- Нет. Я имею в виду Пьяных. Что вы скажете о таких фактах? Пьяных неоднократно бывает в доме Роговых, а Анна Николаевна активно это отрицает. В день убийства Рогов дает согласие встретиться с Пьяных в Красном Яре. В результате - три трупа. Пьяных исчезает. В день убийства неподалеку от Красного Яра видят жену Рогова. Что она, по-вашему, там делала?
- А по-вашему?
- Устраняла свидетеля, с которым она строила планы на будущее. Свидетеля и убийцу. Только этим можно объяснить исчезновение Пьяных и то упорство, с каким Рогова отрицает свое пребывание в Красном Яре.
- Так она там и не была.
- А где же она была? - удивился следователь.
- Вероятно, мыла подъезды!
7
Когда захлопнули железную дверь камеры, я почему-то спросил себя: а все ли со мной в порядке? Такой вопрос пришел мне в голову впервые. Не потому ли, что теперь я конченый человек и могу без страха смотреть в глаза любой правде. Я могу спокойно размышлять обо всем, потому что теперь одинок во вселенной, а не только в мире. Я и раньше был одинок, но тогда у меня не было времени на размышления. Все мысли занимала работа. А сейчас ничто меня не занимает. Сейчас я совершенно свободен, несмотря на то что сижу в камере.
Итак, был ли я нездоров? Были у меня отклонения в психике?
Как ни оглядываюсь на свое прошлое, как ни всматриваюсь в смысл своих поступков, не помню ни единого неразумного шага. Все у меня было логично и обосновано. Все нормально у меня было и с головой, и с психикой: и тогда, когда я с упоением работал над Галатеей, и тогда, когда я гонялся за изысканными нарядами для нее. Правда, бесконечно изнуряющие поездки отрицательно сказывались на моем физическом состоянии. Я уставал смертельно, но духом не уставал никогда.
Духом я был здоров, как, впрочем, и телом. С удивлением сейчас вспоминаю, что в жизни я никогда ничем не болел: ни тогда, когда в семилетнем возрасте бегал по сугробам в рваных матушкиных ботах, ни тогда, когда в интернате носился в носках по лужам и меня лишали прогулок, отбирали обувь. А однажды в десятилетнем возрасте в феврале я провалился под лед. Так вот, чтобы меня не ругали, я не пошел домой, а стал носиться по улицам и носился до тех пор, пока не высох. И ничего со мной не случилось.
Словом, как говорили пифагорейцы, когда здоров дух - телу нет причин для нездоровья. Это потом один римский баснописец поставил все с ног на голову, пустив по свету выражение: "В здоровом теле здоровый дух". Такое ляпнуть мог только римлянин. Это все равно что сказать: "В добротной одежде добротное тело".
Итак, я знал, что такое усталость, но не знал, что такое хворь. После очередной командировки я иногда едва дотаскивал ноги до подъезда, однако, когда с сумками и пыльными мешками заваливался в квартиру, мое сердце всякий раз замирало. Бросив ношу на пол, я на цыпочках подкрадывался к ней и с трепетом брал её тонюсенькие пальчики. Через минуту пальчики нагревались, и моя прелестница начинала излучать милейший девственный аромат. Это были самые блаженные минуты за долгую и бесцветную неделю. В те мгновения я даже забывал, что у неё вместо сердца реле, и мне хотелось поцеловать её в щечку. Но каждый раз при этом меня разбирал гомерический смех.
Чтобы как-то расслабиться, я пристрастился вечерами попивать джин. Иногда набирался до такой степени, что едва доползал до дивана. Но как бы ни был пьян, все равно каждой клеткой чувствовал её молчаливое присутствие. К её присутствию я вскоре привык, как, впрочем, и к её немоте. Я часто ловил себя на том, что мысленно разговариваю с ней.
Однажды после приличной порции джина, когда я, лежа на диване, пытался притормозить свои орбитальные обороты, внезапно за их пределами среди космических свистов я услышал нежнейший девственный вздох. Минуту спустя до меня донеслись едва слышимый скрип кресла и тихий шелест платья. В ту же минуту я ощутил на лбу холодное прикосновение её пальчиков, но глаз не открыл, чтобы не пустить обороты на новую сверхзвуковую скорость.
- Все пьешь? - произнесла она своим бархатным полушепотом.
Я в ответ что-то пьяно забормотал, кажется, по поводу скучной, безрадостной жизни, дескать, такая она да рассякая и удивительно занудная штука. И что прав Николай Васильевич Гоголь, вздохнувший однажды в какой-то повести, что, мол, "скучно на этом свете, господа", но не подумал Николай Васильевич в ту минуту, что иного света мы не знаем и что ещё неизвестно, какая сатанинская скука ждет нас там.
При упоминании того света мои мозги непроизвольно прояснились, и я вздрогнул. Ее пальчики, уже теплые и благоухающие чем-то непростительно юным, тут же исчезли, и я с отчаянным воплем вскочил с дивана.
Перед глазами все двоилось и плыло. Но Галатею я видел четко. Она сидела в кресле и укоризненно качала головой. "Нет-нет! Только не это! Свят-свят-свят!"
Признаюсь, что, несмотря на солидную порцию джина, я отчаянно струсил. "Господи, прости меня, дурака! - забормотал я, запинаясь, - И во имя всего святого, не нужно никого оживлять!"
Оторвав ноги от пола, я направился в кухню. Доковыляв до холодильника, я отхлебнул из откупоренной бутылки какой-то мерзости и, наконец, успокоился. Надо же так упиться! Вот болван!
Когда я вернулся в комнату, то застал её в привычной позе с кулачком под щечкой. Мне ничего не оставалось, как погрозить ей пальцем и опять приложиться к бутылке. Затем я не заметил, как отключился.
Сны в ту ночь мне не снились. В этом я могу поклясться. Но как ни гудела наутро голова, прикосновение её холодных пальчиков мне помнилось яснее яви.
После этого случая я стал относиться к ней ещё трогательней. И однажды мне взбрело в голову, что она очень изменилась. Да-да! Ведь я задумывал её совсем иной. Конечно, все черты лица остались прежними, но из юной капризной милашки с пухленькими губками, для которой задумчивость скорее игра, чем сущность характера, она превратилась в серьезную взрослую девушку с новым, непонятным мне шармом.
Из дневника следователя В.А. Сорокина
13 сентября 2000 года
Сегодня мне преподнесли сенсационную новость. Боюсь, что это в корне изменит мою прежнюю версию убийств. Но сначала о Роговой.
Я позвонил в ЖРЭУ № 7. Там подтвердили, что Анна Рогова действительно их работница. По понедельникам она моет подъезды домов № 6 и 8 по улице Доватора. 28 августа в 14 часов с ней разговаривал в "подсобке" мастер, где она обычно переодевается, а в половине третьего её видели жильцы вышеназванных домов в подъезде с ведром и тряпкой. Словом, у неё алиби.
Возникает резонный вопрос: кого видели в Красном Яре? Оказывается, и на это есть ответ. Участковый разыскал женщину, которую в тот день подвозил таксист. Это жительница села Сосновка, Лидия Чурбанова. В понедельник 28 августа она ездила на кладбище к своей бабушке. Это кладбище расположено в четырех километрах от Красного Яра и в пятистах метрах от трассы. Вот почему она попросила остановить у дороги. Водитель такси её узнал без всяких оговорок. И она узнала водителя, подтвердив, что действительно в тот день около трех часов сошла у поворота на Красный Яр.
Так что Анну Рогову мне пришлось отпустить. А теперь о сюрпризе: на дне мешка с трикотажными изделиями, который нашли в подвале Рогова, была обнаружена этикетка с адресом и названием фирмы производителя. Эти изделия - предприятия "Мадригал", того самого, у которого в 1994 году мошенники под руководством беремен ной женщины угнали КамАЗ с трикотажем.
У меня все основания полагать, что это дело провернули Рогов с Петровым. У Рогова тогда ещё не было фирмы, а у Петрова был КамАЗ, не зарегистрированный в ГАИ. Зарегистрировал он его только в 1995 году. Вот почему КамАЗ не был найден. Вопрос вызывает соучастница. Сразу приходит в голову, что это жена Рогова. Оказывается, нет.
Я послал Синельникова в Красный Яр, и он привез показания Чебыкина. Сосед прекрасно помнит, как в 1994 году на дачу Рогова приезжал КамАЗ, груженный каким-то барахлом. Чебыкин даже принял участие в разгрузке мешков, которые складировали в подвале. Тогда торговали всем подряд, поэтому товар у соседа особых вопросов не вызвал. Водитель действительно был Петров, Чебыкин это подтвердил, узнав его по фотографии, а женщина была стройной, высокой, с копной кудрявых волос. Была ли она беременной, этого Чебыкин не помнит. По его словам, кажется, не была. Но то что она - не жена Рогова, за это Чебыкин ручается. Жену он знает. Она черненькая. А эта была беленькая. Кстати, её Рогов пару раз назвал по имени, но Чебыкин так и не вспомнил. Хотя обещал вспомнить и позвонить.
Сегодня же я разыскал и бывшего директора производственной фирмы "Мадригал" С. А. Османова. В данный момент он работает сторожем в СМУ № 7. Османов признал трикотажные изделия, которые когда-то производил, но никаких дополнительных вопросов этот факт у него не вызвал. Бывший директор был не очень разговорчив.
Вот что мне удалось узнать о нем от строителей. После кражи почти всех его изделий Османову так и не удалось оправиться. Нужно было платить по кредиту. Пришлось продать все оборудование, но средств хватило только на погашение процентов. Он разменял четырехкомнатную квартиру на двухкомнатную и комнату. Двухкомнатную продал и таким образом рассчитался с долгами. Семью же поселил в комнате. Но вскоре после этого жена от него ушла. Османов запил. Долгое время бомжевал. Наконец устроился ночным сторожем в строительную организацию.
А теперь самое главное: по свидетельству его товарищей, сторож человек замкнутый и молчаливый, но, стоит ему выпить, он сразу же хватается за топор и кричит: "Зарублю! Все равно найду и зарублю тех, кто украл у меня трикотаж".
В день убийства его на работе не было. Говорят, он был в очередном запое...
8
А потом Галатея явилась во сне и сказала:
- Неужели ты думаешь, что Афродита действительно оживила каменную статую?
- Это утверждает миф, - ответил я.
- Тебе ли не знать, что миф - это в лучшем случае иносказание?
"А в худшем?" - хотел спросить я, но в ту же минуту с высоты птичьего полета увидел остров Кипр, похожий на вытянутую ступню балерины. Затем я увидел белокаменный дворец, оливковую рощу и пятидесятилетнего царя Пигмалиона, стоящего на мраморной террасе со скрещенными руками на груди. Царь был как мрамор, недвижим и хмур, с тусклым взглядом и белым лицом. Но в какой-то миг глаза его прояснились, лицо озарила счастливая улыбка, и он удивительно быстро преобразился и помолодел. Это с моря к его дворцу поднималась по высеченным в скалах ступеням белокурая тоненькая девушка лет пятнадцати. Она была в голубой тунике и золотых сандалиях. Я почему-то знал, что милашка - не ожившая статуя, а дочь фиванского купца, торгующего оливковым маслом. Кстати, статуя там тоже была. Была там скульптура Галатеи из белого мрамора, стоящая в одном из многочисленных залов дворца среди других мраморных изваяний. Только на неё кипрский царь уже давно не обращал внимания. Судя по слою пыли на её мраморных плечах, Галатея была изваяна лет пятнадцать, а то и двадцать назад. Была ли она похожа на дочку фиванского купца, поднимающуюся по ступеням к царю? Пожалуй, что была, только прелестница из Фив была более юной и более сочной.
Сон на меня произвел впечатление. Я целую неделю ходил задумчивым. А потом внезапно получил письмо от своего московского друга, которому выслал фотографию Галатеи, ничего, естественно, не объяснив, но слегка намекнув, что милашка не совсем мне чужая. Дело в том, что Галатею я никому не показывал, а показать очень хотелось, и поэтому я удовлетворился тем, что сфотографировался с ней по-семейному и послал фото в Москву.
Как я и предполагал, мой друг не понял подвоха. Он несколько развязно выпытывал подоплеку, и было заметно, что впечатление девушка произвела, и впечатление нехилое. Сквозь строки проступала даже некоторая зависть. Он спрашивал, где я откопал такую натурщицу, в каких мы отношениях и не приходится ли она мне случайно внебрачной дочерью? И еще, конечно извиняясь, приятель интересовался, не поссорились ли мы с ней перед тем, как сфотографироваться?
Последний вопрос как-то неприятно царапнул. Я отыскал в столе снимок и внимательно вгляделся. Боже, как устало и немолодо выглядел я, а она так юно и свежо. Не мудрено, что приятель принял её за дочь. Я подошел к зеркалу, в которое не смотрелся месяцами, и то, что отразилось в нем, неприятно поразило меня: затравленный взгляд, мешки под глазами, воспаленный цвет лица. И во всем облике уже проступала какая-то преждевременная рыхлость. Вот же!
Я опять вгляделся в фотографию, и внезапно уловил то, чего никогда не замечал в реальности: лицо мерзкой куклы по отношению ко мне выражало едва заметную неприязнь. Я долго рассматривал её в натуре, затем на фотографии, и чем больше сравнивал, тем больше запутывался. Мне казалось, что их лица то совершенно идентичны, то абсолютно противоположны. До позднего вечера я проторчал у кресла и лег с больной головой.
И той же ночью мне опять снилось, что она вздыхает, скрипит креслом, бродит по комнате; наконец, подходит к моему дивану, брезгливо собирает одежду с пола и относит в ванную.
Наутро я долго всматривался в свои грязные джинсы и думал, что, пожалуй, очень сильно запустил свою одежду и свое физического состояние. В ту же минуту я поклялся ежедневно бриться, каждые два дня менять рубашки, а по утрам бегать на стадион. На подобное мероприятие нужно было выбрать ещё минут пятьдесят, но что поделать, я привык к уплотненному дню, и ради неё был готов на все, лишь бы она не надувала свои пухленькие губочки.
И с того дня наши отношения, если это можно назвать отношениями, стали принимать оттенок утонченности. Я начал её стесняться и даже побаиваться. Мне стало казаться, что она живая, а куклой только притворяется. Мне стало мерещиться, что ночами она разгуливает по комнате, трогает занавески, заглядывает в кухню, глубоко вздыхает и напевает что-то бесконечно грустное. Сейчас затрудняюсь сказать, пугали меня эти видения или наоборот? Но хорошо помню, как сжималось мое сердце от дурных предчувствий.
Что касается снов, то теперь Галатея появлялась в них регулярно, всегда грустной, всегда задумчивой, с нежным грудным голосом. С ней я беседовал очень тонко и деликатно, чтобы ненароком не обидеть. Ведь она была ужасно обидчивой. И никогда не улыбалась.
"Почему ты никогда не улыбаешься?" - спросил я однажды. Но она ничего не ответила, села в кресло и отвернулась к окну.
9
И снова он проницательно всматривается в меня и постукивает по столу ручкой. Он не верит ни единому слову, и мне его жалко. Мне его жалко разочаровывать.
- Ну, - произносит он нетерпеливо. - Я жду от вас признания. Можно без протокола.
- Вы имеете в виду о наших отношения с Роговой? Заявляю официально: у нас с ней нет никаких отношений. Мы почти не знакомы.
Следователь едва заметно усмехнулся.
- Рогову я отпустил. Теперь жду от вас признания в вашей невиновности.
Я поднял голову и увидел у него под глазами круги. Его лицо было озабоченным. Было заметно, что ему некогда мной заниматься.
- Вы убедились в невиновности Роговой? - спросил я как можно мягче. Она больше вне подозрений?
- Отнюдь, - покачал головой Сорокин. - Я отпустил её под подписку о невыезде. Рогову я не могу не подозревать. Она по-прежнему остается главной подозреваемой. Рогова больше чем кто-либо была заинтересована в убийстве мужа.
- Рогова не из тех, кто ищет выгоду, - возразил я.
- Откуда вы знаете? - перебил следователь. - Вы же сами сказали, что едва с ней знакомы.
Мне ничего не оставалось, как тяжело вздохнуть и опустить голову. Крыть, как говорится, нечем.
- Да! - внезапно вспомнил я. - Вы сказали, что она главная подозреваемая. Значит, есть и другие?
- Есть, - озабоченно произнес Сорокин, думая о своем. - В том числе и те, кто мог совершить эти убийства без всякой выгоды. Просто из одной мести. Кстати, вам не случалось видеть рядом с Роговым женщину около тридцати лет, высокую, стройную, с копной кудрявых волос, скорее всего химией. Зовут Алисой.
Я вздрогнул и, не мигая, уставился на Сорокина. Он вопросительно уставился на меня. Молчание длилось более минуты.
- Ну, - подбодрил он. - Вижу по глазам, что вы её видели с Роговым. И, кажется, неоднократно.
- Нет, - ответил я. - Никогда с Роговым я не видел этой женщины. И даже предположить не мог, что они могли быть знакомы. Женщина с таким именем и такими приметами была моей первой женой.
У Сорокина от удивления отпала челюсть.
- Опишите её, - произнес он, проглатывая слюну.
- Собственно говоря, к тем приметам, которые вы сейчас перечислили, добавить совершенно нечего. Только по возрасту она чуть постарше. Ей сейчас должно быть тридцать пять.
Сорокин от волнения заерзал на стуле.
- Совершенно верно! Около тридцати ей было в девяносто четвертом году. Ну... и где она сейчас?
- Понятия не имею. После того как мы расстались в восемьдесят пятом, я её больше не видел. Слышал, что она вышла замуж за кого-то поэта.
- Поэта? - подпрыгнул в кресле следователь. - За какого?
- Не знаю.
- А много у нас в городе поэтов?
- По-моему, ни одного.
Сорокин покрылся пунцовой краской. В глазах появился блеск. Он перегнулся через стол и спросил с волнением в голосе:
- Скажите, Александр Викторович, а не замечали вы в ней склонности к авантюризму?
- Вроде нет, - покачал я головой. - Только склонность к истерикам.
- А деньги она любила?
- Какая женщина не любит деньги... - ответил я, удивляясь его вопросу.
- Так-так, - нервно застучал по столу Сорокин, сузив глаза и о чем-то мучительно думая. - А могла бы она ради денег пойти на преступление?
- Вы что же, Валерий Александрович, её подозреваете в убийствах? засмеялся я, не понимая, к чему он клонит.
- Нет-нет! Тут совсем другие дела. Так могла или нет?
- При мне она не совершала преступлений. Только бросалась под КамАЗ...
- КамАЗ? То есть, хотите сказать, у неё была склонность к КамАЗам?
Сорокин неожиданно поднялся с кресла и, сунув мне бумагу с ручкой, торопливо произнес:
- Если вы надумали отказаться от показаний, напишите заявление на имя областного прокурора. А мне некогда... Значит, говорите, вышла замуж за поэта?
Пробормотав это, он стремительно выскочил из комнаты, неожиданно оставив меня одного. Стало тихо. Ручка сиротливо валялась на бумаге. На обшарпанном столе зияла выведенная фломастером надпись: "Прощай, Родина!" Я отодвинул бумагу с ручкой и поднялся. В ту же минуту вошел охранник и спросил:
- Вы написали, что просил следователь?
Я отрицательно покачал головой.
- В таком случае руки за спину и на выход.
ЛОВИЛИ УБИЙЦУ, А ПОЙМАЛИ МОШЕННИЦУ
(газета "Симбирские вести")
Наконец от властей поступило первое официальное сообщение по делу об убийствах работников "Симбир-Фарма". Молчание прокуратуры по этому вопросу до неприличия затянулось. "Слава богу", - облегченно вздохнули мы. Однако наша радость оказалась преждевременной. Следователь областной прокуратуры Валерий Сорокин заявил, что расследование ещё не завершено и подробных комментариев пока не будет. Но кое-что, по его словам, уже можно обнародовать.
Итак, следствию удалось раскрыть дело о мошенничестве, связанном с похищением трикотажных изделий производственной фирмы "Мадригал". Мы недавно писали об этом. Это произошло шесть лет назад, в ноябре 1994 года. Беременная директриса частного торгового объединения "Интрига", офис которой находился в том же здании, что и производственно-трикотажной фирмы, предложила "Мадригалу" услуги по реализации их продукции. Подобная услуга вылилась "Мадригалу" в весьма кругленькую сумму. После этого директор больше не видел ни этой женщины, ни своих изделий.
Наконец сегодня можно назвать имя этой гениальной мошенницы. Это тридцатипятилетняя медсестра госпиталя ветеранов Отечественной войны Ольга Голубкина. Она во всем призналась следствию, откровенно рассказав, что план угона КамАЗа был разработан ею лично. Однако помогли его осуществить Алексей Рогов (тогда ещё челнок) и его друг Леонид Петров, только что купивший КамАЗ. По словам мошенницы, с Роговым они познакомились в поезде. Там же, в поезде, Голубкиной и пришла в голову эта остроумная идея. Обсудив её с попутчиком, они решили взять в долю Петрова, поскольку у него была машина.
По признанию мошенницы, выбор на "Мадригал" пал случайно. Просто в здании ГПИ, где находилось это предприятие, сдавалось под офис помещение. Мошенники сняли комнату и повесили на дверь табличку: "Торговое объединение "Интрига". Голубкина каждое утро привязывала к животу подушку и к девяти являлась на работу. Помелькав в таком виде какой-то период времени, она, заинтересовавшись продукцией "Мадригала", попросила директора дать ей попробовать пустить товар по её торговым точкам, которых в объединении было якобы более сорока. Директор обрадовался и в ту же минуту без каких-либо договоров приказал загрузить КамАЗ соседей только что выпущенной продукцией. После того как КамАЗ был загружен, Голубкина лично сняла с двери вывеску своей фирмы, сдала на вахту ключи и на глазах у дежурного милиционера вытащили из-под плаща подушку. Причем оставила её у вахтера в качестве памятного подарка.
КамАЗ погнали в Красный Яр на дачу к Рогову. Все соседи видели, как во дворе Рогова разгружались мешки с трикотажем и складировались в подвале, но ни один не заподозрил, что товар был украден. Даже в последующие дни, когда об этом случае "трубили" все газеты, ни одному жителю Красного Яра не пришло в голову, что это дело рук их соседа. Через две недели трикотаж был оптом продан пензенским бизнесменам, а выручка поделена. Вот на эти ворованные деньги Рогов и основал свою фармацевтическую фирму. Голубкина же свою долю перевела в валюту и положила в швейцарский банк.
Имеет ли это дело какое-то отношение к убийствам? На этот вопрос Сорокин ответить отказался, сославшись на тайну следствия. Однако, как нам стало известно из своих источников, задержанная Голубкина убеждена, что эти убийства напрямую связаны с их давнишней аферой. Именно поэтому она так легко и сдалась властям.
Кстати, нам удалось выяснить, что талант к подобного рода аферам начал проявляться у Голубкиной с весьма нежного возраста. Мы нашли человека, который был первой жертвой нашей героини. Свою фамилию наш гость не называе т, поскольку она очень известна в предпринимательских кругах. Вот что он рассказал нашему корреспонденту:
"Произошло это в восемьдесят втором году. Тогда я активно "фарцевал" джинсами. Мои знакомые свели меня с одной студенткой медучилища, Алисой Голубкиной, которая пообещала толкнуть восемь "Левайсов" сорок четвертого размера. Ну, дал я ей эти восемь "Левайсов" сорок четвертого размера. Думаю, посмотрю, как девочка сработает. В случае чего никуда она не денется. И действительно, никуда она не делась: пришла на второй день в слезах и сказала, что пакет с джинсами у неё отняли группировщики. Затем добавила, что уже заявила в милицию и милиция уже ищет тех пацанов. Когда менты их найдут и изымут товар, то она в тот же день вернет мне джинсы.
Представляете мой ужас? Страшней придумать нельзя, чем залететь под статью "о спекуляции". Я на это даже ничего не ответил. Развернулся и дал деру. Три месяца я не появлялся в городе, а когда вернулся, мне приносят восемь "Левайсов" и предлагают купить. Смотрю, джинсы-то мои. Спрашиваю: "Где взяли?" - "Да девчонка одна фарцует". - "Что за девчонка? Покажите!" Показывают - она. Ну, я за ней. Она - от меня. Думаю, все равно поймаю. Месяц пас её у дома. Но так и не поймал. А потом узнал, что она вышла замуж за художника. Ну я и плюнул".
Однако самое невероятное в этой истории впереди: тот художник, за которого наша героиня вышла замуж, и есть Александр Ветлицкий, признавшийся в убийстве своих коллег. Как все-таки любопытно переплетаются судьбы...
10
Перед тем как распахнуть дверь камеры, охранник смерил меня не очень дружелюбным взором и хрипло произнес, перейдя почему-то на ты:
- Что же ты следователя мучаешь? Он тебя выгородить хочет, а ты как осел.
- А меня не надо выгораживать, - ответил я.
Охранник вздохнул и начал нервно скрежетать в замке. С железным лязгом распахнув дверь, он сердито произнес, толкнув меня в камеру:
- Тебя когда-нибудь совесть мучает?
- Раньше мучила. Сейчас нет, - ответил я.
Дверь за мной захлопнулась, и я повалился на нары. Как только утихли неспешные шаги охранника, сделалось очень одиноко. Серые тучи словно приклеились к этому клетчатому окошку под потолком. Сердце мое заныло от жалости. Но не к себе, а к этому убогому миру. Неожиданно мне пришло в голову, что в этом мире второго не дано: в нем либо творишь, либо подыхаешь от жалости к его убогости.
Да, раньше меня мучила совесть за каждую праздную минуту. Сердце также тоскливо сжималось, и я не понимал отчего. Думал, от смертельной тоски. Оказывается, от жалости.
Но когда у меня появилась Галатея, продолжала ли меня мучить совесть по поводу того, что я не писал? Продолжала! Но я себе в этом не признавался. Краски мои давно высохли, мольберт истлел на балконе, палитра канула в небытие. За все эти годы, связанные с Галатеей, я ни разу не зашел в художественный салон, не говоря уж о выставочном зале. Так я выматывался на работе.
Я вскакивал в шесть, наскоро брился, проглатывал яичницу и исчезал часов на шестнадцать в чертовом водовороте, который люди называют жизнью. Приползал я ближе к полуночи, выжатый, как тюбик, едва ворочая от усталости зрачками. Кроме как на Рогова, мне приходилось работать ещё на двух, а то и на трех хозяев, и все ради того, чтобы выжать из этого гнусного мира как можно больше денег. Но это неправда! Не деньги мне были нужны.
- А по-вашему?
- Устраняла свидетеля, с которым она строила планы на будущее. Свидетеля и убийцу. Только этим можно объяснить исчезновение Пьяных и то упорство, с каким Рогова отрицает свое пребывание в Красном Яре.
- Так она там и не была.
- А где же она была? - удивился следователь.
- Вероятно, мыла подъезды!
7
Когда захлопнули железную дверь камеры, я почему-то спросил себя: а все ли со мной в порядке? Такой вопрос пришел мне в голову впервые. Не потому ли, что теперь я конченый человек и могу без страха смотреть в глаза любой правде. Я могу спокойно размышлять обо всем, потому что теперь одинок во вселенной, а не только в мире. Я и раньше был одинок, но тогда у меня не было времени на размышления. Все мысли занимала работа. А сейчас ничто меня не занимает. Сейчас я совершенно свободен, несмотря на то что сижу в камере.
Итак, был ли я нездоров? Были у меня отклонения в психике?
Как ни оглядываюсь на свое прошлое, как ни всматриваюсь в смысл своих поступков, не помню ни единого неразумного шага. Все у меня было логично и обосновано. Все нормально у меня было и с головой, и с психикой: и тогда, когда я с упоением работал над Галатеей, и тогда, когда я гонялся за изысканными нарядами для нее. Правда, бесконечно изнуряющие поездки отрицательно сказывались на моем физическом состоянии. Я уставал смертельно, но духом не уставал никогда.
Духом я был здоров, как, впрочем, и телом. С удивлением сейчас вспоминаю, что в жизни я никогда ничем не болел: ни тогда, когда в семилетнем возрасте бегал по сугробам в рваных матушкиных ботах, ни тогда, когда в интернате носился в носках по лужам и меня лишали прогулок, отбирали обувь. А однажды в десятилетнем возрасте в феврале я провалился под лед. Так вот, чтобы меня не ругали, я не пошел домой, а стал носиться по улицам и носился до тех пор, пока не высох. И ничего со мной не случилось.
Словом, как говорили пифагорейцы, когда здоров дух - телу нет причин для нездоровья. Это потом один римский баснописец поставил все с ног на голову, пустив по свету выражение: "В здоровом теле здоровый дух". Такое ляпнуть мог только римлянин. Это все равно что сказать: "В добротной одежде добротное тело".
Итак, я знал, что такое усталость, но не знал, что такое хворь. После очередной командировки я иногда едва дотаскивал ноги до подъезда, однако, когда с сумками и пыльными мешками заваливался в квартиру, мое сердце всякий раз замирало. Бросив ношу на пол, я на цыпочках подкрадывался к ней и с трепетом брал её тонюсенькие пальчики. Через минуту пальчики нагревались, и моя прелестница начинала излучать милейший девственный аромат. Это были самые блаженные минуты за долгую и бесцветную неделю. В те мгновения я даже забывал, что у неё вместо сердца реле, и мне хотелось поцеловать её в щечку. Но каждый раз при этом меня разбирал гомерический смех.
Чтобы как-то расслабиться, я пристрастился вечерами попивать джин. Иногда набирался до такой степени, что едва доползал до дивана. Но как бы ни был пьян, все равно каждой клеткой чувствовал её молчаливое присутствие. К её присутствию я вскоре привык, как, впрочем, и к её немоте. Я часто ловил себя на том, что мысленно разговариваю с ней.
Однажды после приличной порции джина, когда я, лежа на диване, пытался притормозить свои орбитальные обороты, внезапно за их пределами среди космических свистов я услышал нежнейший девственный вздох. Минуту спустя до меня донеслись едва слышимый скрип кресла и тихий шелест платья. В ту же минуту я ощутил на лбу холодное прикосновение её пальчиков, но глаз не открыл, чтобы не пустить обороты на новую сверхзвуковую скорость.
- Все пьешь? - произнесла она своим бархатным полушепотом.
Я в ответ что-то пьяно забормотал, кажется, по поводу скучной, безрадостной жизни, дескать, такая она да рассякая и удивительно занудная штука. И что прав Николай Васильевич Гоголь, вздохнувший однажды в какой-то повести, что, мол, "скучно на этом свете, господа", но не подумал Николай Васильевич в ту минуту, что иного света мы не знаем и что ещё неизвестно, какая сатанинская скука ждет нас там.
При упоминании того света мои мозги непроизвольно прояснились, и я вздрогнул. Ее пальчики, уже теплые и благоухающие чем-то непростительно юным, тут же исчезли, и я с отчаянным воплем вскочил с дивана.
Перед глазами все двоилось и плыло. Но Галатею я видел четко. Она сидела в кресле и укоризненно качала головой. "Нет-нет! Только не это! Свят-свят-свят!"
Признаюсь, что, несмотря на солидную порцию джина, я отчаянно струсил. "Господи, прости меня, дурака! - забормотал я, запинаясь, - И во имя всего святого, не нужно никого оживлять!"
Оторвав ноги от пола, я направился в кухню. Доковыляв до холодильника, я отхлебнул из откупоренной бутылки какой-то мерзости и, наконец, успокоился. Надо же так упиться! Вот болван!
Когда я вернулся в комнату, то застал её в привычной позе с кулачком под щечкой. Мне ничего не оставалось, как погрозить ей пальцем и опять приложиться к бутылке. Затем я не заметил, как отключился.
Сны в ту ночь мне не снились. В этом я могу поклясться. Но как ни гудела наутро голова, прикосновение её холодных пальчиков мне помнилось яснее яви.
После этого случая я стал относиться к ней ещё трогательней. И однажды мне взбрело в голову, что она очень изменилась. Да-да! Ведь я задумывал её совсем иной. Конечно, все черты лица остались прежними, но из юной капризной милашки с пухленькими губками, для которой задумчивость скорее игра, чем сущность характера, она превратилась в серьезную взрослую девушку с новым, непонятным мне шармом.
Из дневника следователя В.А. Сорокина
13 сентября 2000 года
Сегодня мне преподнесли сенсационную новость. Боюсь, что это в корне изменит мою прежнюю версию убийств. Но сначала о Роговой.
Я позвонил в ЖРЭУ № 7. Там подтвердили, что Анна Рогова действительно их работница. По понедельникам она моет подъезды домов № 6 и 8 по улице Доватора. 28 августа в 14 часов с ней разговаривал в "подсобке" мастер, где она обычно переодевается, а в половине третьего её видели жильцы вышеназванных домов в подъезде с ведром и тряпкой. Словом, у неё алиби.
Возникает резонный вопрос: кого видели в Красном Яре? Оказывается, и на это есть ответ. Участковый разыскал женщину, которую в тот день подвозил таксист. Это жительница села Сосновка, Лидия Чурбанова. В понедельник 28 августа она ездила на кладбище к своей бабушке. Это кладбище расположено в четырех километрах от Красного Яра и в пятистах метрах от трассы. Вот почему она попросила остановить у дороги. Водитель такси её узнал без всяких оговорок. И она узнала водителя, подтвердив, что действительно в тот день около трех часов сошла у поворота на Красный Яр.
Так что Анну Рогову мне пришлось отпустить. А теперь о сюрпризе: на дне мешка с трикотажными изделиями, который нашли в подвале Рогова, была обнаружена этикетка с адресом и названием фирмы производителя. Эти изделия - предприятия "Мадригал", того самого, у которого в 1994 году мошенники под руководством беремен ной женщины угнали КамАЗ с трикотажем.
У меня все основания полагать, что это дело провернули Рогов с Петровым. У Рогова тогда ещё не было фирмы, а у Петрова был КамАЗ, не зарегистрированный в ГАИ. Зарегистрировал он его только в 1995 году. Вот почему КамАЗ не был найден. Вопрос вызывает соучастница. Сразу приходит в голову, что это жена Рогова. Оказывается, нет.
Я послал Синельникова в Красный Яр, и он привез показания Чебыкина. Сосед прекрасно помнит, как в 1994 году на дачу Рогова приезжал КамАЗ, груженный каким-то барахлом. Чебыкин даже принял участие в разгрузке мешков, которые складировали в подвале. Тогда торговали всем подряд, поэтому товар у соседа особых вопросов не вызвал. Водитель действительно был Петров, Чебыкин это подтвердил, узнав его по фотографии, а женщина была стройной, высокой, с копной кудрявых волос. Была ли она беременной, этого Чебыкин не помнит. По его словам, кажется, не была. Но то что она - не жена Рогова, за это Чебыкин ручается. Жену он знает. Она черненькая. А эта была беленькая. Кстати, её Рогов пару раз назвал по имени, но Чебыкин так и не вспомнил. Хотя обещал вспомнить и позвонить.
Сегодня же я разыскал и бывшего директора производственной фирмы "Мадригал" С. А. Османова. В данный момент он работает сторожем в СМУ № 7. Османов признал трикотажные изделия, которые когда-то производил, но никаких дополнительных вопросов этот факт у него не вызвал. Бывший директор был не очень разговорчив.
Вот что мне удалось узнать о нем от строителей. После кражи почти всех его изделий Османову так и не удалось оправиться. Нужно было платить по кредиту. Пришлось продать все оборудование, но средств хватило только на погашение процентов. Он разменял четырехкомнатную квартиру на двухкомнатную и комнату. Двухкомнатную продал и таким образом рассчитался с долгами. Семью же поселил в комнате. Но вскоре после этого жена от него ушла. Османов запил. Долгое время бомжевал. Наконец устроился ночным сторожем в строительную организацию.
А теперь самое главное: по свидетельству его товарищей, сторож человек замкнутый и молчаливый, но, стоит ему выпить, он сразу же хватается за топор и кричит: "Зарублю! Все равно найду и зарублю тех, кто украл у меня трикотаж".
В день убийства его на работе не было. Говорят, он был в очередном запое...
8
А потом Галатея явилась во сне и сказала:
- Неужели ты думаешь, что Афродита действительно оживила каменную статую?
- Это утверждает миф, - ответил я.
- Тебе ли не знать, что миф - это в лучшем случае иносказание?
"А в худшем?" - хотел спросить я, но в ту же минуту с высоты птичьего полета увидел остров Кипр, похожий на вытянутую ступню балерины. Затем я увидел белокаменный дворец, оливковую рощу и пятидесятилетнего царя Пигмалиона, стоящего на мраморной террасе со скрещенными руками на груди. Царь был как мрамор, недвижим и хмур, с тусклым взглядом и белым лицом. Но в какой-то миг глаза его прояснились, лицо озарила счастливая улыбка, и он удивительно быстро преобразился и помолодел. Это с моря к его дворцу поднималась по высеченным в скалах ступеням белокурая тоненькая девушка лет пятнадцати. Она была в голубой тунике и золотых сандалиях. Я почему-то знал, что милашка - не ожившая статуя, а дочь фиванского купца, торгующего оливковым маслом. Кстати, статуя там тоже была. Была там скульптура Галатеи из белого мрамора, стоящая в одном из многочисленных залов дворца среди других мраморных изваяний. Только на неё кипрский царь уже давно не обращал внимания. Судя по слою пыли на её мраморных плечах, Галатея была изваяна лет пятнадцать, а то и двадцать назад. Была ли она похожа на дочку фиванского купца, поднимающуюся по ступеням к царю? Пожалуй, что была, только прелестница из Фив была более юной и более сочной.
Сон на меня произвел впечатление. Я целую неделю ходил задумчивым. А потом внезапно получил письмо от своего московского друга, которому выслал фотографию Галатеи, ничего, естественно, не объяснив, но слегка намекнув, что милашка не совсем мне чужая. Дело в том, что Галатею я никому не показывал, а показать очень хотелось, и поэтому я удовлетворился тем, что сфотографировался с ней по-семейному и послал фото в Москву.
Как я и предполагал, мой друг не понял подвоха. Он несколько развязно выпытывал подоплеку, и было заметно, что впечатление девушка произвела, и впечатление нехилое. Сквозь строки проступала даже некоторая зависть. Он спрашивал, где я откопал такую натурщицу, в каких мы отношениях и не приходится ли она мне случайно внебрачной дочерью? И еще, конечно извиняясь, приятель интересовался, не поссорились ли мы с ней перед тем, как сфотографироваться?
Последний вопрос как-то неприятно царапнул. Я отыскал в столе снимок и внимательно вгляделся. Боже, как устало и немолодо выглядел я, а она так юно и свежо. Не мудрено, что приятель принял её за дочь. Я подошел к зеркалу, в которое не смотрелся месяцами, и то, что отразилось в нем, неприятно поразило меня: затравленный взгляд, мешки под глазами, воспаленный цвет лица. И во всем облике уже проступала какая-то преждевременная рыхлость. Вот же!
Я опять вгляделся в фотографию, и внезапно уловил то, чего никогда не замечал в реальности: лицо мерзкой куклы по отношению ко мне выражало едва заметную неприязнь. Я долго рассматривал её в натуре, затем на фотографии, и чем больше сравнивал, тем больше запутывался. Мне казалось, что их лица то совершенно идентичны, то абсолютно противоположны. До позднего вечера я проторчал у кресла и лег с больной головой.
И той же ночью мне опять снилось, что она вздыхает, скрипит креслом, бродит по комнате; наконец, подходит к моему дивану, брезгливо собирает одежду с пола и относит в ванную.
Наутро я долго всматривался в свои грязные джинсы и думал, что, пожалуй, очень сильно запустил свою одежду и свое физического состояние. В ту же минуту я поклялся ежедневно бриться, каждые два дня менять рубашки, а по утрам бегать на стадион. На подобное мероприятие нужно было выбрать ещё минут пятьдесят, но что поделать, я привык к уплотненному дню, и ради неё был готов на все, лишь бы она не надувала свои пухленькие губочки.
И с того дня наши отношения, если это можно назвать отношениями, стали принимать оттенок утонченности. Я начал её стесняться и даже побаиваться. Мне стало казаться, что она живая, а куклой только притворяется. Мне стало мерещиться, что ночами она разгуливает по комнате, трогает занавески, заглядывает в кухню, глубоко вздыхает и напевает что-то бесконечно грустное. Сейчас затрудняюсь сказать, пугали меня эти видения или наоборот? Но хорошо помню, как сжималось мое сердце от дурных предчувствий.
Что касается снов, то теперь Галатея появлялась в них регулярно, всегда грустной, всегда задумчивой, с нежным грудным голосом. С ней я беседовал очень тонко и деликатно, чтобы ненароком не обидеть. Ведь она была ужасно обидчивой. И никогда не улыбалась.
"Почему ты никогда не улыбаешься?" - спросил я однажды. Но она ничего не ответила, села в кресло и отвернулась к окну.
9
И снова он проницательно всматривается в меня и постукивает по столу ручкой. Он не верит ни единому слову, и мне его жалко. Мне его жалко разочаровывать.
- Ну, - произносит он нетерпеливо. - Я жду от вас признания. Можно без протокола.
- Вы имеете в виду о наших отношения с Роговой? Заявляю официально: у нас с ней нет никаких отношений. Мы почти не знакомы.
Следователь едва заметно усмехнулся.
- Рогову я отпустил. Теперь жду от вас признания в вашей невиновности.
Я поднял голову и увидел у него под глазами круги. Его лицо было озабоченным. Было заметно, что ему некогда мной заниматься.
- Вы убедились в невиновности Роговой? - спросил я как можно мягче. Она больше вне подозрений?
- Отнюдь, - покачал головой Сорокин. - Я отпустил её под подписку о невыезде. Рогову я не могу не подозревать. Она по-прежнему остается главной подозреваемой. Рогова больше чем кто-либо была заинтересована в убийстве мужа.
- Рогова не из тех, кто ищет выгоду, - возразил я.
- Откуда вы знаете? - перебил следователь. - Вы же сами сказали, что едва с ней знакомы.
Мне ничего не оставалось, как тяжело вздохнуть и опустить голову. Крыть, как говорится, нечем.
- Да! - внезапно вспомнил я. - Вы сказали, что она главная подозреваемая. Значит, есть и другие?
- Есть, - озабоченно произнес Сорокин, думая о своем. - В том числе и те, кто мог совершить эти убийства без всякой выгоды. Просто из одной мести. Кстати, вам не случалось видеть рядом с Роговым женщину около тридцати лет, высокую, стройную, с копной кудрявых волос, скорее всего химией. Зовут Алисой.
Я вздрогнул и, не мигая, уставился на Сорокина. Он вопросительно уставился на меня. Молчание длилось более минуты.
- Ну, - подбодрил он. - Вижу по глазам, что вы её видели с Роговым. И, кажется, неоднократно.
- Нет, - ответил я. - Никогда с Роговым я не видел этой женщины. И даже предположить не мог, что они могли быть знакомы. Женщина с таким именем и такими приметами была моей первой женой.
У Сорокина от удивления отпала челюсть.
- Опишите её, - произнес он, проглатывая слюну.
- Собственно говоря, к тем приметам, которые вы сейчас перечислили, добавить совершенно нечего. Только по возрасту она чуть постарше. Ей сейчас должно быть тридцать пять.
Сорокин от волнения заерзал на стуле.
- Совершенно верно! Около тридцати ей было в девяносто четвертом году. Ну... и где она сейчас?
- Понятия не имею. После того как мы расстались в восемьдесят пятом, я её больше не видел. Слышал, что она вышла замуж за кого-то поэта.
- Поэта? - подпрыгнул в кресле следователь. - За какого?
- Не знаю.
- А много у нас в городе поэтов?
- По-моему, ни одного.
Сорокин покрылся пунцовой краской. В глазах появился блеск. Он перегнулся через стол и спросил с волнением в голосе:
- Скажите, Александр Викторович, а не замечали вы в ней склонности к авантюризму?
- Вроде нет, - покачал я головой. - Только склонность к истерикам.
- А деньги она любила?
- Какая женщина не любит деньги... - ответил я, удивляясь его вопросу.
- Так-так, - нервно застучал по столу Сорокин, сузив глаза и о чем-то мучительно думая. - А могла бы она ради денег пойти на преступление?
- Вы что же, Валерий Александрович, её подозреваете в убийствах? засмеялся я, не понимая, к чему он клонит.
- Нет-нет! Тут совсем другие дела. Так могла или нет?
- При мне она не совершала преступлений. Только бросалась под КамАЗ...
- КамАЗ? То есть, хотите сказать, у неё была склонность к КамАЗам?
Сорокин неожиданно поднялся с кресла и, сунув мне бумагу с ручкой, торопливо произнес:
- Если вы надумали отказаться от показаний, напишите заявление на имя областного прокурора. А мне некогда... Значит, говорите, вышла замуж за поэта?
Пробормотав это, он стремительно выскочил из комнаты, неожиданно оставив меня одного. Стало тихо. Ручка сиротливо валялась на бумаге. На обшарпанном столе зияла выведенная фломастером надпись: "Прощай, Родина!" Я отодвинул бумагу с ручкой и поднялся. В ту же минуту вошел охранник и спросил:
- Вы написали, что просил следователь?
Я отрицательно покачал головой.
- В таком случае руки за спину и на выход.
ЛОВИЛИ УБИЙЦУ, А ПОЙМАЛИ МОШЕННИЦУ
(газета "Симбирские вести")
Наконец от властей поступило первое официальное сообщение по делу об убийствах работников "Симбир-Фарма". Молчание прокуратуры по этому вопросу до неприличия затянулось. "Слава богу", - облегченно вздохнули мы. Однако наша радость оказалась преждевременной. Следователь областной прокуратуры Валерий Сорокин заявил, что расследование ещё не завершено и подробных комментариев пока не будет. Но кое-что, по его словам, уже можно обнародовать.
Итак, следствию удалось раскрыть дело о мошенничестве, связанном с похищением трикотажных изделий производственной фирмы "Мадригал". Мы недавно писали об этом. Это произошло шесть лет назад, в ноябре 1994 года. Беременная директриса частного торгового объединения "Интрига", офис которой находился в том же здании, что и производственно-трикотажной фирмы, предложила "Мадригалу" услуги по реализации их продукции. Подобная услуга вылилась "Мадригалу" в весьма кругленькую сумму. После этого директор больше не видел ни этой женщины, ни своих изделий.
Наконец сегодня можно назвать имя этой гениальной мошенницы. Это тридцатипятилетняя медсестра госпиталя ветеранов Отечественной войны Ольга Голубкина. Она во всем призналась следствию, откровенно рассказав, что план угона КамАЗа был разработан ею лично. Однако помогли его осуществить Алексей Рогов (тогда ещё челнок) и его друг Леонид Петров, только что купивший КамАЗ. По словам мошенницы, с Роговым они познакомились в поезде. Там же, в поезде, Голубкиной и пришла в голову эта остроумная идея. Обсудив её с попутчиком, они решили взять в долю Петрова, поскольку у него была машина.
По признанию мошенницы, выбор на "Мадригал" пал случайно. Просто в здании ГПИ, где находилось это предприятие, сдавалось под офис помещение. Мошенники сняли комнату и повесили на дверь табличку: "Торговое объединение "Интрига". Голубкина каждое утро привязывала к животу подушку и к девяти являлась на работу. Помелькав в таком виде какой-то период времени, она, заинтересовавшись продукцией "Мадригала", попросила директора дать ей попробовать пустить товар по её торговым точкам, которых в объединении было якобы более сорока. Директор обрадовался и в ту же минуту без каких-либо договоров приказал загрузить КамАЗ соседей только что выпущенной продукцией. После того как КамАЗ был загружен, Голубкина лично сняла с двери вывеску своей фирмы, сдала на вахту ключи и на глазах у дежурного милиционера вытащили из-под плаща подушку. Причем оставила её у вахтера в качестве памятного подарка.
КамАЗ погнали в Красный Яр на дачу к Рогову. Все соседи видели, как во дворе Рогова разгружались мешки с трикотажем и складировались в подвале, но ни один не заподозрил, что товар был украден. Даже в последующие дни, когда об этом случае "трубили" все газеты, ни одному жителю Красного Яра не пришло в голову, что это дело рук их соседа. Через две недели трикотаж был оптом продан пензенским бизнесменам, а выручка поделена. Вот на эти ворованные деньги Рогов и основал свою фармацевтическую фирму. Голубкина же свою долю перевела в валюту и положила в швейцарский банк.
Имеет ли это дело какое-то отношение к убийствам? На этот вопрос Сорокин ответить отказался, сославшись на тайну следствия. Однако, как нам стало известно из своих источников, задержанная Голубкина убеждена, что эти убийства напрямую связаны с их давнишней аферой. Именно поэтому она так легко и сдалась властям.
Кстати, нам удалось выяснить, что талант к подобного рода аферам начал проявляться у Голубкиной с весьма нежного возраста. Мы нашли человека, который был первой жертвой нашей героини. Свою фамилию наш гость не называе т, поскольку она очень известна в предпринимательских кругах. Вот что он рассказал нашему корреспонденту:
"Произошло это в восемьдесят втором году. Тогда я активно "фарцевал" джинсами. Мои знакомые свели меня с одной студенткой медучилища, Алисой Голубкиной, которая пообещала толкнуть восемь "Левайсов" сорок четвертого размера. Ну, дал я ей эти восемь "Левайсов" сорок четвертого размера. Думаю, посмотрю, как девочка сработает. В случае чего никуда она не денется. И действительно, никуда она не делась: пришла на второй день в слезах и сказала, что пакет с джинсами у неё отняли группировщики. Затем добавила, что уже заявила в милицию и милиция уже ищет тех пацанов. Когда менты их найдут и изымут товар, то она в тот же день вернет мне джинсы.
Представляете мой ужас? Страшней придумать нельзя, чем залететь под статью "о спекуляции". Я на это даже ничего не ответил. Развернулся и дал деру. Три месяца я не появлялся в городе, а когда вернулся, мне приносят восемь "Левайсов" и предлагают купить. Смотрю, джинсы-то мои. Спрашиваю: "Где взяли?" - "Да девчонка одна фарцует". - "Что за девчонка? Покажите!" Показывают - она. Ну, я за ней. Она - от меня. Думаю, все равно поймаю. Месяц пас её у дома. Но так и не поймал. А потом узнал, что она вышла замуж за художника. Ну я и плюнул".
Однако самое невероятное в этой истории впереди: тот художник, за которого наша героиня вышла замуж, и есть Александр Ветлицкий, признавшийся в убийстве своих коллег. Как все-таки любопытно переплетаются судьбы...
10
Перед тем как распахнуть дверь камеры, охранник смерил меня не очень дружелюбным взором и хрипло произнес, перейдя почему-то на ты:
- Что же ты следователя мучаешь? Он тебя выгородить хочет, а ты как осел.
- А меня не надо выгораживать, - ответил я.
Охранник вздохнул и начал нервно скрежетать в замке. С железным лязгом распахнув дверь, он сердито произнес, толкнув меня в камеру:
- Тебя когда-нибудь совесть мучает?
- Раньше мучила. Сейчас нет, - ответил я.
Дверь за мной захлопнулась, и я повалился на нары. Как только утихли неспешные шаги охранника, сделалось очень одиноко. Серые тучи словно приклеились к этому клетчатому окошку под потолком. Сердце мое заныло от жалости. Но не к себе, а к этому убогому миру. Неожиданно мне пришло в голову, что в этом мире второго не дано: в нем либо творишь, либо подыхаешь от жалости к его убогости.
Да, раньше меня мучила совесть за каждую праздную минуту. Сердце также тоскливо сжималось, и я не понимал отчего. Думал, от смертельной тоски. Оказывается, от жалости.
Но когда у меня появилась Галатея, продолжала ли меня мучить совесть по поводу того, что я не писал? Продолжала! Но я себе в этом не признавался. Краски мои давно высохли, мольберт истлел на балконе, палитра канула в небытие. За все эти годы, связанные с Галатеей, я ни разу не зашел в художественный салон, не говоря уж о выставочном зале. Так я выматывался на работе.
Я вскакивал в шесть, наскоро брился, проглатывал яичницу и исчезал часов на шестнадцать в чертовом водовороте, который люди называют жизнью. Приползал я ближе к полуночи, выжатый, как тюбик, едва ворочая от усталости зрачками. Кроме как на Рогова, мне приходилось работать ещё на двух, а то и на трех хозяев, и все ради того, чтобы выжать из этого гнусного мира как можно больше денег. Но это неправда! Не деньги мне были нужны.