– Эка невидаль. Закажешь завтра оружейникам – в пять минут починят, – буркнул Середин и пустил по полировке стола к Балагуру свой стакан. – Плесни мне тоже.
   Наполненный стакан скользнул обратно и мужчины надолго замолчали, наслаждаясь напитком, в былые годы стоившим бы целое состояние – уж точно не по карману нищим омоновцам.
   – Завтра починят – послезавтра снова сломается, – кисло улыбнулся Балагур. – Состарилось наше оружие, Коля, как и мы сами… На свалку пора.
   – Ну, ты это брось, – сдвинул кустистые брови Батя. – Развел тут, понимаешь, сопли на сахарине. Отставить пораженческие настроения, сержант Балагуров!
   – Да уж и не сержант я, – вздохнул Сергей. – Запамятовал уже, как сам мне и лейтенантские звездочки цеплял, и капитанские… Майор я, Коля, майор. А что до оружия, то автоматы уже так изношены, что пули болтаются в стволах. Ни кучности, ни точности. Стволы ты где новые возьмешь? Оружейники у нас, конечно, мастера от Бога, но и они не всемогущи. Ни оборудования, ни инструментов путевых. Ни стали. Из водопроводной трубы, ваше превосходительство, как ни крути – только самопал и получается. А патроны? У фабричных все сроки вышли, осечки чуть не через каждый выстрел, а наши самопальные… – он махнул рукой и снова наполнил стакан.
   Президент тоже вздохнул, но вдруг оживился.
   – Зато какая смена подрастает, а? Видал сегодня молодых в деле? Железками своими орудуют, – куда нам с автоматами. И ни патронов им не надо, ни точности. Что скажешь?
   – То и скажу, – Балагур угрюмо нацедил дорогой виски из стакана, проглотил как горькую микстуру. – Так орудуют, как нам с тобой никогда не научиться. Не успеем просто, Коля.
   – Ну, так молодцы, – Середин все никак не мог понять, куда клонит его друг и подчиненный. – Достойную мы смену вырастили. Не согласен, что ли?
   – Согласен. Да только на черта мы с тобой им нужны будем, когда это барахло окончательно в утиль превратится? – он в сердцах оттолкнул разобранный автомат, несколько деталей упали со стола и заскользили по полу. – И мы с ним заодно. Сроку нам с тобой еще – лет пять ползать. Может быть, десять. А потом все – пенсия. И хорошо еще, если какой-нибудь молодчик, из подающих надежду, нам своей палкой-копалкой череп не размозжит…
   – Паранойя у тебя… – неуверенно протянул Батя. – Да мы еще ого-го! Старый конь борозды не испортит, – он плеснул себе вискаря и махнул разом.
   – Но и глубоко не вспашет. Кто у нас самый молодой был в отряде, а? – не отставал майор. – Славка Званцев? Помнишь, как ребята его иначе, чем салагой и не звали?
   – Ну и что?
   – А то, что ему через две недели полтинник. Отмечать будет.
   – Да брось! Ему – пятьдесят? – Батя поморщился, и вдруг замолчал, задумался, словно стал считать впервые за долгое время – а ему-то самому, получается, сколько лет?
   Балагур тоже примолк.
   – Слушай, Серега. А ведь у нас выборы в будущем году, – задумчиво протянул Середин. – Как думаешь, возраст ведь политику не помеха? Вон Фидель, например, еще и после ядерной войны, говорят… Выберут ведь?
   – Если претендент не объявится, выберут тебя, Акела, выберут. А вот если появится молодой волк…
 
   Президент задумался. В свое время он сам вписал в конституцию Первомайской республики пункт, по которому на выборах претендент на это самое скрипучее президентское кресло должен был бросить личный вызов действующему правителю. Тогда, разумеется, и речи никакой не шло о том, что могут появиться какие-то там претенденты, и Николай Михайлович Середин, отец народа, казался вечным, как бронзовые статуи партизан. А сейчас вот бронза покрылась патиной, суставы прихватывал ревматизм, а седых волос давно уже стало больше, чем русых.
   Акела постарел.
   А ну как кто и правда бросит вызов?
   – Зря волну гонишь, Серега, – тряхнул он седой головой, чтобы избавиться от тревожного зуммера в черепе. – Да и нахрапа одного маловато. Надо, чтобы народ этого претендента поддержал. Инициативная, так сказать, группа нужна. А кого народ поддержит? Вот то-то. Народ он за меня горой. Я ведь Батя? Батя.
   – Ничего, скоро Дедом будешь, – ехидно улыбнулся Балагур, глядя на товарища сквозь стакан. – После сегодняшнего-то.
   – А что сегодня? – нахмурился Середин.
   – Сегодня Акела промахнулся. Если бы не пацан этот, Князев, не сидели бы мы тут с тобой. Ну, я бы, может быть, и сидел, а ты гарантированно лежал бы в гробу. С венком, конечно, с бумажными цветами там, а башка тряпочкой прикрыта, чтобы детей и беременных не пугать. И ведь что главное: не я один видел, как ты оплошал, а мальчишка этот, Князев, молодцом оказался. Люди видели. И запомнили.
   – Что ты мелешь? – воскликнул, теряя самообладание, Батя.
   – Ты еще вспомни, кто этот пацан, – как ни в чем не бывало, гнул свое майор. – Так что два в одном: и герой, и…
   Президент открыл было рот, чтобы возразить, но вместо этого схватил бутылку и надолго присосался к горлышку…
 
   Занятый своими мыслями, Игорь шагал по шпалам знакомого до мелочей межстанционного перегона между Первомайской и Щелковской. Он по нему даже с завязанными глазами прошел бы, а уж в тусклом свете редких фонариков, укрепленных на своде через каждые несколько десятков метров, переход и вовсе превращался в приятную прогулку.
   «Два-три, три-четыре… – крутилась в голове детская считалочка. – Мы одни в пустой квартире. Семью восемь, трижды пять, я иду тебя искать…»
   Споткнувшись, он машинально нащупал угловатый предмет в нагрудном кармане куртки.
   «Подарю Лариске, – подумал Игорь. – Вот обрадуется!..»
   По молодости лет он мало разбирался в женских вкусах и предпочтениях, но точно знал, что при виде этого любая девчонка упадет в обморок от счастья. Целую россыпь прозрачных коробочек с наборами разноцветной пудры, кисточками и прочими мелочами он позавчера обнаружил среди прочих трофеев в торговом центре. Сперва хотел выбросить бесполезные цацки, но к одной из них приклеился чудом уцелевший кусочек упаковки, а на нем…
   Таких девушек парень никогда в жизни не видел. Красавица – слабо сказано. Прекрасное создание на ветхом, некогда глянцевом картоне просто не могло быть человеческим существом. Ну не бывает таких – и все тут. Но эта богиня наводила красоту, держа в руке именно такую коробочку.
   «Ну и что? Лариска тоже ничего, – обрывок с неземным ликом он тоже не выбросил, а положил в карман. – Вот накрасится этим самым…»
   В туннеле стояла мертвая тишина, нарушаемая только звуком его шагов. Опасаться здесь было некого. И твари его волновали мало: крупное зверье в надежно заблокированный туннель проникнуть не могло, а изредка просачивающиеся сквозь все кордоны мелкие существа опасность представляли разве что для несмышленого ребенка. Даже подросток, вооруженный палкой, легко справился с большинством из них.
   Впереди замаячил темный, неосвещенный участок. Это показалось странным: обычно потухшие фонарики заменяли новыми сразу – на это средств никогда не жалели. Но факт оставался фактом: ближайшие полсотни метров пути терялись в темноте.
   «Тут, похоже, не один фонарик потух…»
   Обстоятельство это мало озаботило новоиспеченного старшину: темноты он никогда не боялся, а никаких серьезных препятствий впереди до самой Щелковской не предвиделось.
   Тут, можно сказать, дом родной. Все свои. Опасаться здесь нечего, тем более что его надежная шпага – в руке. Шпагой он называл выкованную из куска арматуры заточку длиной чуть больше метра с рукоятью из обрезка резинового шланга и самодельным эфесом. С такой ничего не страшно.
   Поэтому, услышав за своей спиной чьи-то шаги, Игорь не насторожился. Ну идет себе человек и пусть идет. Мало ли кому приспичило пройти с одной станции на другую? Оживленным проспектом перегон не был, но и совсем уж пустынным его назвать было трудно.
   Человек догонял, и Князев немного посторонился, чтобы тот мог беспрепятственно пройти мимо: туннель широкий – всем места хватит. Но тот вдруг раздумал идти на обгон, и теперь мелкие камушки и куски бетона похрустывали под чужими подошвами в унисон с его, Игоревыми, шагами метрах в десяти позади.
   «Может, просто боится один идти? – подумал парень, оборачиваясь и тщетно вглядываясь в темноту. – Наверное, еще со станции решил ко мне пристроиться – я все-таки военный, со мной не так страшно. Ну и правильно. Мы ведь всегда цивильным помощь окажем. Служба!»
   Присутствие чужого он ощутил слишком поздно: нога зацепилась за что-то, чего здесь, на знакомом до мелочей бродвее, быть не могло. Не должно. Игорь полетел наземь, ободрав о шпалу костяшки пальцев.
   – Эй! – вскрикнул он. – Какого?!..
   Могло случиться только одно: кто-то из сослуживцев решил подшутить. Или проучить Князева, чтобы не зазнавался после вчерашнего подвига. Вот и устроили ему…
   – Хватит, парни, не смешно, – он попытался подняться на ноги, но сильный удар по голове швырнул его на рельсы.
   Спасло чудо – или чутье. Ткнувшись мордой в сырой грунт, Князев сразу катнулся в сторону – подальше от того места, куда упал. И спустя мгновенье ровно оттуда послышался короткий зловещий хруст – в щебень входила сталь.
   «Трижды пять», еще раз, по инерции, крутанулась в голове фраза из считалки.
   Рукоять «шпаги» сама легла в ладонь. Рефлекс быстрее мысли. А в метро – все на рефлексах, иначе сожрут.
   Глаза уже привыкли к темноте. У тех, кто под землей жизнь прожил, так иногда бывает: капли света, самого тонкого лучика хватает, чтобы ухватить самое важное. Особенно когда жизнь висит на волоске…
   На фоне слабого отсвета от невероятно далекого фонаря мелькнула темная фигура. Рефлекс – мгновенный выпад – и острие «шпаги» с небольшим напрягом, будто в мешок с песком, вошло во что-то податливое… Стон.
   Потом еще удар и еще – по наитию, в железо. Нападавшие бросились бежать – сообразили, что их жертва в темноте видит как кошка, и с налету взять ее не получится. Игорь их преследовать не стал – кто знает, вдруг это часть плана, вдруг там засада?
   Прижимаясь спиной к стене, чтобы обезопасить себя от нападения сзади, он добрался до первого действующего фонаря и осмотрел свое оружие.
   Четырехгранное острие шпаги на четверть покрылось красным.
   Один-ноль.
 
   Шпага – так романтично Игорь назвал свою арматурину потому, что его брат Антон принес как-то из рейда на поверхности настоящую шпагу.
   – На стенке, понимаешь, в одной квартире висела… – Провел пальцем по тронутой ржавчиной стали брат, вынув оружие чести из длинного тряпичного свертка. – Я сперва думал – спортивная, а потом пригляделся – не-е… Боевое оружие. Старинное причем.
   – Почему ты так решил? – спросил совсем зеленый тогда Игорь, презрительно разглядывая железку в метр с лишним длиной: к чему такая тщедушная штучка в туннелях?
   – Смотри какой клинок, – Антон повернул шпагу к свету. – Обоюдоострый, широкий. Таким не только колоть, но и рубить можно. А гарда? – ткнул он под нос брату потемневшую от времени ажурную чашку, закрывающую руку фехтовальщика. – Помнишь, у Дюма такие описывались? Шут Шико в «Графине Монсоро» такой орудовал, я тебе на ночь читал. В шестнадцатом веке.
   – С шестнадцатого века сохранилась? – недоверчиво прищурился Игорь. – И не в музее, а в простой квартире?
   – Ну это новодел, конечно, – признал брат. – Мне один старичок рассказывал, что туристы обожали из Испании оружие под старину привозить. Из города Толедо, например. Да и у нас клепали такое на заказ. У дедка того свой магазинчик на ВДНХ был…
   Взяв братишку на «слабо», Антон заставил тогда Игоря упражняться с клинком. А потом Игорю и самому понравилось, и «толедская сталь» стала продолжением его руки. Потом ржавчина взяла свое, и шпага сломалась, а Игорь, попереживав, соорудил себе грубое подобие почившего раритета из арматурного прута. Получилось, конечно, не так изящно, зато куда более эффективно.
   Кто бы знал, каких трудов стоило уговорить командира закрыть глаза на «неуставное» оружие! И только увидев его в деле, покойный майор Векслер официально соизволил тогдашнему рядовому Князеву носить это диво рядом со штык-ножом и гранатами. А глядя на получившего за то горячее дельце первые, капральские лычки, Игоря, обзаводиться всякими кортиками и тесаками начали остальные бойцы, получив полуиздевательское-полузавистливое прозвище «мушкетерской роты…»
   Шпага!
 
   Лариску сегодня было не узнать. Куда девалась Снежная Королева из той потрепанной книжки, что Антон читал младшему братику на ночь? Девушка нежно прильнула к плечу свежеиспеченного старшины. Тонкие пальчики осторожно потрогали свежую лычку на матерчатом погоне.
   – А это очень высокий чин? – робко спросила Лариса. – До генерала далеко?
   – Далеко, – осторожно вздыхал Игорь, боясь спугнуть свое счастье.
   – А до майора? – продолжался нежный допрос.
   – Уже ближе.
   – А старшина уже офицер? – с надеждой спросила девушка.
   – Нет, Лара, – честно признался парень и поспешил поправиться, видя, как погрустнела подруга. – Но это уже совсем рядом. Батя мной доволен, – похвастался он. – Вот увидишь, в будущем году…
   – А папа говорит, что пока ты офицером не станешь, чтобы даже не приближался ко мне, – вздохнула Лариса.
   Отец девушки – богатый хозяйственник – устроил в одном из тупиковых туннелей Арбатско-Покровской линии свиноферму, снабжавшую свежим мясом обе станции. Бывший университетский лаборант – сейчас-то он всем говорил, что был профессором! – кормил свиней бесцветными подземными грибами. Дела шли в гору – свиньи у Профессора жили при свете, получше иных людей.
   Старые, гниющие грибы сияли в темноте призрачным голубовато-зеленым светом. Профессор – химик по образованию – выделил из них светящийся реагент. Теперь его хрюшки жевали варево из грибов (употреблять в пищу их можно было, увы, только после долгого вываривания) при сносном освещении, что сказывалось на прибавке веса. А первомайцы охотно покупали пробирки, испускающие свет, при котором можно было даже читать. Если было что, конечно. Правда, поговаривали, что разбивать пробирку, даже потухшую окончательно, категорически нельзя – мол, содержащееся в ней вещество жутко ядовито, но кто обращает внимание на такие мелочи. Градусники, вон, тоже ртуть содержат, но меньше их от этого не используют.
   Игорь любил Ларису, ясное дело, не из-за приданого – плевать ему было на богатства ее папаши, сам в жизни устроится. Но вот тому было совсем не безразлично, с кем свяжется единственная доченька. В идеале бы, конечно, богатый торговец. А если уж без деловой жилки, то пусть хотя бы офицер – хоть защита будет какая для бизнеса, и соседям не стыдно рассказать. Но до лейтенантских погон Игорю было еще ох как далеко…
   – Ты что, уснул? – Лариса вдруг разительно переменилась, подурнела. – Проснись, Князев! Проснись, мать твою!
   Как же портят такие слова даже самых раскрасавиц…
 
   Господи, да что это с ней?!
   Игорь отшатнулся от Ларисы, внезапно превратившейся в ту самую тварь, что едва не снесла Бате голову с плеч. Оборотень! А он-то думал, это все байки…
   Уродливое существо намертво вцепилось когтистыми лапами в ногу старшины и трясло ее, приговаривая:
   – Подъем! Старшина Князев – подъем!
   Игорь суетливо шарил рядом с собой в поисках оружия, но руки натыкались лишь на скомканную ткань.
   – Вставай, едрить твою!
   Тварь сдернула его на пол. Вот сейчас…
   Теперь она вдруг стала похожа на лейтенанта Лесняка из президентской охраны…
   – Лесняк, ты? – стряхнул, наконец, сонную одурь Игорь. – Что случилось?
   – Ну и здоров ты спать! Давай, одевайся – Батя вызывает.
   – А что стряслось-то? – Князев уже натягивал штаны.
   – Ничего не знаю, – пожал плечами лейтенант. – Президент вызывает к себе. В бункер.
   Бункером именовалось бывшее техническое помещение на Первомайской, обустроенное президентом Серединым под резиденцию. На станции были хоромы и попросторнее, но к роскоши он не стремился, и это знали все.
   – Одного меня? – сердце почему-то екнуло.
   – Эка хватил! – расхохотался Лесняк. – Четвертую лычку нацепил и думаешь – пуп Земли? Всех командиров собирает Батя. Начиная от старшин. Так что поспешай – не генерал еще. А мне еще в пять мест надо.
   – Генерала по телефону вызвали бы, – буркнул Игорь, окончательно просыпаясь.
   – Во-во. Сошка мелкая, а я ноги бей, вас собирая. Ты хоть один тут дрыхнешь, и на том спасибо. А то вон Ивановского с бабы стаскивать пришлось. Вон она мне спасибо сказала! – заржал Лесняк, исчезая за дверью.
   Игорь оглянулся: Антонова кровать пустовала.
   «Куда он запропастился, – думал Князев-младший, обуваясь. – Вряд ли далеко собрался – вся амуниция на месте. И не сказал ничего… Может, подругу себе завел?»
   В частых исчезновениях брата, порой среди ночи уходившего из дому, чтобы проверить какую-нибудь свою догадку, и пропадавшего вдруг на несколько дней, не было ничего странного. Но сейчас, глядя на уголок их маленького жилища, превращенный Антоном в рабочий кабинет, Игорь почувствовал странную пустоту. Такую, какая была в сердце маленького Игорешки после исчезновения отца…
 
   В президентском бункере яблоку было негде упасть, столько набилось народу в помещение, изначально рассчитанное всего на нескольких человек. Яблоку упасть… Что за дурацкое выражение. Бессмысленное. Какие еще яблоки…
   – Кто там курит? – бухнул кулаком по столу Балагур, сидевший плечом к плечу с сумрачным Серединым. – И так дышать нечем. Уши оборву, мазурики!
   – Ладно, майор, – обернулся к нему Батя. – Не до этого сейчас. Все собрались?
   – Двоих найти не удалось, – откликнулся Лесняк, успевший вернуться, пока собирались разбуженные среди ночи командиры.
   Игорь впервые присутствовал на таком совещании и немного робел, стиснутый с двух сторон плечами мужиков, старше его лет на десять-пятнадцать: слева сидел капитан Малюгин, а справа – угрюмый старлей без фамилии.
   «Привыкай, – думал он про себя. – Теперь, наверное, частенько придется тут бывать…»
   – Хорошо, – продолжал президент. – Тогда начнем. Вопрос у нас сегодня один-единственный.
   – Когда форму новую выдадут? – буркнул Игорев сосед справа. – Ребята уже на бомжей похожи.
   – Отставить с мелочами, – недобро зыркнул на него из-под мохнатых бровей Батя. – Майор, введите собравшихся в курс дела.
   – У нас ЧП, – выдохнул тот. – Есть свидетель. Все расскажет.
   Со стула стоящего рядом со столом начальников поднялся неприметный мужичок в выцветшей синей робе. Единственный гражданский среди собравшихся, он явно чувствовал себя не в своей тарелке и комкал в руках не то берет, не то кепку – в общем, огрызок какой-то, а не головной убор. Он явно не знал с чего начать, да и не привык, видно, выступать перед таким людским скоплением.
   Игорь помнил этого мужичка. Как же его… Петрович? Семеныч? Он и еще несколько его коллег обеспечивали сохранность телефонных кабелей между Первомайской и Щелковской и далее – к форпостам республики, цепочка которых протянулась до самой МКАД. Провода пришлись весьма по вкусу крысам и прочей подземной живности, против которой мало помогала металлическая оплетка и разнообразные яды, поэтому связь то и дело прерывалась. Случалось, что интересовались кабелями не только крысы…
   Поэтому связисты не были совсем уж гражданскими: пояс мужичка оттягивала тяжелая кобура, выглядевшая на нем чем-то лишним, неуместным. Ну как оптический прицел на самопале из водопроводной трубы.
   – Давай, Неклесов, не робей! – подбодрил докладчика Балагур. – Тут все свои.
   Свои насмешливо загудели и мужика внезапно прорвало:
   – Утащили его! – выпалил он густым басом, неожиданным для существа такой субтильной конституции.
   Повисла тишина. Слышно было даже, как кто-то, шевельнувшись, звякнул металлической деталью амуниции. Где-то далеко мерно капала вода, пощелкивало что-то в тянущихся по стенам трубах. Все ждали продолжения, но связист замолчал, как воды в рот набрал. Пауза стала невыносимой, и собрание взорвалось:
   – Кто утащил?.. Кого утащили?.. Люди или твари?.. Говори толком!.. Что случилось-то?.. Кто утащил-то?..
   – Хорэ! – грохнул кулаком по жалобно хрустнувшему столу Батя. – А ты чего язык проглотил? Говори все толком, как нам с майором рассказывал.
   И мужик послушался, стал рассказывать. С длинными паузами, понукаемый попеременно то майором, то президентом, со множеством отступлений и ничего не значащих подробностей, он поведал притихшим военным, как восстанавливал обрыв кабеля неподалеку от поста, преграждающего выход из туннеля на поверхность, и как на его глазах неизвестные в масках утащили человека в один из боковых ходов. А вот и важная деталь: ход-то был тупиковым. По крайней мере, всегда таковым считался.
   – А ты что же? – задал резонный вопрос один из собравшихся. – Вон, пушка у тебя на поясе! Наделал бы им новых дырок в масках!
   – Сдрейфил я, – честно признался связист. – Пистолет дернул, а он в кобуре застрял. Вжался в нишу между подпорками и молюсь, чтобы меня не заметили. Да я не военный же, мужики… Что я могу-то? Пронесло и ладно.
   – Чую, что пронесло, – хмыкнул кто-то из задних рядов. – За версту разит! – и большая часть слушателей с готовностью заржала.
   – А ну все заткнулись! – рявкнул Батя.
   Сказал строго, а сам спрятал усмешку в усах: сам такой же солдафон, как и все остальные, ценит простой мужицкий юмор. Он кашлянул, сбил смешок и произнес значительно:
   – У кого какие мысли?
   – Измайловские это, – проронил худощавый седой капитан. – Их рук дело…
   Игорь был ошеломлен. Такой же шок испытал бы любой его сверстник, узнай он внезапно, что инопланетяне существуют взаправду. И не просто существуют, а многие, оказывается, об этом хорошо знают, но тщательно скрывают от остальных, чтобы не будоражить понапрасну неокрепшие умы. Рушилась вся система привычного Игорю мира, в котором среди бескрайнего океана пространств, необитаемых или населенных безмозглыми тварями, существовало лишь два островка цивилизации, две станции бывшего Московского метрополитена – Первомайская и Щелковская, да разрозненные поселения чудом выживших где-то за МКАДом, влачащих жалкое существование и стремительно вырождающихся «надземных» «людей».
 
   Словно наяву увидел он своего учителя, Федора Дмитриевича, неторопливо прохаживающегося перед доской с изображенным на ней мелом «грибом».
   – Представьте себе ядерный взрыв, – вещал Федор Дмитриевич хорошо поставленным голосом. – Возникшее в результате взрыва облако раскаленных до сверхвысоких температур газов стремительно поднимается вверх, создавая под собой зону низкого давления и словно пылесос… – учитель озадаченно подергал себя за ус, вспомнив, что никто из внимательно слушающих его подростков в глаза не видел этого бытового прибора. – Словно воду из стакана, – нашелся он. – Втягивая окружающий воздух. В том числе и из туннелей метро через вентиляционные шахты. Все, находящиеся там обречены на смерть. Страшную, но, слава богу, быструю. Почти мгновенную.
   – А как же мы? – несмело спросил кто-то из ребят. – Мы-то выжили.
   – Выжили мы чудом. Именно потому, что наш участок обособлен от остального метро. Вот этим вот открытым промежутком, – указка ткнула в станцию Измайловская на большом, напоминающем испещренную цветными линиями стрелковую мишень, плане метрополитена, висящем на доске. – И тем, что ни одна из боеголовок не упала поблизости. Иначе мы бы с вами здесь сейчас не сидели.
   – Вполне возможно, – Федор Дмитриевич указал еще несколько точек на плане. – Люди могли выжить здесь, здесь, здесь… Они тоже не связаны с основным метро туннелями. Но никто оттуда, увы, не добрался до нас, а никто из наших не был там. Так что все это – лишь предположения…
 
   И вот оказывается, что все совсем не так!
   Черт возьми! Это его сейчас ведь посвятили в тайну! Сделали избранным! К Истине приобщили! Игорь расправил плечи, огляделся по сторонам. Жаль, что никому из своих нельзя рассказать – даже Антохе…
   – А кого утащили-то? – вдруг задал кто-то назревший вопрос.
   – Князева, – вместо замявшегося связиста ответил президент, найдя глазами обомлевшего Игоря. – Антона Князева. Одного из наших лучших разведчиков…
***
   Плотная стена растительности начиналась в двух десятках метров от выхода из туннеля и казалась непроходимой. Покрытые толстой коростой ржавчины рельсы уходили туда и сразу терялись в утреннем тумане, струившемся меж стволов и стеблей, толстенных будто колонны на станции. Где-то неподалеку раздавались протяжные скрипучие звуки, словно кто-то водил тупым ножом по металлической сковороде.
   Здесь пахло жизнью. Странной, незнакомой жизнью. В медленно проходящем через засоренную мембрану противогаза воздухе мешались самые разные запахи – от отвратительной вони разлагающегося мяса до вдруг тонкого цветочного аромата – как в духах Ларискиных.
   – Нормальный запашок? – хлопнул по плечу Игоря, замершего на выходе из туннеля, капитан Федотов. – Это тебе не по Гольяново шастать. Джунгли. Так что привыкай.
   Запах здесь действительно ничем не напоминал сухой и пыльный аромат мертвых кварталов, прилегающих к МКАДу, где случалось бывать Князеву-младшему.
   – Чего встали? – подбодрил отряд капитан. – Долго тут намерены красотами любоваться? И так припозднились. Вон, птички горлышки прочищают.