Страница:
Прошло двадцать лет. Уильям Шекспир стал состоятельным человеком и поправил дела семьи. Он решил добиться того, что не удалось его отцу, и подал заявление о присвоении его роду фамильного герба. Так как отец Шекспира был жив, то заявление было подано от его имени, ибо герб по обычаю присваивался старшему в роду.
Первым делом необходимо было заручиться покровителем из состава геральдического управления. Саутгемптон одно время имел касательство к подобным делам и мог помочь Шекспиру. Затем надо было иметь деньги, чтобы оплатить услуги клерков. После этого услужливые эксперты из геральдического управления принимались за работу и, зная соответствующие законы, доказывали неоспоримое право заявителя на приобретение дворянского герба.
Все это и было проделано. Мы можем познакомиться с документом, на основании которого Джону Шекспиру и его потомкам по мужской линии был присвоен дворянский герб. Во-первых, утверждалось в документе, предки Шекспира "доблестно и верно служили монарху, за что были награждены доблестным королем Генрихом VII". Во-вторых, Джон Шекспир через свою жену состоял в родстве с дворянской семьей Арденов. В-третьих, еще двадцать лет тому назад Джон Шекспир в бытность бейлифом и мировым судьей Стратфорда подал заявление, и тогда же Роберт Кук, занимавший соответствующий пост в геральдической коллегии, представил рисунок его герба. В-четвертых, Джон Шекспир "обладает землями и строениями, имуществом стоимостью в 500 фунтов стерлингов".
Уже упоминавшийся нами. Уильям Харрисон прямо писал, что состоятельные люди, если они не занимаются непосредственно таким низменным делом, как торговля, "могут за деньги приобрести герб через геральдических чиновников, если они сумеют в своем заявлении указать на древность рода и состояние". Насчет состояния Шекспиры могли дать правдивые сведения. Что же касается древности рода, то тут не обошлось без фантазии, благо в семье имелся человек с воображением.
Герб Шекспиров имеет форму щита, пересекаемого по диагонали копьем; поверх щита на венке стоит сокол, держащий одной поднятой лапкой копье. Символика щита соответствует смысловому значению имени Шекспира "потрясающий копьем". Знатоки геральдики особенно отмечают то обстоятельство, что на рисунке герба изображен сокол. Это будто бы было символом близости к королевской семье.
Девизом семьи Шекспира были слова "Не без права". По обычаю, существовавшему со времен норманского завоевания, девиз был начертан по-французски.
С нынешней точки зрения стремление Шекспира приобрести дворянский герб может показаться наивным и даже комичным снобизмом. Но неверно было бы переносить наши понятия в ту эпоху. Во времена Шекспира еще сохранялись многие феодально-сословные понятия. Для общественного положения совсем не безразличной была принадлежность к тому или иному сословию.
Мы видели, что Шекспир начал самостоятельную жизнь, примкнув к почти бесправной профессии актеров. Быть "слугой лорда-камергера" и носить его ливрею вовсе не было почетным. Повторяю, сведения о Шекспире, дошедшие до нас, свидетельствуют о его честолюбии и стремлении к независимости. В его время этого можно было добиться, имея деньги и титул. Удивительно ли, что Шекспир стремился к этому? Мы знаем, что средства и общественное положение он завоевал напряженным трудом как актер и драматург. Даром Шекспиру ничего не досталось. Если при этом он применил ничтожную долю воображения для того, чтобы выставить напоказ несуществовавшие или, во всяком случае, неизвестные доблести своих предков, то едва ли это можно поставить ему в вину, тем более что подвиги "верноподданного Генриха VII" мог придумать даже не Шекспир, а Роберт Кук.
"Собственник"
Обратимся теперь к условиям повседневной жизни Шекспира в эти годы подъема его творчества. Шекспироведам удалось даже установить, где Шекспир жил в это время.
Выяснилось это неожиданным образом через фискальные документы: шекспироведам помогли сборщики налогов. От них мы узнаем, что в 1595-1596 годах Шекспир жил в приходе Святой Елены, около городских ворот Бишопсгейт. Отсюда к северу прямая дорога вела к "Театру" Джеймза Бербеджа, где тогда стали играть "слуги лорда-камергера". От Бишопсгейта до "Театра" было около одного километра.
По-видимому, Шекспир жил здесь с семьей. Об этом мы судим по тому, что его имущественный ценз был определен в сумме пяти фунтов стерлингов, тогда как ценз Ричарда Бербеджа составлял только три фунта стерлингов. Значит, в доме Шекспира было большое хозяйство, необходимое для содержания целой семьи.
Некоторое время спустя сборщики налогов явились на квартиру Шекспира и не нашли его. Он съехал, не уплатив налога. Налоговая запись относится к ноябрю 1597 года. Район, в котором он жил, был перенаселенным. К городской грязи добавлялись миазмы близлежащих Мурфилдских болот. Не исключено, что Шекспир покинул этот район из-за здоровья сына, которого он вместе с женой и двумя дочерьми отправил в тихий и чистенький Стратфорд (вспомним, что в Стратфорде штрафовали за неуборку мусора перед домом).
В 1598 году, по документам тех же сборщиков, налогов, Шекспир оказывается жителем лондонского пригорода на другом берегу Темзы, неподалеку от лондонского моста.
Но прежде чем там поселиться, Шекспир как следует устроил свою семью в Стратфорде.
Мы помним, что он покинул родной город, когда дела его отца пришли в упадок. Семья, которой обзавелся молодой Шекспир, требовала средств.
Труд актеров оплачивался хорошо. Об этом есть ряд свидетельств. Одно из них принадлежит нашему знакомцу Роберту Грину. Его сердило, что актеры зарабатывали лучше драматургов. Это следует иметь в виду, когда мы обращаемся к вопросу о заработках Шекспира. Пьесами он не мог заработать много. Если судить по записям Хенсло, то в среднем за пьесу платили от шести до десяти фунтов стерлингов. За выходившие в печати пьесы авторы ничего не получали. Если Шекспир хорошо зарабатывал, то этим он был обязан не своим пьесам, а участию в паях труппы. Он получал свою долю, как актер, игравший в спектаклях, и, вероятно, еще больше, как пайщик труппы, которому причиталась значительная часть дохода: от одной шестой до одной восьмой всего, что составляло чистую выручку после уплаты всех расходов.
Читатель может посетовать: зачем мы занялись столь скучными прозаическими подробностями; не унижает ли это Шекспира? Но Шекспир жил не в облаках, а на земле.
Шекспир работал изо всех сил. За короткий срок ему удалось заработать достаточно, чтобы обеспечить свою семью и помочь отцу.
Читателям, которых подобные факты могут шокировать, мы напомним, что и другие великие люди не были безразличны к вопросу о материальном достатке.
Конечно, творческая деятельность была для них естественной душевной потребностью, и творили они, не думая о деньгах. Но для того чтобы спокойно творить, им был нужен материальный достаток.
Я позволю себе привести также мнение Ромена Роллана о Моцарте, относящееся именно к этому вопросу. Роллан пишет: "У тревожных и болезненных гениев творчество может превратиться в пытку - в мучительные поиски ускользающего идеала. У гениев здоровых - таких, как Моцарт, - это совершенная радость, столь естественная, что она как бы является для них физическим наслаждением. Для Моцарта играть и сочинять - это функция столь же необходимая для здоровья, как есть, пить и спать. Эта потребность, необходимость - блаженная, ибо она получает непрерывное удовлетворение.
Это следует хорошо помнить, если мы хотим понять те места писем Моцарта, которые относятся к деньгам.
- Будьте уверены, что моя единственная цель - это заработать как можно больше денег, так как после здоровья это лучшее, что только есть" (4 апреля 1781 года)" {Цитируется по Р. Роллану. Собр. соч., т. 16, стр. 232. Л., 1935.}.
После этих высоких авторитетов в искусстве мы обратимся к свидетельству менее почтенному, но имеющему более непосредственное по времени отношение к Шекспиру. Это книга его эпохи - "Призрак Рэтси" (1605). В ней изложены факты и вымыслы, касающиеся карьеры известного в те времена разбойника Гамалиела Рэтси, казненного в 1605 году. В этой книге есть такой эпизод. Рэтси ограбил на дороге странствующую труппу. На другой день он заставляет актеров играть перед ним и в благодарность за спектакль дарит им отнятые у них накануне деньги. Он уверяет, что главный актер этой труппы великолепно играет. Стоит ему поехать в Лондон и сыграть Гамлета, как он превзойдет всех прославившихся в этой роли. Советуя поступить так, он рекомендует при этом быть бережливым. "Когда ты почувствуешь, что твой кошелек хорошо наполнен, продолжал советчик уже менее торжественно, - купи себе дом или имение в провинции, с тем чтобы, когда ты устанешь от лицедейства, деньги могли принести тебе достоинство и почет". Актер отвечает разбойнику: "Благодарю вас, сударь, за добрый совет. Обещаю, что я воспользуюсь им, ибо я слышал в самом деле о таких, кто пришел в Лондон очень бедным, а со временем весьма разбогател". Доброжелательный и игривый разбойник даже награждает актера шутовским титулом - "Сэр Саймон Два с Половиной Пая".
Выдающийся знаток биографии Шекспира Сидни Ли, приводя эти цитаты, утверждает, что автор книги наверняка был знаком с делами в труппе лорда-камергера. Во всяком случае, именно Бербедж, исполнитель роли Гамлета, которого разбойник советует актеру затмить, имел два с половиной пая в товариществе "слуг лорда-камергера". Совет обзавестись домом где-нибудь в провинции тоже не случаен. Именно так и поступил Шекспир, когда он заработал достаточно денег.
Приобретение, которое он сделал, было знаменательным. В Стратфорде был большой каменный дом, находившийся в самом центре города. Его построил за сто лет до этого самый знаменитый из горожан Стратфорда - сэр Хью Клоптон, который стал лордом-мэром Лондона. Он построил каменный мост через реку Эйвон и сравнительно недалеко от него - дом, который именовался Новое Место (New Place). Во всем Стратфорде была еще только одна семья богачей Комбов, у которых был каменный дом такого размера. Из каменных сооружений только храм Святой Троицы и помещение гильдии превосходили их.
Покупка была произведена 4 мая 1597 года. За дом вместе с двумя амбарами и садом Шекспир заплатил шестьдесят фунтов стерлингов. В следующем, 1598 году Шекспир предпринял капитальный ремонт здания. Он, очевидно, сам наблюдал за работами. Такое впечатление создается, когда в одной из пьес Шекспира наталкиваешься на следующее рассуждение:
Пред тем как мы возьмемся строить дом,
Мы тщательно осматриваем место,
Готовим смету, составляем план
И, увидав, что стоимость постройки
Нам не по средствам, строимся скромней,
А то и вовсе ничего не строим.
Все надо делать осмотрясь... {*}
{* Шекспир, Генрих IV, часть вторая, 1, 3. Перевод Б. Пастернака. Пьеса была написана в 1598 году.}
Так мог написать только тот, кто сам участвовал в подобного рода делах. Удивимся ли мы, увидев Шекспира за такими обыденными прозаическими занятиями? Нетрудно сообразить, чем было для всей семьи приобретение этого дома: Новое Место означало для Шекспиров восстановление их общественного положения в Стратфорде, а не просто приобретение недвижимой собственности.
То, что Шекспир обзавелся домом в Стратфорде, говорит о многом. Прежде всего о привязанности к родному городу. Шекспир так до конца дней не стал лондонцем. Он не только сохранял связь со Стратфордом, но делал все, чтобы укрепить ее. Семья его жила в Стратфорде, и можно не сомневаться, что Шекспир при всякой возможности навещал ее. С годами он все чаще и дольше оставался в Стратфорде, и здесь, как мы увидим далее, он закончил свою жизнь.
Стратфордцы быстро узнали о достатке, каким теперь обладал Шекспир. Один из почтеннейших членов корпорации Стратфорда Абрагам Стэрли 24 января 1598 года писал своему другу Ричарду Куини, находившемуся в это время в Лондоне: "Вот специальное напоминание, сделанное вашим отцом. Ему стало известно, что наш земляк, мистер Шекспир, готов вложить деньги в земельный участок или вроде того в Шоттери или поблизости от нас. Он считает, что было бы уместно предложить ему сделку с нашими десятинными землями..."
Осенью того же года Ричард Куини, приезжавший по делам стратфордскои корпорации в Лондон и остановившийся в гостинице "Колокол", отправил 25 октября 1598 года письмо, адрес которого был начертан так: "Моему дорогому и доброму другу и земляку мистеру Уильяму Шекспиру доставить это". Повторив еще раз эти эпитеты, Куини прямо приступил к делу: "Любезный земляк, смело обращаюсь к вам, как к другу, прося помочь тридцатью фунтами стерлингов под поручительство мистера Бушеля и мое или мистера Миттона и мое. Мистер Росуэл еще не прибыл в Лондон, и я попал в особое затруднение. Вы мне окажете дружескую услугу и поможете расплатиться с долгами, которые я наделал в Лондоне..." Дальше следовали всякие подробности относительно гарантий, которые давал Куини, и просьба поторопиться. В тот же день Ричард Куини написал в Стратфорд, что Шекспир обещал одолжить просимую сумму. У "дорогого" и "любезного" земляка теперь было чем завоевать уважение деловитых стратфордцев.
Смерть сына
Шекспир добивался дворянского герба для того, чтобы восстановить честь отца, приобрести право именоваться джентльменом и дать своему сыну более высокое общественное положение, чем то, какое было у него, когда он вступал в жизнь.
Ему не суждено было иметь наследника по мужской линии. В знакомой нам приходской книге храма св. Троицы в Стратфорде есть записи о рождении Шекспира и его трех детей. 11 августа 1596 года появилась строка: "П. Гамнет, сын Уильяма Шекспира". "П" - сокращение, означающее "погребен".
Сын Шекспира умер одиннадцати лет от роду.
Горе. У художника ничто не проходит бесследно. Когда лондонская публика вскоре после этого смотрела пьесу Шекспира "Король Джон", всех растрогал образ юного принца Артура, очаровательного мальчика, одновременно наивного, мудрого и мужественного. Он погибает, став жертвой властолюбия короля, которому он мешает, как законный претендент на престол. Публика смотрела на это, думая о чудовищной жестокости королей, для которых нет ничего святого. Она с сочувствием слушала скорбные возгласы королевы Констанции:
...Сын мой
Артур, и он погиб. Я не безумна,
Но разума хотела бы лишиться,
Чтоб ни себя, ни горя своего
Не сознавать {*}.
{* "Король Джон", III, 4. Перевод Н. Рыковой.}
Взволнованные зрители не знали, что им передалась скорбь поэта, который должен был излить свое горе. Шекспир, по-видимому, не написал элегии на смерть сына. Среди сонетов нет ни одного, который отразил бы это семейное несчастье. Но горе отца получило выражение в строках, полных такого отчаяния, которое не остановилось даже перед богохульством.
Вслушайтесь в слова королевы Констанции, и до вас дойдет голос пораженного горем Шекспира:
Отец наш кардинал, вы говорили,
Что с близкими мы свидимся в раю:
Раз так, я сына своего увижу!
От Каина, от первого младенца,
До самого последнего, вчера
Рожденного на свет, земля не знала
Прелестней существа! Но червь тоски
Пожрет нераспустившуюся почку
И сгонит красоту с его лица,
И станет бледным он, как тень, худым,
Как лихорадящий, и так умрет,
И в небесах его я не узнаю,
И, значит, никогда уж, никогда
Не видеть мне прекрасного Артура! {*}
{* "Король Джон", III, 4. Перевод Н. Рыковой.}
Эмиль Золя в романе "Творчество" изобразил художника, в котором страсть к искусству была так сильна, что он сел писать своего только что скончавшегося ребенка. Золя не выдумал этот эпизод.
Шекспир не мог не страдать, видя агонию сына. Но взгляд поэта запечатлевал все: и смертельную бледность, и худобу маленького тельца, и роковой приступ лихорадки, сведшей мальчика в могилу.
Сына Шекспира звали Гамнет. Сколько раз повторял он потом это имя, может быть самое дорогое для него из всех имен на свете! И, вероятно, скорбная память о сыне привлекла потом внимание Шекспира к герою, у которого было такое же имя. Гамнет и Гамлет - разные написания одного и того же имени. Сын - это путь всякого человека в бессмертие его рода. Шекспиру это не было суждено. Но имя своего сына он сделал бессмертным.
Сплетни и догадки
Помимо уже перечисленных фактов личной жизни Шекспира в эти годы, мы знаем также кое-какие интимные подробности, касающиеся его. Дошел, например, анекдот об одном игривом любовном приключении Шекспира. Его записал в 1602 году лондонский юрист Джон Мэннингэм в своем дневнике.
"В те времена, - пишет Мэннингэм, - когда Бербедж играл Ричарда III, одной горожанке он так понравился, что," уходя с представления, она назначила ему прийти к ней вечером под именем Ричарда III. Шекспир, подслушавший их уговор, пошел туда раньше, был принят и имел возможность поразвлечься еще до прихода Бербеджа. Затем, когда было доложено, что Ричард III дожидается у дверей, Шекспир велел передать ему, что Уильям Завоеватель предшествовал Ричарду III" {Каламбур, основанный на именах английских королей Уильяма (Вильгельма) Завоевателя (XI век) и Ричарда III (XV век).}.
Мы отнюдь не настаиваем на достоверности этого анекдота. Во все времена публика любила рассказы об интимной жизни известных актеров и писателей. Такие анекдоты нередко выдумываются любителями сплетен. Если они и представляют какой-нибудь интерес, то только как свидетельство популярности и как своеобразная характеристика личности тех, кого подобные рассказы касаются. В данном случае анекдот позволяет сказать, что у Шекспира была слава обворожительного человека, обладавшего большим остроумием.
Анекдот Мэннингэма не единственное свидетельство того, что за Шекспиром водилась и слава поклонника женской красоты, притом не всегда удачливого в своих ухаживаниях. Об этом мы можем судить по одному литературному документу. В нем речь идет о человеке, полное имя которого не названо, но инициалы совпадают с первыми буквами имени и фамилии Шекспира. Об этом лице также говорится как об актере, и это еще более подкрепляет предположение, что рассказ, к которому мы переходим, касается Шекспира.
В 1594 году была опубликована поэма под названием "Уиллоуби, его Авиза, или Правдивый портрет скромной девы и целомудренной и верной жены". Автор этой поэмы Генри Уиллоуби был дворянином, обучавшимся в Оксфордском университете. Поэма вышла в свет с предисловием, подписанным именем Адриана Дорелла. Исследователи полагают, что это был псевдоним самого Уиллоуби, так как никакого Дорелла в документах не удалось обнаружить. А он должен был бы фигурировать в документах Оксфордского университета, ибо в предисловии он называет себя "однокашником" автора поэмы. Следовательно, он тоже должен был быть студентом университета, как и Уиллоуби, имя которого найдено в списках.
Поэма описывает любовные страдания героя, именуемого "итальяно-испанцем" Энрико Уиллобего, и нетрудно догадаться, что речь идет о Генри Уиллоуби. Он влюбился в некую красавицу, которой дано романтическое имя Авизы. Она - жена содержателя постоялого двора. Красота ее привлекает многих поклонников, но Авиза хранит добродетель от всех посягательств со стороны влюбленных в нее молодых и немолодых людей. О героине поэмы говорится, что своей целомудренностью она заслужила право именоваться "британской Лукрецией". Это упоминание римской героини, как раз в то время воспетой Шекспиром в его только что опубликованной поэме "Лукреция" (1594), конечно, не является случайным. Эта деталь лишний раз подчеркивает связь, существующую между поэмой Уиллоуби и Шекспиром.
Обратимся же теперь к книге Уиллоуби, где имеется одно место, представляющее для нас особенно большой интерес. Это прозаическое изложение содержания одной из частей поэмы, предшествующее стихам, как то было в обычае эпохи. Вот как излагает автор содержание этой части:
"Как только Э. У. впервые увидел А., он мгновенно воспылал к ней безумной страстью. Сначала он некоторое время молча страдал, а затем, не будучи в состоянии переносить любовную горячку, поведал тайну своего недуга близкому другу W. S., незадолго до того испытавшему муки подобной же страсти, но теперь оправившемуся от этой болезни; друг, увидев, что кровь Э. У. заражена тем же недугом, нашел для себя удовольствие в том, чтобы дать ране некоторое время кровоточить; вместо того чтобы остановить кровь, он даже углубил рану острым лезвием своей выдумки, убеждая его, что он через, некоторое время легко достигнет желаемого, если проявит старание, настойчивость и ничего не пожалеет для этого. Так этот негодный утешитель возбудил надежду друга на невозможное, то ли потому, что ему хотелось тайком посмеяться над глупостью друга, как раньше кое-кто потешался над его собственным безрассудством, то ли потому, что хотел убедиться, не сумеет ли другой сыграть его роль лучше, чем он играл ее сам, и понаблюдать, не закончится ли эта любовная комедия более счастливым финалом для нового актера, чем она завершилась для актера старого. Но со временем эта комедия грозила превратиться в трагедию, судя по тому несчастному и удрученному состоянию, в каком оказался Э. У., видя безнадежность и невозможность достижения своей цели. Однако Время и Необходимость, оказавшиеся лучшими целителями, наложили пластырь на его рану и если не излечили его полностью, то хотя бы облегчили его страдания".
Вчитаемся внимательно в этот рассказ. Прежде всего нас не могут не заинтриговать инициалы W. S. Ведь это начальные буквы имени William Shakespeare! Случайной ли является метафора об актерах? Может быть, она пришла на ум автору именно потому, что W. S. и в самом деле был актером? Тогда еще больше вероятия, что речь идет о Шекспире.
Есть в этом рассказе одна психологическая черта, на которую нельзя не обратить внимания. Вместо того чтобы утешить влюбленного, загадочный W. S. разжигает его страсть и наблюдает за ним, для того ли только, чтобы проверить, будет ли другой более удачливым? А может быть, потому, что его интересуют внешние проявления любовной страсти, этой "горячки", "болезни", "недуга"?
А кто она, предмет столь страстных воздыханий, - эта романтическая Авиза? Всего лишь жена содержателя постоялого двора. Обратим внимание на эту деталь. Она вполне в духе Ренессанса, когда гуманисты призывали ценить человека не за титул, а за личные достоинства. Но они жили в обществе, где сословные предрассудки были еще сильны. Поэтому, возвеличивая духовное благородство, они, однако, наделяли предмет обожания внешними признаками благородного звания. Авиза в поэме Уиллоуби не луже любой самой знатной дамы, во всяком случае, не менее благородна, чем таинственная смуглая дама шекспировских сонетов. Прототип последней также искали преимущественно среди знатных дам, а она, может быть, тоже была всего лишь трактирщицей?
Актеру Шекспиру часто случалось бывать на постоялых дворах. Дошел даже слух, что к одной жене трактирщика он, по-видимому, действительно был неравнодушен, о чем мы скажем дальше.
Но даже если он не имел никакого отношения к Авизе, то автор поэмы, как мы уже отметили выше, имел какое-то отношение к Шекспиру, хотя бы как поэт, вдохновившийся его "Лукрецией". Если W. S. -: не Шекспир, то поэма Уиллоуби может служить все же свидетельством популярности Шекспира как поэта. В хвалебных стихах о поэме Уиллоуби, приложенных к ее изданию, как это водилось в те времена, встречается прямое упоминание имени Шекспира как автора поэмы "Лукреция": "Таркви-ний сорвал блестящий плод, и Шекспир изобразил насилие над злосчастной Лукрецией".
Уиллоуби знал Шекспира, вероятно, не только по его поэме. Неутомимый исследователь окружения Шекспира Лесли Хотсон установил, что земляк Шекспира Томас Рассел был женат на женщине, чья сестра состояла в браке со старшим братом Генри Уиллоуби. Таким образом, если поэма Уиллоуби и не является достоверным документом, относящимся к интимной жизни Шекспира, все же эта книга возникла где-то в кругу литературных интересов и личных знакомств, имевших более или менее прямое отношение к Шекспиру.
"Светловолосый друг" и "смуглая дама"
Раз уж мы вступили на шаткую почву догадок и предположений, нельзя умолчать о сонетах Шекспира. Мы говорили выше, что едва ли можно считать их произведениями автобиографического характера в прямом смысле. Возможно, что многие из сонетов следует рассматривать как литературные эксперименты на темы, весьма распространенные в поэзии Возрождения, что подтверждается сравнением сонетов Шекспира с сонетами его современников.
И все же слишком велик соблазн, чтобы можно было совершенно отказаться от поисков в сонетах личных признаний Шекспира. Даже если он писал сонет, так сказать, на заданную тему, то не мог не вложить в него хоть какую-то долю личного опыта, собственных переживаний, конечно, преобразив их, как того требовали каноны поэзии. - Большинство из 154 сонетов Шекспира адресовано некоему другу, которого он ни разу не называет по имени. О нем известно лишь, что он моложе автора сонетов. По-видимому, он занимает и более высокое общественное положение. Если он был знатен, то вполне вероятно, что сонеты адресованы графу Саутгемптону, которому Шекспир посвятил также свои поэмы. Но с таким же успехом адресатом мог быть какой-нибудь другой молодой вельможа. Первое посмертное издание пьес Шекспира было посвящено графам Пембруку и Монтгомери. В посвящении отмечалось, что оба графа "оказывали честь как пьесам, так и их автору", затем повторяется, что им "нравились некоторые из этих пьес, когда их играли, еще до того, как они были напечатаны". Из этого можно заключить, что, кроме Саутгемптона, Шекспиру оказывали покровительство другие меценаты. Уильям Герберт родился в 1580 году и был на четырнадцать лет моложе Шекспира и на столько же лет пережил его (умер в" 1630 году). Его младший брат Филипп Герберт получил титул графа Монтгомери. Уильям Герберт наряду с Саутгемптоном называется среди тех, кому Шекспир мог посвятить свои сонеты.
Первым делом необходимо было заручиться покровителем из состава геральдического управления. Саутгемптон одно время имел касательство к подобным делам и мог помочь Шекспиру. Затем надо было иметь деньги, чтобы оплатить услуги клерков. После этого услужливые эксперты из геральдического управления принимались за работу и, зная соответствующие законы, доказывали неоспоримое право заявителя на приобретение дворянского герба.
Все это и было проделано. Мы можем познакомиться с документом, на основании которого Джону Шекспиру и его потомкам по мужской линии был присвоен дворянский герб. Во-первых, утверждалось в документе, предки Шекспира "доблестно и верно служили монарху, за что были награждены доблестным королем Генрихом VII". Во-вторых, Джон Шекспир через свою жену состоял в родстве с дворянской семьей Арденов. В-третьих, еще двадцать лет тому назад Джон Шекспир в бытность бейлифом и мировым судьей Стратфорда подал заявление, и тогда же Роберт Кук, занимавший соответствующий пост в геральдической коллегии, представил рисунок его герба. В-четвертых, Джон Шекспир "обладает землями и строениями, имуществом стоимостью в 500 фунтов стерлингов".
Уже упоминавшийся нами. Уильям Харрисон прямо писал, что состоятельные люди, если они не занимаются непосредственно таким низменным делом, как торговля, "могут за деньги приобрести герб через геральдических чиновников, если они сумеют в своем заявлении указать на древность рода и состояние". Насчет состояния Шекспиры могли дать правдивые сведения. Что же касается древности рода, то тут не обошлось без фантазии, благо в семье имелся человек с воображением.
Герб Шекспиров имеет форму щита, пересекаемого по диагонали копьем; поверх щита на венке стоит сокол, держащий одной поднятой лапкой копье. Символика щита соответствует смысловому значению имени Шекспира "потрясающий копьем". Знатоки геральдики особенно отмечают то обстоятельство, что на рисунке герба изображен сокол. Это будто бы было символом близости к королевской семье.
Девизом семьи Шекспира были слова "Не без права". По обычаю, существовавшему со времен норманского завоевания, девиз был начертан по-французски.
С нынешней точки зрения стремление Шекспира приобрести дворянский герб может показаться наивным и даже комичным снобизмом. Но неверно было бы переносить наши понятия в ту эпоху. Во времена Шекспира еще сохранялись многие феодально-сословные понятия. Для общественного положения совсем не безразличной была принадлежность к тому или иному сословию.
Мы видели, что Шекспир начал самостоятельную жизнь, примкнув к почти бесправной профессии актеров. Быть "слугой лорда-камергера" и носить его ливрею вовсе не было почетным. Повторяю, сведения о Шекспире, дошедшие до нас, свидетельствуют о его честолюбии и стремлении к независимости. В его время этого можно было добиться, имея деньги и титул. Удивительно ли, что Шекспир стремился к этому? Мы знаем, что средства и общественное положение он завоевал напряженным трудом как актер и драматург. Даром Шекспиру ничего не досталось. Если при этом он применил ничтожную долю воображения для того, чтобы выставить напоказ несуществовавшие или, во всяком случае, неизвестные доблести своих предков, то едва ли это можно поставить ему в вину, тем более что подвиги "верноподданного Генриха VII" мог придумать даже не Шекспир, а Роберт Кук.
"Собственник"
Обратимся теперь к условиям повседневной жизни Шекспира в эти годы подъема его творчества. Шекспироведам удалось даже установить, где Шекспир жил в это время.
Выяснилось это неожиданным образом через фискальные документы: шекспироведам помогли сборщики налогов. От них мы узнаем, что в 1595-1596 годах Шекспир жил в приходе Святой Елены, около городских ворот Бишопсгейт. Отсюда к северу прямая дорога вела к "Театру" Джеймза Бербеджа, где тогда стали играть "слуги лорда-камергера". От Бишопсгейта до "Театра" было около одного километра.
По-видимому, Шекспир жил здесь с семьей. Об этом мы судим по тому, что его имущественный ценз был определен в сумме пяти фунтов стерлингов, тогда как ценз Ричарда Бербеджа составлял только три фунта стерлингов. Значит, в доме Шекспира было большое хозяйство, необходимое для содержания целой семьи.
Некоторое время спустя сборщики налогов явились на квартиру Шекспира и не нашли его. Он съехал, не уплатив налога. Налоговая запись относится к ноябрю 1597 года. Район, в котором он жил, был перенаселенным. К городской грязи добавлялись миазмы близлежащих Мурфилдских болот. Не исключено, что Шекспир покинул этот район из-за здоровья сына, которого он вместе с женой и двумя дочерьми отправил в тихий и чистенький Стратфорд (вспомним, что в Стратфорде штрафовали за неуборку мусора перед домом).
В 1598 году, по документам тех же сборщиков, налогов, Шекспир оказывается жителем лондонского пригорода на другом берегу Темзы, неподалеку от лондонского моста.
Но прежде чем там поселиться, Шекспир как следует устроил свою семью в Стратфорде.
Мы помним, что он покинул родной город, когда дела его отца пришли в упадок. Семья, которой обзавелся молодой Шекспир, требовала средств.
Труд актеров оплачивался хорошо. Об этом есть ряд свидетельств. Одно из них принадлежит нашему знакомцу Роберту Грину. Его сердило, что актеры зарабатывали лучше драматургов. Это следует иметь в виду, когда мы обращаемся к вопросу о заработках Шекспира. Пьесами он не мог заработать много. Если судить по записям Хенсло, то в среднем за пьесу платили от шести до десяти фунтов стерлингов. За выходившие в печати пьесы авторы ничего не получали. Если Шекспир хорошо зарабатывал, то этим он был обязан не своим пьесам, а участию в паях труппы. Он получал свою долю, как актер, игравший в спектаклях, и, вероятно, еще больше, как пайщик труппы, которому причиталась значительная часть дохода: от одной шестой до одной восьмой всего, что составляло чистую выручку после уплаты всех расходов.
Читатель может посетовать: зачем мы занялись столь скучными прозаическими подробностями; не унижает ли это Шекспира? Но Шекспир жил не в облаках, а на земле.
Шекспир работал изо всех сил. За короткий срок ему удалось заработать достаточно, чтобы обеспечить свою семью и помочь отцу.
Читателям, которых подобные факты могут шокировать, мы напомним, что и другие великие люди не были безразличны к вопросу о материальном достатке.
Конечно, творческая деятельность была для них естественной душевной потребностью, и творили они, не думая о деньгах. Но для того чтобы спокойно творить, им был нужен материальный достаток.
Я позволю себе привести также мнение Ромена Роллана о Моцарте, относящееся именно к этому вопросу. Роллан пишет: "У тревожных и болезненных гениев творчество может превратиться в пытку - в мучительные поиски ускользающего идеала. У гениев здоровых - таких, как Моцарт, - это совершенная радость, столь естественная, что она как бы является для них физическим наслаждением. Для Моцарта играть и сочинять - это функция столь же необходимая для здоровья, как есть, пить и спать. Эта потребность, необходимость - блаженная, ибо она получает непрерывное удовлетворение.
Это следует хорошо помнить, если мы хотим понять те места писем Моцарта, которые относятся к деньгам.
- Будьте уверены, что моя единственная цель - это заработать как можно больше денег, так как после здоровья это лучшее, что только есть" (4 апреля 1781 года)" {Цитируется по Р. Роллану. Собр. соч., т. 16, стр. 232. Л., 1935.}.
После этих высоких авторитетов в искусстве мы обратимся к свидетельству менее почтенному, но имеющему более непосредственное по времени отношение к Шекспиру. Это книга его эпохи - "Призрак Рэтси" (1605). В ней изложены факты и вымыслы, касающиеся карьеры известного в те времена разбойника Гамалиела Рэтси, казненного в 1605 году. В этой книге есть такой эпизод. Рэтси ограбил на дороге странствующую труппу. На другой день он заставляет актеров играть перед ним и в благодарность за спектакль дарит им отнятые у них накануне деньги. Он уверяет, что главный актер этой труппы великолепно играет. Стоит ему поехать в Лондон и сыграть Гамлета, как он превзойдет всех прославившихся в этой роли. Советуя поступить так, он рекомендует при этом быть бережливым. "Когда ты почувствуешь, что твой кошелек хорошо наполнен, продолжал советчик уже менее торжественно, - купи себе дом или имение в провинции, с тем чтобы, когда ты устанешь от лицедейства, деньги могли принести тебе достоинство и почет". Актер отвечает разбойнику: "Благодарю вас, сударь, за добрый совет. Обещаю, что я воспользуюсь им, ибо я слышал в самом деле о таких, кто пришел в Лондон очень бедным, а со временем весьма разбогател". Доброжелательный и игривый разбойник даже награждает актера шутовским титулом - "Сэр Саймон Два с Половиной Пая".
Выдающийся знаток биографии Шекспира Сидни Ли, приводя эти цитаты, утверждает, что автор книги наверняка был знаком с делами в труппе лорда-камергера. Во всяком случае, именно Бербедж, исполнитель роли Гамлета, которого разбойник советует актеру затмить, имел два с половиной пая в товариществе "слуг лорда-камергера". Совет обзавестись домом где-нибудь в провинции тоже не случаен. Именно так и поступил Шекспир, когда он заработал достаточно денег.
Приобретение, которое он сделал, было знаменательным. В Стратфорде был большой каменный дом, находившийся в самом центре города. Его построил за сто лет до этого самый знаменитый из горожан Стратфорда - сэр Хью Клоптон, который стал лордом-мэром Лондона. Он построил каменный мост через реку Эйвон и сравнительно недалеко от него - дом, который именовался Новое Место (New Place). Во всем Стратфорде была еще только одна семья богачей Комбов, у которых был каменный дом такого размера. Из каменных сооружений только храм Святой Троицы и помещение гильдии превосходили их.
Покупка была произведена 4 мая 1597 года. За дом вместе с двумя амбарами и садом Шекспир заплатил шестьдесят фунтов стерлингов. В следующем, 1598 году Шекспир предпринял капитальный ремонт здания. Он, очевидно, сам наблюдал за работами. Такое впечатление создается, когда в одной из пьес Шекспира наталкиваешься на следующее рассуждение:
Пред тем как мы возьмемся строить дом,
Мы тщательно осматриваем место,
Готовим смету, составляем план
И, увидав, что стоимость постройки
Нам не по средствам, строимся скромней,
А то и вовсе ничего не строим.
Все надо делать осмотрясь... {*}
{* Шекспир, Генрих IV, часть вторая, 1, 3. Перевод Б. Пастернака. Пьеса была написана в 1598 году.}
Так мог написать только тот, кто сам участвовал в подобного рода делах. Удивимся ли мы, увидев Шекспира за такими обыденными прозаическими занятиями? Нетрудно сообразить, чем было для всей семьи приобретение этого дома: Новое Место означало для Шекспиров восстановление их общественного положения в Стратфорде, а не просто приобретение недвижимой собственности.
То, что Шекспир обзавелся домом в Стратфорде, говорит о многом. Прежде всего о привязанности к родному городу. Шекспир так до конца дней не стал лондонцем. Он не только сохранял связь со Стратфордом, но делал все, чтобы укрепить ее. Семья его жила в Стратфорде, и можно не сомневаться, что Шекспир при всякой возможности навещал ее. С годами он все чаще и дольше оставался в Стратфорде, и здесь, как мы увидим далее, он закончил свою жизнь.
Стратфордцы быстро узнали о достатке, каким теперь обладал Шекспир. Один из почтеннейших членов корпорации Стратфорда Абрагам Стэрли 24 января 1598 года писал своему другу Ричарду Куини, находившемуся в это время в Лондоне: "Вот специальное напоминание, сделанное вашим отцом. Ему стало известно, что наш земляк, мистер Шекспир, готов вложить деньги в земельный участок или вроде того в Шоттери или поблизости от нас. Он считает, что было бы уместно предложить ему сделку с нашими десятинными землями..."
Осенью того же года Ричард Куини, приезжавший по делам стратфордскои корпорации в Лондон и остановившийся в гостинице "Колокол", отправил 25 октября 1598 года письмо, адрес которого был начертан так: "Моему дорогому и доброму другу и земляку мистеру Уильяму Шекспиру доставить это". Повторив еще раз эти эпитеты, Куини прямо приступил к делу: "Любезный земляк, смело обращаюсь к вам, как к другу, прося помочь тридцатью фунтами стерлингов под поручительство мистера Бушеля и мое или мистера Миттона и мое. Мистер Росуэл еще не прибыл в Лондон, и я попал в особое затруднение. Вы мне окажете дружескую услугу и поможете расплатиться с долгами, которые я наделал в Лондоне..." Дальше следовали всякие подробности относительно гарантий, которые давал Куини, и просьба поторопиться. В тот же день Ричард Куини написал в Стратфорд, что Шекспир обещал одолжить просимую сумму. У "дорогого" и "любезного" земляка теперь было чем завоевать уважение деловитых стратфордцев.
Смерть сына
Шекспир добивался дворянского герба для того, чтобы восстановить честь отца, приобрести право именоваться джентльменом и дать своему сыну более высокое общественное положение, чем то, какое было у него, когда он вступал в жизнь.
Ему не суждено было иметь наследника по мужской линии. В знакомой нам приходской книге храма св. Троицы в Стратфорде есть записи о рождении Шекспира и его трех детей. 11 августа 1596 года появилась строка: "П. Гамнет, сын Уильяма Шекспира". "П" - сокращение, означающее "погребен".
Сын Шекспира умер одиннадцати лет от роду.
Горе. У художника ничто не проходит бесследно. Когда лондонская публика вскоре после этого смотрела пьесу Шекспира "Король Джон", всех растрогал образ юного принца Артура, очаровательного мальчика, одновременно наивного, мудрого и мужественного. Он погибает, став жертвой властолюбия короля, которому он мешает, как законный претендент на престол. Публика смотрела на это, думая о чудовищной жестокости королей, для которых нет ничего святого. Она с сочувствием слушала скорбные возгласы королевы Констанции:
...Сын мой
Артур, и он погиб. Я не безумна,
Но разума хотела бы лишиться,
Чтоб ни себя, ни горя своего
Не сознавать {*}.
{* "Король Джон", III, 4. Перевод Н. Рыковой.}
Взволнованные зрители не знали, что им передалась скорбь поэта, который должен был излить свое горе. Шекспир, по-видимому, не написал элегии на смерть сына. Среди сонетов нет ни одного, который отразил бы это семейное несчастье. Но горе отца получило выражение в строках, полных такого отчаяния, которое не остановилось даже перед богохульством.
Вслушайтесь в слова королевы Констанции, и до вас дойдет голос пораженного горем Шекспира:
Отец наш кардинал, вы говорили,
Что с близкими мы свидимся в раю:
Раз так, я сына своего увижу!
От Каина, от первого младенца,
До самого последнего, вчера
Рожденного на свет, земля не знала
Прелестней существа! Но червь тоски
Пожрет нераспустившуюся почку
И сгонит красоту с его лица,
И станет бледным он, как тень, худым,
Как лихорадящий, и так умрет,
И в небесах его я не узнаю,
И, значит, никогда уж, никогда
Не видеть мне прекрасного Артура! {*}
{* "Король Джон", III, 4. Перевод Н. Рыковой.}
Эмиль Золя в романе "Творчество" изобразил художника, в котором страсть к искусству была так сильна, что он сел писать своего только что скончавшегося ребенка. Золя не выдумал этот эпизод.
Шекспир не мог не страдать, видя агонию сына. Но взгляд поэта запечатлевал все: и смертельную бледность, и худобу маленького тельца, и роковой приступ лихорадки, сведшей мальчика в могилу.
Сына Шекспира звали Гамнет. Сколько раз повторял он потом это имя, может быть самое дорогое для него из всех имен на свете! И, вероятно, скорбная память о сыне привлекла потом внимание Шекспира к герою, у которого было такое же имя. Гамнет и Гамлет - разные написания одного и того же имени. Сын - это путь всякого человека в бессмертие его рода. Шекспиру это не было суждено. Но имя своего сына он сделал бессмертным.
Сплетни и догадки
Помимо уже перечисленных фактов личной жизни Шекспира в эти годы, мы знаем также кое-какие интимные подробности, касающиеся его. Дошел, например, анекдот об одном игривом любовном приключении Шекспира. Его записал в 1602 году лондонский юрист Джон Мэннингэм в своем дневнике.
"В те времена, - пишет Мэннингэм, - когда Бербедж играл Ричарда III, одной горожанке он так понравился, что," уходя с представления, она назначила ему прийти к ней вечером под именем Ричарда III. Шекспир, подслушавший их уговор, пошел туда раньше, был принят и имел возможность поразвлечься еще до прихода Бербеджа. Затем, когда было доложено, что Ричард III дожидается у дверей, Шекспир велел передать ему, что Уильям Завоеватель предшествовал Ричарду III" {Каламбур, основанный на именах английских королей Уильяма (Вильгельма) Завоевателя (XI век) и Ричарда III (XV век).}.
Мы отнюдь не настаиваем на достоверности этого анекдота. Во все времена публика любила рассказы об интимной жизни известных актеров и писателей. Такие анекдоты нередко выдумываются любителями сплетен. Если они и представляют какой-нибудь интерес, то только как свидетельство популярности и как своеобразная характеристика личности тех, кого подобные рассказы касаются. В данном случае анекдот позволяет сказать, что у Шекспира была слава обворожительного человека, обладавшего большим остроумием.
Анекдот Мэннингэма не единственное свидетельство того, что за Шекспиром водилась и слава поклонника женской красоты, притом не всегда удачливого в своих ухаживаниях. Об этом мы можем судить по одному литературному документу. В нем речь идет о человеке, полное имя которого не названо, но инициалы совпадают с первыми буквами имени и фамилии Шекспира. Об этом лице также говорится как об актере, и это еще более подкрепляет предположение, что рассказ, к которому мы переходим, касается Шекспира.
В 1594 году была опубликована поэма под названием "Уиллоуби, его Авиза, или Правдивый портрет скромной девы и целомудренной и верной жены". Автор этой поэмы Генри Уиллоуби был дворянином, обучавшимся в Оксфордском университете. Поэма вышла в свет с предисловием, подписанным именем Адриана Дорелла. Исследователи полагают, что это был псевдоним самого Уиллоуби, так как никакого Дорелла в документах не удалось обнаружить. А он должен был бы фигурировать в документах Оксфордского университета, ибо в предисловии он называет себя "однокашником" автора поэмы. Следовательно, он тоже должен был быть студентом университета, как и Уиллоуби, имя которого найдено в списках.
Поэма описывает любовные страдания героя, именуемого "итальяно-испанцем" Энрико Уиллобего, и нетрудно догадаться, что речь идет о Генри Уиллоуби. Он влюбился в некую красавицу, которой дано романтическое имя Авизы. Она - жена содержателя постоялого двора. Красота ее привлекает многих поклонников, но Авиза хранит добродетель от всех посягательств со стороны влюбленных в нее молодых и немолодых людей. О героине поэмы говорится, что своей целомудренностью она заслужила право именоваться "британской Лукрецией". Это упоминание римской героини, как раз в то время воспетой Шекспиром в его только что опубликованной поэме "Лукреция" (1594), конечно, не является случайным. Эта деталь лишний раз подчеркивает связь, существующую между поэмой Уиллоуби и Шекспиром.
Обратимся же теперь к книге Уиллоуби, где имеется одно место, представляющее для нас особенно большой интерес. Это прозаическое изложение содержания одной из частей поэмы, предшествующее стихам, как то было в обычае эпохи. Вот как излагает автор содержание этой части:
"Как только Э. У. впервые увидел А., он мгновенно воспылал к ней безумной страстью. Сначала он некоторое время молча страдал, а затем, не будучи в состоянии переносить любовную горячку, поведал тайну своего недуга близкому другу W. S., незадолго до того испытавшему муки подобной же страсти, но теперь оправившемуся от этой болезни; друг, увидев, что кровь Э. У. заражена тем же недугом, нашел для себя удовольствие в том, чтобы дать ране некоторое время кровоточить; вместо того чтобы остановить кровь, он даже углубил рану острым лезвием своей выдумки, убеждая его, что он через, некоторое время легко достигнет желаемого, если проявит старание, настойчивость и ничего не пожалеет для этого. Так этот негодный утешитель возбудил надежду друга на невозможное, то ли потому, что ему хотелось тайком посмеяться над глупостью друга, как раньше кое-кто потешался над его собственным безрассудством, то ли потому, что хотел убедиться, не сумеет ли другой сыграть его роль лучше, чем он играл ее сам, и понаблюдать, не закончится ли эта любовная комедия более счастливым финалом для нового актера, чем она завершилась для актера старого. Но со временем эта комедия грозила превратиться в трагедию, судя по тому несчастному и удрученному состоянию, в каком оказался Э. У., видя безнадежность и невозможность достижения своей цели. Однако Время и Необходимость, оказавшиеся лучшими целителями, наложили пластырь на его рану и если не излечили его полностью, то хотя бы облегчили его страдания".
Вчитаемся внимательно в этот рассказ. Прежде всего нас не могут не заинтриговать инициалы W. S. Ведь это начальные буквы имени William Shakespeare! Случайной ли является метафора об актерах? Может быть, она пришла на ум автору именно потому, что W. S. и в самом деле был актером? Тогда еще больше вероятия, что речь идет о Шекспире.
Есть в этом рассказе одна психологическая черта, на которую нельзя не обратить внимания. Вместо того чтобы утешить влюбленного, загадочный W. S. разжигает его страсть и наблюдает за ним, для того ли только, чтобы проверить, будет ли другой более удачливым? А может быть, потому, что его интересуют внешние проявления любовной страсти, этой "горячки", "болезни", "недуга"?
А кто она, предмет столь страстных воздыханий, - эта романтическая Авиза? Всего лишь жена содержателя постоялого двора. Обратим внимание на эту деталь. Она вполне в духе Ренессанса, когда гуманисты призывали ценить человека не за титул, а за личные достоинства. Но они жили в обществе, где сословные предрассудки были еще сильны. Поэтому, возвеличивая духовное благородство, они, однако, наделяли предмет обожания внешними признаками благородного звания. Авиза в поэме Уиллоуби не луже любой самой знатной дамы, во всяком случае, не менее благородна, чем таинственная смуглая дама шекспировских сонетов. Прототип последней также искали преимущественно среди знатных дам, а она, может быть, тоже была всего лишь трактирщицей?
Актеру Шекспиру часто случалось бывать на постоялых дворах. Дошел даже слух, что к одной жене трактирщика он, по-видимому, действительно был неравнодушен, о чем мы скажем дальше.
Но даже если он не имел никакого отношения к Авизе, то автор поэмы, как мы уже отметили выше, имел какое-то отношение к Шекспиру, хотя бы как поэт, вдохновившийся его "Лукрецией". Если W. S. -: не Шекспир, то поэма Уиллоуби может служить все же свидетельством популярности Шекспира как поэта. В хвалебных стихах о поэме Уиллоуби, приложенных к ее изданию, как это водилось в те времена, встречается прямое упоминание имени Шекспира как автора поэмы "Лукреция": "Таркви-ний сорвал блестящий плод, и Шекспир изобразил насилие над злосчастной Лукрецией".
Уиллоуби знал Шекспира, вероятно, не только по его поэме. Неутомимый исследователь окружения Шекспира Лесли Хотсон установил, что земляк Шекспира Томас Рассел был женат на женщине, чья сестра состояла в браке со старшим братом Генри Уиллоуби. Таким образом, если поэма Уиллоуби и не является достоверным документом, относящимся к интимной жизни Шекспира, все же эта книга возникла где-то в кругу литературных интересов и личных знакомств, имевших более или менее прямое отношение к Шекспиру.
"Светловолосый друг" и "смуглая дама"
Раз уж мы вступили на шаткую почву догадок и предположений, нельзя умолчать о сонетах Шекспира. Мы говорили выше, что едва ли можно считать их произведениями автобиографического характера в прямом смысле. Возможно, что многие из сонетов следует рассматривать как литературные эксперименты на темы, весьма распространенные в поэзии Возрождения, что подтверждается сравнением сонетов Шекспира с сонетами его современников.
И все же слишком велик соблазн, чтобы можно было совершенно отказаться от поисков в сонетах личных признаний Шекспира. Даже если он писал сонет, так сказать, на заданную тему, то не мог не вложить в него хоть какую-то долю личного опыта, собственных переживаний, конечно, преобразив их, как того требовали каноны поэзии. - Большинство из 154 сонетов Шекспира адресовано некоему другу, которого он ни разу не называет по имени. О нем известно лишь, что он моложе автора сонетов. По-видимому, он занимает и более высокое общественное положение. Если он был знатен, то вполне вероятно, что сонеты адресованы графу Саутгемптону, которому Шекспир посвятил также свои поэмы. Но с таким же успехом адресатом мог быть какой-нибудь другой молодой вельможа. Первое посмертное издание пьес Шекспира было посвящено графам Пембруку и Монтгомери. В посвящении отмечалось, что оба графа "оказывали честь как пьесам, так и их автору", затем повторяется, что им "нравились некоторые из этих пьес, когда их играли, еще до того, как они были напечатаны". Из этого можно заключить, что, кроме Саутгемптона, Шекспиру оказывали покровительство другие меценаты. Уильям Герберт родился в 1580 году и был на четырнадцать лет моложе Шекспира и на столько же лет пережил его (умер в" 1630 году). Его младший брат Филипп Герберт получил титул графа Монтгомери. Уильям Герберт наряду с Саутгемптоном называется среди тех, кому Шекспир мог посвятить свои сонеты.