывает вас под свое благословение!
6
Расставшись с Нильсом и Ингеборг, Тоно и Эяна покинули берега Дании и несколько месяцев скитались по морям северной Европы, прежде чем направились в Гренландию. Они обшарили все прибрежные воды, стараясь хоть что-нибудь узнать об отце, но собранные ими сведения были крайне скудными. В морях, омывающих северные и западные берега Европы, все племя лири не могло поселиться — ему пришлось бы разделиться на множество мелких групп, а это, безусловно, было исключено. На всем пространстве от мыса Нордкап до Фарерских островов, от Ботнического залива Балтики до пролива св. Георгия между Англией и Ирландией уже почти не осталось незанятых охотничьих угодий на морском дне, вся суша была населена людьми, если же какой-то берег и казался на первый взгляд пустынным, то выяснялось, что люди более или менее часто приплывали туда на своих кораблях. Всюду здесь уже господствовала христианская церковь, всюду хозяйничали христианские священники.
Кое-где уцелели пока что не захваченные людьми уголки, но они были заняты: там жили разнообразные племена и народы Волшебного мира, которых было так много, что им самим уже едва хватало места.
Здешние обитатели морских глубин встретили Тоно и Эяну дружелюбно, но никто из них не имел ни малейшего представления о том, где могут сейчас находиться изгнанники лири, никто даже не слышал, куда они уплыли. Это было очень странно, потому что дельфины и водяные, которые живут по одиночке или отдельными семьями, обычно знают обо всем, что происходит вокруг, и любят распространять всевозможные слухи и новости. Лишь немногие что-то слышали про какое-то племя, которое, как говорили, ушло на северо-запад через проливы Каттегат и Скагеррак. Но дальше след терялся.
Убедившись, что ничего больше узнать не удастся, брат и сестра поплыли к берегам Исландии. Они пустились в путь зимой. В прибрежных водах Исландии уцелело три подводных поселения, но их жители ничего не слышали о племени лири. Тоно и Эяна нашли здесь временный приют и охотно воспользовались гостеприимством исландских водяных, поскольку зима в этих краях оказалась намного суровее, чем те холода, которые были для них привычными — ведь брат и сестра еще никогда не заплывали так далеко на север и не пережили еще ни одного значительного изменения климата. Старшие в племени лири, прожившие на свете не одно столетие, рассказывали, что за последние восемьдесят-девяносто лет климат стал значительно более суровым, чем прежде. Теперь зимой во всех фьордах скапливался паковый лед, тогда как раньше они совсем не замерзали. Айсберги подстерегали суда на морских путях, которыми беспрепятственно водил свои ладьи Эйрик Рыжий три столетия тому назад.
Но похолодание не имело значения для племени лири, в студеной воде они чувствовали себя только бодрее, меж тем как плавая в теплых течениях становились вялыми и слабыми. Вполне вероятно, что Ванимен повел свой народ на север к опасным для кораблей отмелям возле Гренландии. Тоно и Эяна поплыли туда весной.
По пути они повстречали дельфинов, и те подтвердили предположение детей Ванимена. Отец и его подданные захватили корабль в каком-то норвежском порту. Но вскоре налетел страшный шторм. Он унес их в такие далекие моря, куда еще не отваживался заплыть ни один дельфин.
— Если корабль пошел ко дну, — размышлял вслух Тоно, — значит, его матросы поневоле опять стали пловцами. Куда они направились, зависит от того, где они находились, когда произошло кораблекрушение. Но если они куда-то поплыли, у них была определенная цель и уверенность, что они могут ее достичь. Если корабль не погиб, то взял прежний курс и продолжил путь к прежней цели. И раз уж мы здесь, то имеет смысл поискать их у берегов Гренландии, это совсем недалеко.
Эяна согласилась с братом.
Все лето Тоно и Эяна плавали вдоль восточного побережья Гренландии, но их поиски ничего не дали. Правда, они обнаружили здесь поселение морских жителей, во многом похожих на подданных Ванимена, однако гренландские водяные оказались невежественными дикарями, которые никогда даже слыхом не слыхали про народ лири. В сущности, было маловероятным, что кто-то из них мог когда-то повстречать изгнанников, скорей уж следовало отыскать и расспросить местных людей. И они нашли небольшой поселок иннуитов и попросили у них приюта в надежде узнать что-нибудь об отце. Еще в Лири Тоно и Эяна слыхали какие-то довольно неопределенные рассказы о том, что на огромном покрытом льдами острове живут люди, прибывшие сюда издалека, и постепенно переселяются с севера все южнее и южнее. И вот теперь брат и сестра познакомились с этими людьми. Они оказались сильными, ловкими, всегда готовыми прийти на помощь другу, если тот попал в беду. Они были щедрыми и веселыми, искренними в дружбе. Иннуиты понравились детям Ванимена гораздо больше, чем все, с кем они успели познакомиться во время своих странствий вокруг Северной Европы. Иннуиты были язычниками, и потому их ничуть не смущало то обстоятельство, что в их племени поселились два существа из Волшебного мира. Однако через несколько месяцев однообразная жизнь наскучила Эяне и Тоно. Научившись объясняться с иннуитами на их языке, брат и сестра выяснили, что никто в поселке ничего не слышал о Ванимене. В конце концов, Тоно и Эяна распрощались с иннуитами и вернулись в море. Теперь они поплыли на юг и вскоре оставили далеко позади северные воды и льды, где охотились иннуиты, которые никогда не заплывали на своих лодках далеко на юг.
Обогнув мыс на крайнем юге Гренландии, брат и сестра снова увидели дельфинов. И те наконец-то сообщили им важную новость, от которой у детей Ванимена сильней забилось сердце. Дельфины сказали, что ходят слухи о неких магических силах где-то возле западного побережья Гренландии. Ничего более определенного они сказать не могли, эти вещи лежали за пределами их разумения, да и то, что они сообщили, вполне могло оказаться вздорной сплетней, которые дельфины так любят разносить. Дельфины даже не потрудились наведаться к западному берегу и выяснить, есть ли там что-то в самом деле. В свое оправдание они сказали, что о северо-западном побережье ходит недобрая молва, дескать, опасно приближаться к тому берегу.
Что ж, наверное, эти слухи обоснованы. Ведь Новый Лири, новое поселение их народа, могло внушить ужас созданиям, которые ни во сне, ни наяву еще не видели, чтоб на дне моря был город, предположили Тоно и Эяна. В любом случае, какая бы опасность ни грозила, они должны были выяснить, что дало повод для слухов о неведомых магических силах.
Люди, с которыми брат и сестра не так давно расстались, многое рассказали им о жизни в Гренландии. На северной стороне острова находились три норвежских поселка. Климат там был не столь суровым, как в центральных областях Гренландии. Самый старый и самый крупный поселок назывался Остри-бюгд, то есть Восточный поселок. Недалеко от поселка был Мид-бюгд, Средний поселок, севернее и на значительном расстоянии от этих двух лежал Вестри-бюгд, Западный поселок. Недобрая молва шла как раз о местности близ этого поселения.
Тоно и Эяна поплыли на северо-запад. Осень уже подходила к концу.
Кое-где уцелели пока что не захваченные людьми уголки, но они были заняты: там жили разнообразные племена и народы Волшебного мира, которых было так много, что им самим уже едва хватало места.
Здешние обитатели морских глубин встретили Тоно и Эяну дружелюбно, но никто из них не имел ни малейшего представления о том, где могут сейчас находиться изгнанники лири, никто даже не слышал, куда они уплыли. Это было очень странно, потому что дельфины и водяные, которые живут по одиночке или отдельными семьями, обычно знают обо всем, что происходит вокруг, и любят распространять всевозможные слухи и новости. Лишь немногие что-то слышали про какое-то племя, которое, как говорили, ушло на северо-запад через проливы Каттегат и Скагеррак. Но дальше след терялся.
Убедившись, что ничего больше узнать не удастся, брат и сестра поплыли к берегам Исландии. Они пустились в путь зимой. В прибрежных водах Исландии уцелело три подводных поселения, но их жители ничего не слышали о племени лири. Тоно и Эяна нашли здесь временный приют и охотно воспользовались гостеприимством исландских водяных, поскольку зима в этих краях оказалась намного суровее, чем те холода, которые были для них привычными — ведь брат и сестра еще никогда не заплывали так далеко на север и не пережили еще ни одного значительного изменения климата. Старшие в племени лири, прожившие на свете не одно столетие, рассказывали, что за последние восемьдесят-девяносто лет климат стал значительно более суровым, чем прежде. Теперь зимой во всех фьордах скапливался паковый лед, тогда как раньше они совсем не замерзали. Айсберги подстерегали суда на морских путях, которыми беспрепятственно водил свои ладьи Эйрик Рыжий три столетия тому назад.
Но похолодание не имело значения для племени лири, в студеной воде они чувствовали себя только бодрее, меж тем как плавая в теплых течениях становились вялыми и слабыми. Вполне вероятно, что Ванимен повел свой народ на север к опасным для кораблей отмелям возле Гренландии. Тоно и Эяна поплыли туда весной.
По пути они повстречали дельфинов, и те подтвердили предположение детей Ванимена. Отец и его подданные захватили корабль в каком-то норвежском порту. Но вскоре налетел страшный шторм. Он унес их в такие далекие моря, куда еще не отваживался заплыть ни один дельфин.
— Если корабль пошел ко дну, — размышлял вслух Тоно, — значит, его матросы поневоле опять стали пловцами. Куда они направились, зависит от того, где они находились, когда произошло кораблекрушение. Но если они куда-то поплыли, у них была определенная цель и уверенность, что они могут ее достичь. Если корабль не погиб, то взял прежний курс и продолжил путь к прежней цели. И раз уж мы здесь, то имеет смысл поискать их у берегов Гренландии, это совсем недалеко.
Эяна согласилась с братом.
Все лето Тоно и Эяна плавали вдоль восточного побережья Гренландии, но их поиски ничего не дали. Правда, они обнаружили здесь поселение морских жителей, во многом похожих на подданных Ванимена, однако гренландские водяные оказались невежественными дикарями, которые никогда даже слыхом не слыхали про народ лири. В сущности, было маловероятным, что кто-то из них мог когда-то повстречать изгнанников, скорей уж следовало отыскать и расспросить местных людей. И они нашли небольшой поселок иннуитов и попросили у них приюта в надежде узнать что-нибудь об отце. Еще в Лири Тоно и Эяна слыхали какие-то довольно неопределенные рассказы о том, что на огромном покрытом льдами острове живут люди, прибывшие сюда издалека, и постепенно переселяются с севера все южнее и южнее. И вот теперь брат и сестра познакомились с этими людьми. Они оказались сильными, ловкими, всегда готовыми прийти на помощь другу, если тот попал в беду. Они были щедрыми и веселыми, искренними в дружбе. Иннуиты понравились детям Ванимена гораздо больше, чем все, с кем они успели познакомиться во время своих странствий вокруг Северной Европы. Иннуиты были язычниками, и потому их ничуть не смущало то обстоятельство, что в их племени поселились два существа из Волшебного мира. Однако через несколько месяцев однообразная жизнь наскучила Эяне и Тоно. Научившись объясняться с иннуитами на их языке, брат и сестра выяснили, что никто в поселке ничего не слышал о Ванимене. В конце концов, Тоно и Эяна распрощались с иннуитами и вернулись в море. Теперь они поплыли на юг и вскоре оставили далеко позади северные воды и льды, где охотились иннуиты, которые никогда не заплывали на своих лодках далеко на юг.
Обогнув мыс на крайнем юге Гренландии, брат и сестра снова увидели дельфинов. И те наконец-то сообщили им важную новость, от которой у детей Ванимена сильней забилось сердце. Дельфины сказали, что ходят слухи о неких магических силах где-то возле западного побережья Гренландии. Ничего более определенного они сказать не могли, эти вещи лежали за пределами их разумения, да и то, что они сообщили, вполне могло оказаться вздорной сплетней, которые дельфины так любят разносить. Дельфины даже не потрудились наведаться к западному берегу и выяснить, есть ли там что-то в самом деле. В свое оправдание они сказали, что о северо-западном побережье ходит недобрая молва, дескать, опасно приближаться к тому берегу.
Что ж, наверное, эти слухи обоснованы. Ведь Новый Лири, новое поселение их народа, могло внушить ужас созданиям, которые ни во сне, ни наяву еще не видели, чтоб на дне моря был город, предположили Тоно и Эяна. В любом случае, какая бы опасность ни грозила, они должны были выяснить, что дало повод для слухов о неведомых магических силах.
Люди, с которыми брат и сестра не так давно расстались, многое рассказали им о жизни в Гренландии. На северной стороне острова находились три норвежских поселка. Климат там был не столь суровым, как в центральных областях Гренландии. Самый старый и самый крупный поселок назывался Остри-бюгд, то есть Восточный поселок. Недалеко от поселка был Мид-бюгд, Средний поселок, севернее и на значительном расстоянии от этих двух лежал Вестри-бюгд, Западный поселок. Недобрая молва шла как раз о местности близ этого поселения.
Тоно и Эяна поплыли на северо-запад. Осень уже подходила к концу.
7
Вдоль берега шел умиак в окружении целой флотилии каяков. Дети Ванимена поднялись из глубины на поверхность моря примерно в полумиле от этих лодок, выдохнули воду из легких и огляделись вокруг в поисках какого-нибудь укрытия на случай опасности. Акулы и касатки, волнение и бурный прибой у скал, острые рифы — все это закалило их, изгнав из сердца малодушие, но вместе с тем приучило быть осторожными.
— Судя по тому, что я понял из объяснений дельфинов, магические силы здесь на северо-западе враждебны норвежцам, — сказал Тоно. — Одно из двух: либо это наш отец отражал их нападение, либо эти силы вызваны иннуитами, у которых мы жили. Выходит, иннуиты не проткнули нас гарпунами, лишь потому что поняли — мы иной народ?
— Чепуха, — ответила Эяна. — Иннуиты, прошлой зимой давшие нам приют, были самыми замечательными людьми, каких я вообще знала.
— Но эти, в лодках, из другого племени, сестра. Я слышал множество историй про убийства, которые совершались имение здесь, в Гренландии.
— Да ведь они сразу увидят, что мы с тобой не жители суши, не люди. Ни в коем случае нельзя показать, что мы их боимся. Наоборот, надо идти в наступление. Давай потихоньку поплывем им навстречу и будем при этом как можно дружелюбнее улыбаться.
— Но в любой момент будь готова нырнуть. Вперед!
По-прежнему дыша воздухом, они поплыли навстречу флотилии и скоро очутились среди каяков. На поверхности вода была ледяной, однако брату и сестре холод был не страшен. На их месте люди мгновенно окоченели бы и погибли, тогда как детей Ванимена студеная морская вода мягко обнимала, лаская и поглаживая. И на вкус вода была для них не горько-соленой, но многообразной, сложной, со множеством смешанных тонких привкусов, у нее был вкус жизни, вкус глубины и простора. Вода покачивала их на волнах с белыми шапками пены, и каждая волна переливалась тысячей цветовых оттенков, от иссиня-черного до искрящегося изумрудно-зеленого. Вода шумела, вода ворковала, и слышался ее гулкий рокот, доносившийся издали, от берегов. С запада дул резкий пронизывающий ветер, он гнал свинцово-серые тучи по блеклому белесому небу. Чайки с пронзительным криком рассекали крыльями холодный воздух. Справа полого поднимался низкий берег, темнели скалы и желтой полосой тянулись луга, которые спускались с невысоких холмов к берегу, изрезанному бухтами и заливами; выше, над мягкими складками холмов белели снежные вершины и тускло блестели льды, покрывавшие всю центральную часть острова Гренландия.
Но на берег Тоно и Эяна взглянули лишь мельком, их внимание было всецело сосредоточено на лодках. Каяки, вероятно, служили сопровождением и охраной большого судна, умиака. Эти суда пришли, по-видимому, не издалека. У иннуитов на восточном берегу Гренландии Тоно и Эяна подобных лодок не видели. Умиак представлял собой нечто вроде каноэ больших размеров и был сделан из шкур, натянутых на каркас из китовых костей или дерева, которое море выносит на берег. На веслах сидели около десятка женщин. Столько же каяков сопровождали умиак, и в каждом из них сидел мужчина. Вся эта флотилия шумно веселилась, взрывы хохота и веселые возгласы были более громкими, чем крики чаек и плеск волн. Тоно и Эяна увидели, как один молодой парень подгреб в своем каяке к борту большой лодки и стал о чем-то просить одну из женщин, которые сидели на веслах. Очевидно, она была его матерью. Второй ребенок, младенец, был привязан у нее на груди. Вдруг женщина оставила весло, расстегнула одежду, достала грудь, и парень стал сосать материнское молоко.
Но тут люди заметили Тоно и Эяну. Поднялся страшный крик, засверкали ножи, все каяки понеслись к двоим невесть откуда взявшимся чужакам.
— Держись позади меня, сестра, — приказал Тоно. — Копье опусти под воду, будь готова к нападению.
Тоно поднял руки, показывая иннуитам, что не имеет оружия. Заметно было, как напряглиеь его мускулы.
Первый каяк, подняв брызги, остановился невдалеке от Тоно. Сидевший в каяке парень вполне мог бы сойти за водяного — это был настоящий морской кентавр, он сидел в своей лодке так уверенно и привычно, как будто составлял с ней единое целое. Лодка со всех сторон была закрытой. В шкурах, из которых она была сделана, имелось отверстие для гребца, плотно охваченное со всех сторон костяным кольцом, к которому прикреплялись края его непромокаемой куртки из тюленьей кожи. Гребец мог перевернуться вместе с лодкой вверх килем, и ни капли воды не просочилось бы внутрь каяка. Иннуит ловко орудовал веслом с двумя лопастями, и каяк скользил по волнам легко и проворно, как баклан.
Перед гребцом лежал прикрепленный к лодке гарпун, по бокам были привязаны надутые поплавки из шкур.
В течение нескольких тревожных мгновений парень в каяке и брат с сестрой смотрели друг на друга. Стараясь не показать своего изумления.
Тоно разглядывал человека, чей внешний вид был совершенно иным, нежели у людей, с которыми Тоно когда-либо встречался. Парень был молод и имел могучее сложение, пожалуй, он был крепче, чем все его широкоплечие коренастые товарищи. У него было круглое лицо, узкие глаза-щелки и прямые черные волосы. Кожа — насколько можно было видеть, ибо ее покрывал слой грязи и сала — была желтоватая, как слоновая кость. Ни усов, ни бороды у парня не было, лицо было совершенно гладким. Он быстро опомнился от удивления и вдруг заговорил на ломаном норвежском языке:
— Корабль погибала? Помощь нужна?
— Благодарим тебя, нет. Мы родом из моря, — ответил Тоно по-датски.
Этот язык, которым он владел свободно, был схож с наречием норвежского, на котором говорили гренландские поселенцы, и уж во всяком случае объясняться с парнем в каяке было легче, чем когда-то с Хоо, который кое-как говорил на западном норвежском диалекте. Тоно обрадовался, поняв, что они с эскимосом найдут общий язык, улыбнулся и несколько раз перевернулся в воде, чтобы тот его хорошо разглядел.
С виду Тоно вполне мог сойти за норвежца. Он был высокий и мускулистый, его светлые волосы имели лишь едва заметный зеленоватый отлив, глаза были темно-янтарного цвета. Но какой же смертный, рожденный на земле, способен так легко и свободно плескаться в ледяной воде Гренландского моря? Придерживавший волосы надо лбом кожаный ремешок, пояс, к которому были подвешены два ножа из обсидиана, и ременная петля, на которой висело за спиной копье с костяным острием, составляли всю его одежду.
У Эяны было такое же снаряжение. Она приветливо улыбнулась незнакомцу.
— Значит, вы… — Парень немного подумал и произнес какое-то странное слово, должно быть, на своем родном языке. Наверное, оно означало «волшебные существа».
— Мы — ваши друзья, — сказал Тоно по-датски. С присущей ему обстоятельностью он представил эскимосу Эяну и себя, назвав ее и себя по имени.
— Моя звать Миник, — в свою очередь представился эскимос.
Он был явно навеселе и, похоже, больше, чем его товарищи, которые с нетерпением дожидались окончания разговора, наблюдая за происходящим со стороны.
— На борт, на умиак! Подняться, отдыхать? — предложил парень.
— Нет! — крикнул кто-то с униака.
— Они не от соседей, — прокричал в ответ Миник. Но иннуиты все как один разразились гневным протестующим криком. Их враждебность очень удивила Тоно и Эяну, потому что вообще-то она была эскимосам совершенно не свойственна. По-видимому, причина заключалась не в страхе перед волшебными существами, а в чем-то другом. Язычники иннуиты превосходно уживались со всевозможными духами, раз и навсегда установив с ними мирные отношения. Сейчас перед иннунтами были просто двое неизвествых, похожие на людей и не представлявшие никакой опасности, но определенно связанные с миром волшебного и чудесного.
Вероятно, между этими аборигенами и жителями поселка Востри-бюгд, соседями, произошло какое-то столкновение, может быть, кровопролитная битва… И все-таки надо было попробовать договориться… Первой ее заметила Эяна.
— Тоно, смотри! У них там белая женщина! — воскликнула она.
Тоно должен был внимательно следить за гребцами, которые держали наготове гарпуны и целились в них. Ему некогда было взглянуть в сторону умиака. Меж тем тот подошел ближе, и теперь Тоно тоже увидел, что в центре умиака, выделяясь среди прочих женщин своим высоким ростом, сидит, поджав ноги, как сидели и все остальные, девушка, которая смотрела на него изумленным, застывшим взглядом. Капюшон ее куртки был откинут, на солнце ярко блестели светлые золотистые косы.
Дети морского царя осторожно, чтобы не перевернуть умиак, поднялись на борт и так же осторожно устроились на корточках в носовой части лодки. Они были готовы в любую секунду вскочить и броситься в воду.
Вся лодка была завалена битыми гагарами и запятнана кровью. Тоно и Эяна настороженно присматривались к единственному мужчине, который находился в умиаке. Он сидел поодаль от женщин на корме. Лицо у него было морщинистое, волосы с сильной проседью, зубы кривые и редкие.
Увидев незнакомцев, старик пронзительно взвизгнул и стал жадно ловить ртом воздух, как будто задыхаясь. И вдруг он так же внезапно успокоился и громко сказал:
— Мой нюх говорит, что эти двое не желают нам зла.
Затем он обратился к Тоно и Эяне:
— Моя особа зовет себя Панитпак. Прочие особы зовут мою особу ангакок.
— Так значит, это шаман, колдун и близкий друг духов и демонов, целитель и провидец, предсказывающий будущее и обладающий властью над силами зла. При всей своей внешней скромности, которая, по обычаю, подобала шаману, при том, что годы согнули его спину и изрезали лицо морщинами, в этом человеке явственно чувствовалась горделивая повадка дикого зверя. Мысленно Тоно сравнил его с волком и белым медведем.
— Судя по тому, что я понял из объяснений дельфинов, магические силы здесь на северо-западе враждебны норвежцам, — сказал Тоно. — Одно из двух: либо это наш отец отражал их нападение, либо эти силы вызваны иннуитами, у которых мы жили. Выходит, иннуиты не проткнули нас гарпунами, лишь потому что поняли — мы иной народ?
— Чепуха, — ответила Эяна. — Иннуиты, прошлой зимой давшие нам приют, были самыми замечательными людьми, каких я вообще знала.
— Но эти, в лодках, из другого племени, сестра. Я слышал множество историй про убийства, которые совершались имение здесь, в Гренландии.
— Да ведь они сразу увидят, что мы с тобой не жители суши, не люди. Ни в коем случае нельзя показать, что мы их боимся. Наоборот, надо идти в наступление. Давай потихоньку поплывем им навстречу и будем при этом как можно дружелюбнее улыбаться.
— Но в любой момент будь готова нырнуть. Вперед!
По-прежнему дыша воздухом, они поплыли навстречу флотилии и скоро очутились среди каяков. На поверхности вода была ледяной, однако брату и сестре холод был не страшен. На их месте люди мгновенно окоченели бы и погибли, тогда как детей Ванимена студеная морская вода мягко обнимала, лаская и поглаживая. И на вкус вода была для них не горько-соленой, но многообразной, сложной, со множеством смешанных тонких привкусов, у нее был вкус жизни, вкус глубины и простора. Вода покачивала их на волнах с белыми шапками пены, и каждая волна переливалась тысячей цветовых оттенков, от иссиня-черного до искрящегося изумрудно-зеленого. Вода шумела, вода ворковала, и слышался ее гулкий рокот, доносившийся издали, от берегов. С запада дул резкий пронизывающий ветер, он гнал свинцово-серые тучи по блеклому белесому небу. Чайки с пронзительным криком рассекали крыльями холодный воздух. Справа полого поднимался низкий берег, темнели скалы и желтой полосой тянулись луга, которые спускались с невысоких холмов к берегу, изрезанному бухтами и заливами; выше, над мягкими складками холмов белели снежные вершины и тускло блестели льды, покрывавшие всю центральную часть острова Гренландия.
Но на берег Тоно и Эяна взглянули лишь мельком, их внимание было всецело сосредоточено на лодках. Каяки, вероятно, служили сопровождением и охраной большого судна, умиака. Эти суда пришли, по-видимому, не издалека. У иннуитов на восточном берегу Гренландии Тоно и Эяна подобных лодок не видели. Умиак представлял собой нечто вроде каноэ больших размеров и был сделан из шкур, натянутых на каркас из китовых костей или дерева, которое море выносит на берег. На веслах сидели около десятка женщин. Столько же каяков сопровождали умиак, и в каждом из них сидел мужчина. Вся эта флотилия шумно веселилась, взрывы хохота и веселые возгласы были более громкими, чем крики чаек и плеск волн. Тоно и Эяна увидели, как один молодой парень подгреб в своем каяке к борту большой лодки и стал о чем-то просить одну из женщин, которые сидели на веслах. Очевидно, она была его матерью. Второй ребенок, младенец, был привязан у нее на груди. Вдруг женщина оставила весло, расстегнула одежду, достала грудь, и парень стал сосать материнское молоко.
Но тут люди заметили Тоно и Эяну. Поднялся страшный крик, засверкали ножи, все каяки понеслись к двоим невесть откуда взявшимся чужакам.
— Держись позади меня, сестра, — приказал Тоно. — Копье опусти под воду, будь готова к нападению.
Тоно поднял руки, показывая иннуитам, что не имеет оружия. Заметно было, как напряглиеь его мускулы.
Первый каяк, подняв брызги, остановился невдалеке от Тоно. Сидевший в каяке парень вполне мог бы сойти за водяного — это был настоящий морской кентавр, он сидел в своей лодке так уверенно и привычно, как будто составлял с ней единое целое. Лодка со всех сторон была закрытой. В шкурах, из которых она была сделана, имелось отверстие для гребца, плотно охваченное со всех сторон костяным кольцом, к которому прикреплялись края его непромокаемой куртки из тюленьей кожи. Гребец мог перевернуться вместе с лодкой вверх килем, и ни капли воды не просочилось бы внутрь каяка. Иннуит ловко орудовал веслом с двумя лопастями, и каяк скользил по волнам легко и проворно, как баклан.
Перед гребцом лежал прикрепленный к лодке гарпун, по бокам были привязаны надутые поплавки из шкур.
В течение нескольких тревожных мгновений парень в каяке и брат с сестрой смотрели друг на друга. Стараясь не показать своего изумления.
Тоно разглядывал человека, чей внешний вид был совершенно иным, нежели у людей, с которыми Тоно когда-либо встречался. Парень был молод и имел могучее сложение, пожалуй, он был крепче, чем все его широкоплечие коренастые товарищи. У него было круглое лицо, узкие глаза-щелки и прямые черные волосы. Кожа — насколько можно было видеть, ибо ее покрывал слой грязи и сала — была желтоватая, как слоновая кость. Ни усов, ни бороды у парня не было, лицо было совершенно гладким. Он быстро опомнился от удивления и вдруг заговорил на ломаном норвежском языке:
— Корабль погибала? Помощь нужна?
— Благодарим тебя, нет. Мы родом из моря, — ответил Тоно по-датски.
Этот язык, которым он владел свободно, был схож с наречием норвежского, на котором говорили гренландские поселенцы, и уж во всяком случае объясняться с парнем в каяке было легче, чем когда-то с Хоо, который кое-как говорил на западном норвежском диалекте. Тоно обрадовался, поняв, что они с эскимосом найдут общий язык, улыбнулся и несколько раз перевернулся в воде, чтобы тот его хорошо разглядел.
С виду Тоно вполне мог сойти за норвежца. Он был высокий и мускулистый, его светлые волосы имели лишь едва заметный зеленоватый отлив, глаза были темно-янтарного цвета. Но какой же смертный, рожденный на земле, способен так легко и свободно плескаться в ледяной воде Гренландского моря? Придерживавший волосы надо лбом кожаный ремешок, пояс, к которому были подвешены два ножа из обсидиана, и ременная петля, на которой висело за спиной копье с костяным острием, составляли всю его одежду.
У Эяны было такое же снаряжение. Она приветливо улыбнулась незнакомцу.
— Значит, вы… — Парень немного подумал и произнес какое-то странное слово, должно быть, на своем родном языке. Наверное, оно означало «волшебные существа».
— Мы — ваши друзья, — сказал Тоно по-датски. С присущей ему обстоятельностью он представил эскимосу Эяну и себя, назвав ее и себя по имени.
— Моя звать Миник, — в свою очередь представился эскимос.
Он был явно навеселе и, похоже, больше, чем его товарищи, которые с нетерпением дожидались окончания разговора, наблюдая за происходящим со стороны.
— На борт, на умиак! Подняться, отдыхать? — предложил парень.
— Нет! — крикнул кто-то с униака.
— Они не от соседей, — прокричал в ответ Миник. Но иннуиты все как один разразились гневным протестующим криком. Их враждебность очень удивила Тоно и Эяну, потому что вообще-то она была эскимосам совершенно не свойственна. По-видимому, причина заключалась не в страхе перед волшебными существами, а в чем-то другом. Язычники иннуиты превосходно уживались со всевозможными духами, раз и навсегда установив с ними мирные отношения. Сейчас перед иннунтами были просто двое неизвествых, похожие на людей и не представлявшие никакой опасности, но определенно связанные с миром волшебного и чудесного.
Вероятно, между этими аборигенами и жителями поселка Востри-бюгд, соседями, произошло какое-то столкновение, может быть, кровопролитная битва… И все-таки надо было попробовать договориться… Первой ее заметила Эяна.
— Тоно, смотри! У них там белая женщина! — воскликнула она.
Тоно должен был внимательно следить за гребцами, которые держали наготове гарпуны и целились в них. Ему некогда было взглянуть в сторону умиака. Меж тем тот подошел ближе, и теперь Тоно тоже увидел, что в центре умиака, выделяясь среди прочих женщин своим высоким ростом, сидит, поджав ноги, как сидели и все остальные, девушка, которая смотрела на него изумленным, застывшим взглядом. Капюшон ее куртки был откинут, на солнце ярко блестели светлые золотистые косы.
Дети морского царя осторожно, чтобы не перевернуть умиак, поднялись на борт и так же осторожно устроились на корточках в носовой части лодки. Они были готовы в любую секунду вскочить и броситься в воду.
Вся лодка была завалена битыми гагарами и запятнана кровью. Тоно и Эяна настороженно присматривались к единственному мужчине, который находился в умиаке. Он сидел поодаль от женщин на корме. Лицо у него было морщинистое, волосы с сильной проседью, зубы кривые и редкие.
Увидев незнакомцев, старик пронзительно взвизгнул и стал жадно ловить ртом воздух, как будто задыхаясь. И вдруг он так же внезапно успокоился и громко сказал:
— Мой нюх говорит, что эти двое не желают нам зла.
Затем он обратился к Тоно и Эяне:
— Моя особа зовет себя Панитпак. Прочие особы зовут мою особу ангакок.
— Так значит, это шаман, колдун и близкий друг духов и демонов, целитель и провидец, предсказывающий будущее и обладающий властью над силами зла. При всей своей внешней скромности, которая, по обычаю, подобала шаману, при том, что годы согнули его спину и изрезали лицо морщинами, в этом человеке явственно чувствовалась горделивая повадка дикого зверя. Мысленно Тоно сравнил его с волком и белым медведем.