Страница:
До прихода Антонины с двумя бутылками коньяка («Две-то зачем, идиотка?» – «Одну выпьете, другую в свой бар поставишь, как было. Никто ничего не заметит. Не права?» – «Ну что сказать, стратег! Я теперь тебя Стратежкой называть буду: садись, Стратежка, с нами, заслужила, видишь, тебе шипучки оставили»), Мерин успел подробно рассказать Антону обо всем, что заставило его предпринять столь экстраординарные меры по внедрению в интересующее его семейство («Понимаешь, дело передали другому отделу, а они там мышей не ловят, по горячим следам никогда ничего не успевают, и вообще у них 85 процентов висяков»); о том, что побудило его, профессионала с Петровки, так необдуманно поспешно осуществлять знакомство с ним, представителем клана Твеленевых, что даже непрофессионалу не составило труда вывести его на чистую воду; о том, что сегодняшние утренние посетители – хамы и дилетанты именно из того отдела, которому и передали московскую кражу («Еще 1:0 в твою пользу, Антон, что не поддался на их провокационные угрозы»); рассказать о том, как прозорлив и мудр руководитель отдела по особо тяжким преступлениям его, Мерина, учитель и старший товарищ, в юном возрасте оставшийся без родителей, погибших от рук убийц; о своих сослуживцах, великих тружениках сыска, личную жизнь положивших на алтарь службы отечеству; о том, как нелегко ему, Мерину, человеку без специального образования, сутками напролет на практике постигать мудреную азбуку борьбы с криминалом; о своих ранениях до Петровского периода и о ранах недавних, полученных от стрелявшего в него криминального авторитета Аликпера Турчака (он даже задрав рубашку продемонстрировал впечатляющие рубцы от пуль на груди и животе) и еще очень много о чем успел рассказать сотрудник уголовного розыска Всеволод Мерин студенту университета Антону Твеленеву до прихода с двумя бутылками армянского коньяка его двоюродной сестры Антонины Заботкиной.
Многое успел рассказать.
Кроме одного: он не упомянул о скрипке Страдивари.
А напоследок, когда, не дождавшись своего «барного» часа, в ход пошла третья бутылка, вконец растроганный сложностью милицейской жизни Антон-второй сказал:
– Всеволод, вот при этой Промокашке (он указал пальцем на сестру) скажу: ты свистни – тебя не заставлю я ждать. Клянусь. Все, что знаю. И чего не знаю. Поехали.
Они чокнулись и выпили в тот вечер, кажется, по последней.
Антонина вызвалась проводить его до автобуса.
– Что это с тобой, Чукча? Планы строишь? Выкинь из головы – у Всеволода Игоревича жена и трое сыновей. Марш наверх – детям спать пора.
Девушка громко расхохоталась, как будто двоюродный родственник сказал что-то невероятно смешное. Наконец изрекла:
– Оставь, пожалуйста, эти пьяные глупости для своей Люсии, ей наверняка понравится. Привет.
Пойдемте, Сева. – Она взяла Мерина под руку и, выходя в сад, громко, чтобы услышал брат, сказала: – Он свою курносую пассию так называет – Люси-и-и-я, хотя на самом деле она элементарно Люська.
… Сева открыл глаза, в очередной раз перевернулся на спину, взглянул на часы: без двадцати четырех с секундами ровно одиннадцать – так обычно острил Анатолий Борисович Трусс. Что-то Людмила Васильевна некстати загуляла, никогда так поздно из дома не выходила. Загадка на загадке сегодня эта урожденная Яблонская. Надо идти искать.
Беззвучно завибрировал мобильный телефон – на экране высветился номер Какца.
– Добрый вечер, Самуил Исаакович.
– Здравствуйте, Всеволод. Я не поздно?
– Нет, нет, что вы.
– Да я, собственно, с пустяками, мог бы и завтра, но не терпится, вы уж простите: был сегодня на рынке, покупал картошку, мне нужна была старая, прошлогодняя, для винегрета, продавец меня уверил, что у него старая, внешне она так и выглядела – большая и грязная, а пришел домой, разрезал – внутри оказалась молодая. Ну то есть близко к старой никакого отношения не имеет. Меня обманули. Как вы думаете, Всеволод, с рыночным товаром я могу обратиться в Общество защиты прав потребителей?
Сева был так занят собственными мыслями, что не сразу «врубился» в Какцевскую аллегорию: какая картошка? какой винегрет?..
– Всеволод, вы меня слышите или мне лучше перезвонить?
– Слышу, слышу, только…
– Я говорю – сегодня мне вместо старой подсунули молодую, понимаете? Могу я обратиться к кому-нибудь за защитой своих прав? – И поскольку в трубке по-прежнему молчали, Самуил Исаакович капризно вопросил: – Есть же у меня в конце концов какие-то права!?
И только тут до Мерина дошло (как же он мог забыть!!!): именно сегодня после трех часов муровский музыкальный эксперт должен был посетить композитора Антона Игоревича Твеленева по его просьбе. И в связи с поручением Скоробогатова результат этого посещения был для Мерина крайне важен, может быть, это было самое важное, что ему необходимо было узнать за сегодняшний день. Но недотепа Какц со своим винегретом…
– Я понял вас, Самуил Исаакович, понял. – Мерин, хоть и с некоторым опозданием, по достоинству оценил какцевскую конспиративность – факт общеизвестный: телефон секретов не держит. Поэтому вопрос постарался задать в том же предложенном музыкальным экспертом овощном стиле, правда, получилось это у него довольно коряво: – А продавцу предлагаемого вам картофеля вы сообщили о его заблуждении по поводу возраста клубней?
Прежде чем ответить, Какц, похоже, какое-то время хихикал.
– Что вы, Всеволод, нет, конечно. Я подумал, – пусть остается в неведении.
– Понял вас. Но, к сожалению, ничем не могу помочь – не знаю какими правами обладает Общество защиты прав потребителей по отношению к рыночным продовольственным товарам. Вам лучше позвонить еще кому-нибудь.
– Бесполезно, я уже кого мог обзвонил, не беспокойтесь, вернее – простите за беспокойство. Ладно, утро вечера мудренее. Спокойной ночи.
Какц прервал связь.
Мерин нажал кнопку отбоя. Расшифровка нехитрой сельскохозяйственной морзянки заняла долю секунды: скрипка не старинная, поддельная, но подделка выполнена качественно; огорчать старого композитора своим открытием Какц не стал; Скоробогатову результаты анализа, по всей вероятности, уже известны; завтра утром – так предполагает музыкальный эксперт – состоится по этому поводу совещание у полковника. Все, кажется.
Да-а-а! Вот это новость! Это удар в самое поддыхало: старинную скрипку украли и заменили подделкой!
В прихожей заскрипел открываемый замок, стукнула дверь, Людмила Васильевна спросила:
– Севочка, ты спишь?
– Давно.
Видимо, ответ внука показался ей несколько необычным, поскольку следующую фразу она произнесла через продолжительную паузу:
– Ну спи, милый. Не волнуйся, я пришла.
Внук же, если и волновался, то совсем по другому поводу, ибо, не заметив даже собственного хамства, он по-скоробогатовски заходил по своим малогабаритным апартаментам.
Итак.
Престарелый, при жизни мифологизированный композитор владеет старинной, по всему – очень старинной, скрипкой. Пропажа весьма ценных вещей после случившейся в доме кражи, как он сам признается, его не волнует. Он дорожит только этой самой скрипкой и просит прислать к нему музыкального эксперта, причем настаивает именно на криминальном эксперте: инструмент на месте, в футляре, но, по всей вероятности, он подозревает, что его могли подменить, и если это так, то помощь ему оказать могут только правоохранительные органы. Эксперт Какц определяет, что инструмент не подлинный – подделка под старину, но владельцу по какой-то причине об этом не сообщает. Завтра на совещании у Скорого он поделится своими соображениями, а пока ясно одно: что-то его сильно смутило.
Мерина же во всей этой истории смутило только одно: как это композитор, музыкант не смог отличить собственную скрипку от подделки до такой степени, что понадобился эксперт? Как это может быть?! Ну смычком-то проведи по струнам – и все станет ясно. Или он оглох в свои девяносто? Тогда вглядись хорошенько! Или ослеп?
Не разрешив ни одного из поставленных перед собой вопросов, Всеволод Игоревич не заметил, как заснул, не раздеваясь, на своем диванчике и до утра ему снился безобразный хромой старик без ушей, с глазами, почему-то заклеенными коньячными этикетками.
Ровно в девять Самуил Исаакович Какц просунул голову в приемную полковника Скоробогатова:
– Здрасьте, солнышко. С добрым вас утром, прекрасно выглядите. У себя? – Он ткнул указательным пальцем в сторону дубовой двери кабинета начальника отдела.
Секретарша Валентина, весь предыдущий день потратившая на борьбу с неприличных размеров ячменем, залепившим ее в обычной жизни очаровательный правый глаз, и никак не преуспевшая в этом многотрудном занятии, восприняла какцевское «прекрасно выглядите» за неприкрытое издевательство и не удостоила его ответом.
Какц, по необъяснимой для самого себя причине, панически боялся пуще всяких начальников именно их, секретарш, по возможности старался избегать общения с ними и, когда это удавалось, пулей проскакивая мимо. На этот раз интуиция и грозный вид Валентины подсказывали: проскочить не выйдет – терпение и скромность. Он негромко покашлял, переступая с ноги на ногу поскрипел половицами, повздыхал и только, когда никакие ухищрения не возымели действия, попробовал еще раз обнаружить себя более обстоятельным вопросом.
– Скажите, Валентина Сидоровна, начальник отдела по особо важным делам Юрий Николаевич Скоробогатов у себя в кабинете?
– Назначено?
– Конечно, конечно, – обрадовался Самуил Исаакович, – конечно, назначено, то есть, видите ли, и да, и нет, я должен отчитаться, я вчера получил задание от Юрия Николаевича и должен отчитаться, я…
Он не договорил, секретарша нажала кнопку селектора:
– Юрий Николаевич, к вам Какц. – Какое-то время она молчала, затем буркнула что-то, оставшееся для музыкального эксперта загадкой, вновь обратилась взором к компьютеру, и только когда через достаточно продолжительное время Самуил Исаакович, презирая себя за трусость, на цыпочках двинулся к двери кабинета, она произнесла:
– Куда? Вашим делом занимается другой отдел.
Оторопевший Какц не сразу, но все-таки решился на явную наглость.
– Какой?
– Дру-гой! – прозвучал категоричный ответ. – Закройте дверь.
В коридоре он столкнулся с Мериным, схватил его в охапку и громко зашептал на ухо:
– Понимаете, Всеволод, меня не пустили! Говорят, какой-то другой отдел. Я в панике: вчера полковник Юрий Николаевич Скоробогатов дал мне указание посетить композитора Твеленева Антона Игоревича для проведения экспертизы его музыкального инструмента. Я посетил, провел экспертизу, результаты меня, признаюсь честно, просто-таки ошеломили – я не спал всю ночь, вчера я вам звонил, вкратце рассказал, правда, несколько эзоповым языком свои впечатления – не очень-то доверяю, знаете ли, телефону, подумал, завтра на совещании… подготовил отчет, хотел доложить догадки… А меня не пустили! Вы не в курсе в чем дело? – По всему было видно, что он очень сильно волнуется. Мерин попытался его успокоить:
– Не берите в голову, Самуил Исаакович, главное – вы прекрасно выполнили задание, а результат кому надо – узнают. Не волнуйтесь вы так. Тем более что это дело, действительно, передали в другой отдел.
– Какой?
– Понятия не имею, – не моргнув глазом соврал Мерин, – со мной, как вы понимаете, не советуются.
– А вы сами, Всеволод, в курсе этой скрипки?
– Если честно – нет. Вчера по телефону я даже не понял, что речь идет о скрипке, подумал, вы в самом деле купили не тот картофель. Или что-то перепутали. Или выпили? – он попытался перевести разговор на шутливый тон, но Какц энергично замахал руками:
– Ни, ни, ни, никаких шуток, Всеволод, все слишком серьезно. Слишком! – Он оглянулся по сторонам, дождался, когда поблизости никого не было, и совсем уже тихо, еле слышно сообщил: – Украдена скрипка Антонио Страдивари, 17 век, цены не имеет: бесценна.
– Пожалуйста, Самуил Исаакович, успокойтесь, нельзя так, вы даже побледнели. – Мерин взял Какца под руку, они прошли с ним по бесконечно длинному муровскому коридору, по лестнице спустились во двор, вышли на Петровку, повернули к Цветному бульвару. Весь этот немалый путь ни тот, ни другой не проронили ни слова: ни преисполненный торжественностью предстоящего секретного разговора Какц, ни Мерин, не преисполненный ничем, кроме жажды узнать о скрипке и ее владельце все и как можно подробнее.
Первым нарушил молчание следователь.
– Самуил Исаакович, честное слово, у меня без ваших скрипок дел по горло – висяк на висяке, некогда мне вникать в чужие проблемы, но все так близко принимать к сердцу, как вы, просто невозможно. Трусс прав: «Так мы протянем, но недолго». Забудьте вы своего Страдивари, бог с ним совсем. Вон кафе, хотите понемножку? Я угощаю.
Какц остановился, красные от напряжения глаза его сузились, немалый, набегающий на верхнюю губу нос пошел морщинками, казалось – он вот-вот заплачет.
– Друг мой Всеволод, подобное равнодушие я могу оправдать только молодостью, которая с годами, слава богу, проходит. Я не сержусь, но поймите и старого Самуила: у него тяжело на сердце: речь идет о живом четверострунном чуде, сотворенном если и не Богом, то, без сомнения, небожителем. Строй этих четырех струн следующий: ми, ля, ре, соль, идя по квинтам вниз, начиная от четвертого промежутка скрипичного ключа соль. Первая струна ми именуется квинтой или квантереллой, три первые струны сотворены из кишок ягненка, а четвертая или басок скручена стальной проволокой, заметьте: стальной, о чем в 17 веке не слыхивали. Тембр третьей и четвертой струн имеет альтовый характер, в особенности при высоких позициях. Звук извлекается не только естественным образом при нажиме пальцев и смычка, но также при очень легком прикосновении к струнам кончиками пальцев, дающем флажолето. Можно также получать и арфообразный скрипичный звук при игре одними пальцами щипком, что называется пиццикато…
Терпение Мерина дало трещину – щипковые прикосновения гортанного голоса старого эксперта к его нервам перевалили за всякое «флажолето».
– Самуил Исаакович, – игру в наивность он не без успеха перенял у Ярослава Яшина, – почему же вы, как сказали мне по телефону, скрыли истину от владельца? Ведь это же мировая сенсация?!
– Именно! Именно – мировая! Вы все правильно понимаете, мой дорогой: ми-ро-ва-я!! А скрыл вот почему… – Он понизил голос, огляделся по сторонам, взял Мерина под руку. – Вы что-то говорили про кафе? Я готов, у меня, знаете ли, во рту – пустыня Сахара, простите за подробность, язык прилипает к небу… – И только когда они устроились за столиком в безлюдном в это время ресторанчике на Цветном бульваре, сделали заказ и дождались ухода официанта, он продолжил еле слышным шепотом: – А скрыл вот почему: в нашем городе, в Москве, в самом ее центре, по соседству с нами живет известнейший человек, композитор, владеющий украденной в далеком 1959 году скрипкой великого Антонио Страдивари! Обратите внимание – я сознательно говорю в настоящем времени – владеющий, ибо никакой самый посредственный музыкант не может не отличить подделку, пусть даже идеально выполненную, от подлинной Страдивари, а Антон Игоревич Твеленев самостоятельно не смог этого сделать, что само по себе невероятно, стало быть, уверен, что по-прежнему владеет шедевром. Без малого пятьдесят лет скрипку ищут всем миром, потому что каждое творение гениального мастера состоит на учете во всех цивилизованных странах Земли, каждое имеет свое имя, свой порядковый номер, их осталось не так много и в большинстве своем владельцами являются не частные лица, а государства, например, в России их на сегодняшний день осталось всего одиннадцать, – он вытер лоб платком, извиняюще улыбнулся, – одиннадцать… я не могу сказать штук или единиц, это будет неправильно, это не штуки, а живые существа, поверьте, я не преувеличиваю, они поют райскими голосами только в руках тех, кто их ценит, любит, оберегает, воспитывает, если хотите, никому другому они не подчинятся, так вот: во всей России осталось всего одиннадцать подобных созданий. Но существуют и несколько частных владельцев, и все эти обладатели шедевров известны не только специалистам, но и правоохранительным органам тех стран, где они в данный момент проживают. Все они должны иметь специальные документы на инструмент, зарегистрированные международным охранным отделом. Эти творения нельзя перевозить с места на место без уведомления специальных служб, существующих в каждой стране, их нужно содержать при строго определенной (плюс-минус несколько десятых градуса) температуре и определенной влажности воздуха, их нельзя передавать в другие руки, и если владелец по тем или иным причинам не способен дольше обеспечивать необходимые условия хранения, он или новый владелец обязаны сообщить об этом все в тот же охранный отдел и переоформить документы на другое имя, которое будет внесено в мировой реестр. Скрипки Амати, Гварнери, Страдивари можно украсть, но ни играть на них в публичных концертах, ни продать без обнародования своего имени невозможно. Поэтому кражи этих великих совершенств случаются крайне редко и всегда – в этом вы абсолютно правы, Всеволод, становятся мировой сенсацией. В 59-м году такое произошло в России, и эта скрипка Антонио Страдивари до сих пор не найдена: было предположение, что она каким-то образом переправлена в Арабские Эмираты, и ее звучанием услаждает слух домочадцев какой-то безымянный шейх. Вторая версия – скрипка сгорела в хранилище музея во время войны, но обе они не выдерживают серьезной критики… Существует мнение…
На горизонте возникла фигура официанта с подносом, и Какц замолчал.
– Простите, Самуил Исаакович, что перебиваю, – произнес Мерин безразличным тоном, когда они остались одни, хотя никакого «перебивания» не было и в помине: уставший от переизбытка эмоций музыкальный эксперт долго не ронял ни слова, – а известно, кто из музыкантов последним владел скрипкой перед ее пропажей?
– Вы правы, Всеволод, это немаловажная деталь для поиска шедевра, – вновь оживился Какц, – но, к сожалению, я не могу удовлетворить ваше любопытство. Дело в том, что она принадлежала не частному лицу, а государству, Советскому Союзу и выдавалась только выдающимся исполнителям под особое поручительство и обязательно с прикрепленным охранником на время концертной деятельности, в основном для заграничных турне. На этой скрипке играли Давид Ойстрах, Яков Рабинович, Лев Цейтлин, Леонид Коган, Евгений Грач, Галина Баринова, Владимир Спиваков… А в 59 году она исчезла, так вот существует мнение… а в тот год в стране был сильный неурожай… существует мнение, что между министром культуры СССР Екатериной… э-э-э, не вспомню отчества, Фурцевой…
– Алексеевной, – подсказал Мерин.
– Именно Алексеевной, спасибо, Фурцевой и министром неизвестной нам, но, по-видимому, очень богатой страны… конечно, все это с санкции партийного руководства, то бишь Хрущева Никиты Семеновича…
– Сергеевича.
– Разве? Ну пусть Сергеевича – не суть важно, так вот – таким вот макаром нам якобы удалось спасти советский народ от природного стихийного бедствия, предотвратить голод и ликвидировать нехватку в отечестве зерновых культур. А музыканта, который последним пользовал эту, с большой буквы, Скрипку, вроде бы задавила машина вместе с охранником, и имя его держится по сей день в секрете. Но это, Всеволод, я вам высказываю одну из версий, не более того, никак не подтвержденную…
В кармане Мерина примитивно запиликал Иоганн Штраус, в трубке раздались рыдания Антонины Заботкиной.
– Сева, это Тоша Заботкина, сестра Антона…
– Да, да, я слушаю вас. – Мерин перевел разговор на «запись», извинился перед Какцем. – Что случилось, Тоша?
– У нас страшное чепэ: только что арестовали Антона прямо в университете. Он позвонил, ему разрешили позвонить домой, но я вам – вы сказали: вы шпион, то есть простите, уголовник, расследуете дела уголовные, у них убили, это сокурсник Антона Игорь Каликин, его увезли на «скорой», но Антон сказал, что его убили на его глазах, он бывал у нас часто, я его знаю, вчера перед вами был и перед этими, которые из МУРа, я не знаю, что мне делать, мамы нет, отца нет, дядя Марат как всегда: я говорю – он не понимает, дед не отвечает на звонки, я вам, вы сказали вчера, что шпион, то есть, простите, не шпион…
– Тоня, Тоня, послушайте меня, Тоня, вы меня слышите?..
– Да, слышу, я не знаю, что делать, простите, это друг Антона, его убили…
– Тоня, вы где находитесь?
– Я здесь, я на даче, я одна, мамы нет и никто не отвечает…
– Тоня, Тоня, послушайте меня, Тоня…
– Помоги-и-и-те мне, пожа-а-а-луйста-а-а…
– Тоня, подождите, слушайте меня внимательно, слышите? – Мерин почти кричал в трубку. – Вы слышите?
– Да-а-а-а…
– Никуда не уходите, слышите? Я постараюсь все узнать и вам позвоню. Ваш мобильный у меня отпечатался, я вам перезвоню, но вы никуда не уходите, да? Слышите?
– Да-а-а. Но вы скоре-е-е-е.
– И перестаньте реветь. Я все выясню и перезвоню. Все. Пока.
Он выключил связь.
– Простите, Самуил Исаакович, там какое-то ЧП, мне надо срочно обратно в контору, спасибо за неоценимую услугу, жаль, что она для другого отдела. Если удастся что-то узнать – я вас найду. Я хочу расплатиться за кофе и конь…
– Ни боже мой, бегите, бегите, не обижайте старика, я еще посижу, что-то нервы совсем ни к черту: 17 век, знаете ли, не шутка. Удачи вам, Всеволод!
Последнего пожелания Сева уже не слышал: под гудки, тормозную истерию и летящую со всех сторон однотипную ругань, оставляя за спиной короткие промежутки между несущимися с двух сторон нескончаемым потоком машинами, он пересекал улицу Петровка.
Донесение об убийстве студента МГУ им. Ломоносова легло на стол Скоробогатова в 10.13 утра. В нем сообщалось, что в девять часов сорок восемь минут в отделение милиции района из телефона-автомата позвонил неизвестный и сообщил, что в лифте главного здания северного корпуса обнаружен труп молодого человека. Прибывшая на место преступления оперативная группа при беглом осмотре до появления врачей «скорой помощи» зафиксировала на теле пострадавшего одно ножевое ранение (в область сердца со стороны спины). По горячим следам задержать никого не удалось. Прибывшие врачи констатировали смерть, наступившую, по их словам, мгновенно, то есть приблизительно в 9.40. По документам, пострадавший оказался студент выпускного курса юридического факультета Каликин Игорь Николаевич, 1985 года рождения, 23-х лет. На безымянном пальце правой руки убитого обнаружен перстень желтого металла (предположительно золото) с красным камнем (предположительно рубин), по внешним данным совпадающий по описанию с перстнем, похищенным накануне из коллекции семьи Твеленевых, проживающих по адресу: Москва, Тверская улица, дом 18, квартира 6, что дало основание подозревать в соучастии преступления и взять под стражу до выяснения всех обстоятельств дела сокурсника убитого Твеленева Антона Маратовича, находившегося в момент убийства в том же лифте. Подпись: руководитель следственной группы районного отделения милиции старший лейтенант Кудря.
Скоробогатов дважды прочитал ленту телетайпа, надавил кнопку селектора:
– Валя, найдите, пожалуйста, Мерина, немедленно ко мне.
– Уже нашла, Юрий Николаевич.
– То есть? – нахмурился полковник: на работе он не любил шуток.
В дверь постучали.
– Войдите, Валентина.
Но вместо секретарши вошел Мерин. Скоробогатов некоторое время молча смотрел на подчиненного, затем недовольно выдавил.
– Интересное кино. Ты что делаешь в моей приемной?
– Я с докладом, Юрий Николаевич, ждал вашего вызова.
– С докладом? А с глазом что?
– С глазом? – переспросил Мерин. – Так это… упал.
– Интересно ты падаешь. Ну докладывай, раз так.
– В университете Ломоносова на Ленинских ЧП: убит сокурсник Антона Твеленева, внука композитора Антона Игоревича Твеленева Каликин Игорь, друг Антона Твеленева. Каликин скончался на месте, по словам Антона Твеленева, Антон Твеленев по подозрению в соучастии арестован, Марат Антонович Твеленев, отец Антона Маратовича…
– Стоп, стоп, стоп, сядь. Сядь и успокойся, а то я сейчас упаду. Я ведь должен хоть что-то понять. На, читай. – Он протянул ему ленту телетайпа.
Мерин пробежал глазами строчки, с готовностью породистого ирландского сеттера уставился на начальника. Скоробогатов нажал кнопку селектора:
– Срочный оперативный выезд. – Он продиктовал адрес, состав группы, старшим назвал Мерина. – Давай, Сева, там уже так напортачили – сам черт не разберет: ни гильз, ни пуль, ни отпечатков, ни холодного оружия – ничего. Никто, похоже, даже не опрошен. Так что на тебя вся надежда. Давай. – Он подтолкнул его к двери.
– Юрий Николаевич, я только что с Какцем разговаривал, – еле слышным шепотом начал Мерин, – он говорит…
– Потом, потом, все потом, сейчас для тебя главнее этого убийства нет ничего. – И многозначительно добавил: – Ни-че-го! Ты меня понял? Тем более, сдается мне, коль появился труп – вернут нам эту кражу, как пить дать вернут. Так что плакала наша с тобой конспирация. Шагай!
Мерин несся по коридору, во весь рот улыбаясь, и мыслями обращался к Скорому:
«Я видел вас вчера. У дома своего. И что за номера – не понял ничего. Немного отвлекусь – Убийствами займусь. И быстро разберусь. Без помощи бабусь». Так. Стихи готовы. Прямо хоть на поклон к композитору Твеленеву: пусть на музыку перекладывает.
Многое успел рассказать.
Кроме одного: он не упомянул о скрипке Страдивари.
А напоследок, когда, не дождавшись своего «барного» часа, в ход пошла третья бутылка, вконец растроганный сложностью милицейской жизни Антон-второй сказал:
– Всеволод, вот при этой Промокашке (он указал пальцем на сестру) скажу: ты свистни – тебя не заставлю я ждать. Клянусь. Все, что знаю. И чего не знаю. Поехали.
Они чокнулись и выпили в тот вечер, кажется, по последней.
Антонина вызвалась проводить его до автобуса.
– Что это с тобой, Чукча? Планы строишь? Выкинь из головы – у Всеволода Игоревича жена и трое сыновей. Марш наверх – детям спать пора.
Девушка громко расхохоталась, как будто двоюродный родственник сказал что-то невероятно смешное. Наконец изрекла:
– Оставь, пожалуйста, эти пьяные глупости для своей Люсии, ей наверняка понравится. Привет.
Пойдемте, Сева. – Она взяла Мерина под руку и, выходя в сад, громко, чтобы услышал брат, сказала: – Он свою курносую пассию так называет – Люси-и-и-я, хотя на самом деле она элементарно Люська.
… Сева открыл глаза, в очередной раз перевернулся на спину, взглянул на часы: без двадцати четырех с секундами ровно одиннадцать – так обычно острил Анатолий Борисович Трусс. Что-то Людмила Васильевна некстати загуляла, никогда так поздно из дома не выходила. Загадка на загадке сегодня эта урожденная Яблонская. Надо идти искать.
Беззвучно завибрировал мобильный телефон – на экране высветился номер Какца.
– Добрый вечер, Самуил Исаакович.
– Здравствуйте, Всеволод. Я не поздно?
– Нет, нет, что вы.
– Да я, собственно, с пустяками, мог бы и завтра, но не терпится, вы уж простите: был сегодня на рынке, покупал картошку, мне нужна была старая, прошлогодняя, для винегрета, продавец меня уверил, что у него старая, внешне она так и выглядела – большая и грязная, а пришел домой, разрезал – внутри оказалась молодая. Ну то есть близко к старой никакого отношения не имеет. Меня обманули. Как вы думаете, Всеволод, с рыночным товаром я могу обратиться в Общество защиты прав потребителей?
Сева был так занят собственными мыслями, что не сразу «врубился» в Какцевскую аллегорию: какая картошка? какой винегрет?..
– Всеволод, вы меня слышите или мне лучше перезвонить?
– Слышу, слышу, только…
– Я говорю – сегодня мне вместо старой подсунули молодую, понимаете? Могу я обратиться к кому-нибудь за защитой своих прав? – И поскольку в трубке по-прежнему молчали, Самуил Исаакович капризно вопросил: – Есть же у меня в конце концов какие-то права!?
И только тут до Мерина дошло (как же он мог забыть!!!): именно сегодня после трех часов муровский музыкальный эксперт должен был посетить композитора Антона Игоревича Твеленева по его просьбе. И в связи с поручением Скоробогатова результат этого посещения был для Мерина крайне важен, может быть, это было самое важное, что ему необходимо было узнать за сегодняшний день. Но недотепа Какц со своим винегретом…
– Я понял вас, Самуил Исаакович, понял. – Мерин, хоть и с некоторым опозданием, по достоинству оценил какцевскую конспиративность – факт общеизвестный: телефон секретов не держит. Поэтому вопрос постарался задать в том же предложенном музыкальным экспертом овощном стиле, правда, получилось это у него довольно коряво: – А продавцу предлагаемого вам картофеля вы сообщили о его заблуждении по поводу возраста клубней?
Прежде чем ответить, Какц, похоже, какое-то время хихикал.
– Что вы, Всеволод, нет, конечно. Я подумал, – пусть остается в неведении.
– Понял вас. Но, к сожалению, ничем не могу помочь – не знаю какими правами обладает Общество защиты прав потребителей по отношению к рыночным продовольственным товарам. Вам лучше позвонить еще кому-нибудь.
– Бесполезно, я уже кого мог обзвонил, не беспокойтесь, вернее – простите за беспокойство. Ладно, утро вечера мудренее. Спокойной ночи.
Какц прервал связь.
Мерин нажал кнопку отбоя. Расшифровка нехитрой сельскохозяйственной морзянки заняла долю секунды: скрипка не старинная, поддельная, но подделка выполнена качественно; огорчать старого композитора своим открытием Какц не стал; Скоробогатову результаты анализа, по всей вероятности, уже известны; завтра утром – так предполагает музыкальный эксперт – состоится по этому поводу совещание у полковника. Все, кажется.
Да-а-а! Вот это новость! Это удар в самое поддыхало: старинную скрипку украли и заменили подделкой!
В прихожей заскрипел открываемый замок, стукнула дверь, Людмила Васильевна спросила:
– Севочка, ты спишь?
– Давно.
Видимо, ответ внука показался ей несколько необычным, поскольку следующую фразу она произнесла через продолжительную паузу:
– Ну спи, милый. Не волнуйся, я пришла.
Внук же, если и волновался, то совсем по другому поводу, ибо, не заметив даже собственного хамства, он по-скоробогатовски заходил по своим малогабаритным апартаментам.
Итак.
Престарелый, при жизни мифологизированный композитор владеет старинной, по всему – очень старинной, скрипкой. Пропажа весьма ценных вещей после случившейся в доме кражи, как он сам признается, его не волнует. Он дорожит только этой самой скрипкой и просит прислать к нему музыкального эксперта, причем настаивает именно на криминальном эксперте: инструмент на месте, в футляре, но, по всей вероятности, он подозревает, что его могли подменить, и если это так, то помощь ему оказать могут только правоохранительные органы. Эксперт Какц определяет, что инструмент не подлинный – подделка под старину, но владельцу по какой-то причине об этом не сообщает. Завтра на совещании у Скорого он поделится своими соображениями, а пока ясно одно: что-то его сильно смутило.
Мерина же во всей этой истории смутило только одно: как это композитор, музыкант не смог отличить собственную скрипку от подделки до такой степени, что понадобился эксперт? Как это может быть?! Ну смычком-то проведи по струнам – и все станет ясно. Или он оглох в свои девяносто? Тогда вглядись хорошенько! Или ослеп?
Не разрешив ни одного из поставленных перед собой вопросов, Всеволод Игоревич не заметил, как заснул, не раздеваясь, на своем диванчике и до утра ему снился безобразный хромой старик без ушей, с глазами, почему-то заклеенными коньячными этикетками.
Ровно в девять Самуил Исаакович Какц просунул голову в приемную полковника Скоробогатова:
– Здрасьте, солнышко. С добрым вас утром, прекрасно выглядите. У себя? – Он ткнул указательным пальцем в сторону дубовой двери кабинета начальника отдела.
Секретарша Валентина, весь предыдущий день потратившая на борьбу с неприличных размеров ячменем, залепившим ее в обычной жизни очаровательный правый глаз, и никак не преуспевшая в этом многотрудном занятии, восприняла какцевское «прекрасно выглядите» за неприкрытое издевательство и не удостоила его ответом.
Какц, по необъяснимой для самого себя причине, панически боялся пуще всяких начальников именно их, секретарш, по возможности старался избегать общения с ними и, когда это удавалось, пулей проскакивая мимо. На этот раз интуиция и грозный вид Валентины подсказывали: проскочить не выйдет – терпение и скромность. Он негромко покашлял, переступая с ноги на ногу поскрипел половицами, повздыхал и только, когда никакие ухищрения не возымели действия, попробовал еще раз обнаружить себя более обстоятельным вопросом.
– Скажите, Валентина Сидоровна, начальник отдела по особо важным делам Юрий Николаевич Скоробогатов у себя в кабинете?
– Назначено?
– Конечно, конечно, – обрадовался Самуил Исаакович, – конечно, назначено, то есть, видите ли, и да, и нет, я должен отчитаться, я вчера получил задание от Юрия Николаевича и должен отчитаться, я…
Он не договорил, секретарша нажала кнопку селектора:
– Юрий Николаевич, к вам Какц. – Какое-то время она молчала, затем буркнула что-то, оставшееся для музыкального эксперта загадкой, вновь обратилась взором к компьютеру, и только когда через достаточно продолжительное время Самуил Исаакович, презирая себя за трусость, на цыпочках двинулся к двери кабинета, она произнесла:
– Куда? Вашим делом занимается другой отдел.
Оторопевший Какц не сразу, но все-таки решился на явную наглость.
– Какой?
– Дру-гой! – прозвучал категоричный ответ. – Закройте дверь.
В коридоре он столкнулся с Мериным, схватил его в охапку и громко зашептал на ухо:
– Понимаете, Всеволод, меня не пустили! Говорят, какой-то другой отдел. Я в панике: вчера полковник Юрий Николаевич Скоробогатов дал мне указание посетить композитора Твеленева Антона Игоревича для проведения экспертизы его музыкального инструмента. Я посетил, провел экспертизу, результаты меня, признаюсь честно, просто-таки ошеломили – я не спал всю ночь, вчера я вам звонил, вкратце рассказал, правда, несколько эзоповым языком свои впечатления – не очень-то доверяю, знаете ли, телефону, подумал, завтра на совещании… подготовил отчет, хотел доложить догадки… А меня не пустили! Вы не в курсе в чем дело? – По всему было видно, что он очень сильно волнуется. Мерин попытался его успокоить:
– Не берите в голову, Самуил Исаакович, главное – вы прекрасно выполнили задание, а результат кому надо – узнают. Не волнуйтесь вы так. Тем более что это дело, действительно, передали в другой отдел.
– Какой?
– Понятия не имею, – не моргнув глазом соврал Мерин, – со мной, как вы понимаете, не советуются.
– А вы сами, Всеволод, в курсе этой скрипки?
– Если честно – нет. Вчера по телефону я даже не понял, что речь идет о скрипке, подумал, вы в самом деле купили не тот картофель. Или что-то перепутали. Или выпили? – он попытался перевести разговор на шутливый тон, но Какц энергично замахал руками:
– Ни, ни, ни, никаких шуток, Всеволод, все слишком серьезно. Слишком! – Он оглянулся по сторонам, дождался, когда поблизости никого не было, и совсем уже тихо, еле слышно сообщил: – Украдена скрипка Антонио Страдивари, 17 век, цены не имеет: бесценна.
– Пожалуйста, Самуил Исаакович, успокойтесь, нельзя так, вы даже побледнели. – Мерин взял Какца под руку, они прошли с ним по бесконечно длинному муровскому коридору, по лестнице спустились во двор, вышли на Петровку, повернули к Цветному бульвару. Весь этот немалый путь ни тот, ни другой не проронили ни слова: ни преисполненный торжественностью предстоящего секретного разговора Какц, ни Мерин, не преисполненный ничем, кроме жажды узнать о скрипке и ее владельце все и как можно подробнее.
Первым нарушил молчание следователь.
– Самуил Исаакович, честное слово, у меня без ваших скрипок дел по горло – висяк на висяке, некогда мне вникать в чужие проблемы, но все так близко принимать к сердцу, как вы, просто невозможно. Трусс прав: «Так мы протянем, но недолго». Забудьте вы своего Страдивари, бог с ним совсем. Вон кафе, хотите понемножку? Я угощаю.
Какц остановился, красные от напряжения глаза его сузились, немалый, набегающий на верхнюю губу нос пошел морщинками, казалось – он вот-вот заплачет.
– Друг мой Всеволод, подобное равнодушие я могу оправдать только молодостью, которая с годами, слава богу, проходит. Я не сержусь, но поймите и старого Самуила: у него тяжело на сердце: речь идет о живом четверострунном чуде, сотворенном если и не Богом, то, без сомнения, небожителем. Строй этих четырех струн следующий: ми, ля, ре, соль, идя по квинтам вниз, начиная от четвертого промежутка скрипичного ключа соль. Первая струна ми именуется квинтой или квантереллой, три первые струны сотворены из кишок ягненка, а четвертая или басок скручена стальной проволокой, заметьте: стальной, о чем в 17 веке не слыхивали. Тембр третьей и четвертой струн имеет альтовый характер, в особенности при высоких позициях. Звук извлекается не только естественным образом при нажиме пальцев и смычка, но также при очень легком прикосновении к струнам кончиками пальцев, дающем флажолето. Можно также получать и арфообразный скрипичный звук при игре одними пальцами щипком, что называется пиццикато…
Терпение Мерина дало трещину – щипковые прикосновения гортанного голоса старого эксперта к его нервам перевалили за всякое «флажолето».
– Самуил Исаакович, – игру в наивность он не без успеха перенял у Ярослава Яшина, – почему же вы, как сказали мне по телефону, скрыли истину от владельца? Ведь это же мировая сенсация?!
– Именно! Именно – мировая! Вы все правильно понимаете, мой дорогой: ми-ро-ва-я!! А скрыл вот почему… – Он понизил голос, огляделся по сторонам, взял Мерина под руку. – Вы что-то говорили про кафе? Я готов, у меня, знаете ли, во рту – пустыня Сахара, простите за подробность, язык прилипает к небу… – И только когда они устроились за столиком в безлюдном в это время ресторанчике на Цветном бульваре, сделали заказ и дождались ухода официанта, он продолжил еле слышным шепотом: – А скрыл вот почему: в нашем городе, в Москве, в самом ее центре, по соседству с нами живет известнейший человек, композитор, владеющий украденной в далеком 1959 году скрипкой великого Антонио Страдивари! Обратите внимание – я сознательно говорю в настоящем времени – владеющий, ибо никакой самый посредственный музыкант не может не отличить подделку, пусть даже идеально выполненную, от подлинной Страдивари, а Антон Игоревич Твеленев самостоятельно не смог этого сделать, что само по себе невероятно, стало быть, уверен, что по-прежнему владеет шедевром. Без малого пятьдесят лет скрипку ищут всем миром, потому что каждое творение гениального мастера состоит на учете во всех цивилизованных странах Земли, каждое имеет свое имя, свой порядковый номер, их осталось не так много и в большинстве своем владельцами являются не частные лица, а государства, например, в России их на сегодняшний день осталось всего одиннадцать, – он вытер лоб платком, извиняюще улыбнулся, – одиннадцать… я не могу сказать штук или единиц, это будет неправильно, это не штуки, а живые существа, поверьте, я не преувеличиваю, они поют райскими голосами только в руках тех, кто их ценит, любит, оберегает, воспитывает, если хотите, никому другому они не подчинятся, так вот: во всей России осталось всего одиннадцать подобных созданий. Но существуют и несколько частных владельцев, и все эти обладатели шедевров известны не только специалистам, но и правоохранительным органам тех стран, где они в данный момент проживают. Все они должны иметь специальные документы на инструмент, зарегистрированные международным охранным отделом. Эти творения нельзя перевозить с места на место без уведомления специальных служб, существующих в каждой стране, их нужно содержать при строго определенной (плюс-минус несколько десятых градуса) температуре и определенной влажности воздуха, их нельзя передавать в другие руки, и если владелец по тем или иным причинам не способен дольше обеспечивать необходимые условия хранения, он или новый владелец обязаны сообщить об этом все в тот же охранный отдел и переоформить документы на другое имя, которое будет внесено в мировой реестр. Скрипки Амати, Гварнери, Страдивари можно украсть, но ни играть на них в публичных концертах, ни продать без обнародования своего имени невозможно. Поэтому кражи этих великих совершенств случаются крайне редко и всегда – в этом вы абсолютно правы, Всеволод, становятся мировой сенсацией. В 59-м году такое произошло в России, и эта скрипка Антонио Страдивари до сих пор не найдена: было предположение, что она каким-то образом переправлена в Арабские Эмираты, и ее звучанием услаждает слух домочадцев какой-то безымянный шейх. Вторая версия – скрипка сгорела в хранилище музея во время войны, но обе они не выдерживают серьезной критики… Существует мнение…
На горизонте возникла фигура официанта с подносом, и Какц замолчал.
– Простите, Самуил Исаакович, что перебиваю, – произнес Мерин безразличным тоном, когда они остались одни, хотя никакого «перебивания» не было и в помине: уставший от переизбытка эмоций музыкальный эксперт долго не ронял ни слова, – а известно, кто из музыкантов последним владел скрипкой перед ее пропажей?
– Вы правы, Всеволод, это немаловажная деталь для поиска шедевра, – вновь оживился Какц, – но, к сожалению, я не могу удовлетворить ваше любопытство. Дело в том, что она принадлежала не частному лицу, а государству, Советскому Союзу и выдавалась только выдающимся исполнителям под особое поручительство и обязательно с прикрепленным охранником на время концертной деятельности, в основном для заграничных турне. На этой скрипке играли Давид Ойстрах, Яков Рабинович, Лев Цейтлин, Леонид Коган, Евгений Грач, Галина Баринова, Владимир Спиваков… А в 59 году она исчезла, так вот существует мнение… а в тот год в стране был сильный неурожай… существует мнение, что между министром культуры СССР Екатериной… э-э-э, не вспомню отчества, Фурцевой…
– Алексеевной, – подсказал Мерин.
– Именно Алексеевной, спасибо, Фурцевой и министром неизвестной нам, но, по-видимому, очень богатой страны… конечно, все это с санкции партийного руководства, то бишь Хрущева Никиты Семеновича…
– Сергеевича.
– Разве? Ну пусть Сергеевича – не суть важно, так вот – таким вот макаром нам якобы удалось спасти советский народ от природного стихийного бедствия, предотвратить голод и ликвидировать нехватку в отечестве зерновых культур. А музыканта, который последним пользовал эту, с большой буквы, Скрипку, вроде бы задавила машина вместе с охранником, и имя его держится по сей день в секрете. Но это, Всеволод, я вам высказываю одну из версий, не более того, никак не подтвержденную…
В кармане Мерина примитивно запиликал Иоганн Штраус, в трубке раздались рыдания Антонины Заботкиной.
– Сева, это Тоша Заботкина, сестра Антона…
– Да, да, я слушаю вас. – Мерин перевел разговор на «запись», извинился перед Какцем. – Что случилось, Тоша?
– У нас страшное чепэ: только что арестовали Антона прямо в университете. Он позвонил, ему разрешили позвонить домой, но я вам – вы сказали: вы шпион, то есть простите, уголовник, расследуете дела уголовные, у них убили, это сокурсник Антона Игорь Каликин, его увезли на «скорой», но Антон сказал, что его убили на его глазах, он бывал у нас часто, я его знаю, вчера перед вами был и перед этими, которые из МУРа, я не знаю, что мне делать, мамы нет, отца нет, дядя Марат как всегда: я говорю – он не понимает, дед не отвечает на звонки, я вам, вы сказали вчера, что шпион, то есть, простите, не шпион…
– Тоня, Тоня, послушайте меня, Тоня, вы меня слышите?..
– Да, слышу, я не знаю, что делать, простите, это друг Антона, его убили…
– Тоня, вы где находитесь?
– Я здесь, я на даче, я одна, мамы нет и никто не отвечает…
– Тоня, Тоня, послушайте меня, Тоня…
– Помоги-и-и-те мне, пожа-а-а-луйста-а-а…
– Тоня, подождите, слушайте меня внимательно, слышите? – Мерин почти кричал в трубку. – Вы слышите?
– Да-а-а-а…
– Никуда не уходите, слышите? Я постараюсь все узнать и вам позвоню. Ваш мобильный у меня отпечатался, я вам перезвоню, но вы никуда не уходите, да? Слышите?
– Да-а-а. Но вы скоре-е-е-е.
– И перестаньте реветь. Я все выясню и перезвоню. Все. Пока.
Он выключил связь.
– Простите, Самуил Исаакович, там какое-то ЧП, мне надо срочно обратно в контору, спасибо за неоценимую услугу, жаль, что она для другого отдела. Если удастся что-то узнать – я вас найду. Я хочу расплатиться за кофе и конь…
– Ни боже мой, бегите, бегите, не обижайте старика, я еще посижу, что-то нервы совсем ни к черту: 17 век, знаете ли, не шутка. Удачи вам, Всеволод!
Последнего пожелания Сева уже не слышал: под гудки, тормозную истерию и летящую со всех сторон однотипную ругань, оставляя за спиной короткие промежутки между несущимися с двух сторон нескончаемым потоком машинами, он пересекал улицу Петровка.
Донесение об убийстве студента МГУ им. Ломоносова легло на стол Скоробогатова в 10.13 утра. В нем сообщалось, что в девять часов сорок восемь минут в отделение милиции района из телефона-автомата позвонил неизвестный и сообщил, что в лифте главного здания северного корпуса обнаружен труп молодого человека. Прибывшая на место преступления оперативная группа при беглом осмотре до появления врачей «скорой помощи» зафиксировала на теле пострадавшего одно ножевое ранение (в область сердца со стороны спины). По горячим следам задержать никого не удалось. Прибывшие врачи констатировали смерть, наступившую, по их словам, мгновенно, то есть приблизительно в 9.40. По документам, пострадавший оказался студент выпускного курса юридического факультета Каликин Игорь Николаевич, 1985 года рождения, 23-х лет. На безымянном пальце правой руки убитого обнаружен перстень желтого металла (предположительно золото) с красным камнем (предположительно рубин), по внешним данным совпадающий по описанию с перстнем, похищенным накануне из коллекции семьи Твеленевых, проживающих по адресу: Москва, Тверская улица, дом 18, квартира 6, что дало основание подозревать в соучастии преступления и взять под стражу до выяснения всех обстоятельств дела сокурсника убитого Твеленева Антона Маратовича, находившегося в момент убийства в том же лифте. Подпись: руководитель следственной группы районного отделения милиции старший лейтенант Кудря.
Скоробогатов дважды прочитал ленту телетайпа, надавил кнопку селектора:
– Валя, найдите, пожалуйста, Мерина, немедленно ко мне.
– Уже нашла, Юрий Николаевич.
– То есть? – нахмурился полковник: на работе он не любил шуток.
В дверь постучали.
– Войдите, Валентина.
Но вместо секретарши вошел Мерин. Скоробогатов некоторое время молча смотрел на подчиненного, затем недовольно выдавил.
– Интересное кино. Ты что делаешь в моей приемной?
– Я с докладом, Юрий Николаевич, ждал вашего вызова.
– С докладом? А с глазом что?
– С глазом? – переспросил Мерин. – Так это… упал.
– Интересно ты падаешь. Ну докладывай, раз так.
– В университете Ломоносова на Ленинских ЧП: убит сокурсник Антона Твеленева, внука композитора Антона Игоревича Твеленева Каликин Игорь, друг Антона Твеленева. Каликин скончался на месте, по словам Антона Твеленева, Антон Твеленев по подозрению в соучастии арестован, Марат Антонович Твеленев, отец Антона Маратовича…
– Стоп, стоп, стоп, сядь. Сядь и успокойся, а то я сейчас упаду. Я ведь должен хоть что-то понять. На, читай. – Он протянул ему ленту телетайпа.
Мерин пробежал глазами строчки, с готовностью породистого ирландского сеттера уставился на начальника. Скоробогатов нажал кнопку селектора:
– Срочный оперативный выезд. – Он продиктовал адрес, состав группы, старшим назвал Мерина. – Давай, Сева, там уже так напортачили – сам черт не разберет: ни гильз, ни пуль, ни отпечатков, ни холодного оружия – ничего. Никто, похоже, даже не опрошен. Так что на тебя вся надежда. Давай. – Он подтолкнул его к двери.
– Юрий Николаевич, я только что с Какцем разговаривал, – еле слышным шепотом начал Мерин, – он говорит…
– Потом, потом, все потом, сейчас для тебя главнее этого убийства нет ничего. – И многозначительно добавил: – Ни-че-го! Ты меня понял? Тем более, сдается мне, коль появился труп – вернут нам эту кражу, как пить дать вернут. Так что плакала наша с тобой конспирация. Шагай!
Мерин несся по коридору, во весь рот улыбаясь, и мыслями обращался к Скорому:
«Я видел вас вчера. У дома своего. И что за номера – не понял ничего. Немного отвлекусь – Убийствами займусь. И быстро разберусь. Без помощи бабусь». Так. Стихи готовы. Прямо хоть на поклон к композитору Твеленеву: пусть на музыку перекладывает.