Андрей Ерпылев
Выход силой

   В тесном закутке, которым заканчивался рукотворный туннель, и втроем было не разминуться. А набилось туда больше десятка мужчин в самодельных химкостюмах – латаных-перелатаных, обшитых на плечах и груди стальными пластинками. Разномастное воинство в оранжевых пластиковых касках производило жалкое впечатление. Но здесь, в тесном тупике с мокрыми от протечек стенами, это никого не смущало: все были настроены решительно.
   Время от времени собравшиеся с опаской посматривали на треснувшие под собственной тяжестью бетонные плиты, нависавшие над их головами. Каждый понимал: в любой момент подпиравшие потолок деревянные столбы с привязанными к ним тросами могут переломиться, как спички.
   – А ну, посторонись! – раздалось сзади.
   Задевая прижавшихся к стенкам хода ополченцев, вперед пробиралась еще одна группа людей. Вот эти уже походили на военных: на них были пусть и потрепанные, но фабричного производства бронежилеты поверх стандартных армейских комбинезонов химзащиты. Обтянутые брезентом шлемы-сферы с плексигласовыми щитками-забралами защищали головы. А главное, в руках, казавшихся неуклюжими из-за толстых перчаток, они сжимали не топоры, не заточенные прутья арматуры, а настоящее стрелковое оружие.
   Не беда, что только у семерых были автоматы, а еще у четверых – карабины. Арбалет в умелых руках подчас убойнее огнестрельного оружия. К тому же он почти бесшумен, а стрелу можно использовать снова. Если повезет, конечно, и будет, кому использовать.
   – Куда прешь поперед батьки, крупа? Ваш номер шестнадцатый, вас вызовут, – добродушно пыхтел круглолицый здоровяк, прижимавший локтем к боку «Грозу» – причудливое на вид оружие, настоящую реликвию. – Сторонись, сиволапые. Мы вашего не прихапаем. Это наше дело – кровушку за вас, дармоедов проливать. А уж вы-то потом навалитесь – трофеи делить. Это вы завсегда горазды. На это у вас губа винтом…
   – Заткнись, Балагур, – толкнул его в спину ширококостный мужичище в шлеме с разлапистым двуглавым орлом – когда-то золотым, но теперь уже здорово потускневшим и подкопченным в боях. – Не время сейчас…
   – Да это нервное, Батя, – обернулся тот, скаля зубы, через один железные.
   – Нервы? У тебя? Не заливай.
   – Ей-ей нервы, Батя!..
   Наконец, оттеснив в задние ряды ополченцев, вся ударная группа собралась в устье длинного, извилистого, как кишка гигантского животного, туннеля. Проход копали черт знает сколько времени. Десятки землекопов, работая в три смены, упрямо вгрызались в породу глубже, глубже… И вот день пришел.
   Замыкающие отряд бойцы, вооруженные арбалетами и охотничьими ружьями, тащили дюралевые лесенки со стальными крючьями на концах. Раньше это был безобидный хозяйственный инвентарь. Теперь это настоящие штурмовые орудия.
   – Надо же бойцов подбодрить, – шепнул Балагур боец на ухо предводителю. – Сейчас такое начаться может… Настроить их, понимаешь? Если наши дрогнут, то этих-то уж мародеров, – он пренебрежительно кивнул в сторону переминавшихся с ноги на ногу ополченцев, – просто по стенкам размажет, икнуть не успеют.
   – Ты это брось – мародеры, – сурово отрезал Батя. – Без них никуда. Ты что ли, офицер, будешь земельку лопатить?
   – Не буду, – согласился Балагур. – У меня другая привилегия, Батя – в эту земельку лечь первым.
   – Вот ты горазд заливать, – буркнул командир. – Забыл, что у нас все равны?
   – Но одни равнее других, – снова заулыбался тот.
   Батя знал, что последнее слово всегда остается за Балагуром, поэтому просто плюнул и не стал спорить.
   – Ну, все готовы? – обернувшись, гаркнул он.
   Ответом ему был разноголосый гул.
   – Ну – добро. Много говорить не буду – все без меня знаете, – голос Бати был тверд, речь напоминала удары булыжником. – Кто сдрейфил, пусть лучше сейчас в сторону отойдет – другим не мешает. Там, – ткнул он пальцем в потолок. – Будет поздно. Все помехи устранять будем беспощадно. Понятно?
   Гробовое молчание.
   – А раз понятно, надеть противогазы. Ну, сынки… Давай! Раз-два, взяли!
   По его сигналу тросы, закрепленные на держащих свод подпорках, натянулись, как струны.
   – Раз-два, взяли!
   Сначала ничего не происходило – неровно отесанные, кривые бревна крепежа казались вросшими в потолок. Но вот медленно, с мучительным скрипом, вершина одной из подпорок поехала по неровному бетону, дождем посыпались вниз песок и мелкие камушки. Доска, в которую она упиралась, с грохотом рухнула вниз и часть свода сразу просела на полметра вниз. По каменному своду пробежала черная извилистая трещина. Зловонная капель превратилась в сплошной ливень.
   – Потяни, мать вашу!
   Но вторая подпорка и без помощи тросов уже лопалась по вертикали под многотонным, неподъемным для нее весом. Со стоном расщеплялись древесные волокна. Конструкция продержалась еще какие-то доли секунды, а потом все перекрытие разом рухнуло угловатыми бесформенными обломками, обдав людей водопадом брызг, шрапнелью бетонных осколков и потоком невозможного, почти осязаемого смрада, легко проникавшего сквозь фильтры противогазов.
   Вместе с обломками с потолка рухнула вниз белесая щетинистая тварь размером с человека. Оскалив клыки в палец длиной, она дико зашипела и метнулась вперед. Загрохотали автоматы, невозможно громкие в этих тесных лазах, сметая мерзкую тварь свинцом, разрывая ее на части.
   А Батя уже карабкался с ловкостью заправского альпиниста вверх по каменной насыпи, ощетинившейся ржавой арматурой. Теперь не было времени на то, чтобы раздавать команды, но и нужды такой не было: бойцы действительно были отборные, и теперь действовали сами – слаженно, как один организм. Рядом с командиром двигался Балагур – подставляя то руку, то плечо. За вожаками шли остальные, устанавливая и крепя дюралевые штурмовые лестницы. Ополченцы пойдут последними – но может статься, что благодаря им сражение и будет выиграно. Там, наверху, не будет лишней ни одна пара рук, ни один клинок, даже если этот клинок – самоделка, неумелая пародия на оружие…
   Образовавшаяся от обрушения свода насыпь, еще зыбкая, оползала вниз, навстречу атакующим. А по скользким бокам обвалившихся сверху глыб и бетонных обломков пошла на приступ вторая человеческая волна. Люди карабкались упорно, зло, уминали сапогами в грязь тушу убитой твари, царапались о рваные бока искрошенных плит, ежесекундно рискуя соскользнуть вниз, напороться на гнилые клыки арматуры…
   Наверху, на территории бывшего торгового центра, уже кипел бой, яростный и беспощадный. Ударная группа, рассыпавшись на четыре части, первым делом расчистила пространство вокруг лаза. И теперь каждая из команд теснила все дальше от прохода белесых, покрытых щетиной мутантов, ошеломленных неожиданным нападением. Твари пытались сопротивляться – тщетно, и гибли под стрелами и клинками атакующих. Жители метро, выходцы из голодной Преисподней, патроны берегли. Сейчас, когда освоились, действовали в основном холодным оружием. Выстрелов почти не было слышно, и бой выходил страшный, негромкий – в воздухе стояло только сосредоточенное мясницкое хэканье, перемежающееся предсмертным хрипом и сипением нежити, застигнутой врасплох в своем собственном логове.
   Безмозглые твари не могли дать подготовленным дисциплинированным Батиным бойцам достойный отпор. Но продвигаться вперед через лабиринт полок и стеллажей было все равно непросто.
   Северный отряд оказался отрезан от своих отчаянной контратакой разномастных тварей, прорвавшихся через узкий проход между стеллажами. Теперь он отчаянно сражался в сплошном кольце разъяренных мутантов. Уроды яростно теснили атакующих со всех сторон, норовили проползти по сплошной мешанине изувеченных тел под ногами дерущихся, сыпались сверху, с полок вместе с какими-то древними товарами, покрытыми пылью и плесенью. Упал один боец, пошатнулся другой… На миг показалось, что еще чуть-чуть – и отряд будет поглощен живой массой, поглощен и тут же сожран.
   И тут сразу с двух противоположных сторон огромного помещения прогремели взрывы, и в образовавшиеся широкие проломы хлынули новые силы: подошло подкрепление!
   Оказавшиеся меж двух огней тварей охватила паника. Забыв о сопротивлении, мутанты беспорядочно метались по торговому залу, а тиски облавы сжимались, сдавливали их все теснее, не оставляя им места, не оставляя им времени… Теперь твари просто пытались выжить.
   Странные это были создания. Вроде бы звери – может быть, даже млекопитающие, хотя дьявол их разберет, как они там своих детенышей выкармливают, даже и думать об этом мерзко – а живут вместе подобием пчелиного улья. Слиплись в каком-то жутковатом симбиозе, хотя принадлежат к разным видам. Вот, заполонили это торгово-развлекательный центр, набились в другие окрестные здания, обживают, что-то тут свое наворотили тошнотворное… А все равно – тупые, как жуки. Для настоящей эволюции пары десятилетий маловато. Атом перемешал им гены, перетряхнул, непонятно уже, из кого они такие получились…
   Причудливые существа делились на воинов и охотников, добывающих для всех остальных пищу, рабочих, создающих комфорт в жилище, и маток, плодивших многочисленное потомство. Но не было в них муравьиной жестокости и муравьиного самоотречения. Ведь если надо подохнуть на пороге своего жилища, чтобы враг не прошел, муравей-солдат не станет сомневаться, и трусить он не умеет. Одному голову враги откусят – тут же другой его место займет. Муравьи – они как Александр Матросов, им не страшно. А этим тварям было страшно. Не разучились они бояться за свою шкуру…
   Дрогнули. Побежали, поползли во все стороны, разлетелись. Стали протискиваться в свои норы, схроны, лишь бы уберечься, лишь бы выжить.
   А люди все равно настигали их и рубили, кололи, били чем попало, сбивали на лету заточками и топтали ногами.
   – Огнеметчики, вперед! – загудел бас Бати, усиленный мегафоном.
   Полетело эхо. Просевшая крыша и замшелые стены старинного торгового центра – сколько уже времени стоят! – повторили Батин приказ.
   Огненные щупальца огнеметов протянулись в самые темные углы, в потайные ходы здания. Истошный крик и визг существ, сгорающих заживо, заглушил все остальные звуки, а волна тошнотворного запаха горящей плоти в одно мгновение перебила зловоние звериного логова…
   Вскоре все было кончено. Бойцы и ополченцы, разбившись на группы и прикрывая друг друга, разошлись по закуткам огромного помещения. Черновая работа закончилась, но теперь нужно было убедиться, что враг повергнут окончательно, добить наиболее живучих и выкурить из логова самых осторожных. Никакого примирения между человеком и переродившейся кошмарной природой быть не могло. Господи, да такие чудища не снились даже Босху с Дали! Пойди с ними примирись… Нет, тут или мы, или они. Без вариантов.
   На этот раз – мы.
   Бой был окончен, логово врага захвачено, и теперь его можно было разграбить. Тут ополченцы и пригодились, точно как предсказывал Балагур. За добычей сюда и шли, ради нее шеей и рисковали. Ничего нового, еще Александр Македонский отдавал поверженный город своим солдатам на разграбление. Все в порядке вещей. Такая экономика.
   Уже тянулись к лазам и проходам, пробитым в стенах, вереницы тяжело нагруженных всем, что попалось под руку, людей, а впереди был еще непочатый край работы. Ночью в руины торгово-развлекательного центра полезут новые захватчики – природа не терпит пустоты. А с ночными обитателями сражаться – так себе развлечение. Времени оставалось немного, надо было поторапливаться.
   – Первым делом продукты и инструменты! – деловито инструктировал Балагур, сплошь залитый чужой кровью, как славно поработавший мясник. – Куда телевизор прешь, деревня? На кой он тебе сдался? Брось и возьми что-нибудь полезное.
   – Оставь их, Серый, – Батя присел на какой-то полусгнивший ящик, предварительно убедившись в его прочности, устало стащил с головы шлем-сферу, вытер замызганным платком квадратное багровое лицо и обширную лысину.
   Седой ежик, окаймляющий ее, был мокрым от пота, а крупные капли стекали по изборожденным морщинами и старыми шрамами щекам, падая на забрызганный кровью бронежилет и грязный пол.
   – Пусть волокут, коли охота, – махнул рукой он. – Работать не будут, так наши умельцы чего-нибудь сварганят из этого хлама. Помнишь, как микроволновки приспособили?
   – Да помню я… Только по-любому сперва надо полезное эвакуировать, а уж потом, если обстановка позволит – все остальное. Ты, как хочешь, а я своих ребят, чтобы ночью оборонять все это, – он широко обвел рукой ряды заросших колючим черным вьюном стеллажей. – Не дам. И не проси.
   – Ну, положим, – командир растянул в улыбке обезображенный шрамом рот. – Просить я не буду. Прикажу, и дашь, как миленький. Не спорь, Серега, – осадил он вскинувшегося было подчиненного. – Дашь. И не просто дашь, а сам с ними пойдешь. Пойдешь ведь?
   – Пойду, – мрачно буркнул боец и плюхнулся рядом с Батей прямо на заваленный обломками аппаратуры пол, подогнув по-турецки ноги. – Куда я нахрен денусь… Хлебнешь? – он вытащил из-под бронежилета темную плоскую бутылку, покрытую коростой многолетней грязи, и с треском свернул окислившийся от времени алюминиевый колпачок.
   – Растворитель какой, небось? Кони не двинем?
   Предводитель подозрительно покосился на емкость с давным-давно выцветшей до белизны этикеткой, но обоняние уже уловило тонкий полузабытый аромат.
   – Обижаешь, начальник! – Балагур первым отхлебнул добрый глоток. – Чтобы я, да перепутал? Шутишь? Коньячище знатный. Такого мы в былые времена не пивали, – он повертел бутылку в руках, отколупнул ветхую, как прошлогодний палый лист бумажку с неожиданно яркой акцизной маркой, и протянул коньяк соседу. – Жаль, этикетка сгнила. Французский поди?
   – Да и хрен с ней, с этикеткой, – командир надолго приложился к сосуду и вернул обратно. – Двадцать лет выдержки! Любая бормотуха нектаром райским станет.
   – Да уж не двадцать. Почитай, все двадцать пять будет…
   – Эх, Серый, время-то как летит.
   – И не говори, Коля…
   Хлебнули еще. Коньяк шел хорошо: разливался сладким огнем по глотке, грел утробу. В мире потеплело, и на душе стало вроде полегче. Хороший тут был торговый центр раньше. Удобный, недорогой. С женой и ребятишками приедешь, она – шмотки смотреть, а ты – детей в игрушки, а по дороге баночку пива прихватишь, и…
   – Берегись! – истошно заорал кто-то.
   Сверху, со сгнивших потолочных перекрытий на Балагура рухнула стокилограммовая туша. Невиданный хищник отсиделся в укрытии, дождался, пока остальные бойцы разбредутся по углам, выбрал себе цель и атаковал.
   Балагур, смятый, отлетел за ящики, как сбитая кегля. Но чудовищу был нужен не он.
   Оглушив его, хищник метнулся к Бате, опрокинул того наземь одним броском, прижал к горелому ламинату и ощерился. Командир не успел даже понять, что произошло. Морда, состоящая сплошь из клыков, возникла прямо перед ним. Стекла противогаза запотели снаружи от жаркого дыхания твари. Батя не мог даже пошевелиться… Чего ждешь, приканчивай!
   – Держись, Коля! – тяжело ворочался под рухнувшим на него со стеллажа барахлом Балагур, судорожно пытаясь передернуть заклинивший не ко времени затвор автомата. – Сейчас я эту с-с-с…
   Не успеет. Не успеет! Пить ему этот проклятый коньяк двадцатилетней выдержки у командира на поминках…
   И вдруг тварь резко дернулась. Глаза, пылавшие яростью, разом потухли, будто лампочку в них вывернули. И хлынуло сверху темное и горячее – прямо Бате на лицо, на окуляры противогаза, на голую шею.
   Хищник напрягся – конвульсия – потом потяжелел, обмяк и прижался к Николаю всей своей огромной тушей. Умер.
   Командир закрыл глаза. Ангел-хранитель уберег. Взял под крыло. Еще не время, значит. Еще не время.
   Батя выдохнул и ужом вывернулся из-под трупа. Первым делом нахлобучил свой опрометчиво снятый шлем. Пусть в следующий раз кевлар погрызут, суки.
   Ангел-хранитель все еще стоял рядом, чертыхаясь и стараясь выдернуть из размозженной башки мертвой твари погнутую арматурину. Хорошая реакция. Балагур не успел, а этот оказался тут как тут.
   – Кто такой? – Батя поначалу засипел от волнения, но кашлянул и вернул себе начальственный бас. – Фамилия, звание?
   – Сержант Князев! – срывающимся юношеским тенорком ответил боец, поднося ладонь к шлему.
   – Молодец, старшина!
   – Я сержант, товарищ…
   – Теперь уже старшина. Кто командир? Майор Балагуров!
   – Я! – Балагур уже выбрался из-под груды трухлявых картонных коробок и справился, наконец, с проклятым затвором автомата.
   – Довести до непосредственного командира Князева, что личным приказом президента ему присвоено очередное воинское звание старшины!
   – Так точно! – казенные формулировки звучали музыкой в ушах старого бойца: его командир был жив-здоров. – Чего молчишь, старшина? – хлопнул Балагур по плечу остолбеневшего солдатика. – Устав забыл, а?
   – Служу… Первомайской… республике! – выпалил парнишка, задыхаясь от волнения…
***
   Свой крошечный закуток на Первомайской Игорь Князев делил с братом – Антоном. По нынешним временам, это, вообще-то говоря, сказочное везение и настоящее богатство: и собственный угол, и живой брат.
   Химкостюм, уже прошедший обработку, но так до сих пор и заляпанный кровью, Игорь сбросил на пороге. От шлема, бронежилета и прочей «сбруи» он избавился еще раньше, сдав все это добро вместе с оружием в арсенал: по станции разгуливать вооруженным строго запрещалось. Единственное исключение – для тех, кто при исполнении.
   Антон против обыкновения был дома.
   – Ну что, вояка, – довольно улыбнулся он. – Наигрался в солдатики? Все члены домой принес, или что-то оставил поле брани?
   Он, как обычно, сидел, обложившись своими бумагами и покоробившимися от сырости старыми книгами, что-то чертил, сверял, исправлял в бесчисленных схемах и планах… Все, как обычно. И не волновал его, казалось, совсем готовившийся несколько месяцев победоносный поход, которым буквально жила вся республика. И не волновала очередная победа. Как не волновало ничего на свете, кроме любимых подземелий и штолен. И книг.
   – Все шутишь, Антошка… – насупился Игорь. – А мы сегодня жизнью рисковали ради таких вот книжных червей…
   – Которые вас об этом, товарищи военнослужащие, вовсе не просили, – Антон быстро записал что-то на клочке бумаги и вновь уставился на лежавший перед ним план, грызя карандаш. – Нравится вам адреналин – пожалуйста, щекочите себе нервы. У нас, червей, другие развлечения.
   – Мы, между прочим, – продолжал дуться Игорь, которого всегда обижало пренебрежительное отношение к армии «насквозь цивильного», как выражался командир, братца. – Добра всякого притащили – выше крыши! – провел ладонью у себя над головой. – В том числе и на твою долю. Хотя ты этого…
   – Не заслужил? – Антон бросил карандаш на план и с хрустом потянулся всем своим щуплым телом: в отличие от брата он богатырскими статями похвастать не мог и выглядел рядом с ним подростком. Хотя все было совсем наоборот – младшим, и на целых пять лет, был именно Игорь. – Ну конечно. Я ведь просто гулять хожу, не то, что вы – вечно занятые своими подвигами.
   – Нет, ну я не это, конечно… Я… – промямлил Игорь.
   Да, сморозил глупость. Хватанул. Ведь его брат был одним из лучших разведчиков-аналитиков, великолепно разбирался в паутине технических туннелей и прочих коммуникаций, оплетающих туннели, словно лианы деревья в джунглях. И относительно безопасный маршрут к взятому, наконец, сегодня торговому центру проложил именно он.
   – Да и что вы там сегодня добыли? – усмехнулся Антон. – Только не говори – попытаюсь угадать. Во-первых, бухло. Его-то вы нашли массу, и это уж конечно – большая часть вашей добычи. Верно?
   – Верно, – вынужден был признать правоту брата Игорь.
   Основную часть груза, которым безжалостно навьючили всех без разбора – и ополченцев и армейских – составляли жидкости, укупоренные в давно лишившиеся этикеток бутылки бесцветного, зеленого, коричневого и даже темно-синего стекла. Игорь был равнодушен к крепкому спиртному, предпочитая ему легкое пиво, которое варили прямо тут, в подземелье, из грибов. Но многие его товарищи, невзирая на строжайший запрет командиров, изрядно надегустировались по дороге невиданных напитков.
   – А продовольствия – минимум? – со знанием дела подмигнул брату Антон. – Разве что консервы, да и у тех все сроки хранения давно вышли?
   И тут он был прав. Всем была памятна эпидемия, поразившая обе станции – и Первомайскую и Щелковскую – пару лет назад, когда в результате такого же лихого рейда удалось очистить от нежити продуктовый склад, сохранившийся почти что в целости из-за своего расположения: в подвале обрушившейся четырнадцатиэтажной «свечки». Тысячи банок мясных и овощных консервов, сгущенного молока и прочих деликатесов были с триумфом доставлены в Республику, подверглись самой тщательной экспертизе специалистов, были признаны годными к употреблению и…
   Едва ли не все население от мала до велика свалила с ног неизвестная хвороба, против которой были бессильны все снадобья, имеющиеся в распоряжении местных эскулапов. Лекарства, разумеется, тоже были все без исключения просроченные. Хорошо еще, что эпидемия не переросла в настоящий мор, но кладбище, расположенное в кольцевом туннеле за Щелковской пополнилось десятком свежих могил…
   – Ну ладно… – примирительно отмахнулся Игорь, но Антон, кажется, завелся уже всерьез и останавливаться не собирался.
   – Бытовая техника? Барахло, мало на что пригодное. Одежда? Вряд ли уцелело хоть что-то. Стройматериалы? Инструменты? Вот, наверное, единственное, что может принести хоть какую-то пользу…
   – Ты мою банку не видел? – перебил Князев-младший брата, оглядываясь по сторонам.
   Банка была особенная – пивная, алюминиевая. Она и сама по себе представляла определенную ценность, а для Игоря вообще была чуть ли не главным сокровищем. Из нее он вырезал крепившиеся на матерчатые погончики лычки, число которых изрядно увеличилось за три года, отданные военной службе.
   – Вон, на полке стоит, – кивнул обличитель, потеряв нить своих рассуждений. – Постой! – опомнился он. – Опять повышение? Поздравляю. И кто ты у нас сейчас?
   – Старшина, – буркнул Игорь, прикладывая шаблон лычки к золотистому боку банки: презрение брата к армейской атрибутике было ему давно и хорошо известно.
   – Ого! Вот это карьера! И трех лет не прошло! Ты уж сразу лейтенантские звездочки про запас настрогай. А то вдруг банка потеряется, останешься навеки старшиной. Или знаешь что? Лучше режь сразу генеральские, а то вдруг изведешь всю банку на мелочь, а на самое главное-то, на самые мясистые звезды и не хватит!
   – Смейся-смейся… – голос у Игоря осип, кулаки сжались.
   – Смеюсь-смеюсь. Кстати, а там, случаем не было… – Антон сменил насмешливый тон на просительный.
   – Не было, – мстительно ответил Игорь. – Сгнило все напрочь. А ты чего хотел? Почти двадцать пять лет.
   – Ну да, – вздохнул старший брат, возвращаясь к работе. – Четверть века…
   Еще пять минут назад Игорь готов был растерзать насмешника почище давешней твари, что едва не снесла голову Бате, а теперь ему вдруг стало жалко Антона… Ведь это единственный близкий ему человек. Если не считать Лариски, конечно.
   Он отложил свое рукоделье, протопал к сваленному у порога барахлу (кстати, привести в божеский вид еще нужно, но еще чуть-чуть это может подождать) и вытащил из-под вороха штопанной-перештопанной прорезиненной ткани сумку.
   – На, держи! – он кинул на стол перед Антоном несколько растрепанных книг в заплесневелых переплетах.
   – Вот это да! – брат подгреб к себе Игореву добычу и принялся разглядывать ветхие страницы, прикасаясь к ним осторожно, как к величайшей ценности на свете. – Ну, ты красавчик! Вот за это тебе мое большое человеческое спасибо!..
   Ничего не отвечая и приняв крайне мужественный и равнодушный вид, Князев-младший занялся чисткой химкостюма.
   На сердце у него было тепло-тепло…
***
   Расстегнув на широкой, обтянутой тельником груди серо-голубую камуфляжную куртку, Батя развалился в своем старом, скрипучем кресле. Рядом с ним за небольшим столиком устроился на табурете майор Балагуров.
   Балагур был всецело погружен в изучение промасленных деталей автомата, разложенных на чистой холстинке. Ткань была постелена на изящном столике, настоящем антикварном чуде на резных ножках. Это полированное и инкрустированное перламутром произведение искусства, осколок исчезнувшей без следа прошлой мирной жизни, он притащил когда-то другу в качестве подарка на пятидесятилетие. А сейчас уже впору было думать о новом юбилее…
   Их многое связывало. Двадцать пять лет назад Балагуров был сержантом того же ОМОНа, что и его бессменный командир.
   – Ну и в чем там, Серый, закавыка? – лениво спросил Батя, судя по всему, даже не рассчитывая на скорый ответ.
   Торопиться обоим было некуда – оба были закоренелыми холостяками. В той жизни не обзавелись семьями – все считали, что еще молоды, что все уже впереди, а в этой вдруг оказалось слишком поздно. Да и куда уж на старости-то лет?
   – Да вот, накрылся чертяка медным тазом, – Сергей в сердцах бросил на холстинку металлическую штуковину, которую только что изучал со всех сторон, как ученый редкое насекомое, и потянулся к ополовиненной квадратной бутыли с темной жидкостью.