Он сделал шаг вперед и выставил вперед «шпагу».
«Кот» обнажил желтые десятисантиметровые клыки и утробно заворчал. «Сразу по морде, с оттягом, чтобы прорезать до кости, – мелькнули в голове напутствия „мастера меча“, когда-то обучавшего их, мальчишек, фехтованию. – А потом, без замаха – в горло…»
И вдруг зверь отступил. По-прежнему ворча, он пятился назад, пока задняя лапа, металлически скрежетнув когтями, не провалилась в «канаву» между кочками. Тогда он гибко, по-кошачьи, извернулся и канул в заросли, на прощанье огласив лес разочарованным воплем.
И только теперь Князев почувствовал, что у него трясутся руки и ноги. Байкальцев лежал ничком. Крови не было заметно, но Игорь по своему опыту знал, что кровь хорошо видна лишь на белом или на человеческом теле. Он опустился на колени рядом с сержантом, стащил с руки перчатку и попытался нащупать пульс у него на шее.
Пальцы угодили во что-то густое и липкое…
– Живы?
Их окружили знакомые фигуры с оружием наизготовку.
– Жив? Мертв?
– Я не знаю… – беспомощно пробормотал Игорь, и его тут же оттерли в сторону.
Сержант Байкальцев родился в рубашке. Клыки чудовища не смогли переломить бычью шею здоровяка, но серьезно повредили кровеносные сосуды, и теперь жизнь утекала из мускулистого тела по капле. Не помогали ни бинты, ни тампоны, которыми санинструктор отряда, сержант Гаев, пытался зажать зияющие раны.
– В госпиталь его надо, – озабоченно заявил медик.
– А что? – вставил слово самый старший в отряде, которого все звали Митричем – не то по отчеству, не то по фамилии. – Просека прямая, если не заросла еще, за час доберемся. А если бегом…
Капитан Федотов молчал.
– Отставить, – отрезал он через минуту. – Соорудите носилки, возвращаемся на станцию.
– Я же говорю…
– На Измайловскую.
Митрич выругался глухо и неразборчиво, резко повернулся на месте и исчез в зарослях.
А бойцы уже действовали. Двое срубили своими мачете прямые молодые деревца и быстро очищали их от веток и листьев. А один опустился на колено, сдвинул на лоб маску противогаза, вынул из ножен штык-нож, всадил его в землю и с усилием провел прямую борозду. Почва скрежетала, как лист металла.
– Помоги, – повернул он к Игорю красное от натуги лицо, вцепившись обеими руками в край разреза.
Князев присоединился к нему, и вдвоем они отвалили кусок дерна на верхушке холмика в сторону. Из прямоугольного отверстия пахнуло могилой, шустро стреканули во все стороны жуки и многоножки…
– Что за ерунда?..
И тут все встало на свои места: они стояли на крыше автомобиля, заваленного невообразимым мусором, заросшего растениями. Автомобиля, превратившегося за четверть века в кочку среди сотен таких же…
Будто пелена упала с его глаз. Он оглянулся вокруг и видел уже не кочковатую поляну в девственном лесу, исчерченную канавами, а заброшенную автостоянку, каких немало попадалось ему в прошлые вылазки на поверхность. Но там остовы машин – без колес, стекол и с распахнутыми дверями – ржавели одиноко на мертвом ветру. А здесь, в Измайловских джунглях, их обволокла и переварила новая дикая жизнь, буйная новообразовывающаяся природа.
– Чего – уснул?
Общими усилиями они оторвали насквозь проржавевшую крышу какого-то «Фольксвагена» или «Форда», а может быть и «Жигулей», положили ее на приготовленные жерди, а потом, со всеми предосторожностями водрузили на раненого на импровизированные носилки.
– Вперед, вперед!
Несколько бойцов уже прорубали новую просеку к станции. Это было несложно – всего десяток метров сквозь заросли тростника. Четверо несли Байкальцева, а остальные держали на прицеле неподвижные джунгли: кто знает, сколько собратьев хищника, искалечившего их товарища, рыскало вокруг. Игорь хотел помочь носильщикам, но его угрюмо оттерли в сторону: все смотрели на него враждебно, будто он был виноват в беде, стрясшейся с сержантом.
На станции медик осмотрел раненого более основательно. Тот все еще был без сознания, дышал тяжело, редко и неровно, но толстый бинт, обмотавший шею, перестал подтекать кровью. Хотя, может быть, дело все в том, что кровь уже была на исходе…
– Возвращаемся, капитан! – Митрич снова попытался уговорить Федотова, но тот оставался непреклонным. – Не выживет он тут!
– Ты, ты и ты! – ткнул он пальцем в нескольких бойцов. – Остаетесь тут с Байкальцевым и дожидаетесь нас.
– Как был ментом, так им и остался! – махнул в сердцах рукой старый вояка и отошел в сторону.
Санинструктор вколол Байкальцеву что-то из шприц-тюбика прямо сквозь химкостюм, и дыхание раненого постепенно успокоилось.
– Крепок чертяка! – заявил медик, поднимаясь на ноги. – Нас еще переживет. Если повезет, конечно.
Два бойца уже навьючивали на спины массивные ранцы с гофрированными шлангами.
– У нас были огнеметы? – спросил Игорь Федотова. – Зачем же мы тогда?..
– Задаете много вопросов, – процедил капитан. – Займите свое место.
А первая огненная струя уже ударила со свистом в зеленую стену, зажигая даже то, что по определению не могло гореть…
– Князев… – услышал Игорь хриплый, почти неузнаваемый голос Байкальцева.
Тот пришел в себя, но шедший сзади боец грубо, тычком в спину вытолкнул его на улицу.
Отряд двигался по дымящемуся коридору, топча тлеющую под ногами растительность быстро, чуть ли не бегом. Редкие деревца, упрямо торчащие обугленными палками на пути, падали под ударами мачете почти не задерживая движения. Пришлось остановиться только в одном месте, где дорогу преградили заросли жесткого, напоминающего колючую проволоку кустарника, начисто лишившегося листвы, но продолжающего сопротивляться даже стальным лезвиям. Чтобы справиться с преградой, пришлось задержаться на полчаса.
И очень скоро они опять оказались на открытом месте. Справа открывалась обширная низина, поросшая высокой травой, а за ней снова виднелись остовы высотных домов. А впереди, где насыпь немного заворачивала в сторону, среди кустарника зиял бездонный черный провал – устье туннеля.
– Пришли, – буркнул капитан. – Митрич, принимай командование. Займите оборону и ждите нашего возвращения.
– Так точно, – буркнул тот, отворачиваясь.
– Семенов, Князев – со мной.
И, не оборачиваясь, зашагал вперед – прямо к жерлу туннеля.
– А почему мы всего втроем? – Игорь догнал Федотова, а третий продолжал сопеть позади, тяжело бухая сапогами.
– Достаточно троих, – улыбнулся неизвестно чему капитан, оборачиваясь к нему. – Произведем разведку, возьмем языка… Ты что, старшина: первый день служишь?
Нет, не походило окружающее на обжитую территорию.
Игорь предполагал, что они подкрадутся в темноте, скрытно, с боем возьмут перекрывающие вход в метро баррикады или, возможно, воспользуются каким-либо боковым ходом, но чтобы вот так – через парадный подъезд, напролом, не скрываясь… И куда вообще делись укрепления? Неужели здешние обитатели такие беспечные? Не может этого быть…
Задумавшись, Князев чуть было не налетел на остановившегося капитана.
– И что, не страшно было – на зверя с этой железякой? – презрительно кивнул тот на самодельную шпагу, по-прежнему висящую на боку у Игоря, вояка.
– Да нет, – пожал Игорь плечами, стеснительно улыбаясь. – Этой железякой многое можно сделать.
– Слыхали, слыхали, как ты Батю оборонил, – ухмыльнулся капитан.
– Да я-то, в общем, ничего… – Игорь смутился, не зная, как реагировать; его покоробил издевательский тон Федотова. – И вообще, клинок понадежнее автомата. Опять же патроны не всегда есть, где взять… Автомат подвести может…
– Может, конечно, – растянул губы в пренебрежительной улыбке капитан, оглядывая князевский автомат. – Особенно у такого… мушкетера.
Игорь с запоздалым раскаянием понял, что так и не почистил оружие и потащил автомат с плеча: из ствола торчала трава.
– Ладно, – капитан отобрал у парня АК и сунул ему в руку свой «Бизон»[1]. – Доводилось пользоваться?
– Разберусь, – уязвленный боец повесил пистолет-пулемет на плечо.
– Все равно ты первым пойдешь, – словно извиняясь, добавил командир. – А калаш для этих мест длинноват. Сложно с ним будет пробраться. Ну, давай. Иди вперед, мы за тобой. Увидишь кого – стреляй, не задумываясь… Или – железкой своей. Фонарик… На, держи, – протянул он на ладони отобранную ночью пробирку. – Там темно как… Ну, ты понимаешь.
Не говоря ни слова, Игорь взял светильник и повернулся. Четко, как на плацу. И первым нырнул в черноту туннеля. Происходящее нравилось ему все меньше и меньше.
«А если сейчас тебе в затылок выстрелят?» – язвительно спросил внутренний голос – не свой, но очень похожий на Антохин.
«С чего бы?» – огрызнулся мысленно Игорь и пошел вперед.
Старшина запретил себе оборачиваться, но на душе скребли кошки, и он с облегчением перевел дух, услышав шаги за спиной. Капитан и боец все-таки шли за ним, пусть и на большом расстоянии.
«Странная какая-то операция, – не унимался невидимый Антон. – Перед туннелем, между прочим, трава стояла нетронутой. Они что, похитители эти, по воздуху вылетали? Или они, думаешь, вообще бестелесные?»
«Ничего я не думаю…»
Он миновал какие-то бревна, преграждающие проход – все это напоминало рухнувшую кровлю и в некоторых местах приходилось протискиваться с большим трудом. Каждый шаг поднимал облако пыли.
«Да тут ведь никто не ходил давным-давно!»
В зеленоватом дрожащем свете пробирки он отлично видел, что пыльный пол под ногами чист – ни одного следа. Даже там, где пройти, не оставив следов, было просто невозможно. Нет, отсюда те, кто схватил его брата, выйти никак не мог. Что бы ни говорили ему о загадочных обитателях Измайловской – кажется, все было ошибкой…
– Товарищ капи… – начал он, оборачиваясь.
Но договорить не успел…
Обычное для жителя метро дело: за много лет без ремонта туннели износились, просадка грунта – после обильного дождя, например, – случалось, оборачивалась настоящей катастрофой.
Он не в состоянии был пошевелить ногами и одной рукой, но грудь была свободна, и он мог дышать. Спасибо и на этом. В спину под лопаткой упиралось что-то твердое, колено ныло.
«Меня откопают, – говорил себе он. – Надо крикнуть, чтобы они знали, что я жив, что надо меня искать. Туннель пустой, прятаться не от кого…»
– Я тут! Я живой! Я живой!
Прислушался: даже эха нет, все осыпавшийся грунт впитал.
«Мы ошиблись. Не тот туннель. Но Федотов, наверное, уже привел остальных, и теперь с той стороны разбирают завал…»
Князев прислушался, и ему даже показалось, что сквозь завал он слышит голоса.
Или это с ним подсознание шутит? Нет, тихо. Как в могиле.
Игорь затих и смотрел в темноту, прикидывая, сколько он сможет вот так пролежать. Хуже всего было то, что он не знал, как давно его завалило. Это могли быть минуты, а могли и часы. И если в первом случае все было не так страшно, то во втором…
Думать об этом не хотелось, и Игорь вновь попытался двигать ногами. Порой ему казалось, что это ему удается, а порой – что и это обман чувств.
Внезапно левую, придавленную руку пронзила острая боль. Князев схватился за саднящее место свободной правой и с отвращением почувствовал что-то живое и подвижное. Крошечные лапки пробарабанили по груди и противогазу на лице. Укусили!
Крысы…
«Так меня живьем сожрут! – Игорь вспомнил, что придавленных завалами людей частенько находили полуобглоданными. – Нет, нельзя ждать. Надо как-то выкручиваться…»
Он дернулся, забился сильнее и – о чудо! – ощутил, что левую ногу уже можно согнуть в колене! Уцелел ли фонарик? Старшина давно чувствовал под лопаткой врезающийся в тело предмет. Может быть это он?
Вывернув до боли в суставах руку, Игорь умудрился выковырнуть помеху и с радостью увидел, как тьма вокруг отступила перед призрачным зеленым свечением.
Ему повезло, что в момент падения пробирка сама собой вдвинулась в футляр и теперь выступала наружу лишь чуть-чуть. Много, видно, было разбито подобных ей, пока не родилась такая простая и надежная конструкция, способная уцелеть при падении – жесткая трубка и резиновая нашлепка на выдвижном конце. Хвала изобретателям, которые продолжают творить даже после Конца Света! Не будь их – жизнь замерла бы… А его, Игорева, жизнь, и вовсе бы оборвалась.
Даже при тусклом свечении действующего на пять процентов «фонарика», он увидел то, что ему было нужно. Его придавливала лишь одна балка. Бетонная, кажущаяся неподъемной, но всего лишь одна! И поэтому можно попытаться выбраться самостоятельно, без посторонней помощи. Что еще ему остается? Сгнить.
Вновь и вновь он напрягал все мышцы – до красных кругов перед глазами, пытаясь расшатать, сдвинуть с места чудовищную тяжесть. Сжав зубы, сдирая кожу прямо через химзу, Игорь высвободил из каменного капкана руку… Есть! И вдруг балка пошла вниз, на него. Думал – все, конец. Дернулся из последних сил – иначе сейчас разотрет его в кровавую кашу… Но она остановилась, упершись во что-то твердое. Заорав от напряжения и боли, Игорь вырвался на свободу.
– Ненавижу! – Князев от души пнул балку. – Ненавижу, паскуда!
Бетон все стерпит.
Адреналин, кипящей волной пробежавший по телу, уходил, оставляя опустошенность и смертельную усталость. Похмелье после этой маленькой победы: он спасся, выбрался, хорошо, но что дальше? Между ним и остальными бойцами – завал, за спиной – враждебная станция. И он, Игорь – один на один с неведомыми врагами.
Можно было, конечно, отсидеться здесь – в относительно безопасном закутке, прикрытом с тыла завалом и ждать, пока с той стороны пробьются ему на помощь. Но только вот пробьются ли?
Странным человеком был капитан, который вел их в этот поход. Даже жизнью своего собственного, проверенного бойца был готов пожертвовать – оставил Байкальцева на Измайловской – возможно, подыхать оставил, хотя можно было вернуться назад, на базу, ведь за потерянную жизнь с него Батя спросит! Да и не только Батя, у Байкальцева и родня есть…
И если с такой легкостью капитан мог бросить на Измайловской – затерянной в джунглях сторожке – истекающего кровью товарища, то с какой стати он будет бороться за жизнь Князева – чужака, безусого мушкетера, салаги?
Пойти в туннель было ошибкой. Но почему Игоря отправили туда первым, почему остальные держались на расстоянии? Ошибка ли? Или…
Нет, дожидаться, пока проберутся к нему из-за завала нельзя. Только на себя можно рассчитывать.
Может быть, таинственных похитителей брата ему стоит бояться меньше, чем своих, первомайских? В конце концов, здешние жители были беспечны: не додумались даже хиленькой баррикады соорудить, чтобы перекрыть вход на свою территорию, в туннели.
Ну, хорошо, допустим, людей тут не опасаются – считают метро за Измайловской таким же мертвым, как считало большинство первомайцев Партизанскую и остальные станции. Но не могут же здесь мириться и с шастающими по джунглям мутантами?
Князев вспомнил мохнатое чудище, будто крысенка за загривок утащившее могучего Байкальцева в заросли, и у него мороз пробежал по коже. А ведь это был далеко не самый крупный зверь, и уж точно не самый ужасный. Случалось, «горожане» поопытней рассказывали о таких страшилищах, что волосы на голове дыбом вставали от одних их историй. Да и исследователи туннелей-лабиринтов вроде Антона могли удивить такой байкой о подземных чудовищах, после которой со станции и выходить было жутко.
Воспоминание об Антохе встряхнуло Игоря окончательно.
Как говаривал майор Балагур, на которого молодняк молиться был готов, солдат спецназа – боевая единица в себе. Он сам себе целое подразделение – и разведка, и штурмгруппа, и огневая поддержка. Правильно? Правильно.
Не важно, с каким противником он должен столкнуться, неважно, насколько многочисленным окажется враг. По сноровке и умениям, по отваге и ярости боец спецназа должен превзойти десяток неприятельских солдат.
Первомайским спецназовцем так просто не сделаться. Это звание почетное, его надо заслужить. Первомайский спецназ с честью выходил из таких передряг, что то положение, в котором сейчас оказался Игорь, можно смело считать обычной увольнительной. Глотки зубами рвал, грудью на пули, руками чудовищ душил. Первомайский спецназ – легенда!
Чем же хуже остальных старшина Игорь Князев? Может, и он станет легендой, и о нем потом будут рассказывать слушающим, разинув рты, сопливым пацанам, героические сказания?
Пути назад нет.
А, значит, надо идти в метро. В неизвестность. На приступ.
Осмотреть только арсенал, проверить боеготовность оружия, и… Игорь подобрал с земли «Бизон», заглянул в ствол, проверил магазин…
Что за чертовщина?!
Немыслимое, невозможное дело, но автомат, который сунул ему в руки капитан Федотов перед самым обвалом, оказался не заряжен!
Игорь бессильно опустился на балку и, отчаянно матерясь, тупо разглядывал пустой цилиндрический магазин к «Бизону». В сотый, наверное, раз передергивал затвор… Пусто. Быть того не может, но пусто.
А его собственные патроны в четырех запасных рожках к АК-74, к этому чуду техники не подходили никак.
Что бы это ни значило, поделать тут ничего было нельзя. Что у него остается, кроме никчемных патронов от калаша? Две гранаты, упрятанные в сумки на поясе, да мушкетерская «шпага». Негусто. Но ничего, если только противник подпустит Игоря поближе, «шпаги» ему хватит с лихвой. Если только подпустит…
Князев оглянулся на завал, до минимума снизил светимость «фонарика» и осторожно, прижимаясь к стене, тронулся вперед.
Не пригодились ни автомат без патронов, ни шпага, ни кулаки. И уж тем более гранаты, применять которые в подземелье, где старые стены и перекрытия держались на честном слове, было бы равнозначно самоубийству.
Здесь, в этом огромном склепе, оружие ему не пригодилось.
Потому что живых тут не оказалось.
Игорь вспоминал, как он, крадучись, двигался по туннелю, локтем придерживаясь за стену, чтобы хоть как-то ориентироваться в кромешной тьме. Фонарик он выключил – задвинул в пенал до отказа – почти сразу, потому что сообразил: пятнышко света в темном пространстве – самая лучшая мишень, которую только мог бы пожелать себе стрелок, обороняющий подступы к следующей станции. Но зря выключал – ни стрелка, ни кого иного он не встретил на своем не столь уж и длинном пути.
Когда локоть провалился в пустоту, он решил, что это одна из то и дело попадавшихся по пути ниш, которые раньше строили для путевых рабочих, чтобы тем было где укрыться от проходящих составов. Или, может, ответвление туннеля. Но очень скоро Игорь понял, что добрался до цели и пустота под локтем – чуть ли не бесконечна.
Станция Партизанская была мертва. Мертва абсолютно. Во всем огромном помещении не было ни следа какой-либо жизни. Ни людей, ни мутантов, ни крыс.
И это обстоятельство было особенно странным.
Исследуя окрестности Первомайской, Игорю приходилось забредать в разные места. Но нигде ему не случалось сталкиваться с такой совершенной пустотой. Зараженная радиацией природа, сошедшая с ума, пухнущая нехорошей, зловещей жизнью как раковая опухоль, не терпела пустоты, немедленно заполняя ее своими жуткими созданиями.
Стоило хотя бы на время перестать пользоваться помещением – будь то неудобно расположенный туннель под землей или одна из сотен тысяч брошенных жилых ячеек в многоэтажках на поверхности – как тут же находились легионы квартирантов, готовых до конца грызться за жизненное пространство.
А тут…
Игорь долго бродил по огромному гулкому залу, разглядывая мраморные барельефы на стенах, и представлял, как в былые времена здесь толпились люди, звучали голоса, смех, с шумом подкатывали поезда…
Антошка говорил, что им приходилось каждый день из тихого Северо-Восточного округа ездить почти через весь город: ему, старшему – в школу, маленькому Игорьку с бабушкой – в ясли. Что-то было связано с отцовской работой. И вот он всегда со смехом вспоминал, что Игорь беспрекословно вставал в шесть утра, чтобы только полюбоваться на поезда.
Игорь не помнил, почему он так любил эти шумные составы, но многие ли причины и поводы, кажущиеся нам важными, мы помним через столько лет? А поезд… Поезд тут тоже был.
Длинный состав навеки замер посреди зала, на центральном пути. Краска сияла, все до единого окна были целы, словно он только вчера вышел из депо. Двери его были гостеприимно распахнуты и будто приглашали войти.
Это был чудесный поезд.
Вместо половины окон в его вагонах были картины. Ряды сидений шли только по одной стороне, чтобы пассажиры могли насладиться живописью.
Этот состав пришел из прошлого, из безмятежного, безоблачного прошлого. Пришел и встал на мертвой пустой станции, открыл свои двери, тщетно зазывая внутрь пассажиров. А тут не было никого. И он остался здесь навсегда. Отправление со станции Партизанская было отложено на вечность.
Но поезд дождался своего пассажира. Своего посетителя.
В первый раз вступив в поезд настороженно, держа свою «шпагу» наготове, Игорь обмер. Убрал неуместное оружие и робко двинулся по торжественным пустым вагонам, диковато озираясь по сторонам.
Потом он еще долго просиживал перед полотнами то в одном, то в другом вагоне. Изучал пейзажи и натюрморты, портреты и батальные сцены, представляя себе, что вагон снова мчится по рельсам, а слева и справа от него сидят живые люди. Живые, да, только очень молчаливые, из деликатности старающиеся не мешать молодому гостю приобщаться к искусству…
Особенно ему нравился пейзаж, изображающий весенний вечер на окраине старинной деревеньки – покосившиеся избы, теплящиеся в окнах огоньки, устало бредущий по раскисшей дороге странник. Фамилия автора на табличке, прикрепленной под картиной, ему ничего не говорила, но он готов был часами смотреть на кусочек прежней жизни, застывший навсегда на стене поезда-памятника.
А потом ему наскучили картины. Он к ним привык.
Теперь он больше спал: лежа, в забытьи, было легче перенести голод и смириться с жаждой.
Последнюю крошку сухаря он сжевал, стараясь растянуть наслаждение, много часов назад, а вода во фляге закончилась и того раньше. Если бы он знал, что ожидание помощи продлится так долго, то растянул бы еду и воду на более долгий срок, но кто бы мог подумать, что за столько дней его никто не найдет?
Время здесь, в кромешной тьме, было понятием условным. Своих часов у Игоря никогда не было. Механические у первомайцев ценились чрезвычайно высоко, дороже автомобильных электрогенераторов: за потертый «хронометр» в никелированном корпусе, когда-то стоивший копейки, можно было выменять два химкостюма, относительно новый противогаз с запасными фильтрами, магазин патронов…
Да много что мог их обладатель получить за старенькую «Зарю» или «Чайку»: такой товар отрывали с руками, не торгуясь. А уж если кому-то удавалось снять с высохшего запястья мумии, запертой изнутри в проржавевшем до дыр «джипе», «Ролекс» или другие иностранные «котлы», счастливчик мог считать себя обеспеченным на многие годы вперед. Учитывая редкость подобных вещей (Князев, к примеру, достоверно знал лишь о десятке таких случаев) и не слишком комфортное житье-бытье – до конца жизни.
А вот электронных побрякушек – от пластиковых «ремешков» до солидных золотых «браслетов» – было хоть завались. Да только отсутствовало в них главное – батарейки, заставляющие бегать по вечной своей орбите тонкие стрелки и мигать – циферки. Самое миниатюрное, что могли сконструировать первомайские «Левши» и «Кулибины», с трудом помещалось на ладони.
Но даже без хронометра время для Князева не останавливалось.
Никем не измеренные часы текли своей чередой, складываясь в сутки – старшина уже успел обрасти мягкой неуставной бородкой, а вожделенного шума разбираемых обломков все не было. Первые дни Игорь каждый день по нескольку раз наведывался к завалу и, прижав ухо к обломку бетонной плиты, вслушивался до звона в ушах, надеясь на хотя бы робкий стук снаружи, но единственным звуком, нарушавшим тишину, был стук крови в голове.
Самостоятельно покинуть мертвую станцию Князев-младший не смог бы, даже если бы захотел: все туннели были завалены, причем, в отличие от «его хода», давным-давно, а выходы на поверхность – перекрыты гермозатворами, механизмы которых либо имели какой-то секрет, либо испортились в незапамятные времена – открыть себе дорогу к свободе Игорю так и не удалось.
«Кот» обнажил желтые десятисантиметровые клыки и утробно заворчал. «Сразу по морде, с оттягом, чтобы прорезать до кости, – мелькнули в голове напутствия „мастера меча“, когда-то обучавшего их, мальчишек, фехтованию. – А потом, без замаха – в горло…»
И вдруг зверь отступил. По-прежнему ворча, он пятился назад, пока задняя лапа, металлически скрежетнув когтями, не провалилась в «канаву» между кочками. Тогда он гибко, по-кошачьи, извернулся и канул в заросли, на прощанье огласив лес разочарованным воплем.
И только теперь Князев почувствовал, что у него трясутся руки и ноги. Байкальцев лежал ничком. Крови не было заметно, но Игорь по своему опыту знал, что кровь хорошо видна лишь на белом или на человеческом теле. Он опустился на колени рядом с сержантом, стащил с руки перчатку и попытался нащупать пульс у него на шее.
Пальцы угодили во что-то густое и липкое…
– Живы?
Их окружили знакомые фигуры с оружием наизготовку.
– Жив? Мертв?
– Я не знаю… – беспомощно пробормотал Игорь, и его тут же оттерли в сторону.
Сержант Байкальцев родился в рубашке. Клыки чудовища не смогли переломить бычью шею здоровяка, но серьезно повредили кровеносные сосуды, и теперь жизнь утекала из мускулистого тела по капле. Не помогали ни бинты, ни тампоны, которыми санинструктор отряда, сержант Гаев, пытался зажать зияющие раны.
– В госпиталь его надо, – озабоченно заявил медик.
– А что? – вставил слово самый старший в отряде, которого все звали Митричем – не то по отчеству, не то по фамилии. – Просека прямая, если не заросла еще, за час доберемся. А если бегом…
Капитан Федотов молчал.
– Отставить, – отрезал он через минуту. – Соорудите носилки, возвращаемся на станцию.
– Я же говорю…
– На Измайловскую.
Митрич выругался глухо и неразборчиво, резко повернулся на месте и исчез в зарослях.
А бойцы уже действовали. Двое срубили своими мачете прямые молодые деревца и быстро очищали их от веток и листьев. А один опустился на колено, сдвинул на лоб маску противогаза, вынул из ножен штык-нож, всадил его в землю и с усилием провел прямую борозду. Почва скрежетала, как лист металла.
– Помоги, – повернул он к Игорю красное от натуги лицо, вцепившись обеими руками в край разреза.
Князев присоединился к нему, и вдвоем они отвалили кусок дерна на верхушке холмика в сторону. Из прямоугольного отверстия пахнуло могилой, шустро стреканули во все стороны жуки и многоножки…
– Что за ерунда?..
И тут все встало на свои места: они стояли на крыше автомобиля, заваленного невообразимым мусором, заросшего растениями. Автомобиля, превратившегося за четверть века в кочку среди сотен таких же…
Будто пелена упала с его глаз. Он оглянулся вокруг и видел уже не кочковатую поляну в девственном лесу, исчерченную канавами, а заброшенную автостоянку, каких немало попадалось ему в прошлые вылазки на поверхность. Но там остовы машин – без колес, стекол и с распахнутыми дверями – ржавели одиноко на мертвом ветру. А здесь, в Измайловских джунглях, их обволокла и переварила новая дикая жизнь, буйная новообразовывающаяся природа.
– Чего – уснул?
Общими усилиями они оторвали насквозь проржавевшую крышу какого-то «Фольксвагена» или «Форда», а может быть и «Жигулей», положили ее на приготовленные жерди, а потом, со всеми предосторожностями водрузили на раненого на импровизированные носилки.
– Вперед, вперед!
Несколько бойцов уже прорубали новую просеку к станции. Это было несложно – всего десяток метров сквозь заросли тростника. Четверо несли Байкальцева, а остальные держали на прицеле неподвижные джунгли: кто знает, сколько собратьев хищника, искалечившего их товарища, рыскало вокруг. Игорь хотел помочь носильщикам, но его угрюмо оттерли в сторону: все смотрели на него враждебно, будто он был виноват в беде, стрясшейся с сержантом.
На станции медик осмотрел раненого более основательно. Тот все еще был без сознания, дышал тяжело, редко и неровно, но толстый бинт, обмотавший шею, перестал подтекать кровью. Хотя, может быть, дело все в том, что кровь уже была на исходе…
– Возвращаемся, капитан! – Митрич снова попытался уговорить Федотова, но тот оставался непреклонным. – Не выживет он тут!
– Ты, ты и ты! – ткнул он пальцем в нескольких бойцов. – Остаетесь тут с Байкальцевым и дожидаетесь нас.
– Как был ментом, так им и остался! – махнул в сердцах рукой старый вояка и отошел в сторону.
Санинструктор вколол Байкальцеву что-то из шприц-тюбика прямо сквозь химкостюм, и дыхание раненого постепенно успокоилось.
– Крепок чертяка! – заявил медик, поднимаясь на ноги. – Нас еще переживет. Если повезет, конечно.
Два бойца уже навьючивали на спины массивные ранцы с гофрированными шлангами.
– У нас были огнеметы? – спросил Игорь Федотова. – Зачем же мы тогда?..
– Задаете много вопросов, – процедил капитан. – Займите свое место.
А первая огненная струя уже ударила со свистом в зеленую стену, зажигая даже то, что по определению не могло гореть…
– Князев… – услышал Игорь хриплый, почти неузнаваемый голос Байкальцева.
Тот пришел в себя, но шедший сзади боец грубо, тычком в спину вытолкнул его на улицу.
Отряд двигался по дымящемуся коридору, топча тлеющую под ногами растительность быстро, чуть ли не бегом. Редкие деревца, упрямо торчащие обугленными палками на пути, падали под ударами мачете почти не задерживая движения. Пришлось остановиться только в одном месте, где дорогу преградили заросли жесткого, напоминающего колючую проволоку кустарника, начисто лишившегося листвы, но продолжающего сопротивляться даже стальным лезвиям. Чтобы справиться с преградой, пришлось задержаться на полчаса.
И очень скоро они опять оказались на открытом месте. Справа открывалась обширная низина, поросшая высокой травой, а за ней снова виднелись остовы высотных домов. А впереди, где насыпь немного заворачивала в сторону, среди кустарника зиял бездонный черный провал – устье туннеля.
– Пришли, – буркнул капитан. – Митрич, принимай командование. Займите оборону и ждите нашего возвращения.
– Так точно, – буркнул тот, отворачиваясь.
– Семенов, Князев – со мной.
И, не оборачиваясь, зашагал вперед – прямо к жерлу туннеля.
– А почему мы всего втроем? – Игорь догнал Федотова, а третий продолжал сопеть позади, тяжело бухая сапогами.
– Достаточно троих, – улыбнулся неизвестно чему капитан, оборачиваясь к нему. – Произведем разведку, возьмем языка… Ты что, старшина: первый день служишь?
Нет, не походило окружающее на обжитую территорию.
Игорь предполагал, что они подкрадутся в темноте, скрытно, с боем возьмут перекрывающие вход в метро баррикады или, возможно, воспользуются каким-либо боковым ходом, но чтобы вот так – через парадный подъезд, напролом, не скрываясь… И куда вообще делись укрепления? Неужели здешние обитатели такие беспечные? Не может этого быть…
Задумавшись, Князев чуть было не налетел на остановившегося капитана.
– И что, не страшно было – на зверя с этой железякой? – презрительно кивнул тот на самодельную шпагу, по-прежнему висящую на боку у Игоря, вояка.
– Да нет, – пожал Игорь плечами, стеснительно улыбаясь. – Этой железякой многое можно сделать.
– Слыхали, слыхали, как ты Батю оборонил, – ухмыльнулся капитан.
– Да я-то, в общем, ничего… – Игорь смутился, не зная, как реагировать; его покоробил издевательский тон Федотова. – И вообще, клинок понадежнее автомата. Опять же патроны не всегда есть, где взять… Автомат подвести может…
– Может, конечно, – растянул губы в пренебрежительной улыбке капитан, оглядывая князевский автомат. – Особенно у такого… мушкетера.
Игорь с запоздалым раскаянием понял, что так и не почистил оружие и потащил автомат с плеча: из ствола торчала трава.
– Ладно, – капитан отобрал у парня АК и сунул ему в руку свой «Бизон»[1]. – Доводилось пользоваться?
– Разберусь, – уязвленный боец повесил пистолет-пулемет на плечо.
– Все равно ты первым пойдешь, – словно извиняясь, добавил командир. – А калаш для этих мест длинноват. Сложно с ним будет пробраться. Ну, давай. Иди вперед, мы за тобой. Увидишь кого – стреляй, не задумываясь… Или – железкой своей. Фонарик… На, держи, – протянул он на ладони отобранную ночью пробирку. – Там темно как… Ну, ты понимаешь.
Не говоря ни слова, Игорь взял светильник и повернулся. Четко, как на плацу. И первым нырнул в черноту туннеля. Происходящее нравилось ему все меньше и меньше.
«А если сейчас тебе в затылок выстрелят?» – язвительно спросил внутренний голос – не свой, но очень похожий на Антохин.
«С чего бы?» – огрызнулся мысленно Игорь и пошел вперед.
Старшина запретил себе оборачиваться, но на душе скребли кошки, и он с облегчением перевел дух, услышав шаги за спиной. Капитан и боец все-таки шли за ним, пусть и на большом расстоянии.
«Странная какая-то операция, – не унимался невидимый Антон. – Перед туннелем, между прочим, трава стояла нетронутой. Они что, похитители эти, по воздуху вылетали? Или они, думаешь, вообще бестелесные?»
«Ничего я не думаю…»
Он миновал какие-то бревна, преграждающие проход – все это напоминало рухнувшую кровлю и в некоторых местах приходилось протискиваться с большим трудом. Каждый шаг поднимал облако пыли.
«Да тут ведь никто не ходил давным-давно!»
В зеленоватом дрожащем свете пробирки он отлично видел, что пыльный пол под ногами чист – ни одного следа. Даже там, где пройти, не оставив следов, было просто невозможно. Нет, отсюда те, кто схватил его брата, выйти никак не мог. Что бы ни говорили ему о загадочных обитателях Измайловской – кажется, все было ошибкой…
– Товарищ капи… – начал он, оборачиваясь.
Но договорить не успел…
***
Игорь пришел в себя в абсолютной темноте. Мысли текли медленно, как стылая соляра, и ему потребовалось время, чтобы понять кто он, и где он. Его завалило.Обычное для жителя метро дело: за много лет без ремонта туннели износились, просадка грунта – после обильного дождя, например, – случалось, оборачивалась настоящей катастрофой.
Он не в состоянии был пошевелить ногами и одной рукой, но грудь была свободна, и он мог дышать. Спасибо и на этом. В спину под лопаткой упиралось что-то твердое, колено ныло.
«Меня откопают, – говорил себе он. – Надо крикнуть, чтобы они знали, что я жив, что надо меня искать. Туннель пустой, прятаться не от кого…»
– Я тут! Я живой! Я живой!
Прислушался: даже эха нет, все осыпавшийся грунт впитал.
«Мы ошиблись. Не тот туннель. Но Федотов, наверное, уже привел остальных, и теперь с той стороны разбирают завал…»
Князев прислушался, и ему даже показалось, что сквозь завал он слышит голоса.
Или это с ним подсознание шутит? Нет, тихо. Как в могиле.
Игорь затих и смотрел в темноту, прикидывая, сколько он сможет вот так пролежать. Хуже всего было то, что он не знал, как давно его завалило. Это могли быть минуты, а могли и часы. И если в первом случае все было не так страшно, то во втором…
Думать об этом не хотелось, и Игорь вновь попытался двигать ногами. Порой ему казалось, что это ему удается, а порой – что и это обман чувств.
Внезапно левую, придавленную руку пронзила острая боль. Князев схватился за саднящее место свободной правой и с отвращением почувствовал что-то живое и подвижное. Крошечные лапки пробарабанили по груди и противогазу на лице. Укусили!
Крысы…
«Так меня живьем сожрут! – Игорь вспомнил, что придавленных завалами людей частенько находили полуобглоданными. – Нет, нельзя ждать. Надо как-то выкручиваться…»
Он дернулся, забился сильнее и – о чудо! – ощутил, что левую ногу уже можно согнуть в колене! Уцелел ли фонарик? Старшина давно чувствовал под лопаткой врезающийся в тело предмет. Может быть это он?
Вывернув до боли в суставах руку, Игорь умудрился выковырнуть помеху и с радостью увидел, как тьма вокруг отступила перед призрачным зеленым свечением.
Ему повезло, что в момент падения пробирка сама собой вдвинулась в футляр и теперь выступала наружу лишь чуть-чуть. Много, видно, было разбито подобных ей, пока не родилась такая простая и надежная конструкция, способная уцелеть при падении – жесткая трубка и резиновая нашлепка на выдвижном конце. Хвала изобретателям, которые продолжают творить даже после Конца Света! Не будь их – жизнь замерла бы… А его, Игорева, жизнь, и вовсе бы оборвалась.
Даже при тусклом свечении действующего на пять процентов «фонарика», он увидел то, что ему было нужно. Его придавливала лишь одна балка. Бетонная, кажущаяся неподъемной, но всего лишь одна! И поэтому можно попытаться выбраться самостоятельно, без посторонней помощи. Что еще ему остается? Сгнить.
Вновь и вновь он напрягал все мышцы – до красных кругов перед глазами, пытаясь расшатать, сдвинуть с места чудовищную тяжесть. Сжав зубы, сдирая кожу прямо через химзу, Игорь высвободил из каменного капкана руку… Есть! И вдруг балка пошла вниз, на него. Думал – все, конец. Дернулся из последних сил – иначе сейчас разотрет его в кровавую кашу… Но она остановилась, упершись во что-то твердое. Заорав от напряжения и боли, Игорь вырвался на свободу.
– Ненавижу! – Князев от души пнул балку. – Ненавижу, паскуда!
Бетон все стерпит.
Адреналин, кипящей волной пробежавший по телу, уходил, оставляя опустошенность и смертельную усталость. Похмелье после этой маленькой победы: он спасся, выбрался, хорошо, но что дальше? Между ним и остальными бойцами – завал, за спиной – враждебная станция. И он, Игорь – один на один с неведомыми врагами.
Можно было, конечно, отсидеться здесь – в относительно безопасном закутке, прикрытом с тыла завалом и ждать, пока с той стороны пробьются ему на помощь. Но только вот пробьются ли?
Странным человеком был капитан, который вел их в этот поход. Даже жизнью своего собственного, проверенного бойца был готов пожертвовать – оставил Байкальцева на Измайловской – возможно, подыхать оставил, хотя можно было вернуться назад, на базу, ведь за потерянную жизнь с него Батя спросит! Да и не только Батя, у Байкальцева и родня есть…
И если с такой легкостью капитан мог бросить на Измайловской – затерянной в джунглях сторожке – истекающего кровью товарища, то с какой стати он будет бороться за жизнь Князева – чужака, безусого мушкетера, салаги?
Пойти в туннель было ошибкой. Но почему Игоря отправили туда первым, почему остальные держались на расстоянии? Ошибка ли? Или…
Нет, дожидаться, пока проберутся к нему из-за завала нельзя. Только на себя можно рассчитывать.
Может быть, таинственных похитителей брата ему стоит бояться меньше, чем своих, первомайских? В конце концов, здешние жители были беспечны: не додумались даже хиленькой баррикады соорудить, чтобы перекрыть вход на свою территорию, в туннели.
Ну, хорошо, допустим, людей тут не опасаются – считают метро за Измайловской таким же мертвым, как считало большинство первомайцев Партизанскую и остальные станции. Но не могут же здесь мириться и с шастающими по джунглям мутантами?
Князев вспомнил мохнатое чудище, будто крысенка за загривок утащившее могучего Байкальцева в заросли, и у него мороз пробежал по коже. А ведь это был далеко не самый крупный зверь, и уж точно не самый ужасный. Случалось, «горожане» поопытней рассказывали о таких страшилищах, что волосы на голове дыбом вставали от одних их историй. Да и исследователи туннелей-лабиринтов вроде Антона могли удивить такой байкой о подземных чудовищах, после которой со станции и выходить было жутко.
Воспоминание об Антохе встряхнуло Игоря окончательно.
Как говаривал майор Балагур, на которого молодняк молиться был готов, солдат спецназа – боевая единица в себе. Он сам себе целое подразделение – и разведка, и штурмгруппа, и огневая поддержка. Правильно? Правильно.
Не важно, с каким противником он должен столкнуться, неважно, насколько многочисленным окажется враг. По сноровке и умениям, по отваге и ярости боец спецназа должен превзойти десяток неприятельских солдат.
Первомайским спецназовцем так просто не сделаться. Это звание почетное, его надо заслужить. Первомайский спецназ с честью выходил из таких передряг, что то положение, в котором сейчас оказался Игорь, можно смело считать обычной увольнительной. Глотки зубами рвал, грудью на пули, руками чудовищ душил. Первомайский спецназ – легенда!
Чем же хуже остальных старшина Игорь Князев? Может, и он станет легендой, и о нем потом будут рассказывать слушающим, разинув рты, сопливым пацанам, героические сказания?
Пути назад нет.
А, значит, надо идти в метро. В неизвестность. На приступ.
Осмотреть только арсенал, проверить боеготовность оружия, и… Игорь подобрал с земли «Бизон», заглянул в ствол, проверил магазин…
Что за чертовщина?!
Немыслимое, невозможное дело, но автомат, который сунул ему в руки капитан Федотов перед самым обвалом, оказался не заряжен!
Игорь бессильно опустился на балку и, отчаянно матерясь, тупо разглядывал пустой цилиндрический магазин к «Бизону». В сотый, наверное, раз передергивал затвор… Пусто. Быть того не может, но пусто.
А его собственные патроны в четырех запасных рожках к АК-74, к этому чуду техники не подходили никак.
Что бы это ни значило, поделать тут ничего было нельзя. Что у него остается, кроме никчемных патронов от калаша? Две гранаты, упрятанные в сумки на поясе, да мушкетерская «шпага». Негусто. Но ничего, если только противник подпустит Игоря поближе, «шпаги» ему хватит с лихвой. Если только подпустит…
Князев оглянулся на завал, до минимума снизил светимость «фонарика» и осторожно, прижимаясь к стене, тронулся вперед.
***
Игорь открыл глаза и долго лежал, бездумно глядя в темноту.Не пригодились ни автомат без патронов, ни шпага, ни кулаки. И уж тем более гранаты, применять которые в подземелье, где старые стены и перекрытия держались на честном слове, было бы равнозначно самоубийству.
Здесь, в этом огромном склепе, оружие ему не пригодилось.
Потому что живых тут не оказалось.
Игорь вспоминал, как он, крадучись, двигался по туннелю, локтем придерживаясь за стену, чтобы хоть как-то ориентироваться в кромешной тьме. Фонарик он выключил – задвинул в пенал до отказа – почти сразу, потому что сообразил: пятнышко света в темном пространстве – самая лучшая мишень, которую только мог бы пожелать себе стрелок, обороняющий подступы к следующей станции. Но зря выключал – ни стрелка, ни кого иного он не встретил на своем не столь уж и длинном пути.
Когда локоть провалился в пустоту, он решил, что это одна из то и дело попадавшихся по пути ниш, которые раньше строили для путевых рабочих, чтобы тем было где укрыться от проходящих составов. Или, может, ответвление туннеля. Но очень скоро Игорь понял, что добрался до цели и пустота под локтем – чуть ли не бесконечна.
Станция Партизанская была мертва. Мертва абсолютно. Во всем огромном помещении не было ни следа какой-либо жизни. Ни людей, ни мутантов, ни крыс.
И это обстоятельство было особенно странным.
Исследуя окрестности Первомайской, Игорю приходилось забредать в разные места. Но нигде ему не случалось сталкиваться с такой совершенной пустотой. Зараженная радиацией природа, сошедшая с ума, пухнущая нехорошей, зловещей жизнью как раковая опухоль, не терпела пустоты, немедленно заполняя ее своими жуткими созданиями.
Стоило хотя бы на время перестать пользоваться помещением – будь то неудобно расположенный туннель под землей или одна из сотен тысяч брошенных жилых ячеек в многоэтажках на поверхности – как тут же находились легионы квартирантов, готовых до конца грызться за жизненное пространство.
А тут…
Игорь долго бродил по огромному гулкому залу, разглядывая мраморные барельефы на стенах, и представлял, как в былые времена здесь толпились люди, звучали голоса, смех, с шумом подкатывали поезда…
Антошка говорил, что им приходилось каждый день из тихого Северо-Восточного округа ездить почти через весь город: ему, старшему – в школу, маленькому Игорьку с бабушкой – в ясли. Что-то было связано с отцовской работой. И вот он всегда со смехом вспоминал, что Игорь беспрекословно вставал в шесть утра, чтобы только полюбоваться на поезда.
Игорь не помнил, почему он так любил эти шумные составы, но многие ли причины и поводы, кажущиеся нам важными, мы помним через столько лет? А поезд… Поезд тут тоже был.
Длинный состав навеки замер посреди зала, на центральном пути. Краска сияла, все до единого окна были целы, словно он только вчера вышел из депо. Двери его были гостеприимно распахнуты и будто приглашали войти.
Это был чудесный поезд.
Вместо половины окон в его вагонах были картины. Ряды сидений шли только по одной стороне, чтобы пассажиры могли насладиться живописью.
Этот состав пришел из прошлого, из безмятежного, безоблачного прошлого. Пришел и встал на мертвой пустой станции, открыл свои двери, тщетно зазывая внутрь пассажиров. А тут не было никого. И он остался здесь навсегда. Отправление со станции Партизанская было отложено на вечность.
Но поезд дождался своего пассажира. Своего посетителя.
В первый раз вступив в поезд настороженно, держа свою «шпагу» наготове, Игорь обмер. Убрал неуместное оружие и робко двинулся по торжественным пустым вагонам, диковато озираясь по сторонам.
Потом он еще долго просиживал перед полотнами то в одном, то в другом вагоне. Изучал пейзажи и натюрморты, портреты и батальные сцены, представляя себе, что вагон снова мчится по рельсам, а слева и справа от него сидят живые люди. Живые, да, только очень молчаливые, из деликатности старающиеся не мешать молодому гостю приобщаться к искусству…
Особенно ему нравился пейзаж, изображающий весенний вечер на окраине старинной деревеньки – покосившиеся избы, теплящиеся в окнах огоньки, устало бредущий по раскисшей дороге странник. Фамилия автора на табличке, прикрепленной под картиной, ему ничего не говорила, но он готов был часами смотреть на кусочек прежней жизни, застывший навсегда на стене поезда-памятника.
А потом ему наскучили картины. Он к ним привык.
Теперь он больше спал: лежа, в забытьи, было легче перенести голод и смириться с жаждой.
Последнюю крошку сухаря он сжевал, стараясь растянуть наслаждение, много часов назад, а вода во фляге закончилась и того раньше. Если бы он знал, что ожидание помощи продлится так долго, то растянул бы еду и воду на более долгий срок, но кто бы мог подумать, что за столько дней его никто не найдет?
Время здесь, в кромешной тьме, было понятием условным. Своих часов у Игоря никогда не было. Механические у первомайцев ценились чрезвычайно высоко, дороже автомобильных электрогенераторов: за потертый «хронометр» в никелированном корпусе, когда-то стоивший копейки, можно было выменять два химкостюма, относительно новый противогаз с запасными фильтрами, магазин патронов…
Да много что мог их обладатель получить за старенькую «Зарю» или «Чайку»: такой товар отрывали с руками, не торгуясь. А уж если кому-то удавалось снять с высохшего запястья мумии, запертой изнутри в проржавевшем до дыр «джипе», «Ролекс» или другие иностранные «котлы», счастливчик мог считать себя обеспеченным на многие годы вперед. Учитывая редкость подобных вещей (Князев, к примеру, достоверно знал лишь о десятке таких случаев) и не слишком комфортное житье-бытье – до конца жизни.
А вот электронных побрякушек – от пластиковых «ремешков» до солидных золотых «браслетов» – было хоть завались. Да только отсутствовало в них главное – батарейки, заставляющие бегать по вечной своей орбите тонкие стрелки и мигать – циферки. Самое миниатюрное, что могли сконструировать первомайские «Левши» и «Кулибины», с трудом помещалось на ладони.
Но даже без хронометра время для Князева не останавливалось.
Никем не измеренные часы текли своей чередой, складываясь в сутки – старшина уже успел обрасти мягкой неуставной бородкой, а вожделенного шума разбираемых обломков все не было. Первые дни Игорь каждый день по нескольку раз наведывался к завалу и, прижав ухо к обломку бетонной плиты, вслушивался до звона в ушах, надеясь на хотя бы робкий стук снаружи, но единственным звуком, нарушавшим тишину, был стук крови в голове.
Самостоятельно покинуть мертвую станцию Князев-младший не смог бы, даже если бы захотел: все туннели были завалены, причем, в отличие от «его хода», давным-давно, а выходы на поверхность – перекрыты гермозатворами, механизмы которых либо имели какой-то секрет, либо испортились в незапамятные времена – открыть себе дорогу к свободе Игорю так и не удалось.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента